§ 5. Суверенный властитель на землях своих подданных пребывание ордынского хана в русских княжествах

Верховный правитель суверенного государства в праве не только принимать своих подданных в собственной ставке, но и навещать их на подведомственной им территории в их владениях. Именно поэтому нельзя обойти стороной особенности пребывания ордынского хана на территории русских княжеств, во владениях своих подданных и правила поведения русских князей в такой ситуации.

Таких примеров не много. Обычно хан выступает в роли завоевателя (Батый, Ахмат) или карателя (Токтамыш, в какой-то степени — Ахмат) или беглец (Улуг-Мухаммед, превратившийся в завоевателя). Есть свидетельство о том, что хан Токта «отправился в сторону урусов», но скоропостижно скончался «в пределах Сарая»¹. Однако насколько это свидетельство достоверно однозначного ответа дать невозможно. Тем более что намерение, если таковое и было, осталось неосуществленным.

Однако сохранилось довольно пространное описание пребывания на территории своих подданных — галицких и волынских князей — хана Тула-Буги, во время его похода на Польшу в 1287/1288 гг. Это единственное описание, когда хан «посетил миром» своих русских подданных.

Поход хана на Польшу и западная политика Орды, а также положение русских князей в данной ситуации рассмотрены достаточно подробно². В частности, Н.М. Карамзин подчеркнул требование ханом гостеприимства от русских князей и значительные людские потери, вызванные вероятным отравлением воды в галицкой земле³. Разорение земель при проходе ордынского войска через галицко-волынские земли отмечает и С.М. Соловьёв. При этом историк заметил, что князья встречали хана на границе своих владений с напитками и дарами⁴. В.Т. Пашуто, а вслед за ним и В.Л. Егоров, подчеркнули, что походы ордынских войск через южнорусские княжества на протяжении 1250—1280-х гг. способствовали установлению над Галицко-Волынскими землями контроля ордынской администрации и попаданию их в непосредственную зависимость от Орды⁵. Кроме того, в своём подробном анализе ордынской политики Даниила Галицкого, Е.Е. Иванова приходит к выводу, что присягнув Батыю, князь никакой антиордынской политики не проводил⁶, то есть уже в 1240—1250-х гг. действовал в русле монгольской политической традиции.

Тем не менее, некоторые детали рассматриваемых событий оказались вне поля зрения исследователей. В частности, присутствие хана на территории галицких и волынских князей традиционно рассматривается как внешнеполитический фактор. Тогда как к данному времени территория указанных земель прочно вошла в сферу влияния Орды⁷, а князья стали подданными хана. Тула-Буга, в этой связи, двигается через территорию своих владений, что оказывает определенное влияние на поведение как ордынского хана, так и русских князей.

Рассматриваемое свидетельство сохранилось в составе Галицко-Волынской летописи, которая сложна по своему составу и структуре и традиционно делится на летописный свод 1246 г., летопись епископа Иоанна (оканчивается 1260 г.), свод Василька Романовича Волынского (около 1263—1271), летописец Владимира Васильковича (1272—1289 гг.) и свод Мстислава Даниловича (1289—1291 гг.)⁸.

В одной из последних частей Галицко-Волынской летописи, в так называемом летописце Владимира Васильковича⁹, охватывающей события с 1272 до 1289 гг., встречается упоминание о прохождении ордынских войск во главе с ханом Тула-Бугой через земли галицких и волынских князей. Показательно, что автор летописца, которым считается епископ Евсигиний, в сравнение со своими предшественниками, высказывается об ордынской зависимости в целом, более нейтрально.

Автор летописной записи начинает свой рассказ с планов хана: «Хотящу поити оканьному и безаконьному Телебузѣ на ляхы и собравшу ему силу многу». Затем в летописи отмечено, что «Телебуга же посла ко Заднѣпрѣискымь княземь, и ко Волыньскимь: ко Лвови, и ко Мьстиславу, и к Володимѣру. веля имъ поити с собою на войну». Объясняет летописец данное требование суверенными правами верховного правителя, которым по отношению к русским княжествам является ордынский хан: «Тогда же бяху вси князи в неволѣ татарьской»¹⁰.

В Галицко-Волынской летописи движение ордынских войск во главе с ханом описано лаконично и уместилось в несколько строчек: «Пришедшу же ему к Горинѣ, и срете и Мьстиславъ с питьемь и з дары. И поиде оттолѣ мимо Кремянѣць ко Перемилю. Ту и срѣте Володимеръ князь с питьемь и с дары на Липѣ. И посемь угони Левъ князь ко Бужьковичемь и с питьемь и с дары. И пришедшимъ же имъ на Бужьковьское поле, и ту перезрѣша своѣполкы. Князи же надѣяхуться избитья собѣ и городомъ взятья»¹¹.

Вполне закономерно, что хан Тула-Буга, призвав русских князей и их дружины в качестве участников военного похода, устроил смотр войскам («и ту перезрѣша своѣ полкы»), которым предстояло в составе ордынской армии вторгаться в пределы Польского государства.

Точно также каан Гуюк зимой 1246/1247 гг. во время охоты «на дзеренов на реке Ема» устроил смотр войск местного владетеля: «исполняющий обязанности темника Ши Цюань со товарищи сделал демонстрацию войск южнее реки Хуай [хэ]»¹².

Каан Менгу посетил действующую армию зимой 1257/1258 гг.: «государь пересек пустыню, двигаясь на юг, и достиг Урунчжана. Хубилай вместе с чжуванами Ариг-Бугой, Балту, Чумухаром, Урунташем, Шириги, принцессой Томегань и другими вышли ему навстречу. Был большой пир. Сразу после него каждого [члена фамилии] отослали назад, в их обоки»¹³ То есть даже представители правящей династии в рамках встречи главы государства обязаны были устроить праздничное застолье — пир.

Аналогичную приведённой выше ситуации — движение войск хана через подвластную территорию — мы встречаем в описании Джувейни похода Хулагу в 1254—1256 гг.¹⁴ по покоренным землям к границам Халифата, результатом которого стало падение в 1258 г. Багдада.

Персидский автор подчеркивает, что перед походом Хулагу в Иран и «эмиры и местные правители, кто бы они не были, начали заготавливать провизию и собирать тузгу, или угощение; и они разместили свое угощение на всем пути [следования войска]». Далее Джувейни, который был не только свидетелем большинства описываемых событий, но их участником, указывает, что «монгольские и мусульманские эмиры пригнали табуны кобылиц, и каждый по очереди обеспечивал войска кумысом, пока они не переходили к другому эмиру». Более того: «каждый фарсах пути, по которому, как рассчитывали, проследует Царь Мира, был очищен от колючек и камней, и были построены мосты через ручьи и реки, и у мест переправы были приготовлены лодки»¹⁵.

Конечно же, поход ордынского хана Тула-Буги на Польшу не общеимперское мероприятие, которым было вторжение в Персию Хулагу, а событие явно меньшего масштаба. Тем не менее, многие ключевые моменты присутствия хана на подвластной территории и правила поведения зависимых властителей во время такого посещения главы государства, проследить можно.

Во-первых, о предстоящем движении большого войска правители подвластных земель были предупреждены заранее и обязаны были привести в порядок дорогу для армии: очистить от завалов и обеспечить переправы через водоемы.

Далее, на подконтрольной местному правителю территории должно было быть организовано обеспечения войск провизией. Сам владетель должен был организовать тузгу — угощение хана, и кумыс, по словам Джувейни, не только для хана, но и для всего войска.

Другой персидский автор Рашид-ад-Дин отмечает, что в самом начале движения войск «падишахам и султанам Иранской земли были посланы ярлыки». В них в частности говорилось: «Мы идем согласно ярлыку каана... Ежели вы, прибыв своей особою, окажете помощь и поддержку войском, оружием и припасами, [ваши] владения, дружины и жилища останутся вам и усердие ваше будет одобрено»¹⁶. В результате «султаны и мелики каждого владения из владений Ирана направились на служение к его высочеству ...все с подобающими дарами»¹⁷. Кроме того Рашид-ад-Дин особо отмечает, что по ходу движения войск Хулагу к нему «навстречу выехала Ургана-хатун, устроила непрерывные пиршества и поднесла достойные дары», а также «явился эмир Аргун-ага со всеми вельможами хорасанскими, знатью и садрами, и они изъявили покорность и поднесли дары. На этой стоянке простояли в течение одного месяца»¹⁸.

К сожалению, источники не расшифровывают, что входило в состав «подобающих» и «достойных» даров. Зато данные Юань-ши позволяют говорить о том, что в них не входило. По свидетельству китайской династийной хроники в 1257 г. во время похода Менгу-каана на южный Китай «уйгуры преподнесли [Мэнгу] хрустальный таз, зонт с жемчугами и прочие вещи, которые можно было точно [оценить] в более чем 30 000 дин». Однако монгольский правитель «сказал так: «Прямо сейчас народ страдает от скудости в деньгах. И когда столько нуждающихся в этих ваших вещах, то зачем мне одному?» и отверг это [подношение]». В конечном итоге ...государь... на будущее дал запрещение, чтобы не было опять таких подношений»¹⁹. Таким образом, роскошные предметы были исключены из списка преподносимых правителю даров.

Однако в более позднее время (конец XV в.) золотое монеты и меха перечисляются в качестве подарков крымскому хану в составе поминок от князя Ивана III: в 1486 г. «послалъ князь велики съ Шемерденемъ царю Менли-Гирею соболь чорнъ; а двема женамъ царевымъ по карабелнику. А брату цареву, царевичю Ямгурчею калге, соболь чернъ. А царевымъ дѣтемъ, Ахметъ-Кирею да Махметъ-Кирею, по золотому. А князю Бурашу, что на Азикинѣ мѣстѣ, да Довлетеку, да Янкувату, да Казыю, что на Барыновѣ мѣстѣ, да Кирей-Сииту, цтю цареву, да Собакъ дувану, шестерымъ, по золотому. А хози Асану гостю золотой. Всего два соболя да два карабленика да девять золотыхъ»²⁰. Уже в 1491 г., пять лет спустя, список даров расширяется. Мегли-Гирей в своем «запросе» упоминает охотничьих птиц и моржовую кость: «Да будетъ ти ко мне съ Хозя Маахметемъ кречеты послати... да десять бы еси дополнивъ прислалъ, да 5 портищъ соболей, да три рыбьи зубы прислалъ бы еси»²¹. Таким образом, более поздние свидетельства русских посольских записей отношений с Крымским ханством указывают, что среди статусных подарков/поминок были меха, золотые монеты, рыбий зуб или изделия из моржовой кости, охотничьи птицы. Показательно что набор подношений совпадает с подарками, упомянутыми в описании посольской миссии хана Токты к Ильхану Газану в 702 г. хиджры (26 августа 1302 — 14 августа 1303 гг.). Тогда посольство взяло с собой «соколов и другие подарки... приношения тех [джучидских] стран: соколов дальнелетных и охотничьих, разные меха — белок киргизских, ласок [фенек] карлукских, горностаев славянских и соболей булгарских, кровных коней кипчакских и другие красивые подарки...»²². Как подарки для хана фигурируют охотничьи птицы и меха в «Повести о Петре, царевиче ордынском» при описании встречи посольства Узбека во главе с Ахмылом в 1322 г.: «...Игнатъ пред кресты съ гражаны и, вземъ тѣшь царьскую — кречеты, шубы и питие, край поля и езера ста на колени пред Ахмыломъ и сказася ему древняго брата царева племя...»²³.

Как представлено в описании встречи хана Тула-Буги на галицко-волынской земле, именно так, в полном соответствии с принятыми в монгольской империи правилами: «с питьемь и з дары», встречали Тула-Бугу русские князья.

Причем встречали они хана на границах своих владений. Князь Мстислав Данилович Луцкий вышел навстречу хану к реке Горыне — пограничной в своем верхнем течении. Далее хан и его свита двинулись, оставляя в стороне Кременец, по направлению к Перемилю, где на реке Липе на границе княжеств, Тула-Бугу встретил волынский князь Владимир Василькович. Оговорка летописца, что он вышел навстречу хану с «питьем и дары», указывает на тот факт, что обязанности обеспечивать движения свиты хана и его армии перешла к нему. На реке Луге у Бужковичей свиту догнал («угони») Лев Данилович Галицкий. По его территории хан и войска ещё не двигались, но как старший в роду галицких и волынских князей он обязан был не только прислать войска, но и лично приветствовать хана. Это и подчеркнул летописец, отметив, что он также прибыл ко двору Тула-Буги с «питьем и дары».

В состав преподносимых князьями даров, по всей видимости, входили охотничьи птицы (соколы, кречеты), меха (шубы), скаковые лошади, какие-либо «красивые» подарки (золотые монеты, кость моржа).

Подобные действия по сопровождению хана Хулагу отмечает и персидский автор Джувейни. В частности, особо отмечено рвение некоего Мухаммада, сына Микдадта, который прибыл «приветствовать царя, опередив всех равных себе, и был отмечен среди мужей многими знаками благоволения и уважения»²⁴.

Затем армия, во главе с Хулагу двинулась к городу Киш, где «эмир Аргун и большая часть вельмож Хоросана вышли к ним и поднесли им свои подарки». Джувейни подчеркивает, что «здесь (в Кише — Ю.С.) они провели месяц»²⁵.

Однако во время следующей остановки Аргун отличился ещё больше: «эмир ...разбил большую палатку из отличного сукна, украшенную превосходной вышивкой, внутри которой находились не менее прекрасная золотая и серебряная посуда, и всячески обихаживал Хулагу». Джувейни, подчеркивая услужливость Аргуна и свою роль в событиях, отметил, что «после этого по приказу царя он (Аргун — Ю.С.) отправился ко двору Менгу-каана, назначив своего сына Керей-Мелика с Ахматом-титекчи и автором этих строк (Джувейни — Ю.С.) управлять делами Хоросана и Ирака от имени царя»²⁶.

Этот факт объясняет почему на следующей остановке роль угощающих выполняли жены: «в тот день жены эмира Аргуна и министра Изз ад-Дина Тахира выставили тузгу и устроили пир. На следующий день они покинули это место и некоторое время провели в лугах Рудкана. И изо всех провинций, далеких и близких, из Мерва, Язира и Дихистана доставляли вино, словно воду, и привозили бессчетное количество провизии, которую выгружали на каждой остановке [на их пути]»²⁷. Особо Джувейни отметил, что «...Хулагу провел месяц в Усту и покинул его, когда на горах и равнинах не осталось травы»²⁸.

Необходимо обратить внимания на то, что Джувейни указывает и на ответные подарки со стороны правящих особ. В частности, рассказывая об одной из охот Угедея, персидский автор отмечает, что на пути каана оказался дом Махмуда Ялвача. Вполне закономерно, что сановник обязан был предоставить тузгу, а затем «Ялавачи рассказал историю о Соломоне»²⁹. Кроме того Угедею были показаны «множество представлений». Каан за такою встречу «дал каждому из своих слуг по лошади и по платью». Утром же «на следующий день он велел одарить министра Ялавачи всевозможными ценными подарками»³⁰.

Слова персидского историка находят параллели у армянских авторов, которые под 1255 г. отмечают, что «Хулагу-хан отправился в страну мулхетов и захватил Аламут. На обратном пути через Грузию он с любовью почтил грузинского царя Давида и князей страны»³¹.

На традиционность обряда «одаривания» подданных, через земли которых движется глава государства, указывают слова Юань-ши: в 1258 г. «как и всегда, начальники округов, через которые проезжал [государь], были пожалованы согласно рангам»³².

К сожалению Джувейни весьма лаконично упоминает о возможных атрибутах внимания главы государства по отношению к своим подданным: лошади и платья, «всевозможные ценные подарки», знаки «благоволения и уважения», повышение в должности. Все они распределялись по свидетельствам Юань-ши «согласно рангам», то есть, в соответствие со статусом подданного.

Более детализированы свидетельства Рашид-ад-Дина. В первую очередь придворный историк иранских ильханов подчеркивает, что Менгу-каан, отправляя в поход своего брата, «покончив с наставлениями и завещаниями... послал Хулагу-хану и его женам и детям в отдельности богатые дары деньгами, одеждами и лошадьми и, обласкав, одарил почетными халатами всех нойонов и эмиров, которые шли с ним в поход»³³. То есть, в состав «всевозможных ценных подарков», знаков «благоволения и уважения» и «богатых даров», кроме одежды и лошадей, входили денежные премии и почетные, вероятно — статусные, халаты.

Точно такой же набор подарков от хана перечисляет Ибн Баттута, посетивший ставку Узбека в 1334 г. Перед поездкой марокканского путешественника в Константинополь ордынский хан подарил Ибн Баттуте «1500 динаров, халат и множество лошадей». Кроме того, каждая из жен Узбека (путешественник называет четверых) подарила «серебряные слитки», а дочь хана «одарила меня больше [всех] их, одела меня и дала мне верхового коня. Я набрал множество лошадей, одежды, да беличьих и собольих мехов»³⁴.

Несколько ранее марокканский путешественник отмечает способы гостеприимства среди эмиров Орды, когда встречающий предоставляет для гостя «кушанья, [состоявшие] из конины и другого, да подали кобылье молоко, а за ним бузу...». А затем одаривают гостя примерно тем же набором, что описан выше: «принесли платье для эмира и платья для двух сыновей его, для брата его, для шейха Музаффареддина и для меня, и привели 10 лошадей для эмира, по 6 лошадей для брата его и для двух сыновей его, и по одной лошади для каждого старшего из его спутников, да одну лошадь для меня. Лошадей в этой земле чрезвычайно много и стоят они безделицу»³⁵. То есть, среди подарков для почетного гостя также фигурируют лошади и одежда.

Такой же набор вещевого пожалования сохраняется в конце XV столетия, когда хан Менгли-Гирей просит Ивана III проявить милость к его подданному: «отъ царя о Киреѣ, о Сокуръ Опасовѣ братѣ, чтобы деи его князь велики пожаловалъ отпустилъ одѣта и конна»³⁶.

Отмечает Джувейни особое внимание Хулагу к городам завоеванных земель и вероятности их возрождения. В частности персидский автор не без гордости упомянул: «заметив интерес и удовольствие, с которыми царь занимался восстановлением руин, я привлек его внимание к Хабушану (разрушенный монголами город в Хоросане — Ю.С.)»³⁷. В результате Хулагу повелел его восстановить.

Данные сведения Джувейни не заслуживали бы внимания, если бы не свидетельства летописца, о том, что Тула-Буга «поидоша к Володимѣру и сташа на Житани». А затем хан «еха обьзирать города Володимѣря, а друзии молъвять, оже бы и в городѣ былъ, но то не вѣдомо»³⁸. Таким образом, Тула-Буга осмотрел город Владимир с внешней стороны. Сохранились сведения и о том, что хан въехал в крепостные ворота и познакомился с расположением города изнутри: владетельный князь Владимир Василькович, как примерный подданный, провёл своеобразную экскурсию для своего государя. Правда, летописец не уверен в достоверности слов своего информатора и ставит оговорку, что въезжал ли хан в город — то не ведомо.

Совершенно точно летописец отмечает, что военная сила во Владимир не входила: в «недѣлю же минуша городъ по Микулинѣ дни, на завтри день. Богъ и избави своею волею, и не взяша города». Тем не менее, «насилье велико творяху в городѣ, и пограбиша товара бещисленое множьство, и коний. И тако безаконьный Телебуга поиде в Ляхы»³⁹. Таким образом, ордынские войска после 6 декабря 1287 г. начали выдвигаться с территории русских княжеств в сторону Польши.

Однако описание деталей пребывания русских подданных в ставке хана на этом не завершается. Дойдя на польской территории до реки Сан, князь Владимир Василькович почувствовал сильное недомогание («Володимѣръ же князь, сотьснувъси немощью тѣла своего»). Вероятно, князь решил воспользоваться ситуацией и в присутствие верховной инстанции утвердить своё завещание. Не имея наследников, Владимир желал передать своё княжество не как полагалось старшему в роду Льву Галицкому, а его младшему брату Мстиславу Луцкому. Особо Владимир подчеркнул, что решение это он озвучил в присутствие хана и его эмиров: «А се ти даю при царихъ и при его рядьцахъ»⁴⁰. Мстислав также воспользовался ситуацией и заявил Льву: «Се же, брате мой, Володимиръ далъ ми землю свою всю и городы. А чего восхочешь? Чего искати по животѣ брата моего и своего, осе же ти цареве, а се царь, а се азъ (если тебе нужны цари, вот царь, а вот я). Молви со мною, што восхочешь». Левъ же не рече противу слову ничегоже»⁴¹. Как следует из записи летописца, в присутствие ханской верховной власти Лев предпочел смириться с волей двоюродного брата. Однако после смерти Владимира в 1289 г. Юрий Львович, вероятно с одобрения отца, пытался занять ряд волынских городов. Но угроза вторжения ордынских войск, за которыми отправил посла Мстислав Данилович, вынудила князя покинуть захваченные земли и отступиться от Волынского княжества⁴².

Заручившись поддержкой ханской власти в отношении своей последней воли, князь Владимир вернулся в собственное княжество.

На обратном пути из Польши хан Тула-Буга с войсками «стояша на Лвове земле две недели, кормячесь, не воююче... И учиниша землю пусту всю». Далее летописец отмечает, что после ухода ордынцев Лев посчитал людские потери и недосчитался около одиннадцати с половиной тысяч человек⁴³. Обратная дорога хана пролегала непосредственно по галицким землям, в частности, мимо Львова⁴⁴. Это не удивительно, ведь волынские и луцкие земли к этому времени уже были истощены по пути на Польшу.

Надо отметить, что Хулагу, двигаясь к границам Персии останавливался для поддержки армии на сроки до месяца. В галицкой земле Тула-Буга стоял половину этого срока. Однако урон населению и экономике, по словам летописца, был нанесен весьма значительный.

Таким образом, посещение ханом земель своих подданных было связано со значительными издержками по содержанию властителя и его свиты, а в случае с галицко-волынскими князьями, ещё и войска. При этом местный правитель, подконтрольный ханской власти, обязан был лично встретить хана и продемонстрировать свою лояльность путем подношения соответствующих подарков. Можно предполагать, что признание суверенитета правителя и его легитимности выражалось в преподнесении охотничьих птиц (соколов, кречетов). Лояльность подданного подчеркивалось подношением мехов (шуб) и скаковых лошадей. Какие-либо «красивые» подарки, например золотые монеты или кость моржа, должны были подкрепить благоприятное впечатление, производимое дарителем.

Хан, как главнокомандующий, устраивал смотр войскам (причем галицко-волынские князья опасались, что все их люди в их подразделениях будут убиты: «князи же надѣяхуться избитья собѣ»⁴⁵). Как владетель земель он осматривал подвластные города и села.

В случае удовлетворенности от увиденного и оказанного почета, хан должен был одарить своих лояльных подданных. Надо полагать, что одариваемый получал статусные вещи. Во всяком случаи свидетельство Юань-ши о том, что подарки распределялись «согласно рангам» позволяет сделать предположение, что предметы, как и их количество, соответствовали статусу подданного. На первом месте среди таких вещей в источниках стоят лошади и платья/почетные халаты. Упомянуты и денежные вознаграждения.

Показательно, что при описании ордынского государственного праздника при дворе узбека марокканский путешественник Ибн Баттута упоминает, что в его ходе на каждого из присутствующих эмиров-темников «был надет халат», в котором они должны были преклонить колени перед ханом, после чего приводится «взнузданный конь, приподнимается копыто его, эмир целует его и отводит его [коня] с собой к своему сиденью, там садится на него верхом и остается при своем войске»⁴⁶. Перед нами описание важного элемента демонстрации собственной лояльности повелителю и признание его суверенитета и легитимности. В то же время — это выстраивание ханом иерархии и системы соподчинения внутри элиты, посредством дарования статусных и престижных предметов своим подданным.

В этой связи, рассмотренный здесь ритуал встречи и сопровождения хана на своей земле вполне может быть сопоставлен с поведением знатных особ на курултае — собрании всей элиты, одной из задач которого является демонстрация нерушимости миропорядка, выстроенного основателем империи — Чингиз-ханом.

Примечания

1. Золотая Орда в источниках: (материалы для истории Золотой Орды или улуса Джучи). М., 2003. Т. I: Арабские и персидские сочинения. С. 324.

2. См. например: Шетэля В.М. Борьба Польского государства с вторжениями татаро-монгольских войск / В.М. Шетэля // Славяне и их соседи. Славяне и кочевой мир. М., 1998. С. 149—151.

3. Карамзин Н.М. История Государства Российского / Н.М. Карамзин. СПб., 1842. Т. 4. Стб. 21—92.

4. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Т. 3—4 / С.М. Соловьев // Сочинения. М., 1993. Кн. 2. С. 234.

5. Пашуто В.Т. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси / В.Т. Пашуто. М., 1950. С. 298; Егоров В.Л. Историческая география Золотой Орды в XIII—XIV вв. / В.Л. Егоров. М., 1985. С. 191.

6. Иванова Е.Е. К вопросу об ордынской политике князя Даниила Романовича Галицкого // Древняя Русь. Вопросы Медиевистики. 2013. № 2. С. 47—48.

7. Греков И.Б. О характере ордыно-русских отношений второй половины XIII — начала XIV вв. / И.Б. Греков // Древности славян и Руси. М., 1988. С. 130; Пашуто В.Т. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси / В.Т. Пашуто. М., 1950. С. 284, 298.

8. Лихачева О.П. Летопись Ипатьевская // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Л. 1987. С. 235—241; Библиотека литературы Древней Руси. Т. 5. XIII век. СПб. 2000. С. 484.

9. Лихачева О.П. Летопись Ипатьевская. С. 484.

10. ПСРЛ. Т. II. Стб., 892; Галицко-Волынская летопись // БЛДР. С. 318—320.

11. ПСРЛ. Т. II. Стб., 892; Галицко-Волынская летопись // БЛДР. С. 318—320.

12. Золотая Орда в источниках. Т. 3: Китайские и монгольские источники. С. 178.

13. Золотая Орда в источниках. Т. 3: Китайские и монгольские источники. С. 196.

14. То есть, 30-ю годами ранее описываемых в Галицко-Волынской летописи событий.

15. Ала-ад-Дин ата-Мелик Джувейни (далее — Джувейни). Чингиз-хан. История завоевателя мира / Джувейни. М., 2004. С. 442.

16. Рашид-ад-Дин. Сборник летописей. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1946. Т. 3. С. 25. Рашид-ад-Дин. Сборник летописей. Т. 3. С. 25.

17. Рашид-ад-Дин. Сборник летописей. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1946. Т. 3. С. 25.

18. Золотая Орда в источниках. Т. 3: Китайские и монгольские источники. С. 195—196.

19. Сборник Императорского Русского Исторического Общества. СПб., 1884. Т. 41. № 14. С. 54. См. также: Там же, № 15. С. 56—57.

20. Сборник Императорского Русского Исторического Общества. СПб., 1884. Т. 41. № 32. С. 124.

21. СМИЗО. Т. 1. С. 67; Т. 2. С. 83; Золотая Орда в источниках Т. I. С. 266.

22. Повесть о Петре, царевиче Ордынском // БЛДР. Т. 9. СПБ.: Наука, 2000. С. 82—84.

23. Джувейни. С. 444.

24. Джувейни. С. 444.

25. Джувейни. С. 445.

26. Джувейни. С. 446—447.

27. Джувейни. С. 447.

28. Джувейни. С. 148.

29. Джувейни. С. 149.

30. Галстян А.Г. Армянские источники о монголах. Извлечения из рукописей XIII—XIV вв. / А.Г. Галстян. М., 1962. С. 27.

31. Золотая Орда в источниках. Т. 3: Китайские и монгольские источники. С. 198.

32. Рашид-ад-Дин. Сборник летописей... Т. 3. С. 24.

33. ЗО. Т. 1. С. 140.

34. Золотая Орда в источниках. Т. 1. С. 129.

35. Сборник Императорского Русского Исторического Общества. СПб., 1884. Т. 41. № 32. С. 121.

36. Джувейни. С. 447.

37. ПСРЛ. Т. II. Стб., 892; Галицко-Волынская летопись // БЛДР. С. 320.

38. ПСРЛ. Т. II. Стб., 892; Галицко-Волынская летопись // БЛДР. С. 322.

39. ПСРЛ. Т. II. Стб., 898; Галицко-Волынская летопись // БЛДР. С. 324, 350.

40. ПСРЛ. Т. II. Стб., 898; Галицко-Волынская летопись // БЛДР. С. 324.

41. ПСРЛ. Т. II. Стб., 929—930; Галицко-Волынская летопись // БЛДР. С. 350.

42. ПЛДР. XIII век. С. 372, 373, 376, 380, 382, 384, 386.

43. ПСРЛ. Т. II. Стб., 900; Галицко-Волынская летопись // БЛДР. С. 322.

44. ПСРЛ. Т. II. Стб., 892; Галицко-Волынская летопись // БЛДР. С. 320.

45. Золотая Орда в источниках. Т. I: Арабские и персидские сочинения. М., 2003. С. 138.

46. Юрченко А.Г. Хан Узбек: Между империей и исламом (структуры повседневности). СПб.: Евразия, 2012. С. 213.

Предыдущая страница

К оглавлению