6. Княжеская земельная собственность

Совсем иным было вначале княжеское землевладение на Руси. По форме и содержанию, а также по своей специфике оно принципиально отличалось от боярского, от некняжеского вообще. Я убежден, что это произвело решающее влияние как на правовой и имущественный статус князей и бояр, так и на отношения между этими двумя прослойками феодального класса на Руси. Однако в научной литературе обычно княжеское землевладение либо не отделяется от боярского ни по природе, ни по статусу, ни по характеру, ни по форме — оба рассматриваются тем самым как явление одного и того же порядка,¹ либо просто констатируется существование того и другого.² Единственная среди известных мне работа, в которой убедительно (хотя и неполно) изучена серьезная и кардинальная разница, а то и противоположность между землевладениями князей и бояр — капитальное исследование Б.А. Рыбакова по истории Древней Руси XII—XIII вв.³ Следует помнить, обращаясь к рассмотрению особенностей княжеского землевладения на Руси эпохи раздробленности, что верховным и по существу единственным подлинным землевладельцем в Древнерусском государстве, по крайней мере времен существования относительно единой централизованной монархии, считался и был им на самом деле великий князь киевский.

Не уделяя достаточного внимания разнице между княжеским и боярским землевладением, исследователи зато много писали о княжеских волостях и отчинах, редко пытаясь при этом очертить правовые рамки каждого термина. Как метко сказал современный историк, изучавшие феодальную формацию на Руси ученые обратили основное внимание на доказательства факта существования феодального землевладения. Но намного меньше их занимало исследование форм земельной собственности, их особенностей в XI—XIII вв.⁴

Обычно источники называют собственно княжеские владения термином «волость». Временами он совпадал с другим понятием: «земля», что как будто давало основания некоторым историкам вообще отождествлять их. Однако при внимательном чтении летописей выясняется, что подобное тождество возможно лишь в том случае, когда земли (Волынская, Полоцкая, Галицкая и др.) составляли волость какого-либо одного князя. Так, по смерти князя Черниговской земли, своего брата Мстислава Владимировича (1036) «перея власть (волость. — Н.К.) его всю Ярослав, и бысть самовластець Русьстей земли».⁵ Или под 1097 г. летописец сообщает, что «поиде Давыд (Игоревич. — Н.К.), хотя переяти Василкову волость»⁶ — то есть Теребовльскую землю.

Но так бывало до наступления эпохи удельной раздробленности. Когда же началось ослабление единства Древнерусского государства, оно не остановилось на обособлении тех полутора десятков крупных земель, о котором столь часто упоминают историки. Во многих больших землях, прежде всего в Киевской и Черниговской, начали выделяться волости, составлявшие лишь часть, часто незначительную, этих земель. В территориальном плане волость в большинстве случаев была более узким понятием, чем земля.⁷ Стоит, кажется, привести летописные контексты в доказательство этой мысли.

Не успел Всеволод Ольгович черниговский вокняжиться в Киеве (1139), как его брат «Святослав же еха к нему из Стародуба, и не уладися с ним о волостех: иде Святослав Курьску, бе бо и Новегороде седя Северьске».⁸ Вероятнее всего будет допустить, что Святослав просил у старшего брата стольного града Чернигово-Северской земли: ведь, став великим князем киевским, Всеволод Ольгович оставил за собой и черниговский стол.

Четкое деление Чернигово-Северской земли на две основные волости (в каждой существовало по нескольку меньших) фиксируется киевским летописцем под 1142 г.: «Послашася братья (Игорь и Святослав Ольговиче — Н.К.) к Всеволоду, рекуче: "Се в Киеве седеши, а мы просим у тебе Черниговьской и Новгороцкой (Новгород-Северской. — Н.К.) волости..."».⁹

Владения тех же черниговских князей были разбросаны на громадном пространстве Восточной Европы, далеко за границами собственно Чернигово-Северской земли. Когда в 1146 г. на смену умершему в Киеве Всеволоду Ольговичу пришел Изяслав Мстиславич, к нему обратился с жалобой член другого черниговского княжеского клана Давидовичей Владимир: «Брате! Се заял Олговичь Святослав волость мою Вятиче, поидиве на нь!».¹⁰

Летопись создает впечатление, что волости долгое време не были извечными, домениальными владениями того или иного князя, а добывались в «держание» от сюзерена — вначале только лишь от великого князя киевского, а далее и от других могущественных князей, прежде всего черниговского и Владимиро-Суздальского. Среди многочисленных контекстов источников, подтверждающих такое мнение, приведу лишь несколько достаточно показательных.

В 1154 г. черниговский князь Святослав Ольгович жалует одни города своему племяннику Святославу Всеволодичу, отнимая у него другие: «Прида ему три городы, а Сновеск собе отъя, и Корачев, и Воротинеск, зане же бе его отступил»,¹¹ — то есть племянник отступился от Святослава Ольговича, изменил ему. В этом тексте черниговский князь выступает подлинным феодальным сюзереном, по своему усмотрению жалующим и отнимающим города — разумеется, с принадлежащими к этим городам волостями. Когда после смерти Святослава Ольговича сам Святослав Всеволодич сделался черниговским князем, он в 1167 г. поссорился с двоюродным братом Олегом Святославичем из-за небольшого города Вщижа. В конфликт вмешался киевский князь Ростислав Мстиславич и «нача слати к Олгови, веля ему миритися. Олег же послуша его, взя мир с братом. Святослав же да Олгови 4 городы...»¹² А немного раньше, в 1162 г., Андрей Юрьевич Боголюбский «выгна епископа Леона ис Суждали, и братью свою погна, Мьстислава и Василка, и два Ростиславича, сыновца своя, мужи отца своего передний. Се же створи хотя самовластець быти всей Суждальской земли».¹³ В приведенном тексте Киевской летописи Андрей Юрьевич не только лишает своих родичей волостей в Ростово-Суздальской земле, но и выгоняет их из самой этой земли. С боярами князья так не поступали. Уже это одно может свидетельствовать о принципиальной разнице между боярскими и княжескими владениями.

Князья крупных и богатых земель могли давать волости по собственному усмотрению и произвольно, не очень-то заботясь о генеалогическом старейшинстве. Известен случай, когда волость получил даже иноземец. В 1165 г. претендент на византийский престол Андроник Комнин бежал к Ярославу галицкому. «И да ему Ярослав неколико городов на утешение».¹⁴ Государи крупных удельных княжеств также могли — вероятно, имели право! — наделять землями других князей, признававших вассальную зависимость от них. В 1146 г. сын Юрия Долгорукого Иван пришел в «Новъгород (Северский. — Н.К.) Святославу (Ольговичу. — Н.К.), и да ему (Святослав. — Н.К.) Куреск и с Посемьем».¹⁵

Трудно однозначно ответить на вопрос: за что именно князья-сюзерены жаловали волости князьям-вассалам? Конечно, в странах, где господствовали феодальные отношения так называемого классического типа (например, в Северной Франции), вассалы получали земли с обязательным условием несения военной службы сюзерену. Логически рассуждая, так могло быть и на Руси. Источники частично подтверждают подобную мысль.

Когда в 1146 г. после смерти Всеволода Ольговича на киевский стол сел было его младший брат Игорь, вскоре против него выступил другой претендент на киевское княжение — Изяслав Мстиславич. Киевское вече поддержало Изяслава. В этой трудной для него ситуации «Игорь же посла к братома своима, Володимиру и Изяславу, и рече: "Стоита ли, брата, у мене у хрестьном целовании?"^* Они же и въспросиста у него волости много. Игорь же има вда и повеле има ити к собе».¹⁶ В приведенном отрывке Киевской летописи факт пожалования волости (пусть и вынужденного) за военную службу не может вызывать сомнения. О подобной службе речь идет и в следующем рассказе этого источника. В 1149 г. сын Юрия Долгорукого Ростислав «роскоторавъся с отцем своим, оже отець (ему) волости не дал в Суждальской земле,^** и приде к Изяславу (Мстиславичу. — Н.К.) Киеву, поклонився ему, рече: "Отець мя переобидил, и волости ми не дал,... зане ты еси старей нас в Володимерех внуцех,^*** а за Рускую землю хочю страдати и подле тебе ездити"».¹⁷ Эти слова представляют собой классическую формулу признания вассалитета и обязательство служить сюзерену.

Изяслав Мстиславич с удовольствием выслушал смиренные слова просьбы и покорности сына своего заклятого врага и дал ему пять городов во главе с Божьским. В этом случае есть все основания утверждать, что сын Долгорукого получил волость с условием отбывания военной службы. Тем более, что он не скрывал подобных намерений от своего окружения: «Поидем, дружино моя, к Изяславу, то ми есть сердце свое, ту ти дасть ны волость».¹⁸ Поэтому как только к киевскому князю донеслась весть, будто бы Ростислав Юрьевич замыслил против него зло, он немедленно отнял у него только что пожалованную волость и отослал к отцу.

Также за службу получил в 1154 г. Святослав Всеволодич (из черниговских Ольговичей) волость от киевского князя. Тогда сменивший на престоле умершего Изяслава Мстиславича его брат Ростислав «рече Святославу Всеволодичю, сестричичю своему: "Се ти даю Туров и Пинеск про то, еси приехал к отцю моему Вячеславу и волости ми еси соблюл"».¹⁹ Аналогичный факт отмечен в Суздальской летописи под 1205 г., когда после победоносного похода на половцев Рюрик Ростиславич киевский, его сын Ростислав и бывший зять Роман Мстиславич галицко-волынский собрались в Переяславле Русском, и «ту было мироположение в волостех, кто како терпел за Рускую землю».²⁰ Правда, в этом случае киевский князь жаловал волости не авансом, а как награду за вклад в общий военный успех.

Итак, князья-сюзерены по своему усмотрению жаловали волости князьям-вассалам и точно так же произвольно отнимали их, когда последние не придерживались условий соглашений либо чем-то прогневали своих государей. И все же подобных известий в источниках — о получении (и потере) волостей за службу, как мне кажется, слишком мало для утверждения, будто бы «все условия обладания волостями весьма близко напоминают аналогичный институт бенефиция в Западной Европе» и что даже «существовал механизм распределения волостей, четкие условия наделения ими и столь же четкие условия их лишения». Автор этих слов, правда, здесь же признал, что этот «механизм» часто нарушался.²¹ Но, по моему мнению, подобная система могла существовать разве что в идеале, а в практике междукняжеских отношений господствовали произвол и право сильного, объективно опиравшиеся на не раз отмеченную мной нечеткость понятий генеалогического и физического старейшинства, чему способствовала постоянная борьба между отчинным и родовым порядками замещения престолов.

Князья-сюзерены откровенно и цинично настаивали на своем праве лишать волостей вассалов. Хитрый и неверный политик Святослав Всеволодич прямо заявлял: «Ряд наш так есть: оже ся князь извинить (будет виноват. — Н.К.), то в волость (будет ее лишен. — Н.К.), а муж у голову» (лишится головы. — Н.К.).²²

Формально соблюдение принципа наделения за службу более-менее четко прослеживается в пожаловании киевскими князьями «частей» в южной Русской земле другим князьям в обмен на обязательство защищать ее от половцев.^**** Но в этом случае нельзя говорить ни о бенефициях, ни о сюзеренно-вассальных отношениях — хотя бы потому, что преимущественное право на такую «часть» имел обыкновенно великий князь владимиро-суздальский (Андрей Юрьевич, а затем его брат Всеволод), которого все другие, среди них и киевский, князья избрали и считали «старейшим» во всей Русской земле, т. е. в государстве.

Существованию и реальному действию хотя бы приблизительно отработанной системы пожалования волостей вассалам сюзеренами в значительной мере препятствовал семейно-психологический фактор. Ведь все древнерусские князья — от великих киевского или Владимиро-Суздальского до мельчайших слонимского или вщижского — принадлежали к одному, пусть и громадному, со многими ветвями, роду Рюриковичей—Ярославичей, чрезмерно разросшемуся во второй половине XII—XIII вв. Князья приходились друг другу родными, двоюродными и троюродными братьями, дядьями и племянниками, дедами и внуками различных уровней родства. Не случайно, наверное, они обращались друг к другу, пользуясь в качестве иерархических терминами сугубо родственными: отец, брат, сват, сын, стрый, сыновец, уй и т. д.

Поэтому морально непросто было Изяславу Мстиславичу киевскому выгонять своего старого дядю Вячеслава Владимировича из Киева, на который тот имел преимущественные по родовому старейшинству права, а Давиду Святославичу черниговскому — требовать вассальной службы от своего старшего брата Олега «Гориславича» (то ли курского то ли Новгород-Северского князя). В почти всех других странах Европы того времени за главный престол боролись главы и члены разных аристократических семейств, что облегчало им и установление отношений сюзеренитета-вассалитета и делало более простым и законным пожалование бенефициев-феодов.

В условиях феодальной анархии, в высшей мере характерной для эпохи удельной раздробленности, наделение вассалов волостями несло в себе немалую опасность для самого сюзерена. Князь — верховный собственник раздавал волости обыкновенно потому, что нуждался в службе и подобным образом укреплял и свое положение и свое войско. Так бывало в тех случаях, когда вассалы придерживались своих обязательств. Но, получая владения от великого князя киевского или Владимиро-Суздальского и временами от земельных князей (черниговского, волынского и др.),^5* вассалы укреплялись и часто переставали быть верными сюзерену. В этом состояло одно из главных противоречий удельной раздробленности.

Раздавая земли вассалам, сюзерены редко руководствовались дальновидными стратегическими расчетами. Обыкновенно они преследовали какие-то сиюминутные, сугубо тактические цели, заботясь о том, чтобы победить соперника или удержаться на престоле. Это еще более углубляло раздробленность государства, приводя к феодальной анархии, военному противостоянию, а то и кровавым войнам, чего можно было бы избежать мирным путем, методом переговоров и взаимных уступок. Но культура междукняжеских отношений пребывала тогда на примитивном уровне. Достигая путем земельных пожалований быстрого и мимолетного успеха, сюзерены часто закрывали себе пути к общему укреплению своего положения и власти. Как правило, волости давались, чтобы привлечь на свою сторону того или иного князя, еще лучше — переманить его из вражеского лагеря.

Особенно показательны в этом плане были действия Всеволода Ольговича, сменившего на киевском столе Ярополка Владимировича, сына Мономаха. Все свое Недолгое (1139—1146) великое княжение он только то и делал, что лавировал между кланами Мономашичей, Давидовичей и своих родичей Ольговичей, заботясь не о централизации государства, а о том, как бы лучше перессорить претендентов на его престол и разъединить их. Киевский летописец ярко и эмоционально изображает хитроумные, коварные и — близорукие политические комбинации Всеволода Ольговича, приведшие в конечном счете к первой крупной междоусобной войне на Руси в 1146—1151 гг.

Под 1142 г. летопись сообщает: «Посла Всеволод ис Киева на Вячьслава (Владимировича, сидевшего в Турове. — Н.К.), река: "Седеши во Киевськой волости, а мне достоить; а ты поиди в Переяславль, отчину свою"». Затем Всеволод дал своему племяннику Изяславу Мстиславичу г. Владимир Волынский, — чтобы перетянуть энергичного и способного политика из клана Мономашичей на свою сторону, — а своему сыну Святославу передал отнятый у Вячеслава Туров. «И бысть братьи его, — продолжает летописец, — тяжко сердце Игорю и Святославу: волости бо даеть сынови, а братьи не надели ничим же».²³ Эти слова свидетельствуют в пользу признания Ольговичами законным порядка родового старейшинства при замещении княжеских столов.

Братья Всеволода попробовали отнять Переяславль у Вячеслава Владимировича, но киевский князь защитил его. Далее Всеволод Ольгович, вероятно, убедившись в том, что Изяслав Мстиславич не собирается порывать со своим кланом, отнял у него Владимир Волынский, чем нажил себе опасного врага, и отдал своему сыну Святославу — «и не любяхуть сего Олговичи, братья Всеволожа».²⁴

Недальновидные, вызванные собственными эмоциями, симпатиями и антипатиями, а также сиюминутными тактическими соображениями политические комбинации Всеволода с пожалованием и отниманием волостей в Поднепровье стали, на мой взгляд, главной причиной того, что после его смерти (1146) Ольговичи потеряли киевский престол, на который сел недооцененный Всеволодом Изяслав Мстиславич.

Учтя, вероятно, печальный опыт своего предшественника в земельной политике, Изяслав Мстиславич, к тому времени при помощи военной силы нейтрализовавший Ольговичей, решил привлечь в союзники другой черниговский княжеский клан — Давидовичей. Когда в 1146 г. «посла Володимир и Изяслав Давыдовичи ис Чернигова послы ко Изяславу, князю Кыевьскому, река: "Брате! Се заял Олговичь Святослав волость мою..."», Изяслав Мстиславич не только вернул им захваченную Ольговичами Вятичскую землю, но и заявил братьям: «Волости Святославли и Игореве дал вам есмь,... и дал Новъгород (Северский. — Н.К.) и Путивль».²⁵

В 1162 г. внутри большого рода Мономашичей, к тому времени разделившегося на два клана: Мстиславичей и Ростиславичей, вспыхнула ссора из-за Слуцкой волости. Коалиция князей во главе с сыном тогдашнего великого князя киевского Ростислава Михайловича Рюриком (к ней присоединился еще и Святослав Всеволодич из рода Ольговичей) выгнала брата Ростислава Владимира из Слуцка. Казалось бы, дело было сугубо семейным, однако Ростислав киевский поступил, как подлинный верховный сюзерен: «Дасть ему (Владимиру. — Н.К.) Трьполь, ины 4 городы придасть ему к Трьполю».²⁶

Не раз случалось, что сами вассалы требовали от сюзерена волостей вперед, обещая поддержать его действия в будущем. В 1167 г. в Киеве вознамерился вокняжиться правнук Владимира Мономаха Мстислав Изяславич. Его политическое положение было неопределенным и шатким, и это сразу почувствовала родня. «И тако начаша ся рядити о волость, шлюче межи собою Рюрик и Давыд (Ростиславичи. — Н.К.), и Володимир (Мстиславич. — Н.К.) с Мьстиславом (Изяславичем. — Н.К.), и уладившеся о волость, целоваша хрест».²⁷ Итак, лишь пообещав ловким родичам волости, да еще добившись согласия киевского веча, Мстислав Изяславич ненадолго, до 1169 г., смог вокняжиться в Киеве.

А в 1170 г. Андрей Юрьевич Боголюбский, наверное, предвидя будущее столкновение с Ростиславичами из-за южной Русской земли (в то время, по существу, Киевщины), решил привлечь на свою сторону наиболее активного среди них — Рюрика: «Посла Андрей к Ростиславичю к Рюрикови, да ему Новгород Великий».²⁸ Правда, это пожалование носило двусмысленный характер: новгородский стол был шатким как из-за полной зависимости от того же Владимиро-Суздальского князя, так из-за своеволия, мощи и капризности тамошнего великого боярства. Рюрик не поладил с боярами и вскоре ушел из Новгорода на юг зимой 1171/72 г.²⁹

Бывало, что сюзерен жаловал волость верному ему вассалу во исполнение заранее заключенного соглашения. Около 1156 г. киевский князь Юрий Владимирович Долгорукий пообещал своему племяннику Владимиру Андреевичу г. Владимир Волынский, но не смог отвоевать его у Мстислава Изяславича. Тогда Юрий обратился к Владимиру со словами: «Ныне же, сыну, аче ти есмь Володимеря не добыл, а се ти волость — и да ему Дорогобуж и Пересопницю и все Погориньския городы».³⁰

Подводя итоги сказанному, выскажу уверенность в том, что в отношении Древней Руси эпохи удельной раздробленности не приходится даже говорить о складывании пусть элементарной и сколько-нибудь постоянной бенефициальной системы в государстве. Отсутствие сильной центральной власти, а с 60-х гг. XII в. еще и конкуренция между двумя очагами феодальной концентрации, Киевским и Владимиро-Суздальским, политическая нестабильность в стране, осложненная половецкими вторжениями и нескончаемыми ссорами и войнами между княжескими кланами и отдельными князьями, — все это объективно делало относительными и недолговечными отношения вассалитета-сюзеренитета и практически невозможными — связанные с ними бенефициальные отношения.^6*

Выглядит странным парадоксом, вероятно, такое мое утверждение: в Древнерусском государстве эпохи раздробленности все князья, не исключая и великих князей киевского, Владимиро-Суздальского и черниговского, вначале были временными, условными землевладельцами. Потому что владели городами, волостями и землями до тех пор, пока княжили в них. То есть древнерусских князей до определенного времени, — Вячеслава и Юрия Владимировичей, вокняжился Изяслав Мстиславич, простоватый Вячеслав, княживший тогда в захолустном Турове, вообразил себя старейшим князем, ибо действительно был старшим в роде Мономашичей, к которому принадлежал и Изяслав. Когда Изяслав Мстиславич дал волости Святославу Всеволодичу, «Вячеслав же се слышав, надеяся на старейшенство (собственное. — Н.К.) и послушав бояр своих, не приложи чести ко Изяславу, отъя городы (у Святослава. — Н.К.) опять». Это страшно возмутило Изяслава Мстиславича, и он «посла брата своего Ростислава и Всеволодича Святослава на стрыя (дядю по отцу. — Н.К.) своего Вячеслава и отъя от него Туров... и посади сына своего Ярослава в Турове».³¹ Из других сообщений Киевской летописи известно, что Туров был домениальным владением Вячеслава, но это не остановило Изяслава — отнять волость-домен у старшего в роду Мономашичей, стоявшего выше, чем он, на иерархической «лествице».

В ходе войны за Киев 1146—1151 гг. между Изяславом Мстиславичем и Юрием Долгоруким Изяслав, теряя на время киевский стол, отступал в свой домениальный город — Владимир Волынский. Долгорукий стремился достать его и там и отнять у него Волынь, пренебрегая домениальными правами племянника. Так было и в дальнейшем, когда Волынская земля стала окончательно доменом Мстиславичей.

Характерно, что и сами владельцы доменов вовсе не считали свои собственнические права безусловными, аллодиальными. Когда в 1145 г. выгнанный из когда они укоренились на местах, — можно рассматривать как своеобразных помещиков, не задержавшихся в той или иной волости. Согласно образному выражению В.О. Ключевского, они были кометами, блуждающими среди звезд разной величины — бояр, которые уверенно и постоянно сидели в своих вотчинах.

Даже домениальные владения, — казалось бы, безусловная и наследственная собственность князей, — с самого начала их существования бесцеремонно отнимались сюзеренами. В 1097 г. на Любечском княжеском съезде был провозглашен «отчинный» принцип владения землями и волостями («кождо да держить отчину свою»). На мой взгляд, решения этого съезда и заложили фундамент образования домениальных (личных) владений Ярославичей. На Любечском съезде князь Давид получил г. Владимир-Волынский с землей³² — ту же волость, которую получил его отец Игорь по завещанию Ярослава Мудрого. Но как только Давид нарушил решения съезда, вероломно пленив и ослепив Васильско теребовльского, Святополк Изяславич совместно со своим соправителем в государстве Владимиром Мономахом на следующем Витичевском княжеском съезде лишили мятежного князя Волынской волости, его домениальной собственности.³³ А г. Владимир с землей взял себе Святополк киевский. Правда, Давид своим жестоким поступком поставил себя вне феодального общества...

Но домены отнимались и без особенной вины вассалов. В 1146 г., когда в Киеве, в обход своих дядьев Киева Долгоруким Изяслав Мстиславич отсиживался на Волыни, он униженно просил Юрия через его сына закрепить за ним домениальную собственность: «Мне отцины в Угрех нетуть, ни в Ляхох, токмо в Руской земли, а проси ми у отца волости по Горину.^7* Андрееви же молящюся отцю про Изяслава, и не хотящю ему (Юрию. — Н.К.) волости дати». Окончательно сделавшись после смерти Изяслава киевским князем в начале 1155 г., Юрий Долгорукий пообещал Волынь — домен сына Изяслава Мстислава — своему племяннику Владимиру Андреевичу, но не смог завоевать Владимир Волынский.³⁴

Понятно поэтому, что в условиях отсутствия минимальной стабильности политической жизни и незакрепленности земельных владений за князьями им приходилось быть чрезвычайно подвижными, часто перемещаться из одной волости в другую.³⁵ Такие перемещения в большой мере были основаны на «лествичном», по принципу родового старейшинства, порядке замещения столов, когда смерть, например, черниговского князя приводила к тому, что с насиженных или ненасиженных еще мест срывалось множество князей. До наступления эпохи удельной раздробленности подобные перемещения со стола на стол были под патронажем великого князя киевского, который мог корректировать этот порядок.

Примечания

*. Т. е. собираетесь ли вы выполнять свои вассальные обязательства?

**. Здесь волость — однозначно часть, при этом малая, Суздальской земли.

***. Среди внуков Владимира Мономаха.

****. Подробнее об этом пойдет речь в восьмом параграфе «Структура государства и власти эпохи раздробленности».

5*. Об одном из подобных многочисленных случаев рассказывает киевский летописец под 1147 г.: «Всеволодичь Святослав держаше у Изяслава (Мстиславича киевского. — Н.К.) Божьски, и Межибожие, Котелницю, а всих пять городов... но приехал к Изяславу просить: "Отче! Пусти мя Чернигову... у Изяслава (Давидовича. — Н.К.) хочю волости просити!"» Изяслав счел эту просьбу вполне естественной и удовлетворил ее (Летопись по Ипатскому списку. С. 243). Перед нами предстает иерархическая лестница: великий киевский князь—черниговский общеземельный князь—удельный князь, который имеет волости от двух сюзеренов, главного и непосредственного.

6*. Можно согласиться с В.И. Сергеевичем в том, что в земельных пожалованиях и вообще в практике замещения княжеских столов не существовало никакого порядка — все зависело от конкретных условий политической жизни, и если это и регулировалось, то лишь при помощи договоров между отдельными князьями (Сергеевич В.И. Древности русского права. Т. 2. Вече и князь. Советники князя. СПб., 1908. См.: Толочко А.П. Указ. соч. С. 175).

7*. Река Горынь была тогда восточным рубежом Волынского княжества с Киевской землей (доменом великого князя). Выходит, Изяслав просил у Долгорукого пожаловать волость, и без того ему принадлежащую!

1. См., напр.: Кобрин В.Б. Указ. соч. С. 35 и сл.

2. Черепнин Л.В. Спорные вопросы... С. 157—162.

3. Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества. С. 429, 470—477 и др.

4. Толочко А.П. Указ. соч. С. 150.

5. Повесть временных лет. С. 101.

6. Там же. С. 176.

7. Толочко А.П. Указ. соч. С. 152.

8. Летопись по Ипатскому списку. С. 221.

9. Летопись по Ипатскому списку. С. 222.

10. Там же. С. 242.

11. Там же. С. 329.

12. Летопись по Ипатскому списку. С. 36.

13. Там же. С. 356.

14. Летопись по Ипатскому списку. С. 359.

15. Там же. С. 236.

16. Летопись по Ипатскому списку. С. 231.

17. Летопись по Ипатскому списку. С. 257.

18. ПСРЛ. Т. I. Вып. 2. Стлб. 319—320.

19. Летопись по Ипатскому списку. С. 324.

20. ПСРЛ. Т. I. Вып. 2. Стлб. 420.

21. Толочко А.П. Указ. соч. С. 156.

22. Летопись по Ипатскому списку. С. 409.

23. Летопись по Ипатскому списку. С. 222.

24. Там же. С. 223.

25. Летопись по Ипатскому списку. С. 242, 245.

26. Там же. С. 356.

27. Летопись по Ипатскому списку. С. 366.

28. Там же. С. 383.

29. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. С. 222.

30. Летопись по Ипатскому списку. С. 335.

31. Летопись по Ипатскому списку. С. 234—235.

32. Повесть временных лет. С. 170—171.

33. Там же. С. 181.

34. Летопись по Ипатскому списку. С. 181, 336.

35. См., напр.: Рапов О.М. Княжеские владения на Руси в X — первой половине XIII в. М., 1977.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница