§ 6. Признаки принадлежности к элите Джучиева Улуса в вещевой атрибутике
Принадлежность к знатности не могла не найти выражения во внешних признаках, в вещевой атрибуции элиты ордынского общества. К сожалению, подобная система выражения включения в состав аристократии почти не нашла отражения на страницах письменных источников.
Однако на возможность детализировать социальную структуру Орды на основе археологического материала обратил внимание В.А. Иванов1. Автор, учитывая 850 погребений ордынского периода от Урала до Карпат, отмечает, что «всаднические погребения» (определение — В.А. Иванова) составляют почти 1/3 часть — 29,7%. Причем 12,7% из них — содержат в том или ином виде конские захоронения, а 17% — принадлежности конской сбруи, но без коня2. Приведенные статистические данные позволили В.А. Иванову сделать следующие выводы. В первую очередь он отмечает, что ««всаднические погребения» у кочевников эпохи Золотой Орды Поволжья и Южного Приуралья, вероятнее всего, играют роль не этнического, а социального репера (курсив мой — Ю.С.) и указывают на имущественное положение погребенного или погребенной»3. Одной из главных характеристик достатка для кочевого общества В.А. Иванов волне справедливо определяет наличие в погребении останков коня. При этом имущественный признак тесно связан с местом человека в общественной лестнице — «забить коня и зарыть его в землю вместе с умершим хозяином могла себе позволить семья с одним уровнем материального достатка и соответствующим местом в социальной иерархии. Захоронить шкуру коня, использовав его мясо для проведения поминальной тризны, — это уже другой уровень и достатка, и общественной значимости, а поместить в могилу конскую узду — третий уровень»4. Выделяет автор и четвертый уровень — «может, быть, самый низший уровень материального достатка и социальной значимости» — это погребения, не имеющие признаков «всаднического», «но содержащие предметы вооружения — железные наконечники стрел, колчаны, костяные накладки лука, то есть воинские»5.
Погребальный инвентарь позволяет относить к верхнему слою ордынского общества — знати — тех людей, которые захоронены с предметами вооружения и с останками коня.
Именно подобный обряд захоронения описывает участник францисканской миссии в Монголии в 1245—1246 гг. брат Ц. де Бридиа: «Если умирает богатый, его хоронят тайно в поле вместе с его юртой сидящим в ней, и вместе с [деревянным] корытцем, полным мяса, и чашей кобыльего молока. Также с ним хоронят кобылицу с жеребенком, коня с уздой и седлом, лук с колчаном и стрелами»6. Таким образом, свидетельства письменного памятника и археологические данные соответствуют друг другу, подтверждая и детализируя их.
Однако данные свидетельства в большей мере относятся к имущественной дифференциации, позволяя только предполагать её социальный контекст.
В то же время в исследовательской литературе утвердилось мнение, что «о высоком общественном положении степняка свидетельствовали его лошадь, пояс, оружие, парчовый халат и головной убор»7. Данное обобщающее суждение, в целом, справедливое, на наш взгляд можно уточнить.
К примеру, свидетельство персидского автора Ибн Биби позволяют нам выделить ряд обязательных вещественных атрибутов принадлежности к знати, к элите Орды. По его данным ордынский правитель Батый (Бату), оправляя в обратный путь послов сельджукского султана Гияс-ад-Дина «...пожаловал для султана колчан, футляр для него, меч, кафтан, шапку, украшенную драгоценными камнями, и ярлык»8. Аналогичный вещевой набор, по данным Хафиза Абру, жалует чингизиду Йасавуру ильхан Улджайту: «падишахский халат, золотую пайцзу, каба, шапку, ремень, лошадь, оружие, палатку, исшитый золотом шатер (шадурван, сара-парде), литавры и знамя». Тот же автор приводит слова одного из владетельных особ Арпа-хана: «мне достаточно золотого ремня, шапки, украшенной драгоценными камнями, шерстяной одежды и русской войлочной шапки»9.
Таким образом, мы видим вещественные атрибуты, сопровождающие пожалование. Кроме документального подтверждения политического признания служебного положения — ярлык — мы наблюдаем явные признаки выделения из числа прочих, признаки знатности и элитности, выраженные в предметах вооружения — колчан, меч; одежды — кафтан, халат; шапка украшенная драгоценностями, ремень/пояс.
Некоторые элементы вещевой атрибутики упоминаются при описании принятия на службу ильханом Газаном двух эмиров: «Государю ислама (Газану — Ю.С.) их прибытие пришлось весьма по душе, он счел его за счастливое предзнаменование, пожаловал и одарил их кафтанами, шапками и поясами с драгоценным набором»10. Здесь также отмечены кафтаны, головные уборы, пояс с золотыми накладками.
Кроме того, в летописи арабского автора Ибн Дукмана упомянуто, что послы хана Узбека к египетскому султану преподнесли ему подарок ордынского правителя, который состоял «из 3 соколов и 6 невольников, из кольчуги, булатного шлема и меча». При этом автор особо подчеркнул, что «никто из царей их прежде этого не присылал ничего подобного, потому что у них в обычае бережливость...»11. Таким образом, мы видим особое выделение в вещевой атрибутики уважения и знатности в виде предметов вооружения — кольчуга, шлем, меч.
Ещё один элемент, демонстрирующим знатность, мы находим при описании возведения в нойонский сан. По данным «Сокровенного сказания» «...сказал Чингиз-хан, обратясь к старцу Усуну: «...По Монгольской Правде существует у нас обычай возведения в нойонский сан — беки... Пусть же примет сан беки — старец Усун. По возведении его в сан беки, пусть облачат его в белую шубу, посадят на белого коня и возведут затем на трон»»12.
Указанное свидетельство коррелирует с описанием обряда возведения русских знатных лиц в «великие князья». Например, при описании борьбы за Великое княжество во время первой фазы феодальной войны XV в. в 1432 году между Василием Московским и его дядей Юрием Галицким летописцы упоминают о посажении победителя спора Василия на коня и необходимости вести его проигравшим Юрием (правда, Московский князь отказался от этой чести)13.
Описания совпадают в важной для степной традиции детали. И там и там мы находим обряд посажения на коня. В этой связи примечательно сравнение с домонгольским обрядом возведение в князья: благословение крестом и мечом (возведение в Новгородские князья Константина Всеволодовича в 1206 году: «...и да ему отец крест честный и меч река се ти буди схранение и опасение иже ныне даю ти пасти люди своя от противных»14.
Необходимо признать, что обряды возведения в нойоны и великие князья во времена монгольского владычества в целом соответствовали друг другу.
Показательно в этой связи, что по данным В.А. Иванова, сопроводительный инвентарь абсолютного большинства (к сожалению, автор не приводит никаких детальных цифровых или процентных выражений) «всаднических погребений» состоит из железных наконечников стрел, помещенных в берестяной колчан, ножа, огнива, очень редко — сабли или сабли и шлема15.
То есть, вещественные атрибуты, символизирующие принадлежность к элите, в большинстве своем попадали в состав погребального инвентаря. Однако положить в погребение саблю или меч мог позволить себе не каждый. При этом нож или кинжал нередко наблюдается среди сопроводительного инвентаря ордынских захоронений. Можно предполагать, что заменой шапки, украшенной драгоценными камнями, в погребениях становились шлемы, особенно, если деятельность похороненного была напрямую связана с военным делом.
Любопытны в этой связи свидетельства духовной грамоты (завещания) великого князя владимирского и московского Ивана II Ивановича, среди завещанных ценных вещей которого отмечены «шапка злата» и «сабля злата»16. Напрямую связать данные вещи с пожалованием ордынского хана невозможно. Однако наличие их среди важных и завещаемых именно старшему наследнику вещей позволяет в них видеть атрибуты именно социального статуса, который для времени правления князя Ивана II (13531359 гг.) тесно связан с ордынской властью и пожалованием ярлыка на владения, вероятно, сопровождавшимся и пожалованием соответствующей вещевой атрибутики, подобной высланной сельджукскому султану.
Показательно, что в погребальном инвентаре широко представлен такой элемент, как пояс. В письменных источниках как признак пожалования и, соответственно, как атрибут элитности он отмечается редко. Причем, как правило, это пояс золотой, подчеркивающий принадлежность к верховной власти. К примеру, назначая управителем Джучиева Улуса сына Урус-хана Койричака, Тимур «удостоил его шитого золотом халата и золотого пояса»17. Любопытно, что в духовной Ивана Калиты упомянут «поясъ золотъ ц(е)с(а)р(е)вськии»18, маркировка которого («ц(е)с(а)р(е)вськии») может быть связана с ордынской властью. Однако свидетельств того, что пояс выдается при пожаловании владений и ярлыка, мы не встречаем. Тем не менее, его функциональная принадлежность, как средства для ношения оружия, может свидетельствовать о том, что наделение оружием сопровождалось и выдачей пояса, соответствующего статусу пожалования.
Показательно, что головные уборы и пояса являлись важным элементом при процедуре обновление инвеституры в ходе возведения на престол нового хана. Так, Рашид-ад-Дин неоднократно подчеркивает, что признание элитой власти вновь избранного правителя сопровождалось снятием головного убора и поясов: «Все сняли с головы шапки и перекинули пояса через плечо»19 (избрание Угедея); «все царевичи сняли шапки, развязали кушаки»20; «все сняли с голов шапки и повесили пояса [себе] на плечи»21.
Таким образом, мы наблюдаем, что принадлежность к знати ордынского государства выражалось в четко определяемой системе атрибутов. Основанием к причислению к элите являлся ярлык, подтверждающий ханское пожалование. Сам обряд пожалования подразумевал дарение колчана, меча/сабли, головного убора, кафтана, золотого пояса. Наблюдается обряд посажения на лошадь и её ведения подчиненными. Показательно, что шлем, по всей вероятности, определял принадлежность к высшему элитарному слою — независимому правителю вне страны или высокого ранга (чингизида или родственника хана по женской линии — ?) внутри государства. Зависимый от хана правитель-нечингизид получал в качестве атрибута не шлем, а шапку украшенную драгоценностями.
Однако необходимо отметить, что данные наблюдения относятся в первую очередь к служилой аристократии, которую по определению В. Парето можно отнести к «правящей элите». Другая часть знати, аристократы по рождению — «неуправляющая элита»22, будет обладать другим набором вещевой атрибуции, поскольку своё положение её представители получили по праву рождения, а не на основании ханского пожалования. Причем данный набор будет тесно связан с престижностью — мерой признания обществом заслуг индивида. Но от набора вещевой атрибутики, связанной с принадлежностью к элите он может существенно отличаться. Ведь основным признаком элиты является отношение к управлению, тогда как престиж может быть связан с любыми иными достижениями человека23.
Необходимо также отметить, что принятие ислама в качестве государственной религии привело к значительному его распространению именно в правящем слое Орды. Не удивительно, что во второй половине XIV века в погребальном обряде населения Джучиева Улуса происходят значительные изменения: из могил исчезают предметы всадничества и вооружения. Это явственно свидетельствует о наступлении нового периода, основным содержанием которого является принятие ислама большинством населения. Как следствие — постепенное отмирание языческих погребальных традиций24. Д.В. Васильев констатирует, что характерный для данного времени погребальный обряд захоронений в мавзолеях представляется единообразным. В одном комплексе связанных признаков объединяются самые разнообразные черты — языческие пережитки и мусульманский обряд. Соответственно «такой синтез признаков позволяет делать заключение о единстве или глубокой нивелировке погребального обряда в группе захоронений в мавзолеях, что, вероятно, связано с тем обстоятельством, что мавзолеи являются, прежде всего, усыпальницами золотоордынской знати»25.
* * *
Общее количество представителей знати Джучиева улуса, рассмотренное для выявления общих закономерностей функционирования элиты Орды составило 1287 персоналий26.
Из них к роду основателя империи Чингиз-хана принадлежало 705 человек (55%). Представителей служилой знати удалось выявить в количестве 387 человек (30%) (из них эмиров-темников — 93 (7%), эмиров-тысячников — 294 (23%)). В числе представителей элиты Джучиева Улуса выявлена 131 женщина (10%) (жены, сестры, дочери знатных лиц Орды). Духовные лица (представители ислама), персонифицируемые по данным источников, составили 47 человек (3,6%). Показательно, что из них больше половины — 29 — называет Ибн Батута, посетивший Орду в 1330-е гг. За рассмотренный период выявлено 7 человек принявших православие и один человек — татарин Хазибаба, построивший церковь в Мордовском улусе, что в сумме составило 0,6% от общего числа. Кроме того, выявлено 65 лиц (5%), которых сложно отнести к какому-либо слою элиты Джучиева Улуса или же принадлежащих к другим слоям (сотники, десятники, простые жители городов и кочевий и др.) ордынского общества27.
Становится вполне очевидным, что ордынская элита в XIII — первой трети XV в. представляла собой сложную социальную структуру. Наверху иерархической пирамиды располагался род Джучи, имевший исключительное право на наследование государственной власти. Высокое привилегированное положение занимали эмиры нечингизиды, находившиеся в родстве с правящим домом по женской линии. Довольно близкое к ним место отводилось гвардейцам хана. Родовитая знать, таким образом, принадлежала к самому высшему слою ордынской правящей элиты.
За ними следовала служилая знать: эке нойоны (великие эмиры) и нойоны эмиры — владельцы улусов-туменов и улусов-тысяч. Их социальное положение зависело от пожалований великого хана, который лично назначал их на должности. Именно этими лицами следует ограничить элитарное сообщество Орды. Основными их обязанностями было несение военной службы, которая позволяла им продвигаться вверх по социальной лестнице. Данный слой являлся источником для воспроизводства высшего слоя аристократии. Его резервом были сотники и десятники.
По всей видимости, именно к этой же страте необходимо отнести и большинство представителей национальной аристократии завоеванных стран, например, русских княжеств.
Именно эти слои элиты имели первоочередное право на высшие государственные, военные и административные должности, а также на получение улусных владений.
Принадлежность к знати ордынского государства выражалось в четко определяемой системе внешних атрибутов. Ханское пожалование подтверждалось ярлыком хана, что являлось основанием к причислению к элите Орды. Пожалование выражалось в преподнесении зависимому владетелю колчана, меча/сабли, головного убора, кафтана.
Высший слой ордынского государства — элита — несла на себе, в той или иной степени, все основные общественные функции (политические — военная, административная, дипломатическая и др.; экономическую; социальную; культурную; религиозную). В конечном итоге ордынская аристократия, организованная в аппарат власти, выполняла функцию господствующего слоя, господствующего класса. Элита Джучиева Улуса играла определяющую роль в проведении политической линии, продвижении культурных ценностей, осуществляло общественно-политическое представительство, основанное на сакральности и авторитетности, которая, в свою очередь, основывалась на родовитости и служебном продвижении.
Верховная власть и суверенитет на всех завоеванных землях принадлежал всему роду Чингис-хана.
Примечания
1. Иванов В.А. Социальный мир Золотой Орды и его отражение в археологических материалах // Золотоордынское наследие. Материалы научной конференции «Политическая и социально-экономическая история Золотой Орды (XIII—XV вв.)». Вып. 1. Казань, 2009. С. 15—23.
2. Иванов В.А. Социальный мир Золотой Орды и его отражение в археологических материалах. С. 19.
3. Там же. С. 22.
4. Там же. С. 22.
5. Там же. С. 22.
6. Христианский мир и «Великая Монгольская империя». Материалы Францисканской миссии 1245 года. СПб.: Евразия, 2002. С. 119.
7. Allsen T. Commodity and exchange in the Mongol empire: a cultural history of Islamic textiles. Cambridge. 1997. С. 102—104; Крадин Н.Н. Империя Чингисхана в новых западных исследованиях // Вопросы истории. 2010. № 5. С. 18.
8. Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. М.; Л., 1941. Т. 2. С. 25.
9. Хафиз Абру (Шихаб ад-Дин Абдаллах ибн Лутфаллах ал-Хавари). Зейл-и Джами ат-таварих-и Рашиди («Дополнение к собранию историй Рашида»). Казань: Изд-во «ЯЗ», 2011. С. 68, 145.
10. Рашид-ад-Дин. Сборник летописей. М.; Л., 1946. Т. 3. С. 165.
11. Золотая Орда в источниках: (материалы для истории Золотой Орды или улуса Джучи). М., 2006. Т. 1: Арабские и персидские сочинения. С. 152. См. также. С. 196.
12. Козин С.А. Сокровенное сказание. М.; Л., 1941. С. 166.
13. ПСРЛ. Т. XII. С. 15; Т. XVIII С. 172; Т. XXV. С. 249.
14. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 421—422.
15. Иванов В.А. Социальный мир Золотой Орды и его отражение в археологических материалах. С. 22.
16. ДДГ. № 4. С. 18.
17. Золотая Орда в источниках: (материалы для истории Золотой Орды или улуса Джучи). М., 2003. Т. 1: арабские и персидские сочинения. С. 357.
18. Кучкин В.А. Завещания московских князей XIV в. Первая душевная грамота великого князя Ивана Даниловича Калиты // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2008. № 1 (31). С. 106; ДДГ. № 1. С. 8.
19. Рашид-ад-Дин. Сборник летописей. М.; Л., 1952. Т. 2. С. 19.
20. Рашид-ад-Дин. Сборник летописей. М.; Л., 1952. Т. 2. С. 119.
21. Рашид-ад-Дин. Сборник летописей. М.; Л., 1952. Т. 2. С. 132.
22. Парето В. Компендиум по общей социологии // Антология мировой политической мысли. В пяти томах. Т. 1. М.: мысль, 1997. С. 61.
23. В том числе, именно поэтому в различных регионах Джучиев Улуса может наблюдаться различный набор погребального инвентаря. Последний может быть связан не только с «элитностью» или «престижностью», но и с этническими особенностями подданных хана, устоявшимися в данных регионах погребальными традициями и другими факторами, «вытесняющими» вещевой набор ордынской империи. Однако данные факты ещё не доказывают отсутствие в Орде специфического набора вещей, выделяющих в социуме людей, обладающих особыми управленческими функциями и соответствующим статусом. Полемику см.: Чхаидзе В.Н., Дружинина И.А. Отражение социальной стратификации в погребальной обрядности кочевников степного Предкавказья золотоордынского времени: продолжение дискуссии // Поволжская археология. 2013. № 2. С. 172, 174, 175.
24. Иванов В.А., Кригер В.А. Курганы кыпчакского времени на Южном Урале. М.: «Наука», 1988. С. 30; Васильев Д.В. Ислам в Золотой Орде: Историко-археологическое исследование. Астрахань: Издательский дом «Астраханский университет», 2007. С. 113.
25. Васильев Д.В. Мусульманский погребальный обряд в Золотой Орде. Астрахань, 2007. С. 147.
26. Селезнёв Ю.В. Элита Золотой Орды: научно-справочное издание. Казань, 2009. С. 24—226.
27. Селезнёв Ю.В. Элита Золотой Орды. С. 24—226.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |