Кровь на снегу (Раковорская битва)

Прошло шесть лет. В 1263 году, возвращаясь из Орды, умер Александр Невский и великим князем стал его младший брат Ярослав. Именно в годы его правления и произошло очередное столкновение между Русью и Ливонским орденом, причем было оно гораздо более кровопролитным и масштабным, чем Ледовое побоище и битва на Эмайге, вместе взятые: «Бысть страшно побоище, яко же не видали ни отци, ни деди» (Новгородская I летопись старшего извода).

Речь идет о Раковорской битве.

По большому счету, этого сражения могло и не быть. Между Новгородом и орденом на тот момент не было того антагонизма, который существовал в 1240—1242 годах. Взаимных претензий друг к другу стороны не имели, и ничто не указывало на то, что все закончится большой кровью. Казалось, что после набега на Юрьев времена изменились и начался период мирного сосуществования. Пусть соседи и были не слишком довольны друг другом, но зато кровь лить перестали. Ведь, как известно, — худой мир лучше доброй ссоры. Но новгородцы, чья непоследовательность и разгильдяйство стали воистину легендарными, и здесь не утерпели, поспешив вляпаться в очередную авантюру.

В 1267 году новгородская верхушка вместе со своим князем Юрием Андреевичем решили совершить поход на Литву. Дело сие было богоугодное, а для Русской земли очень и очень нужное, поскольку, за исключением Орды, именно литовская опасность выходила сейчас на передний план. Что и подчеркнул автор «Жития Александра Невского»: «В то же время набрал силу народ литовский и начал грабить владения Александровы». Однозначно, что если бы не страшный Батыев погром, который серьезно подорвал обороноспособность Руси, а также влияние ордынского фактора на политику князей, то литовцам никогда бы не дали усилиться настолько, насколько это у них получилось. Каленым железом выжгли, но загнали бы это разбойничье племя обратно в болота. Как во времена Владимира Мономаха, когда «литва из болота на светъ не выникываху» (в переводе «литовцы из болот своих на свет не показывались»). Так говорится в «Слове о погибели Русской земли». Отстояли бы Полоцк и остальные русские земли, захваченные в дальнейшем супостатами. Не дали образоваться Великому княжеству литовскому, злейшему врагу Руси Московской. Многих бед можно было бы избежать в дальнейшем, если бы русские гридни в самом начале раздавили своими тяжелыми сапогами литовскую угрозу. К сожалению, не вышло. Опоздали. Литва объединялась, набирала силу. Теперь с ней приходилось считаться всерьез, не меньше, чем с братьями-рыцарями. Лев Николаевич Гумилев приготовил для этого явления хитрую формулировку, после которой вроде и объяснять ничего не нужно. Пассионарность. Вот она в это время и накрыла литовские земли. Мы не будем опираться на такие суровые термины, обозначим явление проще. В Литве, наконец, нашлись вожди, сумевшие с помощью силы и хитрости занять лидирующее положение среди остальных и тем самым собрать разрозненные доселе племена в единый кулак. Появилась вертикаль власти, которая стала определять внешнюю политику. Появилось государство. А противники, в том числе и русские соседи, этот момент проглядели, не нанесли упреждающего удара, других дел было по горло. Теперь приходилось опасаться не диких неорганизованных набегов, а целенаправленного захвата собственных территорий. Появился новый враг, более опасный, чем старый. Это до новгородцев наконец-то дошло. А раз дошло, то пришло время остудить пыл тех, кто покушается на их земли и являет угрозу их торговым интересам.

Рождественский монастырь во Владимире, где был похоронен Александр Невский. Фото М. Елисеева

Так вот, казалось бы, собрались новгородцы в поход на Литву. Определили врага, составили план операции, взяли в руки оружие, князь вывел дружину в поле, а те, у кого были, сверили часы.

Что после этого происходит во всех нормальных русских княжествах? Нетрудно догадаться. После этого — держись, враг. Запирайся в крепостях, прячь добро и береги девок. Дальше все решает бой — кто сильнее, умнее и хитрее. У кого дружина покрепче да воеводы ратное дело лучше разумеют. Так что все, казалось бы, хорошо, да что-то было нехорошо.

А в чем могла быть здесь загвоздка? Ни в чем. Просто — это Новгород. А в Новгороде все не как у людей. В Новгороде — демократия. Новгородская I летопись старшего извода так описывает эти события. «Сдумаша новгородци съ княземъ своимъ съ Юрьемъ, хотеша ити на Литву; и яко быша на Дубровне, бысть распря, инеи хотеша на Литву, а инии на Полтескъ, а иныи за Нарову, въспятишася и поидоша за Нарову къ Раковору».

Больше всего это собрание напоминает басню Крылова про лебедя, рака и щуку. «Когда в товарищах согласья нет, на лад их дело не пойдет».

Но, увы, Крылова новгородцам читать не доводилось. Да скорее всего, и он бы им не помог. Не прочистил мозги. Ведь такие явления происходили в Господине Великом Новгороде не раз и не два. Это просто еще один пример той новгородской демократии, которой восхищаются либералы. Во всей ее красе!

Итог подобной безответственности был предсказуем. «Он шел на Одессу, а вышел к Херсону» — так пели про революционного матроса Железняка в Гражданскую войну. Теперь Литва могла вздохнуть спокойно. Вместо столь нужного похода на Литву новгородцы напали на замок Раковор, принадлежавший датчанам, и попытались овладеть им штурмом. Видимо, они очень хотели повторить свой набег за барахлом на Дерпт в 1262 году, правда, в другом месте и в другое время. Но в этот раз не задалось. Потеряв в перестрелке семь человек, русские ушли в Новгород. В очередной раз гора родила мышь. Но новгородская правящая верхушка, словно норовистый конь, закусила удила и помчалась вперед, ничего не замечая на своем пути. Теперь на первый план выступила обида. Она застила глаза и туманила мозг, и без того не сильно крепкий. А раз есть обида, значит, должна быть и месть. Как же иначе.

Даешь Раковор! С таким ревом просыпались обиженные новгородцы по ночам, пугая своих домочадцев. После того, как они захватили и разграбили Юрьев, отпор у Раковора был словно плевок в душу.

Вот тут у нас возникает закономерный вопрос — а на кой ляд этот замок новгородцам вообще потребовался? Это не Дерпт, из которого постоянно исходит угроза северо-западным рубежам Руси, и даже не Ревель, который является богатым торговым городом. По сравнению с ними Раковор (немцы называли его Везенберг) небольшое строение на периферии. Говорить о том, что русские хотели овладеть замком и там закрепиться, не приходится, поскольку в 1262 году они не стали удерживать захваченный Дерпт.

Раковор не был ни портом и ни центром торговли, да и особого стратегического значения не имел. Однако новгородцы с упорством, достойным лучшего применения, идут на него. Дополнительным мотивом, поддерживающим разгорающуюся обиду, могло быть то, что Раковор принадлежал датчанам — находился «в земле короля» (Ливонская рифмованная хроника). А на тот момент именно датские владения находились в Прибалтике в наиболее уязвимом положении, поскольку Дания постепенно теряла интерес к Эстонии, а соответственно и авторитет в этом регионе. Датчане уже не конкурировали с остальными за захват новых прибалтийских территорий. Им бы свои земли удержать. К тому же интересы новгородского купечества могли ущемляться именно датчанами, а отсюда и столь яростное желание насолить конкретно им. Да на помощь своих немецких соседей королевским людям было проблематично рассчитывать.

Дело в том, что к этому времени в Прибалтике творился совершенный бардак, поскольку владения как братьев-рыцарей и датчан, так и архиепископа Рижского и епископа Дерптского были раскиданы по всему региону. Орден имел земли в южной и центральной Ливонии, гранича как с Дерптским епископством, так и землями архиепископа, а датские владения протянулись от реки Наровы вдоль побережья до Рижского залива. И между всеми этими территориями периодически возникали противоречия, которые мешали католикам выступить в Прибалтике единым фронтом.

Все это, очевидно, новгородцы учитывали, а потому и решили нанести удар именно по датчанам, которые были самым слабым звеном в католической цепи, опутывающей Прибалтику. Подготовка к походу развернулась масштабная, в этот раз купцы и бояре не скупились, средства в мероприятие вкладывали изрядные. Но что примечательно: зная о том, что осада городов является слабым местом русского воинства, новгородцы решили этот недостаток исправить и занялись изготовлением осадной техники: «Изыскаша масторы порочоныя, и начаша чинити порокы во 4 владычне дворе» (Новгородская I летопись старшего извода). А вот это уже говорит о том, что настрой у вечевиков был самый серьезный. Жаль только, что вектор приложения сил был выбран неправильно. Хотя, кто его знает, возможно, что в случае успеха под Раковором новгородская рать двинулась бы следом на Ревель, развивая успех. Пока задор не остыл.

Новгородское посольство тем временем посетило великого князя Ярослава, в надежде склонить его к сотрудничеству, и тот обещал послать низовские полки в помощь Господину Великому Новгороду. Свои дружины повели в поход его сыновья, Святослав и Михаил, племянник Дмитрий Александрович, псковский князь Довмонт, ряд более мелких князей. Новгородцев должны были повести в бой тысяцкий Кондрат и посадник Михаил Федорович.

Сила собиралась внушительная.

Между тем размах новгородских приготовлений к войне вызвал беспокойство и у немцев. На берегах Волхова появилась солидная делегация прибалтийских немцев, причем в ее состав входили не только представители ордена, но и люди архиепископа Рижского и епископа Дерптского. «Прислаша Немци послы своя, рижане, вельяжане, юрьевци и из ыных городовъ, с лестью глаголюще: «намъ с вами миръ; перемогаитеся с колыванци и с раковорци, а мы к нимъ не приставаемъ, а крестъ целуемъ» (Новгородская I летопись старшего извода). Смысл речей западных партнеров был вполне ясен — вы не трогаете нас, а мы не лезем в ваши дела с датчанами, как хотите, так и разбирайтесь между собой. Наше дело сторона. Причем летописец особо заострил внимание на том, что немцы были в курсе предстоящих событий, отмежевавшись от датчан самым радикальным образом: «Лазарь Моисеевич водилъ их къ кресту, пискуповъ и божиих дворянъ, яко не помагати имъ колыванцомъ и раковорцемъ».

На наш взгляд, в тот момент посланцы были вполне искренни, поскольку четко обозначили свои приоритеты, не требуя чего-то сверхъестественного. Да и новгородцы не скрывали цели своего похода, указав, что идут именно на датчан. С другой стороны, представители делегации однозначно должны были разведать, нет ли у русских тайного желания заодно покуситься и на земли ордена, а там уже действовать по обстановке. Но, судя по всему, ничего подозрительного обнаружено не было, и послы отбыли восвояси.

В Новгород к тому времени стали прибывать полки и дружины пришедших на помощь князей, и 23 января 1268 года объединенная русская рать выступила в поход на Раковор.

Автор «Ливонской рифмованной хроники» оценил ее численность в 30 000 воинов, но на наш взгляд, это явный перебор. Все дело в том, что стандартная численность русских войск, по мнению немцев, исчислялась обычно в 20 000 бойцов, а здесь, для того чтобы показать масштабность мероприятия, приплюсовали еще десятку.

Едва воинство вступило на вражескую территорию, как разделилось на три колонны и начало планомерное разорение и опустошение вражеских территорий. С одной стороны, русские князья и воеводы действовали по той же самой схеме, что и Александр Невский во время войны с орденом в 1242 году, а с другой стороны, такое можно было позволить только в одном случае — если врага поблизости не было. Прекрасно зная о том, какими силами располагают «колыванцы и раковорцы», новгородцы не ждали для себя никакой беды. А потому грабили беспечно, непринужденно, жгли азартно, добро собирали аккуратно и вдумчиво.

Автор «Ливонской рифмованной хроники» конкретно указывает на то, что «они грабили и жгли», что в принципе сомнений вызвать не может — за тем и шли в земли датского короля. Местное население разбегалось в разные стороны, люди пытались укрыться от внезапно свалившейся на них беды, но все было тщетно. Новгородцы основательно подошли к процессу реквизиции имущества у местных жителей, сказывалась купеческая жилка.

Ярким примером здесь является следующий эпизод.

Колонна, которую вел сын Александра Невского Дмитрий, наткнулась на большую «пещеру непроходну, в неи же бяше много Чюди» (Новгородская I летопись старшего извода).

Переведем: у пещеры второго выхода не имелось, а чуди там набилось, как сельдей в бочке. Дальше новгородцы размышляют методом Винни Пуха: раз есть пчелы, то должен быть и мед. А раз чуди, как народу в автобусе в час пик, то это неспроста, значит, есть и чем поживиться. Сама по себе чудь, даже в виде противника, никоим образом новгородцев не интересовала, а интересовал их конкретно «товар», который беглецы снесли в это убежище. Войти и с ходу все отобрать не удалось. Видимо, те, кто засел в пещере, надежно перекрыли вход, и никаким численным преимуществом их здесь было не взять. Использовать его не удастся. Уйти тоже нельзя, чужого добра жалко. А князь своих гридней ради добычи барахла в атаку бросать не собирался, выжидал. Вот и топтались русские, облизываясь, как кот возле мышиной норы, целых ТРИ ДНЯ! Все остальные планы пошли побоку. Эта чехарда закончилась лишь тогда, когда осадных дел мастер сообразил, как пустить в пещеру воду, и чудь, не желая быть утопленной, бросилась наружу. На выходе местное население приняли на мечи и копья новгородцы и «исекоша ихъ». Так они отомстили за потраченное время и несговорчивость местного населения.

Какое эта пещера имела стратегическое значение, чтобы гробить на нее такую уйму времени, совершенно непонятно, как, впрочем, не поддается логике многое из того, что делали господа новгородцы. Ведь даже Дерпт в 1262 году умудрились взять одним днем, а здесь!

Что примечательно, всю добычу вечевики отдали князю Дмитрию, наверное, за то, что не мешал им поступать по своему разумению и сквозь пальцы смотрел на эпопею с пещерой. Но что-то нам подсказывает, что добыча не оправдала ожиданий новгородцев, потраченного ими времени и сил, вот и решили задобрить князя. Тут лучше поделиться, а то озлится Дмитрий Александрович, развернет свою дружину к дому, и вообще останешься с пустыми руками. И зачем тогда ходили? А так вроде повинились за свои ошибки, задобрили князя, и всем стало хорошо.

Но чем ближе подходили к Раковору, тем большее число князей и воевод бралось за ум, и огромная рать начала стягиваться в единый кулак. К реке Кеголе, которая протекала недалеко от злополучного замка, подошло уже объединенное русское войско. О том, где эта речка протекала в действительности, сказать трудно, хотя большая часть исследователей считает, что это была речушка Кунда, протекающая поблизости от современного Раквере. Хотя есть и другие версии. Но не суть. Дело в том, что, подойдя к переправе, и русские князья, и новгородские посадник с тысяцким буквально обалдели, ибо то зрелище, которое им открылось, могло потрясти любого — «и бе видети якои лесъ: бе бо совокупилася вся земля Немечкая» (Новгородская I летопись старшего извода).

Вот и все. Сказка кончилась, наступила суровая реальность, ибо вся католическая Прибалтика объединилась для отражения вражеского нашествия. Недаром летописец отметил, что войска крестоносцев стояли, как густой лес.

В этом месте возникает соблазн рассказать о коварном заговоре католиков против Руси, о том, что с помощью лживого целования креста немцам удалось заманить русских в ловушку. Что они изначально были заодно с датчанами. Но это будет в корне неверно.

Дело в том, что, перечисляя состав тех сил, которые выставил на битву орден, автор «Ливонской рифмованной хроники» сетует на их немногочисленность.

Из Леаля пришли туда братья,
Но немного их было, как мне известно.
Из Вейсенштейна также немного.
Если хотите знать точно:
Всего числом тридцать четыре,
Говорят, было братьев.

Можно, конечно, сказать о том, что немецкий хронист, как всегда, сетует на малочисленность соотечественников и указывает на огромный численный перевес русских, чтобы подчеркнуть героизм и воинское мастерство братьев-рыцарей. Но опять-таки это будет неверно, поскольку автор «Хроники» неожиданно проговаривается:

Из Феллина там было братьев немного;
Войско магистра в другом месте
С врагом воевало,

Так что мало оказалось тех, кому
С русскими пришлось сражаться.

Давайте просто посмотрим на ситуацию со стратегической точки зрения. Коварные католики Прибалтики решают нанести удар по северо-западным границам Руси и с этой целью заманивают объединенное русское войско в ловушку. Чтобы уничтожить его, а затем начать вторжение на Восток. Возникает закономерный вопрос — а на кой ляд тогда магистру «в другом месте с врагом воевать», если по замыслу все силы католиков должны были быть собраны в один мощный кулак? Никто не отменял принцип Эпаминонда о концентрации всех сил на направлении главного удара, и уж кто-кто, а братья-рыцари это должны были знать. Но нет, спокойно воюют в «другом месте», не обращая внимания на страшную угрозу.

Все встает на свои места, если предположить, что никакого заговора не существовало и немцам было изначально наплевать на датские проблемы. Почему так произошло, можно гадать сколько угодно. Мы же можем предложить две версии развития событий после того, как представители ордена и католических прелатов в Прибалтике поклялись новгородцам не вмешиваться в их конфликт с «людьми короля».

Первая версия подразумевает, что накануне похода датские послы сумели склонить как верхушку ордена, так и епископа с архиепископом к тому, чтобы оказать им помощь. Аргумент мог быть только один, но убойный — сначала из Прибалтики вытурят нас, потом вас. Поэтому могли и уговорить. Вторая версия выглядит так: немцы сами могли увидеть, какая грозная сила вторглась на датские земли. Датчане им были гораздо ближе, как-никак тоже добрые католики, а не схизматики русские. Можно сказать — братья по вере. А новгородцы? Договор с ними о мире — это хорошо. Но это лишь на сегодняшний день. Выгнав датчан с насиженных мест, русские мало того, что становятся новыми соседями ордена по прибалтийской коммуналке, так еще и увеличивают свой вес и авторитет в регионе. Точнее, делают все, чтобы его восстановить. Имея русских соседями — немцам жить в постоянном стрессе. Держать руку на рукояти меча, даже ночью. С датчанами больше ругань на словах. Оружие в ход пускается редко. Опять же, послы, которые ездили в русскую землю, разузнали все, кроме того, какой силой идут русские в поход. А когда узнали — это был неприятный сюрприз. Датчан решили поддержать, даже невзирая на то, что орден уже ввязался в войну совершенно в другом месте и не смог бы выставить все свои войска.

По крайней мере, нам это видится так.

Что же касается князей и воевод, то они были явно удивлены таким поворотом событий, но не растерялись, а быстро перешли реку и стали расставлять полки, дабы дать бой всей «земле Немечкой». Благо не впервой было.

Новгородская I летопись старшего извода сохранила порядок боевого построения русских войск. На левом фланге встало псковское ополчение во главе с князем Довмонтом, а дальше, ближе к центру, дружины Дмитрия Александровича и Святослава Ярославича. В челе русских войск встали новгородцы, а левый фланг русской рати прикрыли князья Михаил Ярославич, Константин и Ярополк. Как видим, ничего новаторского изобретено не было, все было по старинке.

Ну а что же ливонцы, какими тактическими изысками они нас порадовали? Да никакими. Если русская летопись четко указывает, как стояли русские полки, то «Ливонская рифмованная хроника» делает то же самое в отношении немцев. В ней четко указано — датчане стали на правом фланге, а войска Дерптского епископа Александра на левом. В центре — главная ударная сила коалиции, «железный полк» братьев-рыцарей, построенный клином или, как сказал русский летописец, «великой свиньей». Как уже отмечалось, немецкие хронисты постоянно сетовали на то, что рыцарей было немного, а их врагов полным-полно. Но здесь автор «Хроники» делает довольно интересное замечание:

Местных жителей было у братьев немало.
Все они желанье имели
С русским войском сразиться.

Иметь желание сразиться с русским войском местные жители могли только в одном случае — если те допекли их своими грабежами и погромами, в противном случае так бы и сидели по лесам да пещерам. Но нет, пришли под знамена ордена, полные желания изгнать со своей земли незваных пришельцев. Что же касается командования, то войска коалиции возглавил епископ Дерпта Александр. В том, что прелат встал во главе земного воинства, нет ничего удивительного, ибо очень часто бывало, что святые отцы в качестве последнего аргумента против язычников и схизматиков использовали не крестное знамение, а булаву. Дерптский епископ был здесь далеко не первый и, конечно, не последний.

У русских, судя по всему, командовал сын великого князя Святослав, поскольку в Новгородской I летописи старшего извода четко прописано: «и посла Ярославъ в себе место Святъслава с полкы».

Теперь переходим к численности войск. Мы уже отмечали, что та цифра в 30 000 воинов, которых исчисляет автор «Хроники», не более чем плод его воображения. Даже с учетом того, что с русской стороны прибыли «низовские полки», вряд ли численность объединенной рати превышала 15 000 бойцов. Не могло их быть больше. Что же касается войск коалиции, то утверждение хрониста о том, что:

Ведь каждый немец должен был сражаться
Против шестидесяти русских,
Это правда. Знаю я это наверняка, —

выглядит довольно забавным. Это же сколько тогда должно было быть ворогов-католиков? Пара сотен? Поэтому отбросим данное утверждение за ненадобностью, ведь в этом случае русские просто раздавили бы епископское воинство и спокойно пошли дальше. Но нет, бились долго и упорно, понесли страшные потери, а потому можно предположить, что от 10 000 до 12 000 воинов ливонцы могли выставить.

Итак, 18 февраля 1268 года, речка Кегола, окрестности замка Раковор.

...Порыв ветра налетел и развернул стяги наступающих полков. Перейдя через Кеголу, князья и воеводы разворачивали свою рать широким фронтом. Поднимая тучи снежной пыли, мчались на левый фланг переславская и тверская дружины, горяча коней, прошли гридни Довмонта, а за ними, уминая ногами снег, спешило псковское ополчение. Головной полк новгородцев медленно выдвигался вперед, ратники шли плечом к плечу, теснее сжимая ряды, готовясь к отражению вражеской атаки. Во главе полка ехал князь Юрий с дружиной, а тысяцкий Кондрат и посадник Михаил носились вдоль шеренг, требуя от воинства не ломать строй. На правом фланге реяли стяги князей Михаила, Константина и Ярополка, их дружинники готовились скрестить мечи с датскими рыцарями.

Строй русских полков остановился и замер. Слышался нестройный гул тысяч голосов, лязг оружия, ратники вытаптывали снег, чтобы было легче устоять на ногах. Внезапно, перекрывая весь этот шум, донесся рев боевых рогов ливонцев, а затем загудела промерзлая земля от ударов тысяч копыт. Разговоры разом стихли, воины подобрались, крепче сжимая боевые топоры и копья. На русских накатывалась железная волна. Первыми в атаку пошли датчане, за ними повел в бой своих людей епископ Александр, и наконец, не спеша, медленно разбегаясь, тронулся с места клин рыцарской тяжелой конницы. Постепенно увеличивая скорость движения, братья-рыцари пустили коней галопом и помчались на новгородский полк.

Тем временем стоявшие на правом фланге князья повели своих гридней навстречу датским рыцарям, и сотни всадников сшиблись на заснеженном поле. Первая кровь брызнула алым цветом на вытоптанный копытами снег. Изломав в первом столкновении копья, дружинники и рыцари потянули из ножен мечи, схватились за топоры и палицы, а затем лицом к лицу сошлись в рукопашной. Датчане яростно рубились длинными мечами, надеясь мощным напором опрокинуть русских, но гридни, озверев от боя, яростно гвоздили католиков по шлемам палицами и шестоперами, сбрасывали с седел ударами боевых топоров, а затем втаптывали копытами коней в залитый кровью снег. Успех клонился то в одну, то в другую сторону, поскольку то дружины отступали под слаженным датским натиском, то рыцари пятились от атак русских воинов.

На левом фланге Святослав, Дмитрий и Довмонт так дружно и слаженно ударили по войску епископа Александра, что враг дрогнул. Желая выправить положение, прелат лично бросился в бой, потрясая тяжелой палицей. В окружении телохранителей служитель церкви крушил на своем пути все и вся, пока один из княжеских гридней не оглушил его ударом кистеня по шлему, а затем, толкнув щитом, сбросил с коня на землю. Пока епископ, ворочаясь в тяжелых доспехах на снегу, соображал, что к чему, набежавшие псковичи ударами рогатин добили слугу божьего. Широкие, остро заточенные лезвия разодрали кованые кольца панциря и вонзились в бренное тело служителя церкви, отправив его душу на небеса. Воспользовавшись смятением, которое вызвала гибель командующего, русские усилили натиск, сбивая и расстраивая боевые порядки немцев.

В центре же клин тяжелой конницы надвинулся на новгородский полк. Снег запестрел от черных и красных крестов братьев-рыцарей, их шлемы, украшенные звериными мордами и бычьими рогами, внушали страх тем из ратников, кому не доводилось сталкиваться с крестоносцами на поле боя. Хрипло ревели боевые рога рыцарей, заглушая яростный клич тевтонцев. Но новгородцы не дрогнули. В первых рядах построения плечом к плечу стояли купцы, владевшие оружием так же искусно, как и счетами, и лихие ушкуйники, от одного имени которых дрожали соседи Великого Новгорода. Отчаянные кулачные бойцы и бывалые охотники, в одиночку ходившие на медведя. Кузнецы, вооруженные оружием собственной ковки, и бывалые мореходы, сражавшиеся с пиратами на Балтийском море. Они не побежали, а уперев в землю копья и рогатины, приготовились встретить смертоносную атаку.

Страшен был удар «великой свиньи»! Рыцари на полном скаку вломились в строй полка, передние шеренги были разбиты вдребезги, втоптаны в снег конскими копытами и изрублены мечами. Но новгородцы устояли. Немецкий клин приняли в копья и топоры, ливонцев вышибали из седел на землю, их коней валили рогатинами, а самих рыцарей резали на снегу засапожными ножами. Посадник и тысяцкий сумели сплотить своих людей, а князь Юрий бросил в бой дружину.

Казалось, еще немного, и враг побежит. Но не тут-то было!

Немцы умело наращивали натиск, планомерно давили на боевые порядки полка, врубались в образовавшиеся разрывы в рядах, стараясь разбить единый строй новгородцев. То здесь, то там они ломали упорное сопротивление, дробя полк на небольшие отряды, которые затем просто сминали массой людей и коней. Повалился на снег, изрубленный тяжелыми рыцарскими мечами, посадник Михаил Федорович. Сгинул в круговерти рукопашной тысяцкий Кондрат. Разбитая вдребезги дружина Юрия Андреевича видела, как их князь, выбравшись из сечи, хлестнул коня и помчался прочь от места битвы. Новгородский полк был разгромлен, часть ратников обратилась в бегство, часть отступала, отбиваясь из последних сил. Братья-рыцари, видя близкую победу, возрадовались и навалились на остатки полка изо всех сил. Отряд орденских пехотинцев пробился к мосту и перекрыл русским путь к отступлению, провоцируя беглецов ступить на лед Кеголы.

Но рано радовались немцы! Святослав, Дмитрий и Довмонт наконец опрокинули оставшиеся без командования войска Дерптского епископа и погнали их прочь с поля боя. Святослав возглавил погоню, а Дмитрий, быстро оценив обстановку, с переславской дружиной и псковичами атаковал «великую свинью» во фланг. Ливонцы, уже торжествовавшие победу, были ошарашены, стали разворачивать коней и вступили в бой с новым противником.

Воспользовавшись тем, что натиск рыцарей ослаб, вздохнули свободно новгородцы, десятники и сотские остановили беглецов и вновь начали сбивать их в единый строй, формируя новый боевой порядок полка. Немного отдышавшись, они вновь ринулись в битву. Тысячи новгородских ратников бежали по заваленному мертвыми телами полю, сжимая в руках топоры и рогатины, русские шли на крестоносцев мстить за погибших товарищей. Сеча закипела с новой силой.

День тянулся долго, а битве не было видно конца и края. Немцы бились зло и умело, они крепко держали строй, отражая свирепые атаки русских с двух сторон. Между тем, дружинники Михаила Ярославича, Ярополка и Константина разбили на правом фланге датских рыцарей и отряды чуди, но вместо того, чтобы прийти на помощь новгородцам, ринулись преследовать остатки вражеских войск. Поток беглецов устремился к Раковору. Воины короля и чудские ополченцы спешили укрыться за толстыми стенами замка, но суждено это было далеко не всем. Княжеские гридни гнали врагов семь верст, устилая, их телами ведущие к крепости дороги до тех пор, пока не достигли каменных стен Раковора. И только тут, истомленные битвой и долгим преследованием, дружинники придержали коней и повернули назад, туда, где гремел, то усиливаясь, то затихая, шум великой битвы.

Возвращались на поле боя рассеявшие и добившие остатки войск епископа дружинники Святослава, и князь, видя, что его людям предстоит новая схватка, стал быстро строить дружину в боевой порядок. Но возвращение русских заметили и командиры ливонцев, а потому, не желая продолжать битву с превосходящими силами противника, они стали прорываться из наметившегося кольца окружения. Только беда немцев заключалась в том, что их военачальники выбрали неверное направление атаки, и «великая свинья», вместо того чтобы вырваться на оперативный простор, врезалась в новгородский обоз, где и завязла накрепко.

И пока братья-рыцари рубились с обозниками, князья и воеводы стягивали свои растрепанные и рассеянные полки в единый кулак, дабы последним натиском опрокинуть крестоносцев.

Короткий зимний день быстро угасал, кровавое солнце стремительно покатилось за линию горизонта, а вечерние сумерки все плотнее укутывали землю. Часть новгородцев, совершенно обессиленных многочасовым боем, просто отказалась идти в новую атаку, аргументируя тем, что в ночном сражении случиться может всякое, и не факт, что русские выйдут из него победителями. Понимая, что с измученными и израненными бойцами много не навоюешь, князья решили дать воинству отдых, а наутро возобновить битву. Однако, когда первые лучи солнца упали на землю и осветили заваленное тысячами тел поле сражения, выяснилось, что немцев и след простыл. Воспользовавшись предоставленной им передышкой, братья-рыцари сумели выбраться из обоза и, пользуясь темнотой, ушли с места битвы от греха подальше. Вчера им повезло, и они сумели устоять под русским натиском, но не факт, что подобное везение повторится и сегодня. Раковорское побоище закончилось.

Теперь рассмотрим некоторые моменты битвы. Прежде всего возникает закономерный вопрос — кто победил? Если исходить из общей стратегической ситуации, то коалиция добилась несомненного успеха, поскольку штурм Раковора так и не состоялся. Причем дело не только в тяжелых потерях, которые понесла русская рать, но и в том, что, захватив обоз, ливонцы могли уничтожить все осадные орудия. А без них осада замка теряла всякий смысл, и прошлогодний опыт это подтверждал.

С другой стороны, тактическая победа осталась за русскими полками. Были разбиты и практически уничтожены оба фланга крестоносного воинства, погиб командующий объединенной католической армией епископ Александр, но что самое главное, по неписаным законам войны победителем становился тот, за кем оставалось поле боя. А оно осталось за русскими. В Новгородской I летописи старшего извода четко прописано: «Новгородци же сташа на костех 3 дни».

Поэтому конкретно в Раковорской битве победили русские.

Теперь о потерях. В «Ливонской рифмованной хронике» о потерях ливонцев не упоминается вообще, зато о русских автор пишет вдохновенно и с удовольствием: «Много мужей их там полегло», «Были у русских потери большие», «Пять тысяч русских остались лежать на том поле битвы». Но последняя цифра вызывает определенные сомнения, поскольку взять ее автору было неоткуда, ведь немцы и датчане покинули поле боя, а потому и не могли сосчитать павших врагов. Опять же, невольно создается впечатление, что ливонский стихотворец знает только цифры в 5000, 20 000 и 30 000, поскольку при описании боевых действий между русскими и рыцарями только ими и оперирует. Наши на Прибалтику водят рати только такой численности, а под Раковором Дмитрий Переславский ведет в атаку ровно 5000 бойцов, не больше и не меньше.

В этом отношении Новгородская I летопись старшего извода более объективна, она пусть и не приводит четких цифр, зато дает более полное впечатление о произошедшей катастрофе. О бегстве католиков с поля битвы и их дальнейшем истреблении летописец написал красочно и образно: «И гониша их, бьюще, до города, въ три пути, на 7 веръстъ, якоже не мощи коневи ступити трупьемь». Но помимо Новгородской летописи, факт массового избиения крестоносцев зафиксировали и другие летописные своды, в частности Пискаревский летописец говорит об этом так: «А на 7 верстах били немец, яко и коневи не мочи трупием скочити». На наш взгляд, тот факт, что католики понесли страшные потери, сомнению не подлежит.

Теперь о том, сколько пало в сече русских воинов. Тот же Пискаревский летописец отмечает, что «Много и наших избиено бысть». Новгородская I летопись старшего извода тоже не приводит конкретных цифр, отмечая лишь большое число убитых ратников. Что примечательно, летописец отмечает тот факт, что много людей пропало без вести, а затем перечисляет павший на поле боя командный состав новгородского полка: «И ту створися зло велико: убиша посадника Михаила, и Твердислава Чермного, Никифора Радятинича, Твердислава Моисиевича, Михаила Кривцевича, Ивача, Бориса Илдятинича, брата его Лазоря, Ратшю, Василя Воиборзовича, Осипа, Жирослава Дорогомиловича, Поромана Подвоиского, Полюда, и много добрыхъ бояръ, а иныхъ черныхъ людии бещисла; а иныхъ без вести не бысть: тысячьского Кондрата, Ратислава Болдыжевича, Данила Мозотинича, а иныхъ много, богъ и весть, а пльскович такоже и ладожанъ». Как видим, и у русских потери были очень серьезные.

Особо возмущает летописца поведение князя-наместника Юрия, который в разгар сражения бежал с поля боя. Случай достаточно редкий среди русских князей, даже Мстислав Удатный поворотил коня и ударился в бега лишь тогда, когда монголы разгромили его полки и дружину. Поэтому и не удается понять летописцу смысл поступка наместника: «А Юрьи князь вда плечи, или переветъ былъ в немь, то богъ весть». Автор заявляет открытым текстом — я не знаю, почему князь убежал, а предатель он или просто трус, про то Бог ведает.

Теперь о том, почему новгородцы отказались продолжать битву. Можно, конечно, опять свалить все на демократические ценности и либерализм вечевиков, но дело в том, что в этот раз они были абсолютно правы. Ибо именно на новгородский полк пришелся самый страшный удар братьев-рыцарей, который они сдерживали, сколько могли, и благодаря этому невиданному упорству русское войско в конечном счете и одержало победу. Идти усталым и израненным воинам в бой, а тем более ночной, не было никакого смысла, о чем и было заявлено князьям: «Уже есть велми к ночи, еда како смятемся и побиемся сами». Вот в этом случае поведение новгородцев объяснимо и логично.

Теперь о тех последствиях, которые имела эта битва для враждующих сторон. Русское войско повернуло на Русь, где князья с дружинами разошлись по своим городам и волостям. За одним исключением. Псковский князь Довмонт со своими гриднями продолжил поход, огнем и мечом пройдясь по Ливонии: «И прошед горы непроходимаа, и иде на вируяны, и плени землю их и до моря, и повоева Поморье, и паки возвратився, и исполни землю свою множеством полона» (Житие Довмонта Псковского). «А князь Домант поиде в землю непроходимую, иде на вируяны и плени землю их до моря, и Поморие воева, возвратися с победою великою» (Пискаревский летописец). Хотя погром и грабеж области Виронии никак не мог оправдать тех колоссальных усилий, которые приложили новгородцы для организации похода на Раковор. Все жертвы оказались напрасны. Недаром великий князь Ярослав Ярославич, приехав в Господин Великий Новгород, пенял новгородцам за то, что «мужи мои и братья моя и ваша побита; а вы розъратилися с Немци» (Новгородская I летопись старшего извода).

Страшным было и другое. Сами того не желая, господа новгородцы спровоцировали объединение католической Прибалтики перед лицом внешней угрозы с востока. Резко обострится обстановка на псковско-ливонском порубежье, а уже на следующий год орден соберет огромное по своим меркам войско из 18 000 бойцов и всей этой мощью обрушится на Псков. Закономерный итог недальновидной политики.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница