Глава вторая. Формирование ядра Черниговской земли и его место в процессе образования территории Древнерусского государства

Территория Черниговского княжества занимала обширные (около 220 тыс. кв. км) пространства в двух физико-географических зонах: лесостепной — на юге и юго-востоке и лесной — на севере и северо-западе. Основная часть ее располагалась в бассейне Днепра и его важнейшего притока — Десны. Восточную половину Черниговской земли занимала Среднерусская возвышенность, почти полностью входившая в пределы изучаемой территории. На ней берет свое начало одна из главных рек волжского бассейна — Ока, на южных отрогах возвышенности — истоки рек бассейна Дона.

Основные почвы в западной части изучаемой территории — песчаные и супесчаные подзолы, местами (например, в Подесенье) — дерновоподзолистые. На юго-востоке, в Посемье, — обильные типичные черноземы, большую же часть восточной половины земли занимают серые лесные почвы. Преимущественную массу лесов представляют широколиственные и сосново-широколиственные (обширные и ныне Брянские леса)¹.

Начало освоения человеком исследуемой территории было положено в эпоху палеолита (Посемье, Подесенье). В изучаемый период здесь обитало восточнославянское древнерусское население, основным занятием которого было пашенное земледелие с сохранением важного значения охоты, рыболовства, бортничества.

Черниговская земля имеет свою историю, вместе с тем она — существенное звено в системе древнерусских земель-княжений и, чтобы выяснить процесс формирования государственной территории Черниговского княжества, необходимо выяснить связь его с процессом территориального развития Древнерусского государства. Эта связь очевидна, так как Чернигов находился в пределах политического и территориального ядра Древнерусского государства — «Русской земли». Важнейшим же в проблеме возникновения Черниговской земли является, в свою очередь, вопрос о сложении политического и территориального ядра Черниговского княжества.

Государственная территория приходит на смену родо-племенным территориям, поэтому важно выяснить их соотношение. Проблема формирования ядра Черниговской земли тесно связана с вопросом о роли северян в сложении Черниговского княжества и месте этнической северянской территории в этом княжестве.

В дореволюционной литературе под Северской землей (землей северян) традиционно подразумевалась вся территория Переяславского княжества и почти вся территория Черниговского княжества². Подобное широкое понятие Северской земли встречается и в советской историографии³. Однако наблюдения Б.А. Рыбакова, подтвержденные работой И.П. Русановой «Курганы полян»⁴, показали, что значительная часть левобережья Днепра в X—XII вв. была занята полянами. Поэтому следует рассматривать вопрос о роли как северян, так и полян в сложении изучаемой территории.

При определении «племенных» территорий (территорий союзов племен) Левобережья и, в свою очередь, их соотношения с государственной территорией можно выделить несколько взаимосвязанных вопросов. Они рассматриваются в следующем порядке: термин «северяне — севера» и его значение; территория левобережных, или черниговских, полян и соотношение ее с территорией северян; восточные и западные северяне и время включения их территории в состав «Русской земли» и Древнерусского государства; северо-восточная часть «Русской земли» — ядро Черниговской земли-княжения.

ТЕРМИН «СЕВЕРА». В Повести временных лет термин «сѣверяне, сѣверены» встречается лишь дважды — под 884 и 885 гг., причем в Ипатьевском списке он вовсе отсутствует⁵. В обеих редакциях Повести под 1024 г. есть термин «сѣверянинъ»⁶. В остальных случаях употребляется «сѣверъ», «сѣверо»⁷. За исключением известия 1024 г., которое, по мнению А.А. Шахматова, относится к Начальному своду, все упоминания о севере-северянах появились в летописи при создании Повести временных лет⁸.

А.А. Шахматов в реконструкции Повести счел необходимым под 884 и 885 гг. исправить «сѣверяне», «сѣверены» на основное — «сѣверъ»⁹.

Термин «Сѣвера» для обозначения территории, прилегающей к Десне и Сейму, часто применялся наравне с термином «Северская земля» еще в летописании XVI—XVII вв. и посольских книгах¹⁰. Распространен он и в украинских источниках XVII в., причем в «Летописи Самовидца» употребляется только «Сѣверъ»¹¹. Интересно, что Лазарь Баранович, архиепископ Черниговский (1657—1693 гг.), в подражание патриарху «всея Руси» титулуется «милостью божию православный архиепископ Черниговский, Новгородский и всего Севера»¹². Следует также иметь в виду и указанную Б.А. Рыбаковым надпись «Severia» на иностранных картах России XVI—XVII вв.¹³ В начале XVII в. встречается даже термин «сѣверяне», утративший, конечно, свое племенное содержание. Этим термином названы в посольском донесении войска И.И. Болотникова¹⁴.

Объяснение племенного названия «сѣвера», стоящего несколько особняком в ряду полян, кривичей, бужан и др., по созвучию со стороной света неудовлетворительно¹⁵. Другие объяснения, как показал Х. Ловмяньский, также неубедительны¹⁶.

Наиболее приемлемым представляется объяснение этого термина, данное В.В. Седовым, который, отмечая, что славяне в процессе расселения застали в области днепровского Левобережья балтское (к северу от Десны и Сейма) и ираноязычное (к югу от них) население, считает этот термин иранским по происхождению. Исследования лингвистов показали, что слово «север», как и гидронимы этого района Сев и Сава, может восходить к иранскому «seu» — «черный»¹⁷. В.В. Седов поддерживает это мнение лингвистов, анализируя археологический и антропологический материал, подтверждающий наличие ираноязычного субстрата на территории северян XI—XII вв.¹⁸ Он считает, что в V—VII вв. днепровское лесостепное Левобережье было занято и ираноязычными (сармато-аланскими) племенами, значительная часть которых была вытеснена славянами в бассейн Дона в самом начале VIII в.¹⁹

Это заключение позволяет считать, что племенной союз левобережных славян, сложившийся на основной территории распространения романской культуры VIII—X вв.²⁰, получил наименование «северо» по дославянскому названию местности, заселенной носителями этой культуры. Некоторые племенные союзы славян (древляне, поляне, дреговичи и др.), как известно, получили наименование по названию местности («прозвашася имены своими, гдѣ сѣдше на котором мѣстѣ»²¹). Отличие в данном случае лишь в том, что это иноязычное, древнее название местности, сохранившее свой отличительный характер от других племенных названий (север, севера, а не северяне). Длительное, до конца XVII в., бытование этого географического термина на изучаемой территории, устойчивость его, несмотря на то, что северяне утратили свои этнографические особенности ранее большинства других племен, свидетельствуют в пользу приведенного мнения.

ПОЛЯНЕ, ЗАПАДНЫЕ И ВОСТОЧНЫЕ СЕВЕРЯНЕ. А.Н. Насонов считал, что первоначальным ядром Черниговского княжества было междуречье нежней Десны и Днепра, являвшегося, по его мнению, северянским. Не принимая мнения Б.А. Рыбакова о существовании полян на Левобережье, А.Н. Насонов, однако, учитывал отмеченное там Б.А. Рыбаковым наличие двух обрядов погребения и по отношению к населению территории, лежащей к востоку от Десны, применял термин «восточные северяне»²². Основываясь на известии Повести временных лет под 1024 г, указывающем «сѣвер» в «челе» полка Мстислава Владимировича Черниговского в сражении при Листвене, А.Н. Насонов связывал северян с Черниговом, считая, что отвести показания этого текста можно лишь в случае, «если бы нашлись археологические данные о том, что в Чернигове жили поляне или какое-либо другое племя»²³. Исследования И.П. Русановой показали, что в X—XII вв. правобережная территория полян и левобережная территория лесостепи вплоть до устья Сейма являлись единой областью с однородным населением, с полным тождеством погребального обряда и инвентаря погребений²⁴. Если не для всего X в., то для второй его половины это не вызывает сомнения. И.П. Русановой отмечено также, что пределы указанного единства археологического материала на левом берегу Днепра почти полностью совпадают с границами «Русской земли», выявленными А.Н. Насоновым на основании анализа летописных известий²⁵.

В связи с этим представляет значительный интерес замеченное С.С. Ширинским совпадение западной границы ареала второго периода распространения диргема (833—900 гг.) в Восточной Европе с восточной границей «Русской земли»²⁶. Исследователь справедливо связывает почти вековое исключение юго-западной области восточного славянства из сферы распространения куфических монет с появлением на этой территории раннегосударственного образования, противостоящего Хазарскому каганату, который изолировал зарождающееся государство от контактов с Востоком. На рубеже IX и X вв. наступает третий период распространения диргема, когда эти монеты вновь обнаруживаются по всей восточнославянской территории²⁷.

Приведенные соображения подтверждают мнение А.Н. Насонова о сложении «Русской земли» в IX в.²⁸ Вместе с тем восточная граница «Русской земли», совпадающая с границей территории полян X—XII вв. (по И.П. Русановой) и с границей распространения диргема (с 833 по 900 г.), делит на две части основную область распространения роменской культуры, совпадающую с территорией, носившей до XVII в. название «Севера». Таким образом, мы приходим к выводу, что в IX в. территория племенного союза оказалась рассеченной политической границей на западную часть, вошедшую в состав «Русской земли», и восточную, находившуюся, вероятно, в зависимости от Хазарского каганата до конца IX в.

Необходимо заметить, что установленная И.П. Русановой граница полян с северянами²⁹ противоречит свидетельству Повести временных лет о том, что северяне населяли территорию по Десне, Сейму и Суле³⁰. На карте И.П. Русановой северян от Десны отделяют южные отроги брянских лесов. Нижнее Посемье — полянское и только самое верховье Сулы у северян. В начале XII в., когда население Левобережья до нижнего Сейма включительно имело выявленный археологически единый этнографический облик, составителю Повести временных лет известно было, что северяне («сѣверъ») жили не только по Сейму, но и по Десне и Суле. Определение территорий славянских племен для летописцев не было случайной задачей³¹, поэтому нет основания не доверять в данном случае историку конца XI — начала XII в. Вместе с тем несомненно, что отмеченная И.П. Русановой этнографическая граница существовала в середине X в. Поскольку есть основания считать, что она отражает политическую границу, разделившую в IX в. Северу на две части, этническую границу западных северян и черниговских полян IX — начала X в. следует искать в пределах формировавшейся в ту пору левобережной территории «Русской земли», т. е. между средней Десной и Днепром.

Попытка Г.Ф. Соловьевой определить этнические границы северян IX—X вв. по обряду трупосожжения на стороне встретила возражения со стороны В.В. Седова, по мнению которого, этот обряд не может служить этнографическим признаком³². Однако, рассматривая трупосожжение как архаичный славянский обряд, сохранившийся у северян³³, С.С. Ширинский на основе изучения рядовых и дружинных погребений Черниговщины пришел к выводу, что границей северян и полян до середины X в. была р. Сновь. Картографирование погребальных памятников левобережных (черниговских) полян, проведенное С.С. Ширинским, свидетельствует, что «на протяжении второй половины X в. они успевают расширить свою территорию за счет восточных соседей — северян от Седнева на р. Снови (летописный Сновск. — А.З.) до Новгорода-Северского, и, судя по вооруженности седневской дружины, это расширение происходило отнюдь не мирным путем»³⁴.

Вряд ли следует рассматривать этот процесс как расширение племенной территории полян вооруженным путем. В нем ведущую роль играли не «поляне» (вооруженные общинники), а именно седневская, сновская дружина, т. е., вероятнее всего, летописная сновская тысяча, упомянутая лишь в XII в. Письменные известия XI в. о воеводах — тысяцких и их дружинах свидетельствуют о ближайшем отношении их к организации суда и дани³⁵, т. е. о вхождении в раннегосударственный административный аппарат.

Рассматриваемый процесс характеризует завершение государственного освоения территории западных северян в X в., приведшее, как следствие, к принятию западными северянами общего для «Русской земли» «Полянского» этнографического облика³⁶. В то же время восточные северяне в результате своей обособленности от «Русской земли» выработали к концу X в. иной, собственно северянский этнографический облик, известный по трупоположениям на горизонте и спиральным височным кольцам.

Полянский этнографический облик «Русской земли» X—XII вв. (включавший в себя и западную часть северянской и юго-восточную часть древлянской территорий) свидетельствует О ведущей роли ПОЛЯНСКИХ дружин в процессе сложения «Русской земли», а также и о том, что подчинение западных северян предшествовало государственному освоению земель восточных северян.

С ослаблением Хазарского каганата на рубеже IX и X вв. арабские диргемы вновь появляются в «Русской земле». Судя по этому, летописное предание о том, что в 884 г. Олег возложил на северян «дань легьку» и запретил им платить хазарскую дань³⁷, подразумевает северян восточных. Начало государственного освоения их территории можно довольно надежно датировать временем около рубежа IX—X вв.

Подчинение Киеву племенных союзов восточных славян не было одноактным событием. Обычно в подтверждение этому приводятся свидетельства о неоднократных походах киевских князей на древлян и вятичей³⁸. В процессе образования государственной территории³⁹ можно выделить начальный и завершающий этапы. Смена этих этапов хорошо прослеживается в земле древлян. Начальным этапом ее освоения было возложение дани в ее архаической форме, при сохранении местной знати. Ее сменяет около 945 г. новая, регулярная форма отчуждения прибавочного продукта, «обеспеченная целой системой административных мер, отражающая создание раннефеодального государства»⁴⁰. Полулегендарный летописный рассказ об установлении княгиней Ольгой «погостов и даней», «уставов и уроков»⁴¹, несомненно, отмечает начало завершающего этапа государственного освоения территории. Реформы Ольги получили дальнейшее развитие в деятельности Владимира Святославича⁴².

Вероятно, завершающий этап государственного освоения территории восточных северян начался при Игоре или почти одновременно с деятельностью Ольги в земле древлян, но не позже, ибо ямный обряд трупоположения появляется за восточными пределами основного ареала его распространения несколько ранее (X—XI вв.), чем в земле древлян (XI—XII вв.)⁴³.

Государственное освоение земель восточных северян, как затем радимичей и вятичей, отличалось по своей социальной природе от покорения территории западных северян. Присоединение в IX в. западных северян происходило в условиях зарождения раннегосударственного образования «Русской земли». Слияние к середине X в. западносеверянской территории с Полянской можно рассматривать как основной факт сложения территориального политического ядра Древнерусского государства. Завершение освоения земель восточных северян происходило в условиях реформ Ольги и Владимира, которые «решительно отграничивали последующую эпоху от порядков первобытно-общинного строя»⁴⁴, что свидетельствует о создании раннефеодального государства.

Левобережная часть «Русской земли» была активной силой в покорении киевскими князьями территорий восточных северян, радимичей и вятичей, о чем свидетельствуют крупные дружинные центры в Левобережье в X—XI вв.

ТЕРРИТОРИАЛЬНОЕ ЯДРО ЧЕРНИГОВСКОЙ ЗЕМЛИ. Впервые в Древнейшем своде Чернигов назван лишь в 1024 г. Столь позднее упоминание объясняется тем, что Древнейший свод, судя по его сохранившимся фрагментам, носил «характер местной, киевской «областной» истории»⁴⁵. Однако упоминание Чернигова на втором после Киева месте в договорах Руси с греками, включенных в летопись под 907 и 945 гг., при составлении Повести временных лет, а также сообщение о нем Константина Багрянородного в середине X в. свидетельствуют о Чернигове как о важном центре, имеющем значительную долю в общих доходах «Русской земли»⁴⁶. Раскопки выявили в нескольких местах города, в том числе и на детинце, славянские слои и остатки землянок VIII—IX вв., что позволяет предполагать возникновение Чернигова из «нескольких небольших родовых укрепленных поселков»⁴⁷.

Археологические исследования Чернигова и курганов X в. в его окрестностях выявляют значительную имущественно-социальную дифференциацию населения, заметную роль дружинного элемента в жизни этой территории⁴⁸. Эти данные свидетельствуют и о важном значении в X — начале XI в. Сновска, Стародуба и Новгорода-Северского, которые впервые упомянуты лишь в известиях второй половины XI в. (Сновск в статье 1068 г.⁴⁹, Стародуб и Новгород в «Поучении» Мономаха в связи с событиями конца 1078 — начала 1079 г.⁵⁰).

Географическое положение Сновска свидетельствует о его тесной связи с Черниговом: он расположен на правом берегу р. Снови, на расстоянии дневного пешего перехода от Чернигова (менее 30 км), не отделен от него естественными рубежами. О значении этого города как военного центра свидетельствует обширнейший курганный некрополь, материалы которого в значительной мере связаны с дружинным обиходом. При наличии трупоположений в яме в некрополе преобладает ранний обряд — сожжение. Северянский архаичный обряд трупосожжения на стороне представлен группой курганов, составляющей около половины всех трупосожжений⁵¹, что свидетельствует о значительном количестве северян в Сновской тысяче. К сожалению, городище Сновска не изучено, подъемный материал неукрепленной его части относится к «раннеславянской и древнерусской поре»⁵².

Курганы в окрестностях Стародуба изучены менее полно, и из-за малого количества раскопанных курганов в древнейшей группе (с. Левенка) трудно судить о преобладании того или иного обряда. В трех других курганных группах близ Стародуба (с. Мериновка) представлен только «Полянский» обряд погребения⁵³. Стародуб находится за пределами основной области распространения ямных погребений. Однако сходство инвентаря погребений с материалами курганов древнего Сновска, наличие срубного погребения, встречающегося только в крупных дружинных центрах (Киев, Чернигов и его окрестности, Сновск), близость Стародуба к верховьям Снови позволяют предполагать непосредственную связь Стародуба со Сновском⁵⁴.

Новгород-Северский и его окрестности изучены недостаточно. Известны главным образом ямные погребения, причем одно из них твердо датировано X—XI вв.⁵⁵

Для выявления восточных пределов ядра Черниговской земли необходимо рассмотреть земли восточных северян, входившие в XII в. в Черниговское княжество. Здесь известен в настоящее время один значительный могильник с преобладанием обряда трупоположения в яме — близ Липинского городища (в 35 км западнее Курска). Однако курганы почти полностью распаханы, и возможно, что значительная часть северянских трупоположений на материке уничтожена. Для юго-восточной северянской окраины характерны курганные группы со смешанным обрядом погребения (Броварки, Петровское, Ницахи, Гочево, Липино). В них есть хорошо датированные ямные погребения рубежа X и XI вв.⁵⁶ Эти некрополи оставлены разноплеменными гарнизонами крепостей Владимира Святославича⁵⁷, и нет сомнения в том, что государственное освоение Посемья было завершено в конце X — начале XI в.

Ранее других на этой территории упомянут г. Курск. В Повести временных лет он назван впервые под 1095 г., а также в «Поучении» Мономаха в связи с событиями 1068 г.⁵⁸ Однако в житии Феодосия Печерского есть данные о Курске первой половины XI в. Курск в это время управляется посадником, «властелином града», причем родители Феодосия были переведены в Курск из Василева, города Киевской земли⁵⁹. Неизвестно, тянул ли Курск к Чернигову до того, как Мстислав Владимирович в 1024 г. подчинил себе Левобережье (1024—1036). Факт перевода боярской семьи из киевского города в Курск свидетельствует в пользу того, что управление северянской (восточной) территорией контролировалось (с 1036 до 1054 г.) непосредственно Киевом. Курское Посемье окончательно вошло в Черниговскую землю лишь в середине XII в., и это ретроспективно свидетельствует о том, что оно не входило в ядро изучаемой территории.

Обращает на себя внимание расположение основных, известных по Повести городов территориального ядра — ни один из них не является географическим центром этой территории: Сновск стоял на границе черниговских полян и западных северян. Стародуб — близ северной границы «Русский земли» с радимичами, Новгород-Северский — по соседству с восточными северянами и вятичами. Линии Чернигов—Сновск—Стародуб и Чернигов—Сновск—Новгород как бы указывают основное направление распространения политической власти Чернигова. Очевидно, эти города были форпостами государственного основания пограничных областей радимичей (Стародуб), вятичей и восточных северян (Новгород-Северский), так же как Сновск был ранее форпостом освоения территории западных северян.

ТЕРРИТОРИЯ «ПЛЕМЕН» И ЧЕРНИГОВСКАЯ ЗЕМЛЯ. Территории «племен», как правило, осваивались из двух или трех центров, что убедительно доказано на общерусском материале А.Н. Насоновым. Именно поэтому они оказались поделенными между различными княжествами. Это, в свою очередь, свидетельствует о том, что завершающий этап государственного освоения достаточно отстоял по времени от включения «племен» в состав Киевской Руси.

Соотношение земель племенных союзов (радимичских, вятичских, северянских и др.) с государственной территорией Черниговской земли является очень важной частью общей проблемы соотношения племенной и государственной территорий, тесно связанной с изучением феодальной раздробленности в древней Руси.

Классификация материалов древнерусских курганных захоронений и соотношение их ареалов с летописными известиями о расселении восточнославянских племен, предпринятые А.А. Спицыным и разработанные для отдельных племен в трудах А.В. Арциховского и Б.А. Рыбакова⁶⁰, вызвали еще в конце 30-х гг. возражения со стороны П.Н. Третьякова. Основная трудность заключается в том, что границы «племен» прослеживаются поданным преимущественно XI—XII вв., когда уже формировались феодальные области. Строгий критический разбор истории этой проблемы привел И.И. Ляпушкина к подтверждению выводов А.А. Спицына. В результате славянского расселения VI—VII вв. особенности материальной культуры отдельных племен «не только не закреплялись, но должны были стереться. Формирование этнографических особенностей и их закрепление могли происходить лишь в условиях мирной жизни, когда в ходе расселения произошло территориальное обособление этих групп... и у каждой группы стал слагаться свой устойчивый жизненный уклад. Все это могло начаться, по-видимому, сравнительно поздно, не ранее VIII—IX в., и получило свое завершение в X—XI вв.»⁶¹.

Нет оснований для коренной ревизии «племенных» границ, выявленных археологически, ибо в IX—X вв., когда формировались специфические этнографические признаки, «племенные» территории были в силу социально-экономических причин еще обособлены, на них распространялась лишь дань. Государственное влияние было значительным лишь в центрах освоения этих своего рода провинций «Русской земли». Возможна и некоторая местная негативная реакция на господство Киева, способствовавшая устойчивости этнографических отличительных черт. Ориентировочные границы восточнославянских «племен», определенные по археологическим данным преимущественно XI—XII вв., можно признать отражающими в основном и состояние территории на X в.

При сопоставлении карты «племен», вошедших в состав Черниговского княжества, с его границами XII в. видно, что территория княжества включала в себя около половины известных восточнославянских племенных союзов: полян, северян, вятичей, радимичей, дреговичей. Однако ни один из них не вошел в эти пределы полностью. За границей изучаемой территории остались, например, вятичи Москвы, радимичи Прупоя (пещанцы), минские и туровские дреговичи и т. д. (см. карту 2). «Этническая» карта Черниговской земли, таким образом, убедительно противоречит мнению исследователей, считающих, что именно по рубежам племенных союзов раскололась Русь в XII в.⁶² Ликвидация этих рубежей была наиболее ярким проявлением завершения формирования феодальной государственной территории. Нельзя согласиться и с тем, что «начало раздробленности было положено распадом пришедших на Днепр славян на отдельные союзы племен»⁶³. Подобное мнение высказывалось в XIX в. Н.И. Надеждиным, М.П. Погодиным и рядом других историков. Еще В.И. Сергеевич привел ряд фактов, убедительно опровергающих эту точку зрения⁶⁴.

Для X в. рассмотренные выше факты свидетельствуют о процессе политической консолидации «Русской земли» и активном участии левобережной знати в подчинении киевскими князьями территорий восточных северян и южных районов земель вятичей и радимичей. Лишь к середине XI в. складываются предпосылки раздела «Русской земли».

КНЯЖЕСКИЙ СТОЛ В ЧЕРНИГОВЕ. На основании летописной статьи 968 г., относящейся к Древнейшему своду, А.Н. Насонов справедливо отрицал существование в Чернигове второй половины X в. княжеского стола и тем более князя, подобного древлянскому Малу или вятическому Ходоте⁶⁵. В рассказе 968 г. об осаде Киева печенегами (в отсутствие Святослава Игоревича) приводятся слова воеводы Претича, свидетельствующие о том, что левобережные дружины непосредственно подчинялись киевскому князю и обязаны были защитить Киев и выручить княгиню Ольгу с внуками: «...аще ли сего не створимъ, погубити ны имать Святославъ»⁶⁶.

Источники не содержат сведений о борьбе левобережной местной знати X в. с киевским князем. Зная Полянскую принадлежность Чернигова второй половины X в. и то, что Полянская династия была уничтожена до X в., нельзя предполагать правление в этом городе князя местной династии. Чернигов входил в состав «Русской земли» и, судя по более раннему, в сравнении С древлянской территорией, появлению «ПОЛЯНСКОГО» обряда в восточносеверянской земле, опережал древлян в социальном развитии. Продолжая сравнение с древлянской землей, нельзя полностью отрицать возможность существования княжеского стола (новой, не местной традиции) в Чернигове первой половины X в. (до 968 г), ибо известно, что после «уставления» земли древлян, там в Овруче существовал новый княжеский стол, занимаемый Олегом Святославичем (970—977 гг.)⁶⁷. Однако неизвестны даже вероятные претенденты из «дома Рюриковичей» на черниговский стол.

Как доказательство существования в середине X в. местных черниговских князей иногда приводятся материалы кургана Черная могила, датируемого византийской монетой 945—959 гг. (раскопки Д.Я. Самоквасова, 1872—1873 гг.). Анализ данных раскопок позволил Б.А. Рыбакову сделать вывод, что общий характер обряда погребения и его инвентарь (величина кургана, расположение его вблизи валов Чернигова X в., наличие одновременно оружия и культовых предметов) свидетельствует о захоронении «одного из неизвестных нам черниговских князей эпохи Святослава»⁶⁸. Однако такой же характер могло носить и погребение воеводы-боярина или «старейшины града» («градника», «властелина града»), функции которых во многом связаны с архаической, дофеодальной традицией и в X в. были многообразны — от военных и фискальных до жреческих. О последнем свидетельствует описание языческих жертвоприношений в честь победы над ятвягами в летописном (983 г.) и проложном сказаниях об убитых в Киеве варягах-христианах⁶⁹. Поэтому и материалы Черной могилы не позволяют выйти из области предположений при попытке доказать существование черниговского княжеского стола в X в.

Остается несомненным отсутствие княжеского стола в Чернигове второй половины X — начала XI в. Черниговский стол возник в результате борьбы между братьями Ярославом Мудрым и тмутараканским Мстиславом Владимировичем, приведшей к временному (1024—1036 гг.) разделу «Русской земли» по Днепру⁷⁰. Однако, как убедительно доказал А.Н. Насонов, и в это время значительными были силы единства «Русской земли» под властью Киева, что отчетливо прослежено в стремлении составителей Древнейшего летописного свода подчеркнуть исторические права и господствующее значение Киева в «Русской земле»⁷¹. Поэтому после смерти Мстислава в Чернигове не был посажен князь, Ярослав стал «единовластием Русской земли».

Вместе с тем временное обособление Левобережья способствовало возвышению Чернигова. О значительных экономических возможностях княжества свидетельствует развернувшееся в Чернигове первой половины XI в. каменное строительство. Мстислав заложил около 1036 г. церковь св. Спаса — одну из древнейших, сохранившуюся до наших дней. Неподалеку от нее находился построенный несколько ранее княжеский каменный терем⁷². Летопись отмечает, что Мстислав был «милостивъ, любяше дружину по велику, а имѣнья не щадяше»⁷³, что свидетельствует об укреплении княжеской администрации. Обособление Чернигова при Мстиславе способствовало созданию социально-экономических предпосылок обособления феодальной области-княжения Черниговской земли.

В истории Черниговской земли период X — первой половины XI в. был временем формирования важнейших раннефеодальных центров (Чернигов, Сновск, Стародуб, возможно, Новгород-Северский), временем сложения территориального и политического ядра княжества. Ядром земли-княжения стал северо-восточный сектор «Русской земли», опережавшей в развитии феодальных отношений другие древнерусские территории. Основным фактом формирования территории Черниговского княжества было подчинение государственной княжеской власти «племенных» территорий восточных северян, радимичей и вятичей в интересах формирующегося господствующего класса «Русской земли», и в первую очередь знати ее северо-восточной части. Однако необходимо учитывать и факт встречного процесса — классообразование в подчиняемых и подчиненных землях, иначе картина формирования государственной территории была бы неверна⁷⁴.

Подчинение значительных территорий, даннический по преимуществу способ изъятия части прибавочного продукта, оборона южных окраин — все это вызывало необходимость существования относительно единой политической организации, подчиненной киевским князьям, отражавшей общность экономических интересов складывающегося класса феодалов. Тенденцию же обособления Левобережья питали корни уже сложившихся к середине XI в. раннефеодальных социально-экономических отношений. Временный раздел «Русской земли» в 1024—1036 гг. лишал Киев доходов, поступавших из Левобережья, в пользу Чернигова и тем самым не только способствовал сложению военного и административного аппарата черниговского княжеского стола, но и содействовал развитию особых, по отношению к киевскому столу, экономических интересов левобережной феодальной знати. Пережитки родо-племенной организации территории могли лишь в некоторой мере замедлить или ускорить начавшийся в середине XI в. процесс дробления территории Древнерусского государства, процесс, начало которого отразилось в «завещании» Ярослава заповедью — «не преступати предела братня».

Примечания

1. Потулов А.А. Почвенная карта территории находок пахотных орудий; Он же. Ретроспективная карта залесненности территории Северо-Западной и Северо-Восточной Руси // Очерки по истории русской деревни X—XIII вв. // Труды ГИМ. Вып. 32. М., 1956. С. 14.

2. Рыбаков Б.А. Поляне и северяне: (к вопросу о размещении летописных племен на Среднем Днепре) // СЭ. Вып. 6—7. 1947. С. 81—82; Там же. С. 83, см. карту I («Размещение полян и северян по данным Самоквасова, Середонина, Нидерле, Грушевского и Готье»).

3. Мавродин В.В. Очерки истории Левобережной Украины. Л., 1940. С. 10.

4. Рыбаков Б.А. Поляне и северяне; Русанова И.П. Курганы полян X—XII вв. // САИ. Вып. Е1—24. М., 1966.

5. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 24; ПСРЛ. Т. 2. Стб. 17, варианты 10 и 11.

6. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 149; Т. 2. Стб. 136.

7. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 6, 10, 11, 13, 19, 30, 148—149; Т. 2. Стб. 5, 8, 10, 21, 135—136 (вводная часть Повести и 859, 884, 885, 907 и 1024 гг.).

8. Шахматов А.А. Повесть временных лет. Т. 1. Вводная часть. Текст. Примечания // ЛЗАК. Вып. 29. Пг., 1916. С. 6, 19, 24, 29, 188—189.

9. Шахматов А.А. Повесть временных лет. С. 24. Прим. 9.

10. См., например, в Никоновском своде и Новом летописце: ПСРЛ. Т. II. С. 172 (1399 г.); ПСРЛ. Т. 13. С. 142 (1542 г.); ПСРЛ. Т. 14. С. 59, 62, 71, 77, 136, 140; Сб. РИО. Т. 71. СПб., 1892. С. 38, 40, 42—43, 61, 234, 240—241, 266, 267, 292, 513, 532, 561, 683 (1561—1563, 1570 гг.).

11. Літопис Самовидця (вид. підгот. Я.І. Дзира). Київ, 1971. С. 57, 65, 89, 95, 123—124, 151, 162, (1649, 1652, 1663, 1664, 1666, 1667, 1690, 1698 гг.).

12. Цит. по публ.: Филарет (Гумилевский). Историко-статистическое описание Черниговской епархии. Кн. 3. С. 132, 137, 139. В 1667 г. предполагалось образование особой епископии «в Севере» (ДАИ. Т. 5. С. 491).

13. Эта территория по сравнению с XII в. сдвинулась к северу, «но западная се граница точно совпадает с границей XII в. и так же далеко на восток отстоит... от Чернигова» (Рыбаков Б.А. Поляне и северяне. С. 87). См. также: Рыбаков Б.А. Русские карты Московии XV — начала XVI в. М., 1974. Рис. 12, 13, 17, 196.

14. Сб. РИО. Т. 137. С. 360.

15. Седов В.В. Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья // МИ А. № 163. 1970. С. 130; Łowmiański H. Początki Polski. Т. 2. Warszawa, 1963. S. 102—103.

16. Х. Ловмяньский считает это название более архаичным и обобщающим, нежели названия других восточнославянских союзов, и полагает даже, что поляне некогда входили в состав большого племени северян (Там же. С. 102—105).

17. Седов В.В. Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья. С. 130.

18. Там же. С. 130—131. Рис. 38.

19. Там же. С. 131. Весьма заманчиво для полной аргументации привести цепь совпадения названий, локализуемых большинством исследователей в лесостепном Левобережье, от известных со времени Геродота меланхленов-черноризцев (савдоратов), саваров Птолемея (II в. н. э.), Саврики Пейтингеровых таблиц (III в.) до летописных Северы, Чернигова и Черной могилы. Однако взаимная связь этих и некоторых других названий нуждается в специальном исследовании и доказательстве. Наиболее полно это совпадения приведены В.В. Мавродиным (Мавродин В.В. Образование Древнерусского государства. Л., 1945. С. 185—187).

20. До недавних пор большинство исследователей считало носителей роменской культуры северянами (Седов В.В. Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья. С. 126—131), но И.И. Ляпушкин был против такой точки зрения, считая роменскую культуру однородной для всего Левобережья и сходной с боршевской культурой верхней Оки и Дона (Ляпушкин И.И. Славяне Восточной Европы накануне образования Древнерусского государства // МИ А. № 152. Л., 1968. С. 88—89). Не имея возможности специально исследовать этот вопрос, можно лишь заметить, что наиболее компактная группа роменских памятников находится именно в пределах, отведенных летописью «севере».

21. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 6; Т. 2. Стб. 5.

22. Насонов А.Н. «Русская земля...». С. 22, 61.

23. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 148—149. Т. 2. Сто. 135—136; Насонов А.Н. «Русская земля»... С. 21—22.

24. Русанова И.П. Курганы полян X—XII вв. С. 25.

25. Там же. Табл. 18.

26. Ширинский С.С. Объективные закономерности и субъективный фактор в становлении Древнерусского государства // Ленинские идеи в изучении первобытного общества, рабовладения и феодализма. М., 1970. С. 204; Янин В.Л. Денежно-весовые системы русского средневековья. М., 1957. С. 86. Рис. 5. С. 102. Рис. 17.

27. С.С. Ширинский, отмечая, что «запад территории северян» отделен от «восточных районов северянской земли» и вятичей, где сохраняется распространение диргема, считает, что эти восточные районы в IX в. входили в зону хазарского влияния (Ширинский С.С. Объективные закономерности... С. 203—206).

28. Насонов А.Н. «Русская земля»... С. 25, 41, 44—45.

29. Русанова И.П. Курганы полян X—XII вв. Табл. 19.

30. ПСРЛ. Т. 1.Стб. 6; Т. 2. Стб. 5.

31. «Во время составления Повести временных лет намечалось образование новых княжеств по «землям» — «областям», новых епископий, что не могло не возбуждать интереса к этим землям и их прошлому...» (Насонов А.Н. История... С. 74).

32. Соловьева Г.Ф. Славянские союзы племен по археологическим материалам VIII—XIV вв. С. 140—141; Седов В.В. Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья. С. 127.

33. Ширинский С.С. Курганы X в. у дер. Пересаж // КСИА. Вып. 120. М., 1969. С. 106.

34. Ширинский С.С. Объективные закономерности... С. 208.

35. Насонов А.Н. «Русская земля...». С. 61—65.

36. «Нельзя считать, что распространение курганов с погребениями в ямах в XI—XII вв. было связано непосредственно с прямым переселением полян. Но, возможно, этот обряд распространялся под влиянием полян, которые в известной мере были проводниками и распространителями центральной власти» (Русанова И.П. Курганы полян X—XII вв. С. 27). Несомненно, это замечание можно отнести и ко второй половине X в.

37. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 24; Т. 2. Стб. 17.

38. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 24, 42, 58—59, 65, 81—84, 248; Т. 2. Стб. 31—32, 46—48, 53, 69, 71.

39. Под государственной территорией (в собственном смысле слова) здесь подразумевается, вслед за А.Н. Насоновым, разделенная по административному признаку территория, население которой в интересах господствующего класса подчинено публичной власти, имеющей особый аппарат насилия, творящей суд и устанавливающей разного рода поборы — налоги (Насонов А.Н. «Русская земля»... С. 6).

40. Щапов Я.Н. О социально-экономических укладах в Древней Руси XI — первой половины ХИ в. // Актуальные проблемы истории России эпохи феодализма. М., 1970. С. 101.

41. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 59—60; Т. 2. Стб. 48—49.

42. О значении реформ Ольги и Владимира в сложении феодального Древнерусского государства подробнее см.: Зимин А.А. Феодальная государственность и Русская Правда // ИЗ. Т. 76. 1965. С. 240—244.

43. Русанова И.П. Курганы полян X—XII вв. С. 24.

44. Зимин А.А. Холопы на Руси: (с древнейших времен до конца XV в.). М., 1973. С. 49.

45. Насонов А.Н. История... С. 44—46.

46. Насонов А.Н. «Русская земля»... С. 47, 50.

47. Рыбаков Б.А. Древности Чернигова // МИА. № 11. М.; Л., 1949. С. 10; Богусевич В.А. Археологічні розкопки в Чернігові в 1949 та 1951 рр. // АП УРСР. Т. 5. Київ, 1955. С. 5—11.

48. Рыбаков Б.А. Древности Чернигова. С. 51—52.

49. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 172; Т. 2. Стб. 161.

50. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 248; ПВЛ. Ч. 2. С. 443.

51. Древности железного века... С. 65; Ширинами С.С. Курганы полян у с. Седнев // АО 1967 года. М., 1968. С. 239—240.

52. Ляпушкин И.И. Славяне Восточной Европы накануне образования Древнерусского государства. С. 76.

53. Древности железного века... С. 62, 63.

54. Точные данные о локализации Стародуба и других населенных пунктов Черниговской земли см. в Приложении.

55. Русанова И.П. Курганы полян X—XII вв. С. 37. Табл. XI.

56. Там же. С. 13, 36. Табл. XI.

57. Там же. С. 13; Рыбаков Б.А. Поляне и северяне... С. 91.

58. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 229, 247; Т. 2. Стб. 220.

59. Патерик киевского Печерского монастыря. СПб., 1911. С. 16—20.

60. Спицын А.А. Расселение древнерусских племен // ЖМНП. 1899. № 8. С. 301—304; Арциховский А.В. Курганы вятичей. М., 1930; Рыбакоў Б.А. Радзімічьі // Працы Т. 3. С. 81—151.

61. Ляпушкин И.И. Славяне Восточной Европы накануне образования Древнерусского государства. С. 118—124.

62. Рыбаков Б.А. Спорные вопросы образования Киевской Руси // ВИ. № 9. 1960. С. 24—25.

63. Алешковский М.Х. Структура отчин трех Ярославичей: (по данным «Повести временных лет» и археологии) // Тезисы докладов научной сессии Государственного Эрмитажа (Ноябрь 1967 г.) Л., 1967. С. 43.

64. Надеждин Н.И. Предначертание исторически-критического исследования древнерусской системы уделов // Труды и летописи общества истории и древностей российских. Ч. 5. Кн. 1. М., 1830. С. 97; Погодин М.П. Исследования, замечания, лекции Т. 4. М., 1850. С. 329; Сергеевич В.И. Русские юридические древности Т. 1. СПб.. 1890. С. 8—10.

65. Насонов А.И. «Русская земля»... С. 62—63.

66. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 66; Т. 2. Стб. 54.

67. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 69, 75; Т. 2. Стб. 57, 63.

68. Рыбаков Б.А. Древности Чернигова. С. 34, 38—39.

69. Насонов А.Н. История... С. 23—25.

70. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 147—149; Т. 2. Стб. 134—137.

71. Насонов А.Н. «Русская земля»... С. 31—33.

72. Холостенко Н.В. Исследования Борисоглебского собора в Чернигове // СА. 1967. № 2. С. 189, 200, 209.

73. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 150; Т. 2. Стб. 138.

74. О социальной дифференциации за пределами «Русской земли» особенно наглядно свидетельствует факт существования отмеченных информатором Титмара Мерзебургского (умер в 1018 г.) «сервов-беглецов» (зависимые крестьяне или разного рода изгои), составлявших заметный процент населения «провинции» Киева («Русской земли»?) и, возможно, киевских дружин (Свердлов М.Б. Відомості про Київ у хроніці Тітмара Мерзебурзького // УІЖ. 1971. № 8. С. 78—80).

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница