1. Влияние идеи Русской земли на общественную мысль и эволюцию государственности
Слова «Русская земля» или просто «Русь» принадлежат к числу особенно часто повторяемых в летописях и других памятниках древнерусского времени. Они выносились даже в заглавия выдающихся литературных произведений — вспомним начало древнейшего из сохраненных временем летописного свода: «Се повести времяньных лет, откуда есть пошла Руская земля... И откуду Руская земля стала есть».1 Это никак нельзя считать случайностью или литературным клише, которыми так богаты памятники мировой письменности средневековья.
Ведь названное понятие действительно пронизывало всю жизнь древнерусского общества, прежде всего государственную и идейную, имея при этом несколько значений. Люди XI—XIII вв. понимали понятие «Русская земля» («Русь») в четырех основных смыслах: 1) этническом — народ, племя, род и пр.; 2) социальном — сословие или общественная прослойка; 3) географическом — территория, земля или совокупность земель восточных славян; 4) политическом — Русская земля как государство. В этом нетрудно убедиться, читая летописи древнерусского времени, начиная «Повестью временных лет» начала XII в. и кончая Галицко-Волынской и Суздальской, составленными в конце XIII, а то и в начале XIV в. В моем исследовании жизни идеи Русской земли в древнерусском обществе главное внимание будет уделено ее государственно-территориальному значению.
Предысторию понятий «Русская земля» и «Русь» «Повесть временных лет» начинает со времен Великого переселения народов. «К этой эпохе восходит историческая память всех народов, принявших участие в Великом переселении, здесь "точка" отсчета авторов раннеисторических описаний»,2 географических и исторических. Наша «Повесть» не была исключением из этой древней традиции.
Посвященная понятию «Русская земля» научная и псевдонаучная литература насчитывает более двухсот лет и представляется необозримой. Даже поверхностный ее обзор мог бы составить книгу объемом в 10—12 листов. Поэтому замечу лишь, что более всего споров велось вокруг самого происхождения термина «Русь» между так называемыми норманистами и антинорманистами. В последнее время намного более спокойные, чем раньше, сугубо научные дискуссии без примесей «квасного» патриотизма ведутся главным образом вокруг самой этимологии этого слова.
Одни лингвисты и историки рассматривают его как измененное скандинавское, другие — как южнорусское, приднепровское слово. Последние упорно не желают принимать во внимание однозначные свидетельства «Повести временных лет» и других летописей о том, что Русь была заморским «варяжским» (норманнским) народом, князья которого были призваны княжить в Новгороде или Ладоге, Белоозере, Изборске — северных городах восточных славян.
Согласно последним объективно научным историко-лингвистическим исследованиям, которые ведутся параллельно у нас и за рубежом, само слово «Русь» имеет скандинавское, точнее финское, происхождение (ruotsi). Вначале в восточнославянском обществе им называли тех скандинавских наемников, которые составляли основную массу княжеских дружинников. Постепенно дружины варяжских князей из рода Рюрика на Руси пополнялись славянами, превращаясь в полиэтнические социумы. В соответствии с этим понятие «Русь» распространялось сначала на всех дружинников, в том числе и славянского происхождения, а далее, утеряв социальное содержание (обозначение княжеской дружины), приобрело содержание этнокультурное. Прежде всего название «Русь» («Русская земля») охватило племенное княжение полян, господствовавшее в протогосударственном образовании в Среднем Подненровье, а далее и всех восточных славян.3
И все же не удастся избежать пусть даже лапидарного и отрывочного историографического обзора, дабы показать, что и в авторитетной научной литературе не существует единства или даже близости мнений относительно всех значений терминов «Русская земля» или «Русь», тем более о его вкладе в создание государственности. Понятно, вкладе опосредствованном, но достаточно ощутимом.
Издавна тезис, в соответствии с которым понятия «Русь» и «Русская земля» имеют и этнический и государственно-территориальный смысл, признавался практически всеми исследователями. Однако до сей поры ученые расходятся во мнениях относительно ареала распространения в разные времена этих терминов на восточнославянских землях, их смыслового и идейного содержания в тот или иной исторический период, что объясняется в значительной мере сложностью и вполне понятной индивидуальностью интерпретаций разными учеными соответствующих свидетельств древнерусских письменных памятников.
Известный историк и источниковед XIX в. М.П. Погодин, опираясь на свидетельства «Повести временных лет» и Киевской летописи XII в., пришел к убеждению, что понятие «Русская земля» толковалось в ту эпоху очень широко, охватывая все без исключения восточнославянские земли. Он полагал, что понятие о единстве и целостности страны родилось на Руси раньше, чем на Западе.4
В противовес М.П. Погодину уже не раз упомянутый выше В.О. Ключевский считал, что Русской землей в XIII—XIII вв. называлась преимущественно Полянская земля в границах XI в., а также вся территория вдоль правого берега Днепра на юг от Киева. При этом историк исходил почти исключительно из свидетельств Киевской летописи XII в. Факты расширенного (на все восточнославянские земли) толкования в летописях топонима и этникона «Русская земля» ученый сводил лишь к общественно-политическим причинам. Потому что так, по его мнению, называлась территория, «которой владела Русь (здесь в значении: Киевское княжество. — Н.К.) с киевским князем во главе».5 Это значение термин приобрел уже в XI—XII вв. Из этих слов ученого объективно следует, что Русскую землю отождествляли с общей для всех восточных славян державой.
Весьма авторитетный в прошлом историк древнерусского права В.И. Сергеевич (впрочем, его труды сохраняют свое значение и в наше время) рассматривал понятие «Русская земля» очень узко, доказывая, что так извечно называли лишь бывшие земли полян, а это почти исключительно Киевская земля с Киевом. Даже Черниговская волость, по его мнению, не составляла части Русской земли.6 Ученому было известно и широкое толкование летописцами этого топонима, но он объяснял его, подобно В.О. Ключевскому, преимущественно политическим фактором: киевские князья ставили под свою власть все новые и новые земли и распространяли на них такое название. Однако этому, по его мнению, второстепенному, т. е. расширенному толкованию понятия «Русская земля» В.И. Сергеевич не придавал особенного значения.7 Область полян считали Русской землей и некоторые другие исследователи.8
Следует признать, что контексты летописей и других памятников древнерусской письменности дают основания и для узкого и для широкого понимания термина «Русская земля». Однако мне кажется, что не все исследователи внимательно вчитывались в упоминания летописцев о Русской земле, к тому же часто использовали их анахронистически, не делая разницы между записями источников, которые касались как IX—X, так и XII—XIII вв. А это не позволяло им увидеть динамику развития во времени этого понятия.
Несовершенство методики дореволюционной текстологии и летописеведения в целом оставляли простор для тенденциозных толкований и даже политических инсинуаций понятия «Русская земля». Крупнейший украинский дореволюционный историк М.С. Грушевский солидаризовался с В.О. Ключевским и В.И. Сергеевичем в той части их концепции, где утверждалось преобладание узкого понимания этого термина, но игнорировал многочисленные свидетельства летописей о широком понимании на Руси словосочетания «Русская земля», потому что это было выгодно для его стремления отождествить Киевскую Русь с Украиной, и только с Украиной.
На первой странице первого тома его «Истории Украины—Руси» можно прочесть буквально следующее: «Его (украинского народа. — Н.К.) старое, историческое имя: Русь, русин русский... было присвоено* великорусским народом»9 — выходит, что название «Русская земля» никогда не имело отношения к этническим территориям будущего русского народа!
Ниже читатель убедится в тенденциозности и несоответствии свидетельствам источников приведенного утверждения М.С. Грушевского. Этот историк прекрасно знал летопись, поэтому его слова относительно исключительной принадлежности термина «Русская земля» Киевщине или, по крайней мере, Поднепровью, никак нельзя объяснить его неосведомленностью в источниках или профессиональной слабостью...
Вообще же подробное научное исследование понятия «Русская земля» началось лишь после Великой Отечественной войны. Выдающийся источниковед А.Н. Насонов на основе изучения основных летописных изводов и списков XII—XV вв. пришел к выводу, что этот термин, который вначале применяли в основном к Южной Руси, с XII в. распространился на все земли восточных славян. Но, подчеркнул он, всегда это понятие имело государственное и этническое значение.10 Б.А. Рыбаков четко сформулировал свое видение названия «Русская земля». Он справедливо заметил, что в эти слова средневековые авторы вкладывали два разных понятия: во-первых, так называли часть лесостепи на юге Руси от Киева до Курска, во-вторых, так постепенно стали именовать все восточнославянские земли, территорию древнерусской народности от причерноморских степей до Ледовитого океана.
Оба толкования территориальных рубежей Русской земли, подчеркивал Б.А. Рыбаков, обусловлены исторически. Более древним следует считать взгляд на Русь как на приднепровские земли. Он возник еще в VI—VII вв. и дожил до века IX. В течение X—XII вв. понятие «Русская земля» начало расширяться, отражая изменения, происходившие в Киевском государстве, в частности процесс складывания древнерусской народности, и стало отражать народные представления о всех без исключения землях восточных славян независимо от их удельной разобщенности.11
Эту мысль поддержал крупнейший археолог П.Н. Третьяков. По его мнению, многочисленные свидетельства летописей доказывают, что вплоть до XII—XIII вв. ни Новгородские, ни Смоленские, ни Ростово-Суздальские, ни Галицко-Волынские земли Русью не назывались. В представлении русских людей IX—XI вв. Русью была лишь одна Киевская земля.12 Далее я постараюсь показать, что П.Н. Третьяков ошибался.
В то же время исследователи летописания, среди них и многие названные выше, не могли не заметить, что однозначная схема постепенного расширения содержания понятия «Русская земля» в течение X—XII или XII—XIII вв. не соответствует многим летописным контекстам. Так, в статье 1953 г. Б.А. Рыбаков мимоходом обмолвился, что в Киевской летописи 90-х гг. XII в. г. Овруч противопоставляется Руси, но лишь потому, что был доменом князя южной Русской земли Рюрика Ростиславичах.13 Но при этом ученый не объяснил, почему в этом же источнике летописцы XII в. временами не включали в южную Русскую землю ее основополагающие города: Чернигов и Переяславль.
В подробно аргументированном труде по этногенезу восточных славян Л.В. Черепнин проследил процесс формирования древнерусской народности и государственности, определил время ее существования и начало разделения на российскую, украинскую и белорусскую. Много внимания историк уделил закономерностям и особенностям употребления в источниках понятия «Русская земля». Констатируя широкие рамки его применения в XI — первой половине XIII в. — наряду с традиционным приложением к Среднему Поднепровью, — он вместе с тем отметил, что с середины XII в. в источниках наблюдается тенденция нового суживания содержания этого государственного и этнокультурного названия. Это было очень важным наблюдением. Приведя ряд примеров из летописей, Л.В. Черепнин пришел к выводу, что выражение «Русская земля», ранее употреблявшееся в источниках как в узком, так и в широком смысле, во времена раздробленности все чаще означало южную Русскую землю, и объяснил этот исторический феномен расчленением территории древнерусской народности, начавшимся в конце XI в. и продолжавшимся в течение всего XII в. Оно было проявлением нарастания процессов феодальной раздробленности. Подобное объяснение представляется в основном верным, но слишком общим.
Этот историк считает, что «процесс образования отдельных самостоятельных княжеств был связан с окончательным изживанием племенного деления. Со страниц летописи постепенно исчезают названия старых "племен"».14 Все чаще летописи упоминают о землях: Муромской, Ростовской, Полоцкой, Новгородской, Черниговской, Галицкой и др.
Позднее явление суживания смысла понятия «Русская земля» в XII в. рассмотрел Б.А. Рыбаков. Он заметил, что в древнерусских источниках XII в. можно обнаружить множество примеров воскресения старого, архаического понимания Руси как южной области. Ученый считает одной из причин подобного явления естественное стремление всех новых княжеств, недавно отделившихся от Киевского государственного центра, подчеркнуть новизну своего политического статуса, утвердить свою независимость от Киева, т. е. отгородиться от Руси Киевской (Южной), терминологически урезав значение понятия «Русская земля».15
В отличие от Л.В. Черепнина, писавшего, что в эпоху удельной раздробленности старое племенное деление было преодолено, Б.А. Рыбаков доказывал, что Древнерусское государство распалось на полтора десятка самостоятельных княжеств, подобных полутора десяткам древних племенных союзов. Стольные города крупнейших княжеств были ранее центрами союзов племен: Киев у полян, Смоленск — у кривичей, Полоцк — у полочан и пр.16 Эта мысль кажется мне искусственной и не соответствует историческим реалиям эпохи раздробленности.
Историк называет еще одну причину суживания смысла понятия «Русская земля»: все сильнейшие русские князья, потомки Владимира Святославича, хотя и имели в XII в. собственные земли, все же продолжали считать своей общей династической собственностью древнее ядро государства — Южную Русскую землю. И каждый стремился получить свою долю в общем наследстве прапрадедов. Отсюда проистекало и желание противопоставить свои княжества Руси Южной.17 С определенными коррективами с этой мыслью можно согласиться.
Во второй половине 70 — начале 90-х гг. нашего столетия продолжались исследования смысла и эволюции в общественной мысли страны понятия «Русская земля». В моей давней статье прослежена динамика развития этого термина и определен хронологический порог: 40-е гг. XII в., когда он суживался до рамок Киевской земли, — даже те восточнославянские земли, которые извечно (и это подтверждалось летописями) входили в нее: Черниговская и Переяславская, остались за пределами этой новой Русской земли.18
Заметно влияние авторитетных предшественников на статьи А.И. Рогова и Б.Н. Флоря,19 вносящие, на мой взгляд, мало нового в толкование проблемы Русской земли в древнерусских источниках, на государствообразующие процессы на Руси. Оригинальной представляется статья В.А. Кучкина, в которой он чуть ли не с математической точностью вычислил по летописи города и села, входившие в южную Русскую землю. Ученому оказалось достаточно одного-единственного (часто неопределенного) летописного упоминания о том или ином поселении как русском, чтобы включить его в Русскую землю. Подобный формальный, скорее формалистический, метод исследования позволил В.П. Кучкину отказаться от традиционного и доказанного всем громадным комплексом свидетельств источников взгляда на Русскую землю Юга как на объединение Киевской, Черниговской и Переяславской земель.
В.А. Кучкин пришел к удивительному и, на мой взгляд, ошибочному выводу, будто бы давняя Русская земля «простиралась не в меридиональном, а в широтном направлении. Ее большая часть, располагавшаяся в правобережье Днепра, занимала главным образом водораздел, отделявший бассейны Припяти и Западного Буга от бассейном Южного Буга и Днестра. На западе Русская земля достигала верховьев Горыни и Западного Буга».20 Знатока летописей и исторической географии Древней Руси В.А. Кучкина почему-то не смутило то обстоятельство, что очерченный им регион, в частности верховья Горыни и Западного Буга, начал заселяться и обрастать городами в основном в XII в., тогда как южная Русская земля была образованием, существовавшим по крайней мере в VIII—IX вв.
Удачно и остроумно полемизируя с В.А. Кучкиным, молодая исследовательница И.В. Ведюшкина разумно предложила прежде всего отказаться от попыток определить точные границы южной Русской земли.21 Она справедливо подчеркнула условность, с одной стороны, и географическую неконкретность — с другой, самого понятия «Русская земля». Поэтому, считает она, не стоит увлекаться статистическими выкладками на предмет того, какие города и села входили в южную Русскую землю, а какие — нет. И.В. Ведюшкина предметно и убедительно анализирует факты использования в памятниках письменности XI—XIII вв. и узкого и широкого смысла названия «Русская земля». Для этого она привлекает новые источники, свидетельства эпиграфики и сфрагистики,22 что делает ее работу особенно ценной.
Из конспективно изложенных мнений предшественников в изучении проблемы складывается впечатление о колебаниях и расхождениях в понимании летописцами понятия «Русская земля» в различные хронологические периоды. Вначале, в IX—XI вв., его смысл был весьма узким: под Русской землей понимали только Южную Русь, да и то без Погорины, Галичины и Волыни. Затем это понятие стало распространяться на все восточнославянские земли (по наблюдениям ученых, в конце XI или в начале XII в.), но вскоре после этого его значение сузилось до очертаний старой Русской земли, т. е. Киевщины, Чернигово-Северщины и Переяславщины. На самом деле мнения ученых по этой теме не были столь единодушными. Но все названные выше историки придерживались подобного понимания территориально-хронологического развития термина «Русская земля». Например, такой авторитет, как Л.В. Черепнин, считал, что с самого начала это понятие имело общерусское значение.
Прежде чем рассмотреть динамику расширения и суживания понятия Русской земли и попытаться объяснить причины этого явления, стоит показать, что оно всегда употреблялось древнерусскими книжниками в двух смыслах: широком и узком. Начну с древнейших летописных текстов.
В этногеографическом введении к «Повести временных лет» после рассказа о Полянских князьях Кие, Щеке и Хориве, сидевших в своем граде Киеве, говорится: «И по сих братьи держати почаша род их княженье в Полях (Троицкий список "Повести" дает более точное чтение: "в Полянех". — Н.К.), в Деревлях (в Троицком: "в Деревлянех". — Н.К.) свое, а Дреговичи свое, а Словени свое в Новегороде, а другое на Полоте, иже Полочане. От них же Кривичи, иже седять на верх Волги, и на верх Двины, и на верх Днепра, их же град есть Смоленьск; ту де бо седять Кривичи... Се бе токмо Словенеск Язык в Руси: Поляне, Деревляне, Ноугородьци, Полочане, Дреговичи, Север, Бужане, зане седоша по Бугу, послеже же Велыняне».23
В приведенном отрывке «Повести временных лет» восточнославянские племена-княжения выступают уж как своеобразная конфедерация этих протогосударственных образований, объединенных славянским языком.**
Среди других славянских «племен» — в действительности племенных княжений — в «Повести» названы также радимичи, сидящие на Соже, и вятичи, обитающие на Оке, а «Улучи и Тиверьци седяху по Днестру... оли до моря, и суть град и их и до сего дне».24 Таким образом, составитель «Повести временных лет» перечисляет 13 восточнославянских племенных княжений, занимавших всю этническую территорию древнерусской народности во времена ее расселения и формирования (VI—IX вв.). Перед нами — Русская земля в самом широком понимании. А вот под 898 г. летописец вновь возвращается к этому вопросу и замечает: «А Словеньскый язык и Рускый одно есть... Аще и поляне звахуся, но Словеньская речь бе. Полями (полянами. — Н.К.) же прозвани быша, зане в поли седяху, а язык Словенски един».25
Следовательно, летописец считал, что все восточные славяне принадлежали к одному народу («языку») и разговаривали на общем языке, который он отождествлял с русским — древнерусским. Отсюда нетрудно сделать вывод, что автору «Повести временных лет» свойственно широкое понимание терминов «Русская земля» или «Русь». Он применял его ко всем без исключения восточнославянским племенам VIII—X вв. и, возможно, даже к их предшественникам VI—VII вв. Попутно замечу, что тенденциозное утверждение некоторых национально озабоченных украинских историков о том, будто бы Русью называли одних лишь полян, опровергается только что приведенными словами летописи: «Аще и Поляне звахуся, но Словеньская речь бе». Отсюда следует, что поляне принадлежали к единой для всех восточных славян древнерусской языковой общности, следовательно, и народности.
Но уже в первых датированных записях «Повести временных лет» встречаем и узкое понимание Руси как лишь Киевской земли. Под 866 г. летописец рассказывает о походе Аскольда и Дира из Киева на греков, называя князей и их войско Русью («яко Русь на Царьгород идеть», «безбожных Руси корабля смяте»).26 Как известно, Киевское княжество времен Аскольда вряд ли превышало по площади Киевскую землю. Впрочем, из этих слов не следует делать поспешного вывода, будто бы с 60-х гг. IX в. узкое понятие «Русь» сменяет первичное широкое. Ведь когда в 882 г. Олег убил Аскольда и Дира, сев князем в Киеве, он сразу же заявил: «Се буде мати градом Русьским».27 Очевидно, в первом случае термин «Русь» использован летописцем в отношении Руси сугубо Киевской, тогда как во втором случае — в широком понимании этого слова как сборного наименования всех восточных славян (русов).
Под 907 г. «Повесть» вновь широко толкует название «Русь». Об этом свидетельствует текст первоначального соглашения Олега с побежденными греками, в котором говорится: «Даяти уклады на Рускыа грады: первое на Киев, таже на Чернигов, на Переаславль, на Полтеск, на Ростов, на Любечь и на прочаа городы».28 Из значительных древнерусских городов начала X в. в процитированном тексте не назван лишь Новгород (вернее, Городище, которое предшествовало тогда еще не возникшему Новгороду). Однако нет сомнений в том, что главный город ильменских словен и в X в. считали русским. Когда в 977 г. сыновья Святослава Игоревича Ярополк, Олег и Владимир соперничали за старейшинство на Руси, летописец заметил: «А Ярополк посадники своя посади в Новегороде, и бе володея един в Руси».29
Одновременно в X в. в восточнославянском обществе наблюдается и ограниченное толкование термина «Русская земля» — в значении Южная. Под 980 г. летописец рассказывает об основании князем Владимиром своеобразного пантеона языческих божеств в Киеве, на холме, рядом с его теремом, и принесения им человеческих жертв. Заканчивая повествование, книжник записал: «И осквернися кровьми земля Руска и холмо-т».30 По моим наблюдениям, в X в. широкое понимание слов «Русская земля» несколько преобладало над узким.
Трудно определить какие-либо хронологические закономерности в использовании летописцами для XI в. узкого или широкого понимания термина «Русская земля». Они попадаются в текстах рядом как в начале, так и в конце этого столетия. Например, под 1015 г. в «Повести временных лет» вначале речь идет о том, как киевский князь Владимир Святославич, узнав, что «Печенегом идущем на Русь, посла противу им Бориса»,31 своего сына, — здесь под Русью понимается южная Русская земля, на рубежи которой со степью и напали кочевники. Но буквально через несколько предложений в этом источнике читаем: «Дивно же есть се, колико добра створил (Владимир. — Н.К.) Русьстей земли, крестив ю»,32 — в этом случае название «Русская земля» употреблено в самом широком значении: относительно всех восточных славян.
Подобное явление наблюдаем и в записях «Повести», относящихся к концу XI в. Под 1094 г. в источнике говорится: «Половци же начата воевати около Чернигова, Олгови (Святославичу. — Н.К.) не възбраняюще, бе бо сам повеле им воевати. Се уже третьее наведе поганыя на землю Русьскую...».33 В приведенном контексте Русская земля отождествляется с Черниговской, т. е. частью южной Русской земли. Но вскоре после этого, рассказывая о знаменитом Любечском съезде князей 1097 г., летописец отметил, что князья говорили между собой: «Почто губим Русьскую землю, сами на ся котору деюще?» и постановили, чтобы каждый из них княжил в волости, полученной либо в наследство от отца, либо пожалованной великим князем киевским. В данном случае Русская земля широко понимается книжником: наряду с Киевщиной, Переяславщиной и Черниговщиной, в нее включены Волынь с г. Владимиром и будущая Галичина с городами Перемышлем и Теребовлем.34
В контекстах «Повести временных лет» XI в. и близких к ним записях Новгородской первой летописи младшего извода за то же время с упоминаниями о Русской земле можно отметить две тенденции. Первая состоит в том, что летописец употребляет это понятие в узком смысле тогда, когда речь идет о военных действиях в Подненровье. Этим он, вероятно, стремился воссоздать картину конкретной боевой обстановки. В 1018 г. польский князь Болеслав вместе с зятем Святополком Ярополчичем начал войну против Ярослава Мудрого. Книжник повествует о том, что «Ярослав же совокупив Русь, и Варягы, и Словене, поиде противу Болеславу и Святополку».35 В этом тексте жители Южной Руси киевляне четко отделены от словен-новгородцев. Когда же автор «Повести» ограничивался общим и кратким упоминанием о военных действиях, он мог воспользоваться этниконом «Русь» в самом широком значении. Под 1019 г. он лапидарно заметил, что между Ярославом и Святополком «бысть сеча зла, яка же не была в Руси».36
Толкование понятия Русская земля как Южной Руси в изменчивых рубежах Киевской, Черниговской и Переяславской земель присуще также записям летописей XI в., в которых речь идет о вторжениях половцев и торков. Это нетрудно понять, поскольку кочевники совершали набеги почти исключительно на Переяславщину и южную Киевщину, проникая временами и в Черниговскую землю. Под 1061 г. летописец упоминает: «Придоша Половци первое на Русьскую землю воевать».37 Тождественные записи см. под 1068 г.38 Из многочисленных сведений этого источника приведу особенно характерное под 1080 г.: «Заратишася Торци Переяславьстии на Русь. Всеволод (Ярославич, великий князь киевский. — Н.К.) же посла на ня сына своего Володимера. Володимер же шед, победи Търкы».39 В этом контексте «Повести» Русская земля рассматривается как Переяславщина, на южных рубежах которой кочевали торки, и южная Киевщина.
Другая тенденция составителей «Повести временных лет» за XI в. в использовании термина «Русская земля» состоит в постепенной конкретизации и стабилизации его узкого значения. Под 1026 г. источник поместил характерную для этой тенденции запись: Ярослав Владимирович «створи мир с братом своим Мьстиславом (тогда черниговским князем. — Н.К.) у Городця. И раздел иста по Днепрь Русьскую землю: Ярослав прия сю сторону, а Мьстислав ону».40 Таким образом, Ярославу досталось Правобережье Днепра с Киевом, а Мстиславу — Левобережье с Черниговом.
К концу XI в. в летописи окончательно утверждается и упрочивается узкое понимание понятия «Русская земля», охватывавшее Киевщину, Черниговщину И Переяславщину. В 1096 г., свидетельствует летописец, «Святополк (Изяславич киевский. — Н.К.) и Володимер (Мономах переяславский. — Н.К.) посласта к Олгови (в Чернигов. — Н.К.) глаголюща сице: "Поиди Кыеву, да поряд положим о Русьстей земли"».41 В таком же значении термин «Русская земля» выступает в статьях «Повести» за 1078, 1093 и 1094 гг.42
Но одновременно книжники XI в. продолжают пользоваться и понятием «Русская земля» в широком, общегосударственном значении. Так, после смерти своего брата Мстислава в 1036 г. Ярослав Мудрый «перея власть (волость. — Н.К.) его всю», посадил сына Владимира в Новгороде Великом «и бысть самовластець Русьстей земли».43 А под 1071 г. в «Повести временных лет» пересказывается пророчество какого-то волхва, говорившего: «Яко стати Гречьскы земли (на Руской***), а Русьскей на Гречьской, и прочим землям изменитися».44 В обоих случаях речь идет о средневековых государствах Византии и Киевской Руси. Новгородская первая летопись младшего извода под 1060 г. ставит знак равенства между псковичами, новгородцами и Русью,45 следовательно, включает в Русскую землю северную часть государства. В этом контексте речь также идет о государственной территории Руси.
Существуют и другие случаи употребления летописцами XI в. упомянутого термина в самом широком понимании. Однако, согласно моим наблюдениям, название «Русская земля» в памятниках письменности того времени все же чаще выступает в его узком значении: Киевщина, Черниговщина, Переяславщина.
Начало XII в. не внесло принципиальных изменений в понимание летописцами словосочетания «Русская земля». Разве что все чаще оно употребляется ими в узком значении — применительно к южнорусским, но без Галицкой и Волынской, землям. В 1103 г. киевский князь Святополк Изяславич и переяславский — Владимир Мономах съехались на снем, чтобы обсудить план похода на половецких ханов. Когда Святополк согласился с предложением Владимира пойти вместе на кочевников, последний молвил: «То ти, брате, велико добро створити земле Русскей». По их призыву собрались черниговские и несколько других южнорусских князей. «Половци же слышавше, яко идеть Русь, собрашася бес числа и начата думати».46
Важно отметить, что в Киевской летописи времен княжения в Киеве Владимира Всеволодича Мономаха и его сына Мстислава (1113—1132) встречаем лишь узкое значение термина «Русская земля».47 Напомню читателю, что и Владимир и Мстислав были последними киевскими князьями, сумевшими сохранить под своей рукой все древнерусские земли. По моему мнению, узкое толкование киевским летописцем первой трети XII в. понятия Русской земли отвечало ее тогдашнему политическому статусу.
Ведь Владимир Всеволодич Мономах объединил под властью Киева Древнерусское государство, обнаружившее тенденции к разделению на отдельные княжества после смерти Ярослава Мудрого. Киевский летописец правомерно рассматривает южную Русскую землю первой трети XII в. в качестве средоточия политической, общественной и культурной жизни восточных славян того времени, поэтому сосредоточивает свое внимание на ней.
Рискну высказать предположение, что в глазах книжников эта южная Русская земля (в узком понимании термина) олицетворяла Древнерусское государство. Вместе с тем следует принять во внимание тот не всегда учитываемый историками факт, что Киевской летописи XII в. вообще были присущи, в сравнении с «Повестью временных лет», определенные географическая узость и ограниченность. Киевский книжник описывает в те годы, главным образом, события, происходившие в Южной Руси.
Зато с 40-х гг. XII в. резко изменилось понимание и использование летописцами понятия Русской земли. При внимательной проверке контекстов источников выяснилось, что распространенный в историографии тезис, согласно которому топоним и этникон «Русская земля» в IX—XI вв. применялся лишь к южнорусским землям, а в XII в. распространился на все восточнославянские территории, нуждается в коррективах. Во-первых, как было показано выше, с самого начала появления в летописях упомянутого понятия в него вкладывали самое широкое значение.**** Во-вторых, с середины XII в. летописцы конкретизируют широкое понимание названия «Русская земля», чего раньше в источниках практически не наблюдалось.
Для IX — первой трети XII в. летописи обычно не раскрывают, какие именно княжества, города и земли (за исключением разве что южнорусских) они так называют. Если под 1134 г. Новгородская первая летопись старшего извода заканчивает рассказ об усобицах между новгородскими, суздальскими и киевскими князьями общей сентенцией: «И раздьрася вся земля Русьская»,48 то уже под 1170 г. этот же источник подробно перечисляет представителей северных и западных земель Руси, которых оно объединило под наименованием Русской земли: «В то же лето, на зиму, придоша под Новъгород суждальци с Андреевицемь, Роман и Мьстислав с Смолняны и с торопьцяны, муромьци и рязаньци с двома князьма, полоцьскый князь с полоцяны, и вся земля просто Русьская».49 В этих словах выразительно ощущается стремление книжника подчеркнуть принадлежность выходцев из всех тех земель к Русской земле — общей для всех них державы. Отмеченная тенденция проступает и в других древних и авторитетных летописных изводах: Ипатьевском, Лаврентьевском, Московском конца XV в.
Под 1155 г. киевский летописец так рассказал о походе сына Мономаха Юрия Долгорукого из Владимиро-Суздальского княжества на юг: «Той же зиме пошел бе Дюрги в Русь, слышав смерть Изяславлю (киевского князя Изяслава Мстиславича. — Н.К.), и бысть противу Смоленьску, и бысть ему весть...».50 Итак, в южнорусском источнике Смоленск назван Русью. Еще четче под наименованием Русской земли Смоленск и Смоленщина выступают в Киевской летописи 1180 г.: «Прислаша Новгородци муже свои ко Мьстиславу к Ростиславичю (тогдашнему смоленскому князю. — Н.К.), зовуче и Новугороду Великому; он же, не хотяше ити из Руской земли, река им...».51
Киевская летопись второй половины XII в. называет Русской землей и Суздаль,52 и подмосковный город Дмитров, говоря о нем: «Придоша Измаилтяне безбожнеи Половци на Русь воевать ко Дмитрову».53
Яркий пример конкретизации летописцем широкого понятия Русской земли находим в Суздальской летописи начала XII в. В ходе знаменитой Липицкой битвы 1216 г. между Владимиро-Суздальским войском, с одной стороны, и новгородским и смоленским — с другой, один из суздальских бояр воскликнул, обращаясь к своим князьям: «Не было того ни при прадедех, ни при дедех, ни при отце вашем (Всеволоде Большое Гнездо. — Н.К.), оже бы кто вшел ратью в силную землю в Суздальскую, оже вышел цел, хотя бы и вся Руская земля: и Галичьская, и Киевьская, и Смоленьская, и Черниговьская, и Новогородская, и Рязаньская, никако противу сей силе успеють».54 В этих словах Русская земля выступает понятием, тождественным Древнерусскому государству, потому что в них перечислены ее основные составные части, за исключением разве что земли Волынской. Но для северорусского летописца, думается, она могла ассоциироваться тогда с Галицкой.
Но не следует думать, будто бы широкое толкование понятия «Русская земля» со второй половины XII в. вытеснило из летописей узкое. Вовсе нет. Последнее сохраняется, но приобретает новые оттенки, а временами и значение. С 40-х гг. XII в. понятие Русской земли в смысле Днепровской Руси начинает противопоставляться в источниках другим древнерусским землям. Вот типичная статья летописи за 1141 г.: «Бежащю же Святославу (Ольговичу черниговскому. — Н.К.) из Новагорода, идущю в Русь к брату»55 — Всеволоду, который княжил тогда в Киеве. Или: «Том же лете ходиша вся Русска земля на Галиць (Галич. — Н.К.) и много попустиша область их».56 Речь шла о войне 1146 г. между киевским князем Изяславом Мстиславичам и галицким — Володимирко Володаревичем.
С 40-х гг. XII в. для новгородских летописей делаются характерными известия типа: «Преставися в Руси Всеволод»,57 т. е. в Киеве, или: «Иде архиепископ новъгородьскыи Нифонт в Русь»58 — из контекста ясно, что в Киев. Однако это вовсе не означает, что новгородские книжники не считали свою землю принадлежащей Русской земле. Во второй половине XII — начале XIII в. они знали и употребляли и широкое понятие Русской земли с включением в ее границы Новгорода. Под 1214 г. в Новгородской первой летописи старшего извода читаем: «И рече Твьрдислав посадник: "Яко, братие, страдали деди наши и отчи за Русьскую землю, тако, братье, и мы поидим по своем князи"».59 А в записи того же источника за 1231 г., рассказав о голоде в своем городе, новгородский летописец горько замечает: «Се же горе бысть не в нашей земли в одинои, нъ по всей области Русстей, кроме Кыева одиного».60
В первой трети XII в. в летописях еще сохранялось типичное для XI в. понимание южной Русской земли как Киевщины, Черниговщины и Переяславщины. Об этом свидетельствуют записи новгородского летописца: «В се же лето (1132 г. — Н.К.) ходи Всеволод (Мстиславич, новгородский князь. — Н.К.) в Русь Переяславлю»61 или: «Иде в Русь архиепископ Нифонт (из Новгорода. — Н.К.) з лучьшими мужи и заста кыяны с церниговьци стояце противу себе, и множьство вои».62 Но уже с тех же 40-х гг. XII в. в летописях обнаруживается новая, невиданная ранее тенденция: отделение от «Руси» (как правило, в значении лишь Киевщины) других частей традиционной Русской земли: Черниговщины и Переяславщины.
Под 1140 г. южнорусский летописец рассказывает, что киевский князь Всеволод Ольгович решил изгнать из Переяславля Южного сына Владимира Мономаха Андрея и посадить там своего брата. «И Андрей тако рече, съдумав с дружиною своею:... "В Переяславли хочю, на своей отчине, смерть прияти; оже ти, брат, не досити волости, всю землю Рускую дьржачи, а хощеши сея волости"»63 — т. е. мало тебе, что ты держишь всю Русскую землю — Киевщину, так хочешь еще и этой, Переяславской волости.
Еще более выразительно противопоставляется Русской земле-Киевщине Черниговская земля в рассказе южного летописца от 1151 г. о посольстве, прибывшем к венгерскому королю Андрею II от киевских князей-соправителей Вячеслава и Изяслава, которые тогда воевали с черниговскими княжескими кланами Давидовичей и Ольговичей и их союзником Юрием Долгоруким. Киевские послы молвили королю: «Гюргий есть силен, а Давыдовичи и Олговичи с ним суть... по нас яла Руская земля вся и Чернии Клобуци»64 — мол, нас поддерживает вся Русская земля, еще и черные клобуки. Между тем из контекста сообщения ясно, что под «всей Русской землей» послы имели в виду одну лишь Киевскую.
Приведенный текст Киевской летописи не представляет собой исключения. В этом же источнике под 1193 г. встречаемся с явным противопоставлением Черниговской земли Киевской-Русской земле. Когда киевский князь Рюрик Ростиславич собрался в поход на Литву, его соправитель Святослав Всеволодич с укором сказал ему: «Брате и свату! Ажь ты идешь изо отчины своея на свое орудье, а яз паки иду за Днепр (в свой домен, Черниговскую землю. — Н.К.), своих деля орудей, а в Руской земли кто ныся останеть?».65 А в описании битвы на Калке с монголами в 1223 г. суздальский летописец также отделил Черниговскую землю от тогдашней Русской земли — Киевщины: в поход на врага идут «вси князи Рустии и вси князи Чернеговьскыи».66
Но не только Черниговщину, даже извечную часть земли Киевской — Овручскую волость — киевский летописец 90-х гг. XII в. перестал считать принадлежащей к Русской земле. В 1190 г. Святослав Всеволодич пребывал в Чернигове, а его соправитель Рюрик Ростиславич поехал в свое домениальное владение Овруч. Когда половцы начали «воевать Русь», Рюрик призвал Святослава не оставлять на поругание врагу Русской земли.67 Из контекста летописного повествования вытекает, что Чернигов и Овруч столичный книжник не считал принадлежащими к южной Русской, т. е. Киевской земле. Точно так же в 1193 г. Святослав обратился к Рюрику, находившемуся в Овруче, с призывом: «Пойди в Русь (в Киевскую землю. — Н.К.), стерези же своея земли!».68
Следовательно, с 40-х гг. XII в. летописцы начинают противопоставлять Русской земле в очертаниях Киевской земли все другие древнерусские земли и княжества, даже те, которые издавна считались Русью в самом узком, южнорусском значении этого топонима и этникона. Одновременно в летописях сохранилось и широкое понимание Русской земли как всей территории древнерусской народности. Отмеченные тенденции наблюдаются и в источниках первой половины XIII в. Однако отсутствие Киевской летописи этого времени, географическая и политическая замкнутость Галицко-Волынского и лапидарность Суздальского сводов лишают меня возможности доказать этот тезис на материале источников.
Считаю, что изменения в толковании летописцами понятия «Русская земля» не случайно совпадают во времени с наступлением феодальной раздробленности Древнерусского государства. Изменения в государственной структуре Древней Руси не могли не отразиться в терминологии источников. Но только ли общественно-политический аспект отразился в новом понимании древнерусскими книжниками названия «Русская земля»?!
Вероятно, нет. Значительную роль сыграли этнокультурные и идейные факторы. Ведь одновременно с ослаблением государственного единства Руси закладывались предпосылки формирования на ее этнокультурной и экономической основе российской, украинской и белорусской средневековых народностей. Не стоит упрощенно понимать и представлять эти процессы. Древнерусская этнокультурная общность далеко не сразу разделилась на три происходившие от нее. Как уже знает читатель, в XII в. Киевское государство изменило свою форму и структуру: стало из единовластной, относительно объединенной монархии монархией федеративной, состоявшей из полутора десятков автономных земель и княжеств. И лишь со временем, в XIII—XIV вв. большие и малые княжества и земли начали объединяться, образуя территории восточнославянских народностей.69
Таким образом, в новом понимании термина «Русская земля», пришедшем к летописцам с 40-х гг. XII в. в связи с нарастанием процессов феодальной раздробленности в государстве, отразились не только политические, но и экономические, культурные, этнические и в значительной степени идейные явления. В области идеологии понятие «Русская земля» серьезно сплачивало народность и государство как в годы его относительного единства (IX—XI вв.), так и, в особенности, в эпоху раздробленности, когда оно было одним из ведущих объединительных стимулов в стране.
Примечания
*. Интересно было бы узнать, как М.С. Грушевский представлял себе сам ход «присвоения» самоназвания одного народа другим?!
**. В древнерусском языке слово «язык» означало и язык и народ: род, племя, союз племен, одним словом, этнос.
***. Это уточнение имеется в Радзивилловском и Московской духовной академии списках.
****. Считаю вовсе не случайным то, что тонкий знаток летописей Л.В. Черепнин ни словом не обмолвился о каком-либо расширении содержания понятия Русской земли; в место этого отмечает его сужение в конце XI—XII вв. (Черепнин Л.В. Исторические условия... С. 58 сл.).
1. Повесть временных лет. С. 9.
2. Мельникова Е.А., Петрухин В.Я. Название «Русь» в этнокультурной истории Древнерусского государства // Вопросы истории. 1989. № 8. С. 24.
3. Мельникова Е.А., Петрухин В.Я. Указ. соч. С. 24—38.
4. Погодин М.П. Исторические замечания. Древность понятия об единстве Русской земли // Москвитянин. 1850. № 6. Кн. 2. С. 21—22.
5. Ключевский В. О. Указ. соч. Т. VI. Специальные курсы. М., 1989. С. 97.
6. Сергеевич В.И. Русские юридические древности. Т. 1. СПб., 1890. С. 83.
7. Сергеевич В.И. Русские юридические древности. Т. 1. С. 84, 87.
8. См. об этом: Попов А.И. Названия народов СССР. Л., 1973. С. 50—51.
9. Грушевський М. Історія України—Руси. Т. 1. Київ, 1913. С. 1.
10. Насонов А.Н. «Русская земля» и образование территории Древнерусского государства. М., 1951.
11. Рыбаков Б.А. Древние русы // Советская археология. 1953. ТХУП; Он же. Политическое и военное значение южной «Русской земли в эпоху "Слова о полку Игореве"» // Историческая география России. М., 1970.
12. Третьяков П.Н. У истоков древнерусской народности. Л., 1970. С. 73.
13. Рыбаков Б.А. Древние русы. С. 33.
14. Черепнин Л.В. Исторические условия формирования русской народности до конца XV в. // Вопросы формирования русской народности и нации. М.; Л., 1958. С. 58.
15. Рыбаков Б.А. «Слово о полку Игореве» и его современники. М., 1971. С. 158.
16. Рыбаков Б.А. Обзор общих явлений русской истории IX — середины XIII в. // Вопросы истории. 1962. № 4. С. 50.
17. Он же. Политическое и военное значение южной «Русской земли». С. 70—71.
18. Котляр М. Я. «Руська земля» в літописах II—XIII ст. // Український історичний журнал. 1976. № 11 (Київ).
19. Рогов А.И. О понятии «Русь» и «Русская земля» (по памятникам письменности XI — начала XIII вв.) // Формирование раннефеодальных славянских народностей. М., 1981; Флоря Б.Н. Исторические судьбы Руси и этническое самосознание восточных славян в XII—XV вв. // Славяноведение. 1993. № 2.
20. Кучкин В.А. «Русская земля» по летописных данным XI — первой трети XIII в. // Древнейшие государства Восточной Европы. 1992—1993. М., 1995. С. 96.
21. Ведюшкина И.В. «Русь» и «Русская земля» в «Повести временных лет» и летописных статьях второй трети XII — первой трети XIII в. // Древнейшие государства Восточной Европы. 1992—1993. М., 1995. С. 101.
22. Ведюшкина И.В. Указ. соч. С. 107—109.
23. Повесть временных лет. С. 13.
24. Повесть временных лет. С. 14.
25. Там же. С. 23.
26. Повесть временных лет. С. 19.
27. Там же. С. 20.
28. Там же. С. 24.
29. Повесть временных лет. С. 54.
30. Там же. С. 56.
31. Там же. С. 89.
32. Повесть временных лет. С. 89.
33. Там же. С. 148.
34. Там же. С. 170—171.
35. Повесть временных лет. С. 96.
36. Там же. С. 98.
37. Там же. С. 109.
38. Там же. С. 112, 115.
39. Повесть временных лет. С. 135.
40. Там же. С. 100.
41. Там же. С. 150.
42. Повесть временных лет. С. 132, 143, 148.
43. Там же. С. 101.
44. Повесть временных лет. С. 116.
45. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. С. 183.
46. Повесть временных лет. С. 183, 184.
47. Летопись по Ипатскому списку. С. 204 (1116 г.), 205 (1121 г.) и др.
48. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. С. 23.
49. Там же. С. 33.
50. Летопись по Ипатскому списку. С. 328.
51. Там же. С. 411.
52. Там же. С. 422—423; запись 1182 г.
53. Там же. С. 424 (1184 г.).
54. ПСРЛ. Т. 1. Лаврентьевская летопись. Вып. 3. Приложения: Продолжение Суздальской летописи по Академическому списку. Указатели. Л., 1928. Стлб. 495.
55. Летопись по Ипатскому списку. С. 221.
56. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. С. 27.
57. Там же (1146 г.).
58. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. С. 28 (1149 г.).
59. Там же. С. 53.
60. Там же. С. 71.
61. Там же. С. 22.
62. Там же. С. 24 (1135 г.).
63. Летопись по Ипатскому списку. С. 218.
64. Там же. С. 291—292.
65. Летопись по Ипатскому списку. С. 455.
66. ПСРЛ. Т. 1. Вып. 3. Стлб. 506.
67. Летопись по Ипатскому списку. С. 450.
68. Там же. С. 456.
69. Черепнин Л.В. Исторические условия... С. 67.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |