Две ситуации в ст. 110 «Пространной Правды». Милостыники 111-й статьи ее. Заточник в милостыниках
Ст. 110 и 111 нельзя рассматривать отдельно одну от другой, и только их сопоставление может вскрыть ту жизненную ситуацию, какую имел в виду здесь автор «Устава». Эта ситуация представала перед ним в двух разновидностях, каждая из которой имела свой, далеко не одинаковый, социальный смысл.
В одном случае перед ним был свободный, который хочет жениться на рабе или поступить в тиуны и притом не хочет потерять своей свободы. Если ему удастся оговорить это в особом договоре, «ряде», с господином, свобода останется за ним. Если ему этого не удастся и он предпочтет сохранить свободу, это его интимное дело: никакие общественные условия не принуждают его ни жениться именно на этой женщине, ни устроиться именно на этой выгодной должности феодального агента по части эксплуатации господской челяди и именно у данного господаря. Если он упорствует (и женится на рабе или привяжет ключ себе, то и другое «без ряду») и, значит, он готов расстаться со свободой, на то его добрая воля. Тут он и синтаксически поставлен подлежащим, как действующее на свой страх лицо: он сам «поймет робу без ряду», сам «привяжет ключ к себе без ряду». Удастся ему заключить «ряд» — тогда он аристократ свободы среди холопьей демократии боярщины.
Иной случай стоял перед глазами законодателя, когда он формулировал первый и главный источник холопства: «Оже кто хотя купит [человека] до полугривны [за пустяк], а послухи поставит [в присутствии свидетелей], а ногату [мелкую монету] даст перед сами холопом» (т. е. в присутствии холопа, и тот не возразит). Была ли то самопродажа свободного в холопы, или продажа свободного человека третьим лицом, — действующим (синтаксически подлежащим) выступает господин-покупатель, предмет же сделки («холоп») мыслим здесь хотя бы и вовсе немым и пассивным: если он видал, как передавалась эта решающая дело монета, а тем более, если взял ее в руки сам, считалось, что он добровольно (молчание — знак согласия) отказался навсегда от своей свободы. Ясно, что за этой картиной формальной сделки, устанавливаемой на будущее время, в прошлом стояла картина либо широкого предложения свободных рабочих рук за бесценок (даже и не до полугривны), либо массовых заочных сделок купли-продажи в обельное холопство по дешевке или даже даром доставшихся рабочих рук, уступаемых продавцом с глазу на глаз покупателю. Ясно также, что для предмета этой сделки и речи не могло быть о каком-либо выборе в интимном якобы деле, а это общественные условия гнали его в любое «работнее ярмо» не лично, а социально. Теперь, в ст. 110, такие заочные сделки, совершаемые в отсутствии продаваемого, законодатель запрещает и требует соблюдения: формальностей, которые только и придают законность этой сделке.
Утверждать, что в описанном случае имелась в виду составителем «Устава» только самопродажа, как то делает С.В. Юшков, не дает оснований прежде всего текст ст. 110: он столь же удобочитаем и в предположении, что ведет речь о продаже.1 Что речь тут шла и о продаже, заставляет думать именно ст. 111 «Устава», текстологически построенная составителем как прямой комментарий к ст. 110: «А в даче не холоп, ни по хлебе роботят, ни по придатце; но оже не доходят года, то ворочати ему милость; отходит ли, то но виноват есть» (см. выше, стр. 66 сл.). Иными словами: те все (в ст. 110) — холопы, раз они работают, не заключив «ряда» с господином или не возразив против их покупки господином при свидетелях; а те, кто «ходит», т. е. работает у господина за «дачу», за хлеб и придаток, — не обельные холопы, хотя они и не заключили «ряда», потому что они пошли на работу не купленные в обельное холопство.
Это и не закупы, потому что здесь нет речи ни о «ряде» ни о «цене», ни о «купе», ни о «задатке». Захочет такой работник уйти, «Устав» разрешает ему вернуть не задаток, как делал закуп, а «милость», полученную им сверх харча, и не в двойном, как закуп, а в одинарном размере.
До «Устава» было иначе. Когда этот «работный хлеб», по выражению Даниила Заточника, становился такому работнику «аки полынь во устех», и он хотел уйти, его не отпускали до истечения года. Не отпускали его и по истечении года, когда ему казалось (это стало теперь убеждением и законодателя), что он отработал свою «милость». «Роботили» — не значит непременно, что его вели на регистрацию в обельные холопы. Но он, как и закуп, мог не погодиться, и так как закупа теперь продавать «обель» не поведешь (ст. 61 — «продаст ли господин закупа обель, то наймиту свобода во всех кунах», и он свободен), то именно на первый год ни один господин в здравом уме и доброй памяти с таким бедняком не заключит закупнического договора и «год» подержит его на испытании. И вот, раз он не погодился, почему господину не сбыть его с рук, заочно продав «обель»? Так он и шел по дешевке.
Отсюда и явилось в ст. 110: ногату дать «перед самим холопом» и «послухи поставить». Отсюда же и уступительное «хотя» в определении цены: купить «хотя» до полугривны, т. е. продавец в этом случае сбудет товар не по обычной его рыночной стоимости потому, что он им и не был куплен по ней, а был этот бедняк занесен к господину нуждой и работал он без всяких условий. «Устав о холопах» ловил здесь за руку все того же закупничьего «господаря», нашедшего хитрую лазейку из положения, созданного «Уставом о закупах». Должно было пройти время, чтобы маневр этот был «соображен» его изобретателями, чтобы он получил массовое распространение и заставил законодателя тоже «сообразить» (по выражению, но вопреки мнению В.О. Ключевского) свой новый «Устав» со старым. Немудрено, что эта господская контрабанда в лице таких одногодичных стажеров «работного ярма» не нашла себе и названия — ни в бытовом языке господ, ни в юридической терминологии «Устава». Выше мы назвали их условно милостыниками.
Такого милостыника никак не представишь себе ни с «войским», ни со «свойским» конем, и если наш Заточник из «Послания» XIII в. попал бы в это положение, то на этот раз далеко не сразу после катастрофы и сильно уже пораспродавшись, прежде чем дойти до жизни такой. Это положение — почти нищего, не в том условном и относительном смысле, в каком говорил о себе Заточник XIIпару в., а в том, в каком употребляла его церковь. Вакханалия порабощения, угрожавшего здесь самым широким кругам свободных «мужей» из числа совсем «неимовитых», которые при случае и сами нет-нет да опрокидывались в бездну работного мира, грозила вторгнуться в сферу, которую церковь с самого начала выделяла в свою монополию. Перед мирянами церковь мыслила нищего только как проходную фигуру и давала совет: «страньна и нища, сироты и вдовице не презри, и да не снидут [иными словами: уйдут, не задерживаясь] с двора твоего тощи, но дажь им по силе». Зато священнику в его домостроительстве давался совет — «нищих на свою работу без любви не куди», — рисующих нищих как само собой разумеющийся резервуар, из которого черпает рабочую силу именно церковник.2 Ст. 111 «Пространной Правды» столь решительно выступила на защиту своих милостыников от мирского порабощения, может быть, именно потому, что защищал здесь законодатель даже и не Заточников, во всяком случае не только их, а и серьезные материальные интересы церкви.
Ст. 111 даже терминологией своей связана с церковным языком. Откуда эти уклоняющиеся от закупнической терминологии слова: хлеб, милость, придаток, дача? Приведенное только что о нищих: «дажь им по силе» — из церковного «Поучения исповедающимся». «Дажь» — это «д а ч а». Или Мономах в «Поучении» цитирует Псалтырь: «Ун [юн] бех и состарехся — и не видех праведника оставлена, ни семени его [т. е. потомства], просяща хлеба. Весь день милует и взаим дает праведный — и племя его благословено будет». «Милует» — творит милостыню, милость. Это здесь ясно отличается от займа (а с закупом был именно заем). Или у Мономаха же дальше: «...убогых не забывайте, но елико могуще по силе кормите, и придавайте сироте... а не вдавайте силным погубити человека». «Придавайте» — это придаток.3
Как видим, и здесь, в трудовом соприкосновении с церковью нищим грозило «понуждение без любви». Но это уже было вне власти законодателя. Жизнь брала свое, и понятия «работать» и «роботить» никак не могли еще в сознании людей феодального общества порвать своей словесной, корневой связи.
Если бы Даниилу удалось перебедовать трудный момент в милостыниках на господском дворе и все же благополучно избыть этого «роботного ярма», это бы значило, что «Устав о холопах» вошел в действие раньше, чем составилось «Послание» Даниила, обращенное к великому князю Ярославу Всеволодовичу.
Примечания
1. С.В. Юшков, 1, стр. 64.
2. Поучение исповедающимся, стр. 123 и сл.
3. Лавр. лет., под 1096 г., стр. 100 и 102.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |