Владимир. Москва 15—20 января 1238 г.
А татары пошли и захватили Москву, а князя Владимира, сына великого князя Юрия, взяли в плен. И пошли в несметной силе, проливая кровь христианскую, к Владимиру.
Тверская летопись
Сражение за Москву — это логическое продолжение Коломенской битвы, которые, на мой взгляд, необходимо рассматривать в едином контексте, поскольку большая часть разбитых рязанских и великокняжеских полков отступила именно в эту пограничную крепость Владимиро-Суздальской земли. Судя по всему, московское ополчение и остальные войска отступали через лесные дороги, пользуясь суматохой и неразберихой, которые творились у монголов из-за гибели Кюлькана, а вот князь Всеволод уходил другим путем По льду Москвы-реки он шел до ее слияния с Нерской, потом по льду Нерской до ее истоков, а затем по речке Сеньге до Клязьмы, на которой стоит Владимир-Суздальский. В любом другом случае Всеволод Георгиевич оказался бы в Москве вместе со своим младшим братом и воеводой Филиппом Нянькой, где и встретился бы снова с ордой, — но он ушел на Владимир, и его повторная встреча с монголами отложилась на более длительный срок.
Когда в Москве узнали о том, что остатки русской рати приближаются к городу, то князь с воеводой, понимая, что теперь осада неизбежна, начали действовать быстро и энергично. Московский Кремник — укрепленная часть города — был невелик, и потому часть небоеспособного населения просто спровадили из города во Владимир-Суздальский, чтобы было где разместить прибывающие войска. По приказу воеводы Филиппа подожгли посад, лишая тем самым монголов возможности разбирать дома и использовать их в своих целях, — клубы черного дыма поднялись над засыпанными снегом лесами, где затерялся маленький городок — последняя преграда на пути орды к великокняжеской столице. Стены и склоны Боровицкого холма поливали водой, стараясь как можно больше затруднить степнякам подходы к городским укреплениям — Москва была окружена рубленой стеной из сосновых бревен, боевые площадки которой были покрыты двухскатной кровлей. Над стеной возвышались бревенчатые башни, а единственный вход в Кремник вел через мощную надвратную вежу, выступавшую за линию городских стен. Укрепления города были починены, запасов оружия и продовольствия было вдоволь — времени, чтобы подготовиться к приходу монголов, у князя Владимира и воеводы Филиппа было предостаточно. К тому же теперь, с приходом ратников из-под Коломны, шансы на то, что удастся выдержать осаду, возрастали многократно, надо было лишь правильно выбрать тактику борьбы с врагом.
А вот для Батыя отступление русских войск в Москву создало настоящую проблему — вместо того чтобы идти по следам Всеволода прямо на Владимир, хан был вынужден повернуть тумены на городок, о котором он и слыхом не слыхивал. Рассчитывать на богатую добычу в такой глухомани тоже не приходилось, а потому решение о походе на эту порубежную крепость Владимиро-Суздальской земли принималось сугубо из стратегических соображений — оставлять в тылу боеспособные русские войска было очень опасно. О том, почему орда появилась у стен будущей столицы Руси не раньше 15 января, говорилось выше, здесь отмечу лишь тот факт, что к ее приходу и москвичи, и прочие русские ратники были полностью готовы к предстоящим боям.
Когда отступившие из-под Коломны воины стали появляться в городе, воевода Филипп сразу же начал расписывать их по десяткам и сотням, отводя каждому отряду определенный участок стены и назначая старших из своих личных дружинников. После того как Владимир Георгиевич и воевода опросили многих участников битвы под Коломной, то вывод был сделан один, и в принципе верный — за городские стены ни шагу, с врагом сражаться, только опираясь на городские укрепления. Когда князь Георгий полки соберет, один Бог знает, а вот то, что за Москвой сейчас открывается прямая дорога на столицу Суздальской земли, где войск никаких нет, это в Крем-нике знали все, от князя до простого ратника. А потому стоять надо было до последнего, ведь чем дольше орда будет прикована к стенам крепости, тем больше шансов на то, что князь Георгий успеет собрать рать в северных городах. А потому, когда 14 января в вечерних сумерках дозорные заметили немногочисленные монгольские разъезды, то об этом было немедленно доложено князю и воеводе — гул набата разбудил дремавшие под снегом леса, возвещая ратным людям, что враг, которого ждали, наконец-то пришел. Битва за Москву началась.
* * *
Защитники Кремника не спали всю ночь, при свете факелов вглядываясь во тьму и прислушиваясь к шуму и гулу, с какими подходила под городок орда. Когда же рассвело, то русские увидели, что крепость окружена плотным вражеским кольцом — ни войти, ни выйти. Вопреки правилу монголы не стали окружать Москву частоколом очевидно, Батый не предполагал, что столь незначительный населенный пункт окажет ему серьезное сопротивление, даже невзирая на наличие в городе крупных воинских сил. С другой стороны, хан мог и не знать, сколько в крепости воинов, и исходить из того, что разбитые полки могли уйти дальше на Владимир-Суздальский. Как и в случае с Рязанью, завоеватель не хотел вводить в бой осадную технику, рассчитывая захватить город одновременной атакой со всех сторон. Но и у руководителей обороны был свой план, как отразить врага, и главным его пунктом было — за крепостные стены ни ногой! Сражение под Коломной показало, как опасно вступать в битву с врагом на открытом пространстве, а потому Филипп Нянька и князь Владимир решили вести боевые действия лишь под защитой крепостных стен.
А монголы все утро занимались тем, что сколачивали лестницы, а как только они были готовы, загремели барабаны, и орда пошла на приступ — казалось, что темная волна нападавших вот-вот захлестнет Кремник. Но этого не произошло. Ливень стрел хлестнул со стен по наступающим степнякам, и целые ряды атакующих повалились на землю — прикрываясь щитами и навесами, нукеры упорно карабкались по склонам Боровицкого холма, надеясь достичь Кремника и оказаться вне зоны действия лучников. Добежав до бревенчатой стены, монголы приставили десятки лестниц и остервенело начали карабкаться наверх — на толпившихся внизу нукеров полетели камни и бревна, полилась кипящая смола и кипяток, а длинные лестницы, на которых гроздьями висели монгольские батыры, защитники Москвы отталкивали длинными шестами и рогатками. Там, где монголам удалось добраться до бойниц, русские ратники откладывали в сторону луки и брались за мечи и топоры — один за другим посыпались вниз с разрубленными черепами и рассеченными телами степные воины. Со всех сторон окружило Кремник лязгом железа и стали кольцо яростной битвы, лютая сеча гремела по всему периметру стен. Монгольские темники сменяли уставшие отряды, посылая в атаку свежие войска, но и русский воевода, используя то, что территория, которую защищают москвичи, невелика, а войск для того, чтобы ее удержать, у него достаточно, тоже посылал ратников на смену уставшим бойцам. На землю спустилась ночь, но сражение не затихало ни на минуту — при свете факелов разъяренные монголы продолжали с воем карабкаться на стены Москвы, тысячи тел валялись вокруг стен и башен, однако русские продолжали ожесточенно биться на боевых площадках, по-прежнему не пропуская врага в город. Наступило утро, но сражение продолжалось с прежней яростью, и пока успехи монголов выглядели более чем сомнительными — по приказу Батыя его воины натащили к угловой башне Кремника гору хвороста и дров, а затем попытались поджечь, но защитники забросали ее снегом и залили водой. Тогда под градом русских стрел степняки потащили к воротам таран, надеясь выбить их и через надвратную башню ворваться в город, — попытки защитников поджечь его зажженными стрелами успехом не увенчались, и к полудню он достиг ворот. Тяжелый удар в створы сотряс проездную башню до самого основания — сверху лили смолу, кидали зажженные факелы и пылающие головни, бросали бревна и камни, но окованное железом бревно продолжало наносить равномерные удары.
Под вечер второго дня створы ворот не выдержали и с треском развалились, открывая степнякам путь в город — ханская конница хлынула в темный зев надвратной башни, но с разбегу налетела на ощетинившийся копьями и рогатинами строй москвичей. Ратники без устали кололи и секли коней и всадников, завалив узкий проход телами людей и животных, — пробираясь через этот завал, пешие нукеры пытались вступить в схватку с защитниками ворот, но княжеские гридни их просто порубили топорами на длинных рукоятках. Прорваться в город снова не удалось, и монгольские полководцы поняли, что необходимо менять тактику — без осадной техники не обойтись. Штурм продолжился, а во вражеских станах всю ночь стучали топоры и визжали пилы — китайские инженеры приступили к сооружению метательных машин. А между тем и положение защитников было достаточно тяжелым, но не критическим — они по-прежнему удерживали весь периметр укреплений, хотя среди них и было очень много раненных от вражеских стрел. Небольшая площадь Кремника и достаточное количество войск пока позволяли воеводе Филиппу и князю Владимиру успешно отражать вражеский штурм, но как долго это будет продолжаться, пока никто не мог сказать. За ночь москвичам удалось починить ворота, и теперь все надежды хана были на китайских инженеров и камнеметы.
К середине третьего дня метательные машины монголов были собраны, и тяжелые камни полетели в сторону Москвы — пока это не наносило осажденным никакого урона, поскольку требовалось время для пристрелки. Но все резко изменилось, когда монголы пристрелялись, и на город обрушился град каменных ядер и горшков с нефтью. Каменные глыбы ломали крыши боевых площадок и десятками сносили как защитников, так и штурмующих, от страшных ударов сотрясались стены и башни, а в самом городе заполыхали пожары, которые часть ратников бросилась тушить. И князь, и воевода понимали, что теперь, когда половина города объята огнем, а стены вот-вот рухнут, они долго не продержатся, и есть только один шанс изменить положение — сделать вылазку и попробовать уничтожить камнеметы. Риск был очень велик — и Владимир, и Филипп Нянька знали, что потери будут страшные и невосполнимые, а вот монголы запросто смогут соорудить новые осадные орудия — благо лесов в округе избыток. Но и сидеть за стенами сложа руки тоже не имело смысла, поскольку в этом случае все становилось предельно ясно — как только рухнут стены, монголы войдут в город и просто задавят защитников числом. Тактика, которая была выбрана и предусматривала не вступать с ордой в полевое сражение, перестала быть действенной, и потому требовалось новое решение. И в итоге оно было принято.
Ночью распахнулись городские ворота, и воевода во главе личной дружины, княжеских гридней и отборных воинов атаковал монгольские тысячи в направлении осадных орудий. Построившись клином, стальная лавина закованных в доспехи всадников скатилась с Боровицкого холма и ударила по ничего не подозревавшим степнякам. Половина русских воинов мчалась в бой с факелами, чтобы сразу же, не теряя времени понапрасну, поджечь осадную технику. Боевой клич дружинников гремел над полем боя, их мечи десятками секли пеших монголов, которые пытались преградить путь бешено мчавшейся коннице. И степняки не устояли — не желая погибать под копытами лошадей, они бросились бежать, оставив на произвол судьбы метательные машины. Часть русских воев осталась ломать и поджигать камнеметы, другие же кинулись преследовать убегающих врагов — произошло то, чего и опасался воевода. Филипп Нянька кинулся вслед за увлеченными погоней гриднями, пытаясь их завернуть назад, но в азарте бешеной скачки его никто не слушал — и лишь когда впереди показались ряды отборных тургаудов хана, дружинники опомнились, но было уже поздно. Те, которые жгли и разрушали метательные орудия, уже уходили в крепость, остальные же вместе с воеводой были отсечены от Кремника и гибли в яростных схватках с монголами. Озверевшие гридни бились отчаянно, понимая, что живыми им не уйти, и потому стремились забрать с собой как можно больше врагов. Сражение закончилось лишь тогда, когда последний дружинник рухнул на залитый кровью снег, а израненного воеводу Филиппа на аркане притащили к Батыю. Ярость переполняла хана — осадные машины ярко полыхали в ночи, множество лучших тургаудов было порублено, но больше всего он гневался на бежавших с поля боя нукеров, которые опозорили честь монгольского воина. А потому расправа над главным виновником этого позора была страшной, и на глазах Батыя палачи стали медленно рубить руки и ноги бесстрашному воеводе, но бешенство буквально клокотало в завоевателе, и по его приказу нукеры раскидали окровавленные обрубки тела по всему полю. Вновь в монгольских станах стучали топоры и визжали пилы, снова китайские инженеры занимались сборкой новых машин, а тумены продолжали штурмовать ставшие неприступными стены Москвы.
Снова наступило утро, и снова орда не сумела прорваться в Крем-ник, и по-прежнему кипела на стенах отчаянная рукопашная схватка. В полумраке, под деревянной кровлей, прикрывающей от стрел боевые площадки, русские ратники лупили нукеров кистенями и шестоперами, рубили мечами и топорами, резали засапожными ножами. Мертвые тела ханских воинов скидывали вниз, ручейки крови стекали по деревянным лестницам, ведущим на городские стены. Сотни раненых и покалеченных степняков медленно тянулись в свои станы, но новые тысячи монголов неудержимой лавиной продолжали надвигаться на Боровицкий холм. Несколько камнеметов китайцам удалось соорудить довольно быстро, и снова каменный град обрушился на городские стены, а монголы продолжали собирать новые машины и вводить их в бой по мере готовности. Князь Владимир и уцелевшие начальные люди все это видели, но помешать уже не могли — слишком много воинов полегло во время предыдущей вылазки, и теперь у русских просто не хватало сил. А потому решили сражаться в городской черте столько, на сколько хватит сил и воинского умения. Всю ночь вражеские метательные машины крушили и ломали стены, зарево пожарищ озаряло окрестные леса, но Москва по-прежнему сражалась, сдерживая страшный натиск монгольской орды. Потери защитников росли с катастрофической быстротой, ибо противопоставить осадной технике врага они ничего не могли, а покинуть стены и укрыться от вражеских метательных снарядов тоже не представлялось возможным — оставленный без прикрытия участок тут же захватили бы ханские тургауды. А потому защитники города сражались и умирали там, где их поставили князь и воевода.
На пятый день к полудню с грохотом рухнула разбитая каменными ядрами стена, и тысячи степняков устремились к пролому — навстречу им со своей личной дружиной бросился князь Владимир. Перегородив пролом большими, в рост человека, красными щитами, гридни посекли первую волну нападавших и отбросили их назад, но за первой волной накатила вторая, и сеча возобновилась. На помощь князю спешили ратники с других участков обороны, но монголы воспользовались этим, и в некоторых местах им удалось закрепиться на стене, и они стали спускаться внутрь города. Накренившись, начала заваливаться и наконец рухнула одна из угловых башен — сразу в образовавшуюся брешь хлынули свежие сотни ханских воинов.
Полем боя стала пылающая Москва — рубились на стенах и в проломе, на узких улицах и во дворах усадеб, страшная рукопашная схватка разливалась по всему городу. Ударив с тыла по отряду ратников, которые защищали надвратную башню, нукеры вырезали всех, и монгольская лавина, хлынув в ворота неудержимым потоком, затопила Кремник. Владимир Георгиевич и немногие уцелевшие гридни с трудом сумели прорваться к княжескому терему и едва успели захлопнуть за собой ворота — на улице появились монгольские всадники. А на городской стене продолжало греметь сражение, и хоть монголы атаковали ее теперь с двух сторон, русские продолжали отчаянно отбиваться от навалившегося на них врага. Под тесовой кровлей боевых площадок бойцы беспощадно резали друг друга, лужи крови хлюпали под ногами сражающихся, а мертвые тела одно за другим скатывались вниз по деревянным лестницам. Но княжеских воинов становилось все меньше и меньше, а степняки продолжали непрерывным потоком карабкаться на городские укрепления, и вскоре битва на крепостной стене затихла — пали все защитники. Из ратников, которые сражались у пролома, не уцелел никто — окруженные со всех сторон, они там и полегли под тысячами вражеских стрел.
Выбив бревном ворота княжеского терема, монголы ринулись во двор — на крыльце в окружении десятка гридней стоял князь Владимир, вытащив из ножен мечи, они готовились дорого продать свои жизни. Степняки ринулись вверх по ступенькам, князь и дружинники рубили мечами без устали, и нукеры один за другим валились с крыльца на окровавленный снег. Несколько лучников, сидя на конях, меткими выстрелами выбивали телохранителей князя, но и оставшись один, Владимир продолжал отчаянно рубиться, пока враги не навалились на него со всех сторон. Скрутив князя сыромятными ремнями, его вытащили во двор, сотник набросил пленнику на плечи аркан и погнал коня по улицам Москвы, стремясь как можно скорее доставить Батыю почетную добычу. Некоторое время Владимир бежал за ним, потом за городом споткнулся и упал, а монгол продолжал гнать коня к ханской ставке, волоча по снегу на аркане пленного русского князя.
* * *
«В ту же зиму взяли татары Москву, и воеводу убили Филиппа Няньку за правоверную христианскую веру, а князя Владимира, сына Юрия, взяли в плен. А людей избили от старца до грудного младенца, а город и церкви святые огню предали и все монастыри и села сожгли, и, захватив много добра, ушли» (Лаврентьевская летопись). Как видно из этого известия, монголы, разъяренные отчаянным сопротивлением, устроили в крепости страшную бойню, перебив все оставшееся население. За время осады были сожжены все окрестные села и деревни, а потом была выжжена дотла и сама Москва. Факт яростной обороны незначительной пограничной крепости, которая неожиданно для всех задержала продвижение орды на столь длительный срок, зафиксировал даже Рашид ад Дин. Он указал, что царевичи — Чингисиды — «сообща в пять дней взяли также город Макар и убили князя этого города по имени Улайтимур». Многие отечественные исследователи отождествляют «город Макар» с Москвой, а князя Улайтимура с Владимиром Георгиевичем — на мой взгляд, это так и есть, если исходить из того, что перед этим персидский историк описал битву под Коломной, а после штурм Владимира-Суздальского. В то же время Рашид ад Дин недаром отметил, что взять Москву монголы смогли только совместными усилиями — настолько велик там был накал борьбы. И в первую очередь подобное длительное противостояние могло быть обусловлено только тем, что в маленькой крепости было достаточное количество войск, а также верно выбранной тактикой обороны. Победа была достигнута монголами главным образом благодаря своему техническому превосходству — метательным машинам осаждавших защитники ничего не могли противопоставить. С другой стороны, вводить в дело весь свой осадный парк у монгольских полководцев не было нужды — размеры Кремника были невелики, и небольшого количества метательных орудий было вполне достаточно. Пока городские укрепления были целы, русские ратники успешно отражали все вражеские атаки, но как только в стенах появились проломы, то руководителям обороны пришлось менять тактику борьбы с врагом, и вот тогда численное превосходство монголов сыграло свою роль.
Но дело в том, что история обороны Москвы от монгольской орды — это не просто сидение за стенами, а именно активная оборона, когда защитники делали вылазки против неприятеля. В «Скифской истории» А. Лызлова об этом сказано достаточно ясно: «Сущие же во граде христиане много противишася им, биющеся изходя из града, обаче не могоша отбитися им до конца». Там же указывается на размах и ярость пятидневной битвы за будущую столицу Руси: «Окаянный же Батый прииде со многим воинством под Москву, и облеже ю: начат крепко ратовати». Еще раз отмечу — столь ожесточенное сопротивление могло быть только при условии, что в распоряжении руководителей обороны были достаточные силы, а взяться они могли только в одном случае — после отступления в Москву русских полков из-под Коломны. Но есть еще одно письменное свидетельство, и, на мой взгляд, достаточно серьезное, которое подтверждает версию о том, что защитники Москвы не отсиживались в обороне. Речь идет о листах, которые были позднее вклеены в текст Никаноровской летописи, на которых, как отметил академик А.А. Шахматов, «имеются выписки, сделанные по-русски, частью по-латыни, из других летописных сводов рукою едва ли не одного из академиков XVIII в.».
Шахматов охарактеризовал эти записи как выписки из летописей, которые сделал Иоганн-Вернер Паус, немецкий ученый и магистр философии Иенского университета, который приехал в Россию в 1701 г. при Петре I. Вполне возможно, что ученому немцу удалось разыскать старинную русскую летопись, выписки из которой он и вставил в текст Никаноровской, в которой ничего не сообщалось о нашествии Батыя. У Татищева эти сведения отсутствуют, скорее всего, по причине того, что сама летопись к этому времени могла быть утрачена, но подозревать Пауса в фальсификации у нас нет оснований. По меткому замечанию профессора А.Д. Горского: «Допустить же, что Паус, которому было не чуждо свойственное части немецких ученых, находившихся на службе в Петербургской академии, пренебрежительное отношение к русским, «сочинил» известие, столь ярко показывающее героизм защитников Москвы, невозможно». Ну а теперь сам текст: «Татарове приидоша оттуды под град Москву и нача в него бити непрестанно. Воевода же Филипъ Нянскинъ всяде на конь свои и все воинство его с нимъ, и тако прекрепи лице свое знаменьем крестным, оттвориша у града Москвы врата и воскрича вси единогласно на Татаръ. Татарове же, мняще велику силу, убояшася, нача бежати и много у них побито. Царь же Батый паче того с великою силою наступи на воеводу и жива его взяша, разсече его по частемъ и расбросаша по полю, град же Москву созже и весь до конца разорил, людей же всехъ и до младенецъ посекоша». Все понятно и логично — желая уничтожить вражеские метательные машины, которые крушили стены, воевода делает вылазку и погибает. В том, что именно Филипп Нянька возглавил атаку, нет ничего удивительного — не молодому же князю вести в бой войска на решающее столкновение с монголами, от которого зависит дальнейшая судьба города! И именно поражение этого отряда и гибель воеводы привели к тому, что город пал в этот же день, поскольку потери оказались невосполнимы. Ну а в том, что хан зверски расправился с попавшим в плен командиром гарнизона, сомнений быть не может, поскольку эта была давняя монгольская традиция — достаточно вспомнить судьбу Иналчик Каирхана, который руководил обороной Отрара в 1219—1220 гг. от полчищ Чингисхана Доблестного кипчака по личному приказу Чингиса схватили живым и доставили к монгольскому владыке, а потом казнили зверским способом — залили в горло расплавленный свинец. И еще одно подтверждение того, что москвичи встали насмерть перед ордой, мы находим у персидского историка Джувейни, когда он рассказывает о штурме города М. к. с., который историки считают Москвой. Из этого сообщения мы видим, что осада действительно затянулась и в итоге монголы были вынуждены применить метательные машины: «Царевичи сообща окружили город с разных сторон... а потом, против стен его выставили метательные орудия. Через несколько дней они оставили от этого города только имя его».
Битва под Коломной и сражение за Москву — ключевые моменты похода Батыя на Северо-Восточную Русь, и поражение русских войск в этих боях в значительной степени предопределило дальнейшее развитие событий. Героизм русских воинов, защищавших свою столицу на стенах Москвы, сомнений не вызывает — лишь с их гибелью путь врагу на стольный город Владимиро-Суздальской земли был открыт.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |