Глава III. Папство и южная Русь

Одновременно с агрессией против северной и северо-западной Руси папство предпринимало активные действия и на южнорусском направлении, рассчитывая, не без основания, в случае успеха этих операций, оказать тем самым сильное давление и на Византию. Вместе с тем южная Русь привлекала римскую курию и сама по себе. Киев хотя и стал уже с середины XII в. приходить в упадок, но не утерял еще своего значения крупного международного торгового центра. В нашей летописи сохранились сообщения, свидетельствующие о том, что в XII—XIII вв. Киевская Русь продолжает поддерживать систематические торговые сношения с Западом. В связи с этим в ряде городов появились и осели «латиняне», делались попытки строить католические церкви, для службы в которых прибывали католические священники из стран Западной Европы.

Сохранилось немало известий о торговле Киева с Регенсбургом (Ратисбона), о купеческих караванах, совершавших рейсы по этому пути.¹ В Регенсбурге существовали особые купеческие корпорации «русариев». Наиболее прочными сделались торговые связи с Галицкой Русью, откуда товары шли и в Венгрию, и в Чехию, и в Германию. Именно оживленной торговлей, благодаря выгодному географическому положению, Галицко-Волынская Русь обязана своему экономическому расцвету и укреплению своей политической роли в конце XI — начале XII в.

С интересами части венгерских, чешских, польских феодалов, жадных до новых земель, стремившихся поживиться за счет соседей, совпадали вожделения папской курии. Духовные и светские феодальные магнаты легко находили общий язык. Галицко-Волынское русское княжество, потом Киевщина, а отсюда в самую глубь далекой и богатой страны — так рисовались в их воображении этапы католической экспансии.

В 1188 г. венгерскому королевичу Андрею удалось на короткое время захватить власть в Галиции. Бесчинства и насилия феодальных захватчиков подняли против них весь народ, и через два года они были изгнаны оттуда вместе со своим королевичем.² Вскоре в Галицкой земле утвердился князь Роман Мстиславич, которому удалось в 1200—1201 гг. присоединить к своим владениям и Киев, после чего он принял титул «великого князя». Сильный и энергичный князь укрепил отношения с Византией и со своими западными соседями, принудив их к сохранению мира. Роману Галицкому удалось добиться политического объединения юго-западной Руси, с которым должны были считаться и прочие русские князья и феодальные правители Запада.

Исход IV крестового похода, взятие Константинополя крестоносцами и создание в 1204 г. Латинской империи резко изменили расстановку политических сил. Прерваны были и экономические связи Византии, в частности с южной, Киевской Русью. Это сыграло большую роль в усиливавшемся упадке экономического и политического значения Киева и вместе с тем способствовало экономическому развитию Галицко-Волынской земли, лежавшей на западной границе южной Руси, и росту ее политического значения. Именно поэтому на нее и обращает свое особое внимание папская курия.

Соблазнительной была идея окатоличения Галицко-Волынского княжества в качестве шага к дальнейшей экспансии против Руси.

В 1204 г. Иннокентий III прислал своих послов к Роману Мстиславичу, которые убеждали князя принять католичество, пытаясь соблазнить тем, что в этом случае папа римский утвердит за ним королевский титул и «отдаст под его власть всю Русь». В летописи сохранилось сообщение об этих предложениях папы: «...и услышав, как Роман победил венгров и поляков и подчинил себе всю Русь, послал к нему своих послов, убеждая его принять латинскую веру, обещая ему города и королевский титул на Руси. Роман отклонил это письмо, но они настаивали перед ним, не стыдясь, ласковыми словами». Тогда князь, как рассказывает летописец, вынул меч и в ответ на речи посла о могуществе и богатстве папы сказал: «Таков ли меч Петров у папы? Если он имеет такой, то он может давать города, но я, пока имею этот у бедра, не имею нужды иначе брать (города, — Б.Р.), как только кровью — по примеру отцов и дедов наших, расширивших и приумноживших землю русскую».³

Роман отверг унию и, если верить польскому летописцу, выступил вскоре отрытым врагом католичества, угрожая якобы «совершенно уничтожить римско-католическую веру» в Польше.⁴ Действительно, началась новая война Романа с малопольским (краковским) королем Лешко, являвшимся участником папской коалиции в борьбе с Гогенштауфенами. Галицкий князь вторгся в пределы Польши, успешно сокрушая вражеское сопротивление. Однако в 1205 г. под Завихостом Роман Мстиславич погиб, коварно убитый поляками, внезапно напавшими на него во время уже начавшихся переговоров.

О новой попытке обратить Русь того времени в католичество свидетельствует послание Иннокентия III, хранящееся в ватиканском архиве, датированное 7 октября 1207 г.⁵ Папа адресует свое послание «духовенству и мирянам в России» и настоятельно убеждает их «возвратиться от своих заблуждений на путь истины, от которого они упорно отклоняются». Далее он сообщает об отправке на Русь специального легата, кардинала Виталиса, которому папа поручает «искоренять и разрушать, строить и созидать, что найдет необходимым». Кардиналу поручалось приобщить Русь к католицизму и подчинить ее Риму. «Хотя вы, — писал папа в этом послании, — до сих пор были удалены от сосцов вашей матери, как дети чужие, но мы по возложенной на нас, недостойных, от бога пастырской обязанности просвещать народ его, не можем подавить в себе отеческих чувств и не заботиться о том, чтобы здравыми убеждениями и наставлениями привести в соответствие члены, сообразно вашей главе... О, если бы вы захотели уразуметь, понять, предвидеть до конца и, прогнав мрак от умов своих, возвратились с неверного пути на истинный путь и покорились бы учительству того, кого Спаситель наш поставил главою и учителем всей церкви!». Сказав затем, что апостол Петр поставлен был главою и учителем церкви и что Христос назвал его «скалой, на которой зиждется церковь», и вручил ему «ключи царства небесного», Иннокентий переходит к главному положению о том, что папы — преемники Петра и что вне римской церкви невозможно «спасение». После 1204 г., принесшего победу латинскому мечу на Востоке, у папы появляется новый аргумент: «Обратимся к настоящему: вот теперь греческая империя и церковь почти вся вернулась к почитанию апостольского престола и смиренно приемлет от него повеления и повинуется приказу; разве не будет несозвучным, если часть (т. е. русская церковь, — Б.Р.) не будет сообразоваться со своим целым и отдельное не будет в соответствии с общим».

Понимая, что подобные сетования не отличаются большой убедительностью, папа использует и другие аргументы. Он напоминает, что нынешнее положение на Востоке достигнуто ценой жестокой борьбы, в которой грекам пришлось испытать немалые трудности, пока они, как «заблудшие овцы», не были «приведены к пастырю своему». При этом делается прямой намек на то, что «пастушество» осуществлялось не с помощью хворостины и свирели, а мечом и огнем. Считая такое прямое запугивание, по-видимому, наиболее действенным доводом, папа заключает свое послание выражением уверенности, что теперь русские уразумеют «всю благодетельность подчинения папской власти» и окажут «легату апостольского престола», облеченному папой всеми полномочиями, доверие и послушание, дабы привести «дочь к матери», «заблудших овец в овчарню», «члены к главе». За всеми этими традиционными на языке католической пропаганды метафорическими фигурами скрывалось требование признать главенство Рима и подчиниться ему.

Хотя текст этого послания имеется, как сказано, в папском архиве, можно сомневаться в том, что оно было отправлено. Ничего не известно и о папском легате в эти годы. В русских источниках никаких следов всей этой папской затеи нет.

Католическая экспансия против Руси все теснее сплеталась с интервенцией венгерских и польских королей, с их вмешательством в дела Галицкой Руси. В 1214 г. венгерский король Андрей II в союзе с малопольский королем Лешко Белым вторгся в Галичину и захватил ее. Королем был провозглашен пятилетний сын Андрея — Каломан. Чтобы упрочить захват, Андрей предложил папе утвердить коронацию и осуществить в Галичине церковную унию.⁶ Естественно, что в Риме эти проекты венгерского короля были поддержаны охотно. В Галицкую Русь выехала целая рать латинского духовенства, были изгнаны православные священники, началось принудительное «обращение» в католичество. Венгерские оккупанты встретили ожесточенное сопротивление в народе. Пытаясь его сломить, они перешли к террору. Православные церкви подвергались разрушению. На их месте воздвигались католические костелы. В Никоновской летописи, как всегда, лаконично и бесстрастно, все эти события изложены в таких словах: «Того же лета 6722 (1214 г., — Б.Р.) Угорский король посади сына своего в Галиче, и церкви претвори в латынскую службу».⁷

В западных летописях сохранились более пространные сообщения и, в частности, текст письма, которое король Андрей послал папе Иннокентию по поводу захвата им Галицкой Руси и предлагаемой унии.⁸

Как ни выражали в католическом лагере свое удовлетворение достигнутой «унией» и успехами венгров на Руси, их действительное положение было весьма трудным. Политическое усиление венгерского короля неизбежно вносило серьезное осложнение в общую систему международных отношений того времени и вызывало беспокойство у ряда соседей. Еще важнее было то, что венгры вызывали к себе все большую ненависть в местном населении, которое только ждало случая, чтобы выступить против захватчиков и выгнать их прочь. Первая такая попытка была сделана в 1215 г., о чем король тотчас же сообщил папе.⁹ С немалым напряжением сил королю удалось на этот раз подавить восстание. Но ненадолго.

В 1219 г. у Галича появился новгородский князь Мстислав Удалой, заслуживший свое прозванье бесстрашием и кипучей энергией, с которой он вел борьбу с врагами русской земли. Навстречу князю двинулось местное население, восставшее против венгерско-католического владычества, и в короткий срок захватчики были дружными усилиями изгнаны из русских пределов.

Тем кончилась разбившаяся о народное сопротивление первая попытка церковной унии на Украине, вернее — насильственного введения католического культа с помощью венгерского оружия.¹⁰ Высокая активность народных масс, проявившаяся в изгнании венгров и в решительном отказе от католической веры, напугала реакционную боярскую верхушку, и она решительно выступила против политики Мстислава, в известной степени опиравшегося на городское население. Бояре заставили князя изменить политический курс и вступить в соглашение с венграми. По этому соглашению Мстислав отдавал свою дочь за сына венгерского короля Андрея II и назначал ей в приданое галицкую землю. Это означало уступку исконных русских областей венграм и создание плацдарма для еще более широкой католической экспансии на Руси.

В новом обращении папы Григория IX («Quia Christi vicarii») к одному из русских князей, датированном 18 июля 1231 г.,¹¹ папа ссылается на якобы дошедшее до него известие о готовности князя «оказать почтение и повиновение апостольскому престолу». Высказав свою радость по этому поводу, папа убеждает князя принять католичество, не скупясь при этом на щедрые обещания. Он пишет: «...так как мы были извещены епископом прусским, что ты, христианский государь, но придерживаешься греческих и русских обрядов и культа, как их придерживаются и другие в царстве твоем, и что ты возжелал оказать почтение и повиновение апостольскому престолу и. нам, мы, искренне желая спасения твоей души и всякого тебе успеха, благополучия и чести, молим и увещеваем в господе твою светлость..., чтобы ты благочестиво принял и соблюдал культ и обряды латинских христиан, подчинив себя и все твое царство, из любви к Христу, сладостной власти римской церкви, матери всех верных, которая предполагает иметь тебя в церкви божией как великого государя и любить как избранного сына».

По общему тону послание Григория IX заметно отличается от прежних папских посланий на Русь. Здесь нет обычных угроз и подчеркнутого пренебрежения к исповедуемому русскими православию. Можно думать, что смягченная форма обращения была результатом неудач экспансионистской политики папства.

С 20-х годов XIII в. папство широко использовало для католической пропаганды «нищенствующие» монашеские ордена, особенно орден братьев-проповедников (доминиканцев), утвержденный папой Гонорием III в 1216 г. Основным содержанием пропаганды доминиканцев была идея римских пап, особенно Иннокентия III, об универсальной теократии (папское миродержавие) и о приведении всех народов под власть папы римского. Появляются первые группы доминиканских монахов и в южной Руси. Одной из них удалось получить согласие князя Владимира Рюриковича на постройку близ Киева монастыря Девы Марии (Богородицкий). Это была, по-видимому, очень активная миссионерская община, во главе которой стоял Яцек (Гиацинт) Одровонж. Спутниками его были некий Бернард и Иаков-Римлянин, посвященные Григорием IX в сан «епископа русских» с примечательной оговоркой: «без постоянной кафедры».¹² Доминиканцы появились в Киеве в 1222—1224 гг. Католическая пропаганда сделала Яцека легендарным героем миссионерских «подвигов», в рассказах о которых микроскопические зерна исторической правды тонут в море пустых и нелепых вымыслов.

Заслугой Одровонжа католические авторы считают якобы успешность его миссионерства на Руси; рассказывают, что во время своего четырехлетнего пребывания в Киеве он будто успел обратить в католичество множество православных и пользовался расположением киевского князя.¹³ Известно, однако, что в 1233 г. киевский князь Владимир Рюрикович выгнал доминиканцев вместе с их приором из Киева как папских агентов, пытавшихся вести враждебную князю и церкви деятельность.¹⁴ Об этом рассказывает польский историк Длугош.¹⁵ Очевидно, что от такой расправы, которую князь счел необходимой в отношении доминиканской братии, далеко до «милостей и расположения», о которых пишут другие католические авторы.

Католическая церковь создала из Одровонжа «апостола Руси», приписала ему множество самых невероятных чудес и наконец объявила его «святым». Этим церковь не столько отметила успехи его «деятельности», так как они были, очевидно, не слишком велики, сколько подчеркнула трудности, с которыми папским «миссионерам» приходилось сталкиваться на Руси. Русские люди распознавали под личиной католических проповедников людей, действовавших в интересах чужеземных сил, враждебных русскому народу. Именно поэтому миссию католической пропаганды на Руси папству нужно было как-то облагородить, освятить. Этому и служили (и продолжают служить н поныне) легенды о Яцке Одровонже. Остается впечатление, что авторы этих легенд стремились сочинить как можно больше неправдоподобного, вздорного и нелепого. Даже доминиканцы, которые в XVII в. пустили все эти нелепости в литературный оборот, не могли скрыть своих сомнений относительно их достоверности, и один из них, сообщив о «чудесах», приписываемых Яцку, добавляет, что эти рассказы имеют лишь «некоторую вероятность». Католические же авторы последних 100 лет передают эти басни в самом серьезном тоне, распространяют картинки, изображающие «чудеса» Яцка, и числят его среди наиболее почитаемых «святых».

Вопреки действительности, католическая пропаганда изображала «миссионеров» на Руси желанными и долгожданными проповедниками и «учителями», а страну и народы, ее населяющие, — готовыми к обращению в «истинную веру». Эти легенды были созданы, а затем усиленно распространялись монахами-доминиканцами, исхаживавшими русские земли в ту пору вдоль и поперек. Одну из таких легенд рассказывает некий доминиканский венгерский монах Юлиан. По сохранившейся записи о его путешествии по Руси (эту запись сделал позднее, с его слов, другой доминиканец по имени Рихард), он с несколькими спутниками двинулся летом 1236 г. на восток через Русь и дошел до земли «мордванов» (мордва), живших «между Волгой, Окой и Рязанской землей». Здесь, как он рассказывает, его, католического монаха, оказывается, давно ждали. «Узнав от своих пророков, — заявляет он, — что им (мордванам, — Б.Р.) предстоит стать христианами, они посылали к князю великой Ландемарии (Лаудамерия — город Владимир, — Б.Р.) — это соседняя с ними русская страна, чтобы он послал к ним священников, которые окрестили бы их». Но тот (князь владимирский) якобы ответил: «Не мне надлежит это делать, а папе римскому. Ведь близко время, когда все мы должны будем принять веру римской церкви и подчиниться ее власти».¹⁶

Эти легенды как нельзя лучше показывают, насколько грубы и наивны были методы, с помощью которых католическая церковь пыталась пробить себе дорогу на Руси. Хорошо известно, насколько далека еще была в это время мордва от того, чтобы добровольно подчиниться власти русских князей.

Как раз в те годы, к которым относится рассказ венгерского доминиканца, приурочено сообщение нашей летописи о походе на мордву владимирского князя Юрия Всеволодовича с князьями рязанским и муромским. В этом походе русские встретили ожесточенное сопротивление, которое с трудом сломили: «...пожгли неприятельские села и перебили мордвы много», — говорит летописец.¹⁷ И даже через 145 лет мордва все еще упорно сопротивлялась завоеванию.¹⁸

Исторические факты свидетельствуют о том, что рассказы католических монахов были плодом досужей фантазии.

Упорная борьба, которую в течение почти 20 лет вели против венгерско-католического вторжения на Галичину русские люди, значительно обострялась тем, что в ней сталкивались не только национальные и религиозные противоречия, но и противоречия классовые. Боярство, стремившееся к самовластному хозяйничанию на «своих» землях, резко противилось централизаторским тенденциям княжеской власти и в борьбе с ней подчас смыкалось с иноземцами. Ярким примером может служить поведение одного из противников Даниила Галицкого — крупного боярина Сулислава Бернатовича, перебегавшего неоднократно на сторону венгров и поддерживавшего католиков.

В тесной связи с основной политической линией, которую, проводил Даниил Галицкий, стоит и его внешняя политика. В борьбе против венгерского короля Белы IV, являвшегося ревностным сторонником папства и в союзе с ним воевавшего против императора Фридриха II Гогенштауфена, Даниил был поддержан сторонниками Гогенштауфенов — польским князем Конрадом Мазовецким и Австрией. Добившись искусной политикой поддержки и в Литве, Даниил успешно вел борьбу против попыток венгерско-католического вторжения на Галичину и к 1238 г. завершил объединение ее земель под своей властью.¹⁹

Однако усилия Даниила Галицкого, направленные на обеспечение хозяйственного и культурного роста юго-западной Руси, потерпели крушение вследствие начавшегося с 1237 г. грозного татарского нашествия на Русь. После взятия Киева 19 ноября 1240 г. полчища Бату устремились к Галичу. Несмотря на мужественную защиту своей земли, на которую поднялось население Галичины и весь русский народ против сильного и беспощадного врага, татаро-монголы заняли Галич, Владимир-Волынский и «инии грады мнози, им же несть числа».²⁰ Захваченные земли подвергались полному разорению, население во многих городах и селениях было истреблено.

Вал всесокрушающего нашествия катился дальше на запад. Страшному опустошению подверглись Польша и Венгрия, а затем Хорватия и Далмация, Сербия и Болгария. В Англии, Франции и Северной Германии велась лихорадочная подготовка к борьбе с непобедимым врагом. Все попытки остановить нашествие были тщетными. Многочисленное, разноязычное феодальное войско, собравшееся со всех концов Европы, пытавшееся остановить татар у Лигница, в восточной Чехии, было наголову разбито монголами 9 апреля 1241 г. Тремя днями позднее шестидесятитысячная армия венгерского короля Белы IV была разгромлена на реке Сабо.²¹

Европа, казалось, лежала беспомощной и беззащитной перед врагом, не знавшим ни милости, ни пощады. Даже в далекой Англии скупые строки хронистов запечатлели паническое состояние, охватившее массы населения. Об этом сообщают Матвей Парижский и автор Буртонских анналов,²² продолжатель Гервазий Кентерберрийского²³ и ряд других хронистов.

Однако совсем неожиданно татаро-монголы, пройдя через южные страны Европы, повернули на восток и ушли в степи Причерноморья и Заволжья. Современники не понимали, что произошло. Многие видели в этих событиях чудо. В церквах служили молебны и приписывали спасение западноевропейских народов заслугам католичества.

Между тем действительные причины неожиданного исхода столь грозно начавшегося нашествия татаро-монголов заключалось просто в том, что силы их были истощены. Каждый город и каждое селение на Руси татарам приходилось брать в жестоком бою. В кровопролитных сражениях проходили дни, недели и месяцы. Татарам потребовалось более трех лет, чтобы совладать с сопротивлением на русских землях. И все же им пришлось отказаться от попытки подчинить себе северо-западную Русь, несмотря на то, что именно сюда направляли в это же время свои удары немецко-католические агрессоры.

Вследствие непрестанной борьбы, которую татарам приходилось вести на Руси, они не смогли развернуть свое опустошительное наступление далеко на запад, не могли остаться там. Когда татары вторглись в Польшу, Венгрию, Чехию, оказалось достаточным шести недель, чтобы опустошить и разграбить эти страны. Но захватить их или даже подчинить своей власти они не могли, так как в тылу у них оставалась Русь — страна завоеванная, но не покоренная. Завоеватели были обессилены, победители были сломлены стойкостью и мужеством русских людей, их беззаветной храбростью и героизмом. Этим Русь ослабила татарский натиск на Запад, защитила соседние народы.

Эту великую историческую миссию, выполненную русским народом, первым понял Пушкин. «России определено было высокое предназначение. Ее невообразимые равнины, — писал поэт, — поглотили силу монголов и остановили их нашествие на самом краю Европы, варвары не осмелились оставить у себя в тылу порабощенную Русь, а возвратились в степи своего Востока. Образующееся просвещение было спасено растерзанной и издыхающей Россией».²⁴

А через 100 лет другой замечательный русский поэт В.Я. Брюсов выразил пушкинскую мысль в стихах:²⁵

Россия! В злые дни Батыя,
Кто, кто монгольскому потопу
Возвел плотину, как не ты?
Чья, в напряженной воле, выя,
За плату рабств, спасла Европу
От Чингизхановой пяты?

Мужественную борьбу с татарами вел и галицкий князь Даниил Романович, не давая им осесть на юго-западных землях и сдерживая их движение на Запад. Но именно в это время против галицкого князя создалась коалиция западноевропейских феодалов во главе с королем венгерским Белой IV и польским князем Болеславом. Католические агрессоры (венгерские и польские рыцари, феодальная знать, наконец венгерский король были тесно связаны с католическим духовенством) считали момент благоприятным, поскольку в борьбе с татарами силы русских ослабели.

Опасность наступления польско-венгерских рыцарей усиливалась еще тем, что против Даниила шел и один из русских князей — Ростислав Михайлович, князь черниговский, который, как и его отец, давно вел борьбу за галицкие земли. Опираясь на реакционное боярство, опасавшееся энергичной объединительной политики Даниила Галицкого, Ростислав вступил в союз с венгерским королем и женился на его дочери. Против галицкого князя выступила грозная коалиция, потерпевшая, однако, вскоре полное поражение в битве под Ярославом 17 августа 1245 г. В жаркой схватке польско-венгерские феодалы были разгромлены и обратились в бегство. Множество рыцарей полегло на поле боя, другие бежали. Из трех полководцев лишь Ростислав успел скрыться. Фильний (начальник венгерского войска) и Флориан (командовавший польскими рыцарями) были захвачены в плен.²⁶

В то время как на Руси шла героическая борьба против татар, с одной стороны, и против западноевропейских феодальных захватчиков — с другой, папская курия изощрялась в маневрах, имевших целью продвинуть католическую сферу влияния дальше на восток. Появилось новое отношение и к татарам, которое вытеснило прежний панический страх перед ними.

С установлением татаро-монгольского ига на русских землях, когда татарский хан заявил себя верховным правителем Руси и его баскаки хозяйничали в русских городах и селах, а русские князья должны были к нему являться за «ярлыком» на княжение, открывалась возможность, как считали в папской курии, через голову Руси непосредственно с помощью татарского хана осуществить старую цель папства — распространение католицизма на Руси. Не исключалась и такая перспектива, как обращение и самих татар в католичество. В этом случае все бы решалось само собой: признание папского верховенства и насильственное обращение непокорной Руси по приказу папы и хана. Но и в том случае, если татары отвергли бы «соблазнительную» возможность стать слугами «наместника Христа на земле», папские дипломаты считали возможным договориться с татарами о признании за папой церковного главенства над русскими. Папские дипломаты надеялись убедить татар в том, что им самим будет выгоднее, если над Русью утвердится власть папы.

Вместе с тем сближение с татарами могло бы привести к известному ослаблению татарской опасности для стран, в которых папская церковь уже утвердилась, как например в Венгрии, Чехии, Польше, Прибалтике.

Третьей целью, несомненно также чрезвычайно соблазнительной для папства, должно было быть привлечение татар для совместной борьбы против Никейской империи и ее союзников, поскольку в середине 40-х годов положение под Константинополем становилось для латинян критическим.

И, наконец, четвертая цель, которую папские дипломаты видели перед собой, завязывая переговоры с татарами, сводилась к попытке вовлечь их в борьбу с турками-сельджуками, что позволило бы папству по-новому взяться за организацию «крестовых походов» в «святую землю», потерявших ввиду своей бесплодности всякую популярность в Европе.²⁷

Папская курия вела двойную игру: с одной стороны, призывала к сплочению сил против татар, стремясь показать себя вдохновителем защиты Европы от грозной татарской опасности, а с другой — заигрывала с татарами, пыталась с их помощью реализовать свои собственные цели: это означало прежде всего вовлечение их в борьбу за подчинение себе Руси.

Кроме того союз или соглашение с татарами могло бы помочь папству и в другом, первостепенном по значению вопросе. В то время еще продолжалась ожесточенная борьба папства с германским императором. Император Фридрих II, которого папа отлучил от церкви, занял в 1240 г. своими войсками Церковную область и готовился вступить в Рим. В августе того же года папа Григорий IX разослал извещения о созыве на пасху следующего года вселенского церковного собора в Риме, на котором он намерен был нанести императору уничтожающий удар: Фридрих должен был быть проклят и низложен. Папа уже намечал нового, «своего», императора. Свыше сотни князей церкви, во главе с двумя кардиналами, собравшиеся из Испании, Франции и верхней Италии, отправились в Рим на генуэзских кораблях для участия в соборе, но 2 мая 1241 г. корабли были настигнуты императорским флотом, частью уничтожены, частью захвачены в плен. В разгар подготовки Фридрихом II нового удара 22 августа пришла весть о том, что Григорий IX, достигший почти 100 лет, умер.

Новый папа Иннокентий IV все 11 лет своего понтификата провел в жестокой борьбе с императором за власть. Стремясь обеспечить себе свободу действий, которой папа лишен был в Риме, где находились силы императора, Иннокентий, сменив папское облачение на одеяние знатного магната, став снова генуэзским графом Синибальдо Фиески, темной июньской ночью 1244 г. сел на коня и сопровождаемый немногочисленным эскортом из верных людей ускакал в направлении Чивита Веккиа. Здесь его ждали генуэзские корабли.²⁸ Через два дня папа был вне досягаемости, а затем обосновался в Лионе, возвратившись в Рим лишь после смерти Фридриха II. Из Лиона папа и повел свое политическое наступление против императора. Вселенский церковный собор, который не удалось собрать Григорию IX в Риме в 1241 г., четырьмя годами позднее созвал Иннокентий IV в Лионе для выполнения прежней задачи: лишения императора власти.

Наряду с этой первоочередной для папства задачей перед Лионским собором, открывшимся в конце июня 1245 г., известным как XIII вселенский церковный собор, была поставлена и другая задача — провозглашение унии западной и восточной церквей. В политической обстановке того времени уния была одним из маневров папства в ходе ожесточенной борьбы, которую оно вело против императора Фридриха II и других своих противников. Уния была призвана демонстрировать единство всей христианской церкви под властью папы, чего в действительности вовсе не было. Напротив, именно постоянное стремление папства подчинить себе всё новые страны и народы приводило к обострению отношений между ними.

По сути дела, все вопросы, обсуждавшиеся на Лионском соборе, сводились к одной проблеме, которая для папства в тот исторический момент была решающей: обеспечение успехов папской политики на Востоке. К этой проблеме прямо относились три главных вопроса: 1) о крестовом походе в Палестину и освобождении Иерусалима, снова захваченного турками в сентябре 1244 г.; 2) о судьбе Латинской империи и Константинополя, под стенами которого стояли греко-византийские отряды во главе с никейским императором Иоанном Ватацом; 3) о необходимости более организованного отпора татарам, подвергавшим прямой опасности ряд западноевропейских стран, в пределы которых они уже производили опустошительные вторжения.²⁹ Четвертый вопрос, который был по своему значению, в сущности, первым — и потому, что о нем папа говорил в первую очередь, и потому, что он вызвал наиболее острые столкновения между присутствующими на соборе, был вопрос о германском императоре Фридрихе II.

Собор закончился осуждением и новым церковным отлучением императора. Однако реального значения этот акт почти не имел. Папа по-прежнему не был в состоянии действенно бороться со своим противником, он по-прежнему должен был оставаться в Лионе, не решаясь вернуться в свою столицу.

На соборе присутствовал император Латинской империи Балдуин II и два латинских патриарха (константинопольский и антиохийский). Они и «представляли» греческую церковь, вступавшую в «унию» с церковью латинской. По существу, имело место просто признание этими представителями Латинской империи власти над собой папы римского. Слова о «соединении», «возвращении в лоно матери» и т. п. должны были прикрыть тот факт, что почти вся Византия никакого участия в этом не принимала и никакой «унии» не признала. Наоборот, все происходившее на Лионском соборе, и прежде всего речи самого папы, еще более обострили и без того враждебные отношения между латинским и греческим духовенством.

Видное место занял на соборе вопрос о татарской опасности. Папа в своем выступлении говорил о том, что татарское нашествие затопило Польшу, Русь, Венгрию и другие христианские страны, где бесчисленны жертвы неистовства татар, не разбирающих ни пола, ни возраста, что такая же опасность стоит перед остальной Европой и что необходимо безотлагательно организовать им решительный отпор. В постановлениях собора предписывалось установить на всех дорогах и тропах, по которым враг мог бы проникнуть на Запад, постоянную бдительную охрану, вырыть ямы, воздвигнуть стены и башни и т. д., а в случае появления татар немедленно поставить об этом в известность папу, дабы он мог принять все необходимые меры и призвать весь христианский мир к борьбе с врагом.³⁰

В связи с обсуждением вопроса о татарах на соборе выступил и некий «представитель Руси». Сообщение об этом сохранилось только в двух английских хрониках: у Матвея Парижского и в Буртонских анналах, где оно изложено очень кратко и недостаточно ясно. Сообщается, что «среди других прелатов явился на собор в Лионе русский архиепископ по имени Петр, который, как утверждают некоторые, вернувшиеся с собора, не знал ни латинского, ни греческого, ни древнееврейского языка, однако превосходно излагал с помощью переводчика Евангелие».³¹ Об этом «архиепископе Петре» говорится, что он был изгнан татарами из своей страны и прибыл в Лион просить помощи.

Имеется ряд догадок о том, кем мог быть этот «архиепископ Петр».³² Убедительным представляется предположение, уже высказанное в советской литературе, что выступавший на соборе «представитель Руси» был Петр Акерович — игумен одного из киевских монастырей (Спас на Берестове), отправившийся на собор, возможно, не по своей инициативе, а по полномочию от князя черниговского Михаила Всеволодовича, владевшего в ту пору Киевом и искавшего помощи против татар.³³

Феодальные правители в Западной Европе и сам папа отнюдь не спешили с помощью восточноевропейским странам против татар. Хотя на Лионском соборе 1245 г. Иннокентий IV и говорил, что вся Европа стоит под угрозой разделить участь Руси, Польши, Венгрии и потому должна немедленно провести общие меры обороны, тем не менее папские дипломаты на деле подходили к этим вопросам совсем по-иному. Римская курия прежде всего рассматривала вопрос о татарах с точки зрения того, не может ли их нашествие облегчить Риму расширение границ его власти.

Еще за три месяца до обсуждения татарского вопроса на Лионском соборе Иннокентий IV отправил на Восток специальную миссию во главе с францисканским монахом Джиованни дель Плано Карпини.³⁴ Ему было дано сложное и тонкое дипломатическое поручение. Официально миссия должна была передать монгольскому императору (великому хану) предложение принять христианскую (католическую) веру и установить прочные мирные отношения с Западной Европой. По существу же Карпини должен был на месте познакомиться с положением на Востоке, собрать сведения о силе и могуществе монголов, разведать об их военных и политических целях и планах. На пути в далекую Монголию легату было дано поручение посетить также и русских князей.

Помимо светских правителей, Карпини должен был по заданию курии встретиться с представителями высшего духовенства и склонять их к церковному подчинению папской власти. С этой целью он был снабжен посланием Иннокентия IV «Cum simus super» от 25 марта 1245 г., адресованным «всем патриархам, архиепископам, епископам в землях болгар, валахов, хазаров, славян, сербов, аланов, готов, иберов, грузин, армян, нубийцев, несториан и других христиан Востока, любящих и боящихся бога».³⁵ Среди многочисленных народов, поименованных в этом послании, мы не находим русских, хотя они могли подразумеваться под славянами. Во всяком случае, нет сомнения в том, что именно русские интересовали курию в первую очередь. Свидетельствует об этом другая папская булла — «Cum hora undecima», изданная четырьмя днями ранее. Она обращена к ордену францисканцев и поручает им в качестве специального задания действовать среди «русских схизматиков» с тем, чтобы обратить их в католичество.³⁶

Таким образом, весной 1245 г. в папской курии был выработан план, в соответствии с которым решено одновременно вести переговоры в двух диаметрально противоположных направлениях: и с русскими и с татарами. Но и в том и в другом случае цель переговоров была одна и та же — «обращение» Руси или, вернее, подчинение ее папе римскому. Плано Карпини должен был добиваться согласия на это у русских князей: у Даниила Романовича, князя галицкого, и у Ярослава Всеволодовича, Владимиро-Суздальского князя. За подчинение папской власти обещана была помощь против татар.

С другой же стороны, папский посол, очевидно, был уполномочен вести переговоры и с самими татарами об условиях такой сделки, которая предоставила бы папе реальную власть над Русью. У нас нет достоверных сообщений о содержании этих переговоров, но, рассматривая обстоятельства миссии папского посла, можно создать себе представление об этом.

Плано Карпини был испытанным папским дипломатом, известным своей энергичной деятельностью в ордене францисканцев, в котором занимал различные должности в ряде стран: Испании, Германии, Польше. Он был провинциалом ордена (глава местной организации в границах отдельного государства) в Саксонии. Спутниками Плано в его миссии на Восток были два францисканца — Стефан из Чехии и Бенедикт из Польши. Последний выполнял функцию переводчика и оставил сообщение об этом посольстве.³⁷ По этому сообщению, Плано Карпини отправился из Лиона 16 апреля 1245 г. через Чехию в Краков, где в декабре того же года встретился у князя Мазовецкого и куявского Конрада с прибывшим туда к этому времени братом Даниила Галицкого — Васильком.³⁸

В связи с прибытием папских легатов в Кракове состоялся княжеский съезд с участием, по-видимому, самого короля польского, герцога сандомирского и краковского Болеслава V Стыдливого, герцога Мазовецкого Конрада и герцогини краковской Гремиславы — матери короля и в то же время тещи Василько Романовича. Был здесь, как сообщает Карпини, и сын Конрада Мазовецкого Болеслав, а также некоторые польские магнаты, как краковский епископ Ян Прандота и др.³⁹ Весьма вероятно, что помимо этих лиц в «конференции» приняли участие также королева Кинга — дочь венгерского короля Белы IV, аббатисса одного из монастырей близ Кракова и сестра короля Саломея — вдова Коломана, правителя Галича в годы венгерской оккупации. Наконец, в этот список, очевидно, следует включить также жену герцога Конрада Агафию, которая была дочерью князя Святослава Игоревича, сидевшего ранее во Владимире, а затем в Перемышле. Она же была двоюродной бабкой князей галицко-волынских — Василько и Даниила Романовичей.⁴⁰ У присутствующих были весьма различные политические интересы, некоторые из них находились во враждебных отношениях между собой, но в данном случае все оказались объединенными в одном стремлении, совпадавшем с миссией Плано Карпини. Навязать церковную унию галицко-волынским князьям, окатоличить с их помощью южную Русь мирным путем, поскольку попытки насильственного введения католицизма уже неоднократно срывались, — отвечало интересам каждого из участников этой краковской «конференции».

По-видимому, каких-то политических результатов Карпини в Кракове достиг. Во всяком случае, между ним и Василько Романовичем установились, как он сообщает, весьма дружелюбные отношения. Щедро одаренный герцогом Конрадом и епископом, он продолжил свой путь на Русь и провел несколько дней в Галиче при дворе князя Василька. Здесь, по словам Бенедикта, Плано Карпини выступил перед епископами, собранными по его просьбе. Он зачитал адресованное им послание папы («Cum simus super»), в котором тот убеждал их «вернуться к единству святой матери церкви». В этом же убеждали и сами послы, «насколько могли», и князя, и епископов, и всех других, которые присутствовали на этом собрании.⁴¹ Но, продолжает источник, в это время брат Василька, князь Даниил, был занят походом против татар. Поэтому Карпини- не смог получить окончательного ответа.

Из сказанного ясно, что миссия Карпини имела целью отнюдь не только переговоры с татарами.

Посол вез папские письма и в адрес великого хана, а также золотоордынскому хану Бату. Карпини через Киев отправился на нижнюю Волгу в Сарай, оттуда, минуя Аральское море, — в Монголию к устью реки Орхон в Каракорум — столицу великого хана. В Каракоруме Плано Карпини ничего не добился, хотя принят он был достаточно благожелательно, получив доступ к новоизбранному хану Гуюку благодаря христианским сановникам при ханском дворе. Но грамота, которую Плано Карпини от имени Гуюка привез папе, содержала требование, чтобы он и все его «верные» подчинились власти того, кто «силою Вечного Неба» является «Великим ханом всего великого народа».⁴²

В курии, однако, не отказывались от планов привлечь монголов для борьбы против турок. Вслед за миссией Плано Карпини к татарам на Восток была отправлена еще другая миссия, на этот раз доминиканская — под руководством Ансельма Асцелина.⁴³ С ним отправились три спутника — Александр, Альберт и Симон, еще двое присоединилось в пути — Гвичардо Кремонский и Андрэ Лонжюмо. Последний имел полномочия и от французского короля Людовика IX. Миссия добралась до Ирана, где встречалась с монгольским полководцем Байду, с которым и вела переговоры.⁴⁴ Хотя из Монголии и прибыло ответное посольство в Европу, соглашения достигнуто не было.⁴⁵

Не помогла и новая миссия, отправившаяся к великому хану в 1250 г, в составе Иоанна Каркассонского, того же Андрэ Лонжюмо и его брата.⁴⁶ Через Тавриз и Талас (ныне город Джамбул Казахской ССР) они пробрались в монгольские степи и вели переговоры со вдовой хана Гуюка, которая, охотно приняв дары от французского короля, передала ему требование признать себя под властью великого хана.⁴⁷

Через несколько лет, в 1253 г., Иннокентий IV совместно с Людовиком IX отправили в Монголию еще одну миссию под руководством францисканца Гильома де Рубрука, который оставил подробное описание своего путешествия из Константинополя, через земли кипчаков на Алтай и далее на Каракорум, где он был принят ханом Мункэ. В ханской столице Рубрук повстречался с рядом европейцев — мужчин и женщин, в том числе и с русским зодчим, женатым на уроженке Лотарингии. Рубрук упоминает о христианской церкви в Каракоруме, где он провел торжественное богослужение, а затем выступил в религиозном диспуте с местными христианами-несторианами.

Реальный же результат миссии Рубрука был столь же ничтожным, как и миссий его предшественников. Королю Франции Людовику IX Рубрук привез послание от великого хана, которое начиналось такими словами: «Существует заповедь вечного бога: на небе есть один только вечный бог, над землею есть только единый владыка — Чингис-хан, сын божий».⁴⁸ Было ясно, что планы Запада на то, что удастся перехитрить монголов, в частности планы папской курии об использовании монголов в целях своей традиционной политики — экспансии против Руси, оказались построенными на песке.

Трудное положение, в котором находилась юго-западная Русь, зажатая в клещах вражеских сил — татарской орды, с одной стороны, венгерско-польских католических агрессоров — с другой, заставило Даниила Галицкого сделать попытку воспользоваться предложением папской курии, переданным через Плано Карпини. В конце февраля 1246 г., «далеко за Киевом», он встретился с Даниилом, возвращавшимся из ханской ставки. Это место, судя по словам Карпини, лежало где-то у Дона во владениях татарского вождя Картана, зятя Бату.⁴⁹ Там и состоялись переговоры с галицким князем.

Никаких подробностей об этих переговорах в источниках не сохранилось. Однако результаты их, сказавшиеся в непродолжительном времени, позволяют догадаться об их содержании. Разумеется, папский легат выполнил свое поручение и передал князю предложение заключить унию с римской церковью. Очевидно, Даниил, после переговоров с Бату, придавал серьезное значение возможности упрочить мир на своих западных границах, особенно, поскольку можно было надеяться на военную помощь в случае татарских набегов. Окончательного ответа он все же Карпини не дал, но по прибытии в Галич отправил посольство к папе, очевидно, с изложением своих условий, на которых готов был согласиться на унию. Среди этих условий, следует думать, важнейшими были требования территориальные (возвращение земель, захваченных венгерским королем и польскими князьями) и культовые (право сохранить обряды греческой церкви). Ответ папы был положительным, и в августе — сентябре 1247 г. курия оформила в виде целой серии посланий присоединение галицкого князя к римской церкви.

Буллой «Cum a nobis» на имя Даниила и Василька от 27 августа 1247 г. папа, идя навстречу «справедливым просьбам о возвращении владений, земель и другого имущества, перешедшего к ним по наследству или принадлежащего им по иному праву, которое другие государи неправедно удерживают», предоставил галицким князьям свободу действий в возвращении отнятого у них, если понадобится и с помощью «светского могущества», т. е. вооруженной силой или иным способом, под угрозой строгих кар нарушителям этого предписания.⁵⁰

Если учесть, что в это время Даниил вел войну с венгерским королем Белой IV, станет ясным, что письмо Иннокентия было своеобразным изъявлением со стороны папы своей благожелательно-нейтральной позиции, которая могла бы даже стать союзнической. В другом послании («Exigentibus vestrae devotionis»), датированном тем же числом, папа подтверждает суверенность прав трех галицких князей (Даниила, его сына и его брата Василька), строго воспрещая кому-либо из крестоносцев или других духовных лиц приобретать земли на территории этих трех князей без их на то согласия.⁵¹

Наконец в булле «Cum te de cetero specialem», также от 27 августа того же года, адресованной Даниилу Галицкому, папа дал согласие на совершение службы на заквашенном хлебе, т. е. по обряду греческой церкви.⁵² Не возражает папа и против других установившихся на Руси религиозных обрядов, «если они не противоречат католической вере».

Что касается последней оговорки, то легко понять, что она имела только формальное значение, если вспомнить, с каким ожесточением католические аббаты вели устную и письменную полемику с греко-православным духовенством хотя бы по тому же вопросу о квашеном хлебе, изображая такой обряд как глубочайшее извращение христианской веры и придавая этому вопросу догматическое значение. Теперь же, во имя намеченных им политических целей, папа легко и даже «охотно», как сказано в упомянутом письме, отказался от этого, доселе столь непреложного требования.

На следующий день после опубликования этих трех булл курия издала еще два папских послания в адрес «легата апостольского престола архиепископа Пруссии, Ливонии и Эстонии», — «Devotionis tuae» и «Cum tibi», в силу которых ему предоставлялось право посвящать в священники и епископы «in Russiae partibus» (в областях Руси) незаконнорожденных, что каноническими законами не разрешалось.⁵³

Папским легатом и архиепископом был незадолго до того назначенный Альберт Суербеер. Ему адресована также булла «Sicut omnes» от 7 сентября 1247 г., в которой папа поручает ему «привести короля, духовенство и вельмож русских в соединение с католической церковью». В этом послании папа ссылается на то, что Даниил (названный по имени) письменно и через специальных послов обратился к нему с просьбой «привести его самого и его государство в церковное единство с римской церковью, которая является главой и наставницей всех других». Папа предлагает архиепископу самолично отправиться на Русь, чтобы привести к церковному единению короля, архиепископов, епископов и других знатных его королевства, после того как они полностью отрекутся от схизмы.

В другом папском послании от того же числа, также на имя Суербеера, именуемого «архиепископом Руси,⁵⁴ Ливонии и Эстонии», ему предоставляется право носить паллиум на Руси («utendi palleo in partibus Russiae»).⁵⁵ О таких же правах, предоставленных папой легату архиепископу Суербееру на территории Руси («...так как мы предоставили тебе полное право назначать епископов как в Пруссии, так и на Руси») идет речь и в послании от 27 августа 1247 г.⁵⁶ Тем самым папа подтверждал свою претензию на церковную власть над русскими землями.

Все эти папские буллы конца августа — начала сентября должны были способствовать скорейшему утверждению католичества на Галицко-Волынской Руси.

Папа шел на уступки в религиозно-культовых вопросах, он понимал, что самое главное для него в данном случае — политическое подчинение русского князя. Оно, казалось, было достигнуто. В булле от 12 сентября 1247 г. («Etsi proponamus»), адресованной Даниилу И Василько, папа пишет о принятии им обоих князей и их семейств, а также всякого их владения и имущества, как движимого, так и недвижимого, «под покровительство св. Петра и наше» (т. е. папы).⁵⁷

Особый интерес представляет папское послание майнцскому архиепископу, датированное следующим днем.⁵⁸ Иннокентий предлагает архиепископу отметить заслуги некоего клирика Гецелона из Вильсторфа, который отличился в курии по делам, связанным с Даниилом Галицким. Еще важнее, что в этом письме упоминается о посольстве, которое направил к папе для переговоров галицкий князь. В составе этого посольства были, как сказано в папском послании, аббат монастыря св. Даниила Григорий и два доминиканца, обозначенные инициалами «Г. и А».⁵⁹ Об этих доминиканцах папа упоминает в другом, более раннем послании. Один из них — «брат Алексий», другой же — его товарищ, «который был с ним в Чехии», как сказано в этом папском послании.⁶⁰ Имя его уточнить пока не удается. В последнее время выдвинуто предположение, что это был Гиацинт (Яцек) Одровонж,⁶¹ однако данных, подкрепляющих эту версию, не приведено.

О том, что на Руси не придавали серьезного значения унии, говорит тот факт, что при Данииле Галицком безотлучно пребывал с 1242 г. намеченный им в митрополиты православный епископ Кирилл, которого князь и представил как своего кандидата на утверждение константинопольского патриарха, лишь только стала ясной вся бесплодность переговоров с римской курией (1248—1249 гг.).⁶²

Насколько двуличную политику в отношении Руси проводила в ходе этих переговоров папская курия, свидетельствует, в частности, письмо Иннокентия IV, посланное им в 1246 г. венгерскому королю Беле IV, в котором папа упрекает последнего, в связи с предполагавшимся браком между его дочерью Констанцией и сыном Даниила Галицкого Львом Данииловичем, за то, что «браком с восточными государями он оскверняет чистоту христианском веры».⁶³

Следует отметить и чрезвычайно сложную военно-политическую обстановку в Западной Европе в эти годы. Борьба между папством и Фридрихом II, в частности борьба за Константинополь, достигла большого напряжения, и папство в этих условиях не располагало такими ресурсами, которые позволили бы ему помочь Руси против татар, даже если бы оно хотело это сделать.

Однако папская курия воздерживалась от активной помощи странам Восточной Европы против татар, предоставляя последним все большую свободу действий. Этой ценой папские дипломаты оплачивали помощь монголов против «сарацин» на Ближнем Востоке.⁶⁴ Именно поэтому при достаточно частых обращениях папы с посланиями к Даниилу в Лионе не принималось, однако, никаких мер к организации той «помощи против татар», которая должна была явиться главным вкладом папства в «союзные» отношения с галицким князем. Дело не шло дальше дипломатических любезностей, обмена послами и т. п. Князь Даниил, видимо, скоро понял истинный характер папской политики и, не порывая с папой официально, дал недвусмысленно понять, что ему нужны от курии не пышные титулы, не восхваления и громкие обещания, а действенная помощь против татар.

В Лионе стремились удержать Даниила под своим влиянием. В начале 1248 г. ему направляется очередное послание с просьбой немедленно уведомлять рыцарей Тевтонского ордена о набегах татар, так как «опасностей легче избежать, если против них заблаговременно воздвигнуть щит».⁶⁵ Но никаких попыток мобилизовать европейское рыцарство против татар сделано не было, никаких распоряжений по этому поводу не было дано и Тевтонскому ордену. Неудивительно, что Даниил, убедившись в совершенной бесплодности отношений с папой, в конце концов порвал их. Папа пытался соблазнить его королевским венцом, но Даниил отверг эти предложения и прекратил сношения с курией. Открыто князь выразил свое отношение ко всем этим проискам папства в 1249 г., когда, по словам польского историка Длугоша, он прогнал явившегося к нему от папы епископа арманацкого Войцеха (Адальберта), предназначенного курией в русские архиепископы.⁶⁶

Когда попытки обратить князя Даниила в католичество не принесли результатов и на предложение дать ему королевский титул он ответил, что нуждается не в титуле, а в реальной (военной) помощи против татар,⁶⁷ в папской курии стали искать новых путей для утверждения римской церкви на Руси.

Примечания

1. Archiv für Kunde österreichischer Geschichtsquellen, Wien, Bd. X, 1853, стр. 92 и 95.

2. ИЛ; ПСРЛ, Т. II, стр. 137 и сл.

3. Летопись Кенигсбергская. РИБ, ч. I. СПб., 1767, стр. 300; В.Н. Татищев. История российская с самых древнейших времен. Книга 3-я, 1774, стр. 344—345. — Существуют сомнения в достоверности летописного сказания (см.: Голубинский, ук. соч., стр. 598, Примеч. 1), но доводы неубедительны: если и согласиться, что послы были не из Рима, а из Польши, — это отнюдь не исключает возможности передачи ими папских предложений князю Роману.

4. Dlugošz, ук. соч., т. I, стр. 596.

5. HRM, I, № 3.

6. Прокатолические авторы стараются уверить, что король Андрей предлагал унию якобы по инициативе самого Галицкого населения. Между тем известно, что население встретило унию открытой борьбой. Особенно наивно звучат рассуждения по этому поводу у украинского униата Чубатого, пытающегося доказывать это нелепое утверждение тем, что «при необычайной набожности» короля «трудно допустити, щоб він вводив у блуд папу в такій важній справі» (М. Чубатий. Західна Україна і Рим у XIII віці у своіх змаганнях до церковної унїї. Зап. Наукового товариства ім. Шевченка, т. СXXІІІ—CXXIV, Львів, 1917, стр. 17).

7. ПСРЛ, т. X, стр. 66.

8. A. Theiner et F. Miklosich. Monumenta vetera historica Hungarian! sacram illustrantia, t. I. Romae, 1859, № 1.

9. Monumenta Hungariae historica, Codex diplomaticum, v. XI, Pest, 1868, стр. 227.

10. Тем не менее католическая и униатская пропаганда пытается утверждать, что в 1214—1222 гг. состоялась первая уния на галицкой земле. «Була то перша унія...», — пишет Чубатый (ук. соч., стр. 25), хотя сам же и признает, что «уния» эта «була сторичною ефемеридою». Автора мало смущает, что концы с концами в его рассуждениях не сходятся.

11. HRM, I, № 33. — Чубатый (ук. соч., № 6, стр. 82) неправильно указывает, будто в HRM послание ошибочно датировано 1233 г. Там приведена та же дата, что и у Чубатого, — 1231 г. Имя адресата не выяснено. Из известных двух редакций этого послания в одной из них (по кодексу Марини — HRM, I, № 33) читаем: «Georgio illustri regi Russiae» — «Георгию пресветлому королю Руси». А.И. Тургенев, опубликовавший это послание, понимает под Георгием великого князя владимирского Юрия Всеволодовича. Также понимает адресата и В.Т. Пашуто (Героическая борьба..., стр. 79—80). Однако в другой редакции (Альбертранди — PRU, I, № 5, стр. 19—20) имени короля нет. Адресат читается: «illustri regi Russiae». В этой же редакции послание воспроизведено у Чубатого (ук. соч., № 6, стр. 81—82), который, следуя Абрагаму (Wl. Abraham. kościoła łacińskiego, t. I. Lwow, 1904, стр. 106—107). пытается доказать, что адресатом являлся Даниил Романович Галицкий, ведший в эти годы упорную борьбу за Галич против венгров и части южнорусских князей и галицких бояр. Отсюда Чубатый (ук. соч., стр. 29) делает вывод, что послание Григория IX является попыткой привлечь Украину к церковной унии с Римом. Мнение Чубатого разделяет и Пашкевич (H. Paszkiewicz. The origin of Russia. London, 1954, стр. 299), однако для принятия его все же необходимы дополнительные аргументы.

12. Указание об этом дает Бзовий в своем панегирическом сочинении о Яцке (Гиацинте).

13. См.: J. Zatko. The Union of Suzdal, 1222—1252. Journ. ecclesiast. hist., V. VIII, № 1, April, 1957, стр. 33—52.

14. В этой связи папа издал буллу об «обидах», причиняемых в Киеве представителям римской церкви (HRM, I, № 40).

15. Dlugošz, ук. соч., т. II, стр. 649.

16. «О существовании великой Венгрии, обнаруженном братом Рихардом во время господина папы Григория IX». — Опубликовано: С.А. Аннинский. Известия венгерских миссионеров XIII—XIV вв. о татарах и Восточной Европе. Истории, архив АН СССР, 1940, т. III, стр. 82.

17. Очерки, I, стр. 726.

18. Там же, II, стр. 434.

19. В.Т. Пашуто. Героическая борьба..., стр. 74.

20. Очерки, I, стр. 836.

21. Там же, стр. 837.

22. MGH, SS, XXVIII, 207 и 292.

23. Там же, XXVII. 310.

24. А.С. Пушкин, Полн. собр. соч., т. VII, Изд. АН СССР, 1949, стр. 307.

25. В. Брюсов, Избр. соч., т. I, 1955, стр. 447.

26. ИЛ; ПСРЛ, т. II, стб. 803—805.

27. См.: В.Т. Пашуто. Героическая борьба..., стр. 208.

28. Грегоровиус, ук. соч., т. V, стр. 166.

29. Hergenroether, ук. соч., стр. 570.

30. Hefele, ук. соч., стр. 994.

31. MGH, SS, XXVII, 474; Mansi, XXIII, 610.

32. Н. Дашкевич. Переговоры пап с Даниилом Галицким об унии юго-западной Руси с католичеством. Университетские известия. Киев, 1884, № 8, стр. 146 и сл.; Чубатий, ук. соч., стр. 37—39; В.Т. Пашуто. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси. М., 1950, стр. 58—60, 62.

33. В.Т. Пашуто. Очерки..., стр. 62.

34. У В.Т. Пашуто в статье «О политике папской курии на Руси (XIII в.)» (Вопросы истории, 1949, № 5, стр. 61), а также в «Очерках...» (стр. 251) сказано, что миссия Плано Карпини отправлена была «после Лионского собора». Однако письмо папы к монгольскому хану («regi et populo Tartarorum»), которое вез Карпини в Каракорум, датировано еще 13 марта 1245 г. (письмо упоминается в папских регистрах — MGH, Epistolae saeculi XIII, v. II, стр. 76; E. Berger. Registres d'innocent IV. Paris, 1887, стр. 208). За неделю же до этого письма (5 марта) в курии было изготовлено еще одно папское послание с тем же адресом, в котором упоминается в качестве представителя папы его исповедник Лаврентий Португальский, очевидно, намечавшийся для отправки в Монголию, но в последний момент замененный Карпини. Лаврентий же был вскоре направлен в качестве папского легата на Ближний Восток (G. Soranzo. Il papato, l'Europa cristiana e i Tartari. Milano, 1930, стр. 113—114).

35. Булла напечатана в: J.H. Sbaralea. Bullarium franciscanum romanorum Pontificum constitutiones, epistolas ac diplomata continens..., v. I. Roma, 1759, стр. 362, № 81.

36. Там же, стр. 360, № 80.

37. Johanni de Plano Carpini. Historia Mongalorum. Recueil de voyages et de mémoires publié par la Société de géographie, t. IV, livre 2. Paris, 1839. Русск. перев.: Джиованни дель Плано Карпини. История монголов. М., 1957.

38. Конрад был, по-видимому, одним из главных посредников между Карпини и галицким князем (см.: B. Wlodarski. Rola Konrada Masowieckiega w stosunkach polsko-russkich. Archivum Towarzystwa Naukowego we Lwowie, t. XIX, 1937, стр. 111—131).

39. Об их присутствии в Кракове сообщает Карпини (ук. соч., глава последняя, § 1), а также Матвей Меховский (Трактат о двух Сарматиях. М., 1936, стр. 57 и 138).

40. B. Szczešniak. The mission of Giovanni de Plano Carpini and Benedict the Pole of Vratislavia to Halicz. Journ. ecclesiast, hist., v. VII, № 1, April, 1956, стр. 16—17.

41. Raynaldi, а. 1245, § 15; Карпини, ук. соч., стр. 66—67.

42. Письмо Гуюка папе было обнаружено в 1920 г. в Ватиканском архиве и опубликовано известным французским ученым Пеллио в 1923 г. (P. Pelliot. Les Mongols et la Papauté. Orient chrétien, 3-me sér., v. III, № 1—2). См.: Карпини, ук. соч., стр. 13 и 220.

43. Carpini, ук. соч., стр. 464.

44. A. Rowbotham. Missionar and Mandarin. London, 1954, стр. 306.²⁰² Chr. Dawson. The Mongol mission (XIII—XIV c-ies). London—N.Y., 1955, стр. 246; Soranzo, ук. соч., стр. 114—115.

45. E. Perroy. Moyen Age... Paris, 1954, стр. 342.

46. Там же.

47. Г. де Рубрук. Путешествие в восточные страны. В кн.: Карпини, ук. соч., стр. 171—173.

48. Там же, стр. 180; Perroy, ук. соч., стр. 367.

49. Карпини, ук. соч., стр. 81—82.

50. HRM, I, № 67; PRU, I, № 20; RPRP, № 12668.

51. HRM, I, № 69; PRU, I, № 21; RPRP, № 12670.

52. HRM, I, № 68; PRU, I, № 22; RPRP, № 12669.

53. HRM, I, № 70 и 71; PRU, I, №№ 23 и 24; RPRP, №№ 12671 и 12672.

54. «carissimus in Christo filius noster Daniel Rex Russiae illustris... per litteras speciales et nuntios, quos propter hoctransmisit nuper ad nostram presentiam cum humilitate ac instantia postulavit a nobis, ut ipsum et totam gentem ac Regnum ejus... ad unitatem ecclesiasticam et devotionem Ecclesiae Romanae, quae aliarum omnium caput est et magistra, recipere... curaremus. Quocirca monemus quatenus personaliter ad partes illas accedens... tam ipse (Rex), quam Archiepiscopi, et Episcopi, et alii Magnates Regni sui, scismate quolibet penitus abjurato, promiserint et juraverint se de cetero in unitate fidei... eos... reconcilies et tanquam speciales et devotos filios incorpores predicte Romanae Ecclesiae, quae mater est omnium unitati» (HRM, I, № 72; PRU, I, № 26; LUB, I, № 195; RPRP, № 12686).

55. В рукописи сборника Марини вместо «Russiae» стоит «Pruscie».

56. HRM, I, № 73; PRU, I, № 27; RPRP, № 12687.

57. «Cum tibi, tarn in Prussia, quam in Russia ordinandi episcopos plenam concesserimus facultatem» (HRM, I, № 71; PRU, I, № 24; RPRP, № 12672).

58. HRM, I, № 74; PRU, I, № 25; RPRP, № 12688.

59. HRM, I, № 75; RPRP, № 12689.

60. Монастырь св. Даниила, очевидно, был основан Даниилом Романовичем.

61. См. ниже, стр. 164.

62. Zatko, ук. соч., стр. 44.

63. См.: Голубинский, ук. соч., т. II, 1-й полутом, стр. 53—54.

64. См.: Средние века, т. V. М., 1954, стр. 405.

65. Большой интерес представляет по атому вопросу работа венгерского историка Эммы Ледерер, которая в статье «Международные отношения в период татарского нашествия» (журнал «Szazadok», 1952, № 2, стр. 327—363, — цит. по рецензии в сборнике «Средние века», т. V, стр. 405—409) вскрыла «предательскую роль, которую сыграла католическая церковь», и опровергла тем самым ложную версию буржуазной историографии о якобы антимонгольской политике папской курии, которую пытаются отстаивать Соранцо, Затко, Щесняк и другие (см. цитированные выше работы этих авторов).

66. HRM, I, № 77; PRU, I, № 30; RPRP, № 12814.

67. Dlugošz, ук. соч., т. I, стр. 705 и 713.

68. Raynaldi, ук. соч., а. 1249, § 15.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница