2. Русско-Ливонские отношения во второй четверти XIII в.
А. О договоре Пскова с Ливонией в 1228 г.
«Въ лѣто 6736. <...> Том же лѣтѣ князь Ярославъ [1] <...> поиде в Пльсковъ съ посадникомь Иванкомь [2] и тысячьскыи Вячеслав [3]. И слышавше пльсковици, яко идеть к нимъ князь, и затворишася въ городѣ, не пустиша к собѣ; князь же, постоявъ на Дубровнѣ [4], въспятися в Новъгород: промъкла бо ся вѣсть бяше си въ Пльскове, яко везеть оковы, хотя ковати вяцьшее мужи [5]. И пришьдъ, створи вѣче въ владычьни дворѣ и рече, яко «не мыслилъ есмь до пльсковичь груба ничегоже; нъ везлъ есмь былъ въ коробьяхъ дары: паволокы [6] и овощь, а они мя обыцьствовали», и положи на нихъ жалобу велику. Тъгда же приведе пълки ис Переяславля [7], а рекя: «хочю ити на Ригу»; и сташа около Городища шатры <...> То же слышавъше пльсковици, яко приведе Ярослав пълкы, убоявшеся того, възяша миръ съ рижаны, Новгородъ выложивъше [8], а рекуче: «то вы, а то новгородьци; а намъ ненадобе; нъ оже поидуть на насъ, тъ вы намъ помозите»; и они рекоша: «тако буди» [9]; и пояша у них 40 муж въ талбу [10]. Новгородци же, увѣдавъше, рекоша: «князь насъ зоветь на Ригу, а хотя ити на Пльсковъ» [11]. Тъгда же князь посла Мишю [12] въ Пльсковъ, река: «поидите съ мною на путь, а зла до вас есмь не мыслилъ никотораго же; а тѣхъ ми выдаите, кто мя обадилъ къ вамъ». И рекоша пльсковици, приславъше Грьчина [13]: «тобе ся, княже, кланяемъ и братьи новгородьцемъ; на путь не идемъ, а братьи своеи не выдаемъ; а с рижаны есме миръ взяли [14]. Къ Колываню есте ходивъше, серебро поимали, а сами поидосте в Новъгородъ, а правды не створися, города не взясте, а у Кѣси такоже, а у Медвѣже головѣ такоже; а за то нашю братью избиша на озѣрѣ [15], а инии повѣдени, а вы роздравше, та прочь [16]; иди есте на нас удумали, тъ мы противу васъ с святою богородицею и съ поклономъ; то вы луче насъ исѣчите, а жены и дѣти поемлете собе, а не луче погании [17]; тъ вамъ ся кланяемъ». Новгородьци же князю рекоша: «мы бе своея братья бес пльсковиць не имаемъся на Ригу; а тобе ся, княже, кланяемъ». Много же князь нудивъ [18], а не яшася по путь. Тъгда же князь Ярославъ пълкы своя домовь посла. Пльсковици же тъгда бяху подъвегли Нѣмци и Чюдь, Лотыголу и Либь, и отпустиша я опять [19]; а тѣхъ, кто ималъ придатъкъ у Ярослава, выгнаша исъ Пльскова: «поиде по князи своемь, намъ есте не братья» [НIЛ: 65—66].
Комментарий
Общие замечания. Статья содержит известия, относящиеся к 6736 (1228/1229) мартовскому году [Бережков 1963: 269]. Конфликт между Новгородом и псковичами имел место до нападения еми на новгородские земли, которое произошло на «Спасов день», т. е. 1 августа 1228 г.
1. Князь Ярослав (Федор) Всеволодович. См.: ком. 1 к прил. 1Е.
2. Иванко — посадник Иван Дмитриевич, сын Дмитрия Якуновича, бывшего посадником в 1210 г. Относился к «прусской» группировке новгородского боярства. Иванко был посадником с 1220 по 1229 г., с перерывом в 1223 — начале 1224 г. [НIЛ: 60, 64—65, 68, 262, 268—269, 274; Янин 1991: 11—13].
3. О том, когда Вячеслав был поставлен тысяцким, сведений нет. Известно, что смещен с должности он был в декабре 1228 г. [НIЛ: 66—67, 271—273]. В конце 1231—1232 г. он был наместником новгородского князя в Пскове [НIЛ: 71—72, 280—281]. В НIЛ младшего извода в статье за 1232 г. он упомянут с отчеством — «Горислаличь» (или «Гориславич»).
4. Дубровна, Дубровно — село на р. Удухе — притоке р. Шелони, на границе между Новгородской и собственно Псковской землями. На основании летописных сообщений можно предположить, что к Дубровне из Пскова выезжала представительная делегация встречать новгородского князя. Отсутствие встречавших означало, что псковичи не хотят появления князя в своем городе. Пересечение же новгородским войском этой условной границы указывало на намерение новгородцев применить военную силу против Пскова [ср., напр., с описанием событий 1137 г. — НIЛ: 25, 210].
5. Опасения псковичей вполне объяснимы. Незадолго до рассматриваемых событий умер псковский князь Владимир Мстиславич, упоминавшийся последний раз в летописи в 1225 г. [НIЛ: 64, 289]. Владимир стремился проводить максимально независимую от Новгорода политику, и его поддерживала значительная часть псковского боярства [Назарова 1998 (а): 352—359]. Можно предположить, что после его смерти в Пскове обострилась борьба между боярскими группировками — противниками и сторонниками политической независимости Пскова от Новгорода, точнее — от правивших тогда в Новгороде суздальских князей и поддерживавшей их части новгородского боярства. Не исключено также, что сторонники независимости хотели посадить на псковское княжение сына Владимира — князя Ярослава. Это означало бы не только сохранение курса на независимость Пскова, но и усиление антисуздальской оппозиции в самом Новгороде. Естественно, что в такой ситуации псковичи не без основания опасались возмездия со стороны новгородского князя, как уже бывало ранее за многие десятилетия новгородско-псковских раздоров [см., напр., сообщение Ипатьевской летописи о походе князя Мстислава Ростиславича на Псков в 1179 г.: ИЛ: 608; Назарова 1996: 66; Назарова 2000 (а): 38—40].
6. Паволоки — покрывала из шелковых тканей.
7. Переславля-Залесского.
8. «Выложивше» — от «выложити» — «исключить» [Срезневский, т. 1: 445—446], «выключить из числа счета» [Даль, т. 1: 293]. Речь идет о заключении псковско-ливонского договора без участия Новгорода.
9. Практика заключения сепаратных договоров с Ригой впервые была применена псковичами еще в 1210 г. Подобные шаги предпринимались псковичами как с целью обезопасить Псковскую землю от наступления крестоносцев, так и из-за стремления Пскова к самостоятельной политике в Восточной Прибалтике (ср. ГЛ, XIV: 10) [Назарова 1998 (а): 352—353]. Договор 1228 г. носил четко выраженный взаимно-оборонительный характер: союзники обязывались оказывать военную помощь в случае угрозы нападения (Новгорода, возможно, литовцев и т. д.) на одного из них.
10. Обмен заложниками при заключении подобных договоров, особенно если союзники не слишком доверяли друг другу, был обычным явлением как в средневековой Европе, так и на Руси [см. ГЛ, IV: 4; ИЛ: 757]. В заложники брали обычно представителей знатных семей. В данном случае отправка псковских заложников в Ливонию должна была гарантировать безопасность ливонского отряда, присланного в помощь псковичам.
11. В историографии существует мнение о том, что князь Ярослав готовил решающее наступление на Ливонию, а договор псковичей с Ливонией сорвал эту акцию [Пашуто 1956: 138—139; ИЭ: 175 и др.]. Правда, некоторые исследователи при этом добавляли, что новгородские бояре также выступали против войны с Ливонией, поскольку военное противостояние мешало торговле Новгорода [Казакова, Шаскольский 1945: 47]. Однако успех похода князя Ярослава Всеволодовича, если бы таковой состоялся, был маловероятен. В источниках нет даже намеков на попытки русской стороны предварительно договориться с местными народами Восточной Прибалтики, без поддержки которых нельзя было рассчитывать на быстрый проход русского войска через всю страну к Риге. К тому же в 1227 г. крестоносцами был захвачен о. Сааремаа (Эзель), жители которого наиболее активно шли на союз с русскими в годы борьбы с немецко-католическим завоеванием Прибалтики (ГЛ, XXX: 1—5). Не было готово к сложной военной экспедиции и новгородское войско, уже участвовавшее в 1228 г. в войне киевского князя Владимира с Даниилом Галицким [ИЛ: 753]. Вполне естественно поэтому недоверие новгородцев и псковичей, здраво рассудивших, что истинная цель прибытия войска из Переславля — наказание строптивых псковичей, а также стремление последних обезопасить себя, заключив оборонительный договор с ливонцами.
12. Миша — новгородский боярин, представитель «славенской» боярской группировки, брат посадника Семена Борисовича [Янин 1991: 16—17].
13. Гречин — псковский боярин, сторонник независимости Пскова от Новгорода. Другие сведения о нем отсутствуют.
14. Рижане — здесь: представители как Рижского епископства, так и Дорпатского, являвшегося составной частью духовной области рижского епископа. На активное участие Дорпата в заключении данного договора указывает упоминание «чюди» (поставленной к тому же летописцем в перечислении вслед за «немцами») в ливонском отряде, присланном в помощь псковичам. Дорпатский епископ, как и рижский, состояли в родстве с псковским князем Ярославом. Кроме того, именно на территории Дорпатского епископства располагались обширные ленные владения других их родственников (ГЛ, XXVIII: 8). Вероятно, в замке Оденпе (Медвежья голова) с осени 1231 г. находился сам Ярослав Владимирович [Назарова 2000 (а): 41]. Сюда же в 1232 г. бежали его сторонники из числа псковских бояр, а также оппозиционные князю Ярославу Всеволодовичу новгородские бояре — «Борисова чадь» [Назарова 2000 (а): 41—42]; см. также далее: ком. 18.
15. Поход на Колывань (Таллинн, Ревель) был в 1223 г. (прил. 1Е; ГЛ, XXVII: 3), к Кеси (Цесис, Венден) — в 1221 г. (прил. 1Д.; ГЛ, XXV: 3), к Медвежьей голове (Отепя, Оденпе) — в начале 1217 г. (прил. 1Г; ГЛ, XX: 7, 8). Походы не имели положительных военно-политических результатов. Даже если удавалось захватить названные крепости, новгородцы не настаивали на заключении с местными правителями договоров о признании ими русской власти, а ограничивались получением с них дани и разграблением окрестных деревень. Упоминание о поражении псковичей «на озере» относится, вероятно, к началу 1212 г. (см. прил. 1Б).
16. Иначе говоря, провоцируя своими походами в Ливонию ответные нападения ливонцев на русские земли, новгородские князья оставляли псковичей без поддержки при отражении этих набегов.
17. Святая Богородица — здесь, очевидно, упоминается как символ заступницы. Нет данных, чтобы предполагать существование в Пскове того времени особо почитаемой иконы Божьей Матери. «Поклон» в данном случае можно понимать либо в значении молитвы псковичей Божьей Матери, либо в смысле просьбы к князю не нападать на Псков [ср. Срезневский, т. II: 1107—1108]. Христианское благочестие псковичей как бы противопоставляется летописцем действиям новгородского князя и его окружения, которые сравниваются с «погаными», т. е. с разорявшими Русь язычниками — кочевниками.
18. Нудити — «принуждать», «заставлять», «неволить» [Срезневский, т. II: 472—473; Даль, т. II: 559].
19. Фраза: «бяху подъвегли Ньмцы и Чюдь...» не очень понятна. В.Т. Пашуто полагал, что псковичи самовольно «уступили» немецким захватчикам «права» на земли эстов, латгалов и ливов [Пашуто 1956: 138]. Но такое толкование представляется маловероятным. По данным источников, еще в 1224 г. Новгород и Псков отказались от всех политических претензий на земли прибалтийских народов, оставив за собой только право сбора дани у северных латгалов (ГЛ, XXVIII: 9). Кроме того, «нѣмцы и» нельзя перевести как «они немцам», что должно было бы следовать из трактовки В.Т. Пашуто. К тому же остается неясным, как совместить такой перевод со следующими далее в тексте словами: «отпустиша я опять». Совершенно невероятно, чтобы, получив эти земли, «немцы» (т. е. епископ и меченосцы) вернули бы их просто так русским. Очевидно, речь идет о ливонском войске, состоявшем как из немцев, так и из представителей прибалтийских народов. Это войско, в соответствии с договором, должно было помочь псковичам в случае нападения на Псков дружин князя Ярослава Всеволодовича. И.И. Срезневский переводит «подъвегли» в этом тексте как «возбудили обманом против кого-либо». Но кажется, что для перевода слова «подъвегли» более предпочтителен вариант «собрали», также предлагаемый ученым [Срезневский, т. II: 1051—1052]. Иначе говоря, фразу следует понимать в том смысле, что принятый в Пскове отряд ливонцев после ликвидации угрозы нападения отрядов князя Ярослава Всеволодовича был отправлен назад в Ливонию.
Б. Нападение на Псковскую землю в 1233 г.
Въ лѣто 6741. Изгониша Изборьскъ [1] Борисова чадь [2] съ князьмь Ярославомь Владимирицемь [3] и съ Нѣмци [4]. Пльсковици же, оступивше Изборьскъ, измаша и кънязя, и Нѣмцинъ убиша Данилу [5], а ини побегоша; и даша я великому Ярославу [6]; князь же, исковавъ, поточи я въ Переяслаль [7]. <...> Въ то же лѣто изгониша Нѣмьци Кюрила Синкиниця [8] въ Тѣсвѣ [9], и вѣдоша и въ Мѣдвѣжю голову; и сѣде окованъ от госпожкина дни до великаго говѣния [10], князю Ярославу не сущю Новѣгородѣ, нъ въ Переяслаль отшьлъ бѣ. И пришедъ князь, выправи божиею помоцью святые София [11]; а пълкы своя приведе в Новъгородъ множьство, хотя ити на нѣ [12] [НIЛ: 72].
Комментарий
Общие замечания. События, описанные в статье, относятся к 6741 (1233/1234) мартовскому году [Бережков 1963: 262—263]. Нападение на Псковскую землю должно было состояться не позже мая 1233 г., поскольку далее летописец сообщает о смерти 10 июня сына князя Ярослава Всеволодовича Федора [НIЛ: 72].
1. Об Изборске см. ком. 10 к отр. VII СРХ.
2—3. «Борисовой чадью» летописец называет группу новгородских бояр — родственников и соратников тысяцкого Бориса Негоцевича и посадника Внезда Водовика — оппозиционно настроенных князю Ярославу Всеволодовичу и поддерживавших Вокняжение Ярослава Владимировича в Пскове (о нем см. ком. 28 к ГЛ, XXII; отр. 4 СРХ, док. 13, а также далее: прил.2В). Потерпев поражение в борьбе со сторонниками суздальских князей в Новгороде, они были вынуждены бежать в Псков. Затем, в 1232 г., когда над Псковом нависла «соляная» блокада со стороны Новгорода, отправились в Ливонию, в замок Оденпе, где находился князь Ярослав Владимирович [НIЛ: 69—72, 276—281; Назарова 2000 (а): 41—43]. Не исключено, что вместе с ними в Ливонию ушли и псковские бояре, наиболее активно поддерживавшие Ярослава Владимировича.
4. Немцы, участвовавшие в походе на Изборск — вассалы Дорпатского епископа.
5. Даниил — очевидно, один из вассалов Дорпатского епископа. Точно не идентифицируется.
6. Великий Ярослав — княживший тогда в Новгороде Ярослав Всеволодович (о нем см. ком. 1 к прил. 1Е), который в 1238 г. стал великим князем Владимирским.
7. Речь идет о передаче плененного псковичами князя Ярослава Владимировича Ярославу Всеволодовичу, который отправил его в Переславль-Залесский. Псковский князь находился в плену до 1235 г. Под этим годом в летописи есть запись: «на Немцихъ имаша искупъ князи» [НIЛ: 74, 285], т. е. «немцы» — родственники князя Ярослава, дали за него выкуп [Назарова 2000 (а): 42].
8. Кирилл Синкинич — новгородский боярин, воевода в Тесове. Можно предположить, что, захватив воеводу, ливонцы намеревались обменять его на псковского князя.
9. Тесов, Тесва, Тесово — крепость, охранявшая подступы к Новгороду с северо-запада.
10. Госпожин, или Госпожкин день — либо Покров Пресвятой Богородицы (1 октября), либо Введение во Храм Святой Богородицы (21 ноября). В 1234 г. Пасха приходилась на 20 апреля. Следовательно, Великий пост начинался 2 марта.
11. Утверждение культа св. Софии как основной покровительницы и защитницы Новгорода относится к середине XI в. Этот процесс фиксируется по сведениям о возведении каменной церкви св. Софии в Новгородском кремле, которая была заложена в 1046 г., а завершилось строительство, согласно летописи, в 1050 г. [НIЛ: 181; Янин 1974: 88 и далее].
12. Вероятно, легкость, с которой дорпатцы сумели захватить Тесов, как раз и объясняется тем, что князя Ярослава Всеволодовича не было в Новгороде.
В. Поход русских войск к Юрьеву в 1234 г.
В лѣто 6742. Иде князь Ярослав съ новгородци и съ всѣю областью и с полкы своими [1] на Нѣмци подъ Гюргевъ; и ста князь, не дошедъ града, съ пълкы, и пусти люди своя въ зажитие воевать [2]; Нѣмцы же из града высушася, а инии из Медвѣже головы на сторожи, и бишася с ними и до пълку [3]. И поможе богъ князю Ярославу съ новгородьци и биша я и до рѣкы, и ту паде лучьшихъ Нѣмьць нѣколико [4]; и яко быша на рѣче на Омовыжи Нѣмци, и ту обломишася истопѣ ихъ много [5], а ини язвьни [6] въбегоша въ Гюргевъ, а друзии въ Медвѣжю голову; и много попустишиша земле ихъ и обилие потра-тиша [7]. И поклонишася Нѣмци князю, Ярослав же взя с ними миръ на вьсеи правдѣ своеи [8]; и възвратишася новгородци сдрави вси, а низовьчь [1] нѣколико паде [НIЛ: 72—73].
Комментарий
Общие замечания. Описываемые события относятся к году, указанному в статье летописи — мартовскому 6742 (1234/1235 г.). Учитывая время Пасхи 1234 г. (см. ком. 10 к прил. 2Б), поход в Ливонию должен был начаться не позже конца марта — начала апреля 1234 г. Эти сроки подтверждаются и упоминанием летописца о ломающемся под тяжестью рыцарей льде на р. Омовже (о ней — ком. 5). В СЛ: 76 этот рассказ датирован 6741 г.
1. Слова «новгородцы со всей областью» означают участие в походе отрядов из всех частей Новгородского государства: помимо новгородцев — псковичи, ладожане и др. «Полки свои» — дружина князя Ярослава Всеволодовича, а также отряды, состоявшие из набранных в Северо-Восточной Руси воинов — «Низовцев» [ср. Назарова 1998 (в): 15—19]. Характерно, что летописец четко разделяет воинов из Новгородской земли и пришедших с Ярославом Всеволодовичем.
2. По мнению Г.Н. Караева, «в зажитые» означает «на постой» по населенным пунктам на территории противника [Караев 1966 (б): 155]. Но такому пониманию противоречит сочетание «в зажитые воевать». И.И. Срезневский, не давая точного толкования понятия «зажитие», слово «зажитникъ» объясняет как «заготовляющий съестные припасы или фураж» [Срезневский, т. I: 913]. Исходя из этого, полагаем, что «в зажитие» следует понимать здесь как «прокорм», а смысл фразы в том, что князь послал вооруженный отряд добывать продукты питания и фураж. Добавление «воевать» соответствовало тому, что такие рейды часто сопровождались столкновениями с рыцарями или местными жителями.
3. Сторожи — здесь, вероятно, ливонский отряд, посланный разведать местонахождение русского войска (ср. ком. 3 к прил. 1Г). До полку — указание на большую численность этого отряда.
4. Лучшие немцы — кто-то из знатных рыцарей, вассалов Дорпатского епископа.
5. Омовжа — эст. Эмайыги, река, на которой расположен г. Тарту (Дорпат, Юрьев).
6. Язвьни — раненые.
7. Во время этого похода был сожжен основанный в 1228 г. недалеко от Дорпата цистерцианский монастырь Фалькенау (эст. Кяркна). О попытках русских войск взять Дорпат сведений нет [Hildebrand 1887, № 21: 28; Benninghoven 1965: 288].
8. Условия мирного договора неизвестны, хотя фраза «на вьсеи правде своея» говорит о том, что диктовались они русской стороной. В.Т. Пашуто полагал, что успех русских на несколько лет упрочил русско-немецкую границу и способствовал сохранению прав Новгорода и Пскова на сбор дани в Толове (Талаве), Латгалии и отдельных землях эстов [Пашуто 1956: 142]. Того же мнения придерживался и А. Вассар [ИЭ: 176]. Но надо иметь в виду, что граница была установлена еще по договору 1224 г. с епископом Рижским и меченосцами. Нет основания полагать, что при образовании Дорпатского епископства эта граница была нарушена. При заключении договора 1224 г. было оговорено и сохранение за русскими права сбора дани в Северной Латгалии (ГЛ, XXVIII: 9; см. также ком. 9 к док.4). Здесь же речь идет конкретно о договоре с Дорпатским епископом. Об участии в событиях 1234 г. войск Ордена и епископа Рижского не говорится. По мнению С.М. Соловьева [Соловьев, кн. II, т. III: 127], поддержанному И.П. Шаскольским и Н.А. Казаковой, этот договор предусматривал выплату Новгороду ежегодной дани с Юрьева и Юрьевской области. Отказ от выплаты этой дани был одним из поводов для начала Ливонской войны [Казакова, Шаскольский 1945: 48]. Думается, что в 1234 г. перед Новгородом стояла конкретная задача: остановить наступление крестоносцев на новгородские владения и разорвать союз Дорпатского епископа с частью псковского боярства, т. е. был заключен договор о ненападении между Новгородом и Дорпатским епископом. Был освобожден также Кирилл Синкинич (ср. ком. 8, 10, к прил. 2Б).
Г. Об участии псковичей вместе с крестоносцами в походе в Литву в 1236 г.
В лѣто 6745. <...> Того же лѣта придоша в силѣ велицѣ Нѣмци изъ заморил в Ригу [1], и ту совкупившеся вси, и рижане, и вся Чюдьская земля [2], и Пльсковичи от себя послаша помощь мужъ 200 [3], идоша на безбожную Литву [4]; и тако, грехъ ради нашихъ, безбожными погаными побѣженибыша, придоша кождо десятый въ домы своя [5] [НIЛ: 74, 285].
Комментарий
Общие замечания. По мнению Н.Г. Бережкова, статья сообщает о событиях 6744 мартовского года — 1236/1237 г. от Рождества Христова [Бережков 1963: 267].
1. Исследователи полагают, что в 1236 г. в Ригу могло прибыть до 500 новых крестоносцев [Benninghoven 1965: 328].
2. Рижане — здесь, скорее, не только горожане Риги, но и вассалы рижского епископа. Чудская земля — рыцари из эстонских владений Ордена, а также из Дорпатского епископства. Кроме того, в крестоносном войске были вспомогательные отряды эстов, ливов и латгалов, о чем свидетельствует и рифмованная хроника (СРХ, строфы 1891—1894).
3. О том, что магистр Волквин посылал за помощью на Русь, упоминает автор СРХ (см. отр. VI). По мнению В.А. Кучкина, ссылающегося на «Житие Александра Невского», решение об отправке русского отряда на помощь крестоносному войску было принято в Новгороде во время визита рыцаря Андреаса фон Велвена [Кучкин 1996: 22—23]. В «Житии» непосредственно перед рассказом о Невской битве упомянуто, что «нѣкто силенъ от Западные страны, иже нарицаются слуги божия... именемъ Андрѣяшь», приехал в Новгород, «хотящи слышати премудрость» князя Александра Ярославича [ЖАН: 191, 196, 202]. Нет сомнения, что Андрѣяшь — это Андреас фон Велвен, который был магистром Ливонского ордена в 1240 и вплоть до весны 1241 г., а потом был вице-магистром [Арбузов 1912: 285]. Но неизвестно, когда именно и с какой целью Андреас приезжал в Новгород, а также был ли он вообще в Ливонии в 1236 г. Среди наиболее известных в первой половине 30-х гг. меченосцев его имя не значится. Более вероятно, что он прибыл в Ливонию вместе с первыми тевтонскими рыцарями в 1237 г. [Benninghoven 1965: 374]. Возглавляемое же им ливонское посольство посетило Новгород, скорее всего, между концом 1237 г. и апрелем 1239 г., поскольку позже он исполнял обязанности магистра вместо уехавшего в Германию Дитриха фон Гронингена [Чешихин 1885: 345; Benninghoven 1965: 374] и вряд ли покидал Ливонию. Иначе говоря, посольство посетило Новгород уже после похода в Литву в 1236 г. Что касается отряда псковичей, то он мог отправиться вместе с крестоносцами против литовцев и без согласования с Новгородом. Тем самым псковичи демонстрировали свою независимость от Новгорода.
4. Говоря о «безбожной Литве» и «безбожных поганых» литовцах, летописец, вероятно, хотел подчеркнуть, что русский отряд принял участие в этом походе исключительно по религиозным соображениям.
5. Поход был поначалу удачным для христиан. Литовцы внезапно напали на них уже на обратном пути. Битва произошла 22.09.1236 г. недалеко от местечка Сауле. Большинство исследователей отождествляют Сауле с литовским городом Шауляй [Пашуто 1956: 143; LV: 42; Gudavičius 1989: 46 и др.]. Но некоторые ученые не исключают того, что местом битвы был район нынешнего населенного пункта Вецсауле в Латвии [АН: 318]. На стороне литовцев в битве участвовали также земгалы. В сражении погиб сам магистр Ордена меченосцев Волквин и значительная часть братьев-рыцарей (СРХ, строфы 1900—1969). О потерях в других подразделениях христианского войска автор СРХ не сообщает. Неясно также, относится ли упоминание в НIЛ о гибели каждого десятого только к псковичам или же вообще ко всему крестоносному войску, потерпевшему поражение при Сауле. После этого разгрома был окончательно решен вопрос о слиянии остатков Ордена меченосцев с Тевтонским орденом. Филиал Тевтонского ордена в Ливонии после пополнения свежими силами получил название «Тевтонский орден в Ливонии», или «Ливонский орден». Подчиненность его метрополии была практически номинальной [Benninghoven 1965: 354ff; Ammann 1936: 195—199]; см. также ком. 1 к отр. VII СРХ.
Д. Невская битва. 15 июля 1240 г.
«В лѣто 6748. Придоша Свѣи в силѣ велицѣ [1], и Мурмане, и Сумь, и Ѣмь [2] в кораблихъ множьство много зѣло; Свѣи с княземь [3] и съ пискупы своими [4]; и сташа в Невѣ устье Ижеры, хотяче всприяти Ладогу, просто же реку и Новъгородъ и всю область Новгородьскую [5]. Но еще преблагыи, премилостивыи человѣколюбецъ богъ ублюде ны и защити от иноплеменьникъ, яко всуе трудишася без божия повелѣния: приде бо вѣсть в Новъгородъ, яко Свѣи идут къ Ладозѣ. Князь же Олександръ не умедли ни мало с новгородци и с Ладожаны приде на ня [6], и победи я силою святыя Софья [7] и молитвами владычица нашея богородица и приснодѣвица Мария, мѣсяца июля въ 15, на память святого Кюрика и Улиты, в недѣлю на Сборъ святыхъ отецъ 630, иже в Халкидонѣ [8]; и ту бысть велика сѣча Свѣем. И ту убиенъ бысть воевода ихъ, именемь Спиридонъ [9]; а инии творяху, яко и пискупъ убьенъ бысть ту же [4]; и множество много ихъ паде; и накладше корабля два вятшихъ мужь, преже себя пустиша и к морю; а прокъ ихъ, ископавше яму, вметаша в ню бещисла [10]; а инии мнозя язвьни быша; и в ту нощь, не дождавше свѣта понедѣльника, посрамлени отъидоша. Новгородець же ту паде: Костянтинъ Луготиниць, Гюрята Пинещиничь, Намѣстъ, Дрочило Нездыловъ сынъ кожевника, а всѣхъ 20 мужь с Ладожаны, или мне, богъ вѣсть. Князь же Олександръ съ новгородци и с Ладожаны придоша вси здрави [11] въ своя си, схранени богомъ и святою Софьею [7] и молитвами всѣхъ святыхъ» [НIЛ: 77].
«...король части Римьскыя от полунощныя страны [12] ...помысли в собе: "Пойду и плѣню землю Олександрову". И събра силу велию, и наполни корабля многы полков своих, подвижеся в силѣ тяжцѣ [1], пыхая духомъ ратным. И прииде в Неву, шатаяся безумиемъ, и посла слы своя, загордѣвся, в Новъгородъ, къ князю Олександру, глаголя: "Аще можеши противитися мнѣ, то сем есмь уже зде, плѣняя землю твою" [13].
Олександр же, слышав словеса сии, разгорѣся сердцемъ, и вниде в церковъ святыя Софьи [7], и пад на колѣну предъ олътаремъ, нача молитися съ слезами: "Боже, хвальный, праведный, Боже Великый, крѣпкый, Боже превѣчный, сотворивый небо и землю и поставивый предѣлы языком, повелѣ жити, не преступая в чюжую часть" [12]... И, скончавъ молитву, въставъ, поклонися архиепископу. Архиепископъ же Спиридонъ [9] благослови его и отпусти. Он же, изшед ис церкви, утеръ слезы, нача крѣпити дружину свою, глаголя: "Не в силе Богъ, но въ правдѣ..." И си рѣк, пойде на ны в малѣ дружинѣ [14], не съждався съ многою силою своею, но уповая на святую Троицу.
Жалостно же бѣ слышати, яко отецъ его, честный Ярославъ великий, не бѣ вѣдал таковаго въстания на сына своего милаго Олександра, ни оному бысть когда послати вѣсть къ отцю своему: уже бо ратнии приближишася. Тѣм же и мнози новгородци не совокупилися бяху, понеже ускори князь поити [14].
И поиде на ня въ день въскресениа, нуля въ 15, на память святыхъ отецъ 600 и 30 бывшаго собора въ Халкидоне и святою мученику Кирика и Улиты [8], имѣяше же вѣру велику къ святыма мученикома Бориса и Глеба [15].
И бѣ нѣкто мужъ старѣйшина в земли Ижерстей, именемъ Пелгусий [16]. Поручена же бысть ему стража морьская [17]. Въсприят же святое крещение и живяше посреди рода своего, погана суща. Наречено же бысть имя его въ святѣмъ крѣщении Филипъ [16]... Тѣм же сподоби его Бог видѣти видение страшно в тъй день. Скажемъ вкратцѣ.
Увѣдав силу ратных, иде противу князя Олександра, да скажетъ ему станы и Обрытья ихъ [18]. Стоящю же ему при краи моря, стрегущю обою пути [17], и пребысть всю нощь в бдѣнии. И яко же нача въсходити солнце, слыша шюмъ страшенъ по морю и видѣ насадъ [19] единъ гребущь, посреди же насада стояста святая мученика Бориса и Глеба, въ одеждах чръвленых, и бѣста руце держаста на раму. Гребци же сѣдяху, акы мглою одени. Рече Борисъ: "Брате Глѣбе, вели грести, да поможемъ сроднику своему Олександру". Видѣв же таковое видѣние и слышавъ таковый глас отъ мученику, стояше трепетенъ, дондеже насадъ отъиде от очию его [20].
Потомъ скоро поеха князь Олександръ. Он же, видевъ, князя Олександра радостныма очима, исповѣда ему единому видѣние. Князь же рече ему: "Сего не рцы никому же" [21].
Оттолѣ потщався наеха на нь въ 6 час дне [22]. И бысть сѣча велика над Римляны [12], и изби их множество бесчислено от них, и самому королю възложи печать на лице острымь своим копиемь [23].
Здѣ же явишася въ полку Олександрове 6 мужь храбрыхъ, иже мужьствоваша с нимъ крѣпко.
Единъ — именемъ Гаврило Олексичь [24]. Съй наѣха на шнекъ [25] и, видев королевича [26] мча подъ руку, възѣха по доскѣ, по ней же въсхожаху, и до самого корабля. И втекоша пред ним в корабль, и пакы обратившеся, свергоша его з доски съ конемъ в Неву. Божиею Милостию изыде оттолѣ неврежденъ, и пакы наѣха, и бися с самѣмъ воеводою [27] посредѣ полку их.
Другий — новгородецъ, именем Збыславъ Якунович [28], наѣха многажды на полкъ ихъ и бьяшется единем топоромъ, не имѣя страха в сердцы своем. И паде нѣколико от рукы его; и подивишася силѣ его и храбръству.
Третий — Ияковъ, полочанинъ, ловчий бѣ у князя [29]. Съй наѣхавъ на полкъ с мечемъ и мужьствова, и похвали его князь.
Четвертый — новгородецъ, именем Миша [30]. Съй пешь съ дружиною своею натече на корабли и погуби три корабли Римлянъ [12].
Пятый — от молодыхъ людей, именем Сава [31]. Съй наѣхавъ на шатеръ великий, златоверхий и посѣче столпъ шатерный. Полцы же Олександрови, видѣвше падение шатерное, возрадовашася.
Шестый — от слугъ его, именем Ратмиръ [29]. Съй бися пѣшъ, и обступиша его мнози. Он же, от многых ранъ пад, скончася.
Си вся слышахомъ от господина своего Олександра и от инехъ, иже в то время обрѣтошася в той сѣчи [32].
Бысть же в то время чюдо дивно, яко же въ древняа дни при Езекеи цари, егда прииде Сенахирим, царь асурийскъ, на Иерусалиму хотя пленити святы град, и внезапу изыде аггелъ Господень и изби от полка асурийска сто восемьдесят пять тысящь [33]. И въставше утро, обрѣтоша вся трупия ихъ мертва. Тако же бысть и при побѣде Олександрови, егда побѣди короля обонъ полъ рѣкы Ижеры, идѣ же бѣ непроходно полку Олександрову. Здѣ же обрѣтоша многое множество избьеныхъ отъ аггела Божия [34]. Останокъ же их побѣже, и трупиа мертвых своих наметаша корабля и потопиша в мори [10]. Князь же Олександръ возвратися с побѣдою, хваля и славя имя своего Творца» [Житие 1965: 162—168; ЖАН: 191—192].
Комментарий
Общие замечания. Наиболее ранние сведения о Невской битве сохранились в НIЛ старшего извода и в «Житии Александра Невского». Хотя в «Житии» в связи со спецификой источника нет указания на год, когда произошла битва, рассказ о ней в первой редакции этого памятника может содержать хронологически более ранний пласт, чем в Синодальном списке НIЛ. Рассказ о Невской битве — основополагающая часть «Жития», в которой в религиозном преломлении воплощены реальные факты (конкретные детали см. далее в комментариях). Сообщение о Невской битве в Синодальном списке относится к 1240/1241 мартовскому году [Бережков 1963: 262—263].
1. В историографии до последнего времени не оспаривалось положение о большом по численности шведском войске, пришедшем на Неву [Пашуто 1974: 63; Шаскольский 1978: 160, 166; Бегунов 1995: 57 и др.]. Вместе с тем скандинавские источники об этом походе ничего не сообщают. Данный факт пытались объяснить как тем, что поход не был организован официальными шведскими властями [Rein 1870: 43; Шаскольский 1978: 167—168], так и тем, что шведское войско было малочисленным, а само мероприятие оказалось малозначимым [Линд 1995: 46]. Отсутствие конкретных указаний не позволяет сделать определенный вывод о численности шведского войска. Возможные его размеры можно представить, сравнив с данными о других походах через Финский залив на Неву и Ладогу. Так, в 1164 г. на Ладоге появился шведский флот численностью в «полушестьдесят», т. е. 55 шнек [НIЛ: 31], которые могли вместить несколько более 2 тыс. воинов [Арциховский 1969: 310—311; Шершов 1994: 200]. Примерно такое же по численности войско еми приходило на Ладогу в 1228 г. [НIЛ: 65]. Однако позже в экспедиции шведов в устье Невы в 1300 г., когда была построена крепость Ландскруна («Венец земли»), участвовало только 1100 человек. Причем данное войско также нельзя считать малочисленным, ибо, согласно «Хронике Эрика», в «ледунг вошли лучшие лодки и корабли» [«Хроника Эрика»: 51].
2. Свеи — шведы; мурмане — норвежцы; сумь — суоми (suomi) — собственно финны; емь (häeme) — народ в Юго-Восточной Финляндии (в западных источниках — «тавасты»). В исторической литературе высказывались сомнения по поводу состава шведского войска. Так, И.П. Шаскольский и Д. Линд полагали, что в походе не могли участвовать «мурмане», которые были тогда во враждебных отношениях со шведами. Линд считает, что упоминание о норвежцах было добавлено в первоначальный текст летописи только в 20—30-х гг. XIV в., когда Швецией и Норвегией управлял один король. И.П. Шаскольский сомневался также в том, что в походе 1240 г. участвовали представители народа емь. Они вряд ли стали бы помогать шведам после подавления в середине 30-х гг. восстания против Швеции [Шаскольский 1995: 18; Линд 1995: 47—48]. Однако этот довод представляется малоубедительным. Во-первых, после признания емью власти Швеции они должны были выполнять т. н. «кровавую десятину». Во-вторых, отношения их (по крайней мере, части этого народа) с Новгородским государством были весьма напряженными, что выражалось в обмене военными походами, последний из которых — неудачное нападение флота еми на Ладогу, имел место в 1228 г. [НIЛ: 65].
3. Личность «князя» или «короля» (по «Житию»), возглавившего шведское войско, остается неясной. В 1222—1250 гг. королем Швеции был Эрик Эриксон Лепсе («Картавый»). Но, как полагают исследователи, войско возглавил не сам король, а его ярл, что больше соответствует «князю» Синодального списка. Вместе с тем в историографии нет единогласия по поводу того, кто командовал шведским войском. По сложившемуся еще с XIX в. мнению, ярлом был Биргер Магнуссон — зять короля. Эту точку зрения, опираясь на т. н. «Рукописание Магнуса, короля Свейского», помещенное в ряде поздних русских летописей под 1347 или 1348 г. [НIЛ: 359—360; НIVЛ: 276—277; НVЛ: 260—261], разделяли многие представители русской историографии XIX—XX вв., начиная с Н.М. Карамзина, а также некоторые финские историки, например, Я. Галлен [см. об этом: Шаскольский 1978: 171—178]. К ней же в настоящее время склоняется и Д. Линд [Линд 1995: 49—51]. Но в отечественной историографии последних десятилетий принято считать, что командиром шведов был Ульф Фаси — двоюродный брат Биргера [Шаскольский 1978: 171—178; Шаскольский 1995: 20; Кирпичников 1995: 28; Шишов 1995: 32].
4. Имена епископов в источниках не упоминаются. Финский историк XIX в. века Г. Рейн предполагал, что в походе участвовал епископ Финляндский Томас. Так же считали Г.А. Доннер, В.Т. Пашуто и некоторые другие исследователи [Rein 1870: 85; Donner 1929: 222; Пашуто 1956: 177]. С этим мнением не согласен И.П. Шаскольский, отметивший, что личное участие Томаса в походе не подтверждается источниками [Шаскольский 1978: 170]. Д. Линд называет, помимо Томаса, 6 других епископов шведской церкви: Николауса из Стренгнеса, Магнуса из Вестероса, Ярлера из Упсалы, Лаурентиуса из Линчёпинга, Лаурентиуса из Скара, Грегориуса из Вехье, отмечая при этом, что все они пережили Невскую битву [Линд 1995: 47]. Но в точности сообщения о гибели шведского епископа, судя по приведенному в тексте замечанию: «а иные творяху», сомневается и сам летописец. Показательно в этой связи, что в «Житии Александра Невского» об иерархах католической церкви в составе шведского войска вообще не говорится, хотя, учитывая результат битвы, упоминание агиографом о духовном лице в стане потерпевшего поражение противника лишний раз могло бы подчеркнуть преимущество православной церкви. Вполне вероятно поэтому, что сообщение о епископах в Синодальном списке — позднее добавление, отсутствовавшее в первоисточнике рассказа о Невской битве.
5. В большинстве исторических исследований задержка в устье Ижоры объясняется необходимостью для шведов отдохнуть после тяжелого перехода через Финский залив и перед дальнейшим продвижением вглубь Новгородской земли. То, что конечной целью похода было завоевание Ладоги и Новгорода, как это изложено в Синодальном списке, обычно сомнения не вызывает. Думается, однако, что причину задержки следует искать в том, что шведы планировали построить в устье р. Ижоры опорный пункт для дальнейшего распространения своего влияния в среде местного финноязычного населения [Кучкин 1996: 24; Назарова 1999 (а): 198—199]. Аналогичные попытки, судя по источникам, до начала XIV в. шведы предпринимали еще дважды: в 1256 г. (см. далее: прил. 3) и в 1300 г., построив крепость Ландскруну в дельте Невы [НIЛ: 93; Хроника Эрика: 50—60].
6. Маршрут продвижения русского войска неизвестен. Но следует согласиться с мнением А.П. Кирпичникова, что новгородские отряды двигались к устью Ижоры не по Волхову через Ладогу, а сухопутной дорогой. Ладожский же отряд шел отдельно, а соединение русского войска произошло недалеко от места битвы [Кирпичников 1995: 26].
7. См. ком. 11 к прил. 2Б.
8. IV Вселенский собор в Халкидоне состоялся 16 июля 451 г. На Соборе обсуждался один из догматов христианской церкви: о двух природах Христа. Собор осудил теологическое учение, толкующее соединение двух природ как поглощение человеческой природы божественной [Задворный 1995, 1997, т. 1: 327; т.2: 23, 107 и далее]. Кроме того, на Соборе было принято решение об официальном подчинении Скифской и Херсонской епархий Константинопольскому патриарху, что усиливало влияние восточной христианской церкви на землях будущего Древнерусского государства [Макарий, кн. 1: 107, 112—113]. Святые Кирик и Улита — сын и мать, христианские мученики (III — начало IV в.). Их память в православной церкви отмечают 15 июля.
9. Имя Спиридон у шведов и вообще у католиков неизвестно. Однако Спиридоном звали новгородского архиепископа, о котором говорится в «Житии Александра Невского» и который, согласно Синодальному списку НIЛ [НIЛ: 68—80], был владыкой в Новгороде в 1229—1249 гг. По мнению Д. Линда, это обстоятельство является отражением позднего происхождения (около середины XIV в.) рассказа о Невской битве, сохранившегося в Синодальном списке [Линд 1995: 45—48]. Он полагает, что первоначальный рассказ о Невской битве в Новгородской летописи был короче того, который сохранился в Синодальном списке. Он был подобен тому, который попал в П3Л [П3Л: 80] и содержал лишь несколько строк, констатирующих сам факт битвы, день, когда она произошла, и потери с обеих сторон. Без специального исследования трудно полностью разделить это мнение. Но предположение о том, что первоначальный летописный текст был дополнен сведениями из «Жития», в результате чего имя Спиридон попало в Синодальный список, вполне вероятно. Совмещение имен новгородского архиепископа и шведского воеводы (в «Житии» он упомянут без имени — см. далее, ком. 27) могло быть ошибкой самого составителя Синодального списка, или же переписчик использовал какой-то дефектный список «Жития», в котором либо отсутствовала либо была повреждена часть текста рассказа.
10. Ср. с сообщением «Жития» о затоплении кораблей с погибшими шведами, при этом отсутствует упоминание о сооружении общей могилы для погибших шведских воинов на месте битвы. Видимо, Синодальный список дает здесь более точную информацию, о чем косвенно свидетельствует и текст П3Л (80): «Немѣць накладоша двѣ [ямы], а добрых повезоша [два] корабля». В скандинавских источниках нет упоминаний о существовании обряда похорон на корабле в море. Вполне вероятно, что агиограф, зная об отправке шведами убитых на кораблях, домыслил затопление кораблей с погибшими. Не исключено, что на такое осмысление повлияли сохранявшиеся на Руси отголоски известий о древнем обряде погребения в ладье. Вместе с тем неизвестно и об обычае у шведов привозить погибших домой. Возможно, их пришлось забрать с собой, поскольку в спешке отступления шведы не успели похоронить «вятших», т. е. знатных людей сообразно их социальному статусу. Упоминание же о захоронении рядовых шведских воинов на месте битвы составитель списка «Жития» просто пропустил, как не представлявшее для него специального интереса.
11. Новгородцы, о гибели которых сообщает Синодальный список НIЛ, в других источниках не упоминаются. Судя по написанию имен с отчествами, Костянтинъ и Гюрята происходили из новгородских бояр. Дрочило, как следует из летописи, был ремесленником. Социальное же положение Неместа неясно. Путанные данные приведены и об общих потерях русских. Указанное число погибших: «20 мужь или мне» (20 человек или менее) представляется заниженным, даже если принять в расчет, что русское войско могло насчитывать всего несколько сот человек [Кирпичников 1995: 26], а шведы были застигнуты врасплох. Но и это сообщение летописца противоречит следующему далее замечанию, что все новгородцы и ладожане «придоша здрави». По мнению В.А. Кучкина, наибольшие потери в русском войске понесла дружина князя Александра Ярославича [Кучкин 1996: 25].
12. Римская часть — здесь: католический мир. Словом «часть» агиограф как бы подчеркивает существование границы между католическим и православным миром. Приводя далее в качестве молитвы Александра Ярославича фразу из Библии [Второзаконие, XXXII: 8]: «...повеле жити не преступая в чюжую часть», автор произведения противопоставляет действия придерживавшегося божьей заповеди православного князя и нарушившего завет католического монарха, который отправился «пленять землю Олександрову».
Полунощная, т. е. северная страна — Швеция. Однако агиограф стремится подчеркнуть не национальную, а конфессиональную принадлежность вражеского войска, неоднократно называя в рассказе о Невской битве шведов «римлянами».
О том, кто именно мог возглавить шведское войско, см. в прим. 3.
13. Эта часть рассказа «Жития» напоминает встречающиеся в былинах вызовы на поединок одного богатыря другим. Не исключено также, что агиограф имел в виду судебный поединок — вид ордалий, когда результат единоборства доказывал правоту победившего. В данном случае автор произведения намекает, что шведский король и русский князь должны были подтвердить истинность своей веры с помощью «Божьего суда», и одновременно объясняет задержку шведского войска в устье Ижоры. О возможных причинах задержки см. в прим. 5.
14. Упоминание о малой, т. е. численно небольшой, дружине не означает, что против шведов выступила только дружина самого князя. Князь «укрепил» («нача крепити») свою дружину, вероятно, за счет новгородских гридней — военных отрядов Новгорода, постоянно находившихся на казарменном (или полуказарменном) положении [Назаров 1986: 46—47]. Кроме них, как следует из дальнейшего рассказа, в войске Александра были и знатные новгородские бояре. По общей же численности русское войско, по мнению историков, не было многочисленным и уступало шведам [Кирпичников 1995: 26]. Это подтверждается и сетованием автора «Жития» на то, что князь Александр не имел времени, чтобы сообщить о нападении шведов отцу во Владимир и дождаться от него подкрепления. А.В. Шишов, правда, приводит конкретные цифры: всего до 1300 человек из Новгорода и 150 конных воинов из Ладоги [Шишов 1995: 32]. Но убедительные основания для этих данных отсутствуют (см. также ком. 30).
15. Князья Борис и Глеб — сыновья князя Владимира Святославича, родные братья. Борис — в крещении Роман, родился ок. 986 г. Убит 24 июля 1015 г. Глеб — в крещении Давид, родился ок. 987 г., убит 5 сентября 1015 г. Оба брата были убиты по приказу Святополка Окаянного; в 1072 г. они были канонизированы [ПСРЛ, т. 1: 80, 130—141, 181]. Святые Борис и Глеб пользовались особым почитанием в Новгороде. Укрепление здесь их культа отчетливо проявилось уже во второй половине XIII в., соседствуя с культом св. Софии (см. ком. 7). С XIV в. культ Бориса и Глеба приобрел ярко выраженный военный характер — защитников новгородцев в битвах и войнах [Янин 1974: 92]. См. также ком. 20.
16. Пелгусий — представитель Ижорской феодальной землевладельческой знати. Он и его потомки владели селами вблизи устья Невы, где еще в конце XIV в. существовало несколько деревень, носивших название Пелгуевых или Пелкуевых [Гадзяцкий 1940: 130—131]. Остававшийся языческим род Пелгусия — это, очевидно, не его кровные родственники и приближенные (слуги, дружинниками), а его соплеменники-ижеряне. Вместе с тем трудно согласиться с С.С. Гадзяцким, подразумевавшим под «языческим окружением Пелгусия» земледельцев зависящей от него сельской округи. Землевладельцы должны были быть (по крайне мере, частично) также христианами, равно как и его «чада и домочадцы». Однако агиограф не говорит о том, что Пелгусий был единственным «старейшиной» среди ижерян. Выражение «некий муж» сопоставимо с примененным агиографом определением Андреаса фон Велвена — «некто силен» (см. ком. 3 в прил. 2Г) — не единственный, а один из руководителей Ордена. То есть «некий», «некто» у этого автора равнозначно словам «один из». Соответственно и Пелгусий — один из представителей Ижорской землевладельческой аристократии. Другие же старейшины — правители соседних с Пелгусием сельских округов Ижорской земли, могли и не состоять на службе у Новгорода, но соперничать с Пелгусием за власть над всеми соплеменниками.
17. Иначе говоря, в служебные обязанности Пелгусия в пользу Новгорода входила охрана торговых судов от нападения разбойников в многочисленных рукавах дельты Невы, а кроме того — предупреждение властей Новгорода в случае появления вблизи берега кораблей с вражескими отрядами. Как кажется, «оба пути», которые стерег Пелгусий, это морской путь — участок побережья до устья Невы, и речной — от устья Невы вверх по течению реки. Таким образом, Пелгусий узнал о подходе шведских кораблей еще до того, как те вошли в Неву, и сразу же послал гонца в Новгород. Поэтому русское войско смогло появиться у места стоянки раньше, чем рассчитывали шведы.
18. Станы и обрытья — лагеря, защищенные рвами. Поскольку в тексте слово «станы» стоит во множественном числе, можно сказать, что шведы, помимо основного лагеря в устье Ижоры, устроили, по крайней мере, еще один лагерь, выдвинув его по пути предполагаемого подхода русского войска и укрепив его рвом. Этот передовой отряд (или отряды) должен был не только задержать русское войско, но и вести наблюдение за подходом русских — по суше и по реке. Разведав расположение этих лагерей, Пелгусий мог тайно провести новгородцев в обход передового стана к основной части шведского войска. Если же русские появились раньше, чем их ждали, то шведы, очевидно, не успели закончить необходимые работы по укреплению лагерей.
19. Насад — военное судно с палубой, больше, чем военная ладья [Арциховский 1969: 308]. Насады на Руси использовались для транспортировки князей с их дружинами [НIЛ: 65, 73, 87 и др.]. Но в данном случае упоминание насада объясняется, скорее, тем, что, согласно легенде, именно на таком корабле на Днепре у Смедыни был убит князь Глеб в 1015 г. [ЛЛ: 135].
20. По мнению В.Л. Янина, легенда о видении Пелгусия имеет новгородское происхождение. С нее начинается укрепление культа Бориса и Глеба в Новгороде, получившее отражение в новгородском летописании уже с начала 40-х гг. XIII в. [Янин 1974: 91—92]. Вместе с тем, несмотря на религиозный характер рассказа о видении Пелгусия, в нем просматривается реальная основа. Неслучайно Борис и Глеб явились Пелгусию на корабле, входящем с моря в устье Невы во время «морского дозора». Помощью святых в Новгороде могли объяснять то, что Пелгусий вовремя увидел корабли шведов в Финском заливе. Ставшее возможным благодаря этому внезапное нападение русских дружин на численно превосходящих их шведов в значительной мере способствовало победе новгородцев.
21. А.Н. Кирпичников справедливо обратил внимание на то, что приказ князя Александра Пелгусию «никому не говорить» о благоприятном для новгородцев видении, не имел смысла [Кирпичников 1995: 25]. Кажется логичным предположение, что в «Житии» нашел отражение реальный приказ сохранять в тайне известие о приближении шведских кораблей. Вероятно, князь Александр не хотел, чтобы весть о шведском войске быстро распространилась среди местных жителей — ижерян, так как не был уверен в лояльности к новгородским властям части ижорских нобилей.
22. По древнерусскому календарю день начинался с восхода солнца, который в середине июля происходит примерно в полшестого утра. Следовательно, битва завязалась примерно в 11 часов утра.
23. Эта фраза исследователями трактуется по-разному. По мнению А.В. Шишова, во время битвы состоялся поединок князя с Ульфом Фаси, во время которого шведский предводитель был ранен в лицо [Шишов 1995: 35]. Ю.К. Бегунов согласен с тем, что имел место поединок князя со шведским предводителем. Кроме того, автор «Жития» намекает здесь на обычай древних римлян ставить знак собственности — клеймо на лицо своего раба, и тем самым дает читателю понять, что предводитель «римлян» попал в положение раба [ЖАН: 203]. Это замечание представляется, однако, сомнительным. Во-первых, маловероятно, чтобы агиограф знал подобные тонкости в обычаях рабовладельческого Рима. Кроме того, «римлянами» он называет католиков, духовных подданных Римской курии, ничего общего не имевших с древними римлянами. А.Н. Кирпичников считает, что слова «възложи печать на лице» надо понимать в иносказательном смысле. «Лицо» — здесь: передовая линия шведского войска, а «печать на лице» — урон, нанесенный русскими конными копейщиками шведскому войску [Кирпичников 1995: 27—28]. Думается все же, что агиограф подразумевает поединок шведского командующего с русским князем. Причем это сообщение могло иметь легендарный характер. Сюжет о поединке предводителей или двух знатных воинов, предваряющем столкновение в битве вражеских войск, нередок в средневековой литературе. В данном случае автор «Жития» как бы продолжает развивать идею о рыцарском поединке как проявлении «Божьего суда» (см. выше, ком. 13).
24. Гаврила Олексич — новгородский боярин, по предположению В.Л. Янина, — сын Олексы, упомянутого в 1215 г. среди видных бояр с Прусской улицы, сторонников князя Ярослава Всеволодовича [Янин 1974: 93].
25. Шнек — тип морского судна, на которых плавали шведы и другие народы Балтийского региона. При высокой воде шнеки могли проходить до Ладоги и Пскова [НIЛ: 26, 31, 39]. См. о шнеках также ком. 1.
26. Королевич — здесь, возможно, молодой знатный воин, который реально мог и не принадлежать к королевской семье.
27. Ср. с упомянутым в Синодальном списке воеводой по имени Спиридон (см. выше, ком. 9).
28. Збыслав (или Сбыслав) Якунович — новгородский боярин, принадлежавший к «прусской» группировке, получивший поддержку князя Ярослава Всеволодовича во время внутриновгородской распри 1215 г. В 1243 г. стал посадником в Новгороде [Янин 1974: 93; Янин 1991: 15].
29. Ловчий Яков, родом из Полоцка, и слуга Ратмир, вероятно, члены «младшей дружины» князя.
30. Миша, он же Михайло — боярин с Прусской улицы, из рода Морозовых. О подвиге шести мужей в Невской битве, один из которых «Михайло, а прозвище Миша», говорится в родословце Морозовых [Родословец, гл. 37: 180]. Учитывая то, что трое из шести героев Невской битвы — бояре с Прусской улицы, В.Л. Янин считает этот рассказ веским подтверждением предположения о создании «Жития» в Новгороде по инициативе «прусского» боярства [Янин 1974: 93]. Дружину, которой командовал Миша, можно рассматривать как постоянно действующий кончанский (Людина конца) отряд гридней (см. ком. 14).
31. Идентифицировать Саву по другим источникам не представляется возможным. «Молодые люди» — можно трактовать как «младшая дружина» князя, так и «молодшие» новгородцы [Янин 1974: 93].
32. Данное замечание агиографа указывает на то, что рассказ о битве составлен человеком из окружения князя Александра Ярославича, но не очевидцем сражения.
33. Ср.: IV Кн. Царств, XIX, 35. Езекия — царь Иудейский; Сеннахирим — царь Ассирийский.
34. В источниках нет четкого указания на то, на каком берегу р. Ижоры был лагерь шведов. В историографии встречаются предположения как относительно правого [Караев, Потресов 1970: 115—117; 125—127; Пашуто 1974: 96—97 — схема боя], так и левого берега [Шаскольский 1995: 23]. Если верна мысль о том, что шведы собирались строить укрепление, то предпочтительнее первое мнение. Поскольку именно на правом берегу позже возник существующий до сих пор населенный пункт Усть-Ижора, можно предположить, что это место больше подходит для строительства укрепления. Убитые же на левом берегу Ижоры шведы — это, вероятно, команды, отправившиеся для сбора фуража и продовольствия, а, может быть, и заготовки бревен для строительства крепости. Внезапно напасть на них могли ижорские отряды, которыми командовал Пелгусий. Очевидно, информаторы автора «Жития» не знали об отсутствующих в лагере шведах, поэтому обнаружение большого числа убитых врагов в стороне от места сражения было объяснено помощью ангелов.
Е. Захват крестоносцами Изборска и Пскова в 1240 г.
<...>Того же лѣта взяша Нѣмцы, медвѣжане, Юрьевци, вельядци [1] с княземь Ярославомь Володимиричемь Изборьско [2]. И приде вѣсть въ Пльсковъ, яко взяша Нѣмци Изборьскъ; и выидоша Пльсковичи вси, и бишася с ними, и побѣдиша я Нѣмци [3]. Тут же убиша Гаврила Горислалича воеводу [4]; а пльсковичь гоняче, много побиша, а инѣхъ руками изъимаша. И пригонивше подъ городъ, и зажгоша посадъ всь; и много зла бысть: и погорѣша церквы и честныя иконы и книгы и еуангелия; и много селъ попустиша около Пльскова. И стояша подъ городомъ недѣлю, но города не взяша; но дѣти поимаша у добрыхъ мужь в тали [5], и отъидоша проче; и тако быша безъ мира: бяху бо перевѣтъ держаче с Нѣмци Пльсковичи, и подъвели ихъ Твердило Иванковичь с инѣми, и самъ поча владѣти Пльсковомь с Нѣмци [6] воюя села новгородьская [7]; а инии Пльсковичи вбѣжаша в Новъгородъ с женами и с дѣтьми. В то же лѣто, тои же зимы выиде князь Олександръ из Новагорода къ отцю в Переяславль съ матерью и с женою и со всѣмь дворомъ своимъ, роспрѣвъся с Новгородци [8] <...> [НIЛ: 77—78].
Комментарий
Общие замечания. Рассказ приводится летописцем после сообщения о битве на Неве со шведами, т. е. после середины июля 1240 г. В НIЛ более точных указаний на время нет. Но в П1Л (13) и в П3Л (81) датой битвы названо 16 сентября, а в П2Л (21) — 16 октября.
Подробный рассказ о захвате Пскова содержится в отр. VII СРХ.
1. Медвежане, юрьевцы, вельядцы — здесь: рыцари из замков и округов Оденпе (рус. Медвежья голова), Дорпат (рус. Юрьев), Феллин (рус. Вельяд).
2. Сомнительно, чтобы князь Ярослав Владимирович действительно стоял во главе всего ливонского войска. Однако в сложившейся ситуации для летописца было важнее рассказать о действиях одиозного князя, чем вспоминать о Дорпатском епископе или магистре Ливонского ордена. К тому же русский князь со своей дружиной должны были в большей мере, чем остальные нападавшие, запомниться и жителям Изборска, пережившим это событие (об Изборске см. также в ком. 10 к отр. VII СРХ).
3. По сообщению всех трех псковских летописей, потери русской стороны в битве под Изборском составили 600 человек [П1Л: 13; П2Л: 21; П3Л: 81]. В новгородских летописях эти данные отсутствуют.
4. По другим источникам Гаврила Горислалич (Гориславич) неизвестен (см. также ком. 22 к отр. VII СРХ).
5. «Поимати в тали» — взяли в качестве заложников сыновей знатных псковичей. Учитывая, что среди псковских бояр были как сторонники, так и противники князя Ярослава и союза с ливонцами, захват заложников должен был существенно повлиять на окончательное решение псковичей сдать город ливонцам. Содержание в плену молодых псковских бояр гарантировало также остававшихся в Пскове ливонцев — немногочисленный отряд (по замечанию автора СРХ) от истребления псковичами. Возвращение заложников произошло только после Чудской битвы и заключения мирного договора (см. далее, ком. 24 к прил. 2Ж).
6. Твердило (Твердила), Твердислав — по другим источникам неизвестен. Из псковских летописей он назван лишь в П3Л [П3Л: 80], но здесь эта информация заимствована из новгородского летописания, как и замечание о том, что Твердило правил городом вместе с ливонцами. Это сообщение летописи противоречит рассказу СРХ (ср. с ком. 23. к отр. VII СРХ; см. также: ком. 27. к прил. 2Ж).
7. То есть, вторгались в пределы собственно Новгородской земли.
8. По предположению А.В. Кучкина, разлад новгородцев с Александром произошел из-за того, что князь допустил захват Пскова, не отправившись на помощь псковичам со своей дружиной, понесшей большие потери в Невской битве [Кучкин 1996: 25]. О возвращении Александра см. ком. 5—7 к прил. 2Ж.
Е1. О псковском знамении 1243 г.
В лѣто 6751. <...> Того же мѣсяца в 18, на память святого мученика Александра, явися знаменье въ Пльсковѣ у святого Иоана в манастыри, от иконы святого Спаса надъ гробомь княгыниномь Ярославлеѣ Володимирича, юже уби свои пасынокъ в Медвѣжи головѣ: иде мюро от иконы по 12 днии, наиде 4 вощаници яко въ стькляницю; и привезоша в Новъгородъ двѣ на благословение, а въ Пльсковѣ оставиша двѣ собѣ [НIЛ: 79].
Комментарий
Общие замечания. Описываемые события относятся к маю 1243/44 (мартовского) года [Бережков 1963: 262—263; НIЛ: 79].
Этот отрывок летописи непосредственно связан с рассказом о взятии Пскова и позволяет объяснить, почему летопись не упоминает имени князя Ярослава Владимировича при взятии Пскова (ср. с отр. VII СРХ).
Исходя из текста данной статьи летописи, можно заключить, что речь идет о могиле второй жены князя Ярослава Владимировича, которая происходила, скорее всего, из знатного псковского боярского рода. В новгородских летописях имя княгини не упоминается, но в некоторых поздних источниках ее называют Евпраксией или Ефросиньей [Baumgarten 1927: 39; Forssman, Tafel 1970: 8]. Существовавший с первой половины XII в. Ивановский женский монастырь в псковском Завеличье (назван по собору Иоанна Предтечи), был местом погребения псковских княгинь [НIЛ: 608; Псков 1994: 232—233]. Соответственно возникает предположение, что первая жена князя Ярослава Владимировича была немка из Ливонии. Сын Ярослава от этого брака воспитывался в Оденпе (Медвежьей голове) или каком-либо другом замке Восточной Эстонии. Что послужило причиной убийства им мачехи, неизвестно. Не исключено, что она ожидала ребенка. Поэтому княжич (не без влияния ливонских родственников) решил таким образом избавиться от возможного наследника на псковский стол. Убийство, скорее всего, произошло после взятия Изборска в 1240 г. и во время осады Пскова, когда обретение Ярославом Владимировичем псковского княжения (а, следовательно, и передача его по наследству) казалось делом решенным. Известие об этой трагедии могло явиться столь сильным потрясением для князя Ярослава Владимировича, что повлияло на его намерение княжить в Пскове, опираясь на союз с Ливонией. Этим объясняется отсутствие его в Пскове во время передачи власти в городе немцам и возвращение на службу к новгородскому князю [Назарова 2000 (а): 44; Selart 2001: 117]. Последний раз он упоминается в летописи под 1245 г. во главе новоторжского отряда, отражавшего нападение литовцев на южные районы Новгородского государства [НIЛ: 79].
Ж. Отражение агрессии крестоносцев в Новгородское государство в 1241—1242 гг.
I
В лѣто 6748. <...> Тои же зимы [1] придоша Нѣмцы на Водь с Чюдью, и повоеваша и дань на нихъ възложиша, а городъ учиниша в Копорьи погостѣ [2]. И не то бысть зло, но и Тесовъ взяша, и за 30 верстъ до Новагорода ганяшася, гость биюче [3]; а сѣмо Лугу и до Сабля [4]. Новгородци же послаша къ Ярославу по князя и дасть имъ сына своего Андрѣя [5]. Тогда же сдумавше Новгородци, послаша владыку с мужи опять по Олександра; а на волость Новгородьскую наидоша Литва, Нѣмчы, Чюдь, и поимаша по Лугѣ вси кони и скотъ, и нелзѣ бяше орати по селомъ и нѣчимъ [6], олна вда Ярославъ сына своего Александра опять.
В лѣто 6749. Приде Олександръ князь в Новъгородъ [7], и ради быша Новгородци. Того же лѣта поиде князь Олександръ на Нѣмчи на городъ Копорью, с Новгородци и с Ладожаны и с Корѣлою и съ Ижеряны, и взя городъ, а Нѣмчы приведе в Новъгородъ, а инѣхъ пусти по своеи воли; а Вожанъ и Чюдцю перевѣтникы извѣша [8] [НIЛ: 78].
...Въ второе же лѣто [1] по возвращении с побѣды князя Олександра, приидоша пакы от Западныя страны и возградиша град въ отечьствѣ Олександровѣ [2]. Князь же Олександро воскорѣ иде и изверже град их из основания [2], а самых извѣша [8], а овѣх с собою поведе, а инѣх, помиловавъ, отпусти: бѣ бо милостивъ паче мѣры [Житие: 169; ЖАН: 192].
II
В лѣто 6750 [9]. Поиде князь Олександръ с Новгородци и с братомь Андрѣемь и с низовчи [10] на Чюдьскую землю на Нѣмчи и зая вси пути и до Пльскова; и изгони князь Пльсковъ [11], изъима Нѣмчи и Чюдь [12] и сковавъ поточи в Новъгородъ, а самъ поиде на Чюдь [12]. И яко быша на земли, пусти полкъ всь в зажития [13]; а Домаш Твердиславичь [14] и Кербетъ [15] быша в розгонѣ [16], и устрѣтоша я Нѣмчи и Чюдь у моста и бишася ту; и убиша ту Домаша, брата посаднича [14], мужа честна и инѣхъ с нимь избиша, а инѣхъ руками изъмаша, а инии къ князю прибѣгоша в полкъ; князь же въспятися на озеро, Нѣмчи же и Чюдь поидоша по нихъ. Узрѣвъ же князь Олександръ и Новгородци, поставиша полкъ на Чюдьском озерѣ, на Узмени, у Воронѣя камени [17]; и наѣхаша на полкъ Нѣмчи и Чюдь и прошибошася свиньею сквозѣ полкъ [18], и бысть сѣча ту велика Нѣмчемь и Чюди. Богъ же и святая Софья и святою мученику Бориса и Глѣба, еюже ради Новгородци кровь свою прольяша, тѣхъ святыхъ великыми молитвами пособи богъ князю Александру [19]; а Нѣмчи ту падоша, а Чюдь даша плеща [20]; и, гоняче, биша ихъ на 7-ми верста по леду до Суболичьскаго берега [21]; и паде Чюди бещисла, а Немечь 400, а 50 руками яша [22] и приведоша в Новъгородъ. А бишася мѣсяча априля въ 5, на память святого мученика Клавдия, на похвалу святыя Богородича, в суботу. Того же лѣта Нѣмчи прислаша с поклономь: «безъ князя что есмы зашли Водь, Лугу, Пльсковъ, Лотыголу [23] мечемь, того ся всего отступаемъ; а что есмы изъимали мужии вашихъ, а тѣми ся розмѣнимъ: мы ваши пустимъ, а вы наши пустите»; и таль пльсковьскую пустиша [24] и умиришася. <...> [НIЛ: 78—79].
<...> По побѣдѣ же Олександрове, яко же побѣди короля, в третий год, в зимнее время [25], поиде на землю Немецкую в велицѣ силѣ, да не похвалятся, ркуще: «Укоримь Словеньскый языкъ ниже себе» [26].
Уже бо бяше град Плесковъ взят, и тиуны их посажени [27], Тех же князь Олександро изыма, град Плесковъ свободи от плена [28]. А землю их повоева и пожже, и полона взя бес числа, а онех иссече. Инии же гради совокупишася немечьстии [29] и реша: «Пойдемъ и победим Олександра и имемъ его рукама».
Егда же приближишася ратнии, и почюша я стражие Олександрови [30]. Князь же Олександръ опльчися [31] и поидоша противу себе, и покриша озеро Чюдьское обои от множества вои. Отець еже его Ярославъ прислалъ бѣ ему брата меньшаго Ондрея на помощь въ множествѣ дружинѣ. Тако же и у князя Олександра бяше множество храбрых, яко же древле у Давыда царя силнии, крѣпции [32]. Тако и мужи Олександрови исполнишася духом ратнымъ: бяху бо сердца их, акы сердца лвомъ. И решя: «О, княже нашь честный! Ныне приспе время нам положити главы своя за тя». Князь же Олександро, воздѣвъ руцѣ на небо, и рече: «Суди ми, Боже, и разсуди прю мою от языка велеречна [32] и помози ми, Боже, яко же древле Моисеови на Амалика [33] и прадѣду моему Ярославу на окааннаго Святополка» [34].
Бѣ же тогда субота, въсходящю солнцю, и съступишася обои. И бысть сѣча зла и трускъ от копий ломления и звукъ от сѣчения мечнаго, яко же и езеру померзъшю двигнутися; и не бѣ видѣти леду; покры бо ся кровию.
Си же слышах от самовидца, иже рече ми, яко видѣх полкъ Божий на въздусѣ, пришедши на помощь Олександрови. И тако побѣди я помощию Божиею, и даша ратнии плеща своя и сечахуть я, гоняще, яки по аеру, и не бѣ камо утещи [35]. Зде же прослави Богъ Олександра пред всѣми полкы, яко же Исуса Навина у Ерихона [36]. А иже рече: «Имемъ Олександра руками», сего дасть ему Богъ в руцѣ его. И не обрѣтеся противникъ ему въ брани никогда же.
И возвратися князь Олександръ с побѣдою славною. И бяше множество много полоненых в полку его, и ведяху я босы подле коний, иже именуютъ себя Божии ритори [37] [Житие: 169—172; ЖАН: 193].
Комментарий
1. События имели место зимой 1240—1241 г., что соответствует датировке док. 10. В летописи этот рассказ помещен после сообщения о взятии ливонцами Пскова. Автор «Жития», определяя время событий как «во второе лѣто» после победы в Невской битве, считает, судя по всему, «первым годом» остававшиеся до марта 1241 г. месяцы.
2. Ср. с док. 10. Чудь — здесь: Вожане, обитавшие между р. Нарвой и западной границей Водской земли (см. ком. 4 к док. 10). О Копорье см. ком. 5 к док. 10. В отличие от летописи, автор «Жития» не упоминает конкретного названия замка и к тому же сообщает не просто о взятии, а о полном разрушении укрепления.
3. Гостъ биючи — т. е. перехватывая и убивая направлявшихся к Новгороду купцов.
4. Сабля — погост и село в районе Верхнего Полужья. О Тесове см. ком. 9 к прил. 2Б. Нападения на этот район крестоносцы могли совершать как из Копорья, так и из Пскова. На первый взгляд, здесь возможны два объяснения: рыцари приходили либо из Копорья, либо из захваченного ими Пскова. Вместе с тем посланцы из Новгорода к князю Ярославу Всеволодовичу, прося о возвращении на новгородское княжение Александра, упоминали о нападениях на Лугу «Литвы, Немцев и Чуди».
5. Князь Александр ушел из Новгорода с дружиной и двором (см. ком. 8 к прил. 2Е.) незадолго до нападения крестоносцев на водь. Князь Андрей Ярославич — младший брат Александра, князь Суздальский, великий князь Владимирский (1249—1252) [ЛЛ: 472—473].
6. Упоминание о нападениях на Лугу вместе «Литвы, Немцев и Чуди» выглядит маловероятным, если только не допустить, что летописец путает литву с латгалами. Подобная путаница встречается и в более ранних сообщениях (см. ком. 4 к прил. 1Г). А если это так, то логично предположить, что на Лугу, спеша использовать ослабление Новгородского государства, напали также и отряды из Рижского епископства, во владениях которого жили и латгалы и эсты — чудь. Появление еще одного противника в пределах Новгородского государства ставило под сомнение то, что не слишком опытный князь Андрей сумеет справиться с ситуацией. Это и заставило новгородцев просить о возвращении в Новгород именно Александра Ярославича.
7. Возвращение Александра в Новгород произошло, вероятно, не ранее осени 1241 г.
8. Сообщение о казни князем Александром старейшин води из Копорья соответствует вытекающему из текста грамоты епископа Генриха (см. док. № 10) заключению о том, что крестоносцы опирались на поддержку тамошних нобилей.
9. 1243/1243 мартовский год [Бережков 1963: 262—263].
10. Низовци — отряды из Владимиро-Суздальской Руси (см. ком. 1 к прил. 2В).
11. Псков был освобожден, вероятно, в марте 1242 г. В П1Л [П1Л: 13] указано, что «сьдоша Немци въ Псковъ два льта». В П2Л [П2Л: 21] говорится: «три лета».
12. Дважды упоминаемый в данном отрывке этноним «Чюдь» в первый раз подразумевает эстов (ср. с рассказом о взятии Пскова в прил. 2Е и с сообщением отр. VII СРХ, где среди участников нападения на Изборск и Псков эсты не названы). А.Н. Кирпичников полагает, что «чюдь» здесь — вассалы Дорпатского епископства [Кирпичников 1994: 162]. Но нет оснований сомневаться, что эсты участвовали в этом походе, ибо привлечение местного населения к военным действиям (добровольно или в порядке «кровавой десятины») — было обычным явлением [Назарова 1990: 108 и далее].
Второй раз «Чюдь» упоминается не в этническом, а в географическом смысле и означает то же самое, что «на Чюдьскую землю на Нѣмцы». В «Житии Александра Невского» вместо «на Чюдьскую землю на Нѣмцы» говорится просто «на землю Немецкую». Оттуда, вероятно, это уточнение было заимствовано в СЛ (первая четверть XV в.): «на Немечьскую землю» [СЛ: 312]. В связи с этим в исторической литературе делались выводы о намерениях Александра Ярославича продолжить войну на территории Дорпатского епископства и захватить Дорпат [Строков 1955: 261; Разин 1940: 107; Ангарский 1960: 117 и др.]. Отличное мнение высказал Г.Н. Караев, полагавший, что в сложной обстановке для Руси новгородский князь вряд ли планировал активное наступление на Ливонию. Более вероятно, что он хотел закрепиться на ливонских рубежах и предотвратить новое нападение на Псков. При этом он рассчитывал вызвать ливонское войско на сражение в наиболее благоприятных для себя условиях [Караев 1966 (б): 156—157].
13. В СЛ [СЛ: 312] перед этой фразой вставлено: «Бе бо зима в то время». О «зажитие» см. ком. 2 к прил. 2В.
14. Домаш Твердиславич — новгородский воевода, принадлежавший к «прусской» боярской группировке Новгорода [Янин 1991: 12 и далее]. Сын посадника Твердислава Михайловича и брат посадника Степана Твердиславича, умершего в 1243 г. [НIЛ: 79]. Активно участвовал в политической жизни Новгорода еще на рубеже 20—30-х гг. XIII в. [НIЛ: 68].
15. Кербет, Ербет — новгородский воевода. В.Т. Пашуто считал его тверским воеводой [Пашуто 1956: 184], хотя конкретно это мнение не обосновывал. В.А. Кучкин называет его дмитровским наместником великого князя Ярослава Всеволодовича [Кучкин 1996: 26].
16. Как справедливо полагают исследователи, Домаш и Кербет были посланы с небольшим конным отрядом в разведку [Пашуто 1956: 184; Караев 1966 (б): 157]. Цель разведки — выяснить размеры выступившего навстречу русским ливонского войска. Не исключено, что разгром отряда Домаша дал надежду рыцарям на легкую победу надо всем войском, тем самым ослабив их боевой настрой. По мнению В.А. Кучкина, это сражение произошло близ р. Лутсу у совр. местечка Моосте [Кучкин 1996: 26]
17. Узмень — Теплое озеро, соединяющее Чудское и Псковское озера, узкий и достаточно мелкий пролив.
Начиная с прошлого века, исследователи выдвигали различные предположения относительно точного местонахождения Вороньего Камня [Караев 1966 (а): 6—17]. В результате комплексного исследования ученые пришли к заключению, что Вороний Камень — мыс на о. Вороний в северо-восточной части Узменя, недалеко от впадения в озеро р. Желчи [Кузнецова 1966: 126—129; Караев 1966 (а): 23; 1966 (б): 155, 157, 160—161]. В СЛ [СЛ: 314] в тексте после описания потерь ливонцев добавлено: «а иных вода потопи». Такое же добавление сделано и в П3Л [П3Л: 82]. Ссылаясь на эти слова, Г.Н. Караев заключал, что здесь получил отражение тактический прием русских, специально погнавших рыцарей в сторону от эстонского берега на т. н. «Сиговицу» — в юго-восточную часть озера, где в теплые зимы остаются незамерзающие полыньи [Караев 1966 (б): 146, 165]. В определенной степени предположение Караева подтверждается и в СРХ (ср. ком. 34 к отр. VII). Правда, данное заключение было бы более обоснованно, если бы такая фраза содержалась в наиболее раннем летописном списке. Летописец же XV в. мог исходить из чисто логического предположения: в начале апреля лед был уже достаточно слабым, чтобы в некоторых местах ломаться под весом коня и тяжеловооруженного, закованного в латы рыцаря.
18. «Свинья» — русское название широко применяемого в средневековой Европе порядка построения рыцарского войска в форме клина (см. ком. 33 к отр. VII СРХ). Аналогичное построение было применено рыцарями и в битве при Раквере в 1268 г. (см. отр. IX СРХ, строфы 7599—7600).
19. О новгородских культах св. Софии и св. Бориса и Глеба см. в ком. 7, 15, 20 к прил. 2Д.
20. «Даша плеща» — «отступили», «побежали» с поля боя.
21. Суболический, Соболичьский, Соболицкий, берег — северная часть западного (эстонского) побережья Теплого озера [Паклар 1951: 304—316; Караев 1966 (б): 161].
22. Ср. с потерями ливонцев, о которых пишет автор СРХ (ком. 37 к отр. VII). Думается, что хронист подразумевал лишь потери рыцарей Ордена, тогда как летописец называет примерную цифру всех потерь ливонцев. Среди захваченных в плен были, вероятно, не только орденские братья, но и вассалы епископа Дорпатского.
В поздних летописях [НIVЛ: 228, НVЛ: 219, СЛ: 314, П3Л: 81] говорится уже о 500 павших ливонских воинах. Причем, в НIVЛ сказано: «паде Немець ратьмановъ и пановъ 500», а в П3Л — «Немець и ратмановъ». И.И. Срезневский переводил слово «ратман» как «ратник», хотя и отмечал, что этим словом в русских документах уже с XIII в. называли членов магистратов ливонских городов [Срезневский, т. III: 105]. Тем самым он как бы подтверждал, что летописец назвал общие потери ливонцев. Однако слово «ратман» в рассказе о Ледовом побоище впервые появилось в списках НIVЛ конца XV в. и отражало, скорее, современные летописцу политические реалии в условиях подготовки войны с Ливонией, а не заимствование из какого-нибудь более древнего летописного текста.
23. Водь — «Водская земля» Новгородского государства, а также район с этнически родственным северо-восточным эстам населением, граничивший пор. Нарве с Эстонией. Поход туда был предпринят в 1241 г. силами Ливонского ордена (см. док. 10 и ком. 2 к прил. 2Ж). Луга — земли по р. Луге, куда ливонцы совершали набеги в 1241 г. (см. выше: ком. 5). Лотыгола — юго-восточная часть современной Латвии, к югу от древней области Адзеле, захваченная Ливонским орденом незадолго до Ледового побоища, а затем отвоеванная им вновь в 60-х гг. XIII в. [Mugureviös 1973 (а): 28—29].
Судя по тем территориям, от которых обещали «отказаться» ливонцы, в мирных переговорах, помимо послов Ливонского ордена, Дорпатского епископа и вассалов Дании, должны были участвовать представители рижского епископа и, возможно, епископа Вик-Эзельского (ср. едок. 10).
24. Речь идет о возвращении из плена детей псковских бояр (см. выше, ком. 5 к прил. 2Е) Вполне вероятно, что заложников брали и в других захваченных районах Новгородского государства. Не исключено, что в плен были взяты и некоторые воины из отряда Кербета. Тех и других должны были обменять на пленных рыцарей.
25. «Третий год после победы над королем (здесь считается после Невской битвы. — Е.Н.) ...в зимнее время» в представлении автора «Жития» должен был начаться с марта 1242 г. (ср. выше с ком. 1). К «зимнему времени» он мог отнести март и начало апреля, если еще сохранялся снежный покров.
26. То есть, чтобы ливонцы не заявляли: «Подчиним себе словенский народ» [см. перевод Ю.К. Бегунова в ЖАН: 198].
27. Ср. с ком. 23. к отр. VII СРХ. Хотя в издании 1995 г. Ю.К. Бегунов использовал слово «тиуны», в списке «Жития» из Синодального собрания ГИМ и в некоторых других вместо «тиунов» говорится о «наместниках»: «намѣстникы от Немець посажени» [см. Житие: 169]. В тексте СЛ [СЛ: 312] стоит: «тиуни их посажени», но далее, после слов, заимствованных из Синодального списка НIЛ: «и зая все пути... изъимавъ нѣмцы и чюдь», добавлено: «и намѣстникы немѣцькыя».
28. В списке Синодального собрания ГИМ и ряде списков «Жития» [Житие: 169] стоит: «Он же въскорѣ градъ Псковъ изгна и Нѣмець изсѣче, а инѣх повяза, и град свободи от бежбожных Нѣмець». В П1Л [П1Л: 13] отражен существовавший в Пскове культ св. Троицы: «град Псков избави от безбожных Немець помощью святыя Троица».
29. Грады — здесь, возможно, замки Дорпатского епископства и соседние замки Ливонского ордена, точнее — рыцари из этих замков.
30. В СЛ [СЛ: 312]: «Егда же приближишася, и почюдишася стра-жие великаго князя Александра Ярославича силѣ немецькои. Самъ же велиикы князь Александръ поклонися Святѣи Троицѣ и поиде на землю Немецьскую, хотя мьстити кровь крестияньскую». Здесь «поклонися Святѣи Троицѣ» можно рассматривать как псковское влияние и как указание на то, что Александр отправился в «Чюдскую землю» сразу из Пскова.
31. «Оплечися» — здесь: «построил полки» [см. ЖАН: 199].
32. Давид — царь Израиля, сражавшийся с врагами, нападавшими на земли его народа. При этом он не всегда встречал понимание у соотечественников [см., напр., 1 кн. Царств, 30, 1—31]. Автор «Жития» здесь мог иметь в виду периодические размолвки князя Александра с новгородцами; к подобным случаям относятся и слова «разсуди прю мою от языка велеречна», т. е. «рассуди распрю мою с народом велеречивым» [ЖАН: 199]. В списке Синодального собрания ГИМ и некоторых других вместо «велеречна» стоит «непреподобна» [Житие: 170—171].
33. О том, как Моисей помогал Иисусу Навину победить амаликитян, см. Исх., 17, 8—16.
34. Святополк — князь Святополк Ярополчич, прозванный за убийство князей Бориса и Глеба «окаянным». Ярослав — князь Киевский Ярослав Владимирович, разбивший в 1016 г. войско Святополка [ЛЛ: 130—142].
35. Не исключено, что фантастичность данного рассказа, характерная для агиографического сочинения, основывалась все же на реальном сообщении очевидца. У наблюдателя, смотревшего за боем на льду с берега, особенно если он находился на некотором расстоянии от берега, действительно могло создаться впечатление парения конницы над озером.
36. См. Иисус Навин, 6 и далее.
37. Божии ритори (божии рыцари) или слуги Божии — название рыцарей Ордена меченосцев (milites Dei), посвященного Иисусу Христу. В некоторых ливонских, а также в русских источниках это название было перенесено и на рыцарей Ливонского ордена, хотя последний был посвящен Деве Марии.
| Предыдущая страница | К оглавлению |