Царский титул Романа и его потомков: эволюция смысла
Обычно термин «царь» не допускает использования детерминантов, за исключением притяжательных — мой, твой, наш, ваш.1 Отдельные исключения из этого правила, впрочем, возможны. И как раз такое редкое (если не единственное) для Древней Руси исключение представляет случай употребления выражения царь применительно к Роману Мстиславичу — цесарь в Рускои земли. Такая формула сопоставима только с титулом киевского князя Владимира Святославича — «царь русский», «царь Русския земли», присвоенным ему post factum русскими книжниками конца XIV—XV вв.2
С другой стороны, термин «царь» в практике его применения в Древней Руси никогда не сочетается с определением «самодержец» («Самовластец»), использовавшимся в титулах византийских императоров и московских царей.3 И снова единственное исключение приходится сделать для Романа Мстиславича: Галицко-Волынская летопись, правда, в разных местах, называет его и царем, и самодержцем.
Царский титул, применявшийся к князьям Древней Руси (особенно широко во второй половине XII в.), едва ли мог подразумевать весь комплекс атрибутов и смыслов царской/императорской власти, выработанный в Византии и впоследствии воспринятый царями Московской Руси.4 В домонгольское время этот титул в русской практике его применения подчеркивал не столько политическое могущество, сколько святость и благочестие князей. Об этом свидетельствует тот факт, что царский титул в основном применялся к умершим князьям, нередко насильственной смертью, сопровождался использованием атрибутов «благоверный» и «христолюбивый», а также описанием нравственных добродетелей. Применение царского титула стало одним из способов констатации святости князя и начальным этапом подготовки его канонизации.5
Кроме того, царский титул подразумевал особое место древнерусских князей в церковной иерархии, их право влиять на выбор новых епископов, участие в канонизации святых, особую роль в церковном богослужении. В соответствии с усваиваемой на Руси византийской религиозной доктриной, высшее призвание царя — быть в ответе за спасение своих подданных.6 Резюмируя многочисленные свидетельства о значении, придаваемом в Древней Руси царской власти, В.А. Водов приходит к следующему выводу:
природу царской власти, которой периодически наделяются русские князья, следует искать не в области политики, а в религиозной и церковной сферах. Именно по этой причине русские князья продолжают время от времени называться «царями» даже после установления политической власти татарских «царей»: очевидно, что они не могли отречься, оказавшись в подчинении у языческого хана или хана-мусульманина, от духовной ответственности, которая устанавливалась византийской традицией.7
Важно подчеркнуть, что и с точки зрения этой основополагающей функции царской власти Роман Мстиславич опять-таки представляет скорее исключение в сравнении с другими князьями Древней Руси, наделяемыми царским титулом.
В случае с Романом царский титул выступает исключительно в своем светском (имперском) значении: Роман Мстиславич потому был «цесарем», что, по словам летописца, он не просто княжил в Русской земле, но также был победителем и завоевателем других стран («иже покори Половецькую земли и воева на иные страны все»).8 В этом отношении Роман подобен монгольским ханам, завоевавшим статус царей благодаря своим победам над многими странами. В отношении ханов царский титул на Руси также применялся исключительно в светском, секулярном смысле.
Летописец сам сравнивает власть Романа Мстиславича, «цесаря в Рускои земли», с властью хана Батыя, установившейся на Руси после монголо-татарского нашествия. Рассказав об унижениях, которые довелось испытать сыну Романа Даниилу во время посещения ханской ставки, летописец горько сетует на то, что отныне Даниил уже не может «принять чести» своего отца, отведав «злой чести татарской».9 По словам летописца, сыновья Романа — Даниил и Василько, — хотя и продолжали «обладать Русской землей» — Киевом, Владимиром и Галичем, — но, признав себя вассалами и данниками хана, не могут более считаться царями в полном смысле этого слова:
О злее зла честь Татарьская! Данилови Романовичю, князю бывшоу великоу, обладавшоу Роускою землею, Киевомъ, и Володимеромъ, и Галичемь, со братомь си [и] инеми странами, ныне седить на коленоу и холопомъ называеться, и дани хотять, живота не чаеть, и грозы приходять.10
Впрочем, несмотря даже на утрату внешнеполитического суверенитета галицко-волынских князей, признавших свою зависимость от ханов Орды, царский титул не был полностью исключен из употребления в Галицко-Волынской Руси и еще какое-то время применялся в отношении потомков Романа Мстиславича. Однако смысловое содержание понятия «царь» при этом существенно изменилось.
Мы уже видели, что царский титул несколько раз применяется в источниках к внуку Романа, владимиро-волынскому князю Владимиру Васильковичу. В сцене оплакивания князя, представленной в Галицко-Волынской летописи, вдова Владимира произносит:
Цесарю мои благыи, кроткыи, смиреныи, правдивыи! Во истиноу наречено бысть тобе имя во крещеньи Иван, всею добродетелью подобенъ есь емоу. Многыа досады приимъ от своихъ сродникъ, не видехъ тя, господине мои, николи же противоу ихъ злоу никоторого же зла воздающа, но на Бозе вся покладывая.11
И хотя в продолжении сцены оплакивания и похорон «лепшие мужи владимирские» говорят, что усопший князь «наследовал путь деда своего»12 (то есть Романа Мстиславича), ясно, что с точки зрения наследования царского титула и связанного с ним статуса полной аналогии Владимира с Романом быть не может. Царский титул Владимира Васильковича применяется в летописи лишь для того, чтобы подчеркнуть нравственные и христианские добродетели «кроткого» и «правдивого» князя, смиренно сносившего «досады» и не противившегося «злу», во всем полагавшегося на Бога. Отсюда и сравнение Владимира не со светским владыкой, а со св. Иоанном — Иоанном Крестителем или, может быть, Иоанном Златоустом.13
Как видим, в случае с Владимиром Васильковичем царский титул возвращается к тому основному значению, которое он приобрел на Руси в XI—XII вв. По наблюдениям И.П. Еремина, весь летописный рассказ о болезни и смерти этого князя «переключается в отчетливый агиографический строй повествования — в стиле повестей Киевской летописи о смерти Ростислава Мстиславича и его сыновей — Мстислава и Давида». Есть между ними и дословные совпадения: молитва Владимира Васильковича перед смертью буквально соответствует молитве Давида Ростиславича; плач вдовы Владимира Ольги по мужу почти дословно воспроизводит плач вдовы Давида Ростиславича над его телом; «лепшие мужи» владимирские оплакивают смерть своего князя Владимира Васильковича точно так же, как и «лепшие мужи» новгородские смерть Мстислава Ростиславича.14
Ил. 163. Шейная гривна. Золото, перегородчатые эмали. Древняя Русь. XII—XIII вв. Найдена у с. Каменный Брод Коростышевского района Житомирской области. Национальный музей истории Украины (Киев, Украина)
Добавим к этому, что в Смоленске в XII в. сложилась устойчивая тенденция к прославлению местных князей, щедро наделяемых царскими титулами и соответствующими эпитетами. В одном из произведений смоленской литературы того времени — «Похвале князю Ростиславу Мстиславичу», дошедшей в составе Нифонтовского сборника первой половины XVI в. (рукопись, составленная игуменом Иосифо-Волоколамского монастыря Нифонтом Кормилицыным и содержащая различные сочинения в защиту официального православия) говорится, что Ростислав за свои высокие добродетели был удостоен от Бога «ц[а]рствовати в всеи Рускои земли» (РНБ. РО. Q. XVII. 15. Л. 469). Ростислав Мстиславич прямо назван здесь «треблаженным и святым», что недвусмысленно свидетельствует о претензии на установление церковного почитания этого смоленского и великого киевского князя.15
В рассматриваемом нами случае с Владимиром Васильковичем изменяется не только смысловое содержание царского титула, но и форма. Царский титул этого Владимиро-Волынского князя утратил свой прежний детерминант, придававший ему общерусское значение — цесарь в Рускои земли, который мы видели в титуле его деда Романа Мстиславича и некоторых великих киевских князей XI—XII вв. Последнее обстоятельство заслуживает особого внимания.
Примечания
1. Водов В. Замечания о значении титула «царь»... С. 524.
2. Например, в «Задонщине» (по Синодальному списку) великий князь Дмитрий Иванович поминает своего «прадеда князя Володимеря Киевьскаго, царя Русскаго» (ГИМ. Синодальное собрание. № 790. Л. 37 об. См. также: «Слово о полку Игореве» и памятники Куликовского цикла: К вопросу о времени написания «Слова» / Под ред. Д.С. Лихачева и Л.А. Дмитриева. М.; Л., 1966. С. 309); «царь Русскиа земля Владимиръ» упоминается также в письме великого князя Василия II Темного константинопольскому патриарху Митрофану, датированном 1441 г. (РИБ. Т. VI. СПб., 1880. Стб. 527—528).
3. Водов В. Замечания о значении титула «царь»... С. 524.
4. О распространении и развитии в Древней Руси византийских представлений о значении и пределах царской власти см.: Вальденберг В.Е. Древнерусские учения о пределах царской власти: Очерки русской политической литературы от Владимира Святого до конца XVII века. М., 2006.
5. Водов В. Замечания о значении титула «царь»... С. 532—535.
6. Там же. С. 536—539.
7. Там же. С. 538.
8. ПСРЛ. Т. II. Стб. 808.
9. «О злая честь Татарьская! Его же (Даниила. — А.М.) отецъ (то есть Роман Мстиславич. — А.М.) бе цесарь в Роускои земли, иже покори Половецькоую землю и воева на иные страны все. Сынъ того не прия чести, то иныи кто можеть прияти!» (ПСРЛ. Т. II. Стб. 808).
10. Там же. Стб. 807—808.
11. Там же. Стб. 919—920.
12. Там же. Стб. 920.
13. Не случайно о царском достоинстве Владимира Васильковича упоминается в летописи в связи с описанием его кончины, явившейся следствием тяжелой болезни и страданий князя, прославившегося своими щедрыми пожертвованиями церкви и благочестием. См.: Андрощук Ф., Чельстрем А. «Се же бысть вторы Иевъ»: болезнь князя Владимира Васильковича и ее библейские параллели // Ruthenica. Т. 6. Киев, 2007.
14. Еремин И.П. Волынская летопись... С. 113—114. См. также: Еремин И.П. Киевская летопись как памятник литературы // ТОДРЛ. Т. VII. М.; Л., 1949. С. 85—90.
15. Щапов Я.Н. «Похвала князю Ростиславу Мстиславичу» как памятник литературы Смоленска XII в. // ТОДРЛ. Т. XXVIII. Л., 1974.
| Предыдущая страница | К оглавлению |