Представления о власти византийского императора и практика расширения властных полномочий галицко-волынского князя
После захвата Константинополя крестоносцами в 1204 г. и распада Византийской империи в деятельности правителей государств византийского мира обнаруживается отчетливое стремление к присвоению атрибутов и полномочий, являвшихся ранее прерогативами василевсов. Ярче всего эта тенденция проявляется на Балканах. Ее внешним выражением становится применение в титуле болгарских и сербских царей формулы византийского императорского титула — царь и самодержец (βασιλεὺς καὶ αυτοκράτωρ).1 Следы использования этой же формулы, как уже отмечалось, явственно видны и в Галицко-Волынской летописи, в контексте известий, относящихся непосредственно к Роману Мстиславичу, называемому «царем в Русскои земли» и «самодержцем всея Руси».2
Применение подобной формулы в Галицко-Волынской Руси и в южнославянских государствах ведет нас в круг политических идей особого рода.
В Византии, начиная со времени правления императора Ираклия I (610—641) и окончательно при императоре Льве VI Мудром (886—912) сложилась восточно-христианская политическая теория высшей государственной власти как власти единоличного повелителя всех подданных — верховного законодателя, судьи и главнокомандующего, «наместника Божия на земле».3 Эти принципы нашли свое полное выражение в «Василиках» — составленном ок. 890 г. сборнике законодательных постановлений, устанавливавших божественную сущность власти императора, его неподвластность законам, поскольку «он сам есть закон». Василевс являлся также верховным покровителем церкви и единственный среди светских лиц в империи носил титул иерея.4
Ил. 165. Император Ираклий и его сын Константин. Золотая византийская монета. VII в. Собрание Думбартон Оукс (Вашингтон, США)
Принятие Ираклием I в 629 г. титула василевс подчеркивало преемственность с традициями эллинистических монархий и отказ от наследия Римской империи, где императоры воспринимались в качестве «магистратов» — высших должностных лиц на службе общества.5 Это отличие еще более усиливалось с принятием императором Ираклеоном (Ираклием II) в 641 г. титула самодержец (автократор), указывавшего на исключительную и решающую роль василевса в управлении империей.6
Использование определения «самодержец» (встречающееся на Руси и в Болгарии с XI в.) само по себе могло указывать лишь на единоличного правителя независимой страны, не будучи непременно связано с его царским достоинством.7 Однако присвоение таким правителем обоих составляющих титула византийского императора — царь и самодержец, — очевидно, должно было свидетельствовать о претензии на значительно большую (если не всю) полноту власти, принадлежавшей василевсу, которой в реальности не обладали даже самые могущественные русские князья.8
Не вызывает сомнения настойчивое стремление Романа Мстиславича добиться расширения своих властных полномочий как в управляемых им галицко-волынских землях, так и за их пределами. Подобно византийским императорам, Роман стремился властвовать над жизнью своих подданных и применял смертную казнь в отношении тех из них, кого он считал своими противниками. Достаточно вспомнить расправы князя с оппозиционными галицкими боярами, казни которых, невиданные по своей жестокости, повергали в трепет современников Романа. По словам польского хрониста конца XII — начала XIII вв. Винцентия Кадлубека, Роман
хватает галицких сатрапов и знатнейших бояр (satrapes et eubagionum florentissimos) и казнит: кого в землю живыми закапывает, кого на части разрывает, с других кожу сдирает, многих делает мишенями для стрел, некоторым сначала внутренности вырывает, потом убивает. Испытывает на своих всякого рода казни — став более жестоким врагом для своих граждан, нежели для врагов.9
Далеко не каждый византийский император проявлял себя подобным тираном. Но все же случаи жестоких массовых казней, совершаемых по приказу василевса, в империи были обычным и распространенным явлением. Экзекутивные функции император осуществлял в полном соответствии со своими властными полномочиями. По его приказу совершалась не только смертная казнь, но и причинялись различные физические увечья, принимавшие форму жестоких истязаний: отсекание носа, ушей, языка, выжигание волос и бровей, усекновение конечностей и т. п.10
Нередко расправы императоров над своими подданными отличались массовостью, несоразмерностью с тяжестью вины и даже носили характер злоупотребления. Известно, например, о приступах безудержного гнева, которым был подвержен император Михаил III (842—867), во время которых он
принимался за убийства, чудовищные пытки и казни безвинных людей и, рассказывают, приказывал слугам своим: того-то схватите и отдайте палачу, тому-то вырвите глаза, а тому-то отрубите руки и ноги.11
Перед Романом Мстиславичем был и еще один вполне подходящий пример — недавний император Андроник I (1183—1185), приходившийся к тому же родственником галицким князьям прежней династии. Массовые расправы, чинимые Романом над галицкими боярами, полностью соответствуют методам искоренения крамолы и подавления мятежей, к которым прибегал император Андроник. Не желавшие покоряться Роману галичане повторили судьбу жителей Никеи, Прусы и Лопадия, отказывавшихся признавать власть Андроника.12 Так, по словам Никиты Хониата, сломив сопротивление Прусы, император явил «свой дикий гнев в различных и разнообразных казнях». Жестоко казнив предводителей восставших, он также
многих других, числом сорок человек, повесил на ветвях дерев, растущих около Прузы. Но гораздо большее число подверг другим казням; одним отрубил руки, другим отрезал пальцы, как виноградные побеги, а у иных отнял ноги.13
Приемам василевса стали подражать другие представители рода Комнинов. Некий Исаак, дальний родственник императора Мануила I, силой захвативший власть над Кипром, своим «жестокосердием и свирепостью нрава», по словам Хониата, «столько превзошел Андроника, сколько этот последний превзошел всех когда-либо прославившихся жестокостью ко врагам»:
он непрестанно совершал над жителями Кипра тысячи различных злодеяний. Каждый час он осквернял себя убийством людей невинных, терзал человеческие тела, изобретая, как какое-нибудь орудие злосчастной судьбы, казни и мучения, которые доводили до смерти.14
Давно установлено, что в вопросе применения смертной казни византийское право обнаруживает наиболее существенные отличия по сравнению с правовыми нормами, действовавшими у славянских народов. Именно в этом вопросе славянское обычное право многие столетия успешно сопротивлялось византийскому законодательству.15
Примеры сопротивления такого рода известны в истории как восточных, так и южных славян. «Повесть временных лет» рассказывает о провале попытки князя Владимира ввести смертную казнь за разбой и убийство, предпринятой по совету греческих епископов вскоре после крещения Руси. Это греческое нововведение на русской почве не прижилось и вскоре было отменено, а Владимир в вопросе наказания преступников вернулся к «устроенью отъчю и дедню», то есть возобновил взимание денежных штрафов («виры»).16 «Виры» оставались главной мерой наказания, применявшейся за наиболее тяжкие преступления в Русской Правде.17
Случаи, подобные описанному в «Повести временных лет», известны также в истории Сербии, не признававшей смертной казни вплоть до середины XIV в. В 1308 г. в ответ на просьбу сената Рагузы (Дубровника) наказать смертной казнью убийц жителей этого города сербский король Стефан Урош II Милутин (1282—1321) заявил, что когда он короновался, то присягал не проливать кровь своих подданных, не намерен делать этого и теперь и предпочитает поступать в соответствии с древним сербским обычаем, предписывающим налагать денежный штраф за убийство и другие тяжкие преступления.18
Примечания
1. Ostrogorsky G. Avtokrator i Samodržac: Prilog za istoriju vladalačke titulature u Vizantiji i u Južnih Slovena // Glas Srpske Kraljeuske Akademije. Beograd, 1935. T. CLXIV. Drugi razred. S. 154—157. См. также: Dölger Fr. Bulgarisches Zartum und byzantinisches Kaisertum // Dölger Fr. Byzanz und die europäische Staatenwelt. Ettal, 1953. S. 140—158; Tăpkova-Zaimova V. L'idée impériale à Byzance et la tradition étatique bulgare // Byzantina. T. III. Thessalonike, 1971. P. 287—295.
2. ПСРЛ. Т. II. М., 1998. Стб. 715, 808.
3. Курбатов Г.Л., Лебедева Г.Е. Византия: проблемы перехода от античности к феодализму. Л., 1984. С. 78—90. См. также: Winkelmann F. Zum byzantinischen Staat (Kaiser, Aristokratie, Heer) // Byzanz im 7. Jahrhundert. Untersuchungen zur Herausbildung des Feudalismus. Berlin, 1978. S. 161—169.
4. Irmscher J. Die Gestalt Leons VI. des Weisen in Volkssage und Hagiographie // Beiträge zur byzantinischen Geschichte im 9—11. Jahrhundert. Praha, 1978. S. 205—224. См. также: Чинуров И.С. Политическая идеология средневековья (Византия и Русь). М., 1990; Бибиков М.В. «Блеск и нищета» василевсов: структура и семиотика власти в Византии // Образы власти на Западе, в Византии и на Руси: Средние века, Новое время / Под ред. М.А. Бойцова, О.Г. Эксле. М., 2008.
5. Chrysos K. The Title ΒΑΣΙΛΕΥΣ in early byzantine international Relations // Dumbarton Oaks Papers. Vol. 32. Washington, 1978. P. 31 sqq.; Shahid I. On the Titulature of the Emperor Heraclius // Byzantion: revue internationale des études byzantines. T. 51. Bruxelles, 1981. P. 288—296.
6. Ostrogorski G. Geschichte des byzantinischen Staates. München, 1963. S. 94.
7. Медведев И.П. Империя и суверенитет в средние века (На примере истории Византии и некоторых сопредельных государств) // Проблемы истории международных отношений. Л., 1972. С. 422.
8. См.: Литаврин Г.Г. Идея верховной государственной власти в Древней Руси домонгольского периода // Литаврин Г.Г. Византия и славяне: Сб. ст. СПб., 1999.
9. Щавелева Н.И. Польские латиноязычные средневековые источники: Тексты, перевод, комментарий. М., 1990. С. 112, 139—140, примеч. 10.
10. Подробное описание случаев применения смертной казни и нанесения телесных увечий в соответствии с тяжестью преступления содержатся в статьях Семнадцатого титула Эклоги — краткого свода византийского законодательства, составленного на основе Кодекса Юстиниана и последующих правовых актов, с целью сделать их более доступным для населения империи (Ecloga. Das Gesetzbuch Leons III. und Konstantinos V. / Hrsg. von L. Burgmann. Frankfurt-am-Mein, 1983. S. 226—242. Русский перевод см.: Эклога. Византийский законодательный свод VIII века / Вступ. статья, пер. и коммент. Е.Э. Липшиц. М., 1965).
11. Продолжатель Феофана. Жизнеописания византийских царей / Изд. подг. Я.Н. Любарский. СПб., 2009. С. 162.
12. Никита Хониат. История, начинающаяся с царствования Иоанна Комнина Т. 1 / Пер. под ред. проф. В.И. Долоцкого. СПб., 1860. С. 364 и сл.
13. Там же. С. 367.
14. Там же. С. 370—371.
15. Оболенский Д. Византийское содружество наций. Шесть византийских портретов. М., 1998. С. 335—336.
16. ПВЛ / Под ред. В.П. Адриановой-Перетц. 2-е изд. СПб., 1996. С. 56.
17. Подробнее см.: Милов Л.В. Легенда или реальность? (О неизвестной реформе Владимира и Правде Ярослава) // Милов Л.В. Исследования по истории памятников средневекового права. М., 2009.
18. Liber Statutorum Civitatis Ragusii // Monumenta historico-juridica Slavorum meridionalium. T. IX. Zagreb, 1904. P. 201—202 (Lib. VIII. Cap. 58).
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |