Глава IV. Папская экспансия в русские земли и татаро-монгольское нашествие
После того как планы феодально-католической экспансии против Руси потерпели крушение — на северо-западе в результате Ледового побоища, на юго-западе после битвы под Ярославом, — на западных границах Руси наступило некоторое затишье. Полного спокойствия не было, однако военное наступление западноевропейских феодалов приостановилось.
Это отнюдь не означало, что на Западе забыли о Руси или перестали бы интересоваться возможностью обосноваться на ее землях. Дело было в другом. Убедившись в том, что русские готовы дать решительный отпор любой попытке агрессии со стороны Запада (несмотря на значительное истощение внутренних сил в стране в результате многолетней ожесточенной борьбы с татарами), западноевропейские политики прибегли к средствам дипломатического характера, перенесли главное внимание на настойчиво повторяемые попытки склонить русских князей к сближению с Западом, особенно к признанию католичества, к заключению унии с римской церковью, что открыло бы агрессорам двери внутрь страны. В этом можно видеть главную задачу папской курии в ее отношениях с русскими князьями в первые два десятилетия после установления на Руси татаро-монгольского ига.
Одновременно с переговорами, которые с 1245 г. папство вело с галицкими князьями, аналогичные связи оно установило и с другим русским князем. Об этом свидетельствует серия из 7 папских посланий, которые все датированы 3 мая 1246 г. Все эти послания говорят о церковной унии одного из русских князей и о принятии его под покровительство римской церкви. В письме «Cum te, ac Regnum» папа пишет князю: «Мы охотно идем навстречу твоим желаниям и с готовностью внемлем... просьбам твоим».1 И дальше: «Благосклонные к твоим ходатайствам, мы принимаем тебя лично и упомянутое царство под защиту св. Петра и нашу и утверждаем настоящей грамотой покровительство».2
Кто же был этот русский князь, вступивший в начале 1246 г. в переписку с папой и принявший его «покровительство»? В самих посланиях (за исключением одного) имя русского князя не упоминается, в адресате фигурирует почетная формула: «Светлейшему королю русскому» (Regi Russiae illustri). В одном лишь случае упомянуто имя «короля» — «Ioanni» (Ивану). Однако ни А.И. Тургенев, впервые опубликовавший эти письма, ни последующие исследователи не приняли этого имени во внимание, сочли его ошибкой и приписали все эти письма другому адресату. До недавнего времени за него единодушно принимали Даниила Галицкого и связывали всю майскую серию папских посланий 1246 г. с августовско-сентябрьской 1247 г., упуская из виду, что при этом неизбежно должен возникнуть вопрос о том, почему письма 1247 г. явно повторяют по содержанию письма предыдущего года и притом ни разу на них не ссылаются, как это обычно бывало в практике папской курии в подобных случаях.
Лишь в самое последнее время вопрос об адресате этих папских посланий получил другое решение, по-видимому, более убедительное, хотя и нельзя согласиться со всеми теми выводами, которые сделаны на основании этой новой версии. Новое решение вопроса, в сущности, наиболее простое — оно сводится к тому, чтобы принять за адресата всей серии папских посланий 1246 г. того русского князя по имени Иван, который и назван в одном из них. Таким князем Иваном был один из братьев Ярослава Всеволодовича, занявшего после гибели великого князя Юрия Всеволодовича в битве с татарами на реке Сити (в марте 1238 г.) великокняжеский стол. Иван Всеволодович был князем Стародубским (на Клязьме, близ Суздаля).
Как известно, Ярослав зимой 1245/46 г. был вызван в ханскую ставку под предлогом утверждения его на великое княжение. Отправившись сначала к хану Бату на Волгу, Ярослав вынужден был, по требованию татар, продолжить свое путешествие и явиться к великому хану в Каракорум. Здесь его застал и Плано Карпини, который об этой встрече упоминает в своей «Истории». Никаких подробностей о своих переговорах с князем Карпини не сообщает, но можно быть уверенным в том, что, находясь в Каракоруме вместе с великим князем всей Руси, папский легат не упустил возможности выполнить поручение, ради которого он отправился на Восток. Вряд ли можно считать пустым вымыслом утверждение Иннокентия IV. имеющееся в его послании от 23 января 1248 г. на имя Александра Невского о том, что Ярослав принял католичество. Папа указывает и на источник своих сведений в лице Плано Карпини. С его слов он сообщает далее, что Ярослав «смиренно и почтительно признал послушание римской церкви, матери своей», и принес обет папскому легату.3
Любопытно свидетельство Бзовия, который сообщает (без указания своего источника), будто Ярослав «принял от Карпини монашеское платье и устав св. Франциска и, отрекшись от мира, сделал большие успехи в монашеском житье и в святости».4 Если и не доверять этому сообщению, поскольку его автор не пользуется репутацией точного и надежного свидетеля, готовность Ярослава пойти на какое-то соглашение с представителем папы и, очевидно, согласие на принятие им католичества вряд ли можно оспаривать. Нельзя думать, что слова папы в его послании к Александру Невскому об его отце были пустым вымыслом. Ведь с Монголией поддерживались постоянные связи, и князь легко мог проверить эти утверждения папы.5
Можно полагать, что расчеты на помощь Запада против татар, которую папа обещал организовать под условием признания католичества на Руси, были у Ярослава еще до отъезда в Монголию. По-видимому, была намечена и отправка посольства в Лион, которое, однако, сам Ярослав снарядить не успел. Поэтому он перед отъездом мог передать выполнение этого плана своему младшему брату Ивану, сидевшему в Стародубе, уполномочив его на ведение дальнейших переговоров с папой. Этим и объясняется, что папа адресовал свои послания малоизвестному мелкому князю в Суздальской земле, величая его «королем Руси», поскольку тот выступал (в переговорах с папой) от имени великого князя.6
Теперь может получить разрешение и остававшийся неясным вопрос о папских посланиях 3 мая 1246 г.
Предположение, что непоименованным адресатом этих посланий был Даниил Галицкий, которое до сих пор принимали почти все, касавшиеся этого вопроса, наталкивалось на серьезные возражения. Ведь известно, что Плано Карпини встретился с Даниилом лишь далеко в степи около Дона, притом не ранее начала марта. Очевидно, что Даниил мог прибыть в Галич самое раннее в конце марта. И если предположить, что князь тут же отправил посольство к папе (такая поспешность совершенно невероятна), то, считая, что путь до Лиона должен был занять по крайней мере шесть недель (в действительности такое путешествие требовало в условиях весеннего бездорожья значительно большего времени), послы Даниила могли прибыть в Лион лишь к 5—10 мая. Во всяком случае, обратное послание папы к Даниилу никак не могло быть датировано 3 мая 1246 г. Учитывая эти неувязки в сроках, некоторые авторы вынуждены были допустить версию, будто Даниил обратился к папе по собственной инициативе, независимо от Плано Карпини и до его приезда. Однако это совсем уж невероятно, поскольку Даниил осенью 1245 г. находился еще в состоянии войны со своими западными соседями, опиравшимися на поддержку папы.
Если же принять новую версию, предположив, что Иван Стародубский завязал переговоры с папой, все сроки легко увязать. Посольство могло быть отправлено еще в декабре 1245 г. или в самом начале 1246 г., прибыло оно в Лион в марте или даже в начале апреля. Таким образом, датировка ответных папских посланий 3 мая 1246 г. получает убедительное обоснование.
Что касается содержания этих обращений, они обычные: в одном из них («Cum te ac»), адресованном «пресветлому королю Руси», папа заявляет о своем согласии, в ответ на просьбу князя, признавшего папский авторитет, принять его под свое покровительство.7 В другом («Cum is qui»), адресованном «Иоанну, королю», папа сообщает об отправке к нему легата, которого предлагает принять в качестве советчика и помощника как по делам церковным, в проведении унии с римской церковью, так и в организации борьбы против татарских набегов.8 Третье послание по содержанию идентично предыдущему, адресовано же оно самому легату, «архиепископу Пруссии и Эстонии», по имени, однако, не названному. В этом послании папа предлагает архиепископу выполнять функции полномочного представителя римской церкви на Руси и поручает ему «уничтожать и разрушать, рассеивать и разорять, воздвигать и насаждать все, что по наитию божьему сочтет нужным упорядочить».9
Аналогично двум предыдущим и четвертое папское послание, также начинающееся словами «Cum is qui», адресованное «всем верующим в Христа на Руси», к которым папа обращается с призывом содействовать церковной унии с римской церковью. Специальной буллой папа уполномочивает своего легата, того же архиепископа Пруссии, Ливонии и Эстонии10 по имени Генрих,11 поставлять «латинских епископов из доминиканцев, францисканцев или из других монашеских орденов, а также из священников» и посвящать их именем апостолической власти.
Последние два папских послания того же дня имеют почти Одинаковое содержание. Одно из них адресовано монахам-доминиканцам — «брату Алексию и его товарищу, который был с ним в Чехии», и предписывает им отправиться к «дражайшему во Христе сыну нашему... пресветлому королю Руси», чтобы безотлучно пребывать при нем. При этом указывается, что папа предоставляет этим монахам такую же полноту прав, какой пользовались те, которые «были направлены к татарам» (имеются в виду Плано Карпини и его спутник Бенедикт Польский).12
Другое же послание («Cupientes tuis»), адресованное самому «пресветлому королю Руси», ставит его в известность об отправке к нему этих двух монахов. Первые же слова этого послания: «Стремясь удовлетворить твоим желаниям и насколько мы можем во всем исполнить с богом волю твою», подчеркивают, что папа этим мероприятием отвечает на просьбу самого «короля».13
Таким образом, серия майских посланий папы свидетельствует достаточно убедительно о том, что суздальские князья решили вступить в соглашение с папством, рассчитывая, что этим путем можно заручиться поддержкой для военного отражения новых татарских набегов.
Что же касается церковной унии, то о ней, по-видимому, на Руси серьезно не думали, во всяком случае, никаких шагов, направленных на изменение существовавших церковных порядков, предпринято не было. Папские же уполномоченные, наоборот, стремились к одной лишь унии, отделываясь в вопросе о татарах общими фразами и неопределенными обещаниями в будущем. Такое различие в основной позиции делало всякое соглашение бесплодным и лишало намеченные с обеих сторон планы какой бы то ни было реальности.14
В этой связи следует понимать появление такого документа, как уже упомянутое выше папское послание от 23 января 1248 г. («Pater futuri saeculi»), адресованное Александру Невскому.15 Письмо начинается с заявления, что папский посол Иоанн де Плано Карпини, встретив при дворе татарского хана отца Александра Ярослава Всеволодовича, великого князя владимирского, сообщил, что, якобы Ярослав «подобно овце, долго по пустыне блуждавшей и в конце концов нашедшей свою овчарню», признал ныне римскую церковь. Охваченный желанием, продолжает папа, чтобы «и сын стал участником блаженства своего отца и воспринял и это наследство своего родителя», он, папа, «убеждает, просит и настаивает на том, чтобы князь Александр последовал отцовскому примеру и признал бы римскую церковь матерью и выразил бы повиновение римскому первосвященнику и апостольскому престолу». Далее излагаются те «выгоды», которые князь Александр, по уверениям папы, из этого извлечет. Прежде всего папа сулит ему «блаженство в вечной жизни, как нетленный плод этого» (т. е. повиновения папе). Папа обещает князю «среди других католических государей оказать ему особое почтение и всегда проявлять особое старание об умножении его славы». После напыщенных фраз, в которых выражены эти «соблазнительные» обещания, в заключительной части пространного папского послания значатся и более конкретные пункты: помощь против татар, которую должны князю оказать... Тевтонские рыцари, величаемые папой «надежным щитом». Для этого Александру, лишь незадолго до этого давшему предметный урок зарвавшимся рыцарям, предлагалось в случае появления татар сразу же известить орден об опасности вражеского нападения, «чтобы с божьей помощью ее отразить».
— Хотя Александр Ярославич уже убедился, сколь «надежным щитом» могут быть тевтонские рыцари и, видимо, отдавая себе ясный отчет в том, что обещанная папой «божья помощь» в случае татарского нападения это еще не все, что необходимо для его отражения, все же счел целесообразным в какой-то форме поддержать новую инициативу папской курии. Ответ Александра нам не известен. О нем можно лишь догадываться на основании второго папского послания к Александру Невскому от 15 сентября 1248 г.
Этот документ свидетельствует о новой попытке выдавать желаемое за действительное. Он написан так, как если бы Александр уже принял католическую веру и выразил согласие повиноваться папе: «Открыл господь духовные очи твои» — такими словами начинается послание.16 От легата своего, пишет папа, он узнал, что князь «стремится приблизиться к дверям рая». Однако ключи от них «переданы богом Петру и его наместникам (succesoribus eius) — папам римским», с тем, чтобы пройти через них могли бы лишь те, «кто признает римскую церковь матерью веры нашей» (nisi Romanam ecclesiam matrem nostr(a)e fidei recognoscat). А потому, продолжает папа, он предлагает князю «в знак своего истинного повиновения воздвигнуть католический кафедральный собор во Пскове» (in ipsius ob(o)edienti(a)e signum affectans in Pleskowe civitate tua latinorum ecclesiam erigere cathedralem). В заключение папа обращается с просьбой принять архиепископа, желающего лично посетить князя, и привлечь его в качестве советника при сооружении собора.
Первые слова папского послания используются прокатолическими авторами как доказательство того, что Александр Невский принял церковную унию и согласился на проведение ее на Руси.17 Между тем ход событий говорит о другом. Возможно, что на первое послание папы Александр и не ответил прямым отказом, не желая отталкивать от себя возможного, хотя и маловероятного союзника в борьбе против татар. Благожелательный тон его ответа мог возбудить у папских дипломатов давние надежды и, торопя события, они составили второе послание Александру в таком духе, как если бы «обращение» его уже состоялось. Однако летом 1248 г. Александр совместно с братом своим Андреем побывал в Каракоруме. Когда в конце года он возвратился на Русь, его и ждало второе папское послание. Ожидал князя и папский легат в лице Альберта Суербеера, явившегося по папскому предписанию, чтобы оформить «унию» и «обращение» Александра в католическую веру. Однако из этой затеи снова ничего не получилось. Очевидно, князь решительно отверг папские притязания. Это вынуждены признать и современные прокатолические авторы. Так, в противоречии с собственными утверждениями о якобы существовавшей «суздальской унии», Затко пишет, что Александр отверг папские претензии. При этом автор довольно правдоподобно анализирует аспекты позиции Александра.18
Несомненно, что хотя Александр Невский и мог поддержать дипломатическую переписку с курией, он относился к папству с подозрительностью и недоверчивостью. С другой стороны, он воочию убедился в Каракоруме в большой военной силе татар и должен был неизбежно прийти к неутешительным выводам при сравнении ее с военной силой Запада. Наконец, он убедился и в том, что ему лично грозит смертельная опасность, если он вступит в заговор против татар, о чем свидетельствовала гибель его отца, подробности которой не могли остаться ему неизвестными во время его пребывания в Каракоруме. Это не означает, конечно, что Александр спасал только свою жизнь. Достаточно хорошо известно, как на протяжении всей своей деятельности прославленный русский князь многократно рисковал жизнью и в ратных делах, и в той же монгольской ставке. В силу всех этих причин Александр должен был прийти к выводу, что в данных условиях западная и вместе с тем антимонгольская ориентация могла бы привести всю Русь к неисчислимым бедствиям и настоящей катастрофе, и потому отклонил всякие предложения римской курии и присланного ею легата.
Однако через несколько лет курия возобновила свои попытки «обращения» Руси. Сохранилось сообщение в «Житии Александра Невского», что 8 февраля 1252 г. к князю явились два кардинала в качестве папских послов, названные «Галд и Гемонт». В списках католической иерархии таких имен ни кардинальских, ни епископских нет. Тем не менее рассказ об этом посольстве, по-видимому, заслуживает доверия. Летопись сообщает, что папские послы заявили Александру, что он прослыл в их землях как князь «честна и дивна», а земля его «велика есть». Они предложили князю ознакомиться с учением католической церкви. На это Александр якобы ответил кратким хронологическим обзором всего хода мировой истории — «от Адама и до... седьмого собора», и заявил, что «вся сие добре сведаем, а от вас учение не принимаем».19 Так излагает древний автор «Жития» отказ Александра Невского вступить в переговоры с папой.
О безуспешной миссии папских послов к Александру Невскому свидетельствует также сохранившееся от XIII в. «Исповедание веры святого Александра Невского». Значительная часть этого произведения посвящена вопросу о различиях между православием и католичеством. В основном, автор находит эти различия в культе. Подробно останавливаясь на литургике, он усматривает в ней многие извращения католицизма и на этом строит свои обвинения в нечестивости «преокаянных латынян». Касаясь их попыток склонить Александра к католичеству, автор рассказывает, как князь отверг их домогательства, «они же, папежнии посланцы, посрамившеся отъидоша в путь свой, ничтоже успевше».
Несмотря на явную неудачу, к которой привели папство «обращение» Даниила Галицкого и послания к Александру Невскому, папские дипломаты не хотели расстаться со своей мечтой о приобщении Руси к католичеству.
Сохранилось сообщение польского летописца об обращении в 1250 г. папской курии к краковскому архиепископу с предложением принять меры к распространению католичества на территории Руси, «если его епархия с нею граничит».20 Внимание папской дипломатии снова обратилось к юго-западной Руси, где утвердилась власть Даниила Галицкого. В 1252 г. сын Даниила Роман женился на наследнице австрийского герцогства Гертруде, вдове маркграфа Баденского. К этому времени изменились и отношения между Даниилом и венгерским королем Белой IV. Между ними произошло политическое сближение, и совместно с малопольским королем Болеславом Стыдливым и силезским князем Владиславом они создали большой военнополитический союз против воинственного чешского короля Пшемысла II. Последнего активно поддерживала папская курия.
Таким образом, давно лелеемые в Лионе планы привлечь Даниила на свою сторону приобрели в глазах папских дипломатов конкретный политический смысл: было очень важно отвлечь Даниила от античешской коалиции и тем укрепить положение чешского короля. С другой стороны, в это время снова ухудшились отношения Даниила с татарами, которые снова устремились на запад. В южной Руси действовал татарский воевода Куремса, приближавшийся к владениям галицкого князя. В курии учли складывавшиеся благоприятно для нее обстоятельства и через венгерского короля возобновили давление на Даниила Романовича, стремясь склонить его к союзу с папой.
В то же время Иннокентий IV совместно со своим союзником французским королем Людовиком IX, лишь недавно вернувшимся из плена, в который он попал во время крестового похода против египетского султана, отправил, как выше уже было отмечено, в Золотую Орду и к великому хану Мункэ новое посольство во главе с Рубруком. Главной задачей этого посольства было склонить монголов к войне против турок, а заодно и против Никейской империи. Но Даниил прекрасно понимал, насколько опасными для Руси были бы совместные действия монголов и папы на Ближнем Востоке и в районе Черного моря. В Сарай, к золотоордынскому хану было отправлено специальное посольство, которое должно было противодействовать сговору между монголами и папой.
Между тем борьба с Пшемыслом II разгоралась. Даниил Галицкий возглавил поход против него и вторгся в 1253 г. в глубь его владений — в Моравию, с севера, и осадил Опаву. Одновременно с южной стороны должны были помочь венгерские войска Белы IV, а на верхнюю Австрию в это же время сделал нападение герцог баварский. Положение Пшемысла сильно ухудшилось.
Под давлением Иннокентия IV между Пшемыслом и Белой IV был заключен мир, и русские войска, как и войска остальных союзников, оставили пределы владений Пшемысла. Это несколько ослабило политические позиции Даниила Галицкого. В то же время с Востока усиливалась волна татарской активности. В курии решили возобновить свои настояния перед князем галицким. Уже на обратном пути его из похода в Моравию, когда он остановился в Кракове у своего союзника Болеслава Стыдливого, его встретили папские послы, пытавшиеся вступить с ним в переговоры. Но, как сообщает наша летопись, Даниил от этого отказался, сославшись на то, что вести переговоры на чужой земле ему не подобает.21
Папские послы последовали за князем и вскоре в городе Дорогичине (на Западном Буге) добились, наконец, согласия на свои предложения. По-видимому, энергичное давление на русского князя оказал и венгерский король, и польские князья. Нужно также учесть, какое огромное значение придавалось титулатуре в ту пору расцвета феодальных отношений и господства общественной и политической иерархии. Кроме того, у самого порога владений галицкого князя стояли полчища Куремсы. Папские послы во главе с нунцием Пруссии и Ливонии Опизо из Мессаны обещали от имени Иннокентия IV организацию большого крестового похода против татар в помощь русским. Даниил соглашался на папские предложения нехотя, с видимым сомнением. С большой торжественностью папское посольство вручило ему королевскую корону, о чем наша летопись сообщает в таких словах: «Опиза же приде, венец нося, обещаваяся яко помощь имети та от папы — оному же — одинаково не хотяшу».22 Однако помощи от папы Даниил не дождался. Крестового похода против татар организовано не было, и Даниил Галицкий сражался с ними сам. Грозная опасность нашествия татар, благодаря мужеству и бесстрашию ратных людей князя, благодаря его собственному умелому военному руководству, была в 1254 г. отбита. «Воздвиже рать противу татаром», Даниил уничтожил «городы, седящие за татары», и, отразив нападение Куремсы, в дальнейшем «николико же не бояся Куремсы».23
Невыполнение папской курией своих торжественных договорных обязательств по отношению к Даниилу повлекло за собой и недопущение какого бы то ни было вмешательства папской агентуры в дела юго-западной Руси и, в частности, решительный отказ от латинизации церкви.
Лицемерие папской политики в отношении Руси и в этом случае ярко иллюстрирует булла Иннокентия IV от 23 июня 1253 г. В дни, когда он отправлял своих послов, чтобы уговорить русского князя принять королевскую корону, и рассыпался перед ним в льстивых уверениях, в этой булле, адресованной доминиканцам, предлагалось усилить пропаганду католичества «в землях сарацин, язычников, болгар, греков, куман, эфиопов, хазар, русских (разрядка наша, — Б.Р.), нубийцев, индийцев и т. п.» и рекомендовалось применять всяческие методы убеждения и принуждения, чтобы добиться успеха. Эта булла отражала пренебрежительное отношение к населению Руси со стороны папской курии.24
Когда в папской курии убедились, что «обращение» Даниила окончилось ничем, была сделана попытка поднять в Европе крестовый поход на «непослушного папе короля». Но и из этой затеи тоже ничего не получилось. После десятилетних неустанных домогательств Иннокентию IV пришлось в последний год своего понтификата (1254) отступиться от юго-западной Руси.
Сохранилось еще одно сообщение об обращении папства к Даниилу Галицкому. Оно датировано 13 февраля 1257 г. Папа Александр IV, сменивший в 1254 г. Иннокентия IV, напоминает в послании галицкому князю, что «церковь возвысила его до вершины королевского величия, совершив священное помазание миром и возложив на главу его королевскую корону», а он «духовные и мирские благодеяния церкви предал забвению и к милостям ее оказался совершенно неблагодарным», не выражая должной заботы о ней. Устрашая «погибелью души», папа переходит от упреков и обвинений к увещаниям: папа ждет «повиновения» римско-католической церкви, «заботы» о ней. Вручить Даниилу это послание, как говорится в его заключительной части, уполномочены два епископа — оломуцкий и братиславский, которым поручалось, наложив на князя церковное взыскание, вернуть его на «истинный путь».25
Послание Александра IV произвело, очевидно, столь же малый эффект, как и аналогичные обращения его предшественника. Во всяком случае, о каком-либо ответе Даниила Галицкого на это письмо или о каком- либо изменении его политики в отношении папской курии никаких данных нет.
С середины XIII в. феодально-католическая экспансия против Руси явно выдохлась. Попытки западноевропейских феодальных сил проникнуть на русские земли приобрели характер эпизодических вторжений. Папство постепенно утрачивает свое значение организующей и вдохновляющей силы феодально-католического наступления на восток.
В то же время папство вновь возвращается к идее о церковной унии. Понимая, что решения Лионского собора 1245 г. нисколько не продвинули реального осуществления этой, столь желанной цели, папа Иннокентий IV попытался воздействовать на Никейского императора Иоанна Ватаца с помощью венгерской королевы, энергично взявшейся за это дело. Через двух францисканцев королева сообщила в январе 1247 г. Иннокентию, что она предприняла шаги, чтобы «вернуть Ватаца и его народ церкви». Папа ответил письмом, в котором просил ее отправить к Ватацу послов.26 В мае 1249 г. курия устанавливает с Ватацем и прямые связи, отправив к нему посольство во главе с генералом францисканцев Иоанном Пармским. Переговоры имели на этот раз известный успех. Несмотря на политические и родственные связи с Фридрихом II, Ватац, соблазненный, по-видимому, перспективой получить Константинополь, был готов изменить своему тестю. Он отправил в 1250 г. посольство в Лион.
Однако Фридрих II, который уже ранее выражал резкое недовольство зятем в связи с его переговорами с курией и предупреждал его, что он всячески воспрепятствует этим переговорам, перехватил посольство Никейского императора. Биограф Иннокентия IV Николай Курбийский сообщает, что когда послы прибыли на территорию Италии, в Апулию, «они были на полтора года задержаны Фридрихом, противником церкви, так как он не мог допустить соглашения между греческой и латинской церквами».27 Лишь в ноябре 1251 г. в Перуджии имели место переговоры папы Иннокентия IV с посольством Ватаца, выпущенным из плена после смерти Фридриха II его наследником в Сицилийском королевстве Манфредом. Сговориться было, очевидно, не так легко, и переговоры пришлось продолжить сначала папскому посольству в Никее, а затем новому греческому посольству, прибывшему в 1253 г. во главе с двумя архиепископами в Рим.28 Но и оно оказалось, подобно посольству 1249 г., задержанным на длительный срок в южной Италии и лишь в начале 1254 г. достигло Рима.
Не вдаваясь в подробности этих и последующих переговоров между Иннокентием IV, а затем его преемником Александром IV и греками, отметим лишь один существенный момент. Наименьшее значение в этих переговорах имели религиозные разногласия, даже по вопросу о подчинении греческой церкви римской или признании верховной власти пап, на что теперь греческая церковь готова была согласиться. Преодолены были также и догматические разногласия, как пресловутый спор о «filioque» (понимании происхождения «святого духа»). И этот спор, по утверждению церковных историков, якобы являвшийся главным препятствием к единению христианских церквей, оказывалось возможным решить: папа соглашался на опущение «filioque» в тексте «исповедания веры». Все дело сводилось теперь к вопросам сугубо политическим, территориальным и по этим вопросам велись в основном переговоры греко-папскими посольствами с 1249 по 1258 г.
Когда в 1254 г. умерли и Иннокентий IV и Иоанн Ватац, переговоры продолжались их преемниками — папой Александром IV и Федором II Ласкарисом. Одновременно продолжались и военные действия греков против Константинополя и Латинской империи, в ходе которых положение феодально-католических захватчиков становилось все более затруднительным. Изменение в обстановке произошло в 1258 г., когда умер Федор II Ласкарис и трон никейских императоров был захвачен Михаилом Палеологом. Он одержал над своими противниками большую победу при Пелагонии в 1259 г., имевшую далеко идущие последствия. Через два года Михаил Палеолог торжественно вступил в Константинополь, покончив с латинским владычеством на Востоке, и восстановил власть византийских императоров в «Новом Риме», Папство потерпело огромное поражение: был потерян восточный форпост феодально-католической экспансии. Перестала существовать Латинская империя. Временно приходилось отказаться и от идеи церковной унии.
Обнаружились и другие неудачи политики римской курии, в частности и в ее новых попытках проникнуть на Русь. Руководствуясь политическими соображениями, курия пыталась создать на соседних с Русью землях опорные базы, рассчитывая использовать их в дальнейшем для распространения своего влияния на Руси. В этих целях Рим не преминул использовать в середине XIII в. также и литовцев. Тевтонский орден, отброшенный мощным ударом Александра Невского от русской границы, пытался возместить свои потери за счет литовских земель. В 40-х годах XIII в. нападения крестоносцев стали все более частыми.
В Литве в эту пору складывается единое раннефеодальное государство — великое княжество Литовское. Организуя отпор немецким захватчикам, литовцы соорудили на границах своих земель множество больших крепостей, вокруг которых возник ряд городов. Опираясь на эти укрепления, литовские князья отражали натиски немецких рыцарей и сами совершали набеги на соседние земли.
В источниках первой половины XIII в. сохранилось немало свидетельств активного участия литовцев в восстаниях соседних племен (земгалов, ливов и др.) против немецких рыцарей. После разгрома, которому литовцы подвергли рыцарские полчища меченосцев в 1236 г. в битве при Шауляй, продвижение захватчиков было парализовано. Ледовое же. побоище, в котором русские полки Александра Невского наголову разбили немецких рыцарей Тевтонского ордена, приостановило его окончательно.
Героическая борьба русского народа против татарских орд защитила Литву от страшных опустошений, которые ей грозили. Однако литовский князь Миндовг, используя благоприятные для Литвы внешнеполитические условия и рассчитывая на ослабление Руси в борьбе с татарами, начал присоединять к Литве пограничные русские земли, находившиеся во владениях Новгорода и Пскова, Полоцка и Смоленска, а затем вторгся в пределы Волынской земли. В ответ Даниил Галицкий занял ряд литовских городов, вступил в союз с враждебными Миндовгу литовскими князьями, заключил соглашение с Ригой и нанес Миндовгу ряд серьезных ударов.
В поисках союзников против Руси, с одной стороны, и против Риги, с другой, Миндовг вступил в переговоры с орденом. Магистр ордена Стирланд загорелся идеей превращения Литовского княжества в плацдарм католической экспансии и согласился оказать литовскому князю помощь, за которую Миндовг обязался принять католичество. К папе были отправлены литовские послы.
В курии возможность противопоставить Даниилу еще одного католического государя была принята с ликованием. Папа Иннокентий IV послал Миндовгу королевскую корону, посланием от 16 июля 1251 г. поручил епископу кульмскому Гейденриху венчать Миндовга.29 Папа пишет послание «дражайшему во Христе сыну, светлейшему королю Литвы» о принятии его под покровительство католической церкви.30 Послание начинается с выражения восторженных чувств, вызванных у папы «радостной вестью» о принятом литовским князем решении, которую передали «особые и чрезвычайные послы» его, прибывшие к папскому двору. Разумеется, папа с великой готовностью «принимает под покровительство святого Петра» князя и его владения, равно как его жену, детей и все его семейство, «дабы никто не осмелился нанести ему какую-либо обиду или причинить неприятности».
Кульмскому епископу в тот же день (в курии это был поистине «литовский» день) было направлено распоряжение об установлении в Литве католичества, о постройке кафедрального собора, поставлений епископов и проведении других необходимых мероприятий. В заключительной части послания курия сочла необходимым упомянуть и о строгих наказаниях, которым епископ должен подвергнуть противодействующих или восставших против указанных мероприятий.31 Папская курия хорошо знала, какую ненависть в народе вызовет введение католичества. Об этом свидетельствует еще один документ из той же серии папских посланий. Он датирован днем раньше, 15 июля 1251 г., и адресован также Гейденриху, кульмскому епископу. Это послание содержит требование, чтобы епископ принял меры к «умеренному, без давления» взысканию в Литве полагающейся церковной десятины, чтобы не вызывать в народе «раздражения» и «отвращения» и не подать повода к «возмущениям» и «волнениям», а проводить эти сборы с «мягкостью».32 Документ этот свидетельствует о том, какое противодействие католическая церковь встречала в народных массах Литвы на пути своей экспансии.
Большие надежды, с которыми папская курия связывала обращение Миндовга и его Литовского княжества в католичество, не оправдались. Уже в следующем, 1252 г. Даниилу Галицкому удалось нанести Миндовгу ряд поражений и принудить литовского «короля» к невыгодному для него миру и к возвращению Руси оккупированных территорий. Мир был скреплен, по обычаям времени, политическим браком сына Даниила Шварна и дочери Миндовга.
Свою сделку с курией Миндовг рассматривал как удачный маневр в борьбе за сохранение Литвой самостоятельности, которой больше всего угрожал орден.
Однако орден не прекращал своей борьбы с Литвой. В 1253 г. рыцари захватили литовскую Клайпеду и воздвигли здесь крепость Мемель. Этим они отрезали Литву от выхода через Неман в море. Борьба Литвы и ордена приняла еще более ожесточенный характер. В нее втянулись под предводительством «короля» ливы, эсты и курши. Орден также собирал под свои знамена подмогу — создавалось пестрое по составу «крестоносное» войско из прусских, ливонских, датских и ревельских рыцарей. Тогда папская курия попыталась повернуть ход событий — направить Миндовга на Русь, толкнуть его на захват русских земель.
Яркий луч света бросает на эту коварную политику Рима послание папы Александра IV Миндовгу, королю литовскому, от 6 марта 1255 г. («Cum sicut»). В этом не слишком пространном послании папа «апостолической властью» утверждает за Миндовгом и его наследниками владение теми землями, которые тот отвоевал от Руси, с тем, что литовский король подчинит население завоеванных земель своей власти и христианской (католической) вере.33 Одновременно папа отправил литовскому королю второе послание, в котором приветствовал его, восхвалял за «ревность в вере христианской» и утверждал за его сыном королевский титул.34
Во всем этом видно непонимание папскими дипломатами действительного соотношения сил на востоке. Об этом свидетельствует и заявление Гильома Рубрука, возвратившегося в это время из разведывательной миссии в Монголию, будто. Русь можно было бы легко завоевать силами тевтонских рыцарей. «Братья Тевтонского ордена, — писал он, — ...легко покорили бы Руссию, если бы принялись за это. Ибо, если бы татары узнали, что великий священник, то есть папа, поднимает против них крестовый поход, они все убежали бы в свои пустыни».35 В этих словах получила отражение обычная для папских дипломатов переоценка своих сил и неумение видеть силы, им противостоящие.
Миндовг оказался более реальным политиком, чем папские дипломаты. Несмотря на уговоры папской курии, он хорошо видел, что опасность, угрожающая существованию литовского народа, быстро нарастала со стороны ордена, собиравшего крупные силы для наступления на Литву. В 1260 г. произошло решающее столкновение. В битве у озера Дурбе литовские силы нанесли рыцарям поражение. На поле боя остались главные предводители — магистры прусский и ливонский, герцог, начальствовавший над Ревельским отрядом, и до 150 других рыцарей. Было уничтожено многотысячное войско, собранное орденом. Немедленно после этой замечательной победы против немецко-католических захватчиков поднялось восстание, которое в короткое время охватило почти всю территорию, занятую немцами. Чтобы довести дело до конца, необходимо было тесное сплочение между восставшими и основными литовскими силами, находившимися в распоряжении Миндовга.
Миндовг понял, что он достигнет большего, если пойдет с народом против агрессии немецких рыцарей, чем оставаясь католиком, окажется рядом с орденом против народа, и решил круто изменить свою политику. Он возглавил восстание, порвал сношения с курией, изгнал католическое духовенство и покончил с папской агентурой, пытавшейся ему противодействовать.36 Затем он отправил послов к Александру Невскому с предложением совместной борьбы. Русский князь вступил с Миндовгом в союз и стал готовить большой поход для окончательного уничтожения крестоносцев; В 1262 г. этот поход состоялся, но так как литовцы действовали несогласованно, его результат оказался меньше возможного.
Большое русское войско Александра Невского подошло к городу Тарту, который безуспешно пытались отстоять немецкие рыцари. Взяв город приступом, но не дождавшись обусловленной планом похода поддержки со стороны литовцев, которые ушли в другом направлении, русская рать возвратилась в Новгород.37 Во всяком случае, наступлению немецко-католических захватчиков еще раз был нанесен сильный удар, а планы папства о превращении Литвы в орудие католической экспансии против Руси были сорваны.
Вскоре после этого в Новгород прибыли немецкие послы из Риги, Любека и с острова Готланд и просили о заключении мира и возобновлении торговли. Был подписан договор на основе соглашений XII в.; он так и назывался — «Старый мир». Немцы торжественно отказались от всяких дальнейших завоеваний, обязались прекратить всякую блокаду балтийских берегов, обещали не чинить препятствий торговле русских купцов.38 Этим мирным соглашением прославленный князь завершил великое дело своей жизни, начатое им еще у берегов Невы: он защитил Русь от немецко-католических захватчиков и упрочил ее северные и западные рубежи. Самому Александру Ярославичу уже не довелось присутствовать при торжестве новгородцев по случаю заключения мира с немцами: он в четвертый раз отправился в ханскую ставку отстаивать интересы русской земли и умер на обратном пути из Орды в одном из волжских городов.
Развернув в середине XIII в. широкое наступление против Руси по всей западной ее границе, католические агрессоры пытались активизировать свои действия и на северных ее рубежах. Уже с 1247—1248 гг., когда правителем Швеции сделался ярл Биргер, шведские феодалы стали готовиться к новым завоеваниям в Финляндии. Как всегда военный захват лицемерно прикрывался «христианизацией». В 1249—1250 гг. был проведен «крестовый поход», были завоеваны племена емь, занимавшие южные районы страны, и для укрепления своих позиций шведы построили здесь крепость Тавастгус.39
Через шесть лет, заручившись поддержкой и со стороны Дании, шведы приступили ко второму этапу своей экспансии: начали наступление на Русь. Летопись сообщает под годом 1256: «придоша свеи и емь и кумь и Дидман40 со своей волостью и множество рати».41 Захватчики стали закрепляться на реке Нарове. Узнав о приблизившейся опасности, новгородцы начали спешно принимать меры. Было собрано много войска, послали во Владимир-Суздальский за Александром Ярославичем. Как всегда в момент опасности, он, не теряя времени, явился и собирался повести новгородцев в новый поход, но шведы и датчане, рассчитывавшие на легкую военную прогулку и не ожидавшие, по-видимому, такой маневренности со стороны русских, предпочли ретироваться: «побегоша за море».42 Александр понимал, что, если не предупредить событий, агрессоры соберут большие силы и совершат новое нападение. Поэтому зимой 1256 г. он предпринял трудный поход в глубь Финляндии. Шведы не могли оказать сопротивления боевой мощи и военному искусству хотя и небольшого, но испытанного войска Александра. Русские встретили благожелательное отношение местного населения, уже испытавшего тяготы шведско-католического гнета. Отказываясь от насильственно навязанного им католичества, финны (емь) переходили на сторону русских, поддерживая их против шведов.43 Успех похода Александра Невского был новым ударом по планам организаторов католической экспансии. Убедительно свидетельствует об этом послание папы Александра IV, в котором он с сокрушением вынужден был подтвердить, что местное население оказало русским поддержку.44
Последним по времени крупным эпизодом XIII в. в истории католической экспансии против Руси является столкновение между датскими крестоносцами и новгородцами в феврале 1268 г. Обеспокоенные тем, что на границах их владений утверждаются датчане, воздвигая все новые укрепления, новгородцы предприняли большой поход, предварительно заключив с рыцарями ордена договор о нейтралитете. Войдя в пределы Эстонии, новгородская рать дошла до Раквере («Раковора» в наших источниках). Рыцари Тевтонского ордена, вероломно нарушив договор с новгородцами, поспешили на помощь датчанам, с которыми, к слову сказать, они постоянно враждовали. 8 февраля новгородское войско нанесло сильное поражение соединенным силам вражеских отрядов. Летопись сообщает: «Страшно побоище, яко не видали ни отцы, ни деды», и упоминает, что в знак победы новгородцы три дня «стояли на костех».45
Значение этого столкновения и его неожиданный для крестоносных захватчиков исход выходили за рамки местных интересов. Об этом свидетельствует послание магистра Тевтонского ордена Конрада фон Мандерен от 30 мая того же 1268 г. Магистр упоминает в нем о соглашении, достигнутом между ливонскими феодальными владетелями, с одной стороны, и горожанами Любека и купеческой общиной — с другой, о том, чтобы в этом году (1268) «русским из Новгорода», которых он называет «врагами веры», купцы своих товаров не предоставляли. Настаивая на выполнении этого соглашения, магистр недвусмысленно намекает на возможность войны «христианского мира» (universitas christianorum) с русскими.46
Борьба с русскими изображалась орденом как общекатолическое предприятие. В нее пытались втянуть и купечество северогерманских городов, от которого требовали бойкота русской торговли даже в условиях «мирного» времени.
В конце XIII в. курия энергично поддерживает агрессивные действия шведских феодалов в их новых попытках закрепиться в Финляндии и создать здесь трамплин для нападения на Карелию и Русь.
Таким образом «русское направление» в истории папской экспансии на востоке в XIII в. приобрело исключительное значение.
Превратившись в относительно самостоятельную, могущественную силу в тогдашнем западноевропейском мире, папство, преследуя собственные интересы, но используя при этом «военно-монашеские» ордена, подчинявшие себе вооруженной силой богатые области Прибалтики, пыталось в первой половине XIII в. создать на северо-востоке Европы обширное «церковное государство», управляемое непосредственно из Рима через местные церковные власти. Однако, при попытках осуществления этого плана папству неизбежно пришлось столкнуться со стремлением местного высшего духовенства и главным образом Тевтонского ордена ограничить владельческие права курии, придать им характер общего «покровительства» и формальной Супрематию Это столкновение интересов породило серьезные противоречия внутри феодально-католического лагеря, не позволившие агрессорам создать единый фронт для наступления на русские земли.
Натолкнувшись на решительный отпор на Руси и в восточной Прибалтике, западноевропейские феодалы вынуждены были во второй половине XIII в. прекратить повторные попытки широкой военной экспансии, которые под руководством папства предпринимались ими на протяжении почти 100 лет.
Примечания
1. «...votis tuis libenter annuimus, et petitiones tuas... favorabiliter exaudimus» (HRM, I, № 62; PRU, I, № 16; RPRP, № 12094).
2. «Tuis itaque supplicationibus inclinati, personam tuam et Regnum predictum sub beati Petri et nostra protectione suscipimus, et presentis scripti patrocinio communimus».
3. «...sui obedientiae Romanae ecclesiae matris suae in ejusdem fratris manibus -devote, ac humiliter se devovit» (HRM, I, № 78).
4. «...habitum religionis et poenitentiae S. Francisci suscepisset et abdicato saeculo magnos profectus in disciplina regulari et sanctitate fecisset» (A. Bzovius. Annales Ecclesiastici, t. XIII, стр. 567).
5. Об этом писал уже В.Т. Пашуто (Очерки..., стр. 269).
6. Эту версию выдвинул в 1957 г. Затко (ук. соч., стр. 33—52).
7. HRM, I, № 62; PRU, I, 16; RPRP, № 12094.
8. HRM, I, № 65; PRU, I, № 13; RPRP, № 12097.
9. «...ut evellas et destruas, dissipes et disperdas, edifices et plantes, prout secundum Deum videris expedire» (HRM, I, № 66; PRU, I, № 14; LUB, I, № 191; RPRP, № 12098).
10. HRM, I, № 61; PRU, I, № 15; RPRP, № 12093; LUB, I, № 190. — В одном из списков этой буллы адресат назван архиепископом Руси и Эстонии.
11. Адресат неясен. Архиепископом в Прибалтике был, незадолго до этого назначенный, Альберт Суербеер. Генрих же мог быть в это время лишь один: епископ Курляндский Генрих Люцельберг, получивший назначение в сентябре 1245 г. Его и принимает Затко (ук. соч., стр. 43). Во всяком случае, адрес в этом послании ошибочный, так как этот Генрих не был ни легатом, ни архиепископом.
12. HRM, I, № 64; PRU, I, № 18; RPRP, № 12096.
13. «Cupientes tuis votis annuere, ас volentes in omnibus quantum cum Deo possumus, tuae satisFacere voluntati» (HRM, I, № 63; PRU, I, № 17; RPRP, № 12095).
14. В свете этих фактов сама собой опровергается идея о «суздальской унии 1222—1252 гг.», выдвинутая в работе Затко. То же касается и утверждений об «унии» папства с Галицкой Русью во времена Даниила Романовича. С другой стороны, как уже сказано было, не выдерживает критики и идея об «антимонгольском блоке» Иннокентия IV. Во всех событиях этих лет нельзя найти ни одного реального шага, который свидетельствовал бы о серьезном стремлении папской курии организовать, а тем более привести в действие такой «блок», о котором некоторые современные авторы, как Щесняк и Затко пишут в «Journal of ecclesiastical history» (см. цитированные статьи).
15. HRM, I, № 78. — Имеется сообщение о том же в ЛНП (стр. 305—306).
16. «Aperuit Dominus oculos tuae mentis» (VMPL, I, № 96; LUB, III, Regesta, стр. 16. № 233a; RPRP, № 13023).
17. The catholic encyclopaedia, t. XIII. N.Y., 1911, стр. 255; Zatkо, ук. соч., стр. 50 и др.
18. Софийская первая летопись под годом 6759 (1251). ПСРЛ, т. V, изд. 2-е. Л., 1925, стр. 238.
19. Dlugošz, ук. соч., т. I, стр. 715.
20. ПСРЛ, т. II, стб. 827.
21. Там же, стб. 827.
22. Там же, стб. 838.
23. Там же, стб. 846.
24. Булла напечатана в: Bullarium Ordinis Fratrum Praedicatorum, l, Roma, 1729, стр. 237.
25. HRM, I, № 95.
26. Norden, ук. соч., стр. 362, Примеч. 2.
27. J. Muratori. Scriptores rerum italicarum, t. III, pars 1, стр. 592 K.
28. Норден (ук. соч., стр. 367, примем. 2) считает, что должно было быть еще одно греческое посольство, предшествовавшее папскому посольству в Никею.
29. HRM, I, № 84; RPRP, № 14353.
30. HRM, I, № 82; RPRP, № 14351.
31. HRM, I, № 85; RPRP, № 14354.
32. HRM, I, № 81; RPRP, № 14350.
33. HRM, I, № 93; RPRP, № 15721.
34. VMPL, 1, № 123; RPRP, № 15720.
35. Г. де Рубрук, ук. соч., стр. 108.
36. В.Т. Пашуто. Очерки..., стр. 248; Очерки, I, стр. 893.
37. В.Т. Пашуто. Героическая борьба..., стр. 233—234.
38. ГВНиП, стр. 56—57.
39. И. Андерссон. История Швеции. М., 1951, стр. 59; В.Т. Пашуто. Героическая борьба..., стр. 227.
40. Дитрих фон Кивель, предводитель ревельских рыцарей, вассал датского короля Христофора I.
41. Очерки, I, стр. 887.
42. Там же.
43. И.П. Шаскольский. Борьба Александра Невского..., стр. 199.
44. Там же, стр. 194—200.
45. ЛНП, стр. 87.
46. LUB, I, № 408.
| К оглавлению | Следующая страница |