Закат государственности (вместо эпилога)
Противоборство центростремительных и центробежных сил в общественно-политической жизни Древнерусского государства продолжалось и приобретало острые формы в течение всей эпохи удельной или феодальной раздробленности. Временами факторы объединительные брали верх, и это находило выражение в достижениях системы коллективного сюзеренитета или деятельности удачных дуумвиратов, а также в успешных и сплоченных действиях против половецкой угрозы. Однако на рубеже XII и XIII вв. стало очевидным, что процессы, разъединявшие русские княжества и земли, зашли слишком далеко, и возврата к прошлому не может быть. Для этого существовали весомые, исторически объективные причины, вызванные к жизни развитием древнерусского общества, прежде всего — социально-экономическим. Само это развитие было неоднозначным.
С одной стороны, Руси времен раздробленности было присуще нарастание экономических связей между городами и землями, что создавало предпосылки складывания относительно общего для всех регионов рынка. С другой — боярство на местах, крупные и средние землевладельцы, стремились к замкнутости своих княжеств и земель, как политической, так и экономической, видя в ней способ достижения более широкой автономии, а то и независимости от государственного центра. Постепенно они в той или иной степени добивались своего. Это было одно из главных противоречий общественно-хозяйственного развития Древнерусского государства середины XII — первой трети XIII в.
Другое кардинальное противоречие крылось в непоследовательности действий и программ членов правящего дома Рюриковичей. Она объяснялась все тем же соперничеством объединительных и разъединительных сил в эволюции государственности. Князья, оседавшие на тех или иных территориях и обзаводившиеся там землями, должны были вместе с боярами-землевладельцами проводить отрубную сепаратистскую политику, ставя собственные экономические, а следовательно, и политические интересы выше государственных. Но не утихавшие феодальные свары, постоянно выливавшиеся в настоящие войны между князьями и их вассалами в государстве в целом и в его волостях, приносили им самим громадный материальный ущерб и непоправимые людские утраты. Прибавлю к этому участившиеся нападения половецких орд, подогреваемые междукняжескими «которами». Все это вынуждало глав основных княжеских кланов и отдельных сильных государей прилагать усилия к объединению своих экономических потенциалов и войск для отражения общего врага — кочевников степей Северного Причерноморья. А это, вопреки желаниям многих, если не большинства, отдельно взятых Рюриковичей, поддерживало относительное единство государства и укрепляло его центральную власть.
К тому же князья просто не могли пренебрегать общественным мнением, пусть и неполно отраженным источниками того времени, а еще больше — требованиями рыцарства и народа сплотиться и защищать страну от безжалостных половецких ханов. Князьям приходилось ходить, часто против воли (как это обычно бывало с традиционными сообщниками половецких ханов Ольговичами), в походы в степь и водить в них боевые дружины, верхушка которых состояла все из того же сепаратистски настроенного боярства, объективно отстаивая этим общность и сплоченность древнерусских земель. Не один видный и авторитетный властелин, казалось бы, с головой погрузившийся в болото сепаратизма, неоднократно и публично выступал (бывало, и вынужденный к этому) за прекращение междукняжеских свар и консолидацию Руси. Однако с каждым десятилетием подобных искренних и неискренних борцов против кочевников и за ослабление княжеских «котор» становилось все меньше. Последний этап определенной стабилизации внутриполитической жизни государства пришелся на правление в Южной Руси дуумвирата Святослава Всеволодича и Рюрика Ростиславича.
Объективно говоря, и Рюрик Ростиславич, и, в особенности, Святослав Всеволодич не принадлежали к наделенным высокими моральными достоинствами членам рода Рюриковичей. Оба неоднократно нарушали соглашения, скрепленные «крестным целованием»; подобно прочим государям, интриговали и разжигали усобицы; предавали друзей и дружили с врагами ради достижения личных целей; наконец — не брезговали наведением половцев на родную землю. Последним особенно часто грешил Святослав.
При всем этом, создав дуумвират, оба князя под давлением общественного мнения и особенно рыцарства, наверное, ощущая ответственность за судьбы Руси, сумели, пусть и не всегда последовательно, переступать через узкоклановые интересы, личные амбиции и претензии на земли других Рюриковичей и приложили немалые усилия, дабы утихомирить княжеские свары. И даже достигли определенных успехов в борьбе с кочевниками.
Особенно трудно было пойти на это Святославу Всеволодичу, давнему другу и сообщнику половецких ханов, который в прошлом неоднократно пользовался их кровавыми услугами в соперничестве с князьями-конкурентами. Эти главы сильнейших тогда княжеских кланов на Руси — черниговских Ольговичей и смоленских Ростиславичей — смогли восстановить и поддерживать равновесие политических сил на Руси, удерживать в послушании других южнорусских князей, положительно влиять на стабилизацию положения во всем Древнерусском государстве и на полтора десятилетия пресечь братоубийственную войну за Киев между князьями и их группировками.
Святослав с Рюриком провели несколько победоносных походов против половецких ханов (1183, 1185, 1190), отбросив на время орды кочевников далеко в придонские степи. Однако временная консолидация внутриполитического положения в Южной Руси не смогла серьезно укрепить Древнерусское государство в целом во всем его громадном объеме и прекратить в нем феодальные усобицы.
Смерть Святослава Всеволодича в 1194 г. нарушила шаткое равновесие в течении политической жизни Южной Руси и привела к ослаблению социально-экономических связей и политической стабильности в Древнерусском государстве. Казалось бы, Рюрик Ростиславич, ставший единовластным великим князем киевским, да еще и сохранивший за собой теперь демонстративный титул князя Русской земли, мог бы чувствовать себя уверенно и независимо, считать себя по меньшей мере равным могущественному князю владимиро-суздальскому и бороться с ним за общерусское первенство. Но этого не случилось.
Как подчеркнул М.С. Грушевский, «наследство Рюрика (унаследование киевского стола. — Н.К.) было обусловлено уже заранее между ними (дуумвирами. — Н.К.), и все считали его полноправным преемником Святослава».1 Симпатизирующий своему господину и зависимый от него киевский летописец торжественно отметил: «И обрадовася вся Руская земля о княженьи Рюрикове...».2 Прибавлю к этому, что Рюрик избавился от соправителя, с которым не ладил последние годы. Итак, ничего больше не связывало его в проведении автократической, не зависимой ни от кого больше политики на Руси...
Оказалось, что ему было неудобно самовластно править в Южной Руси. Вероятно, это лежало в значительной мере в психологической плоскости. Он успел, наверное, привыкнуть к совместной форме правления, к тому, что наиболее ответственные решения он принимал вдвоем со Святославом.
Не успели похоронить Святослава Всеволодича, как Рюрик Ростиславич послал к своему брату Давиду, князю смоленскому, сказать: «Брате! Се ве осталася старейши всех в Руськой земле, а поеди ко мне Кыеву; что будеть на Руской земле думы и о братьи своей о Володимире племени, и то все укончаеве».3 Читая эти строки, нельзя избавиться от впечатления, что Рюрик замыслил новый дуумвират, на этот раз узкосемейный — с родным братом, внутри одного лишь клана Ростиславичей. Подобно было возможно лишь во второй половине XI, но не в конце XII в. Замысел Рюрика расшатывал главную основу дуумвиратов времен раздробленности: обязательность соправления глав двух сильнейших в Южной Руси княжеских кланов. Он предусматривал устранение могущественных Ольговичей из политической жизни, а это было сделать невозможно. Поэтому попытка Рюрика была обречена на неуспех. Тем более, что Давид вскоре после этого умер (1197).
Не случайно, кажется, были резко и властно выраженные в 1195 г. Владимиро-Суздальским князем Всеволодом Юрьевичем претензии на первенство среди всех древнерусских властителей. Он мог тогда убедиться в ослаблении сплоченности южнорусских князей и упадке власти Рюрика. Как уже упоминалось, в том году Рюрик был вынужден признать перед своим зятем Романом Мстиславичем, что все князья «положили есмы на нем (Всеволоде. — Н.К.) старешиньство... во Володимере племени».4 Но Всеволод Юрьевич жил и царствовал вдали от Киева и вовсе не стремился к тому, чтобы сесть на его столе. А Рюрику становилось все труднее удерживать Киев и власть в Южной Руси в соперничестве с традиционными соперниками Ростиславичей Ольговичами и новым, наиболее опасным для него — зятем Романом Мстиславичем волынским.
В 1195 г. Рюрик был вынужден под давлением Владимиро-Суздальского князя забрать «часть» в южной Русской земле у Романа и отдать ее Всеволоду Юрьевичу. То была волость с городами Торческом, Триполем, Корсунем, Богуславом и Каневом.5 И хотя киевский князь дал вместо них Роману другую волость, тот начал с ним враждовать и даже воевать Киевскую землю.
Особенно обострилась политическая обстановка в Южной Руси на рубеже XII и XIII вв. После смерти в 1201 г. героя «Слова о полку Игореве» черниговского князя Игоря Святославича его сменил на столе младший брат Всеволод по прозвищу Чермный (красный, рыжий) и вскоре заявил претензии на киевский стол.6 Дело вновь шло к столкновению Ростиславичей и Ольговичей за Киев.
Положение осложнялось вмешательством в соревнование за первенство в Южной Руси главы нового центра феодальной концентрации — Галицко-Волынского княжества, созданного Романом Мстиславичем в 1199 г. Из второстепенного Волынского князя он мгновенно превратился во властелина сильнейшего, вероятно, тогда южнорусского княжества и просто не мог обойти вниманием киевский престол, на котором к тому же сидел его враг и тогда уже бывший тесть Рюрик (с дочерью которого Предславой Роман успел развестись около 1197 г.). Стоит отметить, что Роман вовсе не собирался менять свой галицкий стол на киевский. В его планах было иметь в Киеве своего ставленника, покорного ему во всем кого-то из второстепенных князей.
В 1200 или 1201 г.* Рюрик каким-то образом перетянул на свою сторону Ольговичей и выбрался было в поход на Галич. Однако Роман узнал об этом, вероятно, от кого-то из своих осведомителей в Киеве, и нанес опережающий удар, напав на владения Рюрика, стремительно приближаясь к Киеву. Взвесив шансы соперников, союзники Рюрика перебежали к Роману, а киевляне сами «отвориша ему... ворота Подольская в Копыреве конце», небезосновательно опасаясь штурма и разграбления своего города галичанами и волынянами. А Роман, продолжает свой рассказ Суздальская летопись, «посла на Гору (в город Ярослава. — Н.К.) к Рюрикови и ко Олговичем и води Рюрика к кресту и Олговичей, и сам к ним крест целова же, и пусти Рюрика во Вручий (Овруч, его домен. — Н.К.), а Олговичи за Днепр Чернигову. И посади Великый князь Всеволод (суздальский. — Н.К.) и Роман Инъгвара Ярославича (луцкого князя. — Н.К.) в Кыеве».7
Однако Рюрик не собирался отказываться от великокняжеского стола и вскоре после возвращения Романа Мстиславича в Галич вновь сговорился с Ольговичами, нанял половецкую орду и в 1203 г. подступил к стольному граду Руси, желая отомстить киевлянам, которые впустили в город Романа. Суздальская летопись, главный источник по истории Южной Руси первого пятилетия XIII в., с ужасом отметила: «Взят бысть Кыев Рюриком и Олговичи и всею Половецькою землею. И створися велико зло в Русстей земли, яко же зла не было от крещенья над Кыевом».8 Далее подробно рассказывается о разграблении и разрушении города русскими и половцами, во время которых больше всего пострадали церкви и монастыри, — это к вопросу о религиозности древнерусского народа и его верхушки того времени.
Вскоре Роман Мстиславич сурово воздал должное Рюрику за погром столицы Руси, схватив его летом 1204 г. и насильно постригши в монахи вместе с женой и дочерью.9 Узнав о гибели Романа в Польше в июне 1205 г., Рюрик немедленно сбросил рясу и вновь уселся на киевском столе («смета с себе чернеческые порты и седе Кыеве»).10 Но его лучшие времена отошли в прошлое, а политическая репутация была навсегда погублена варварским уничтожением Киева. Он не сумел сплотить вокруг себя сколько-нибудь сильных и авторитетных союзников и оказался один на один с могущественным кланом Ольговичей. Дальнейшая его политическая жизнь проходила в беспрерывном соперничестве за Киев с тогдашним главой Ольговичей Всеволодом Чермным.
Из северорусских летописей, главным образом из Суздальской, известно, что в августе 1206 г. Всеволод отнял Киев у Рюрика. Но уже в сентябре того года Рюрик вернул себе киевский стол и с перерывом на несколько летних месяцев 1207 г. досидел на главном столе Руси до 1210 г. Все это время Ольговичи досаждали ему, покушаясь на Киев. Поэтому уже старый и теряющий силы и энергию Рюрик пошел с ними на компромиссное соглашение. Северорусский летописец под 1210 г. беспристрастно отметил: «Того же лета седе Всеволод (Чермный. — Н.К.) пакы Кыеве, а Рюрик Чернигове».11 Этот удивительный обмен столами, совсем не свойственный Ольговичам, зубами державшимся за Чернигов (поэтому некоторые историки сомневаются в достоверности этого свидетельства Суздальского свода), на два десятилетия приглушил соперничество за главный стол государства между Ростиславичами и Ольговичами.
Свою длительную политическую карьеру, как и саму свою жизнь, Рюрик Ростиславич завершил, так и не увидев больше «золотого киевского стола». Не раз цитированный мною суздальский летописец под 1216 г. знаменательно записал: «Преставися Рюрик Ростиславич князь кыевсьскыи (!), княжа Чернигове».12 Выходит, в древнерусском мире его до конца дней считали все же киевским князем. А тремя годами раньше мир покинул его главный соперник в поединке за Киев Всеволод Чермный.13
После смерти этих незаурядных деятелей Южной Руси их заменили на главных ее столах более бледные политические фигуры. В Чернигове сел Рюриков сын, слабохарактерный Владимир. А в Киеве еще в 1212 г. усилиями Мстислава Мстиславича Удатного был посажен невыразительный член клана Ростиславичей, его двоюродный брат Мстислав Романович, который бесславно погиб в 1223 г. во время битвы с монголами на Калке. Раздробление Южной Руси, как и всего Древнерусского государства, в начале XIII в. еще более усилилось. II дело состояло не только и не столько в том, что государству первой трети XIII в. недоставало ярких княжеских личностей, выдающихся государственных деятелей и полководцев (как считает Дж. Феннел14 и некоторые другие историки прошлого и современности). Ведь даже наиболее выдающемуся государственному деятелю, политику и военачальнику Древней Руси XIII в. Даниилу Галицкому оказалось не под силу не то что сплотить Русь, пусть даже только Южную, но и уберечь от распада восстановленное и, казалось, крепко сколоченное им на долгие годы Галицко-Волынское великое княжество. Не успел умереть Даниил Романович (1264), как его могущественное и консолидированное государство было немедленно разодрано на куски-уделы братом Василько, сыновьями и племянником.
Дело было совсем в другом. Процессы и явления раздробленности на Руси приобрели необратимый характер. Центробежные силы окончательно победили центростремительные. Слишком далеко зашла феодализация страны и рожденный ею местный сепаратизм и боярский эгоизм, чтобы можно было вернуть времена Ярослава Мудрого или хотя бы его внука Владимира Мономаха.
Кто знает, когда бы восстановилось единство социально-политической и экономической жизни Древнерусского государства (как это происходило после эпохи раздробленности в большинстве европейских стран), да и пришло бы оно вообще, если бы Русь не попала под смертельный удар «тьмочисленной» монголо-татарской конницы в 1237—1241 гг.?! Но исторический процесс не знает альтернатив. Нашествие монголо-татарских орд Русское государство встретило разобщенным и погрязшим в междукняжеских «которах», в борьбе эгоистических интересов княжеских кланов и отдельных государей. Этим страна облегчила собственную гибель. То был пик упадка государственности. Руси не было суждено ни перебороть, ни просто пережить его.
Примечания
*. В Галицко-Волынской летописи этот эпизод не отражен, а обычно точный в хронологии Суздальский свод дает здесь ошибочную дату: 1202 г. (ПСРЛ. Т. I. Вып. 2. Стлб. 417).
1. Грушевський М. Історія України—Руси. Т. 2. Львів, 1905. С. 216.
2. Летопись по Ипатскому списку. С. 458.
3. Летопись по Ипатскому списку. СПб., 1871. С. 458.
4. Летопись по Ипатскому списку. С. 461.
5. Там же. С. 459.
6. Грушевський М. Указ. соч. Т. 2. С. 223.
7. ПСРЛ. Т. I. Вып. 2. Стлб. 417—418.
8. ПСРЛ. Т. I. Вып. 2. Стлб. 418.
9. Там же. Стлб. 420.
10. Там же. Стлб. 426.
11. ПСРЛ. Т. I. Вып. 2. Стлб. 427—429, 433.
12. Там же. Стлб. 438.
13. ПСРЛ. Т. I. Вып. 2. Стлб. 436.
14. Феннел Дж. Кризис средневековой Руси. 1200—1301. М., 1989. С. 208 и др.
| Предыдущая страница | К оглавлению |