Связи великорусских, украинских и белорусских земель

На протяжении XIII—XV вв. происходит тесное взаимодействие (экономическое, политическое и культурное) славянских земель Великого княжества Литовского. В свою очередь они поддерживают контакты со всеми северо-западными и северо-восточными русскими землями.

По мере того как возрождалось хозяйство на юго-западе и развивалось — на западе, внутренние экономические связи между этими районами становились все прочнее. Основаны они были на развитии отчасти внутренней, отчасти транзитной торговли. К сожалению, история торговли внутри Великого княжества Литовского не привлекала еще достаточного внимания исследователей, как советская, так и зарубежная наука больший интерес проявляют к развитию транзитной торговли. Поэтому в настоящее время трудно определить относительную роль каждой из них.

Лучше изучено единство древнерусских земель, входивших в состав Великого княжества Литовского, в области политической, единство, обнаруживавшееся в кульминационные моменты его внутренней истории: в княжение Андрея Ольгердовича в Полоцке в 80-е годы XIV в., в ходе феодальной войны 30-х годов XV в., наконец, во время заговора князей 1481 г. Обратимся к первому из этих моментов. Андрей Ольгердович, принявший титул великого князя полоцкого как символ независимости от литовского великого князя, объединился с князем смоленским Святославом и предпринял совместный поход: Андрей со своим войском — на Литву, Святослав — на Оршу. Поход окончился неудачей. Скиргайло, объединившийся, в свою очередь, с Витовтом, сумел захватить Полоцк и арестовать Андрея. По-видимому, как об этом свидетельствует поздняя традиция, в этом выступлении участвовали князья соседних земель¹. Идея политического единства русских земель нашла воплощение в ряде событий, ß том числе в женитьбе кн. Свидригайлы на двоюродной сестре великого князя тверского Бориса Александровича². В 1408 г. Свидригайло со многими представителями феодальной светской и духовной знати покинул Литовское княжество и бежал в Москву. В его окружении находились владыка брянский, князья Патрикий и Александр Звенигородские, Федор Александрович Путивльский, Семен Перемышльский, кн. Урустай Менский и другие князья черниговские, брянские, любутские, рославльские³. Хотя сам Свидригайло вскоре покинул Московское княжество, где он имел города «в кормлении», часть его спутников, недовольная своим положением в Великом княжестве Литовском, осталась там, основав новые династии московской боярской аристократии.

Более существенны были события 30-х годов XV в. В это время под стягами великого князя литовского Свидригайлы собрались полоцкие, витебские, киевские, луцкие феодалы. Население Волыни и Подольска надеялось на защиту их от польского магнатства и шляхтичей, намеревавшихся отторгнуть южные земли Великого княжества Литовского. В связи с этим Свидригайло стал одним из самых популярных героев летописей, современных и позднейших, не только в Великом княжестве Литовском, но и в Северо-Восточной Руси. С большим сочувствием к нему излагала Новгородская Четвертая летопись обстоятельства освобождения Евстафием Федоровичем Острожским Свидригайлы из тюрьмы, в которой он провел восемь с половиной лет. Современные псковские летописи подчеркивали факт поддержки Свидригайлы в 1434 и 1435 гг «смольнянами», «кыянами, видблянами, полочанами». «Летописец Великого княжества Литовского и Жомоитского» вторил современникам событий. В 1432 г., по сообщению Тверского сборника, Свидригайлу поддерживала «сила тверская» и «сила городецкая» (последняя, по-видимому, под руководством кн. Ярослава). Поражение объединенных войск Свидригайлы, вероятно, не способствовало продолжению союза тверичей с ним. По более поздним данным, во время похода Свидригайлы на Вильнюс в 1435 г. в его войсках было много «руси московской»⁴. Возможно, речь шла о сторонниках галицкого князя Юрия Дмитриевича — вождя движения, вылившегося в феодальную войну в Северо-Восточной Руси. Начало этой войны препятствовало более существенной поддержке жителями Северо-Восточной Руси попытки украинских, белорусских и некоторых русских земель Великого княжества Литовского отделиться от него и Польской Короны, что и обусловило одну из причин неудачи этого движения. Поражение войск Свидригайлы при Швентойе 1 сентября 1435 г. с большим сочувствием описывалось псковскими летописцами.

Таким образом, феодальная война 30-х годов XV в. обнаружила не только единство русских земель, входивших в состав Великого княжества Литовского, но и симпатии городов Северо-Запада Руси, в частности Пскова и Твери, к Свидригайле.

Последнюю в это время попытку отделения западных русских земель сделал Юрий Семенович (Лугвеньевич) в 1440 г. Получив по возвращении из Новгорода, куда он прибыл в 1432 г. и с некоторыми перерывами пробыл до 1440 г., в «отчину» Мстиславль и Кричев, он попытался овладеть Смоленском, Полоцком и Витебском. «И бяше ему не полезно и людем на мятеж велик и на брань»⁵. Восстание в Смоленске, вероятно, всколыхнуло и другие земли Великого княжества Литовского. В связи с этим, кажется, произошел и пожар в Полоцке, который отметили все новгородские и псковские летописи. Неудачливому претенденту на власть в Западной Руси был оказан гостеприимный прием в Москве, где он пробыл до 1443 г., а после несостоявшейся попытки выехать в «Немци» (Ливонию) в поисках союзников Юрий Семенович вернулся в Москву, а затем и в Новгород до 1445 г.⁶

В начале 80-х годов XV в. был составлен заговор с целью разрыва личной унии литовского князя и польского короля, чтобы отделить Великое княжество Литовское. Претендентом на литовский престол заговорщики выдвинули князя Михаила Олельковича, женатого на дочери одного из могущественнейших православных государей Европы — Стефана Молдавского, двоюродного брата великого князя всея Руси Ивана III и родственника невестки последнего. Во главе заговора стали крупнейшие феодалы русского происхождения и православного вероисповедания, в частности Федор Иванович Бельский, двоюродный (со стороны отца) брат Михаила Олельковича, сын Ивана Владимировича. Мать и жена Ф.И. Бельского принадлежали к роду Гольшанских, как и участник заговора кн. Ю. Гольшанский. К числу заговорщиков хроника XVII в. относит Семена Олельковича, Юрия Острожского, полоцкого наместника Александра Судимонтовича, воеводу виленского Яна Гаштольда, тестя Семена⁷. Рассматривая состав заговорщиков, М. Грушевский приходит к выводу, что фронт антиягеллоновских противников включал православных князей русского и литовского происхождения не только Великого княжества Литовского, но и Руси и Молдавии⁸. Заговор был раскрыт, и многие его участники бежали в Русское государство.

Попытки политического объединения во всех трех вышеуказанных событиях неравноценны. В первом случае речь шла о князьях белорусских и западнорусских городов, пользовавшихся поддержкой местных феодалов, во втором выступлении — о широком фронте русского населения, включавшем князей, бояр, мелких феодалов, наконец, мещан, участие которых в начинаниях Свидригайлы обеспечило им в дальнейшем получение некоторых привилегий; наконец, третья попытка — заговор крупных феодалов, поддержанных, по-видимому, и частью духовных феодалов⁹. Как бы различны ни были эти выступления, за ними, пусть в разной степени, кроются неугасшие идеи единства населения Русских земель в противовес Литве. Правда, политическое разделение восточных славян наложило отпечаток на историко-географические представления русских, живших в Литовском княжестве. Вся Русь, по их понятиям, объединялась именно в Великом княжестве Литовском, русские жители Северо-Запада и Северо-Востока получали наименование по столице соответствующих земель — новгородцы, псковичи, тверичи, москвичи. С ростом Московского княжества наименование «москвичи» в Великом княжестве Литовском и Короне Польской, а вслед затем и в Ватикане было перенесено на всех жителей Русского государства. В период войн Русского государства с Великим княжеством Литовским в начале XVI в. утвердилось наименование Русского государства Московией. После Смутного времени, со второго десятилетия XVII в., сами жители этого государства наряду с Россией, Русью и Русским государством стали называть свою родину Московским государством.

На протяжении XIV—XV вв. вопрос о воссоединении русских земель ставился совершенно по-разному. Литовские князья, присвоив себе титул князей русских, претендовали на власть надо всеми русскими землями, как уже находившимися в составе Литовского княжества, так и остававшимися независимыми политическими образованиями. Литовские князья неоднократно делали попытки вооруженным путем добиться подчинения себе Новгорода и Пскова (особенно этим отличался Витовт)¹⁰, а дипломатическим путем — Московского и Тверского княжеств.

Вплоть до середины XV в. в Великом княжестве Литовском не оставляли идеи объединения всех русских земель в его составе. В поручной Федора Львовича Воротынского по князю Ивану Андреевичу Можайскому значилось условие: если государь (имелся в виду Казимир) посадит Ивана Андреевича Можайского на Великом княжении Московском, тот должен будет называться «младшим братом» литовского князя и ходить с ним вместе на войну. Ржева и Медынь должны были бы перейти в состав Великого княжества Литовского¹¹. В середине XV в. Московское княжество стало центром объединения русских земель. Титул великого князя всея Руси носил Калита, в 1375 г. его принял Дмитрий Иванович, будущий Донской¹². Василий I подобно киевским князьям, и прежде всего Владимиру, принял титул «самодержца», «стол русскыя хоругви дръжаща», объявляя в выражениях, сходных со «Сказанием о князьях Владимирских» (восходящим к тверскому памятнику середины XV в.), о своей программе освобождения Руси от иноземного ига и ее объединения. В это же время (1399—1409 гг.) он претендовал на титул князя всея Руси, о чем свидетельствуют монеты, по определению Г.А. Федорова-Давыдова, второго периода его чеканки¹³.

Будущее объединения земель Древнерусского государства в третьей четверти XV в. взял в свои руки его преемник — Русское государство со столицей в Москве. Это изменило и весь характер русско-литовских отношений, а также русско-украинских и русско-белорусских.

В силу того что земли Западной и Юго-Западной Руси оказались в составе Великого княжества Литовского, их население волей-неволей должно было участвовать в войнах Великого княжества Литовского против русских земель и Русского государства. Однако на протяжении XV в. можно отметить проявление протеста против участия в них. Отъезд группы светских и духовных феодалов в Москву в 1408 г. можно рассматривать, как их протест против агрессивной политики Витовта на востоке. В ходе войны 1487—1494 гг. многочисленные феодалы покидали Великое княжество Литовское.

Русские земли Северо-Запада и Северо-Востока на протяжении XII—XV вв. были прибежищем для всех, кто по тем или иным причинам был не удовлетворен своим положением в Великом княжестве Литовском. В Москве это были представители литовского правящего дома Евнутий, в 1345 г. крестившийся здесь под именем Иоанна¹⁴, потомки Наримонта — дочь, вышедшая замуж за Андрея Дмитриевича, сына Дмитрия Донского, и сын Патрикий¹⁵, а также удельный киевский князь Владимир Ольгердович, в 1393 г. приезжавший за помощью против Витовта. Хотя Владимир и не получил желаемого, в Великом княжестве Литовском его поездка не была забыта в течение 75 лет. В 1454 г. Казимир говорил его внукам: «Дед ...князь Володимер бегал на Москву и тем пробегал отчину свою Киев»¹⁶.

Сыновья Патрикия заняли высокое положение при московском великокняжеском дворе. Федор в 1420 г. был великокняжеским наместником в Новгороде, в 1426 г. ездил в Псков, где и умер в том же году. Юрий в 1434 г. участвовал в походе на Кострому против Василия Косого и Дмитрия Шемяки, а в 1437 г. ездил в Новгород в качестве великокняжеского посла с миссией «чернаго бору прошати». Юрий был женат на Анне — сестре Ивана III. Если потомки Патрикия в конце XV в. стали видными деятелями в Русском государстве (Иван Юрьевич Патрикеев был московским воеводой и фактическим руководителем внешней политики страны, в проведении которой активно участвовал его сын Василий), то их троюродные родственники — потомки кн. Александра Патрикеевича Наримонтовича — крупнейшими землевладельцами Волынской земли. При дворе Василия в Москве провел свое детство Семен Олелькович, будущий киевский и слуцкий князь. Вместе с обрусевшими князьями литовского происхождения в Москву стремились и западнорусские князья. Так, в 1435—1436 гг. через Псков в Москву выехал Иван Баба Друцкий, ставший активным сторонником Василия II в борьбе против Василия Косого¹⁷.

В середине XV в. претендент на великое княжение литовское Михаил Сигизмундович искал поддержки в Москве. В 1442—1443 гг. он через Брянск бежал в Москву, а затем вместе с московским отрядом двинулся на Киев. Киев принял наместников Михаила и охотно открыл ворота его войскам. В это время в Киеве находился Александр (Олелько) Владимирович с сыновьями Семеном и Михаилом¹⁸. В июне 1445 г. в Нижнем Новгороде в качестве московского наместника находился Юшка (Юрий) Драница, выходец из Великого княжества Литовского, сын боярский московского князя Василия, поддержавший Дмитрия Шемяку. Он участвовал в битве под Суздалем 7 июля 1446 г. и погиб под Угличем в 1447 г.¹⁹Большое число тверичей, новгородцев и псковичей оказалось в Белоруссии и на Украине в конце XV — начале XVI в. Василий Михайлович Верейский бежал в Великое княжество Литовское, опасаясь последствий опалы Ивана III²⁰. В конце XV — первые десятилетия XVI в. началось обратное движение — русские князья вместе со своими многочисленными слугами потянулись в Русское государство. В 1482 г. бежал Ф.И. Бельский²¹. В 1487—1494 гг. на сторону русского государя перешло большое число русских феодалов Великого княжества Литовского. Среди них был Семен Федорович Воротынский²². В 1500 г. приехали «по опасу» внуки Дмитрия Шемяки, сыновья Ивана Дмитриевича — Дмитрий и Василий Ивановичи, вернулся и внук можайского князя Семен Васильевич²³. Одновременно прибыл на Русь Семен Иванович Бельский, некогда член рады Казимира и Александра²⁴, потомок Владимира Ольгердовича Киевского. Князья Бельские в своих претензиях на дедовское наследие в XVI в. не ограничивались одним Киевом, но считали, что их «отчина» — все Великое княжество Литовское²⁵.

Длительное время (с 1389 по 1392, с 1407 по 1412 г.) в качестве служебного князя в Новгороде находился Семен (Лугвень) Ольгердович, в 1394 г. женившийся на московской княжне Марии Дмитриевне. В 1410 г. он возглавил поход на «Свею». Впрочем, пребывание в Новгороде не изменило характера его деятельности в Литовском княжестве, где он верно служил Витовту, в 1401 г. участвуя в походе на Рязань, во время которого пленил Ростислава Ивановича Рязанского, а в 1403 г. — на Смоленск и Вязьму²⁶.

Служебным князем временно был и сын Семена. Осенью 1432 г. он вместе со своей княгиней явился в Новгород и «приаша и новогородцы». Как долго он пробыл в Новгороде в качестве служебного князя, неизвестно, но в 1438 г. он снова оказался там. В 1440 г. ездил на свою родину — в Мстиславль, а затем в Москву. В третий раз он приехал в Новгород в 1445 г., уже из Москвы, получил «кормление, по волости хлеб» (пригородов новгородцы ему не дали), участвовал в съезде с немецкими послами.

В 1447 г. его сменил Александр Васильевич Чарторыйский, поехавший в Новгород наместником великого князя. В 1448 г. он вместе с новгородцами совершил поход на Ливонский орден и Швецию²⁷.

Выходцы из Западной Руси и Литвы оказывали помощь Пскову в его «борьбе против Ливонского ордена. Так, кн. Любко, сын полоцкого князя Воиня, был убит в борьбе с немцами в 1341 г. во время пребывания в Пскове воеводы Ольгерда кн. Юрга Витовтовича (1341—1348). В этой борьбе на стороне псковичей участвовали и жители Витебска с «литовниками» — кн. Ольгердом и Кейстутом²⁸. Таким образом, в середине XIV в. против крестоносной агрессии единым фронтом выступали северо-западные и западные русские города независимо от того, в состав какого политического образования они входили. Сам Юрга Витовтович в 1341 г. находился в осажденном немцами Изборске, а в 1348 г. был убит там же на пути к Изборску, куда он, вероятно принявший православие, отправился святить церкви. Участие литовских войск в борьбе псковичей против ливонских феодалов недешево обошлось псковичам. В 1341 г. на обратном пути из похода на Ливонию Ольгерд и Кейстут вместе с витебскими воинами «потрыпа хлеб около святыа Троици во Псковской области, такоже и сена и пожни потрыпа»²⁹.

В 1357 г. в Пскове стал княжить Василий Будучолна³⁰. 8 мая 1395 г. сюда же приехал освободившийся из заточения великий князь полоцкий Андрей Ольгердович, хорошо знакомый псковичам по своему первому пребыванию в Пскове в 40-е годы в качестве наместника витебского князя Ольгерда (в 1341 г.). После него в Пскове какое-то время княжил его сын Иван Андреевич, сложивший «целование» Пскову и, вероятно, поспешивший на битву на Ворскле, где погибли его отец и дядя Михаил Евнутьевич³¹.

Во время феодальной войны в Великом княжестве Литовском в 1437 г. в Псков «в своем безвременьи» снова приехал Иван Андреевич. «Приаша его псковичи и всем сполу... хлебом и вологою и медом и поминком почтиша»: дали по 10 зобниц ржи и овса и 10 руб. «на кормлю»³². А еще через два года, в 1439 г., на княжение в Псков из Твери приехал внук Андрея Александр Иванович, правнук Ольгердов. Ради него псковичи выгнали его предшественника — князя Владимира Данильевича, зятя Александра Федоровича, пробывшего с 1424 по 1434 г. в Литве, а в 1434 г. получившего псковское княжение³³.

Дольше всего (с 1443 по 1447 и с 1456 по 1461 г.) княжил в Пскове кн. Александр Васильевич Чарторыйский, сын кн. Василия, одного из наиболее последовательных сторонников Свидригайлы, организатор, как и его брат Иван, убийства литовского князя Жигимонта — соперника Свидригайлы. Чарторыйский, женатый на дочери Дмитрия Шемяки, княжил в Пскове не от собственного имени, но в качестве наместника великого князя московского Василия II, послы которого 25 августа 1443 г. «поручиша» ему княжение. Второй раз он приехал по «псковскому челобитью». В Пскове кн. Александр участвовал в нескольких походах на Ливонию (в 1444 г. — на Новгородок, в 1459 г. — на Озолицу и Желачку, в 1460 г. — на Озолицу, в 1461 г. — на Ливонию). Его деятельностью кончается практика приглашения князей из Великого княжества Литовского в русские северо-западные города. Кончается весьма примечательным эпизодом — отказом псковского кн. Чарторыйского целовать крест Василию II как господарю³⁴.

Меньше всего сведений о литовских выходцах в Твери. Андрей, сын Герденя, в 1289 г. стал тверским епископом по предложению вдовы Ярослава Аксиньи и ее сына Михаила³⁵. Дочь Гедимина Мария стала женой тверского князя Михаила в 1320 г., а дочь Кейстута — супругой Ивана Михайловича³⁶. Василий Михайлович Тверской в 1385 г. женился на дочери киевского князя Владимира Ольгердовича³⁷.

Идея воссоединения древнерусской «отчины» в Русском государстве возникла не на пустом месте. Традиция совместной борьбы против иноземных захватчиков питала идею объединения страны. Тверские полки участвовали в походах против Ордена³⁸. В особенности заметный след в памяти русского народа оставило участие сил из Западной и Юго-Западной Руси в битве на Куликовом поле. Здесь проявил свое военное дарование Дмитрий Волынец, которому памятники конца XV в., в частности «Сказание о Мамаевом побоище», приписывали честь предложения перейти за Дон на ордынскую землю и расстановки («уряжения») полков перед боем. Здесь же мужественно сражался Андрей Ольгердович «со всеми полочаны»³⁹.

Иная ситуация складывалась в борьбе с Крымским ханством. Неспособность войска Великого княжества Литовского противостоять набегам крымцев подрывала веру в целесообразность пребывания крупнейших феодалов в этом политическом образовании. Во время нашествия Менгли-Гирея под Киевом собрались со своими войсками князья Одоевский, Вяземский, Можайский, Трубецкой, Воротынский, Козельский, «вся земля» Смоленская, Витебская, Полоцкая, Волынская, Подольская, Брестская и т. д.⁴⁰ Однако им не удалось противостоять этому нашествию. Пожалуй, 1484 г. можно датировать перелом в сознании крупных феодалов. Несколькими годами позднее большая часть перечисленных выше князей оказалась на стороне князя всея Руси Ивана III и Василия III⁴¹.

Наряду с централизаторскими и объединительными тенденциями среди славянских феодалов Литовского княжества существовали, постепенно угасая, децентрализаторские. Особенно заметны они были в 50-е годы XV в. на исходе феодальной войны, когда противники Василия II потеряли свои позиции в Московском княжестве. В 1454 г. бежал в Литовское княжество Иван Андреевич Можайский, зять Федора Львовича Воротынского, получивший в держание Брянск. Его сын Семен Иванович Можайский владел Черниговом, Стародубом, Гомелем, волостями Карачаев и Хотимль⁴². Где располагались земли другого сына Василия Ивановича, неизвестно.

В Литве провел последние годы и Дмитрий Шемяка, потомки которого жили в Великом княжестве Литовском до конца XV в. В начале XVI в. Василий Шемячич перешел на сторону Москвы вместе со своим княжеством, а вслед за ним покинул свои владения в Рошском повете его слуга Борис Граборуков⁴³. Прибежище в Литве нашли и потомки Владимира Андреевича Серпуховского, потомки его внука Василия Ярославича. Его сын Иван и жена бежали в 1456 г.⁴⁴ О деятельности Федора Ярославича упоминалось выше.

В 1483 г. от гнева Ивана III скрылся в Великом княжестве Литовском Василий Михайлович Верейский, получивший Любеч с дворами и волостями — Койдановом, Рубежевичами, Усой, Старинкой, Ислочью, Воложином и Радошковичами⁴⁵. Через два года туда же устремился последний тверской князь Михаил. На службе в Литовском княжестве оказались некоторые новгородцы, тверичи, псковичи, смольняне после присоединения их родных городов к Русскому государству. Те, кто долго не получал земельных пожалований в Литовском княжестве, готовы были «всесть на коня» в войнах против Русского государства. Выходцы из вновь присоединенных к Руси земель составляли тот «горючий элемент», который подогревал пыл литовских князей в войнах против Русского государства.

Однако беглецы из Великого княжества Литовского и Русского государства делали, пусть невольно, и другое дело — дело сближения белорусского и украинского народов с великорусским. Они приносили с собой книги, рассказывали о своей родине, знакомя с культурой русского, украинского или белорусского народов. Следы этого можно обнаружить и в сочинении Матвея Меховского, в основу которого был положен рассказ какого-то тверича⁴⁶, и в Устюжском летописном своде, написанном по живым воспоминаниям пленных на Ведроши⁴⁷. Им же, вероят но, русский Север обязан проникновением большого количества книг краковского издателя Швайпольта Фиоля (1491 г.)⁴⁸. Возможно, не без участия выходца из Русского государства была составлена летопись Авраамки, в основе которой лежит памятник новгородского летописания, не сохранившийся в Новгороде. Живое общение, обмен литературой, светской и духовной, продолжается в течение XIII—XV вв. Благодаря этому не терялось представление об общности восточнославянских народов Великого княжества Литовского в тот период, когда формирование украинской и белорусской народностей привело к первым успехам.

Связи Великороссии с изучаемыми районами развивались неравномерно. Пожалуй, наиболее устойчив, несмотря на превратности политических отношений, был рост экономических связей, который до конца XV — начала XVI вв. поддается статистическому учету. В это время экспорт из Русского государства достигал ⅓—½ всего товарооборота Великого княжества Литовского, причем в основном в нем участвовали древнерусские земли, вошедшие в Литовское княжество. О том, какую роль играли связи с Русским государством, например, для Минска, можно судить по размерам таможенной пошлины, а также по величине платы за аренду мыта в Минске. Едва только торговля с Русским государством сокращалась, величина аренды мыта падала более чем вдвое⁴⁹. Такую же роль играли связи с украинскими землями в торговле Вязьмы. В 1494 г. смоленские купцы продали в Вязьме 400 мехов галицкой, по ошибочному мнению И.П. Крипьякевича, соли. Белорусские и украинские земли в конце XV — начале XVI в. стали обычной ареной торговой деятельности купечества из самых различных городов Русского государства — Москвы и Можайска, Коломны, Дмитрова, а также Твери, Новгорода, Пскова и др. Сходство экономической структуры белорусских и украинских земель с русскими ограничивало возможности обмена товарами, но создавало предпосылки для упрочения посреднической торговли⁵⁰.

К началу XVI в. между русским и белорусским купечеством установились постоянные кредитные отношения, свидетельствующие о прочности экономических связей. Даже вопреки войнам Литовского княжества и Русского государства культурные отношения между русскими, украинскими и белорусскими землями развивались. Постоянным фактором, способствующим этому, было единство вероисповедания⁵¹.

Если православная церковь в Великом княжестве Литовском потеряла свои политические позиции, то тем не менее она осталась основной хранительницей древнерусских традиций в области культуры — летописания, церковного права. Киевская митрополия считала себя центром всея Руси, как об этом недвусмысленно объявили «епископы русских стран»⁵². Признание единого церковного центра, до 1458 г. общего с Северо-Востоком и Северо-Западом, способствовало росту влияния Киева как столицы митрополита. Сюда стремились церковные иерархи из Московского княжества. Так, в 1382 г. в Киев вместе с Киприаном уехал игумен серпуховского Высоковского монастыря Афанасий. О событиях церковной жизни в Киеве хорошо знали и в северо-западных и северо-восточных русских землях. Смерть киево-печерского «старца» Павла Высокого, «книжного, грамотного», судя по Рогожскому летописцу, оплакивалась и далеко за пределами Киевской земли. Роль Киева, «богоспасаемого града, он же наречется мати градовом Руское земли, а не инако», подчеркивал в 1481 г. константинопольский патриарх Максим⁵³. Поддержка константинопольским патриархом киевской митрополии в тот момент, когда церковь Русского государства прервала всякие сношения с патриархией, способствовала росту влияния Киева, в особенности его церкви, митрополита и Киево-Печерской лавры, бывшей ставропигиальной, не только в Великом княжестве Литовском, но и во всей Восточной Европе.

Монастыри Киева считались общерусскими святынями, они притягивали к себе многочисленных выходцев из Северо-Восточной и Северо-Западной Руси. Среди бояр печерского архимандрита в начале XVI в. значились Василий Псковитин и некий Волынец, в последней четверти XV в. игуменом Никольского Пустынского монастыря был Матвей Малый, «прийшов молод з Новагорода Великого, еще до Микулы архимандрита»⁵⁴. Высоко почитался и Супрасльский монастырь. В его «поминник» был занесен псковитин дьяк Павел, выходцы из Рязани, а на листке XVII в. записано: «Род з Торопца места с Москвы благородного Матфея Иоанновича, написавшего и на давшего в монастыр Супрасльский книгу великую, рекомую Десятоглав 1507 года»⁵⁵. Книга, о которой упоминает запись, включала в себя часть Библии по геннадиевскому переводу конца XV в.⁵⁶ Родственники Матвея Ивановича постриглись в Торопце, Новгороде, Полоцке и Супрасле. Таким образом, и этим постриженникам разных монастырей, выходцам из далеких друг от друга русских городов, принадлежит некоторая роль в укреплении связей, в первую очередь культурных, между народностями, формировавшимися на базе древнерусской. Вероятно, благодаря им в Белоруссию рано проникли жития московских святых, в частности Сергия Радонежского, Печерский патерик⁵⁷, в библиотеку полоцкого Софийского собора — хождение Даниила XII в. и т. д. Обмен рукописными книгами и даже заказ их были, по-видимому, обычными в то время, насколько можно судить по «Посланию от друга к другу» Василия Дмитриевича Ермолина к писарю Якубу⁵⁸.

Меньше известно о связях купечества и мещанства, хотя и они являлись вкладчиками рукописей в монастыри Западной Руси. На прологе начала XVI в., хранившемся в Виленской публичной библиотеке (ныне Центральная государственная публичная б-ка ЛитССР), имеется запись: «Пожалована от псковских посацких людей»⁵⁹. В Киеве в конце XV в. действовал дьяк Митя Москвитин⁶⁰.

Идею единства всех русских земель и городов развивал «Список русских городов дальних и ближних», составленный, весьма возможно, в Смоленске в 90-е годы XIV в.⁶¹

Красноречивым памятником культурных связей служит синодик Киево-Печерского монастыря⁶², составленный в 90-е годы XV в. Ведение его продолжалось всю первую треть XVI в. Здесь в основном записаны выходцы из городов Украины и Белоруссии — Турова, Веницы, Мозыря, Слуцка, Минска, Канева, Острога, Чернигова, Пинска (Вельские, Друцкие, Крошинские, Кобринские, Острожские), выезжие из Русского государства в Великое княжество Литовское (Василий Семенович Можайский, Федор Ярославич, Михаил Дмитриевич Вяземский). В Киево-Печерский синодик занесены имена «москвичей» (среди них родители Ивана III и его первая жена Мария Тверская, Иван Иванович Молодой, игумен спасский из Заяузья, Михаил Васильевич, сын Дурного, Федор Васильевич Созонов, Григорий Дмитриевич, Михаил Васильевич, Василий Семенович Ромодановские, Семен Ряполовский, Василий Дмитриевич Ермолин), новгородцы (предки некоего Ермака, старца Киприана, Петра Калинина с Черничины улицы) и много выходцев из разных городов Русского государства (Калуги, Костромы и др.). Указаны предки «новых москвичей» — Ивана Юрьевича Патрикеева⁶³ и Василия Львовича Мамая. Род Михаила Андреевича Плещеева, потомка выходца из Черниговщины Федора Бяконта⁶⁴, был занесен «уставником». Если первые записи синодика, в том числе рода Ивана III, были сделаны вскоре после 1490 г., то последующие, в частности детей Патрикеева, — уже в 30-е годы XVI в. Князья, бояре и мещане, светские и духовные лица ехали в Киев поклониться основателям лавры, великим князьям⁶⁵. Синодики свидетельствуют о постоянных связях жителей Русского государства с Киевом.

Среди великих князей, именами которых и открывается синодик, встречаем киевского князя Владимира, литовского Ольгерда и целый ряд московских — Дмитрия (по-видимому, Донского), Данилу, Ивана (Калиту), Семена (Гордого). Как бы ни объяснять возникновение такого удивительного сочетания (среди имен великих князей был еще и Витовт, имя которого оказалось позднее выскобленным), тем ли, что эта часть восходила к прежнему синодику, который сгорел, или была написана заново в 90-е годы XV в., оно свидетельствует о несомненных симпатиях ее составителя к основателям и защитникам Московского княжества, свидетельствует о признании Русского государства центром объединения всех русских земель. Судя по синодику, в 90-е годы такая роль не отводилась ни киевским, ни тем более литовским князьям.

Этот факт представляется тем более поразительным, что синодик составлен по живым следам разгрома Киева крымским ханом Менгли-Гиреем в 1484 г., выполнявшим свои союзнические обязательства по отношению к Ивану III, по его «слову» «за неисправление королевское, что привел царя Ахмата Большие Орды на великого князя»⁶⁶. Даже пожар Киева и опустошение Киевской земли в результате этого похода не смогли подорвать идею единства русских земель и главенства в них Русского государства.

На Северо-Востоке и Северо-Западе Руси внимательно следили за судьбами Киева⁶⁷. В новгородских и псковских летописях оказались отмеченными сожжение Киево-Печерской лавры в 1416 г. и Киева в 1484 г.⁶⁸, деятельность Семена Олельковича по обороне родины⁶⁹.

Стремление к сохранению «старины», «пошлины» во всех сферах жизни — в материальной и духовной культуре, социальных отношениях и политическом устройстве — характерная черта, присущая всей феодальной эпохе. Медленно развивавшееся в этот период общество хранило верность традиции, возводимой в силу особенностей социальной психологии того времени на уровень идеального образца. Новые отношения с трудом пробивали себе дорогу. Особенно это заметно в восточноевропейском, славянском мире, где из-за иноземного нашествия весь темп развития был заторможен.

Вплоть до конца XIV в. черты древнерусской культуры в Литовском княжестве прослеживаются наиболее отчетливо. В начале XV в. или, вернее, в конце XIV в., когда большая часть изучаемых земель вошла в Великое княжество Литовское, начинают формироваться украинская и белорусская народности.

На протяжении всего XV в. черты древнерусских традиций заметны во всех сферах жизни. Особенно интенсивно процесс становления украинской и белорусской народностей протекал с конца XV в. Он занял все XVI столетие. На базе древнерусских традиций складываются новые этнические общности с присущими им особенностями материальной и духовной культуры.

Подводя итоги, можно наметить три пути развития северо-восточных, северо-западных и, наконец, западных и юго-западных древнерусских земель. Все они прямо или косвенно испытали воздействие монголо-татарского нашествия. Наиболее замедленный в XIII—XIV вв. путь развития проделала Северо-Восточная Русь. Эти земли подверглись наиболее жестокому опустошению, их последующее развитие происходило под непосредственным деформирующим воздействием сперва Джучиева улуса, позднее Орды, получившей в XVI в. название Золотой, а с середины XV в. — различных орд, сформировавшихся на ее базе. В результате этого в северо-восточных русских землях было нарушено равновесие, пусть относительное, между княжеской властью и городом, которое существовало в период Древнерусского государства. Вследствие слабости города в этих районах и особенностей политических отношений и положения Руси необычайную силу приобрела княжеская власть, взявшая на себя тяжкие обязанности представлять политические образования перед лицом иноземных властителей. Подъем города происходил в то время, когда княжеская власть настолько прочно утвердилась, что городам уже не удалось вернуть прежние политические позиции.

Второй путь — это развитие независимых феодальных республик Новгорода и Пскова. Экономическая и политическая жизнь городских республик протекала под воздействием угрозы со стороны Джучиева улуса и Орд, Золотой и Крымской, Ливонского ордена и Великого княжества Литовского. Обстановка, сложившаяся на Востоке Европы в результате монголо-татарского нашествия, не благоприятствовала гармоничному развитию этих городов. Прежние связи с северо-восточными районами были если не прерваны, то сокращены до минимума. Однако во внутреннем политическом положении Новгорода и Пскова наиболее отчетливо прослеживаются архаические черты, сложившиеся еще в Древней Руси. Взаимоотношения князя и города, регулировавшиеся договором — «рядом», здесь просуществовали вплоть до 1471 г.

Наконец, по третьему пути проходило развитие западных и юго-западных земель Древнерусского государства, оказавшихся под властью Литовского княжества и Короны Польской. Здесь в полном отличии от северо-восточных земель равновесие, казалось, было нарушено в пользу города. Однако только на первый взгляд. И здесь, как и на Северо-Востоке, оно было нарушено в пользу верховной власти князя, на этот раз не местного, но общего для ряда литовских, русских и жемайтских земель — великого князя литовского.

Впрочем, в этих районах диспропорция была не столь велика, как на Северо-Востоке. Отношения литовского князя и города, вернее, крупнейших городов — Полоцка, Витебска, Киева — строились на основе договора, согласно которому положение великокняжеского наместника формально, подчеркиваем, формально низводилось до положения служебного князя в Новгороде. Литовской великокняжеской власти не удалось сломить силы города, с одной стороны, силы традиции, представляемой этим городом, — с другой. Поэтому структура социальной организации Новгорода, Пскова и Полоцка, Витебска, Киева обнаруживает много общего, восходящего к древнерусским временам.

Общность духовной культуры поддерживалась не столько единством византийского и «поствизантийского мира», сколько сохранением связей отдельных частей Древнерусского государства между собой и в тот период, когда на время было утрачено политическое единство восточных славян.

Таким образом, на протяжении XIV — начала XVI столетия существовали и крепли разносторонние связи между отдельными регионами, занятыми восточными славянами. В них участвовали представители феодальных кругов, служившие то князьям московским, то тверским, то литовским, то Великому Новгороду, а в конце XV в. устремившиеся в Русское государство. По мере упрочения экономических отношений в эти связи во все большем масштабе втягивалось купечество Русского государства и Великого княжества Литовского, перевозившее не только товары, изготовленные в этих государствах или добытые там, но и иностранные — восточные и европейские (шелка, краски, сукна и т. д.). Паломники к общерусским святыням в Киеве — выходцы из самых разных слоев общества и разных краев Руси — приносили в Киев и уносили из него книги не только чисто церковного содержания, но и различные исторические повествования. В поддержании связей невольно участвовали и пленники, как знатные (типа князя Константина Острожского и других литовских военачальников, попавших в плен в результате битвы при Ведроше), так и бессчетные «полоняники», похолопляемые во время войн на восточных границах Великого княжества Литовского. Связи между отдельными регионами восточного славянства упрочивали и беглые, искавшие лучшей доли за пределами своих государств, где на протяжении XV — начала XVI в. стали формироваться крепостнические отношения. Вольно или невольно беглые и «полоняники» — безымянные холопы, смерды и закупы, бесчисленные «жонки» и «паробки» — приносили с собой навыки земледельческого и ремесленного труда, полученные от предков, на новую родину. Именно им принадлежала честь не только пассивного хранения, но и творческого развития опыта предшествующих поколений в сфере материальной культуры. В их среде хранилось и другое драгоценное наследие Древней Руси — ее фольклор: праздничные, свадебные, заунывные похоронные песни. Передаваемые от поколения к поколению эти произведения донесли почти до нашего времени думы и чаяния простого люда средневековья.

Примечания

1. ПСРЛ, т. 32, с. 66. Датировано 1397 г., в действительности — 1381 г.

2. НПЛ, с. 419; ПСРЛ, т. 32 (ошибочно: дочери Бориса Александровича), с. 83. Сообщение занесено в хронику под 1442 г., должно быть — 1432 г. Ср.: ПЛ, вып. 1, с. 40.

3. ПСРЛ, т. 15, вып. 1, стб. 180—181, 1408 г.; стб. 186, 1410 г.; т. 5, с. 257; т. 6, с. 136. М.; Л., 1949, т. 25, с. 237; т. 8, с. 82; ср.: т. 32, с. 72; см. подробнее: Любавский М.К. Литовско-русский сейм, с. 64.

4. ПСРЛ, т. 4, ч. 1. вып. 2, с. 420—421, 1418 г.; ПЛ, вып. 2, с. 127, 131, 1434—1435 гг.; ПСРЛ, т. 32, с. 83, 1435 г.; т. 15, стб. 489, 1432 г.; т. 32, с. 84, 1435 г.

5. НПЛ, с. 420, 1440 г.; ПСРЛ, т. 4, ч. 1, вып. 2, с. 436, 1440 г.

6. Там же.

7. ПСРЛ, т. 32, с. 89. Ошибочно помещено между сообщениями 1473 и 1477 гг. Должно быть 1480—1481 г.; ПСРЛ, т. 6, с. 233; Антонович В.Б. Монографии..., т. с. 240—241; Backus O.P. Motives..., р. 88—89.

8. Грушевський М. Історія Украiны — Русі. Київ, 1907, т. 4, с. 272.

9. Клепатский 77. Г. Очерки по истории Киевской земли, т. 1.

10. Барбашев А.И. Витовт. Его политика до Грюнвальдской битвы (1410 г.). СПб., 1885, с. 114—117. В новгородских летописях сочувственно излагались события этого времени: «...псковичи ходили к Полоцку и мало не взяша города: а волости полочкыи повоевавше» (НПЛ, с. 399, 1406 г.; ПСРЛ, т. 4, ч. 1, вып. 2, с. 404). Об аналогичных попытках Витовта в 20-е годы см.: Барбашев А.И. Витовт. Последние двадцать лет княжения. 1410—1430. СПб., 1891, с. 190—200.

11. АЗР, т. 1, № 49, с. 61—62, 5 февраля 1448 г.

12. АСЭИ, т. 3, № 2, с. 15, 1328—1340 гг. (ср.: Кучкин В.А. Роль Москвы в политическом развитии Северо-Восточной Руси конца XIII в. — В кн.: Новое о прошлом нашей страны. М., 1967, с. 54—64); ГВНП, № 16, с. 31, 1375 г. А.А. Зимин относит договор к 12 июля 1372 — марту 1373 г. (Зимин А.А. О хронологии договорных грамот Великого Новгорода с князьями XIII—XV вв., с. 317—318). Ср.: ГВНП, № 19, 21, 86. Летописи XVII в., может быть следуя давней традиции, объясняли поход Ольгерда на Москву, предпринятый в 1375 г., желанием великого князя московского присоединить Киев, Полоцк, Витебск (ПСРЛ, т. 32, с. 60). В этом походе участвовал кн. Иван Туровский (УЛС, с. 56).

13. О чеканке Василия I см.: Федоров-Давыдов Г.А. Монеты Московской Руси (Москва в борьбе за независимое и централизованное государство). М., 1981, с. 27, 28, 42—43, 54—56 и др. См. монеты № 64, 68, 69, 229, 231, 233.

14. НПЛ, с. 358, 1345 г.

15. ПСРЛ, т. 24, с. 233; Патрикий окончательно переехал в Москву в 1408 г. (ПСРЛ, т. 6, с. 136; т. 8, с. 82; т. 25, с. 237), а в 1382 и 1397 гг. находился в Новгороде в качестве служебного князя (НПЛ, с. 379, 389). За три года до него, в 1379 г., там находился и Юрий Наримонтович с сестрой (НПЛ, с. 375; ПСРЛ. т. 4, ч. 1, вып. 2, с. 435, 453).

16. ПСРЛ, т. 32, с. 162, 1454 г. Выезду его на Русь мог способствовать брак 1333 г. Семена, великого князя московского с Айгустой Гедиминовной, в крещении Анастасией (ПСРЛ. т. 15, вып. 1, стб. 47; ср.: Троицкая летопись, с. 361).

17. НПЛ, с. 413, 1420 г.; ПЛ, вып. 2, с. 121, 1426 г., УЛС, с. 76, 1434 г.; НПЛ, с. 419, 1437 г.; Любавский М.К. Литовско-русский сейм, с. 57; Акты исторические, собранные и изданные Археографическою комиссиею. СПб., 1841, т. 1, № 55; см. подробнее: Клепатский П.Г. Очерки по истории Киевской земли, т. 1, с. 56; ПЛ, вып. 2. с. 132 (ехал из «Немец»); ПСРЛ. М.; Л., 1959, т. 26, с. 192; УЛС, с. 77. Иван Баба Друцкий убит в 1453 г. (ПСРЛ, т. 25, с. 273).

18. Любавский М.К. Литовско-русский сейм, с. 108.

19. ПСРЛ. СПб., 1910, т. 23, с. 151, 152, 154; т. 25, с. 267; М.; Л., 1962, т. 27, с. 109, 112, 114.

20. РИБ, т. 27, стб. 390—391, 2.Х.1483 г. Боярином печерского архимандрита Вассиана в 1508 г. был некий Василий Псковитин (АрхЮЗР, ч. 1, т. 6, № 7, с. 13—14). См. подробнее: Хорошкевич А.Л. Русское государство в системе международных отношений конца XV — начала XVI в. М., 1980, с. 82 и др.

21. Подробнее см.: Зимин А.А. Служилые князья в Русском государстве конца XV — первой трети XVI в. — В кн.: Дворянство и крепостной строй России XVI—XVIII вв.: Сборник статей, посвященных памяти А.А. Новосельского. М., 1975т. с. 28—56.

22. УЛС, с. 92, 1492 г. Воротынский перешел на русскую службу до 29 июня 1490 г, (Сб. РИО, т. 35, с. 47, 80, 81, 84, 103, 105, 106).

23. АЗР, т. 1, № 106, с. 124, конец 1492 г.

24. Сб. РИО, т. 35, с. 295, 297, 299—302, 323, 353, 357, 366, 371, 376 и др.; Базилевич К.В. Внешняя политика Русского централизованного государства, с. 338 и далее; Грушевський М. Історія Украіны — Русі, т. 4, с. 267.

25. Послания Ивана Грозного. М.; Л., 1951, с. 244—245.

26. НПЛ, с. 383, 1389 г.; с. 385, 1391 г.; с. 397, 1401 г.; с. 398, 1403 г.; с. 400, 1407 г.; с. 403, 1412 г.; ПСРЛ, т. 15, вып. 1, стб. 153, 1403 г.; стб. 164, 1397 г.; т. 23, с. 133; т. 4, ч. 1, вып. 2, с. 404, 412. О статусе Семена (Лугвеня) Ольгердовича в Новгороде, как и других «копорских князей», см. подробнее: Янин В.Л. Новгородская феодальная вотчина, с. 213—229.

27. НПЛ, с. 416, 1432 г.; с. 419, 1438 г.; с. 423—425, 1445 г.; ПЛ, вып. 2, с. 126; ПСРЛ, т. 4, ч. 1, вып. 2, с. 452, 1445 г.; ПЛ, вып. 2, с. 48, 137, 1447, 1448 г.

28. НПЛ, вып. 2, с. 95—96, 1341 г.

29. Там же, с. 96, 99, 1348 г.

30. Там же, вып. 1, с. 22: вып. 2, с. 103, 1357 г.

31. Там же, вып. 2. с. 106, 109; НПЛ, с. 394, 395, 1399 г.

32. ПЛ, вып. 2, с. 132, 1437 г.

33. Там же, с. 133, 1439 г.; с. 128, 1434 г.

34. ПСРЛ, т. 4, ч. 1, вып. 2, с. 436; ПЛ, вып. 2, с. 46, 47, 49, 50, 51, 143, 144; ПСРЛ, СПб., 1889, т. 16, с. 193.

35. ПСРЛ, т. 15, стб. 406, 414; вып. 1, стб. 36, 72; ср.: Троицкая летопись. Реконструкция М.Д. Приселкова. М., 1950, с. 344—345. Подробнее см.: Пашуто В.Т. Образование..., с. 45.

36. ПСРЛ, т. 15, стб. 414; вып. 1, стб. 41, ИЗ.

37. Там же, т. 15, стб. 443, 1385 г.

38. ПСРЛ, т. 15. стб. 488, 1422 г. Указал Б.Н. Флоря.

39. Повести о Куликовской битве. М., 1959, с. 94—95; УЛС, с. 59, 1380 г.

40. Каманин И. Сообщения послов..., с. 6.

41. Базилевич К.В. Внешняя политика Русского централизованного государства, с. 359, 450 и др.; Зимин А.А. Россия на пороге нового времени, с. 91 и др.

42. ПСРЛ, т. 6, с. 180, 1454 г.; т. 8, с. 144, 1454 г.; т. 12, с. 109 и др.; УЛС, с. 83; АЗР, т. 1, № 49, с. 62, 5 февраля 1448 г.; № 167, с. 192, 26 марта 1499 г.

43. РИБ, т. 27, стб. 390—391, 2 октября 1483 г.; 755—757, 18 апреля 1499 г.

44. ПСРЛ, т. 6, с. 181; т. 8, с. 147; т. 12, с. 112 и др.

45. ПСРЛ, т. 24, с. 202—203; 1483 г.; ДДГ, № 78, с. 293, 12 декабря 1483 г.; Сб. РИО, т. 35, № 19, с. 82, 4 января 1493 г.; РИБ, т. 27, стб. 830, 5 декабря 1502 г.

46. Флоря Б.Н. Об одном из источников «Трактата о двух Сарматиях» Матвея Меховского. — Сов. славяноведение, 1962, с. 2.

47. Эта мысль была высказана А.А. Зиминым, см.: Хорошкевич А.Л. Русское государство в системе международных отношений..., с. 15.

48. Немировский Е.Л. Начало славянского книгопечатания. М., 1971; Он же. Распространение краковских изданий Швайтпольта Фиоля в Русском государстве в XVI—XVII вв. — В кн.: Культурные связи народов Восточной Европы в XVI в. М., 1976, с. 190.

49. РИБ, т. 20, стб. 898—899, 1516 г.; см. также: Мишко Д.I. Зв'язкі між Україною і Росією в XIV—XV ст. Київ, 1959; Верзилов А. Очерки торговли Южной Руси с 1480 по 1569 г. Чернигов, 1898; см. также: Хорошкевич А.Л. Россия и мировые торговые пути конца XV в. — В кн.: Феодальная Россия во всемирно-историческом процессе. М., 1972, с. 32—40.

50. Крипьякевич I.П. Звьязки Західної України з Расією до середини XVII в. Київ, 1953, с. 12; Хорошкевич А.Л. Кредит во внутренней русской и русско-ганзейской торговле XIV—XV веков. — История СССР, 1977, № 2, с. 125—140.

51. Тихомиров М.Н. Воссоздание русской письменной традиции в первые десятилетия татарского ига — Вест. истории мир. культуры, 1957, № 8, с. 4—5.

52. АЗР, т. 1, № 24, с. 33, 15 ноября 1415 г. О приверженности русских Литовского княжества к православной вере около 1500 г. свидетельствовал краковский каноник Иван Сохран в сочинении «Истолкователь заблуждений русской веры» (Владимиров П.В. Доктор Франциск Скорина, его переводы, печатные издания и язык. СПб., 1888, с. 6, прим. 3).

53. АрхЮЗР, ч. 1, т. 1, № 1, с. 1—2, 14 июня 1481 г.; ПСРЛ, т. 15, вып. 1, с. 147, 1382 г.

54. АрхЮЗР, ч. 1, т. 6, № 7, с. 13, 8 августа 1508 г.

55. Супрасльский синодик. — АСД, Вильно, 1870, т. 9, с. 457; см. также: Добрянский Ф.Н. Описание рукописей Виленской публичной библиотеки. Вильно, 1882, с. 185.

56. Владимиров П.В. Доктор Франциск Скорина, его переводы, печатные издания и язык, с. 6, прим. 3.

57. АСД, т. 9, с. 54, 557; см. также: История белорусской дооктябрьской литературы. М., 1977, с. 51—52.

58. Седельников А.Д. «Послание от друга к другу» и западнорусская книжность XV в. — Изв. АН ОССР. Сер. 7. Гуманитарные науки. Л., 1930, № 4, с. 223—238; Тихомиров М.Н. Средневековая Москва в XIV—XVI веках. М., 1957, с. 245—246.

59. Добрянский Ф.Н. Указ. соч., с. 191.

60. УГ XV ст., № 5, с. 30—31, 4 июня 1499 г.

61. О нем см. подробнее: Тихомиров М.Н. «Список русских городов дальних и ближних». — ИЗ. М., 1952, т. 40, с. 214—259. О месте составления «Списка» см.: Подосинов А.В. О принципах построения и месте создания «Списка русских городов дальних и ближних». — В кн.: Восточная Европа в древности и средневековье: Сб. статей. М., 1978, с. 40—48. О времени создания «Списка» см.: Наумов Е.Я. К истории летописного «Списка русских городов дальних и ближних». — В кн.: Летописи и хроники. 1973. М., 1974, с. 150—163.

62. Голубев С.Т. Древний помянник Киево-Печерской лавры (конца XV и начала XVI столетия). — ЧИОНЛ. Киев, 1892, кн. 6, с. 1—69; ср.: де Витте Е.И. Древний помянник Киево-Михайловского (Златоверхого) монастыря (XVI—XVII вв.). — ЧИОНЛ, Киев, 1903, кн. 17, вып. 1, с. 8—9.

63. Имена князей «Иоанна Юрьевича с Москвы» (Патрикеева), Семена Ряполовского, Семена Ромодановского, подвергшихся опале в 1499 г., а также кн. Василия Львовича Мамая были занесены в синодик Николо-Пустынского монастыря в Киеве (Востоков А.Х. Описание русских и словенских рукописей Румянцевского музеума. СПб., 1842, с. 579).

64. Большой популярностью пользовался и Супрасльский монастырь. В его синодике также были записаны выходцы из Великороссии, в частности род псковича дьяка Павла, Григория Федоровича и Андрея Григорьевича Плюсковых (АСД, т. 9, с. 457).

65. Веселовский С.Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. М.. 1969, с. 247 и след.

66. ПСРЛ, т. 4, ч. 1, вып. 2, с. 467. См. подробнее: Базилевич К.В. Внешняя политика Русского централизованного государства, с. 197—198.

67. Антонович В. Киев, его судьба и значение...

68. ПСРЛ, т. 4, ч. 1, вып. 2, с. 415, 1416 г.; О событиях 1484 г. в новгородской летописи записано: «...сентября, по слову великого князя Ивана Васильевича всея Руси, прииде царь Минь-Гиреи Перекопьскыа орды с всею силою и град Киев взял и огнем сьжже, а воеводу киевського изымал и землю Киевськую учини пусту за неисправление королевское, что привел царя Ахмата Большие орды на великого князя» (ПСРЛ, т. 4, ч. 1, вып. 2, с. 463).

69. Панегирик Семену Олельковичу поместили псковские летописи под 1470 г.: «преставися князь Семеон Киевскый на Киеве, брат Михаилов Олельковичь, честно боронив отчину свою град Кыев от силнеи себе ординских царей и от тотарь; тем же и првознесеся во всей Руси, и в иныа далекиа земли, яко же и великих киевскых княжеи древних честно имя его» (ПЛ, вып. 2, с. 173).

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница