Историография середины 30-х — середины 50-х годов
Новый этап в развитии исторической науки в СССР начинается с середины 30-х гг. Этот период является переломным и в изучении проблемы «Русь и кочевники». Он связан прежде всего с утверждением марксистской методологии в исследованиях советских историков. Всестороннюю оценку вопросы взаимоотношений Древнерусского государства с кочевниками впервые получили в трудах Б.Д. Грекова, предложившего отказаться от традиционного упрощенного взгляда на кочевников как на чисто «внешнюю силу» по отношению к Руси.1
Не преувеличивая роли кочевников, Б.Д. Греков в то же время считал, что они имели большое значение в истории восточнославянских племен. Исследователь писал, что много кочевников осело на территории Киевского государства, часть их растворилась в массе «"русского" (славянского) народа, а наиболее сильные из этих "кочевников" сумели организовать как раз в период распада Киевского государства свое собственное (Кыпчакское) государство».2 Позднее, отмечая грабительский и опустошительный характер набегов кочевников, создание киевскими князьями оборонительной линии по Десне, Остру, Трубежу, Суле, Стугне, Б.Д. Греков подчеркивал, что «печенеги не вызывали на Руси никакой паники». Благодаря своему могуществу Русь успешно отражала набеги печенегов, а затем разгромила их. Торки были слабее печенегов, не раз выступали союзниками русских князей и переселялись на Русь. Половцы представляли большую опасность для Руси, но уже в начале XII в. русские переходят в наступление на половецкую степь, а еще позднее Киевское государство стало превращать не только остатки печенегов и торков, но и половцев в орудие своей защиты от других подобных же врагов. Русь растворяла часть кочевников в своей среде, привлекала их на свою сторону, вырабатывала формы отношений, соответствующие своему достоинству и приемлемые для кочевников. Кочевники выступали то наемниками, то федератами, часто поселялись на Руси, оседая на землю, постоянно обрусевая и втягиваясь в общую жизнь Киевского государства.3
В годы, последовавшие за Великой Октябрьской социалистической революцией, советскими историками велась работа по разысканию и публикации новых источников и критическому изучению уже известных памятников письменности. В связи с этим появилась возможность проводить исследование как проблем, изучение которых было начато в дореволюционное время, так и новых.4 Благодаря привлечению и комплексному анализу письменного, лингвистического и археологического материала были написаны труды, посвященные неизученным вопросам истории русского и других народов, входящих в состав Советского Союза. Разрабатывались проблемы внешней политики и международных отношений, в том числе и взаимоотношений Руси с печенегами, торками и половцами, с которыми приходилось сталкиваться восточнославянским племенам. Внимание исследователей привлекали также вопросы, связанные с общественным строем, бытом, культурой этих народов. Так, в 40-е годы В.В. Мавродин впервые в советской исторической литературе писал о так называемых половецких городах. Он считал обитателями Щаруканя, Валина, Чешуева и Сугрова смешанное ясо-русско-тюркское население, среди которого превалировали ясы-аланы.5 Локализацию указанных городов определили позднее Н.В. Сибилев и Б.А. Рыбаков.6
Тогда же А. Пономаревым была предпринята попытка объяснить происхождение названия одного из сильнейших кочевых объединений — половцев. Исследователь считал это слово по происхождению русским. Он полагал, что «русское "половцы" есть не что иное, как перевод имени половецкого народа кубан—куман».7
В 40-х годах получила некоторое развитие ранее проявлявшаяся тенденция к идеализации русско-половецких отношений. В.А. Гордлевский вслед за В.А. Пархоменко отрицал губительное влияние половецких набегов на русские земли. Он утверждал, что врагами Руси половцы были только в представлении церкви, когда же русские князья узнавали половцев поближе, то «верхушка общества уже могла смотреть» на них «спокойно». В.А. Гордлевский писал о «тесных» и «дружественных» отношениях между двумя народами — русским и половецким, — которые «вросли в повседневный быт». Эти народы заимствовали друг у друга слова, половцы восприняли на Руси способы обработки металла для оружия. Одновременно «шло духовное взаимодействие: легко просачивался на Русь и тюркский фольклор, его отзвуки встречались в русских летописях» и в «Слове о полку Игореве».8
Против такой идеализации русско-половецких отношений выступил А.И. Попов. Он отмечал, что хотя и имелись периоды мирных отношений между Русью и половцами, однако мир этот был «условным», поскольку не существовало единого половецкого государства и определенных, четких границ со степью. А.И. Попов подчеркивал роль непрекращавшейся даже в периоды военных столкновений торговли Руси с Крымом, Кавказом и странами Востока. Большое значение в установлении мирных отношений с половцами он придавал распространению в половецкой среде христианства. Касаясь борьбы Руси с половцами, А.И. Попов считал, что борьба эта порой принимала «достаточно ожесточенный характер». Завоевать Русское государство половцы не смогли потому, что у них не было «ничего похожего на чудовищную централизованную военно-административную машину монголо-татар времен Чингисхана или Тимура». По его мнению, особый вред Киевской Руси наносило участие половцев в междоусобной борьбе русских князей. Относительно взаимных культурных влияний А.И. Попов высказал точку зрения, что они были невелики и выражались в основном в заимствовании русскими небольшого количества половецких слов. По его предположению, «русский народ со своим земледельческим складом хозяйства не мог впитывать... несвойственные ему элементы кочевых наезднических культур».9 А.И. Попов затронул также проблемы происхождения половцев, их численности, общественного строя, истории языка.
Вопросы исторической географии Половецкой земли стали предметом многолетних исследований К.В. Кудряшова.10 В 1946 г. им была защищена докторская диссертация, в которой были определены границы Половецкой земли и изучались русско-половецкие отношения.11
Позднее была издана книга К.В. Кудряшова, посвященная этим же проблемам.12 Как отмечал Б.А. Рыбаков, работа К.В. Кудряшова «заполняет значительный пробел в нашей историографии, вносит много нового и привлекает внимание к важным вопросам истории русско-половецкой борьбы в XII в.». Вместе с тем Б.А. Рыбаков отметил и недостатки работы: отсутствие предыстории Половецкой земли и географического очерка, неточное определение центров половецких веж, обратный порядок хронологии.13
В последующие годы К.Б. Кудряшов продолжал исследования в области исторической географии Северного Причерноморья в период пребывания в степях кочевых орд и опубликовал ряд работ о походах русских князей в степи и борьбе восточных славян с кочевниками.14
К одному из сюжетов русско-половецких отношений — походу Игоря Северского 1185 г. — неоднократно обращались историки и археологи. Историографический обзор существующих мнений об этом походе сделан Б.А. Рыбаковым.15
Начиная с 40-х годов советские исследователи стали систематически привлекать к изучению истории кочевников и их взаимоотношений с восточными славянами археологический материал, который становится одним из важнейших источников.16 При обобщении накопившегося археологического материала особое внимание было обращено на отнесение тех или иных кочевнических комплексов к известным по летописям группам племен — печенегам, торкам, половцам и черным клобукам.17
Первые шаги в этом направлении были сделаны еще в дореволюционные годы, а в советское время новую попытку этнически определить кочевнический материал предприняли А.А. Спицын, Ю.В. Готье, позднее — Н.Д. Мец, С.А. Плетнева, Л.П. Зяблин, Г.А. Федоров-Давыдов.18 При классификации учитывался ряд признаков: характер надмогильного сооружения, устройство могилы, положение и ориентировка костяка, сопровождающий инвентарь.
Примечания
1. Греков Б.Д. Киевская Русь и проблема происхождения русского феодализма у М.Н. Покровского. — В кн.: Против исторической концепции М.Н. Покровского: Сб. статей. М.; Л., 1939, ч. 1, с. 112.
2. Там же; см. также: Греков Б.Д. Киевская Русь и проблема генезиса русского феодализма у М.Н. Покровского. — Историк-марксист, 1937, № 5/6, с. 73.
3. Греков Б.Д. 1) Борьба Руси за создание своего государства. М.; Л., 1942, с. 66—68; 2) Киевская Русь. М., 1949, с. 462—466.
4. Греков Б.Д. Основные итоги изучения истории СССР за 25 лет. — В кн.: Двадцать пять лет исторической науки в СССР. М.; Л., 1942, с. 89.
5. Мавродин В.В. Очерки истории Левобережной Украины (с древнейших времен до второй половины XIV в.). Л., 1940, с. 212—215.
6. Сібільов М.В. Археологічні пам'ятки на Дінці в зв'язку з походами Володимира Мономаха та Ігоря Сіверського. — Археологія, Київ, 1950, т. 4, с. 99—103; Рыбаков Б.А. Русские земли по карте Идриси 1154 года. — КСИИМК, 1952, вып. 43, с. 3—44.
7. Пономарев А. Куман—половцы. — Вести, древней истории, 1940, № 3/4 (12/13), с. 369.
8. Гордлевский В.А. Что такое «босый волк»? (К толкованию «Слова о полку Игореве»). — Изв. АН СССР. Отд-ние лит. и яз., 1947, т. 6, вып. 4, с. 317—337. — В настоящее время высказано мнение, что словосочетание «босый волк» было свойственно древнерусскому языку изначально (см.: Козырева В.А. 1) Словарные параллели к лексике «Слова о полку Игореве» в современных брянских и других народных говорах. — В кн.: Брянские говоры. Л., 1975, вып. 3, с. 56—148; 2) Словарный состав «Слова о полку Игореве» и лексика современных русских народных говоров, — ТОДРЛ, 1976, т. 31, с. 93—103).
9. Попов А.И. Кыпчаки и Русь. — Учен. зап. ЛГУ. Сер. ист. наук, 1949, вып. 14, № 112, с. 101, 104—106, 117.
10. Кудряшов К.В. 1) Историко-географические сведения о Половецкой земле по летописным известиям о походе Игоря Северского на половцев в 1185 году. — Изв. Гос. геогр. о-ва, 1937, вып. 1, с. 52—66; 2) О местоположении половецких веж в Северном Причерноморье в XII в. — ТИЭ. Нов. сер., 1947, т. 1, с. 98—112.
11. Кудряшов К.В. Северное Причерноморье в IX—XII в.: Автореф. докт. дис. — КСИВ, 1948, № 4, с. 93—96.
12. Кудряшов К.В. Половецкая степь: Очерки ист. географии. М., 1948.
13. Рыбаков В.А. Рец. на кн.: Кудряшов К.В. Половецкая степь: Очерки ист. географии. — Сов. книга, 1949, № 11, с. 32—35.
14. Кудряшов К.В. 1) Борьба русского народа с набегами кочевников причерноморских степей. — В кн.: Очерки истории СССР IX—XIII вв. М., 1953, с. 193—205; 2) О местоположении реки Калки. — ВИ, 1954, № 9, с. 118, 119; 3) Еще раз к вопросу о пути Игоря в половецкую степь. — ТОДРЛ, 1958, т. 14, с. 49—60; 4) Путь Игоря Северского. — Дон, 1958, № 6, с. 160; 5) «Слово о полку Игореве» в историко-географическом освещении. — В кн.: Слово о полку Игореве: Сб. статей. М., 1947, с. 43—94; 6) Про Игоря Северского, про землю Русскую: Ист.-геогр. очерк о походе Игоря Северского на половцев в 1185 г. М., 1959.
15. Рыбаков В.А. «Слово о полку Игореве» и его современники. М., 1971, с. 218—221.
16. Рыбаков В.А. Археологические источники русской истории. — КСИИМК, 1946, вып. 13, с. 181, 182.
17. Федоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов: Археол. памятники. М., 1966, с. 5.
18. Спицын А.А. Татарские курганы. — Изв. Тавр. о-ва ист., археол. и этногр., Симферополь, 1927, т. 1 (58), с. 149—153; Готье Ю.В. Железный век в Восточной Европе. М.; Л., 1930; Мец Н.Д. К вопросу о торках. — КСИИМК, 1948, вып. 23, с. 45—49; Плетнева С.А. 1) Печенеги, торки и половцы в южнорусских степях. — МИА, 1958, № 62, с. 151—226; 2) Половецкие погребения в урочище Каменная Балка. — В кн.: Археологические раскопки на Дону. Ростов-на-Дону, 1962, с. 133—137; 3) Кочевнический могильник близ Саркела—Белой Вежи. — МИА, 1963, № 109, с. 216—259; 4) Древности черных клобуков. М., 1973. (САИ; Е1—19); Зяблин Л.П. 1) Археологические памятники кочевников X—XIV вв. Восточной Европы: Автореф. канд. дис. М., 1952; 2) О «татарских» курганах. — СА, 1955, т. 22, с. 83—96; Федоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы...
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |