Заговор Феофила
Как сообщает официозная Московская летопись, 26 октября 1479 г., во вторник, «князь великий Иван Васильевич всея Руси пошел в отчину свою в Великий Новгород миром». О цели и подробностях «похода» официозный летописец не говорит ни слова, сообщая только, что на Москве, как обыкновенно, был оставлен сын великого князя Иван.1
По данным Пространной редакции Разрядной книги, великого князя в «походе» 1479 г. сопровождали «бояре князь Данило Дмитриевич Холмской, Петр Федорович, Яков Захарьич, Василий да Иван Борисовичи, окольничей Иван Васильевич Ощера, дворецкой Михайло Яковлевич Русалка, дети боярские Юрьи Захарьич, Семен Борисович Брухо, Иван Товарков».2 По-видимому, эти десять человек составляли своего рода штаб великого князя во время его ответственной и весьма важной в политическом отношении первой поездки в «замиренный» Новгород.
Кто же такие эти лица? Князь Холмский из рода тверских удельных князей, потомок Александра Михайловича, врага Ивана Калиты, и дальний родственник Михаила Борисовича, тверского великого князя с 1461 г.3 Однако не эти генеалогические связи определяют политическое лицо и характер деятельности князя Данилы. В отличие от своего старшего брата Михаила, водившего в походы тверские полки4 и верно служившего Михаилу Тверскому до последнего дня его княжения,5 Данило уже с конца 60-х гг. связал свою судьбу с Москвой. Летом 1468 г. во время первой казанской войны он защищает Муром и отражает набег казанцев.6 В июне 1471 г. Данило стоит во главе авангарда войск, идущих на Новгород через Руссу,7 он берет Руссу и одерживает важную победу на Коростыни, а затем по приказу великого князя двигается на соединение с псковичами на Шелонь, где 14 июля под его руководством происходит знаменитая битва, решившая судьбу феодальной республики.8 Летом следующего года Данило назначен первым воеводой в походе против Ахмата,9 угрожавшего вторжением через Оку. В ноябре 1473 г. князь Данило возглавляет войска, посланные Иваном III на защиту Пскова от угрожавшей ему очередной орденской агрессии. Прибыв в Псков во главе невиданно большой для псковичей рати, князь Данило сумел пресечь грабежи ратников и вместе с тем недовольство местных жителей. Одного присутствия русских войск оказалось достаточно для заключения выгодного для Пскова мира, подписанного 7 января 1474 г. и получившего у псковичей название «Данильев мир».10 Обласканный псковичами, получив в дар от них 200 руб., князь Данило 20 января выезжает в Москву.11 Но здесь его сразу же постигает опала. Взятый под стражу, но выкупленный на поруки (за огромную сумму в 2 тыс. руб.) группой московских бояр, из которых персонально известен только Иван Никитич Воронцов, служивший прежде Юрию Дмитровскому, князь Данило был вынужден дать на себя укрепленную крестоцеловальную грамоту великому князю перед лицом митрополита, трех епископов и трех столичных архимандритов. В этой грамоте, датированной 8 марта 1474 г., князь Данило обязался служить великому князю «до живота» без отъезда и принял особую феодальную присягу.12 В чем заключалась провинность князя Холмского, остается неясным. Но важно в данном случае другое — великий князь его действительно «пожаловал, нелюбье свое отдал», и в последующие годы князь Данило сохраняет свое положение первого воеводы страны. В походе 1477 г. на Новгород он возглавляет колонну войск, идущих от Торжка левее Мсты, а 24 ноября во главе Передового полка совершает по распоряжению великого князя переход по льду через Ильмень на левый берег Волхова, чем достигается полная блокада города.13
Петр Федорович, второй из бояр, сопровождавших великого князя, — это Челяднин, выходец из старого московского служилого рода потомков Гаврилы Алексича, героя Невской битвы 1240 г.14 Его отец Федор Михайлович был активным сторонником Василия Темного в феодальной войне,15 выполнял важные дипломатические16 и административные17 поручения, а в духовной Василия Темного фигурирует как один из бояр-свидетелей.18 Сам Петр Федорович упоминается в источниках с конца 60-х—начала 70-х гг.19 В июле 1472 г. он отличился в боях с Ордой Ахмата, пытавшейся форсировать Оку после гибели Алексина.20 В. конце 70-х гг. он был наместником на Устюге.21
Яков Захарьич — выходец из старомосковского боярского рода Кошкиных. В источниках он упоминается впервые в связи с походом 1479 г., что говорит о его сравнительной молодости. В последующие десятилетия он выдвинулся на одно из первых мест в правительственном аппарате как многолетний наместник новгородский и участник ряда походов.22
Василий и Иван Борисовичи — Тучки Морозовы, представители старого боярского рода потомков сподвижника Александра Невского.23 Оба они участвовали в походе на Новгород 1477 г. и в переговорах с новгородской депутацией об условиях капитуляции города.24 Иван Борисович ездил в Новгород еще раньше — в 1475 г. сопровождал Ивана III в первом «походе миром», а в апреле 1477 г. был в составе делегации для переговоров с новгородцами, «какого они хотят государства».25
Окольничий Иван Васильевич Ощера Сорокоумов-Глебов — старый слуга московских великих князей. Его брат Григорий — участник победоносного боя с татарами на р. Листани, где был тяжело ранен в челюсть и получил прозвище Криворот.26 В годы феодальной войны Ощера и его брат Дмитрий Бобер принадлежали к числу наиболее деятельных сторонников Василия Темного,27 в 1455 г. Иван Ощера во главе Коломенского полка тщетно оборонял Оку от татар Сеид-Ахмета.28 Впоследствии Сорокоумовы-Глебовы были связаны с Дмитровским уделом князя Юрия Васильевича: они имели вотчины в Дмитровском уезде,29 были кредиторами князя Юрия, а Иван Ощера послушествовал у духовной этого князя в 1472 г.30 В то же время Сорокоумовы-Глебовы сохраняли тесные связи с Москвой: Дмитрий Бобер был женат на дочери Василия Дмитриевича Ермолина, одного из наиболее видных представителей высшего слоя московского купечества.31
К числу старых испытанных вассалов относится и дворецкий Михаил Яковлевич Русалка Морозов. Как и братья Сорокоумовы, он в 1446 г. был участником заговора в пользу Василия Темного.32 При Иване III он упоминается как участник «похода миром» 1475 г., когда он по распоряжению великого князя взял под стражу новгородского боярина Богдана Есипова, обвиненного в тяжелом уголовном преступлении.33
Дети боярские, названные в составе свиты великого князя, — выходцы из той же среды старых московских служилых феодалов. Впервые здесь упоминаются Юрий Захарьич, впоследствии известный воевода (участник победы на Ведроши в 1500 г.), младший брат боярина Якова, Семен Брюхо, младший брат Борисовичей Тучков, Иван Товарков — сын Федора Григорьевича Товарко Пушкина, видного лица эпохи Василия Темного.34 В 1479 г. Иван Товарков был уже довольно опытным деятелем. В качестве сына боярского он участвовал в «походе миром» 1475 г. и после суда великого князя на Городище «поймал» посадника Василия Онаньича.35 В январе 1478 г. Иван Товарков присутствует при крестоцеловании капитулировавших новгородских бояр и по личному поручению великого князя разъясняет им смысл новых требований к их феодальной службе.36
Итак, лица, составлявшие ближайшее окружение великого князя в походе 1479 г., — представители высшего слоя русского феодального вассалитета и связаны (за исключением князя Д. Дм. Холмского) с великокняжеской властью многими поколениями своих служилых предков. Именно этот слой поставляет и советников-думцев, и воевод, и наместников, и дипломатов, а в случае нужды и приставов-стражников при «пойманных» за всякие «вины». Тот факт, что в состав свиты входят известнейший на Руси военачальник, памятный новгородцам победитель на Шелони, и своего рода специалисты по новгородским делам Борисовичи Тучки и Иван Товарков, свидетельствует о важном значении и военно-политическом характере похода.
По сведениям официозной Московской летописи, во время пребывания в Новгороде великий князь жил на «Ефимьеве дворе Медведнова» и «повеле изымати... владыку новгородского Феофила».37 Симеоновская Летопись приводит точную дату этого «поимания» (19 января 1480 г.) и дату отправки архиепископа в Москву (24 января).38 Новгородский владыка был заточен «в монастыри у Чуда», где он сидел «полтретья лета, ту и преставися».39 Московская летопись и близкие к ней летописи ничего не сообщают ни о причинах «поимания» Феофила, ни о других событиях, связанных с длительным пребыванием великого князя в своей северной «отчине».
Львовская летопись знает о поездке и пребывании великого князя в Новгороде, но не приводит никаких дат и деталей.40 Псковские летописи дают точную дату прибытия великого князя в Новгород (2 декабря)41 и говорят о псковских посольствах к нему, но сообщают об аресте Феофила без всяких комментариев.42
Источником, дающим более подробную информацию об этих событиях, является Типографская летопись. По ее данным, великий князь «стоял в Новгороде в Словиньском конце с всеми людьми».43 Думается, что избрание для резиденции великого князя именно Словенского конца не случайно — жители этого конца были сравнительно лояльны по отношению к Москве.44 Боярство Софийской стороны, Неревского конца и Прусской улицы стояло, напротив, на традиционных антимосковских позициях. Далее летописец приводит не совсем понятное сообщение, что «половину города испрята (?)45 ему сее стороны». Зато об аресте Феофила Типографская летопись говорит четко и ясно, хотя по своему обыкновению не называет дат. Великий князь «изыма архиепископа... в коромоле и посла его на Москву, и казну его взя, множество злата и сребра и судов его». Особый интерес представляет причина «коромолы»: «не хотеша бо той владыка, чтобы Новгород был за великим князем, но за королем или за иным государем». Причина этого в свою очередь в том, что «князь... великий, коли первые взял Новгород, тогда изыма в новгородского владыки половину волостей и сел и у всех монастырей», именно «про то владыка нелюбие держаше».
Итак, по объяснению летописца, причина «коромолы», имевшей целью отторжение Новгорода от Русского государства и передачу его под власть иноземцев, — политика великого князя по отношению к новгородскому церковному (владычному и монастырскому) землевладению. Не подтверждаемое прямо никакими другими источниками, это объяснение по существу своему достаточно правдоподобно. Архиепископ Феофил в 1470—1477 гг. был, по-видимому, представителем сравнительно умеренной партии, не желавшей полного разрыва с Москвой и стоявшей на позициях компромисса с великокняжеской властью. Именно в таких тонах рисует Феофила московский полуофициоз, «Словеса избранные», описывая события зимы 1470/71 г. и противопоставляя архиепископа князю Михаилу Олельковичу и партии Пимена—Борецких. Однако полная ликвидация политической независимости Великого Новгорода в результате похода 1477 г. и Троицкого стояния, а главное решительные меры, принятые московским правительством в январе 1478 г. и направленные своим острием против экономического и политического могущества дома св. Софии и монастырей, могли привести к переориентации Феофила и стоявших за его спиной феодальных кругов Новгорода, к переоценке ими политических ценностей.
Политика московского правительства в новгородской «отчине», по-видимому, отнюдь не оправдала ожиданий той умеренной группы новгородского боярства, ставленником которой был Феофил и которая надеялась на мирное «сосуществование» с великокняжеской властью, рассчитывая сохранить свой политический вес и экономическое процветание в условиях включения Новгорода в состав Русского государства. Конфискация части владычных вотчин и ликвидация политической власти архиепископа в январе 1478 г. — только первые шаги московского правительства в Новгороде, достаточно ясно показывающие общее направление московской политики. Эта политика была направлена отнюдь не на умиротворение новгородской олигархии, не на компромисс с нею, а на полное и безусловное подчинение ее, на реальное (а не номинальное) включение Новгородской земли в состав Русского государства, на коренную перестройку (а не частичное изменение) всей системы политических и экономических отношений в этой земле. Думается поэтому, что заговор Феофила следует рассматривать не как изолированный феномен, а как проявление общего негативного отношения новгородской олигархии к политике московского правительства.46 По-видимому, интересы этой олигархии оказались несовместимыми с интересами Русского государства, с задачами его дальнейшего укрепления и консолидации. Борьба новгородского сепаратизма против централизованного государства не прекратилась с ликвидацией феодальной республики. Реальные, объективные противоречия боярской олигархии с московским правительством сохранились, изменились только форма и характер этой борьбы. Не имея возможности использовать в новых условиях в своих целях городскую общину и, опираясь на вече, открыто выступить против великокняжеской власти и ее политики, сепаратистская боярская оппозиция ищет и находит иные пути — пути тайных заговоров, «коромол». В свете этого, может быть, и следует понимать вышеприведенное плохо читаемое место Типографской летописи как указание на репрессии, произведенные московскими властями в Новгороде в связи с раскрытием «коромолы» Феофила. Репрессии, по-видимому, обрушились на Софийскую «половину» города, теснее всего связанную с владыкой и боярством Неревского конца и Прусской улицы.47 Арест главы Софийского дома и наиболее авторитетного представителя боярской олигархии — беспрецедентное событие, едва ли прошедшее гладко и не вызвавшее никаких осложнений в городе, еще только вчера бывшем столицей могущественной феодальной республики.
Раскрытие «коромолы» Феофила — важное событие в истории борьбы с новгородским сепаратизмом, имевшее далеко идущие политические и социальные последствия и знаменовавшее определенный этап в наступлении Москвы на позиции боярской олигархии. Борьба за Новгород, за его прочное включение в состав Русского государства отнюдь не кончилась событиями января 1478 г., не кончилась поражением и формальной капитуляцией боярской олигархии, вынужденной целовать крест великому князю и согласиться на политическое переустройство Новгорода. И после января 1478 г., после ликвидации вечевых институтов, должностей посадника и тысяцкого и введения в Новгороде управления по общерусскому образцу, новгородская олигархия, светская и духовная, продолжала оставаться грозной враждебной силой, борьба с которой была насущной необходимостью для Русского государства. Сохранившее свои огромные материальные ресурсы, свое традиционное влияние на новгородские концы и улицы, новгородское боярство, группируясь вокруг Софийского дома, представляло собой потенциально враждебную среду, в которой возникали заговоры и к которой тянулись все противники централизаторской политики Москвы.
«Поимание» Феофила сопровождалось, по словам Типографской летописи, конфискацией его «казны».48 Речь идет, таким образом, не только и не столько о наказании самого архиепископа, обвиненного в измене, но и о ликвидации огромных богатств Софийского дома, перешедших теперь в руки Русского государства. В связи с этим возникает вопрос о судьбах владычных вотчин — основы материального могущества архиепископской кафедры, крупнейшего землевладельца Новгорода. Источники не содержат прямых указаний на конфискацию этих вотчин в связи с событиями января 1480 г. Однако нет оснований отрицать вероятность такой конфискации. Она соответствовала методам и традициям московской политики — опалы, как правило, сопровождались конфискациями вотчин. Так именно было сделано в отношении новгородских бояр, обвиненных в измене во время Троицкого стояния. Во всяком случае политическому и экономическому могуществу Софийского дома, ставшего после ликвидации вечевых институтов идейным оплотом новгородского сепаратизма, в январе 1480 г. был нанесен сильнейший удар, от которого он уже не смог оправиться. Но разгром Софийского дома ставил на повестку дня новые вопросы — о позиции новгородского боярства, непосредственно не затронутого репрессиями, о социально-политической опоре московской власти в Новгороде.49 Борьба с политическим могуществом новгородской боярской олигархии не могла остановиться на полпути, она все в большей степени перерастала в борьбу против экономического могущества этой олигархии, против ее социальных корней.
Двухмесячное пребывание великого князя в Новгороде (Славенское стояние) ознаменовалось и другими событиями большого политического значения. Узнав о прибытии великого князя в Новгород, к нему 6 декабря поехал с поклоном псковский князь-наместник Василий Васильевич Шуйский, а псковские власти отправили на следующий день посольство в составе пяти посадников и по боярину с каждого конца с «поминками» и с даром в 65 руб.50 Посольство с дарами и поминками — свидетельство тщательного соблюдения псковичами ритуала, принятого в обращении с московским правительством и подчеркивающего лояльность Пскова по отношению к Москве. 25 декабря псковские послы вернулись и доложили о своем посольстве на вече, 30 декабря в Псков приехали послы великого князя — Дмитрий Давыдович и Семион.51 Во время пребывания этих послов, 1 января 1480 г., «пригони изгоном немцы на хрестном целовании местеровы люди да арцбыскупли, да Вышегородок взяли».52
Нападение Ордена явилось, по-видимому, для псковичей в значительной мере неожиданным. Правда, в последние два года отношения с Орденом были достаточно плохими. Весной 1478 г. магистр захватил псковского гостя в Риге и отнял его товар, хотя самого гостя отпустил по просьбе псковского посольства. 27 сентября того же года псковичи ходили «мстити в Немецкую землю» и добыли много полона, а немцы захватили в Юрьеве 45 псковских гостей и посадили их в погреб. Последовали псковское посольство в Юрьев и репрессии в отношении немецких гостей в Пскове (их тоже «всадили в погреб в охабни»53). Но все это была своего рода «малая война» — инциденты, не приводившие к полному разрыву и сопровождавшиеся попытками мирного урегулирования. Теперь же перед нами факт серьезного нападения орденских войск со взятием города и значительными жертвами.54 О масштабах нападения можно судить по словам псковского летописца: немцы сожгли городскую стену и церковь Бориса и Глеба, «а мужей и жен и деток малых мечи иссекли».55 По сообщению Псковской II летописи немцы повели уцелевших жителей городка в плен, но часть городка сохранилась от пожара.56 Сами немцы потеряли, по псковским данным, 50 человек в доспехах, не считая погибших при пожаре.57 В ночь на 2 января по звону вечевого колокола в Пскове началась мобилизация. «Поехаша посадники и мужи псковичи той ночи, и назавтрея много поехали; срубишися с 4 сох конь».58 Немцы быстро отступили от сожженного ими города. Однако это было только началом военных действий со стороны Ордена. 20 января ночью орденские войска появились под стенами Гдова. Они осадили город, открыли по нему артиллерийский огонь («почаша пушками шибать»), сожгли посад и стали опустошать окрестности («почаша воевать»).59 «Бяше велми притужно граду»: хотя немцам его взять не удалось, они разорили все волости.60
Нападение орденского отряда, вооруженного артиллерией, на один из псковских пригородов свидетельствовало о том, что «малая война» перерастала в большую.
Последний вооруженный конфликт на западной границе происходил весной 1463 г. 21 марта немцы напали на псковский Новый Городок «со многим замышлением» и подвергли его артиллерийскому обстрелу. Военные действия продолжались несколько месяцев. Великий князь тогда послал на помощь псковичам свои войска под начальством князя Федора Юрьевича Шуйского, и орденские власти вынуждены были пойти на перемирие.61 Когда 10 лет спустя между Псковом и Орденом опять резко обострились отношения, московское правительство снова сыграло решающую роль в заключении мира, подписанного от имени великого князя воеводой князем Д. Дм. Холмским.62
Впервые за 17 лет Псковская земля стала объектом крупного нападения орденских войск.63 Нападение на Гдов показало псковичам всю серьезность положения и вызвало их обращение к великому князю в Новгород: «силы просити на немцы». 11 февраля в Псков прибыли посланные великим князем московские войска во главе с воеводой князем Андреем Никитичем Оболенским.64 В Пскове и его пригородах и волостях в это время шли мобилизация и сосредоточение войск в районе Изборска для ответного удара по орденским владениям. Пробыв три дня в Пскове, московские войска вместе с псковичами выступили в поход. Уничтожив после трехдневной осады немецкое укрепление («костер») Омовжу на берегу Чудского озера, русские войска подошли к Юрьеву и, простояв под ним один день, повернули обратно с полоном, «добытком» и трофеями.65 20 февраля войска уже вернулись в Псков.66
Короткий удар русских войск по орденским землям носил характер успешной карательной экспедиции и сам по себе не мог привести к каким-либо крупным военно-политическим результатам. Как показывал опыт последних десятилетий, только пребывание в Пскове достаточно крупных сил русских войск, готовых к выступлению, могло служить надежной гарантией миролюбия со стороны орденских властей. Именно так было во время конфликтов 1460, 1463 и 1473 гг. Однако на этот раз московский воевода не только прервал успешный поход и вернулся в Псков, но и оттуда, «три ночи ночовав, да прочь поехал и своим войском на Москву». Напрасно псковичи слали ему вдогонку своих посадников «бити челом... чтобы воротился взад к Пскову». Послы «надгнали» его уже под Порховом, но он «не приаша псковского челобитья». Впервые за 20 лет своего союза с Москвой Псков оказался предоставленным собственным силам, лицом к лицу с нарастающей орденской агрессией. Уже 25 февраля нападению крупных сил немцев подвергся Изборск. Война с Орденом разгоралась.
Пытаясь объяснить этот неприятный и неожиданный для псковичей оборот дела, автор Псковской III летописи выдвигает версию, что воевода «на псковичи разгневался».67 Но это, по-видимому, не более чем домысел, причем неудачный. Причину быстрого ухода московских войск из города, который находился под угрозой вражеского нашествия и который они должны были оборонять, и их форсированного марша по Псковской земле в сторону Москвы следует, очевидно, искать в другом крупном событии, происшедшем в те же январско-февральские недели и резко изменившем всю внутри- и внешнеполитическую ситуацию. Об этом событии московский официоз сообщает в лаконичной форме: «Тое же зимы братия князя великого, князь Андрей Большой да князь Борис, отступиша от великого князя, а княгини свои отпустиша в Ржеву».68 Начался феодальный мятеж.69
Итак, к февралю 1480 г. политическое положение Русского государства рисуется следующим образом. В Новгороде вскрыта «коромола» в верхах, имеющая достаточно глубокие корни и серьезное внутри- и внешнеполитическое значение. На северо-западном рубеже развертывается большая война с Орденом, носящая характер отражения нарастающей немецкой агрессии. В центре страны впервые за 30 лет начинается феодальный мятеж удельных князей Московского дома. Активизация внутренней реакции, всех сил, прямо или косвенно направленных против политики централизации, впервые совпадает по времени с резким обострением внешней опасности. Каждое из этих явлений само по себе представляло серьезную угрозу Русскому государству, а в совокупности они ставили Русскую землю перед лицом наиболее опасной ситуации со времен феодальной войны 30—40-х гг. XV в.
В этой критической ситуации от политического руководства Русского государства зависело весьма многое. Необходимы были верная и быстрая оценка обстановки, своевременное принятие целесообразных решений и твердая воля в их осуществлении. Решающее значение имели, как и во всех подобных ситуациях, когда на карту поставлено будущее целого народа, степень общественной поддержки, наличие определенной морально-политической базы, которая одна и могла обеспечить успешность проведения тех или иных правительственных мер.
Как видим, первый шаг московского правительства в разрешении кризисной ситуации увенчался успехом. Заговор Феофила удалось раскрыть до того, как поднялись мятежные князья, и до того, как война с Орденом достигла большой степени обострения. Тем не менее в первые дни февраля 1480 г. общее политическое положение не только оставалось крайне напряженным, но и продолжало ухудшаться в связи с началом феодального мятежа и развертыванием орденской агрессии. В эти дни московское правительство стояло перед лицом важнейших проблем, требовавших своего разрешения.
Если агрессия со стороны Ордена угрожала северо-западным рубежам страны, то феодальный мятеж грозил охватить центральные районы государства и ставил под удар всю политическую систему Руси. Это делает понятным и оправданным решение московского правительства отозвать войска с театра ливонской войны и сосредоточить все внимание на локализации мятежа удельных князей, предоставив на время оборону Псковской земли ее собственным силам. С февраля 1480 г. начинается новый, второй, этап политического кризиса. Центральным событием этого этапа становится борьба с феодальным мятежом.
Примечания
1. ПСРЛ. Т. 25. С. 326.
2. РК. С. 24.
3. ВОИДР. М., 1851. Т. Х. С. 51.
4. ПСРЛ. СПб., 1863. Т. 15. Стб. 498.
5. ПСРЛ. Т. 25. С. 330. — На дочери Михаила Холмского Ульяне был с 1471 г. женат князь Борис Волоцкий (там же. Т. 24. С. 188).
6. Там же. Т. 24. С. 187.
7. Там же. С. 189.
8. Там же. Т. 25. С. 289.
9. Там же. С. 297.
10. ПЛ. Т. 2. С. 194—197.
11. Там же. С. 198.
12. АСВР. Т. III. № 18, 19. С. 34—36.
13. ПСРЛ. Т. 25. С. 314—315. — Последний воинский подвиг был совершен князем Холмским в 1487 г., когда он возглавил рать, впервые взявшую Казань 9 июля этого года (там же. С. 331; РК. С. 27). Об авторитете князя Холмского в глазах Ивана III можно судить по тому факту, что 13 февраля 1300 г. за его сына Василия великий князь выдал свою дочь Феодосию (ПСРЛ. М.; Л., 1963. Т. 28. С. 332). Через год княгиня Феодосия умерла (там же. Т. 28. С. 334), но ее муж продолжал сохранять выдающееся положение при дворе — в духовной Ивана III он назван первым из бояр-свидетелей (ДДГ. № 89. С. 364).
14. ВОИДР. Т. Х. С. 102.
15. В январе 1435 г. Ф.М. Челяднин защищал Вологду от войск Василия Косого и попал в плен при взятии города (ПСРЛ. Т. 25. С. 252).
16. В январе 1462 г. он возглавил московское посольство в Великий Новгород (ПСРЛ. СПб., 1889. Т. 16. Стб. 206—207).
17. Был судьей по земельным делам в Переяславском уезде (и, вероятно, наместником) (АСВР. Т. I. № 20, 326).
18. ДДГ. № 61. С. 199.
19. Он упоминается в качестве боярина великого князя на суде о землях Спасо-Евфимьева монастыря с одним из ярославских князей (АСВР. Т. И. № 464).
20. ПСРЛ. Т. 25. С. 297.
21. Там же. Л., 1982. Т. 37. С. 94.
22. При составлении духовной Ивана III он назван третьим среди бояр (ДДГ. № 89. С. 364).
23. ВОИДР. Т. Х. С. 108.
24. ПСРЛ. Т. 25. С. 315 и след.
25. Там же. С. 305, 309.
26. Там же. Т. 23. С. 151.
27. Там же. Т. 25. С. 267.
28. Он то ли не «посмел» ударить по ордынцам, в чем его обвиняет Софийско-Львовская летопись (ПСРЛ. Т. 20, ч. 1. С. 263), то ли просто опоздал (не «поспел», как считает Ермолинская летопись) (там же. Т. 23. С. 155).
29. АСВР. Т. I. № 325. С. 234; № 335. С. 243; см.: Веселовский С.Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. М., 1969. С. 327.
30. ДДГ. № 68. С. 224.
31. АСВР. Т. I. № 335.
32. ПСРЛ. Т. 25. С. 267.
33. Там же. С. 306.
34. ВОИДР. Т. Х. С. 104; ПСРЛ. Т. 25. С. 250.
35. ПСРЛ. Т. 25. С. 305.
36. Там же. С. 322.
37. Там же. С. 326.
38. Там же. Т. 18. С. 266.
39. Там же. Т. 25. С. 326.
40. Там же. Т. 20, ч. 1. С. 336.
41. ПЛ. Т. 2. С. 58, 218—219. — К.В. Базилевич почему-то считает эту дату неверной (Базилевич К.В. Внешняя политика Русского централизованного государства: Вторая половина XV в. М., 1952. С. 125, примеч.). Однако она подтверждается как дальнейшим изложением псковских летописей, так и сообщением Новгородской IV летописи о десятинедельном пребывании великого князя в Новгороде (ПСРЛ. Л., 1925. Т. 4, ч. 1, вып. 2. С. 457).
42. ПЛ. Т. 2. С. 58, 218—219.
43. ПСРЛ. Т. 24. С. 197.
44. Исследование В.Л. Янина свидетельствует, что «боярство Словенского конца в целом выражало наиболее умеренные взгляды» (Янин В.Л. Новгородские посадники. М., 1962. С. 348).
45. Может быть, следует читать «испродал», т. е. подверг наказанию — продаже.
46. В этой связи представляют интерес сведения, приводимые В.Н. Татищевым о походе 1479 г. По его словам, «новгородцы, забывше свое крестное целование, мнози начаша тайне колебатися и королем ляцким и князьям ливтовским ссылатися, зовуще его с воинствы в землю Ноогородскую. И король обесчевал итти к Новугороду». Далее В.Н. Татищев приводит подробности похода, не подтверждаемые никакими источниками и являющиеся, по-видимому, своеобразной контаминацией, свойственной этому автору (Татищев В.Н. История Российская. М.; Л., 1966. Т. VI. С. 67, 68). Тем не менее процитированные слова В.Н. Татищева правдоподобно отражают общее состояние Новгорода в канун похода 1479 г.
47. Этому соответствует сообщение одного из «Кратких летописцев», опубликованных А.А. Зиминым: «Лета 6988 поймал князь великий новгородцев» (Исторический архив. М., 1950. Т. 5. С. 10). По сведениям В.Н. Татищева, непосредственно после прибытия великого князя в Новгород было схвачено 50 «пущих крамольников», которые под пыткой дали показания о виновности Феофила. Затем было казнено более 100 «больших крамольников». Трудно сказать, насколько достоверны эти подробности, отсутствующие в наших источниках. Тем не менее они в известной степени правдоподобны — перекликаются с данными Типографской летописи и «Краткого летописца».
48. «Надо полагать, что одновременно с этим (опалой Феофила. — Ю.А.) были отписаны на великого князя и земли владыки» (Вернадский В.Н. Новгород и Новгородская земля. М.; Л., 1961. С. 319). По мнению В.Н. Вернадского, именно в это время была конфискована часть тех 8.3 тыс. обеж, которые, по подсчетам Б.Д. Грекова, были отписаны у Софийского дома в 1478 г. (ср.: Греков Б.Д. Новгородский дом св. Софии. СПб., 1914. С. 298).
49. Те «девять недель, что провел Иван III в Новгороде зимой 1479/80 г., были временем напряженнейших поисков им социальной опоры в Новгороде», — справедливо замечает В.Н. Вернадский (Новгород и Новгородская земля. С. 319).
50. ПЛ. Т. 2. С. 218.
51. Там же. С. 58, 218; Т. 1. С. 76. — Дмитрий Давыдович — из рода Морозовых, давшего ряд выдающихся деятелей XV в. (ВОИДР. Т. Х. С. 181).
52. ПЛ. Т. 2. С. 218—219.
53. Там же. С. 217—218.
54. Подготовка Ордена к войне началась еще с лета 1479 г. Из переписки властей Ревеля, Дерпта, Нарвы, магистра Ордена и ганзейских городов можно заключить о значительном размахе этой подготовки. Из письма властей Нарвы в Ревель от 29 ноября 1479 г. видно также, что в Новгороде и Пскове у ливонцев была своя агентура — «тайные друзья», сообщившие о походе великого князя на Новгород и приписавшие ему намерение вторгнуться в Швецию или Ливонию (что на самом деле, по-видимому, не имело места) (Базилевич К.В. Внешняя политика... С. 127—128; Казакова Н.А. Русско-Ливонские и русско-ганзейские отношения: Конец XIV — начало XVI В. Л., 1975. С. 154—155).
55. ПЛ. Т. 2. С. 219.
56. Там же. С. 58.
57. Там же. С. 458, 219.
58. Если считать псковскую соху примерно равной трехобежной новгородской (прямые данные об этом отсутствуют), то 4 сохи — около 100—120 московских четвертей. Интенсивность псковской мобилизации в этом случае примерно равна зафиксированной в XVI в. для Русского государства («со ста четвертей человек на коне и в доспехе в полном»).
59. ПЛ. Т. 2. С. 219.
60. Там же. С. 58.
61. Там же. Т. 1. С. 63—68; Казакова Н.А. Русско-Ливонские и русско-ганзейские отношения. С. 133—143.
62. Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М.; Л., 1948. № 78. С. 133—136; ПЛ. Т. 1. С. 194—199; Казакова Н.А. Русско-Ливонские и русско-ганзейские отношения. С. 148—154.
63. По мнению Н.А. Казаковой, которое представляется достаточно обоснованным, целью нападения Ордена было не решение мелких пограничных вопросов, а «нанесение удара по Русскому государству, на усиление которого ливонские ландсгерры смотрели со страхом» (Казакова Н.А. Русско-Ливонские и русско-ганзейские отношения. С. 158). Такого же мнения и К.В. Базилевич (Внешняя политика... С. 128). Этому соответствует и размах военных приготовлений Ордена. По словам ливонского хрониста, магистр Бернд фон дер Борх «собрал такую силу народа против русского, какую никогда не собирал ни один магистр ни до него, ни после» (Сборник материалов и статей по истории Прибалтийского края. Рига, 1879. т. 2. С. 287—288).
64. ПЛ. Т. 2. С. 219. — Князь Андрей Никитич, по родословному прозвищу Ноготок, — выходец из рода Оболенских, потомков черниговских князей, которые еще с конца XIV в. прочно связали себя с Москвой. Прадед Андрея, первый оболенский князь Константин Иванович, пал в битве с Олгердом во время его похода на Москву в 1368 г. Двоюродный брат Андрея — знаменитый воевода великого князя Иван Васильевич Стрига, а родные братья — Василий и Петр — служили во дворах удельных князей Московского дома (ВОИДР. Т. Х. С. 46 и след.).
65. ПЛ. Т. 2. С. 59, 220.
66. Там же. С. 59.
67. Там же. С. 59, 220.
68. ПСРЛ. Т. 25. С. 326.
69. Алексеев Ю.Г. Феодальный мятеж 1480 года // Вопросы истории. 1984. № 10. С. 106—113.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |