XXXI. За ратью рать
Течец был пропылен настолько, что на лице одни глаза видны. От самой Старой Русы скакал он без передышки, сменив в пути двух коней. И рассказывал он торопливо, словно этим мог ускорить помощь своему родному городу.
— Литва набежала, князь, нежданно-негаданно. Мы и очей не успели протереть, как они уж на посад ворвались, на торжище.
— Засада спала, что ль? — перебил Ярослав.
— Где там! Они, как на грех, банились. Не то что не оружные, а голые выскочили.
— Тьфу! Прости господи, — сплюнул князь. А княжич засмеялся.
— Одно пособило нам, — продолжал течец. — Литва-то не ратоборствовать взялась, а грабить. Но тут огнищане1, гости, вооружась чем попадя, грянули на них из садов. Выгнали мы их из посада, до поля гнали, но они сильно монастырь пограбили, все иконы ободрали.
— Стало быть, город вы оборонили?
— Оборонили, князь, да разграбленное воротить не смогли.
— Куда они потекли?
— В сторону Торопца подались вроде, веси жгут, храмы грабят.
— Сколько их?
— Сотни три, не менее.
— Так. — Князь пожевал ус. — Стало быть, загон. А в загоне они быстры, поймай поди.
Княжич, сидевший на лавке у окна, подал голос:
— Но они ж с награбленным, а тороки скорости помеха.
— Ну-ка, подай чертеж, — попросил князь сына.
Александр соскочил с лавки, прошел к полке, взял с нее один из пергаментов и расстелил на столе. Ярослав склонился над чертежом.
— Сказываешь, на Торопец потекли? — не оборачиваясь, спросил он течца.
— Туда, князь, туда их путь, прямо на полдень.
— Ну, — взглянул князь на сына. — Как думаешь сотворить лучше?
— Триста человек не игла в стоге сена. След будет. Нагоним. А идти надо вперерез, вот сюда, дабы упредить их. — Княжич провел ногтем на чертеже линию предполагаемого движения.
— У них сто путей, в любой миг свернуть могут, — усомнился князь.
— Надо послать два отряда. Один вот так, а другой до Ловати. На кого-нибудь да наскочат.
Ярослав полез в калиту, вынул горсть серебра, кинул на стол.
— Что весть худа, не твоя вина. Возьми куны за старание. Коня, чай, загнал?
— Загнал, князь, — отвечал течец.
— Купишь другого.
Получив известие о литовском загоне, князь действовал быстро и решительно. Тысяцкого Яневича с отрядом тут же направил к Старой Русе вокруг Ильменя. Его дозорам было вменено хорошо смотреть, чтобы не могла литва обратно проскользнуть. Яневичу велено было при встрече с врагом не мешкая в бой вступать, отбить награбленное, а если бог поможет, то и ополониться. И каков бы ни был исход, незамедлительно о том уведомить князя. Сам Ярослав с княжичем и небольшим отрядом пойдут прямым путем на насадах2 через озеро Ильмень, а потом вверх по Ловати к Торопцу. И тоже дозоры разошлют, и тоже, коли нужда станет, рать примут, о чем не мешкая Яневича уведомят.
Дружинники спешно грузили на насады коней и запасы. Лодейщики проверяли паруса, снасти, ладили весла. Шум, гам на берегу Волхова. Всем этим заправляет Яким, милостник княжеский.
С ним вместе и княжич Александр на берегу. Он в дела Якима не вмешивается, все больше молчит, присматривается. И даже какой непорядок заметит — помалкивает. А вдруг так и должно быть? Скажешь — прослывешь дураком. Главное — смотреть, запоминать, учиться.
— Ну, кажись, все, — сказал наконец Яким, отирая лоб. — Можно и князя звать. А, Ярославич? Зовем князя?
— Зови, ты дружину снаряжал.
Послали за князем. Ярослав появился на берегу в сопровождении ближних воинов, соскочил с коня, бросил повод подбежавшему стремянному и направился к своей лодье-насаду, где ожидал его княжич. Князь остановился у сходен насада, окинул взором все другие.
— Ну, Яким, ничего не забыл?
— Вроде все, Ярослав Всеволодич. На десять рядов проверял.
— Ну гляди. Чего в походе хвачусь, да не окажется, не обессудь, ворочусь — накажу.
Но князь не успел на сходни ступить, как на берегу показался верховой и помчался прямо к головной лодье.
— Ярослав Всеволодич! Ярослав Всеволодич!
Князь нахмурился, готовясь к худой вести. Верховой подскакал, резко осадил коня, спрыгнул на песок, поклонился князю:
— Ярослав Всеволодич, возьми на рать, — попросил с мольбой.
— И только-то? — спросил князь, недобро покривив губы.
Так спешить, так кричать, словно татары набежали, а сказать князю этакую безделицу: «Возьми на рать». Как будто нет для того тысяцких, сотских.
— Ярослав Всеволодич, ай не признаешь меня? Я же Яневич. Федор Яневич, к тебе еще в Переяславль с грамотой прибегал.
— А-а, — сразу подобрел лицом князь. — Помню, помню. И услуг таких не забываю. Забородел ты, вот и не узнал. Так что ж ты хотел, славный муж?
— Токмо на рать взять прошу, князь.
— А почему с отцом не пошел?
— Опоздал я. Был в веске нашей, медолаз начался, так я там. А воротился, отец уже ушел с дружиной. Ну, я к тебе. Возьми, князь.
— Ну что ж. Грех не уважить такую просьбу. Передай коня конюшим и в мой насад ступай.
— Спаси бог тебя, князь, — сказал растроганно Федор. — Век не забуду твоей милости.
Даже слеза Федора прошибла от такого великодушия княжеского. Еще бы, ведь он слукавил перед ним, сказав, что отстал от отца. Тысяцкий Яневич сам не взял сына в поход, велев ему с хозяйством управляться да молодую жену с дитем беречь. Но, видно, нашла коса на камень. Сынок в отца пошел, переупрямил, перехитрил.
Ровно белые лебеди, поплыли по Волхову насады с княжеской дружиной. Народ берег усыпал, провожая на рать славных мужей. Колокола вдогон ударили торжественно и величаво: «Доброго пути вам, счастливой рати!»
На переднем насаде весело реет прапор Ярослава Всеволодича.
Вскоре вышли на простор Ильменя. Ветер здесь — покрепче, паруса напружинил. Не зевай, лодейщик, управляйся!
И побежали насады, буровя и вспенивая голубые воды озера, скоро побежали к другому берегу.
От шири необъятной, от яркого солнца, от ветра бодрого веселеет сердце русича. И вот уже на одном из насадов грянули песню добрые молодцы:
Ты, лодеюшка моя, крутогрудая,
Ты неси меня, лодья, в море сине-я-я…
Щурится от яркого солнца князь, зорко смотрит вперед, где синей полоской видится земля. И хорошо ему: то ли оттого, что опять в поход побежал, то ли от песни разудалой. А скорее, от всего вместе взятого.
Вы не зарьтесь на меня, хляби темные.
Уноси меня, лодья, к дому родному-у…
Выводят звонко да ладно голоса поющих. И сладостно на душе у русичей от грусти непонятной, от радости светлой, от своего умения песней все окрест завораживать.
Ты, лодеюшка моя, крутогрудая,
Ты спаси меня с конем от поганого…
Лодейщик на головном насаде зорко всматривается вперед, чтобы войти в устье Ловати. Вот лесок приметный, а вот дерево, разбитое молнией, — тут рядом и Ловать.
Вошли в реку. Смолкли песни, опали паруса. Надо веслами грести против течения. Кинули с насадов веревки на берег, по пяти человек с каждой лодьи подхватили веревки, потянули. Где веслом, где шестом, где бечевой — все вперед да вперед.
Князь велел передать по всем лодьям: остановки не будет, а посему есть, пить и отдыхать по очереди на ходу.
Поравнялись с Русой. Народ выбежал к берегу, приветствуют князя с дружиной. А лодьи и не думают чалиться, идут одна за другой мимо города. Только крикнули с головной: «Старшого с засады к князю-ю!» Старшой догнал насад князя уже за городом. Он был не один, с двумя воинами. Подъехав к берегу, не слезая с коня, крикнул:
— Здравствуй, Ярослав Всеволодич! Зачем звал меня?
— Здравствуй, здравствуй, — отвечал князь. — Да глотку-то не дери шибко, в Литве слыхать. Давай-ка в мой насад.
Старшой забеспокоился.
— Дык как я, Ярослав Всеволодич, я, чай, в бронях.
— Литву ты без броней и даже без порток встречал, а своего князя чтой-то засовестился, — съязвил Ярослав.
Поняв, что князю уже донесли о сраме, случившемся с засадой, старшой того более смутился.
— Дык утопну ж я в бронях-то.
Вышутив старшого засады, князь смиловался, велел приткнуть насад к берегу. Передав коня дружинникам, старшой залез в лодью князя. Ее тут же оттолкнули от берега, и она опять поплыла вперед.
— Здравствуй, Александр Ярославич, — кланялся старшой, увидев в насаде княжича. — Здравствуйте, христиане православные.
— Ну полно, полно, — осадил его князь. — Садись-ка подле да рассказывай.
Старшой опустился рядом с князем на лаву, вздохнул:
— Чего рассказывать-то? Тебе, чаю, все уж обсказали.
— А ты сызнова да подробней.
— Дык суббота ж была, князь, кажин христианин должен в баню…
— Тьфу ты! — осерчал князь. — На кой ляд мне твоя баня. Ты о деле сказывай. Как было? Сколько их? Сколь народу забили? Ну!
Старшой обрадовался, что о сраме молчать можно, взглянул с благодарностью на князя.
— А убитых у нас, Ярослав Всеволодич, четверо всего, в том числе поп Петрила.
— Поп? — удивился князь. — А он-то как случился?
— Они церковь грабить кинулись, ризы, иконы. А Петрила-то на них со крестом медным. Троих наповал уложил крестом, а тут его сулицей и достали. Был бы в бронях, уцелел бы, а то в рясе.
— А твои, из засады, живы?
— Ни одного не убило, Ярослав Всеволодич, — сообщил радостно старшой.
— Вот вишь, ни одного. Дабы уцелеть, не в бронях надо быть, а в чем мать родила, так?
Старшой опять смутился от злой шутки князя. Ярослав весело хлопнул его по плечу.
— Ништо. Опростоволосился, муже, терпи. Что я посмеюсь — не беда, худо, коли в притчу попадешь. Тогда уже до самой смерти не отмоешься. Сколь литвы-то побили?
— Десятка два.
— Вооружение у них?
— Сулицы, луки, мечи короткие. Все легкое. Даже брони не на всех.
— Ведомо, в загон сбирались. От нас тяжелеть хотят. Ну да ничего, явились по шерсть — воротятся стрижеными. Догнать бы.
— Догонишь, князь. Они уже затяжелели. Каждый успел по второму коню добыть и понаторочить — сумы трещат. Догонишь.
— Кабы не своротили к себе.
— Не своротят. Жадны. От дарового разум теряют.
— Дай-то бог, — вздохнул князь, скользнув взором по темнеющему берегу. — Вот ссажу тебя — пошлю дозоры. Яневич-то был в Русе?
— Нет.
— Стало, не добежал еще. Вишь, как на насадах да по прямой ладно вышло. И кони свежие, и, считай, день выиграли.
По велению князя насады ткнулись опять к берегу. Были уже сумерки. Старшой выпрыгнул на берег, куда уже подъехали дружинники с его конем. Со второго насада стали спускать коней, готовясь скакать в дозор. К Ярославу подошел княжич, помолчав, попросил негромко:
— Отец, пошли меня в дозор.
— Не проси, сыне, не пошлю. Наперво запомни: ты — князь, должен с основным войском быть.
Александр, видя непреклонность князя, воротился с носа на середину лодьи, где сидели на лаве Ратмир с Федором Яневичем.
— Ну что? — спросил Федор.
— Не пускает.
— Вот и мой такой же. Сам ратоборствует, а я дома сиди. Был бы млад, а то уж дите родил.
А князь попросту боялся теперь за княжича, хотя вида никому не показывал и даже себе не признавался. Тогда, зимой, после рати с Орденом, дознался он о самовольстве княжича в заслоне, которое едва жизни ему не стоило. Князь был так напуган, что заказал благодарственный молебен за чудесное спасение сына и отвалил Софийскому собору пятьсот гривен. Не забыл Ярослав и о милостнике княжича Саве-летуне, погибшем у стремени господина. Князь отослал вдове его и детям от щедрот своих десять гривен. Обо всем этом княжич даже не догадывался.
Ярослав отправил дозоры по левому и правому берегу реки, строго наказав при встрече с литовцами в бой с ними не вступать, а действовать скрытно, немедля уведомив о том князя. Он знал: если дозоры обнаружат себя, могут спугнуть врага.
А насады и ночью продолжали двигаться по реке. Шли почти без шума. Тихо журчала вода, рассекаемая лодьями, всплескивали весла. А говора людского не было слышно. Князь предупредил: за разговоры наказывать будет. Сам он сидел на носу переднего насада, чутко прислушиваясь к ночным звукам.
Посреди насада на сене спал княжич со своим милостником Ратмиром. Около них, откинувшись спиной на борт, посапывал сын тысяцкого, Федор.
Коротка летняя ночь. Вскоре светать начало, но сон не шел к князю. Продрог он к утру — впору шубу надевать. Но шубы в насаде не было, и Ярослав накинул и плотно запахнул корзно.
Утро предвещало хорошую, ясную погоду. Но и с наступлением дня никаких вестей о литовцах не было. Застоявшиеся кони, видя тучные зеленя по берегам, беспокоились, копытили настилы, ржали в нетерпении, мало считаясь с велением князя плыть в тишине.
Ввечеру к реке выскочил дозор Яневича, а вскоре явился и он сам. Князь велел приткнуть насад к берегу, чтобы поговорить с тысяцким, а заодно размять ноги.
Федор Яневич со страхом наблюдал за встречей отца с князем. А вдруг князь, желая порадовать тысяцкого, сообщит ему о Федоре, и тогда все откроется. Все узнают, как Федор обманул и родителя, и самого князя.
— Что делать? — шептал он княжичу, посвященному в его тайну.
— Я пойду к ним и в случае чего придумаю что-нибудь, — поднялся Александр. Он спрыгнул с насада на берег и направился к полянке, где стояли князь с тысяцким.
— Мои дозоры воротились, — рассказывал Яневич, — и точно установили — литвы на левом берегу нет. Следы их ведут на правый, в сторону Клина.
— Давай-ка переправляй свою дружину на правый берег, — сказал князь. — Скачи вдогон, да чтоб впереди сторожа бежали. А я пройду еще до ночи и тоже высажусь.
— Нам надо дозоры свои дождать, — подал голос Александр. — Неведомо, что они сообщат.
Князь покосился на сына, усмехнулся.
— Верно, сыне. Дождем их. Они нас по реке искать станут.
— Светлая голова у княжича, — желая польстить, молвил Яневич.
— Надо сына-то у стремени держать, вот и натореет, — отвечал Ярослав, намекая тысяцкому на его Федора.
Александр, поняв, что тайна Федора вот-вот раскроется, потихоньку стал отходить к берегу, чтобы предупредить беглеца. В лодье он увидел лишь Ратмира, встретившего его вопросительно-тревожным взглядом.
— Где Федька? — спросил княжич.
— Федька? — как-то странно переспросил Ратмир, словно впервые слышал это имя. — Федька-то… он это… исчез.
Потом Ратмир что-то мыкнул, кивая в сторону берега. Александр оглянулся: князь и тысяцкий шли к насаду.
— Где этот плутень? — спросил князь, взбираясь на нос лодьи.
— Он сбежал, батюшка, — отвечал Александр.
За князем, пыхтя, взобрался на насад Яневич.
— Если сбежал, то по берегу, — сказал князь. — На нем брони, в воде бы потоп.
— Явится ко двору, шкуру спущу, — погрозил плетью тысяцкий.
Князя это развеселило.
— Эге, Яневич, гляди, — погрозил он, улыбаясь, тысяцкому. — Ежели он в суд на тебя за сором подаст, я в послухи пойду.
Яневич, возмущаясь, поднялся на угорье, грузно сел на поданного коня и поехал вдоль берега, высматривая в насадах свое непослушное чадо.
Князь подал команду двигаться, и насады стали отходить от берега, чтобы плыть дальше.
И опять вечерело. Князь, соснувший днем, опять сидел на носу. Он ждал дозорных, чтобы начать высадку.
Александр стоял у борта и, вытягивая шею, внимательно разглядывал плывшие следом насады.
— Чего высматриваешь, Ярославич? — поинтересовался Ратмир.
— Федьку смотрю. Куда делся, ума не приложу.
— Да Федька с нами, — сказал просто Ратмир.
— Как «с нами»? — удивился княжич. — Он же сбежал.
— Ты уж прости, Ярославич. Это я для тысяцкого измыслил. А Федька эвон, — Ратмир указал на ворох сена, на котором они спали ночью. Он обхватил сено, поднял. Под ним и в самом деле лежал Федька. Он сразу сел, покрутил головой, фыркнул, как конь, отряхивая траву.
— Фу-у! Слава те господи, пронесло.
При виде этого чудища, явившегося из-под сена, княжича смех разобрал. Он засмеялся весело и звонко, чем и привлек внимание князя. Ярослав оглянулся.
— Федька, сукин сын! Ты откель?! Ах ты, пес! И отца, и меня надул!
В голосе князя не угроза, а веселый упрек. Но Федор все равно испугался, пал на колени.
— Прости, князь, — взмолился он. — На рать вельми хотелось.
Ярослав благодушно засмеялся, махнул рукой.
Дозор явился к полуночи и весть привез добрую: литва на Дубровне.
Князь велел дружине выгружаться с поспешностью, но, как и прежде, блюдя тишину. И люди молчали, лишь кони весело храпели и ржали, взбрыкивая на берегу.
Отпустив лодейщиков, князь сел на своего коня и в сопровождении княжича направился к дружине, выстроившейся невдалеке. Подъехав, Ярослав подождал, пока смолкнут голоса, и заговорил:
— Други мои верные! Христиане православные! Литва на Дубровне лагерем стала и в сей час седьмой сон смотрит. Мы же очей не сомкнем, пока они на земле нашей в благополучии обретаются. Посему выступаем туда немедля с должным поспешанием и скрытностью. Заутре там будем. Помните, чем внезапней падем на них, тем менее урона понесем. Да будет с нами крест честной и Мать Пресвятая Богородица!
Ох и красна же Русская земля в летнюю ночь, когда едешь по ней на борзом коне. Едва угадываешь впереди лес темный, тучные травы стелются под копыта, и мнится, что конь твой бежит, земли не касаясь, будто сам он радуется легкости бега своего, свежей струе, наносимой с ближнего болота, пышной траве, изукрашенной предутренней росой. Звезды мерцают вверху, заря летняя за спиной угасать не хочет.
«Д-р-р-р-р, д-р-р-р», — сонно скрипит коростель в стороне. И сердце княжича замирает от необъяснимого восторга. Он оглядывается и видит: позади на фоне алой зари чернеют шеломы и копья скачущих воинов. Ни вскрика, ни слова, только глухой ропот сотен копыт.
Так бежала дружина почти до самого восхода солнца. И когда стало совсем светло, вынырнул из-за леска навстречу дружине дозор. По рядам передали повеление князя: «Враги за лесом, подкрадываемся шагом, дабы не заслышали они топот копыт. Увидев лагерь, скачем во весь дух, но опять же без единого слова».
Ярослав тронул коня и, не оглядываясь, поднял руку, качнув ею направо и налево. Дружина поняла знак и тут же на ходу стала растекаться в стороны, образуя полукольцо для атаки.
Словно половодье, захлестнула лагерь русская конница. Русские рубили, кололи обезумевших от страха вражеских воинов, не давая им времени опомниться и оказать хотя бы малейшее сопротивление. Даже те, кто успел сесть на коней, думали об одном: только бы спастись, уйти живым.
Бой был скоротечен. В считанные мгновения дружина пронеслась по лагерю врага, оставив после себя поле, усеянное трупами, и клубы пепла с потревоженных кострищ. Часть дружины устремилась в примыкавший к лагерю лес, догоняя и разя остатки литовского отряда. Другие помчались заворачивать табун коней, напуганных внезапно вспыхнувшим боем.
Князь спешился у шатра, в котором был захвачен прямо в постели командир литовского отряда. Дружинники выволокли его в нижней сорочке пред светлые очи Ярослава Всеволодича.
Княжич в сопровождении Ратмира и Федора ехал по разгромленному лагерю, рассматривая следы нещадной и жестокой сечи. Среди убитых не было видно ни одного русского. Это и радовало княжича, и огорчало: уж очень легка оказалась победа. Да и рать-то скорее напоминала простое избиение застигнутых врасплох людей, чем бой.
— Ты глянь-ка, Ярославич, — крикнул Федор, указывая в сторону.
Александр посмотрел и увидел воина, лежавшего у кострища. Что-то в нем показалось странным. Все убитые лежали, как застигла каждого смерть, а этот словно и не просыпался. Лежал он на спине и прикрыт был большим красивым щитом. Щит закрывал полностью голову, грудь и живот воина.
«Неужто умерший?» — подумал Александр, а Федор в это время соскочил с коня и направился к кострищу.
— Чур, щит мой, — сказал он.
— Опередил-таки, — с сожалением покачал головой Ратмир, которому тоже понравился щит, изукрашенный по краю серебром. — Мы пока думали да гадали, а он вишь…
Ратмир не успел договорить. Федор вдруг удивленно охнул и, скорчившись, повалился головой прямо в кострище.
Оказалось, под щитом затаился живой, здоровый воин, решивший под видом убитого переждать рать. И как только ничего не подозревавший Федор поднял щит, воин тут же ударил его кинжалом в живот. Сам же вскочил и бросился бежать прочь, прыгая из стороны в сторону, чтобы не настигла стрела.
Ратмир поскакал за убегавшим, подняв над головой копье, и, догнав, с силой вонзил сулицу меж лопаток.
Александр спрыгнул с коня, подбежал к Федору и, оттащив его от кострища, перевернул вверх лицом. Молодой Яневич был мертв.
— Эхма, какая нелепица, — сказал подъехавший Ратмир. — И из-за чего? Тьфу!
Княжич покосился на Ратмира и направился к коню.
— Возьми игрушку-то, чай, зарился.
— А ну ее.
Ратмиру было неприятно даже упоминание о щите, за который Федор поплатился жизнью.
Они молча подъехали к шатру, где князь в окружении воинов с веселой издевкой допрашивал пленного. Заметив, что сын мрачен, Ярослав спросил:
— Что стряслось?
— Федора только что убили, — тихо ответил Александр.
Новость эта омрачила княжеское чело, согнала улыбку. Ярослав перекрестился, обернулся к одному из своих дружинников.
— Вели тело мужа сего к отцу отвезти. Не хотел сын зреть отца родного, ныне предстал пред отцом небесным.
Примечания
1. Огнищане — землепашцы, мужики.
2. Насад — лодья с надстроенными бортами.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |