§ 8. Прием и отправка ордынских послов
Важной составляющей вовлеченности русских князей в политическую систему Джучиева Улуса, а также показателем степени зависимости русских княжеств вообще и каждого князя по отдельности, является прием и отправка ордынских послов1. Это вполне закономерно, ведь в дипломатии средневековья весьма существенную роль играет символический ряд: государство = правитель = посол2. Важно, что нередко уполномоченный посол — ильчи (киличей) выступает от имени князя или хана, замещая тем самым правителей в их функциям. Именно в протокольных нормах приема и отправки посла проявляются статусные характеристики отношений, положение того или иного князя в иерархии политической системы. Именно поэтому особенности приема и отправки послов ярко иллюстрирует место русских князей в составе ордынской элиты.
При этом весьма показательно, что в рамках русско-ордынских отношений мы наблюдаем целый ряд случаев, когда князю не обязательно было лично являться ко двору хана. Оформить вассальные отношения, получить ярлык или его передать могут уполномоченные послы (хана или князя) — киличеи (ильчи). Если доверять реконструируемому Р.Ю. Почекаевым типовому содержанию ярлыка, выдававшегося русским князьям3, то послы в княжествах должны были бывать не менее двух раз в год. Сам князь или его представители должны были являться ко двору хана не менее одного раза в год.
По свидетельству южнокитайского посла Чжао Хуна, оставившего записки о поездке в ставку Чингиз-хана в 1220 г. (Мэн-да Бэй-лу), приём монгольского посольства составлял особый церемониал. В первую очередь, «Когда [послы] приезжают от императора», то во всех «округах и уездах, а также в ставках начальников, управляющих войсками, через которые проезжают [эти послы], все приходят выразить [им] почтение». Не взирая на статус посла при дворе хана или его происхождение, «не спрашивая, высок или низок чин [посла], его встречают в домах с церемониями для равных». Официальный прием ханского посла начинается с того, что «...он проходит через [парадную] дверь...». Китайский посланник особо отмечает, что послы занимают помещения «в окружных и уездных управах», а также им выделяется место для ночлега «в резиденциях правителей или управах». Чжао Хун свидетельствует, что «Правители... для встречи [его] (посла — Ю.С.) выезжают в предместье...». В китайских провинциях провожали и встречали послов «за предместьем с барабанами, трубами, знаменами и флагами, певичками и музыкой». Кроме того, сами «Правители лично преклоняют колени [перед послом]».
В русских источниках не сохранилось описания церемонии приёма ордынского посла. Однако различные её элементы нашли отражение в свидетельствах памятников, связанных с ханскими посольствами. К примеру, в «Повести о Щелкане» прямо говорится, что татары заняли княжеский терем в тверском кремле: «Безаконный же Шевкалъ, разоритель христианьскый, поиде въ Русь съ многыми Татары, прииде на Тверь, и прогна князя великого съ двора его, а самъ ста на князя великого дворѣ съ многою гордостию...»4. В «Повести о царевиче Петре» упоминается о выходе из Ярославля в 1322 г. навстречу послу Ахмылу значительной делегации: «...владыка съ всѣм клиросом, в ризахъ, вземъ крестъ и хоруговь, поиде противу Ахмыла. А Игнатъ пред кресты съ гражаны и, вземъ тѣшь царьскую — кречеты, шубы и питие, край поля и езера ста на колени пред Ахмыломъ и сказася ему древняго брата царева племя...»5. Как видим, несмотря на свою принадлежность к роду Чингизидов, князь Игнат (правнук племянника Батыя и Берке, царевича Петра), вышел навстречу к послу с дарами и преклонил колени. Австрийский посол Сигизмунд Герберштейн, посетивший Россию в 1520-е гг., упомянул в отношении Ивана III следующее: «...Впрочем, как он ни был могуществен, а все же вынужден был повиноваться татарам. Когда прибывали послы татар, он выходил к ним за город навстречу и, стоя, выслушивал их сидящих...»6. Надо полагать, что великие или удельные князья были освобождены от необходимости преклонять колени перед послом, но не перед ханом.
Таким образом, ордынский посольский церемониал соответствовал, в общих чертах, монгольской традиции, существовавшей при Чингиз-хане. Посол являлся олицетворением верховной власти, именно ей было необходимо оказывать соответствующие знаки почтения, вплоть до преклонения колен. Посла встречали за пределами города, селили в административном центре (на Руси — как правило — кремль).
Первым косвенным указанием на пребывание ордынского посла при дворе владимирского князя Ярослава Всеволодовича может считаться упоминание под 6750 (1242) г. в Новгородской I летописи о том, что «Того лѣта князь Ярославъ Всеволодичь позванъ цесаремъ татарьскимь Батыемъ, еде к нему въ Орду»7.
Даниилу Галицкому в 1245 г. также передали вызов в степь через посла: «Приславшу же Могучѣеви посолъ свои к Данилови и Василкови, будущю има во Дороговьскыи: «Дай Галич». И думавъ с братомъ своимъ и поѣха ко Батыеви река: «Не дамъ полу отчины своей, но ѣду к Батыеви самъ»8.
В следующем 1246 г., по свидетельству сохранившемуся в «Житие Адександра Невского» в составе Тверского сборника, посол прибыл ко князю Александру Ярославичу (Невскому): «...Того же лѣта присла царь Батый къ князю Александру Ярославичю, глаголя: «мнѣ Богъ покорилъ вся языкы, ты ли единъ не хощеши покоритися мнѣ?»»9.
Впервые ордынский посол персонифицируется, получая в летописях упоминание личного имени, в сообщениях, отложившихся в летописях под 1296 г.: «...прииде же тогды посолъ из Орды от царя, Олекса и Неврюи, а княземъ всѣмъ бысть съѣздъ въ Володимери...»10; или: «а в то время пріиде посолъ из Орды от царя Алекса Невруй, и бысть съѣздъ всѣмъ княземъ Русскимъ въ Володимери...»11.
Однако в глухом информационном сообщении под 6811 (1303) г.: «...На ту жь осень князь велики Андреи прииде из Орды с послы и жалованиемъ церковным»12, мы вновь видим безликих ханских послов.
Такое же, лишенное личных имен, сообщение мы встречаем под 6823 (1315) г., когда «Поиде князь великыи Юрьи из Новагорода, позванъ въ Орду от цесаря»13.
Под тем же 1315 г. сохранилось упоминание о применении ордынскими послами военной силы для достижения своих целей. Тогда «послы», во главе с Таитемерем, выступили союзниками князя Михаила Ярославича Тверского и разгромили в союзе с тверичами новгородское войско под Торжком14.
Показательно, что после описания столкновений ордынско-тверских войск с новгородцами в летописях помещено сообщение о том, что «Того же лѣта поидоша Новогородци сами о собѣ въ Орду, и переимаше их Тферечи изнимаша»15. Новгородская земля сумела добиться права на самостоятельные сношения с ордынским ханом.
Отмечаются в письменных памятниках сопровождение послами возвращающихся из ставки хана русских князей. К примеру, под 6824 (1316) сохранилось упоминание о возвращении из Орды ростовского князя в подобном сопровождении: «Того же лѣта прииде изо Орды Василеи Костянтинович, а с нимъ послы Татарьские Сабанчии и Казанчи, и много зла сотвориша Ростову»16.
Посольским статусом наделяют русские летописи и Кавгадыя, сопровождавшего князя Юрия Даниловича Московского в 1317 г.: «Въ лѣто 6825 (1317) прїиде князь Юрьи ис Татаръ и приведе посла силна именемъ Кавгадыя...»17.
А под 1318 г. отмечен «посолъ лютъ именемъ Кокча», который «уби у Костромы 100 и 20 человѣкъ и отолѣ шед пограби город Ростовъ и церковь святую Богородицю разграбиби и монастыри пожьже и села, а люди плѣни...»18.
Столь же нелицеприятно пишут летописцы о после Байдере: «Въ лѣто 6828 (1320). Того же лѣта приходилъ изъ Орды посолъ Байдера къ великому князю Юрью Даниловичю, и много зла учиниша въ Володимери...»19.
В 1321 г. ордынские чиновники выколачивали долги из жителей Кашина: «лѣто 6829 (1321) на веснѣ прїездилъ в Кашинъ Гаянчаръ Татаринъ съ Жидовиномъ длъжникомъ, много тягости оучинили Кашину».
В том же году, судя по контексту летописного сообщения, на Русь к великому князю Юрию Даниловичу Владимирскому (удельному — московскому) прибыл посол. Однако «...Тое же зимы князь Юрїи, поимавъ сребро оу Михаиловичевъ выходное по докончанїю, не шелъ противу царева посла нъ ступилъ съ серебромъ въ Новъгородъ Великыи»20.
С противостоянием Тверского и Московского княжества, по всей видимости, связано появление на Руси в 1322 г. посла Ахмыла. Во всяком случае, последовательность событий в летописных памятниках представлена следующим образом. Сначала в степь отправляется князь Дмитрий Михайлович Тверской: «Того же лѣта ходи князь Дмитрии Михаиловичь въ Орду, и подъя великое княжение». А затем, после разбирательств в Орде: «на Роусь выиде посолъ силенъ от царя Ахмулъ по Юрїа князя, а съ нимъ князь Іоанъ Данилович[ь], по Низовскимъ градомъ много зло христїаномъ сътвориша»21.
Возвращение князя Дмитрия Михайловича из ставки хана было осуществлено в сопровождении посла: «Въ лѣто 6830 (1322). ...Тое же зимы пріиде изъ орды князь Дмитреи Михаиловичь Тферскыи на княженіе великое, а с нимъ посолъ Севенчьбуга»22.
В 1325 г. из Орды вернулся князь Александр Михайлович Тверской, «...а с нимъ Татарове должници, и много тяготы бысть земли Тферьскои от Татаръ»23. Правда, должники не наделены в источниках посольскими функциями, и можно лишь предполагать, что князя и его должников сопровождал ордынский уполномоченный чиновник.
Посольскими полномочиями ограничивается и миссия Чол-кана (Щелкана), который прибыл в Тверь летом 1327 г.: «прииде изъ Орды посолъ силенъ на Тферь именемъ Щолъканъ со множествомъ Татаръ, и начаша насилие велико творити, а князя Александра Михаиловача и его братью хотяше побитии, а самъ сѣсти хотяше во Тфери на княженьи, а иныхъ князеи своих хотяше посажати по инымъ городомъ Русскимъ, и хотяше привести христьян в Бесерменьскую вѣру»24. Как известно, действия Чол-кана (Щелкана) вызвали восстание жителей города, а затем карательную экспедицию войск Узбека.
Отмечается в летописных известиях и посольства русских князей в ставку хана. К примеру, в 1348 г., упомянуто отъезд в Орду послов московского князя Семена Ивановича Гордого. Тогда великий литовский князь Ольгерд направил к хану Джанибеку своего брата Кориада, «и просилъ рати оу царя себѣ въ помочь». Узнав об этом («И то слышавъ»), князь Семен «посла въ Орду Федора Глѣбовича да Аминя да Феодора Шубачѣева къ царю жаловатися на Олгерда». Хан Джанибек, «слышавъ... жалобу князя великаго» выдал «Корьяда, Михаила и Семена Свислочьского и Аикша киличѣевъ князя великаго и его дружину Литву» и отправил их в Москву в сопровождении своего посла Тотуя25.
Несколько позже, тот же Рогожский летописец упоминает о возвращении князя Семена из похода против шведов в защиту Новгорода Великого, поскольку «постигоша его гонцы киличѣи изо Орды, онъ же възвратися на Москву слышати слова царева и жалованїа»26.
В связи с приглашением в Орду митрополита Алексея в 1357 г. фиксируется в источниках посол ханши Тайдулы: «Того же лѣта прииде изо Орды посолъ отъ царици Таидолы къ пресвященьномоу Алексию митрополитоу звать его въ Орду да посѣтить еа нездравие»27.
Летом того же 1358 г. к границам московского и рязанского княжеств прибыл «посолъ изъ Орды царевъ сынъ именем[ъ] Маматъ Хожа». Летописец отметил, что в Рязанском княжестве посол «много въ нихъ зла сотвори». А великий князь Иван Иванович Московский «не въпоусти его во свою отчину въ Роусьскую земьлю». Вероятно, не принятие Мамат-ходжи московским князем было связано с противодействием посла по отношению к хану Бердибеку: позже «наборзѣ отъ царя въ ордоу позванъ бысть Маматъ Хожа, зане же къ царю въ коромолоу вниде... и самъ побѣжалъ ко Орначю и гонъци постигоша его и яша и там[о] оубьенъ бысть повелѣниемъ царевымъ28.
После разорения летом новгородскими ушкуйниками булгарских городов, зимой 1360—1361 г., «за то прогнѣвалися погани бесермена» и «въведоша посла из Орды Жукотинци о разбоиници, и бысть всѣмъ княземъ съѣздъ на Костромѣ, князь Дмитреи Костянтиновичь и братъ его старѣиши Андрѣи Нижнего Новагрода и князь Костянтинъ Ростовъскы, и выдаваша розбоиниковъ, а посла отпустиша въ Орду»29.
А в 1362 г. «князь Дмитреи Иванович[ь] Московскыи и князь Дмитреи Костянтинович[ь] Суждальскыи сперъся о великомъ княжении». Однако князья предпочли отправить в Орду уполномоченных послов — киличеев, а не самим ехать в ставку хану («и послаша ктож своихъ киличеевъ въ Орду къ царю Мурату и принесоша ярлыкъ княженїе великое по отчинѣ и дѣдинѣ князю великому Дмитрею Иванович[ю] Московскому»30).
Упоминаются в данный период и принесение ордынскими послами ханских ярлыков русским князьям. Так в 6871 (1363) к князю Дмитрию Ивановичу Московскому прибыл «посолъ изъ Орды отъ царя Авдуля съ ярлыкы, князь же великїи Дмитреи Иванович[ь] посла отпустилъ въ Орду, а самъ поеха въ Переяславль». Кроме того, «отъ Мамаева царя князю Дмитрею Ивановичю ярлыкъ привезли на великое княжеїи и сѣде на княженье...31
В то же время к князю Дмитрию Константиновичу Нижегородо-Суздальскому прибыл «...князь Иванъ Бѣлозерець, пришелъ бо бѣ изъ Муротовы Орды съ тритьцатїю Татариновъ, и тако пребысть въ Володимери недѣлю едину»32. Князь Иван Белозерский привёз ярлык на Владимирское княжество Дмитрию Константиновичу. В следующем 1364 г. князь Василий Дмитриевич привёз отцу ярлык от хана Азиза, «а съ нимъ царевъ посолъ, а имя ему Оурусъманды», однако Дмитрий Константинович «ступися княженїа великаго князю Дмитрїю Иванович[ю] Московьскому»33.
Достаточно не стандартная ситуация отмечена в Рогожском летописце: зимой 1364—1365 гг. «еда изъ Литвы Веснѣилясъ Коутлубузинъ сынъ былъ во Тфѣри»34. Функции данного чиновника не обозначаются как посольские, но, по всей видимости, они тоже входили в его миссию.
Приход в Москву ордынского посла летом 1368 г.35 способствовал скорейшему освобождению из заточения Михаила Александровича Тверского: «...приидоша Татарове от Орды, Карачь. Князь же великы тогда укрепивъ князя Михаила крестным цѣлованиемъ отпусти его въ свою отчину»36.
Летом 1374 г. в Нижний Новгород прибыло посольство во главе с Сарайкой (Сарай-ака — ?). Однако «Новогородци Нижьняго Новагорода побиша пословъ мамаевыхъ, а съ ними Татаръ с тысящу, старѣишину ихъ именем[ъ] Сараику руками яша»37. 31 марта 1375 г. князь Василий Дмитриевич Кирдяпа приказал поместить посла и его дружину в разные помещения. Однако ордынцы «не въсхотѣ того, но възбѣже на владычнень дворъ и съ своею дружиною». Здесь, на дворе нижегородского епископа все члены ордынского посольства «избїени быша, и ни единъ отъ нихъ не избыстъ38.
Обмен посольствами зафиксирован в источниках осенью 1380 г. после Куликовской битвы 8 сентября. В первую очередь хан Токтамыш, победив Мамая «отпусти послы своя на Русь к великому князю Дмитрею Ивановичю и ко всѣм княземъ Русскымъ, поведая имъ свои приход, како сѣлъ на царствѣ». В ответ «на ту осень князь великїи отъпустилъ въ Орду своихъ киличеевъ Толбугу да Мокшѣя къ новому царю съ дары и съ поминки»39. Уполномоченные послы, по свидетельству Никоновского свода, вернулись только в августе следующего 1381 г.: «Того же лѣта пріидоша изъ Орды киличѣеве великого князя Дмитреа Ивановича Толбуга и Мокшѣи мѣсяца Августа в 14 день, и прочіи вси киличѣеве койждо пріидоша ко княземъ Русскимъ изо Орды отъ Тахатамыша царя съ пожаловашемъ и со многою честію»40.
Тогда же, летом 1381 г. «царь Тахтамышь присла посла своего к великому князю Дмитрею Ивановичю и ко всѣм княземъ Русскымъ, царевича нѣкоего, именемъ Акъ Хозю, зовущи их въ Орду, а Татариновъ с нимъ 700»41. Однако, дойдя до Нижнего Новгорода, ханский посол «не дръзну ити, но посла нѣкоихъ отъ своихъ Татаръ не во мнозѣ дружинѣ, но и тіи не смѣяху»42.
Осенью 1382 г., после захвата Москвы, от хана Токтамыша прибыл «ко князю великому Дмитрїю ...посолъ, именемъ Карачь...»43.
Дважды ы 1389 и 1390 гг. ордынские послы утверждали великокняжеский статус Василия I. В августе 1389 года это был посол Токтамыша Шихмат44. А летом 1390 г. «изъ орды приде посолъ Уланъ царевичь, и посади князя Василиа на великое княжение»45.
Под 1398 г. Никоновский свод сохранил пространный рассказ о посылки ханом Токтамышем своих послов к разным владетелям: «Того же лѣта въ радости велицѣ бывшу царю Тахтамышу Болшіа Орды, отъ съпротивныхъ свободшуся, и послы своя посылающу отвсюду къ себѣ призывающу, Орду свою наплъняющу, понеже обить бысть и одолѣнъ зѣло отъ Темирь-Аксака царя въ мимошедшая лѣта»46. Однако хан Токтамыш потерпел сокрушительное поражение от Тимир-Кутлуга и был вынужден бежать в Литву.
Осенью 1399 г., после смерти князя Михаила Александровича, «князь Иванъ Михаиловичь, внукъ Александровъ, посла во Орду ко царю Темирь-Кутлую киличѣевъ своихъ Феодора Гусленя да Констянтина, возвѣщая ему преставленіе отца своего и моля его, дабы пожаловалъ его отчиною его и дѣдиною, а своимъ улусомъ, великимъ княжешемъ Тферскимъ». В следующем 1400 г. «Вынесоша князю великому Ивану отъ царя Шанибѣка (ярлыкъ), а Темиръ Куилуй умре; а пріиде Гурлень, а съ нимъ посолъ царевъ Софря съ ярлыком (на) Тферское княженіе»47.
В Московском летописном своде конца XV в. под 1403 г. отмечено, что «Приходилъ из Орды на Русь посол царевич Ентякъ и былъ на Москвѣ да изобъмолвил Микулу Татарина»48. В 1405 г. в Москву прибыл казнчей хана Мирза (Мурза). Его миссия, вероятно, была связана с недоимками по выплатам «выхода»49.
В 1408 г. в ходе тверской усобицы, источники фиксируют приход ордынских послов. В частности, «Въ лѣто 6916 (1408 г.)» князь Юрий Всеволодович пришел из Орды в Москву, намереваясь двигаться на Тверь. Прибыл с Юрием и ордынский посол, которого великий князь Иван Михайлович «повѣле... стрѣтити на Володимерскомъ мосту честно, и мнози изыдоша гражане бесчисленны; царевъ посолъ поиха къ Москвэ, корму не взявъ, бе бо ему не приказано. А Едигіева посла великій князь честивъ и отпусти, и князь Юріа сь Москвы поиде»50.
В другом месте Тверского сборника приведен более пространный рассказ о событиях: «Зим(ов)авъ же великій князь Иванъ Тверский, и пріиде изъ Орды. Тое же зыми, на весну, пріиде князь Юрый Всеволодичь изъ Орды на Москву, а съ ним посолъ царевь Мамаитъ Дербишь. Юрій же оста на Москвѣ, а посолъ пріиде въ Тверь, и глагола великому князю Ивану: «царь далъ Юрію Кашинъ и десять волостей Тверскыхъ». И князь великій Иванъ отвѣща ему: «азъ самъ вчера отъ царя приидохъ, и посолъ царев днесь у мене есть, и ярлыкъ царевь данъ ми есть на всю землю Тверскую, и самъ Юрый въ ярлыцѣ царемь данъ ми есть; да того ради тебе не послушаю, дондеже ко Цареве шлю»; почтивь посла, отпусти его. Юрый же, бывъ на Москве до лета, паки поиде въ Орду»51. По свидетельству Никоновского свода князь Иван Михайлович действительно в январе (25 числа) 1408 г. «пріиде изо Орды отъ царя Булатъ-Салтана во Тферь..., съ нимъ посолъ царев»52.
Активное участие в рязанской усобице ордынского посла фиксируется под 6916 (1408) г. Князь Иван Владимирович Пронский «пріиде изо Орды отъ царя Булатъ-Салтана съ пожалованиемъ..., а съ нимъ посолъ царевъ»53.
Обмен посольствами отмечен в Никоновском своде между ордынским ханом и московским князем в 1408 г. накануне вторжения Едигея на Русь: «Того же лѣта, месяца Августа, приходиша послы Татарскіа изо Орды отъ царя Булатъ-Салтана къ великому князю Василью Дмитреевичю на Москву». И «Того же лѣта князь велики Василей Дмитреевичь Московскій нача собирати рать, еще же и къ татарьскому царю посылаше, прося помощи на Витофта, хотя его землю Литовьскую воеватаи и плѣнити»54.
Объявляя свое воцарение (1411 г.55) в 1412 г. Джелаль-ад-Дин направляет послов к русским князьям. В частности, зафиксировано, что «пріиде въ Тферь посолъ лютъ, зовя съ собою великого князя Ивана Михаиловича Тферскаго во Орду»56.
После посещения Василием II ставки хана Улуг-Мухаммеда князь был возведен на владимирский престол в присутствие посла Мансыр-Улана57.
Драматические события лета 1445 г., когда в результате поражения в бою под Суздалем, великий князь Московский и Владимирский попал в плен, привели к необходимости выплаты значительной контрибуции. Видимо поэтому при возвращении в столицу Василия II Васильевича сопровождало значительное по составу посольство: «Царь Махмет и сынъ его Мамутякъ князя великого пожаловали, утвердивъ его крестным целованиемъ, что дати ему с себя окупъ, сколько может, и отпустиша его с Курмыша... Да с ними послали послов своих многых князеи со многыми людьми, князя Сенатсана и утеша, Куранша, Идиль Хозю и Аидара и иных многых...»58.
Тогда же был отправлен посол Бигич и к Дмитрию Шемяке59.
Пребывание русского князя при дворе ордынского хана в 1445 г. фиксируется источниками последний раз. Именно после плена князя Василия Васильевича и распада Орды на отдельные независимые ханства и орды, система отношений Руси и Орды меняется кардинально. Начинает выстраиваться и новая посольская традиция. Русские князья отныне отправляют и принимают посольства от нескольких ханов, с которыми выстраиваются отношения как с не зависимыми друг от друга правителями.
Таким образом, за двухсотлетнюю (1242—1445 гг.) историю посольских отношений между русскими княжествами и Ордой в источниках упомянуто 90 посольств (см. приложение № 2). Из них целью 13 был вызов в ставку хана русских князей. Девять посольств (два — предположительно) были связаны со сбором дани в том или ином русском княжестве. Обмен уполномоченными послами — киличеями — или намерение их отправить встречается в источниках 7 раз, 20 раз — обмен посланниками различного статуса. Целью 20 посольств было донесение воли хана до его русских подданных. Сопровождение ордынскими послами русских князей при их возвращении из ставки хана зафиксировано 15 раз. Шесть раз крупные военные ордынские отряды обозначены напрямую как посольские.
В летописных источниках наиболее частая отправка послов к русским князьям зафиксирована для времени правления Узбека — 20 раз (Батый — 3 раза, Токтамыш — 11 раз). Наибольшее количество послов принял за время своего правления князь Дмитрий Иванович Московский — 7 раз, один раз отравил уполномоченных послов в степь (всего — 8 эпизодов, связанных с приемом и отправкой послов). Князь Иван Михайлович Тверской отправил одно посольство и принял 5 (всего — 6 раз)
Показательно, таким образом, что в периоды, когда количество личных поездок князей ко двору хана значительно снижается, число посольств: и принятых, и отправленных — возрастает.
Любая посольская миссия была ограничена определенными полномочиями. Во всяком случае, ряд русских источников указывает на противоправные действия послов, как на смягчающие обстоятельства последовавших событий. В частности, «посолъ силенъ»60 Щоклан (Шевкал) и его люди начали в Твери в 1327 г. убивать людей («сѣчи»), «надѣющеся на самовластие»61. То есть, автор обращает внимание читателей на то, что посольский отряд, надеясь на свой статус, превысил свои полномочия и начал осуществлять самосуд в нарушение всех прав. Вполне закономерно, с точки зрения автора, что нарушающие статус посольства действия вызвали сопротивление тверичей, завершившееся убийством Щелкана и всего посольства. В свою очередь убийство послов было расценено как мятеж против ханской власти и завершилось для Тверского княжества карательной экспедиций войск Узбека.
Другой случай самоуправства посла отмечен в «Житии Михаила Тверского». Здесь Кавгадый, который также упомянут как «посол силен»62, заявляет, что его военные действия в 1317 г. против Тверского княжества и его главы князя Михаила Ярославича были осуществлены без распоряжения хана: «Занеже воевалъ есмь волость твою без царева повеления»63. То есть, Кавгадый также превысил свои полномочия, которые состояли в поручении хана возвести на владимирский престол князя Юрия Даниловича Московского. Михаил «съступися великаго княжения»64: уступил престол князю Юрию, у которого был ярлык Узбека. Тем самым миссия посла была выполнена и все его дальнейшие действия по вторжению в пределы Тверского князя можно считать самоуправством.
Показателен и факт поведения ордынского посла (от хана Шадибека), сопровождавшего в 1408 г. князя Юрия Всеволодовича Холмского, который привёз ярлык на Тверское княжество. В Твери, однако, в это время находился другой посол (от эмира Едигея и хана Булата) с ярлыком для князя Ивана Михайловича. Князь Иван «повѣле» посла Шадибека «стратити честно», то есть, по всем правилам посольского церемониала. Однако посол, не выполнив поручения хана, вернулся в Москву и в Орду «корму не взявъ, бе бо ему не приказано»65. Тем же путем в степь поехал и посол хана Булата, которого союзник князя Юрия Князь Василий Дмитриевич Московский «честивъ и отпусти»66: едигееву послу было позволено принимать дары от противников князя Ивана. Таким образом, мы видим, что согласие посла на принятие соответствующего содержания напрямую зависело от выполнения или не выполнения его миссии: если посол Шадибека не смог продиктовать волю своего хана русским улусникам, то чиновник хана Булата и эмира Едигея свою задачу выполнил.
* * *
Таким образом, рассмотренные в хронологической последовательности этапы и особенности поездок русских князей к ордынскому двору в XIII — первой половине XV столетий позволяют нам сделать определенные обобщения.
В первую очередь необходимо обратить внимание на то, что проведенный анализ позволяет сделать вывод о том, что среднее и характерное время, затрачиваемое князьями на поездки и пребывание в ставке ордынского хана, составляло около полугода. До полутора лет занимала дорога в Каракорум и обратно. При отсутствии четких временных ограничений поездок отдельного князя в ставку хана необходимо учитывать время отсутствия князей в своих княжествах в количестве шести месяцев (как среднее число) при путешествии в Орду и полтора года — при поездке к монгольскому каану.
За двухсотлетний период (с 1242 по 1445 г.) при ордынском дворе побывало 108 князей, совершивших в общей сложности, 263 поездки. Кроме того, источники фиксируют сопровождение своих мужей тремя княгинями — жены князя Андрея Мстиславича; Марии Ярославны (дочери Ярослава Святославича Муромского) жены Бориса Васильковича Ростовского и Василисы Дмитриевны (дочери ростовского князя Дмитрия Борисовича) и жены Андрея Александровича Городецкого.
Всего же для рассматриваемого периода учтено 351 князей67. То есть, только 30% от общего количества известных правящих князей бывали при дворе ордынского хана. Однако большинство из них — это великие князья соответствующих княжеств, либо ближайшие претенденты на великокняжеский титул. Именно они определяли пути развития княжеств, в частности, и Руси в XIII—XV вв., в целом. Надо полагать, что именно в столице Орды, окончательно решалась судьба великого княжества. Потому поездка в ставку хана стала в данное время неотъемлемой частью политической культуры и практики Русских княжеств.
Однако уже с началом XV в. в прямой связи с ослаблением центральной ханской власти в Орде наблюдается резкое понижение количества поездок русских князей к ордынскому двору. По всей видимости, ханы оказались не в состоянии решать судьбы русских княжеств и князья больше не видят необходимости отправляться в дальнее и опасное путешествие, которое слабо повлияет на политическую обстановку в регионе.
Дольше всех — более пяти лет — при ордынском дворе провёл Иван Калита. Совершив восемь поездок, от лет жизни (57) он затратил чуть меньше 15%, от лет княжения на уделе — около 20%, от лет великого княжения — около 17%.
Кроме него, довольно длительное пребывание в ставке хана — 5 лет — фиксируется у Василия I Дмитриевича; 4 с половиной года — у Александра Невского, 4 года — у Глеба Васильковича Белозерского (брата Бориса Васильковича Ростовского), Андрея Александровича Городецкого (сын Александра Невского).
Наиболее длительное время в Орде провели Нижегородско-Суздальские князя — Василий Дмитриевич Кирдяпа и его брат Семен Дмитреевич — 7 и 9,75 лет соответственно. Будучи заложниками (Василий Кирдяпа) и изгнанниками (и Василий, и Семен) они вынуждены были пребывать в степи значительно большее время. Князь Семен провел в Орде 48,7% от лет правления в уделе и 18,5% от лет жизни.
В процентном соотношении больше всего времени провели при ордынском дворе нижегородские князья братья-Борисовичи: Иван и Даниил. Первый, в общей сумме четырежды побывав в ставке хана, провел в Орде до 50% от времени своего княжения. Второй, трижды ездив в степь, около 25% времени правления потратил на поездки в степь и обратно.
По количеству поездок рекордсменами являются Борис Василькович Ростовский, Иван Данилович Калита и Симеон Иванович Московский (Гордый): они ездили к ордынскому двору восемь раз. Весьма велик у них и второй показатель — время, проведённое при ордынском дворе составило у Ивана Калиты 5,25 лет и Бориса Ростовского и Симеона Гордого — 4 года.
Достаточно часто — по семь раз — в ставку хана ездили Андрей Александрович Городецкий и Иван Иванович Красный (в Орде провёл 3,5 года).
Любопытно, что при двух поездках в ставку хана князь Святослав Всеволодович провел за время своего правления на Суздальском уделе — 37,5%, на великокняжеском Владимирском столе и в борьбе за него — 50%. При этом от лет жизни это составило всего 2,7%. Именно он оказывается рекордсменом по времени пребывания при ордынском престоле в статусе великого князя.
Показательно, что чаще всех ездивший в степь, князь Борис Василькович Ростовский от лет жизни провёл в Орде не самое большое количество времени — 8,7%. По этому показателю Бориса превзошел его брат белозерский князь Глеб Василькович — 9,5%. При этом он только пять раз ездил в Орду, но провел там 4 года.
Наибольший показатель для XIII столетия — 10,5% от лет жизни — представлен у Александра Ярославича (Невского). Проведя в ставке хана четыре с половиной года, он шесть раз ездил в Орду и провел там 41,7% от лет правления на уделе и 18,2% от времени княжения на великом княжестве владимирском. Таким образом, для XIII столетия по показателю доли от лет княжения на уделе именно Александр Невский является «рекордсменом».
В XIV столетии мы видим князей, которые довольно долго находятся в Орде (в заложниках или изгнании). С другой стороны, ряд князей часто ездят в ставку хана, но пребывают там не больше положенного времени. Однако в некоторые периоды складываются условия (например, «великая замятня»), в которых князья избегают поездок в Орду.
Именно время системного кризиса в Орде (1360—1370-е гг.) — «великой замятни» — и «розмирья» с Мамаем, приведшего войска противников на Куликово поле, значительно повлияло на количество поездок в Орду и время пребывания при ханском дворе — эти показатели значительно и резко снизилось. В сравнении с жизнью Симеона Гордого и Ивана Ивановича Красного, князь Дмитрий Иванович (Донской) провел за свою жизнь при ордынском дворе чуть больше 3,9% от лет жизни, 5,2% от лет удельного княжения, и примерно столько же — 5,4% — от времени княжения великого и совершил только три поездки в степь (причем, в статусе великого князя — только один раз).
Среднее время, затрачиваемое князем на посещение ставки хана составило от лет жизни — 3,3%; от лет правления — 14,6%68.
Весьма показательно, что наиболее широко в военных мероприятиях ордынского государства участвовали галицкие и волынские князья. Больше всего — четыре раза — зафиксировано участие Льва Даниловича Галицкого, Мстислава Даниловича Луцкого и Владимиро-Волынского.
Самое большое количество времени провел в Орде, будучи великим князем, Дмитрий Михайлович Тверской 37,5% (от лет жизни доля составила всего 5%). Его отец, Михаил Ярославич Тверской, потратил на пребывание в ставке хана 31% от великого княжения и 12% от лет жизни. Иван Калита, вопреки устоявшемуся мнению оказался в этом списке не самым заметным князем, проведя в Орде и по дороге туда и обратно соответственно: 8% от жизни и 17% от великого княжения.
«Рекордсменами» по этому показателю оказались тверские князья: Михаил Ярославич и его сыновья Дмитрий и Александр. А от жизни довольно большую долю — 13% — провел при дворе хана княжич Федор Александрович. Однако все они были в Орде казнены.
Всего же за период ордынского владычества по решению ханского суда было казнено 14 русских князей.
Весьма показательно, что большинство поездок в Орду русских князей приходится на время 1330—1340 гг. — последние годы правления хана Узбека и первые годы пребывания на престоле Джанибека.
Из 90 упомянутых в источниках посольств 18 было направлено Узбеком, 13 были связаны с вызовом князя в ставку хана, 20 — донесение воли хана до его русских подданных и 15 раз послы сопровождали русских князей при их возвращении домой. Посольскими полномочиями ограничены функции шести крупных ордынских отрядов. То есть, порядка 65 эпизодов ордынских посольств являются прямой демонстрацией зависимости русских князей от ордынской власти.
Показательно, что в условиях ослабления центральной власти, к примеру, в период «великой замятни», частота поездок русских князей в Орду резко снижается. Однако столь же стремительно возрастает число принятых и отправленных посольств. Например, Дмитрий Иванович Московский (Донской) побывал в Орде только трижды (один раз в статусе великого князя). Тогда как принял и отправил в общей сложности восемь посольств. В сумме количество эпизодов взаимодействия с ханской властью в его правление, таким образом, достигает 11-ти. Для сравнения, Симеон Гордый, который посетил ставку хана 8 раз, принял и отправил 4 посольства, что в сумме дает 12 эпизодов. Таким образом, показатель личного пребывания в ставке хана при Симеоне Гордом и Дмитрии Донском, указывает на снижение зависимости Руси от Орды в период «великой замятни». Однако оживление при Дмитрии Ивановиче посольской деятельности ярко иллюстрирует сохранение общей системы зависимости русских князей от ханского двора даже в 1360—1380 гг.
Пребывание при дворе ордынского хана представляло собой важный элемент политической жизни русских князей в XIII—XV вв. Однако оно не занимало большую часть жизни князей и времени их правления. Соответственно, основы политической культуры усваивались русскими князьями на Родине. Именно в силу этого ордынское влияние на внутриполитические процессы на Руси в данное время нельзя считать определяющим.
Примечания
1. См. например: Минегулова А.Р. Русские летописи о дипломатических отношениях между улусом Джучи и русскими княжествами // Актуальные проблемы истории и культуры татарского народа: Материалы к учебным курсам: в честь юбилея академика АН РТ М.А. Усманова. Казань: Изд-во МОиН РТ, 2010. С. 181—187.
2. Моисеев М.В. Эволюция и содержание посольских даров-«поминок» в русско-ногайских отношениях XVI в. // Вестник Московского государственного гуманитарного университета им. М.А. Шолохова. История. Политология. 2011. № 4. С. 17.
3. См. текст реконструкции: Почекаев Р.Ю. Право Золотой Орды. Казань: Издательство Фэн АН РТ, 2009. С. 193.
4. ПСРЛ. Т. XV. Стб. 415.
5. Повесть о Петре, царевиче Ордынском // БЛДР. Т. 9. СПБ.: Наука, 2000. С. 82—84.
6. Герберштейн С. Записки о Московии: в 2 т. М.: Памятники исторической мысли, 20087. Т. I: Латинский и немецкий тексты, русские переводы с латинского А.И. Малеина и А.В. Назаренко, с ранневерхненемецкого А.В. Назаренко. С. 77.
7. НПЛ. С. 79, 297, 451.
8. Галицко-Волынская летопись / подгот. текста, пер. и коммент.: О.П. Лихачева // БЛДР. 2000. Т. 5. С. 254; ПСРЛ. Т. II: Ипатьевская летопись. М., 1998. Стб. 805—806.
9. ПСРЛ. Т. XV. Стб. 393—394.
10. ПСРЛ. Т. XXV. С. 158.
11. ПСРЛ. Т. X. С. 171.
12. ПСРЛ. Т. XXV. С. 393.
13. НПЛ. С. 94; 336.
14. НПЛ. С. 94—95; 336.
15. ПСРЛ. Т. XXV. С. 160.
16. Там же. С. 161.
17. ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. Стб. 36—37.
18. ПСРЛ. Т. XXV. С. 161; ПСРЛ. Т. X. С. 181.
19. ПСРЛ. Т. X. С. 187.
20. ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. Стб. 41. ПСРЛ. Т. X. С. 188.
21. НПЛ. С. 96; 339; 457; ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. Стб. 42; ПСРЛ. Т. XXV. С. 167. ПСРЛ. Т. XV. Стб. 414. ПСРЛ. Т. X. С. 188.
22. ПСРЛ. Т. XVIII. С. 89. ПСРЛ. Т. X. С. 188.
23. ПСРЛ. Т. XXV. С. 167. НПЛ. С. 97; 340; 458.
24. ПСРЛ. Т. XXV. С. 168.
25. ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. Стб. 58. ПСРЛ. Т. XXV. С. 177. ПСРЛ. Т. X. С. 219.
26. ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. Стб. 58.
27. ПСРЛ. Т. XXV. С. 180. ПСРЛ. Т. XV. Стб. 422—424.
28. ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. Стб. 67. ПСРЛ. Т. XXV. С. 180.
29. ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. Стб. 69. ПСРЛ. Т. XXV. С. 181. ПСРЛ. Т. X. С. 232.
30. ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. Стб. 72. ПСРЛ. Т. XXV. С. 181. ПСРЛ. Т. X. С. 233.
31. ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. Стб. 74.
32. ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. Стб. 74.
33. ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. Стб. 77—78. ПСРЛ. Т. XXV. С. 182. ПСРЛ. Т. XI. С. 5.
34. ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. Стб. 79.
35. Существует большая вероятность, что посол прибыл из ставки Мамая: Горский А.А. Москва и Орда. М., 2000. С. 83.
36. ПСРЛ. Т. XXV. С. 184. ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. Стб. 87. ПСРЛ. Т. XI. С. 10.
37. ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. Стб. 106.
38. ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. Стб. 108—109. ПСРЛ. Т. XXV. С. 190. ПСРЛ. Т. XI. С. 21.
39. ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. Стб. 142. ПСРЛ. Т. XXV. С. 201—206. ПСРЛ. Т. XI. С. 69.
40. ПСРЛ. Т. XI. С. 69.
41. ПСРЛ. Т. XXV. С. 206.
42. ПСРЛ. Т. XI. С. 70.
43. ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. Стб. 147. ПСРЛ. Т. XXV. С. 210.
44. Горский А.А. Московско-Ордынский конфликт... С. 33.
45. ПСРЛ. Т. VIII. С. 61; ПСРЛ. Т. XVII. Стб. 45; Т. XXXV. С. 51.
46. ПСРЛ. Т. XI. С. 167—168.
47. ПСРЛ. Т. XV. Стб. 461, 470. ПСРЛ. Т. XI. С. 183.
48. ПСРЛ. Т. XXV. С. 232.
49. Приселков М.Д. Троицкая летопись С. 459.
50. ПСРЛ. Т. 15. Тверской сборник. М.: Языки русской культуры, 2000. Стб. 474.
51. ПСРЛ. Т. 15. Стб. 480.
52. ПСРЛ. Т. XI. С. 203.
53. ПСРЛ. Т. XI. С. 202.
54. ПСРЛ. Т. XI. С. 205.
55. Селезнёв Ю.В. Деятельность хана Джелаль-ад-Дина в контексте международных отношений эпохи Грюнвальдской битвы // Studia Slavica et Balcanica. Петербургские славянские и балканские исследования. 2010. № 2. С. 50.
56. ПСРЛ. Т. XI. С. 218.
57. ПСРЛ. Т. VI. Вып. 2. Стб. 64.
58. ПСРЛ. Т. XXV. С. 263—264; ПСРЛ. Т. XV. Стб. 492.
59. ПСРЛ. Т. XXV. С. 263—264.
60. ПСРЛ. Т. XXV. С. 168.
61. Повесть о Шевкале // Библиотека литературы Древней Руси. Т. VI. XIV — середина XV века. СПб. 2000. С. 92.
62. ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. Стб. 36—37.
63. Житие Михаила Ярославича Тверского // Библиотека литературы Древней Руси. Т. VI. XIV — середина XV века. СПб. 2000. С. 76.
64. ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. Стб. 37.
65. ПСРЛ. Т. XV. Тверской сборник. М.: Языки русской культуры, 2000. Стб. 474.
66. ПСРЛ. Т. XV. Тверской сборник. М.: Языки русской культуры, 2000. Стб. 474.
67. Выборка сделана по: Коган В.М., Домбровский-Шагалин В.И. Князь Рюрик и его потомки. Историко-генеалогический свод. СПб.: «Паритет», 2004. Рюриковичи. Алфавитно-справочный перечень. С. 193—671.
68. Напомню: ближе всех к данным показателям оказались князь Ярослав Ярославич Тверской (1246—1272 гг.) и великий Владимирский (1263—1272 гг.) — 3,6% от лет жизни и 16,7% от лет великого княжения; князь Александр Васильевич суздальский (1309—1331 гг.) и великий князь Владимирский (1328—1331 гг.) — 2,3% он провел от лет удельного княжения и 16,7% от княжения великого; Михаил Васильевич Кашинский — 2,6% от лет жизни и 9,1% от времени княжении.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |