Русь и Орда накануне решительного столкновения
Отношения Руси с Ордой в 70-х гг. носили неопределенный и в достаточной мере двусмысленный характер: отказавшись фактически от признания ханского сюзеренитета, Русское государство формально не порывало отношений с ханом, давая этим повод ордынским властям рассматривать Русь как часть их «улуса». И в отношениях с Ордой, как и во многих других сферах жизни Русского государства, молодое вино до поры до времени лилось в старые меха, новое тесно переплеталось со старым, которое не уступало своего места без боя.
Источники свидетельствуют, что после Алексинского похода вопросы отношений с Ордой и другими ханствами на восточном, юго-восточном и южном рубежах Русского государства были в центре внимания московского правительства. Так, в конце 1472 г. оно проявило крайнюю обеспокоенность в связи с попытками Венеции вступить в прямые дипломатические контакты с Ахматом, использовав для этого миссию Тревизана.1 31 декабря 1472 г. великий князь принял на службу «царевича» Муртазу, сына казанского хана Мустафы. Новый московский вассал получил «городок новый на Оке со многими волостями». Принимая на свою службу «царевичей»-эмигрантов, московское правительство не только укрепляло свои силы на южном рубеже, но и создавало для себя возможность вмешательства при случае в династические споры в Казани путем выставления своих кандидатов на ханский престол. Это было продолжением политики, начавшейся еще в 40-х гг. принятием на русскую службу царевича Касыма, сына Улу-Мухаммеда.
К тому же времени относится и установление отношений между Москвой и Крымом — потенциальным противником Ахмата. Великий князь принимает Ази-Бабу, присланного крымским ханом Менгли-Гиреем, «с любовью» и «братством» и, «почтив того посла», отпускает с ним в Крым 31 марта 1474 г. своего посла Н.В. Беклемишева.2
Посольство Н.В. Беклемишева представляет особый интерес. Это первое посольство, отраженное в сохранившихся посольских книгах, что свидетельствует о весьма важном факте — функционировании в начале 70-х гг. особой службы иностранных дел. Не меньшее значение имеют и само содержание посольства, и характер инструкций, данных Беклемишеву.3 Инструкции отличаются чрезвычайно тщательной, детальной разработкой — правительство стремится предусмотреть основные возможные варианты переговоров в Крыму и во что бы то ни стало настоять на проведении своей линии. Эта линия — заключение союза с Крымом: «...другу другом быти, а недругу недругом быти». Для нашей темы наибольший интерес представляет вопрос об отношениях с Ахматом, подробно разработанный в посольской инструкции. Московское правительство проявляет большую осторожность и осмотрительность. Принимая в принципе предложение о союзе против Ахмата, оно отнюдь не хочет на данном этапе идти на открытый разрыв с Ордой. В частности, оно поручает своему послу отвергнуть возможное предложение Менгли о прекращении обмена послами с Ахматом: «...осподаря моего отчина с ним на одном поле, а кочюет подле отчину осподаря моего еже лет, ино тому не мощно быть, чтобы межи их послом не ходити».4
Московское правительство предложило Крыму три варианта договора. Первые два варианта («списка») носили общий характер, третий называл конкретных врагов — Ахмата и короля. Однако формулировка союзных обязательств в этих случаях была разной. Союз против короля носил наступательный и оборонительный характер и предусматривал одностороннюю помощь Русскому государству со стороны Крыма. Союз против Ахмата носил чисто оборонительный, но зато двухсторонний характер; Русь и Крым обязывались прийти на помощь друг другу в случае нападения Ахмата.5
Как видим, весной 1474 г. московское правительство, предусматривая реальную возможность нападения Ахмата на Русское государство, не хотело по своей инициативе порывать отношения с Ордой. Об этом же свидетельствуют и переговоры с Ахматом.
Несмотря на то что около этого времени внимание летописца к посольским делам значительно возрастает и приемы и отпуски послов начинают точно фиксироваться, все же летопись далеко не полностью отражает дипломатическую практику московского правительства. Так, о миссии в Орду Никифора Басенкова мы узнаем только, когда 7 июля 1474 г. он возвращается в Москву вместе с ордынским послом Кара-Кучюком. По словам Московской летописи, посольство Кара-Кучюка отличалось особенным размахом: «...с ним множество татар пословых было 6 сот, коих кормили, а гостей с коньми и со иными товаром было 3 тысячи и двести, а коней продажных с ними боле 40 тысяч, и иного товару много».6 Подобное сообщение заслуживает внимания.
По-видимому, ордынское руководство предприняло в 1474 г. серьезную попытку переговоров с Москвой для налаживания не только политических, но и торговых отношений. Правительство хана Ахмата на этом этапе, видимо, не исключало возможности мирного урегулирования русско-ордынского конфликта на началах возобновления и сохранения традиционных связей, основанных на признании Русью верховной власти ордынского хана.7
К этому же времени относится урегулирование инцидента с Тре-визаном. После разъяснений и просьб венецианского правительства Тревизан был выпущен из заключения. Интересам Русского государства, очевидно, отвечало вступление Орды в конфликт с могущественной Портой, к чему через своего эмиссара призывало Ахмата правительство Венеции. 19 августа в Орду вместе с Кара-Кучюком отправился русский посол Дмитрий Лазарев. С ними был отпущен и Тревизан, которому великий князь «подмогл... всем: и людьми, и коньми, и поминки».8
Таким образом, и летом 1474 г., через два года после Алексинского похода, дипломатические отношения между Москвой и Ордой продолжались. Хотя нам неизвестно конкретное содержание переговоров, сам факт их ведения свидетельствует о стремлении обеих сторон избежать открытого разрыва или по крайней мере оттянуть его на какое-то время. В середине 70-х гг. разрыв с Ордой никак не мог быть выгодным для Русского государства. Хотя события 1471 г. положили конец самостоятельности Новгородской феодальной республики, окончательное слияние ее с Русским государством требовало еще значительных усилий; сохранялось напряженное положение на ливонско-псковском рубеже; как всегда, были недружественны отношения с Казимиром; политический курс на ослабление отдельных княжеств и усиление их зависимости от Москвы способствовал укреплению Русского государства, однако вызывал растущее противодействие консервативных кругов. Во всяком случае открытый разрыв с Ордой мог только осложнить положение Русского государства, тем более что он не мог не привести к усилению опасности со стороны других врагов Руси. С другой стороны, едва ли в Москве могли рассчитывать на мирное урегулирование с Ахматом; слишком глубоки и принципиальны были коренные противоречия между Русью и Ордой.9 Отсюда понятна тактика московского правительства, стремившегося путем переговоров оттянуть время окончательного разрыва с Ахматом и добиться создания благоприятной внешне- и внутриполитической конъюнктуры для решительной борьбы с ним.
Именно поэтому, не отказываясь от переговоров с Ахматом, Русское государство продолжает развивать дружественные отношения с потенциальным противником Орды — Менгли-Гиреем. 13 ноября 1474 г. из Крыма вернулся Никита Беклемишев в сопровождении ханского посла Довлетека-Мурзы. На приеме у великого князя 16 ноября крымский посол обратился с предложением о заключении союза («Кто будет тебе, князю великому, друг, тот и мне, царю, друг, а кто тебе недруг, тот и мне недруг»).10 Миссия Довлетек-Мурзы в Москве затянулась на несколько месяцев. Только в конце марта 1475 Г. он был отпущен домой в сопровождении московского посла Алексея Ивановича Старкова.11 Длительность пребывания крымского посольства в Москве может косвенно свидетельствовать о серьезных, детальных переговорах его с московским правительством.
Содержание переговоров в Москве отразилось в посольском наказе А.И. Старкову. Московское правительство не пошло на заключение союза против Ахмата, так как Крым исключил из проекта договора упоминание о союзе против Казимира. Весьма интересна мотивировка позиции московского правительства, приведенная в наказе А.И. Старкову: «Осподари наши великие князи от отцов, и от дед, и от прадед слали своих послов к прежним царям к ордынским, а они своих послов посылали к великим князьям, и осподарь мой князь велики и нынеча потому ж своих послов шлет к Ахмату царю и к брату его к Махмуту, и они своих послов к моему государю посылают».12 Это и есть «старина», на которую ссылается московское правительство в переговорах с Менгли и которую оно не хочет «порушити». Как видим, «старина» в отношениях с Ордой выглядит в московской интерпретации столь же определенно, сколь и тенденциозно: московское правительство рассматривает свои отношения с Ордой как вполне равноправные, не допуская и намека на какое-либо подчинение ордынскому хану. Однако наказ Старкову содержит и другое положение. Протестуя против исключения из текста договора Казимира как вероятного противника, посол должен говорить: «...лзя ли моему государю так делати с сторону недруг его король, а с другую сторону учинится ему недруг царь Ахмат, и осподарю моему к которому недругу лицом стати?».13 Этот риторический вопрос свидетельствует, что московское правительство оценивало действительное положение вещей с достаточным реализмом. Русскому государству угрожает война на два фронта, вот почему нужен союз с Крымом против польского короля. Только нейтрализация одного из главных противников может дать возможность «лицом стати» против другого. В этом суть позиции московского правительства в его переговорах с Крымом.
Однако развитие русско-крымских переговоров осложнилось свержением Менгли и турецкой агрессией против Крыма. Весной 1475 г. Менгли заточен в Манкупскую крепость,14 а в июне полуостров оккупируют войска Мохаммеда II.15 Это было сильным ударом по политическому престижу Менгли и сделало на время дальнейшие переговоры беспредметными. Восстановленный формально в своих правах в июле 1475 г., Менгли был вынужден при-знать себя вассалом султана.16 Ослабление Крымского ханства и его новый политический статус отразились и на русско-ордынских отношениях.
21 октября 1475 г. в Москву «прибежал из Орды посол князя великого Дмитрий Лазарев».17 Хотя никакие подробности этого события нам неизвестны, но очевидно, что в Орде произошел резкий конфликт и ханское правительство пыталось задержать Лазарева в качестве заложника. Русскому послу было нанесено явное оскорбление, и переговоры с Ордой на время прекратились. Еще важнее, что инцидент с Лазаревым свидетельствует о напряженных, враждебных отношениях к Руси в Орде летом—осенью 1475 г. Прошлогодняя миссия Кара-Кучюка, видимо, не оправдала надежд и ожиданий Ахмата: русское правительство, надо думать, не шло на уступки принципиального характера.
Дипломатические отношения с Ордой возобновились только летом следующего 1476 г. 11 июля в Москву явился посол Бочюка, «зовя великого князя ко царю в Орду». Как и посольство Кара-Кучюка, миссия Бочюки была многолюдной и пышно обставленной и носила не только дипломатический, но и торговый характер: с ним ехало «татаринов 50, а гостей с ним и с конми и товаром всяким с полшестасть».18
Летом 1476 г. Ахмат совершил успешное нападение на Крым: его войска нанесли поражение Менгли-Гирею, который был снова свергнут19 и заменен ставленником Орды Джанибеком.20 Это была вершина внешнеполитических успехов Ахмата. Победа в Крыму дала возможность хану предъявить Москве более определенные и, по-видимому, более жесткие требования.21 Московский летописец впервые излагает содержание этих требований: суть их, как мы видели, — вызов великого князя на поклон к хану.
Для оценки значения этого вызова необходимо вспомнить, что Иван III был первым из русских великих князей, который никогда — ни до, ни после вокняжения — не приезжал к хану. Он был также первым, кто сел на великое княжение без прямой санкции ханской власти. Вызов его в Орду означал фактически требование восстановить традицию, восходившую к XIII в., — традицию периодических приездов великих князей в Орду в знак признания своей зависимости от верховной власти хана.22 Таким образом, приглашение приехать в Орду имело существенное, принципиальное значение. Видимо, поэтому оно и было особо отмечено летописцем.
Итак, возобновление переговоров после разрыва в октябре 1475 г. произошло по инициативе ордынской стороны в благоприятной для нее обстановке и сопровождалось предъявлением требований, носивших принципиальный политический характер. В то же время посольство Бочюки, хотя и более скромное по составу, чем посольство Кара-Кучюка в 1474 г., было внешне облечено в обычную форму торгово-дипломатической миссии.
Посольство Бочюки провело в Москве около двух месяцев: московское правительство, видимо, в принципе не отказывалось от переговоров с ханским послом. 6 сентября Бочюка выехал обратно в Орду в сопровождении русского посла Матвея Бестужева.23 Содержание переговоров в Москве и миссии Бестужева неизвестно,24 но важен основной факт — приглашение великому князю приехать в Орду было отклонено. Тем самым русская сторона отвергла основное, наиболее существенное требование Ахмата.
Не порывая дипломатических отношений с Ордой, русское правительство отнюдь не пошло на возобновление традиционных изъявлений покорности хану, что на дипломатическом языке эпохи означало отказ от признаний ордынского сюзеренитета над Русью.25 В этих условиях дальнейшие русско-ордынские переговоры могли носить в значительной степени только формальный характер, касаясь, может быть, и относительно важных, но по существу своему второстепенных предметов. Каждая из сторон, по-видимому, стремилась оттянуть время решительного столкновения до создания наиболее выгодной для себя военно-политической ситуации.
В этой связи для Русского государства первостепенное значение имели такие факторы, как окончательная ликвидация новгородского сепаратизма, укрепление положения на других внешних рубежах и попытки создания антиордынской коалиции; для Орды — укрепление ее положения в Крыму и в других частях улуса Чингизидов и попытки создания антирусской коалиции.
Решению задач, стоявших перед Русским государством, объективно способствовали такие акции, как поход на Новгород в 1477 г. и разгром заговора Феофила в январе 1480 г. Существенное значение имела также военная экспедиция на Казань весной 1478 г. в ответ на нападение казанцев на Вятскую и Устюжскую земли зимой этого же года.
Московская летопись кратко сообщает только о начале похода: 26 мая 1478 г. из Нижнего Новгорода под Казань была отправлена судовая рать во главе с В.Ф. Образцом.26 Гораздо более подробные сведения содержит Типографская летопись. По ее данным, «множество воинства в судах к Казани» возглавляли князь Семен Иванович (Ряполовский) и В.Ф. Образец. Опустошив приволжские места, судовая рать подошла к Казани, однако из-за сильной бури и дождя не смогла пойти на приступ и, по-видимому, была вынуждена ограничиться блокадой города («вспятишеся и сташа на Волзе»). Одновременно, как и в 1469 г., по Казанскому ханству был нанесен удар с севера: вятчане и устюжане совершили успешный поход по Каме. В результате всего этого «царь послал с челобитьем к великому князю, и умиристася, яко же угодно бысть великому КНЯЗЮ».27
Сведения Типографской летописи представляют большой интерес. Вторая Казанская война закончилась миром на условиях, предложенных русской стороной, и именно это обстоятельство имеет существенно важное значение. В период угрожающего обострения отношений с Ордой московскому правительству удалось нейтрализовать Казань и этим самым в значительной мере обеспечить свой левый стратегический фланг и тыл на случай войны с Ахматом.
Несмотря на победу в 1476 г., овладение Крымом оказалось для Ахмата не простым и не легким делом. Прежде всего оно заставило поставить вопрос о взаимоотношениях с Портой. Согласно турецким источникам, в июне 1477 г. ордынский хан обратился к султану с посланием, в котором наряду с уверениями в дружбе и верности содержалось многозначительное напоминание о происхождении Ахмата от Чингисхана.28 Стремление Ахмата укрепить свою власть в Крыму в сочетании с его великодержавными амбициями сделало невозможным соглашение с Портой.
Следует отметить, что русское правительство делало попытки заключить соглашение и с Джанибеком в период его пребывания у власти. Об этом свидетельствует не упоминающееся в летописи посольство, отправленное из Москвы в Крым 5 сентября 1477 г.29 Посольство носило, видимо, полуофициальный характер — его возглавлял не ответственный и полномочный представитель великого князя, как было в 1474 и 1475 гг., а служилый татарин Темеша. Он должен был попытаться возобновить переговоры о союзе без каких-либо конкретных, определенных условий, а также удовлетворить просьбу Джанибека: обещать ему убежище («опочив») в Русской земле в случае «истомы». Непрочность положения Джанибека на ханском престоле делала его, разумеется, малоценным союзником для Москвы, но в то же время свидетельствовала о ненадежности позиций Ахмата в Крыму и открывала для московского правительства возможность более активного вмешательства в крымские дела.
Уже к весне 1479 г. Джанибек был действительно изгнан из Крыма и Менгли-Гирей в третий раз занял ханский престол.30 Это было важным политическим поражением Орды и вместе с тем создавало возможность дальнейших русско-крымских переговоров.
30 апреля 1479 г. в Крым был отправлен толмач Иванча Белого.31 Это не официальный посол, а, как и Темеша, скорее гонец — посольский наказ называет его «паробком» великого князя. Его задача — возобновить в общей форме предложение о дальнейших переговорах. Из наказа Белого узнаем, что бежавший из Крыма Джанибек («Зенебек») действительно нашел «опочив» в Русской земле — московское правительство дало ему приют, но в то же время, по-видимому, по просьбе Менгли ограничило его свободу («и вперед... его у собя држати твоего для дела»).
По просьбе того же Менгли московское правительство обещало и ему убежище и помощь, «коли по грехам придет каково... неверемя» для крымского хана. Менгли сидел на престоле еще очень непрочно, и инструкция Белого предусматривала возможность, что в Крыму уже «царь переменился», и, если «будет не Менгли-Гирей на царстве», русский гонец должен будет повернуть назад. Наказ Белого свидетельствовал также о напряженности русско-литовских отношений: обеспокоенные русско-крымскими переговорами, литовские власти «по всем местам стерегут того», чтобы русский посол не мог проехать в Крым.
Официальное посольство во главе с князем Иваном Ивановичем Звенцом Звенигородским отправилось в Крым 16 апреля 1480 г.32 Оно имело полномочия заключить двусторонний оборонительный договор против Ахмата и оборонительно-наступательный односторонний договор против Казимира. В общих чертах сохранялись те же начала, какие были предложены русской стороной еще шесть лет назад. Как и прежде, московское правительство отказывалось от инициативы в разрыве отношений с Ахматом. Вместе с тем в посольский наказ было включено новое положение.
«А учинится тамо весть князю Ивану Звенцу, что Ахмат царь на сей стороне Волги, а покочюет под Русь, и хотя ярлыка еще не даст Менгли-Гирей царь, ино князю Ивану о том говорити царю Менгли-Гирею, чтобы... на Ахмата царя пошол или брата своего отпустил с своими людми... а не пойдет Менгли-Гирей царь и брата с людми не отпустит на Орду, ино о том говорити, чтобы на Литовскую землю пошол или брата отпустил с людми». Если же «будет Ахмат царь за Волгою», посол не должен делать такого заявления.33
Приведенное положение имеет принципиально важное значение для конкретной характеристики политической обстановки весной 1480 г. До Москвы дошли, видимо, слухи о готовящемся нападении Ахмата, но правительство еще не имело точных и надежных сведений о его местонахождении и намерениях. Тем не менее, исходя из конкретной ситуации, в Москве, видимо, считали вторжение Ахмата вполне реальной и близкой опасностью. Именно поэтому посол должен был потребовать от Менгли немедленной помощи против Ахмата в случае его приближения к русским границам, не дожидаясь формального заключения союзного договора. Как видим, помощь эта мыслилась в двух возможных вариантах — выступление Крыма против самой Орды или против Казимира. В апреле 1480 г. московское правительство отдавало себе полный отчет в серьезности сложившейся ситуации.
Возрастанию прямой угрозы ордынского нашествия способствовали крупные успехи Ахмата в Южном Поволжье и Средней Азии. В конце 70-х гг. Ахмат одерживает победу над узбекским ханом Шейх-Хайдером и устанавливает протекторат над Астраханским ханством.34 Эти бесспорные успехи значительно укрепляют военно-политическое положение Большой Орды и ее хана и способствуют росту его великодержавных амбиций. Именно в этот период он официально именует себя в письме к султану единственным из «чингисхановых детей», заявляя тем самым претензии на все наследие этого завоевателя.35 Итак, на рубеже 70—80-х гг. произошло существенное усиление военного могущества Большой Орды и тем самым возросла опасность агрессивной политики Ахмата, направленной на реставрацию мировой империи Чингизидов.
Другой существенно важный факт, способствующий нашествию Ахмата на Русь, — заключение союза с Казимиром.36 Начало последнего тура переговоров относится, по-видимому, к 1479 г., ко времени пребывания в Литве ордынского посла Тагира. В ходе ответного посольства Стрета были обговорены сроки совместного нападения на Русь — весна 1480 г. В конце 1479—начале 1480 г. в Литве уже велись военные приготовления: в частности, шел набор наемной тяжеловооруженной конницы в Польше (предполагалось набрать от 6 до 8 тыс. человек во главе с опытными ротмистрами).37 Союз с Ахматом был к этому времени, по-видимому, официально оформлен.
Союз Казимира с Ахматом способствовал успеху русско-крымских переговоров. Несмотря на известные колебания Менгли между русской и польско-литовской ориентацией, весной 1480 г. военно-политический союз между Крымом и Москвой был заключен,38 что являлось без сомнения крупным успехом русской дипломатии. Однако реальное значение союза с Крымом отнюдь не следует переоценивать. Во-первых, Менгли, только что вернувшийся к власти, еще не прочно сидел на своем престоле. Во-вторых, как вассал султана он должен был сообразовывать свои действия с политическими видами Порты. В-третьих, заинтересованный в поражении своего врага Ахмата, он не имел оснований желать чрезмерного усиления Русского государства. В-четвертых, он сохранял достаточно тесные связи с Польшей и Литвой — своими ближайшими соседями.39 В силу всех этих факторов союз с Менгли сам по себе не может рассматриваться как достаточная гарантия его активного выступления против врагов Русского государства. Союз с Менгли не мог быть (и не был) решающим фактором в борьбе с Ахматом.
Укреплению влияния Москвы на крымские дела способствовало прибытие в Москву на службу великому князю братьев Менгли — Нур-Даулета (Мердулат русских летописей) и Айдара, находившихся до того в Киеве. Крымские царевичи приехали осенью 1479 г. Принятие всех возможных претендентов на крымский престол было обусловлено договоренностью с Менгли.40 Но уже весной 1480 г. Айдар был «изыман» и послан в заточение в Вологду.41 Возможно, и эта акция была согласована с крымским ханом.
Таким образом, к весне 1480 г. оформились обе коалиции: союз Москвы с Крымом и союз Орды с Казимиром Литовским. Дипломатическая подготовка к большой войне была в основных чертах завершена. Общая военно-политическая обстановка складывалась в это время невыгодно для Русского государства. По своим материальным и политическим возможностям союзник Ахмата Казимир Литовский намного превосходил крымского хана, союзника Москвы. Еще более неблагоприятными факторами были война с Орденом и феодальный мятеж удельных князей. Поэтому следует признать, что момент решительного выступления против Русского государства был выбран Ахматом весьма удачно. Его нашествие летом 1480 г. действительно ставило Русскую землю в чрезвычайно тяжелое, опасное положение.
Примечания
1. ПСРЛ. Т. 25. С. 299, 300.
2. Там же. С. 268—270, 301. — О переговорах с Крымом см.: Базилевич К.В. Внешняя политика... С. 102 и след. — Первый русский посол в Крым — выходец из старой, хоть и не очень знатной служилой семьи. В Кремле стоял двор его отца Василия. По словам Ермолинской летописи, от этого двора загорелся Кремль 9 апреля 1453 г. (ПСРЛ. Т. 23. С. 155). Одна из сестер Никиты была замужем за Александром Белеутовым, представителем видного боярского рода (АСВР. Т. III. № 67. С. 98—100; см.: Веселовский С.Б. Исследования... С. 455—456). Сам Никита Беклемишев выполнял административные поручения, был судьей в Переяславском уезде и Гороховце (АСВР. Т. I. № 326. С. 235—236; т. II. № 465. С. 504), а летом 1471 г. был послан с важной миссией в Дикое поле — звать из Орды на службу к великому князю казанского «царевича» Муртазу. Эту миссию он выполнил успешно — «царевич» прибыл в Москву (ПСРЛ. Т. 25. С. 291). Осенью 1472 г. на дворе Никиты содержался Джанбаттиста Тревизан, венецианский эмиссар к Ахмату, задержанный русскими властями по небезосновательному подозрению в шпионаже (ПСРЛ. Т. 25. С. 300). Брат Никиты Семен — участник боев с Ахматом в 1472 г., воевода в Алексине (ПСРЛ. Т. 20, ч. 1. С. 297).
3. Памятники дипломатических сношений Московского государства с Крымскою и Нагайскою ордами И С Турцией. М., 1884. Т. I. № 1. С. 1—7. (Сб. РИО; Т. 41). — Инструкция Н.В. Беклемишеву — один из тех посольских наказов, которые свидетельствуют о высоком уровне русской дипломатической документации последних десятилетий XV в. (Пирлинг П. Россия и папский престол. С. 235—236) и о высокой профессиональной квалификации ее составителей.
4. Сб. РИО. Т. 41. № 1. С. 5.
5. Там же. С. 4.
6. ПСРЛ. Т. 25. С. 302.
7. Однако в посольском наказе Н.В. Беклемишеву, отправленному в Крым, нет, как мы видели, никаких намеков на подчиненное положение Руси по отношению к Орде. Русское правительство, видимо, в принципе исключало возможность такого положения, стремясь лишь к сохранению добрососедских отношений с Ордой.
8. ПСРЛ. Т. 25. С. 302. — Дмитрий Лазарев (Дмитрий Лазаревич Станищев) — представитель служилого рода средней руки. Его двоюродные братья Зиновьевичи — Василий Дятел и Иван — были в 70—80-х гг. послами и воеводами (Иван — с 1478 г. новгородский наместник) (ПСРЛ. Т. 25. С. 322), а сам Дмитрий в те же годы известен как разъездчик великого князя и судья по земельным делам в Московском, Переяславском и Юрьевском уездах (АСВР. Т. 1. № 420—422. с. 309—312; № 431, 432. С. 320—324; № 508. С. 386; № 520. С. 395). О Лазаревых см.: Веселовский С.Б. Исследования... С. 422 и след.
9. К.В. Базилевич высказал мысль, что, «готовясь к войне с Казимиром, неизбежность которой после Новгородского похода (1471 г. — Ю.А.) стала очевидной, Иван III рассчитывал оторвать Ахмед-хана от союза с королем и добиться его нейтралитета». В этом плане он склонен рассматривать и миссию Басенкова, которой «хаи был удовлетворен» (Базилевич К.В. Внешняя политика... С. 104). Во всяком случае сравнительное миролюбие Русского государства по отношению к Орде в 70-х гг. не вызывает сомнении. Не признавая фактически своей зависимости от хана, московское правительство в то же время отнюдь не стремится к полному разрыву с ним. Однако, несмотря на это, именно борьба с Ахматом (а не с Казимиром) была, по-видимому, главной целью и наиболее актуальной задачей русской внешней политики 70-х гг. Восстановление полного национального суверенитета отвечало самым насущным и неотложным потребностям Русского государства. Без решения этой задачи, без надежного обеспечения восточного фронта Русского государства невозможны были никакие другие внешнеполитические акции сколько-нибудь крупного масштаба (например, борьба за возвращение русских земель, захваченных Литвой).
10. ПСРЛ. Т. 25. С. 303.
11. Московская летопись называет датой отъезда 27 марта (ПСРЛ. Т. 25. С. 303). В посольском наказе А.И. Старкову приведена дата 23 марта (Сб. РИО. Т. 41. № 2. С. 9). А.И. Старков — сын Ивана Федоровича, боярина Василия Темного, перешедшего на сторону Шемяки в годы феодальной войны (ПСРЛ. Т. 20, ч. 1. С. 259). О нем см.: Веселовский С.Б. Исследования... С. 398—410. — Брат Алексея Александр был дворецким князя Юрия Васильевича (АФЗХ. Ч. I. С. 84) и одним из его кредиторов (ДДГ. № 68. С. 222). Сыновья Алексея Василий и Иван были впоследствии в свите Ивана III во время поездки в Новгород в 1495 г. (РК. С. 46). Пример Алексея Ивановича, выполнявшего весьма ответственное дипломатическое поручение, свидетельствует, что ни опала отца, ни связь с удельным князем не являлись при Иване III безусловным препятствием для карьеры служилого человека, обладавшего личными способностями и проявлявшего лояльность.
12. Сб. РИО. Т. 41. № 2. С. 10.
13. Там же. С. 11.
14. Османская империя и страны Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы в XV—XVI вв. М., 1984. С. 74. — При этом русский ПОСОЛ А.И. Старков и его свита были ограблены, «сами только своими головами» дошли до Москвы, «а иных и продали» (Сб. РИО. Т. 41. № 4. С. 16).
15. ПСРЛ. Т. 25. С. 303.
16. Османская империя... С. 74—75.
17. ПСРЛ. Т. 25. С. 304.
18. Там же. С. 309.
19. Там же. Т. 24. С. 195.
20. См.: Базилевич К.В. Внешняя политика... С. 112 и след.
21. Как отмечает новейший исследователь И.Б. Греков, «его (Ахмата) реальная политика состояла в том, чтобы, опираясь на достигнутое сращивание Крыма с Ордой, воскресить великодержавные претензии Чингизидов на всю Восточную Европу» (Османская империя... С. 75). В.Д. Назаров обоснованно считает, что «требования Ахмата были не случайными, а закономерной и важнейшей частью его великодержавной программы, сложившейся примерно в это время» (Назаров В.Д. Свержение ордынского ига на Руси. С. 34).
22. Как мы видели в посольских наказах, московское правительство в 70-х гг. отнюдь не признавало этой традиции, видя «старину» в отношениях с Ордой только в обмене послами.
23. ПСРЛ. Т. 25. С. 309.
24. В.Д. Назаров считает, что Бестужев повез в Орду очередной «выход» (Конец золотоордынского ига. С. 109), однако в источниках об этом ничего нет.
25. Именно с событиями 1475—1476 гг. большинство исследователей связывают прекращение даннических отношений (Базилевич К.В. Внешняя политика... С. 118 и след.; Павлов П.Н. Решающая роль вооруженной борьбы... С. 194). В.Д. Назаров, напротив, настаивает на гипотезе о сохранении этих отношений до самого конца 70-х гг. (Конец золотоордынского ига. С. 114).
26. ПСРЛ. Т. 25. С. 323.
27. Там же. С. 196—197.
28. Османская империя... С. 75.
29. Сб. РИО. Т. 41. № 3. С. 14—15.
30. Базилевич К.В. Внешняя политика... С. 115; Османская империя... С. 75.
31. Сб. РИО. Т. 41. № 4. С. 14—16.
32. Там же. № 5. С. 16—24. — Князь Звенец Звенигородский из рода потомков черниговских князей, давно потерявших свой суверенитет. Его дед князь Александр Звенигородский в 1408 г. перешел на службу к великому князю Василию Дмитриевичу из Путивля (ПСРЛ. Т. 25. С. 237); отец, Иван Александрович, был боярином Василия Темного (АСВР. Т. I. № 201. С. 144). В июне 1451 г. в качестве наместника на Коломне он неудачно пытался оборонять переправы через Оку и, «убоявся, вернуся назад», открыв тем самым путь к Москве татарам Сеид-Ахметовой орды во главе с «царевичем» Мазовшей (ПСРЛ. Т. 25. С. 271). Гораздо лучше проявил себя князь Иван Александрович как князь-наместник Пскова (третий по счету): при его отъезде осенью 1465 г. псковичи били ему челом, «дабы ся остал» (ПЛ. Т. 1. С. 75). Сам Иван Звенец в 1468 г. участвовал в походе на Казань во главе Устюжского полка (ПСРЛ. Т. 25. С. 280). В походе на Новгород в 1477 г. он — пристав у касимовского царевича Даньяра (ПСРЛ. Т. 25. С. 316). Посольство князя Звенца — первый известный нам случай, когда ответственнейшая дипломатическая миссия возлагается на представителя удельнокняжеского рода. Впоследствии Звенец ходил в 1489 г. в поход на Вятку во главе устюжан (ПСРЛ. Т. 37. С. 96), в 1490 г. участвовал в чине окольничего в приеме имперского посла (ПДСИ. С. 26), в 1495 г. сопровождал великого князя в Новгород (РК. С. 44). 11 октября 1496 г. князь Звенец отправился в свое второе и последнее посольство в Крым (Сб. РИО. Т. 41. № 49. С. 223). Из этого посольства он не вернулся, приехавшие в Москву в августе 1498 г. его спутники сообщили, что «князя Ивана в Перекопи не стало» (Сб. РИО. Т. 41. № 56. С. 253). Князь Иван Звенец, на долю которого выпало заключить один из важнейших международных договоров Русского государства, — один из первых русских дипломатов. Как и его современники, он не был профессионалом в собственном смысле слова, но в его службах дипломатическая деятельность все же выступала на первый план. Как и миссии Темеши и Белого, это посольство не отражено в Московской летописи, что говорит о неполноте официальной информации, предоставляемой летописцу.
33. Сб. РИО. Т. 41. № 5. С. 19—20.
34. В.Д. Назаров достаточно правдоподобно относит эти события (не датированные в восточных источниках) к 1477—1479 гг. и связывает с ними отсрочку решительного похода Ахмата на Русь (Конец золотоордынского ига. С. 109, примеч. 22).
35. Сафаргалиев М.Г. Распад Золотой Орды // Учен. зап. Мордов. гос. унта. Саранск. 1960. Вып. XI (1). С. 269; Назаров В.Д. Свержение ордынского ига на Руси. С. 35.
36. В течение 70-х гг. русско-литовские отношения продолжали обостряться. Осенью 1473 г. «литовские люди» из Любутска убили князя Семена Одоевского, служившего русскому государству (ПСРЛ. Т. 25. С. 301). Это — одно из проявлений почти непрерывной пограничной войны между Литвой и Русью. Переговоры Казимира с Ахматом кроме русских летописей отразились в Литовской метрике. Из нее выясняется, что к Ахмату ездил литовский посол Стрет, который привел его к союзной присяге (РИБ. СПб., 1910. Т. 27. Стб. 348). Польский хронист Стрыйковский также сообщает о переговорах через Стрета (см.: Рогов А.И. Русско-польские культурные связи в эпоху Возрождения: (Стрыйковский и его хроника). М., 1966. С. 217).
37. Назаров В.Д. Свержение ордынского ига на Руси. С. 42.
38. См.: Базилевич К.В. Внешняя политика... С. 116—118.
39. Ведя переговоры с Русским государством, Менгли одновременно пытался договориться о союзе с Казимиром. Об этом свидетельствует, например, посольство Ази-Бабы к королю в 1479/80 г. Крымский посол принес присягу «у брадстве и у приязни з великим королем Польским и великим князем Литовским» и должен был заключить договор на началах: «кто будет цару непрятель, то и великому королю неприятель; а кто великому королю неприятель, то тот и цару неприятель» (РИБ. Т. 27. Стб. 329—330).
40. Сб. РИО. Т. 41. № 4. С. 15—16; см.: Базилевич К.В. Внешняя политика... С. 116, 117.
41. ПСРЛ. Т. 25. С. 327.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |