«Татарский след» московских тысяцких Вельяминовых
События, предшествовавшие Куликовской битве, в литературе принято рассматривать, как правило, с масштабным обобщением происходившего на Руси, в Орде и Литве в 60—70-х годах XIV в. Но при этом иногда растворяются детали, которые являются отнюдь не лишними при составлении общей картины кануна Куликова поля.
Один из таких сюжетов связан с московскими внутриполитическими делами, которые имели и внешнеполитический выход. Речь в данном случае идет об отношениях князей-Калитовичей с московскими тысяцкими.
В литературе они преимущественно трактуются как борьба за власть между московскими боярскими группировками, а также между князьями и боярами-тысяцкими. В конечном итоге, упраздняя институт тысяцких, верх одерживают князья. Здесь ряд ученых видит одновременно и победу княжеской власти как монархического института над тысяцкими как представителями сохранявшейся вечевой стихии.1
Но в этом внутримосковском княжеско-тысяцком противостоянии замечается и несколько иной уклон, выводящий нас на ордынскую тематику. В целом, и о таком повороте дела писалось, но в контексте более широком, без особой акцентации.2 Вместе с тем, выделение этого вопроса в самостоятельную плоскость позволяет уточнить некоторые обстоятельства, предшествовавшие Куликовскому сражению. Однако для этого необходимо вернуться на два десятилетия назад.
Под 1356 годом ряд летописей помещает следующее известие. «Тое же зимы на Москве вложишеть дьяволъ межи бояръ зависть и непокорьство, дьяволимъ наоучениемь и завистью оубьенъ бысть Алексии Петрович[ь] тысятьскии месяца февраля въ 3 день, на память святаго отца Семеона Богоприемьца и Анны пророчици, въ то время егда заоутренюю благовестять, оубиение же его дивно некако и незнаемо, аки ни отъ ко [го] же, никимь же, токмо обретеся лежа на площади». Сообщаются и некоторые обстоятельства убийства московского тысяцкого Алексея Петровича Хвоста: «Неции же рекоша, яко втаю светъ сотвориша и ковъ коваша нань и тако всехъ общею доумою, да яко же Андреи Боголюбыи отъ Кучьковичь, тако и сии отъ своеа дроужины пострада». Наконец, следует и недвусмысленный намек на заговорщиков и исполнителей преступления: «Тое же зимы по последьнемоу поути болшии бояре Московьскые того ради оубииства отъехаша на Рязань съ женами и зъ детьми».3 Статья 1358 г. Никоновской летописи уже называет их имена, связывая с деятельностью московского князя: «Князь велики Иванъ Ивановичь, внукъ Даниловъ, прииде изо Орды, и перезва къ себе паки дву бояриновъ своихъ, иже отъехали были отъ него на Рязань, Михайло и зять его Василей Васильевичь».4 Л.В. Черепнин замечает, что последний, «как можно думать, — Вельяминов, бывший тысяцкий Семена Ивановича».5
Сравнивая приведенную летописную информацию с текстом договорной грамоты Семена с братьями (датируемую 1350—1351 гг.), Л.В. Черепнин предлагает понимать «характер боярских интриг как соперничество сторонников ордынской ориентации, — с одной стороны, сближения с Литвой — с другой за руководство военными силами Московского княжества».6 Не случайным было и бегство Василия Вельяминова именно в Рязань, ибо «Рязанская земля была тесно втянута в орбиту влияния, с одной стороны литовского, с другой — ордынского».7
Таким образом, пребывание и деятельность на посту московского тысяцкого прямым образом можно связывать с внешнеполитической ориентацией правящего московского князя. Известно, что Семен Иванович проводил политику в интересах Орды,8 а «близкий ко двору князя Ивана Ивановича» боярин Алексей Петрович Хвост был «противником военно-политического руководства со стороны князя Семена Ивановича» и, не будучи еще тысяцким, но «пользуясь покровительством князя Ивана Ивановича, вел интриги против его старшего брата».9 При Семене Ивановиче тысяцким был известный по договорной грамоте Василий. «Надо думать, — полагает Л.В. Черепнин, — что это Василий Васильевич Вельяминов».10
Однако, «после смерти в 1353 г. Семена Алексею Петровичу удалось восстановить свое положение.11 В 1357 г., как видно из летописного известия о его насильственной смерти, он был тысяцким. Можно предполагать, что в своей борьбе за власть Алексей Петрович находил опору в среде горожан, чему не могла не содействовать его оппозиция политическим мероприятиям покойного князя Семена Ивановича, в интересах Орды усиливавшего налоговый гнет».12
Таким образом, Алексей Петрович Хвост был противником проордынской политики московских князей, Василий Васильевич Вельяминов, напротив, ее сторонником. Л.В. Черепнин попытался и более широко подойти к вопросу: «составить представление о расстановке сил среди московского боярства». Для этого он разделил его на две группы (своеобразные «партии»). «Группа Алексея Хвоста проводила курс на укрепление Московского княжества, усиление его военных сил и постепенное освобождение его политики от опеки Орды. Группа Василия Васильевича Вельяминова, бывшего тысяцким при князе Семене, надо думать, отстаивала линию подчинения Орде и была против активизации внешней политики Московского княжества».13
После гибели Хвоста, оставшись без весомой опоры, Иван Иванович был вынужден смириться с ситуацией: после поездки в Орду он «решил действовать в соответствии с ордынской политической ориентацией своего предшественника».14 При этом, как мы видели, Василий Вельяминов был возвращен из рязанского изгнания. Должность тысяцкого возвратилась в клан Вельяминовых еще без малого на двадцать лет.15
Итак, тысяцкие Вельяминовы — явные сторонники курса на сближение с Ордой. Почему? Видимо, исходя не только из политических16, но и своих торгово-экономических интересов, т. е. прямой клановой выгоды.17 Такое объяснение, как нам представляется, подтверждают события уже середины-второй половины 70-х годов.
В сентябре 1374 г. «преставися на Москве последнии тысяцькыи Василии Василиевъ сынъ Велиаминовича».18 В следующем 1375 г. «съ Москвы о великомъ заговении (5 марта.19 — Ю.К.) приехалъ въ Тверь къ великому князю Михаилу Иванъ Василиевич[ь] да Некоматъ на христианьскую напасть20 на Федорове неделе послалъ ихъ въ Орду, а после ихъ о средокрестии поехалъ въ Литву и тамо пребывъ въ Литве мало время приехалъ въ Тферь».21 Никоновский свод поясняет, что один из бежавших — «Иванъ Васильевъ сынъ тысяцкаго, внукъ Васильевъ, правнукъ Веньаминовъ».22
Конечно, Иван Васильевич Вельяминов ушел в Тверь обиженный и недовольный тем, что не был провозглашен новым тысяцким, т. е. по политическим мотивам.23 Но упоминание его компаньона — Некомата — дает нам возможность выдвинуть и другие предположения его ухода из Москвы.24
«Некомат — личность несколько загадочная», — писал Г.М. Прохоров, верно полагая, что «из его прозвища следует, что он был связан с городом Сурожем (Сугдеей, Судаком) — итальянской торговой колонией в Крыму».25 Оставляя в стороне этническое происхождение Некомата,26 отметим, что «Гости-сурожане» представляли собой на Руси прежде всего верхушку международного купечества. Важное наблюдение приводил В.Е. Сыроечковский, писавший, что «торговые связи Москвы с итальянскими колониями, по всей вероятности, создались в XIV в. и были следствием ее золотоордынских связей».27 Отсюда и отмечаемая не без основания рядом ученых и причастность их к дипломатическому делу.28
Возвращаясь к Некомату отметим, что, по Г.М. Прохорову, в условиях наступившего «розмирья» Москвы с «Мамаевой ордой», он «должен был терпеть большие убытки».29 Видимо, поэтому он и пустился в бега, уповая на большую покладистость тверского князя.30
Далее события разворачиваются стремительно. «Едва ли не в день прибытия перебежчиков в Тверь, 5 марта, князь Михаил послал их в Орду к Мамаю, а сам "после их о средокрестии (т. е. в середине великого поста, 25 марта) поехал в Литву". Какие-то новости, принесенные Иваном Вельяминовым и Некоматом Сурожанином великому князю Михаилу Александровичу, подействовали на него так, что он тут же связался с татарами и обратился к Литве. Дальнейшие события показывают, что новостью этой было обещание Мамая дать ярлык на великое княжение Владимирское, которым владел тогда Дмитрий Иванович Московский, ему, тверскому князю Михаилу».31
Ряд ученых думают также как и Г.М. Прохоров. Но, судя по скорости принятия и выполнения решений, прибытие беглецов в Тверь для князя Михаила Александровича не было неожиданностью. Скорее всего, их появление здесь и дальнейшие действия были тайно оговорены заранее. Тем более, связанные с повышением статуса тверского князя, что не решается в одночасье. Однако, в данном случае нас интересуют не княжеские дела,32 а сам факт отъезда сына московского тысяцкого со своим подельником в Мамаеву орду.
«Потомъ тогды же месяца иуля въ 13 приехалъ Некоматъ изъ Орды съ бесерменьскою лестию съ послом съ Ажихожею во Тферь ко князю къ великому къ Михаилу съ ярлыки на великое княжение и на великую погыбель христианьскую граду Тфери33. И князь великии Михаило, има веру льсти бесерменьскои, ни мало не пождавъ, того дни послалъ на Москву ко князю къ великому Дмитрию Ивановичю, целование крестное сложилъ, а наместники послалъ въ Торжекъ и на Углече поле ратию».34
Новое княжеское столкновение было первым следствием удовлетворения властных амбиций Ивана Васильевича. Впрочем, сам виновник на Русь не возвратился, оставшись в Орде. Об этом свидетельствует Никоновская летопись, правда, обращаясь чуть к более поздним (1378 г.) событиям и называя Ивана Вельяминова тысяцким: «бе бо тогда Иванъ Васильевичь тысяцкий во Орде Мамаеве, и много нечто нестроениа бысть».35 Возможно, что «Мамай имел такого знающего консультанта, как Иван Васильевич Вельяминов», — отметил Г.М. Прохоров.36 Что же касается «нестроений», то, очевидно, имеются ввиду и загадочные события, произошедшие в 1378 г.37
«Того же лета, егда бысть побоище на Воже съ Бегичемъ, изнимаша на тои воине некоего попа отъ Орды пришедша Иванова Василиевича и обретоша у него злыхъ зелен лютыхъ мешокъ, и изъпрашавше его и много истязавше, послаша его на заточение на Лаче озеро, идеже бе Данило Заточеникъ».38 Один из списков Устюжских летописей уточняет и добавляет это сообщение Рогожского летописца: «На том же побоищи изымали попа рускаго, от Орды пришедша, и обретоша у него мех лютаго зелья. И посла его князь великии в заточенье на Лачь озеро в Каргополе, а мех з зелием сожгоша».39
Г.М. Прохоров прокомментировал это так: «В это лето напомнил о себе Иван Васильевич Вельяминов. Из мамаевой Орды он послал в Московскую Русь своего доверенного человека, некоего попа. Того схватили и обнаружили у него "злых зелеи лютых мешок". Боярин-эмигрант хотел кого-то отравить? Попа, "много истязаете", сослали на Лаче озеро, "иде же бе Данило Заточеник". Неизвестно, что у него выпытали».40 Действительно, какое-либо рациональное объяснение дать этому трудно. Вызывает некоторое удивление лишь относительно мягкое великокняжеское наказание — ссылка в Каргополь.41
Иное ждало его «сюзерена» — Ивана Васильевича Вельяминова. Всего через год — в 1379 г. «месяца августа въ 30 день на память святаго мученика Филикса, въ вторникъ до обеда въ 4 часъ дни оубиенъ бысть Иванъ Василиевъ сынъ тысяцького, мечем потятъ бысть на Кучкове поле оу града оу Москвы повелениемъ князя великаго Дмитриа Ивановича».42
Как обычно, более пространную информацию дает Никоновский свод. Оказывается, «того же лета поиде изъ Орды Иванъ Васильевичь тысяцкий и, оболстивше его и преухитривъше, изымаша его въ Серпухове и приведоша его на Москву».43
Каковой могла быть цель возвращения Вельяминова? С.Б. Веселовский отмечал, что он «пробирался, вероятно, в Тверь».44 «Если действия Вельяминова и на этот раз, как четыре года назад, отвечали политическим задачам Мамая, то Вельяминов, очевидно, должен был как-то способствовать ... востановлению подчинения Руси Орде».45 В этой связи Г.М. Прохорову возразил А.А. Горский: «Остается неясным, как это мог осуществить человек, изменивший московскому князю; очевидно, что посылка Вельяминова была антимосковской акцией».46
Что же касается гибели Ивана Вельяминова, то историки обычно отмечают, что это, во-первых, была первая публичная казнь в России, во-вторых, что с казнью последнего представителя рода тысяцких Вельяминовых укрепляется княжеская власть. Все это так. Но нет ли всей этой прослеженной нами более чем двадцатилетней вельяминовской эпопее другого объяснения? Не в татарских ли симпатиях тысяцких Вельяминовых кроется крах московских тысяцких?47 Не субъективное ли стечение обстоятельств привело к ликвидации существовавшего на Руси не одно столетие института тысяцких, к ослаблению традиционного земского строя в целом?
Казнен Иван Васильевич был как раз за связь с Ордой: в ней он жил последние годы, оттуда засылал «некоего попа» с «зельем». Из Орды его и выманили, поймав в Серпухове,48 видимо, когда он тайно направлялся в Москву.
Накануне решающих событий, к которым готовилась Русь, вряд ли интриги, приведшие к откровенному предательству могли найти поддержку. Этим обстоятельством и воспользовался Дмитрий Иванович и его окружение, ликвидируя и институт тысяцких и физически самих потенциальных наследников тысяцкой структуры.49
Летописец так отреагировал на эти события: «На многи убо сатана сыны человеческиа изначала простре сети своя злодейственыа, и презорьство и гордости и неправды всели въ нихъ, и научи ихъ другъ на друга враждовати и завидети и властемъ не покарятися». Не молчал и народ: «И бе множество народа стояще, и мнози прослезиша о немъ и опечалишася о благородстве его и о величествии его».50 Но не более... Русь стояла на пороге новых испытаний.51
Примечания
1. Черепнин Л.В. 1) Русские феодальные архивы XIV—XV веков. Ч. 1. М.; Л., 1948. С. 20—23 и др.; 2) Образование Русского централизованного государства в XIV—XV веках. Очерки социально-экономической и политической истории Руси. М., 1960. С. 436—437, 546—548, 576—577, 586; Тихомиров М.Н. Средневековая Москва в XIV—XV веках. М., 1957. С. 170—174; Веселовский С.Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. М., 1969. С. 213—218; Скрынников Р.Г. Государство и церковь на Руси XIV—XVI вв. Подвижники русской церкви. Новосибирск, 1991. С. 24—31; Фроянов И.Я. О возникновении монархии в России // Дом Романовых в истории России. СПб., 1995. С. 32—36; Михайлова И.Б. Бояре Северо-Восточной Руси во второй половине XIII—XIV веках (к вопросу об изменении социально-политической структуры общины в условиях татаро-монгольского ига) // Историческое познание: традиции и новации. Материалы международной теоретической конференции. Ч. 1. Ижевск, 1996. С. 274—276; Алексеев Ю.Г. У кормила Российского государства. Очерк развития аппарата управления XIV—XV вв. СПб., 1998. С. 19—20; Кривошеев Ю.В. Русь и монголы. Исследование по истории Северо-Восточной Руси XII—XIV вв. СПб., 1999. С. 332—335; Хорошкевич А.Л. Московское княжество в XIV в. Некоторые особенности развития // Куликово поле. Исторический ландшафт. Природа. Археология. История. В 2 т. Т. 2. Тула, 2003. С. 173.
2. Черепнин Л.В. 1) Русские феодальные архивы XIV—XV веков. Ч. 1. С. 22, 23 и др.; 2) Образование Русского централизованного государства в XIV—XV веках. Очерки социально-экономической и политической истории Руси. С. 546—548; Борисов Н.С. Русская церковь в политической борьбе XIV—XV веков. М., 1986. С. 81; Скрынников Р.Г. Государство и церковь на Руси XIV—XVI вв. Подвижники русской церкви. С. 27—31.
3. ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. Рогожский летописец. М., 2000. Стб. 65. — Никоновская летопись добавляет при этом, что «бысть мятежь велий на Москве того ради убийства» (ПСРЛ. Т. X. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью. М., 2000. С. 229).
4. ПСРЛ. Т. X. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью. С. 230.
5. Черепнин Л.В. Русские феодальные архивы XIV—XV веков. Ч. 1. С. 22.
6. Там же. — В другой работе Л.В. Черепнин развил эти соображения: «это недовольство выразилось, вероятно, во-первых, в критике московского правительства за его стремление удовлетворить денежные запросы Орды, что приводило к отягощению поборами русского населения (прежде всего горожан). Во-вторых, по всей вероятности, оппозиционным боярством ставился вопрос относительно того, что великий князь неумело руководит военными силами и это приводит его к подчинению всем требованиям Орды и вообще к пассивности в области внешней политики» (Черепнин Л.В. Образование Русского централизованного государства в XIV—XV веках. Очерки социально-экономической и политической истории Руси. С. 546).
7. Черепнин Л.В. Русские феодальные архивы XIV—XV веков. Ч. 1. С. 22—23. Л.В. Черепнин также замечал, что «вероятно, у московских и рязанских бояр был предварительный сговор» (Черепнин Л.В. Образование Русского централизованного государства в XIV—XV веках. Очерки социально-экономической и политической истории Руси. С. 547).
8. Явно сгущая краски, Г.В. Вернадский писал, что он «раболепствовал перед ханом, как и его отец» (Вернадский Г.В. Монголы и Русь. Тверь; М., 1998. С. 212).
9. Черепнин Л.В. Русские феодальные архивы XIV—XV веков. Ч. 1. С. 21.
10. Там же. — По С.Б. Веселовскому это другой Вельяминов — Василий Протасьева, отец Василия Васильевича (Веселовский С.Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. С. 213).
11. С.Б. Веселовский пишет, что это произошло раньше, когда он «в 1347 г. ездил с Андреем Кобылой, по поручению великого князя Семена, в Тверь к великому князю Александру за его дочерью, невестой великого князя. После этого он был пожалован в тысяцкие...» (Веселовский С.Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. С. 244).
12. Черепнин Л.В. Образование Русского централизованного государства в XIV—XV веках. Очерки социально-экономической и политической истории Руси. С. 547.
13. Там же. С. 547—548.
14. Черепнин Л.В. Русские феодальные архивы XIV—XV веков. Ч. 1. С. 23. Ср.: Веселовский С.Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. С. 215.
15. Их предок — Протасий Федорович — был московским тысяцким еще при Иване Калите (Веселовский С.Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. С. 212).
16. «Надо полагать, что исключительное положение тысяцких в Москве определялось именно должностью, местом в структуре управления...» (Алексеев Ю.Г. У кормила Российского государства... С. 19).
17. Вельяминовы являлись и крупными землевладельцами, что отмечается актовым материалом (Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV—XVI вв. М.; Л., 1950. С. 27). См. также: Кучкин В.А. Договорные грамоты московских князей XIV века: внешнеполитические договоры. М., 2003. С. 208; Веселовский С.Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. С. 220—223.
18. ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. Рогожский летописец. Стб. 108.
19. Прохоров Г.М. Повесть о Митяе: Русь и Византия в эпоху Куликовской битвы. Л., 1978. С. 34, прим. 17. Э. Клюг дает другую дату — 4 марта (Клюг Э. Княжество Тверское (1247—1485 гг.). Тверь, 1994. С. 242, прим. 87; см. также: Кучкин В.А. Договорные грамоты московских князей XIV века: внешнеполитические договоры. С. 218).
20. Согласно Московскому своду — «на крестьянскую пагубу» (ПСРЛ. Т. XXV. Московский летописный свод конца XV века. М., 2004. С. 190). Софийская первая летопись комментирует здесь так: «Се же писах то[го] ради, понеже оттоле възгореся огнь» (ПСРЛ. Т. VI. Вып. 1. Софийская первая летопись старшего извода. М., 2000. Стб. 445).
21. ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. Рогожский летописец. Стб. 109—110.
22. ПСРЛ. Т. XI. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью. М., 2000. С. 22.
23. Борзаковский В.С. История Тверского княжества. Тверь, 1994. С. 162; Вернадский Г.В. Монголы и Русь. С. 260; Черепнин Л.В. Образование Русского централизованного государства в XIV—XV веках. Очерки социально-экономической и политической истории Руси. С. 576; Веселовский С.Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. С. 216; Алексеев Ю.Г. У кормила Российского государства... С. 20.
24. «Позиция Некомата была типичной для наиболее богатых купцов, имевших дело с Крымом. Некоторые бояре тоже сомневались в мудрости политики князя Дмитрия Ивановича. Один их них, Иван Вельяминов ... бежал с Некоматом. Безусловно, были и другие, кто, оставаясь лояльными князю Дмитрию Московскому, не одобряли его действий» (Вернадский Г.В. Монголы и Русь. С. 262—263). Думается, что Г.В. Вернадский преувеличивал значение и влияние купечества на принятие политических решений московскими князьями. — С.Б. Веселовский считает, что во всей этой интриге виноват «Брех Некомат». «Некомат был богатым человеком, имел в Московском княжестве вотчины и по своей профессии сурожанина-гостя знал хорошо дороги в Орду и в Крым, с которыми постоянно поддерживал деловые связи. Своими речами и предложением помощи в Орде Некомат соблазнил Ивана Васильевича на дерзкое предприятие — вмешаться в борьбу тверского князя Михаила с московским князем за великокняжескую власть» (Веселовский С.Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. С. 217).
25. Прохоров Г.М. Повесть о Митяе; Русь и Византия в эпоху Куликовской битвы. С. 32; Вернадский Г.В. Монголы и Русь. С. 260.
26. Об этом см.: Прохоров Г.М. Повесть о Митяе: Русь и Византия в эпоху Куликовской битвы. С. 33—34.
27. Сыроечковский В.Е. Гости-сурожане. М.; Л., 1935. С. 18.
28. Там же. С. 25—26; Преображенский А.А., Перхавко В.Б. Купечество Руси. IX—XVII века. Екатеринбург, 1997. С. 105—106.
29. Прохоров Г.М. Повесть о Митяе... С. 34. — «Можно не сомневаться в том, что Некомат имел сторонников среди купеческих кругов и что затронуты были крупные купеческие интересы, по нашему предположению, интересы гостей, торговавших с Сурожем, для которых поддержание мира с Золотой Ордой было делом чрезвычайно важным, так как дорога из Москвы к Черному морю шлапо золотоордынской территории» (Тихомиров М.Н. Средневековая Москва в XIV—XV веках. С. 173). «Видимо, реформа (ликвидация института тысяцких. — Ю.К.) задевала и интересы крупнейшего купечества», — обобщая ситуацию, пишет А.Л. Хорошкевич (Хорошкевич А.Л. Московское княжество в XIV в. Некоторые особенности развития. С. 173). Все это могло быть, но ведь никто, кроме Некомата, никуда больше не уехал.
30. По Э. Клюгу «купца Некомата могла привлечь в Тверь ключевая географическая позиция этого города и хорошие связи с Литвой» (Клюг Э. Княжество Тверское (1247—1485 гг.). С. 210).
31. Прохоров Г.М. Повесть о Митяе. С. 34—35. — Более детально эту ситуацию в свое время рассмотрел В.С. Борзаковский: «Иван Васильевич был человек, обращавшийся в тогдашнем московском боярском кругу, и потому мог знать такие обстоятельства, которые другим были неизвестны. Он мог знать и о какой-либо думе Московского князя и его бояр относительно орды, мог также слышать о каких-либо требованиях Мамая. Все это Иван Васильевич мог передать Тверскому князю и притом в преувеличенном виде. Кроме того в Москве тогда проживал Кашинский князь, Василий Михайлович, только что перед тем бежавший из Твери в Москву; конечно он явился к Дмитрию Ивановичу не с какими-либо дружелюбными замыслами относительно Тверского князя, а без сомнения в Москве жаловался на Михаила и против него просил себе защиты у Дмитрия: может быть, даже Дмитрий его и обнадежил. И это мог передать Иван Вельяминов Тверскому князю. Трудно объяснить, почему Некомат сурожанин также удалился в Тверь; но про него можно предположить, что он, как торговец южными товарами, мог бывать и в орде, и в домах московских бояр; а может быть, даже и у самого Московского князя, следовательно он также мог кое-что слышать и знать, а потом и передать Тверскому князю. Видно только, что они, приехавши в Тверь, и перетревожили и обнадежили Михаила Александровича, потому что последний сейчас же начинает думать о новой войне и хлопотать о союзе против Москвы» (Борзаковский В.С. История Тверского княжества. С. 162). — Позже, в начале XX в., по этому вопросу имела место и «заочная» дискуссия между М.А. Дьяконовым и В.Е. Сыроечковским. «Видя в Некомате-сурожанине одного из представителей такого купечества (обладавшего "известным капиталом в его денежной форме". — Ю.К.), М.А. Дьяконов предполагает, что помощь Некомата тверскому князю в деле добычи великокняжеского ярлыка в Орде заключалась в финансировании этого дела. Текст летописи не дает повода к такому предположению. С одинаковым правом мы можем допустить, что Некомат мог оказать помощь тверскому князю в силу того знания Орды и ее отношений, которое могло быть присуще купцам-сурожанам в силу их постоянных связей с Ордой» (Сыроечковский В.Е. Гости-сурожане. С. 35—36; см. также: Преображенский А.А., Перхавко В.Б. Купечество Руси. IX—XVII века. С. 102—103).
32. В.А. Кучкин полагает, что с рассматриваемыми событиями связан и княжеский съезд, состоявшийся в марте 1375 г. в Переяславле. «Вполне возможно, — пишет он, — что сам созыв съезда и был вызван этим бегством и угрозами, исходившими от посвященного во многие тайны Ивана Васильевича Вельяминова... Очевидно, что присутствовавшие на съезде русские князья должны были договариваться о каких-то совместных действиях или подтверждать прежние договоренности при изменившихся политических обстоятельствах, когда угроза военного вмешательства в русские дела Литвы и Орды становилась все более реальной» (Кучкин В.А. Договорные грамоты московских князей XIV века: внешнеполитические договоры. С. 218).
33. Примечательно, что Софийская первая летопись слова «граду Тфери» опускает (ПСРЛ. Т. VI. Вып. 1. Софийская первая летопись старшего извода. Стб.445). А Никоновская вносит некоторое уточнение: Некомат «прииде ... изъ Мамаевы Орды отъ Мамая ... съ ярлыкы на великое княжение Володимерское» (ПСРЛ. Т. XI. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью. С. 22).
34. ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. Рогожский летописец. Стб. 109—110.
35. ПСРЛ. Т. XI. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью. С. 43.
36. Прохоров Г.М. Повесть о Митяе... С. 83. — Иван Васильевич «пользовался там званием тысяцкого» (Веселовский С.Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. С. 217).
37. Согласно С.Б. Веселовскому, «весьма возможно, что интригами Ивана Васильевича и Некомата объясняется набег татар 1378 г.» (Веселовский С.Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. С. 217).
38. ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. Рогожский летописец. Стб. 135—136.
39. ПСРЛ. Т. XXXVII. Устюжские и вологодские летописи XVI—XVII вв. Л., 1982. С. 76. — Вологодская летопись соотносит это известие не с битвой на Воже, а с Куликовским сражением: «и на том побоище поимали попа русскаго, а у него взяли мех, накладен зелей лютых смертоносных, и послаша его в заточение» (Там же. С. 167).
40. Прохоров Г.М. Повесть о Митяе... С. 74.
41. По К.А. Аверьянову Каргополь «был московским владением уже несколько десятилетий» (Аверьянов К.А. Купли Ивана Калиты. М., 2001. С. 164).
42. ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. Рогожский летописец. Стб. 137.
43. ПСРЛ. Т. XI. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью. С. 45.
44. Веселовский С.Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. С. 218.
45. Прохоров Г.М. Повесть о Митяе... С. 102—103. Впрочем, пишет также Г.М. Прохоров, «каковы конкретно были действия или намерения Вельяминова в 1379 г., мы не знаем» (Там же. С. 103).
46. Горский А.А. Москва и Орда. М., 2000. С. 95, прим. 95.
47. Ср.: Веселовский С.Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. С. 218.
48. «К Серпухову подводила Ордынская дорога, по которой, можно думать, и проехал Иван Васильевич» (Прохоров Г.М. Повесть о Митяе... С. 103).
49. Такая же участь постигла чуть позже и Некомата в 1383 г. «убиенъ бысть некыи брехъ, именемъ Некоматъ за некую крамолу бывшую и измену» (ПСРЛ. Т. XV. Вып. 1. Рогожский летописец. Стб. 149). — «Очевидно, в Москве считали этих отъездчиков особенно опасными, а потому и расправились с ними так круто», — полагал М.А. Дьяконов (Дьяконов М.А. Очерки общественного и государственного строя древней Руси. Изд. 4-е. СПб., 1912. С. 250).
50. Там же. — «Вероятно, летописец отражает как раз настроения тех, кто, находясь на месте казни, сожалел о "благородстве" и "о величествии" казненного. Возможно, что сочувствовали И.В. Вельяминову представители крупного московского купечества вроде Некомата Сурожанина ... Как раз в купеческой среде была распространена эта теория "закона любви", смысл которой заключался в стремлении к достижению социального мира при сохранении социального равенства» (Черепнин Л.В. Образование Русского централизованного государства в XIV—XV веках. Очерки социально-экономической и политической истории Руси. С. 436—437).
51. Здесь, безусловно, нельзя не упомянуть брата Ивана Васильевича — одного из знатнейших московских бояр Микулу Васильевича Вельяминова, избравшего другой путь служения Отечеству. Будучи коломенским наместником и воеводой передового (сторожевого) полка, он сложил голову на Куликовом поле, став одним из героев сражения (Мазуров А.Б. Средневековая Коломна в XIV — первой трети XVI вв. Комплексное исследование региональных аспектов становления единого Русского государства. М., 2001. С. 118—119, 154, 156—157). Дядя Ивана Васильевича — Тимофей Васильевич — «во время Куликовского боя ... стоял на Лопасне, для охраны тыла армии, вышедшей против татар» (Веселовский С.Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. С. 216). В походе к Куликову полю участвовало и «десять мужь гостеи московскых сурожанъ», перечисленных поименно в «Сказании о Мамаевом побоище» (Памятники Куликовского цикла. СПб., 1998. С. 157, 209—210, 234, 271; см. также: Сыроечковский В.Е. Гости-сурожане. С. 24—25; Тихомиров М.Н. Средневековая Москва в XIV—XV веках. С. 150—151; Преображенский А.А., Перхавко В.Б. Купечество Руси. IX—XVII века. С. 105—106).
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |