Утверждение власти Монгольской империи над Русью: региональные особенности^*

Согласно устоявшемуся представлению, Русь после монгольского завоевания не подверглась оккупации и сохранила своих правителей в первую очередь потому, что ее территория была непригодна для ведения кочевого скотоводства. Это суждение нуждается, однако, в уточнениях. Например, на большей части территорий Китая и Ирана условий для кочевого скотоводства тоже не было, тем не менее, там монгольские завоеватели правили непосредственно. Кроме того, зависимость стран, где сохранялась местная знать и общественная структура, могла принимать серьезно различающиеся формы. Так, практически одновременно с Русью монголами были покорены страны Закавказья и Малой Азии. При этом в Грузинском царстве (в состав которого входила Великая Армения) была проведена перепись населения и установлена податная система, включавшая в себя большое количество повинностей; Киликийская Армения (армянское независимое государство на северо-восточной оконечности Средиземного моря), добровольно признавшая власть завоевателей, избежала разорения, и ее зависимость выражалась в выплате одной ежегодной дани и в обязанности участвовать в военных походах монголов, при этом монгольской администрации в Киликии не было; наконец, в сельджукском Румском султанате (сильнейшем государстве Малой Азии) часть территории перешла под непосредственную власть монголов, а на остальной местные султаны правили под контролем назначаемых ханами должностных лиц, выплачивая значительную по размерам дань¹.

На Руси в течение всего времени ордынского господства жили опасения, что правители Орды от взимания дани с сохранением русских князей у власти перейдут к непосредственному управлению. Это представление отражено в повестях о восстании в Твери 1327 г., где утверждается, будто посол Шевкал собирался истребить русских князей и сам сесть в Твери, а другие города раздать иным татарским князьям²; в летописном рассказе об ослеплении Василия II, согласно которому Дмитрий Шемяка обвинял великого князя в том, что он обязался уступить Москву и другие русские города хану Улуг-Мухаммеду³; отголосок таких представлений присутствует и в написанном в начале XVI в., т. е. уже после падения ордынской власти, «Сказании о Мамаевом побоище», где говорится о желании Мамая осесть на Руси⁴. Откуда взялись подобные настроения (ведь в XIV—XV вв. у ордынских правителей планов оккупации Руси, несомненно, не было)? Скорее всего, здесь сыграли роль обстоятельства первых лет после нашествия Батыя. Тогда прогнозировать дальнейшее развитие событий современники могли исходя из реалий своего времени. Однако страны, которые завоевывались монголами до Руси, подвергались непосредственной оккупации. Так было в Северном Китае, Средней Азии, Иране, Волжской Булгарии, Половецкой степи — везде местные династии лишались власти, и она переходила к представителям Чингисханова рода. Другая модель отношений с завоеванными странами — управление через посредство местных правителей — стала осуществляться в ряде регионов (Закавказье, Малая Азия, Дунайская Болгария, Корея) одновременно с покорением Руси или несколько позже. Т.е. перед глазами современников был только вариант непосредственной оккупации. Вполне естественно, что на Руси должны были опасаться того же. И некоторые действия монголов после походов Батыя должны были создать впечатление, что данный путь начинает реализовываться. В 1240-е гг. под непосредственной властью монгольской администрации находилась южная часть Киевской земли: посол римского папы к монгольскому великому хану францисканец Плано Карпини в повествовании о своем путешествии (1245—1247 гг.) отмечает, что расположенный на Днепре ниже Киева Канев был «под непосредственной властью татар»⁵. В аналогичном положении был и Переяславль-Русский (в домонгольский период — столица одной из русских земель): волынский и галицкий князь Даниил Романович, едучи в 1245 г. к Батыю через Киев и Переяславль, встретил в последнем татар, князя здесь в то время не было⁶. В 1245 г. полководец Батыя Моуци, ведавший западной окраиной улуса Джучи, обратился к князю Даниилу Романовичу с требованием: «Дай Галичь»⁷. Речь явно шла о передаче стольного города под непосредственное управление монголов: Даниилу пришлось ехать к Батыю отстаивать свое право на Галицкое княжение⁸. Возможно, и Киев, номинальная столица всей Руси, с момента взятия монголами в конце 1240 г. и до передачи его Батыем владимирскому великому князю Ярославу Всеволодичу (1243 г.)⁹ управлялся монгольским наместником: не исключено, что именно этим объясняется тот факт, что в 1241 г. Михаил Всеволодич Черниговский (княживший в Киеве перед нашествием монголов), вернувшись туда после ухода завоевателей из Руси, жил не в городе, а «подъ Киевомъ во островѣ»¹⁰.

Таким образом, в период сразу после нашествия Батыя и обоснования правителя улуса Джучи в Поволжье имели место реальные случаи как непосредственного владения монголами русскими городами, в том числе стольными, так и претензий на такое владение. В этих условиях не мог не появиться страх, что вслед за Батыевым погромом 1237—1241 гг. завоеватели перейдут к непосредственному владычеству над всеми русскими землями. Возможность такого хода событий показывали и случаи с правителями некоторых других завоеванных монголами стран, свидетелями которых были русские люди, пребывавшие в Монгольской империи. Плано Карпини рассказывает о случившемся во время нахождения его миссии в ставке великого монгольского хана близ Каракорума с одним из правителей «солангов» (корейцев): «И если отец или брат умирает без наследника, то они никогда не отпускают сына или брата; мало того, они забирают себе всецело его государство, как, мы видели, было сделано с одним вождем солангов»¹¹. Этот факт, несомненно, был известен и людям великого князя Ярослава Всеволодича, пребывавшим одновременно с францисканцами в ставке правителя Монгольской империи¹². Очевидно, монголы использовали в качестве средства давления шантаж признавших их власть правителей угрозой лишения их владений и перехода к непосредственной оккупации¹³. И иногда, как показывает корейский пример, такие угрозы не были пустыми. Соответственно, опасение, что завоеватели перейдут к непосредственной оккупации и управлению, казалось вполне реальным. Отсюда, по-видимому, происходит переданное Плано Карпини убеждение (очевидно, высказанное людьми Ярослава Всеволодича, с которыми он тесно общался), что Ярослав был отравлен монголами с целью «свободно и окончательно завладеть его землею» (ut suam terram libere et plenarie possiderent)¹⁴. Скорее всего, люди Ярослава после кончины князя высказывали в общении с францисканцами опасение, что теперь монголы станут непосредственно управлять Суздальской землей¹⁵.

Решение сохранить на Руси местных правителей вряд ли было заложено в планы завоевателей изначально. Вероятно, оно было принято в конкретной ситуации 1240-х гг. Войско Монгольской империи под командованием Батыя повоевало огромную территорию Восточной и Центральной Европы. Удержать ее всю под непосредственной властью сил было недостаточно. И были применены три разных подхода. Наиболее западные из разоренных в ходе военных действий 1236—1242 гг. страны — Венгрия и Польша — были на время оставлены в покое (хотя в ходе нашествия они были разгромлены так же, как и русские земли, и в этом смысле, скажем, Бела IV и Даниил Романович были в равной степени побежденными и бежавшими правителями). Половецкая земля, а также Волжская Булгария (где, как и на Руси, жило оседлое население) перешли под непосредственную власть монголов. В русских же землях был применен промежуточный вариант: обращение местных правителей в зависимых. Со временем такое положение дел стало традицией. Но на Руси долго сохранялось опасение, что в Орде решат от нее отойти.

Длительное сохранение зависимости русских земель от Орды во многом было связано с перенесением на ее правителя титула царь, который был выше титулов правителей Руси, в силу чего подчинение «царю» стало традицией, которую очень сложно было сломать, его власть рассматривалась как в определенной мере легитимная¹⁶. В то же время, вероятно, играл свою роль и другой фактор: принципиально иной, в сравнении с большинством завоеванных монголами стран, опосредованный характер власти над Русью, по-видимому, расценивался как меньшее из возможных зол, которое лучше терпеть, дабы оно не переросло в зло несравненно худшее — непосредственное владычество ордынских ханов и их администрации в русских городах.

Но какой вариант «опосредованного» властвования был установлен на русских землях? (Выше говорилось, что на другом, южном фланге монгольского наступления на Запад — на Ближнем Востоке — их просматривается минимум три.) И не отличались ли, а если отличались, то в какой мере, системы управления для разных земель? Для ответа на эти вопросы необходимо рассмотреть сведения о мероприятиях завоевателей, проведенных на территории Руси с целью утверждения их власти.

Самыми ранними из них были действия, упоминаемые Плано Карпини в гл. 7 его «Истории монголов»: «...в бытность нашу в Руссии, был прислан сюда один саррацин, как говорили, из партии Куйюк-хана и Бату, и этот наместник (prefectus) у всякого человека, имевшего трех сыновей, брал одного, как нам говорили впоследствии; вместе с тем, он уводил всех мужчин, не имевших жен, и точно так же поступал с женщинами, не имевшими законных мужей, а равным образом выселял он и бедных, которые снискивали себе пропитание нищенством. Остальных же, согласно своему обычаю, пересчитал, приказывая, чтобы каждый, как малый, так и большой, даже однодневный младенец, или бедный, или богатый, платил такую дань, именно, чтобы он давал одну шкуру белого медведя, одного черного бобра, одного черного соболя, одну черную шкуру некоего животного, имеющего пристанище в той земле, название которого мы не умеем передать по-латыни, и по-немецки оно называется Ильтис, поляки же и русские называют этого зверя дохорь, и одну черную лисью шкуру. И всякий, кто не даст этого, должен быть отведен к татарам и обращен в их раба»¹⁷.

Плано Карпини и его спутники посетили Южную Русь, а именно Галицко-Волынскую и Киевскую земли, зимой 1245—1246 гг. по пути во владения монголов и летом 1247 г. по дороге обратно. Перепись населения, описанная в сочинении папского посла, явно не коснулась Галицко-Волынской земли: ее история этого времени подробно излагается в т. н. Галицко-Волынской летописи, и никаких намеков на подобное мероприятие там нет. Следовательно, перепись была проведена в Киевской земле¹⁸. Наиболее вероятно, что она состоялась в конце 1245 — начале 1246 г.¹⁹ В этом случае, указание, что перепись проходила в период пребывания францисканцев на Руси, и что о сопровождавших ее действиях они слышали «впоследствии» (ut postea nobis decebatur), следует понимать так, что «наместник» бесчинствовал в Киевской земле в то время, когда Плано Карпини и его спутники пребывали на Волыни, а по приезде в Киев они узнали о подробностях происходившего; между тем, если бы францисканцы застали проведение переписи по приезде в Киев на обратном пути, они вряд ли смогли бы после ее окончания слышать рассказы очевидцев о ней, поскольку двинулись далее на запад, в Галицко-Волынскую землю, где переписи не было²⁰. Вероятно, о том же самом мероприятии упоминается в Житии князя Михаила Всеволодича Черниговского (убитого в ставке Батыя 20 сентября 1246 г.), после рассказа о нашествии Батыя: «А инии же крыяхуся в горахъ и в пещерахъ и в пропастехъ и в лѣсѣхъ, мало от тѣхъ остася. Тѣхже нѣ по колицѣхъ времянѣхъ осадиша въ градѣх, изочтоша я в число и начаша на них дань имати татарове»²¹.

Известие Плано Карпини (как и Житие Михаила) прямо связывает перепись с установлением дани. Указание, что учитывались даже младенцы, дает основания полагать, что переписывалось все мужское население независимо от возраста. Такой вариант переписи зафиксирован в Великой Армении в 1314 г. (причем в записях о ней также содержится указание на учет монголами — администрацией ильхана Улджаиту — младенцев)²². Осуществлял перепись в Киевской земле наместник — prefectus. Ниже в гл. 7 словом prefectus Плано Карпини переводит приведенный им в латинской транскрипции тюркский термин bascaki — баскаки²³. По-видимому, и в гл. 7 речь идет о баскаке²⁴, и в сочинении Плано Карпини фиксируется, таким образом, возникновение киевского баскачества. Оно имело длительную последующую историю — киевский баскак упоминается еще в 1331 г.²⁵ В функции баскаков входил контроль за сбором дани и лояльностью местных правителей²⁶.

В 1257 г. (точнее, зимой 1257—1258 гг.) состоялась перепись в Суздальской земле (Северо-Восточной Руси), а также в Рязанской и Муромской землях: «Тое же зимы приехаша численици, исщетоша всю землю Сужальскую, и Рязаньскую, и Мюромьскую, и ставиша десятники, и сотники, и тысяшники, и темники, и идоша в Ворду; толико не чтоша игуменовъ, черньцовъ, поповъ, крилошанъ, кто зрить на святую Богородицю и на владыку»²⁷. В 1270-е гг. была проведена еще одна перепись: «Бысть число 2-е изъ Орды отъ царя»²⁸.

Перепись 1257 г. была составной частью такого рода мероприятий, проведенных в 1250-х гг. по всей Монгольской империи — от Дальнего Востока до Передней Азии и Восточной Европы, с целью упорядочения сбора податей²⁹. Историки разошлись во мнениях в отношении того, кем были упомянутые в известии 1257 г. представители администрации — темники («десятитысячники»), тысячники, сотники и десятники — монголами³⁰ или русскими³¹. При этом практически все исходили из того, что названные должностные лица действовали на Руси. Однако есть основания в этом усомниться. В гл. 9 сочинения Плано Карпини упоминается «киевский сотник»: «apud Corenzam invenimus Nongrot centurionem Kiovie et socios eius, qui etiam nos per quamdam partem vie duxerunt» (у Коренцы мы нашли киевского сотника Нонгрота и его товарищей, которые провожали нас некоторую часть дороги)³². Имя Nongrot не поддается интерпретации, поэтому вероятной является конъектура, предложенная П. Пелльо — Hongrot. В этом случае перед нами имя, соответствующее монгольскому родоплеменному названию конграт / хонкират³³.

Но если данное лицо являлось монголом, встает вопрос, почему Хонгрот определен как киевский сотник³⁴. Из текста следует, что он пребывал не в Киеве, а в улусе Коренцы (Куремсы) — ближайшей к Киеву монгольской административной единице. Рассказывая выше в гл. 9 о пребывании у Куремсы, Плано Карпини пишет, что там «нам дали лошадей и трех татар, которые были десятниками, а один — человек Бату», которые сопровождали францисканцев до ставки Батыя³⁵. В перечне же свидетелей как спутники францисканцев по пути от Куремсы к Батыю называются сотник Хонгрот и его товарищи. Очевидно, что речь идет об одних и тех же лицах: десятники подчинены сотнику, который и есть «человек Бату». Таким образом, киевский сотник находится в ближайшем к Киеву степном улусе и подчинен непосредственно Батыю. Поскольку же выше (в гл. 7) Плано Карпини упоминает о проведенной в Киевской земле переписи, то ясно, что названные им в гл. 9 имеющие отношение к Киеву сотники и десятники — это поставленные в ходе нее монгольские чиновники, отвечающие за сбор дани³⁶. Но постоянно находились они не на Руси, а в ближайшей к Киевской земле монгольской административной единице (из которой можно было в короткий срок добраться до подведомственной территории для осуществления своих функций). Разумеется, сотник Хонгрот был не главным и не единственным чиновником, ответственным за Киев и его округу, а только одним из многих. Поскольку Плано Карпини и его спутники приехали к Куремсе из Киева, ему было приказано их сопроводить на дальнейшем пути.

Аналогично и в десятниках, сотниках, тысячниках и темниках, «поставленных» в 1257 г. в Суздальской земле, следует видеть монгольских³⁷ чиновников, ответственных за сбор дани с территории, подвергшейся переписи³⁸. Они, скорее всего, постоянно пребывали в Булгаре — ближайшем к Северо-Восточной Руси улусе.

Кого учитывали в Северо-Восточной Руси переписи конца 1250-х и середины 1270-х гг.? В Киевской земле в середине 1240-х гг. переписывалось все мужское население, но из истории других стран известно, что монголы практиковали и иные подходы — учет только работоспособных мужчин (от 11 или 15 лет до 60 лет)³⁹, и перепись не населения, а хозяйств (дворов)⁴⁰. Данный вопрос, на который в историографии отвечали по-разному⁴¹, может быть прояснен при учете известий о «тьмах» — наиболее крупных единицах десятичного деления податного населения, установленных переписью 1257 г.⁴² Самое раннее упоминание «тем» относится ко много более позднему времени, когда функция сбора дани давно перешла к русским князьям, но поскольку после 1270-х гг. монгольские переписи в Северо-Восточной Руси не проводились, оно, скорее всего, отображает деление на податные округа, установленное в XIII столетии. Относится это сообщение к событиям 1360 г. Тогда хан Орды Навруз дал князю Андрею Константиновичу Нижегородскому «княжение великое 15 темъ»⁴³. «Тьма» — 10 000, следовательно, 15 тем — это 150 000. Но чего? Всего мужского населения, только мужчин работоспособного возраста или дворов-хозяйств? Помочь ответить на этот вопрос могут данные о размерах дани с «великого княжения».

В 1380-е гг. годовой ордынский «выход» с великого княжения составлял 5000 руб.⁴⁴, причем в эту цифру входила дань с собственно Московского княжества (объединившегося к этому времени с «великим княжением»⁴⁵), равная около 1200—1250 руб.⁴⁶ Таким образом, с 15 «тем» собственно великого княжения в границах 1360 г. шло около 3750—3800 руб. Следовательно, с каждой «тьмы» в конце XIV в. платилось в среднем около 250 руб. Соответственно, «тысяча» должна была платить 25 руб., «сотня» — 2,5 руб., «десяток» — четверть рубля, а одна податная единица — 0,025 руб. С этой цифрой можно сопоставить известие о взимании дани в 1384 г., после того как великий князь Дмитрий Иванович заключил мир с ханом Тохтамышем, получил от него ярлык на великое княжение и возобновил выплату дани, прекращенную в 1374 г. в результате конфликта с прежним правителем Орды — Мамаем⁴⁷: «Тое же весны бысть великая дань тяжелая по всему княженью великому, всякому безъ отдатка, со всякие деревни по полтине»⁴⁸.

«Деревней» в XIV в. именовалось, как правило, однодворное поселение⁴⁹. Сумма дани с деревни — «полтина» (0,5 руб.) — оказывается кратной той, что должна была взиматься в конце XIV в. с искомой «переписной единицы» — 10-тысячной части «тьмы»: она больше ровно в 20 раз. Между тем, долг по выплате дани накопился за 10 лет — со времени «розмирья» с Ордой в 1374 г. Если податной единицей был двор, увеличение дани сверх 10 раз еще в два труднообъяснимо. Если облагались данью все мужчины независимо от возраста, то следовало ожидать увеличение суммы более чем в два раза, так как на двор в среднем приходилось вместе с детьми более двух лиц мужского пола⁵⁰. Естественнее всего полагать, что податными единицами считались взрослые работоспособные мужчины, поскольку на двор в среднем приходилось 2 работника⁵¹: умножение 0,025 руб. на двух работников и на 10 лет дает полтину⁵².

Таким образом, можно полагать, что в ходе переписи 1257 г. в Северо-Восточной Руси, установившей систему «тем», учитывалось, скорее всего, мужское население работоспособного возраста.

Как и в Киевской земле, помимо переписи в Северо-Восточной Руси была учреждена система баскачества. Под 1269 г. упоминается «баскакъ великъ володимирьскыи, именемъ Амраганъ», приходивший вместе с великим князем Ярославом Ярославичем в Новгород в связи с готовящимся походом в Ливонию⁵³. Определение «великий» для баскака, сидевшего в стольном городе «великого княжения», подразумевает наличие «простых» баскаков в других княжествах. Один из них упоминается под 1305 г.: «того же лѣта преставися баскакъ Кутлубуги»⁵⁴.

В новгородском летописании рассказывается об административных мероприятиях монголов в Новгородской земле в конце 1250-х гг. В 1257 г. «приде вѣсть изъ Руси зла, яко хотять татарове тамгы и десятины на Новѣгороде»; приехавшие затем зимой 1257—1258 гг. с князем Александром Невским «послы татарьскым» «почаша просити... десятины, тамгы, и не яшася новгородцы по то, даша дары цесареви, и отпустиша я с миромь»⁵⁵. В конце 1259 г. «приѣха Михаило Пинещиничь из Низу со лживымь посольствомь, река тако: "аже не иметеся по число, то уже полкы на Низовьской земли"; и яшася новгородци по число. Тои же зимы приѣхаша оканьнии татарове сыроядци Беркай и Касачикъ с женами своими, и инѣхъ много; и бысть мятежь великъ в Новѣгородѣ, и по волости много зла учиниша, беруче Туску оканьнымъ Татаромъ». Новгородцы едва не подняли восстание, но, в конце концов, «яшася по число... И почаша ѣздити оканьнии по улицамъ, пишюче домы христьяньскыя... и отъехаша оканьнии, вземше число»⁵⁶.

Иногда предполагается (исходя из того несомненного факта, что послы 1257 г. приехали из Северо-Восточной Руси, где тогда проходила перепись), что зимой 1257—1258 гг. имела место попытка проведения переписи в Новгороде, неудавшаяся из-за сопротивления новгородцев⁵⁷. Однако оснований для такого заключения нет, поскольку в статье 1259 г., рассказывающей о переписи, последняя именуется «числом», в то время как требования монголов в 1257 г. сформулированы иначе: они требуют не «числа», а «тамги» и «десятины». «Десятина» упоминается ранее в новгородском летописании в связи с нашествием Батыя: подойдя в конце 1237 г. к границам Рязанской земли, монголы потребовали от местных князей «десятины во всемь: и в людехъ, и въ князехъ, и въ конихъ, во всякомь десятое»⁵⁸. Но в 1257 г. речь вряд ли шла о десятине в таком же смысле, поскольку если требуется десятая часть от всего, то нет смысла упоминать рядом особо отдельную пошлину — тамгу. Между тем, «и» между словами «тамгы» и «десятины» может быть не соединительным союзом (обозначающим, что речь идет о двух разных податях), а уточняющей частицей⁵⁹. К тому же при втором упоминании этих терминов в Новгородской первой летописи старшего извода союз отсутствует, и без вводимой в текст современными издателями запятой в нем читается «и почаша просити послы десятины тамгы»⁶⁰. Речь может, таким образом, идти об одной подати — тамге в размере десятины. В пользу такой трактовки говорят данные о тамге в других странах, завоеванных монголами. Так называли налог на городское, торгово-ремесленное население; в государстве Хулагуидов он был равен 10% от стоимости торговых сделок, т. е. по своим размерам являлся десятиной⁶¹. Скорее всего, монгольские послы в 1257 г. требовали от новгородцев признания власти великого хана («цесаря»), выражением которой должна была стать уплата тамги величиной в 10% доходов населения Новгорода от ремесла и торговли⁶². Новгородцы не согласились на это, ограничившись дарами великому хану. Зимой 1259—1260 гг. монголы явились в Новгород с другой целью — провести перепись («число»). Указание, что переписчики ездили по городу, «пишюче домы христьяньскыя», возможно, говорит о подворном характере переписи⁶³. Во всяком случае, нет данных для утверждения, что перепись охватила не только Новгород, но и всю обширную Новгородскую землю. Позднейшие сведения о выплате новгородцами дани свидетельствуют, что собирали ее с самого начала князья, а не ордынские должностные лица. В 1270 г. новгородский тысяцкий Ратибор, отправленный великим князем Ярославом Ярославичем (чьим ставленником он являлся) в Орду, сказал хану: «новгородци тебе не слушають; мы дани прошали тобѣ, и они нас выгнали, а инѣхъ избили, а домы наша розграбили, а Ярослава бещьствовали»⁶⁴; раз дань для Орды у новгородцев запрашивали князь и его доверенные лица, значит, монгольские «данщики» Новгородскую землю не посещали. При этом сбор дани происходил нерегулярно и осуществлялся (по крайней мере, преимущественно) с одной только части Новгородской земли — Новоторжской волости⁶⁵. Таким образом, даннический режим Новгородской земли был явно мягче, чем для земли Суздальской — Северо-Восточной Руси.

О наличии в Новгородской земле баскаков сведений нет.

В отношении особенностей монгольской власти над другими крупными русскими землями данных крайне мало. В Любецком синодике, содержащем перечень князей Черниговской земли, про правившего в конце XIII в. в Брянске и Чернигове князя Олега Романовича сказано: «князя Олга Романовича, великаго князя черниговскаго, Леонтия, оставившаго дванадесять темъ людей и приемшаго аггелский образъ»⁶⁶. Упоминание «тем» свидетельствует, что в Черниговской земле была проведена перепись. Неясно, идет ли речь о 12 «тьмах» плательщиков дани со всей Черниговской земли или только из Брянского и Черниговского княжеств⁶⁷. Что касается объектов переписи, то можно полагать, что ими были, как и в Суздальской земле, мужчины работоспособного возраста: в этом случае, общее количество населения равнялось около 360 000 (если считать, что дети и старики составляли около ⅓ мужского населения), в то время как при допущении, что учитывалось все мужское население — только 240 000, что представляется слишком малой цифрой (даже если речь идет лишь о Брянском и Черниговском княжествах).

Как и в других землях, где проводилась повсеместная перепись населения — Севской и Суздальской, — в Черниговской земле фиксируется институт баскачества: летописание Северо-Восточной Руси донесло подробный рассказ о деятельности баскака Ахмата в одном из княжеств Черниговской земли, Курском, в 1280-е гг.⁶⁸

В отличие от Черниговской земли, летописание которой ордынской эпохи не сохранилось, для земли Галицко-Волынской имеется летописный памятник, подробно описывающей события, происходившие на Юго-Западе Руси, — это Галицко-Волынская летопись, доведенная до 1290-х гг. В ней однажды упоминается дань в Орду — в приведенном летописью тексте завещания Владимиро-Волынского князя Владимира Васильковича (1287 г.): «аже боудеть князю городъ роубити, и они ("людье" — А.Г) к городоу, а поборомъ и татарьщиною ко князю»⁶⁹. Таким образом, собиралась «татарщина» князем, а не ордынскими «данщиками»⁷⁰. О мероприятиях, в результате которых она была установлена, как и о размерах выплат, ничего не говорится⁷¹. Полагать, что летописцы умолчали о переписи населения, оснований нет, поскольку они не были склонны скрывать проявления гнета со стороны монголов: в Галицко-Волынской летописи подробно описаны унижения, через которые пришлось пройти Даниилу Романовичу во время поездки к Батыю в 1245 г., последующее окончательное подчинение Даниила и его брата Василька власти Орды в 1258—1259 гг., сопровождавшееся уничтожением укреплений в ряде городов, позднейшее участие князей Галицко-Волынской Руси в ордынских походах на Литву, Венгрию и Польшу; к завоевателям местные летописцы относились с осуждением⁷². Поэтому представляется, что переписи населения (по крайней мере, всеобщей) в Галицко-Волынской земле не произошло⁷³. Тогда ее зависимость оказывается похожа на «киликийский вариант»: выплата фиксированной дани и участие в военных походах монголов. Положение Галицко-Волынской Руси по отношению к Орде и католическим и языческим (Литва) соседям было очень сходно с положением Киликийской Армении, которая также находилась на западной оконечности монгольских владений и в непосредственном соседстве с иноверными (в ее случае — мусульманскими) соседями. В этой ситуации монголы предпочитали относительно необременительную данническую зависимость, зато по максимуму использовали зависимое государство в качестве вспомогательной военной силы (а в отношении Галицко-Волынской земли — и тыловой базы в походах): так, только в XIII в. через Галицко-Волынскую территорию и с участием местных князей проходили ордынские походы в Литву в 1258, 1274 и 1277 гг., Польшу в 1259, 1280 и 1287 гг., Венгрию в 1285 г.⁷⁴

Относительная легкость зависимости Галицко-Волынской Руси проявилась и в отсутствии на ее территории баскаков⁷⁵.

Таким образом, в первые десятилетия монгольского господства в Восточной Европе до наступившего в 1260-е гг. фактического распада Монгольской империи на крупные самостоятельные улусы зависимость русских земель устанавливалась в разных формах. В первые года после Батыевых походов завоеватели допускали прямое управление для некоторых территорий, но к середине 1240-х гг. склонились к контролю без оккупации. При этом имеющиеся данные говорят о четырех вариантах осуществления властвования.

1. Киевская земля. Здесь все мужское население, независимо от возраста, было подвергнуто переписи⁷⁶. Взимание дани было возложено на десятников, сотников, тысячников и темников, пребывавших в ближайшем к Киеву степном улусе, а контроль за сбором дани и лояльностью местной знати возлагался на баскаков, сидевших в Киеве⁷⁷.

2. Северо-Восточная Русь (Суздальская земля) и Черниговская земля⁷⁸. Здесь переписывались только мужчины работоспособного возраста. Сбор дани возлагался также на десятников, сотников, тысячников и темников, находившихся в соседнем ордынском улусе, а контролирующая функция — на баскаков, главным из которых в Северо-Восточной Руси был «великий баскак владимирский»⁷⁹.

3. Новгородская земля. Здесь перепись носила частичный характер, дань собиралась великим князем и, по-видимому, взималась не ежегодно. Баскаков в Новгородской земле не было.

4. Галицко-Волынская земля. Перепись здесь не проводилась, институт баскачества не утверждался⁸⁰, дань собиралась местными князьями. При этом правители Галицко-Волынской земли активнее, чем князья других земель, использовались как вспомогательная воинская сила в походах на страны, не подчиненные монголам.

Примечания

*. Впервые опубликовано в журнале: Исторический вестник. Т. 10 (157): Монгольские завоевания и Русь. М., 2014. С. 58—79.

1. См.: Melville Ch. Anatolia under the Mongols // Cambridge history of Turkey. Vol. 1. Byzantium to Turkey. 1071—1453. Cambridge, 2009; Dashdondog B. The Mongols and the Armenians (1220—1335). Leiden; Boston, 2011. P. 71—120.

2. ПСРЛ. Т. 6. Вып. 1 (Софийская первая летопись старшего извода). Стб. 400; ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. Вып. 1 (Новгородская Четвертая летопись). Пг., 1915. С. 261; ПСРЛ. Т. 42 (Новгородская Карамзинская летопись). СПб., 2002. С. 124; ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1 (Рогожский летописец). Пг., 1922. Стб. 41—42; ПСРЛ. Т. 15 (Тверской сборник). М., 1965. Стб. 415; Псковские летописи. Вып. 1. М.; Л., 1941. С. 16; Псковские летописи. Вып. 2. М.; Л., 1955. С. 90.

3. ПСРЛ. Т. 25 (Московский летописный свод конца XV в.). М.; Л., 1949. С. 264.

4. Сказания и Повести о Куликовской битве. Л., 1982. С. 26; Памятники Куликовского цикла. СПб., 1998. С. 138, 226.

5. Giovanni di Pian di Carpine. Storia dei Mongoli. Spoleto, 1989. P. 305; Путешествия в восточные страны Плано Карпини и Рубрука. М., 1957. С. 67—68.

6. ПСРЛ. Т. 2 (Ипатьевская летопись). М., 2001. Стб. 806; см. также: Егоров В.Л. Историческая география Золотой Орды в XIII—XIV вв. М., 1985. С. 38; Коринный Н.Н. Переяславская земля: X — первая половина XIII в. Киев, 1992. С. 67—68.

7. ПСРЛ. Т. 2. Стб. 805. В издании Ипатьевской летописи в ПСРЛ слово «дай» разделено на два — «да и». Верное деление на слова см. в издании: Галицько-Волинський літопис. Київ, 2002. С. 109.

8. ПСРЛ. Т. 2. Стб. 806.

9. В 1245 г., когда Даниил проезжал Киев на пути в Орду, «обдержащу Кыеву Ярославу бояриномъ своимъ Еиковичемь Дмитромъ» (Там же. Стб. 806). Очевидно, передача великому князю Суздальской земли номинальной столицы Руси имела место в 1243 г., когда Батый признал приехавшего к нему Ярослава «старейшим» среди всех русских князей (ПСРЛ. Т. 1 (Лаврентьевская летопись). М., 1997. Стб. 470).

10. ПСРЛ. Т. 2. Стб. 789.

11. Giovanni di Pian di Carpine. Storia dei Mongoli. P. 286—287; Путешествия... С. 56.

12. См.: Giovanni di Pian di Carpine. Storia dei Mongoli. P. 323—325, 331; Путешествия... С. 77—79, 82.

13. Об этой угрозе в отношении русских князей говорит и рассказанный Плано Карпини эпизод с князем из Черниговской земли Андреем: после его казни Батыем «младший брат его прибыл с женою убитого к вышеупомянутому князю Бату с намерением упросить его не отнимать у них земли» (Giovanni di Pian di Carpine. Storia dei Mongoli. P. 238—239; Путешествия... С. 29—30).

14. Giovanni di Pian di Carpine. Storia dei Mongoli. P. 323.

15. Подробно см.: Горский А.А. Об обстоятельствах гибели великого князя Ярослава Всеволодича // «По любви, в правду, безо всякие хитрости»: от друзей и коллег В.А. Кучкину к 80-летию. М., 2014.

16. См. об этом: Он же. «Всего еси исполнена земля Русская...»: Личности и ментальность русского Средневековья. М., 2001. С. 134—159.

17. Giovanni di Pian di Carpine. Storia dei Mongoli. P. 285; Путешествия... С. 55 (пер. А.И. Малеина). «Саррацин» в данном случае означает мусульманина (см.: Путешествия... С. 195, прим. 6).

18. Ср.: Греков Б.Д., Якубовский А.Ю. Золотая Орда и ее падение. М.; Л., 1950. С. 218; Павлов П.Н. К вопросу о русской дани в Золотую Орду // Ученые записки Красноярского гос. пед. ин-та. Т. 13. Сер. Историко-филологическая. Вып. 2. Красноярск, 1958. С. 79.

19. Отметим, что позднейшие переписи — в Суздальской, Муромской и Рязанской землях в 1257 г. и в Новгороде в 1259 г. — также проходили зимой (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 474—475; НПЛ. С. 82). В других странах монголы проводили переписи тоже в зимнее время (см.: Allsen Т. Mongol imperialism: The policies of the Grand Qan Möngke in China, Russia, and Islamic lands, 1251—1259. Berkeley, 1987. P. 143).

20. Практически невозможно, чтобы в рассказе Плано Карпини подразумевалось, что францисканцы застали перепись во время обратного пути на территории Руси до приезда в Киев, а в Киеве узнали о ее подробностях, поскольку до Киева «от последней заставы татар» они ехали всего 6 дней (Giovanni di Pian di Carpine. Storia dei Mongoli. P. 330; Путешествия... С. 81).

21. Серебрянский Н.И. Древнерусские княжеские жития. М., 1915. Тексты. С. 55; ср.: Там же. С. 63—64.

22. См.: Бабаян Л.О. Социально-экономическая и политическая история Армении в XIII—XIV вв. М., 1969. С. 241; Dashdondog B. Op. cit. P. 110, 208.

23. Giovanni di Pian di Carpine. Storia dei Mongoli. P. 287.

24. Ср.: Ibid. P. 465 (n. 2); Martin J. Medieval Russia. 980—1584. Cambridge, 2007. P. 166.

25. НПЛ. С. 344.

26. Об институте баскачества на Руси см.: Маслова С.А. Баскаческая организация на Руси: время существования и функции // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2013, № 1.

27. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 474—475, под 6765 мартовским годом.

28. ПСРЛ. Т. 4. Ч. І. Вып. 1. С. 243 (под 6781/1273 г.); ср.: ПСРЛ. Т. 16 (Летопись Авраамки). СПб., 1889. С. 55 (под 6781 г.); ПСРЛ. Т. 10 (Никоновская летопись). М., 1965. С. 152 (под 6783/1275 г.). Новгородская IV летопись и Летопись Авраамки не содержат указаний на региональный охват переписи, а поздняя (начала XVI в.) Никоновская говорит о «Руси и Новгороде». Во всяком случае, несомненно, что перепись охватила Северо-Восточную Русь: указание на то, что эта перепись вторая, явно подразумевает под первой перепись 1257 г.

29. См.: Насонов А.Н. «Русская земля» и образование территории Древнерусского государства. Монголы и Русь. СПб., 2002. С. 223—224 (первое издание книги А.Н. Насонова «Монголы и Русь» вышло в 1940 г.); Allsen T. Mongol imperialism. P. 116—143.

30. Насонов А.Н. «Русская земля». С. 225—227.

31. Феннел Дж. Кризис средневековой Руси. 1200—1304. М., 1989. С. 158; Егоров В.Л. Александр Невский и Чингизиды // Отечественная история. 1997, № 2. С. 53—54; Кривошеев Ю.В. Русь и монголы. СПб., 2003. С. 175—177; Григорьев А.П. Сборник ханских ярлыков русским митрополитам. СПб., 2004. С. 27; Темушев С. Трансформация налогово-даннической системы древнерусских земель после монгольского нашествия // Rus' during the epoch of Mongol invasions (1223—1480). Krakow, 2013. P. 57—59.

32. Giovanni di Plan di Carpine. Storia dei Mongoli. P. 331. В переводе А.И. Малеина 1911 г. имя сотника передано как «Монгрот» (Путешествия... С. 82), поскольку перевод делался с издания «Истории монголов» по Лейденскому списку, бывшему первоначально единственным известным списком пространной редакции сочинения Плано Карпини. Но это чтение ошибочное: в более ранних с текстологической точки зрения списках, Кембриджском и Вольфенбюттельском, присутствуют чтения этого имени с начальным N — Nongrot и Nongreth (см.: Giovanni di Pian di Carpine. Storia dei Mongoli. P. 186, 204, 331).

33. Pelliot P. Recherches sur les Chrétiens d'Asie Centrale et d'Extrême Orient. P., 1973. P. 68—69; Giovanni di Pian di Carpine. Storia dei Mongoli. P. 331, 494, n. 72.

34. Выше в тексте Плано Карпини упоминается киевский «тысячник» (millenarius), но там речь идет явно о русском должностном лице (т.е. о тысяцком), так как он вместе с другими представителями киевской знати советует францисканцам, как вести себя у татар (см.: Giovanni di Pian di Carpine. Storia dei Mongoli. P. 304—305; Путешествия... С. 67).

35. Giovanni di Pian di Carpine. Storia dei Mongoli. P. 309; Путешествия... С. 69.

36. В гл. 7 перед рассказом о переписи Плано Карпини говорит об обычае монголов в отношении покоренных народов: их «считают и распределяют (ordinant) согласно своему обычаю» (Storia dei Mongoli. P. 285; Путешествия... С. 55). Под «распределением» как раз и имеется в виду учреждение ответственных за сбор дани по десятичной системе должностных лиц.

37. «Монгольских», разумеется, в том смысле, что они являлись служилыми людьми Чингизидов; их этническое происхождение могло быть различным (так, в той же гл. 9 сочинения Плано Карпини упоминается алан Михей, управлявший в качестве монгольского наместника поселением на пути из Киева в улус Куремсы: Giovanni di Pian di Carpine. Storia dei Mongoli. P. 305; Путешествия... С. 68).

38. В ярлыке хана Менгу-Тимура русскому духовенству (1267 г.) эти категории, по-видимому, объединены под понятием «данщики» (Памятники русского права. Вып. 3. М., 1955. С. 467).

39. Таков был принцип переписи в Великой Армении в 1254 г. (см.: Бабаян Л.О. Указ. соч. С. 239—240, 256—257; Dashdondog B. Op. cit. P. 108).

40. В Китае (см.: Allsen T. Mongol imperialism. P. 119,125—130).

41. К.А. Неволин, А.Н. Насонов и Т. Оллсен полагали, что в ходе переписи 1257 г. в Северо-Восточной Руси переписывались дворы (Неволин К.А. Полн. собр. соч. Т. 6. СПб., 1859. С. 448; Насонов А.Н. «Русская земля». С. 224—226; Allsen T. Mongol census taking in Rus'. 1245—1275 // Harvard Ukranian Studies. 1981. Vol. 5. N 1. P. 49). Н.Д. Чечулин считал, что переписывали население (без уточнения, все или нет; см.: Чечулин Н.Д. Начало в России переписей и ход их до конца XVI в. СПб., 1889. С. 5—6).

42. Деление на «тумены» (в русской передаче — «тьмы») восходило к делению монгольского войска («тумен» — 10-тысячный корпус). Оно было принято в разных регионах, на которые распространялась власть монголов (см.: Насонов А.Н. «Русская земля». С. 294; Dashdondog B. Op. cit. P. 102). В приложении к оседлым народам тумены / «тьмы» неизбежно приобретали характер территориальных округов.

43. ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1 (Рогожский летописец). Стб. 68. Рогожский летописец, сохранившийся в списке 1440-х гг., содержит текст летописания Северо-Восточной Руси XIV столетия (см.: Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вторая половина XIV—XVI в. Вып. 2. Л., 1989. С. 22—23), поэтому достоверность известия о «тьмах» сомнений не вызывает.

44. ДДГ. № 11. С. 31 (договор Дмитрия Донского с Владимиром Андреевичем Серпуховским, 1389 г.).

45. См.: Горский А.А. От земель к великим княжениям: «примыслы» русских князей второй половины XIII—XV в. М., 2010. С. 110—113.

46. ДДГ. № 11. С. 31; Там же, № 12. С. 35—36 (духовная грамота Дмитрия Донского, 1389 г.). Из сложения 320 руб. дани с удела Владимира Андреевича и 960 руб. с остальной территории Московского княжества получается цифра 1280 руб., но дань в 111 руб. с удела сына Дмитрия Донского Петра включала выплаты с волостей бывшего Дмитровского княжества, которое в 1360 г. должно было считаться частью великого княжения.

47. Об этих событиях см.: Горский А.А. Москва и Орда. М., 2000. С. 86—113.

48. Приселков М.Д. Троицкая летопись. Реконструкция текста. С. 427—428 и прим. 1; ср.: ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. Стб. 149.

49. См.: Дегтярев А.Я. Русская деревня в XV—XVII вв. Очерки истории сельского расселения. Л., 1980; История крестьянства СССР. Т. 3. М., 1990. С. 482—483. Само слово деревня первоначально обозначало пашню, затем крестьянский двор с земельными угодьями (см.: Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т. 1. М., 1964. С. 501—502).

50. См.: Кучкин В.А. Население Руси в канун Батыева нашествия // Образы аграрной России IX—XVIII вв. Памяти Н.А. Горской. М., 2013. С. 85—86; Степанова Л.Г. Демографические характеристики крестьянского двора в XV—XVI вв. // Там же. С. 126—127.

51. По данным писцовых книг конца XV — начала XVI вв., на двор приходилось в среднем около 1,5 взрослых женатых мужчин (см.: Степанова Л.Г. Указ. соч.). При учете того, что работниками нередко могли быть и подросшие, но еще неженатые сыновья дворовладельца, среднее число работоспособных мужчин во дворе должно было быть как раз около двух.

52. Иногда известие 1384 г. воспринимается как сообщающее о размере годовой дани и ставится в один ряд с упоминанием в послании правителя Орды Едигея великому князю московскому Василию Дмитриевичу (1408 г.) сбора Василием дани в размере «с двою сохъ рубль» и с текстом «Истории Российской» В.Н. Татищева под 1275 г., где говорится о дани в Орду «по полугривне с сохи» (см.: Каштанов С.М. Финансы средневековой Руси. М., 1988. С. 44; Langer L. Muscovite taxation and the problem of Mongol rule in Rus' // Russian history. 2007. Vol. 34. N 1—4. P. 117, 127, n. 136). Однако в письме Едигея речь идет о размере дани, собранной великим князем для себя (и неизвестно, за какой срок), из которой он не произвел выплаты в Орду (ПСРЛ. Т. 42. С. 172—173). Что касается татищевского известия, то оно читается в явно беллетризированном рассказе о беседе великого князя Василия Ярославича с ханом, призванном обосновать необходимость второй переписи, упоминаемой под 1275 г. в главном источнике Татищева по данному периоду — Никоновской летописи (см.: Татищев В.Н. История Российская. Т. 5. М., 1965; ср.: ПСРЛ. Т. 10. С. 152). В той же Никоновской летописи присутствует послание Едигея с упоминанием дани в один рубль с двух сох и упоминание о дани с Новгорода Ивану III «с сохи по полугривне» (ПСРЛ. Т. 11. М., 1965. С. 210; ПСРЛ. Т. 12. М., 1965. С. 184), из чего историк XVIII столетия и мог вывести «полугривну с сохи». Что касается известия 1384 г., то в нем совершенно явно подразумевается не обычный годовой, а экстраординарный размер выплат (дань названа «великой» и «тяжелой») (ср.: Фетищев С.А. «Дань великая тяжкая...» // Русское средневековье: Сб. статей в честь проф. Ю.Г. Алексеева. М., 2012). Имеющиеся данные о выплатах дани московским князьям с новгородских волостей дают цифры, сопоставимые с выведенным на основании деления общей суммы дани с «великого княжения» на количество «тем» размером годовой дани в Орду в конце XIV столетия — в среднем около 0,025 руб. с работника. Грамота 1461 г. о предоставлении Новгородом великому князю Василию Васильевичу «черного бора» (дани, прежде предназначавшейся для Орды) с новоторжских волостей говорит о сборе «съ сохи по гривнѣ по новой» (Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М.; Л., 1949, № 21. С. 39; о «черном боре» и о датировке грамоты см.: Янин В.Л. О «черном боре» в Новгороде в XIV—XV вв. // Куликовская битва в истории и культуре нашей Родины. М., 1983). «Соха» соответствовала двум или трем работникам с тремя лошадьми (Грамоты Великого Новгорода и Пскова. № 21. С. 39; ПСРЛ. Т. 25. С. 319—320), новгородская «новая гривна» середины XV в. — ⅕ новгородского рубля (близкого по весу московскому конца XIV в.) (см.: Янин В.Л. Денежно-весовые системы домонгольской Руси и очерки истории денежной системы средневекового Новгорода. М., 2009. С. 277—282, 346—347); таким образом, с работника должно было взиматься от 0,067 до 0,1 руб. В 1478 г. новгородцы договорились с Иваном III о выплате «съ сохи по полугривнѣ по 7 денег» (ПСРЛ. Т. 25. С. 319—320); полугривна, или 7 денег, равны 0,032 новгородского рубля (см.: Янин В.Л. Денежно-весовые системы... С. 298), что в пересчете на работника дает от 0,011 до 0,016 руб.

53. НПЛ. С. 88. Появление «великого баскака» так испугало ливонских немцев, что они поспешили согласиться на мирный договор на условиях русской стороны.

54. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 528 (Московская Академическая летопись). Поскольку известие относится к ростовскому летописанию, вероятнее всего, что этот баскак сидел в Ростовском княжестве.

55. НПЛ. С. 82.

56. Там же. С. 82—83. «Туска» (тузгу, тзгу) — побор на содержание монгольских должностных лиц, посещавших подвластную территорию (см.: Вернадский Г.В. Монголы и Русь. М.; Тверь, 2005. С. 227; Бабаян Л.О. Указ. соч. С. 263—267; Добродомов И.Г. Туска (об одном гапаксе Новгородской первой летописи) // 90 лет Н.А. Баскакову. М., 1996).

57. Чечулин Н.Д. Указ. соч. С. 6; Насонов А.Н. Указ. соч. С. 225, прим. 7; Феннел Дж. Указ. соч. С. 158.

58. НПЛ. С. 74.

59. О таком значении «и» — как частицы, поясняющей (при отсутствии знаков препинания) предыдущее слово, см.: Янин В.Л., Зализняк А.А. Берестяные грамоты из новгородских раскопок 1997 г. // Вопросы языкознания. 1998, № 3. С. 30; Горский А.А. Москва и Орда. С. 166, прим. 78.

60. См. фототипическое издание рукописи Новгородской первой летописи старшего извода (Синодального списка): Новгородская харатейная летопись. М., 1964. С. 277.

61. Бабаян Л.О. Указ. соч. С. 267—268; Петрушевский И.П. Иран и Азербайджан под властью Хулагуидов // Татаро-монголы в Азии и Европе. М., 1977. С. 245.

62. Требование признания власти, выдвигаемое прежде, чем поставить вопрос о переписи, могло быть связано с тем, что Новгород не подвергся завоеванию в ходе походов Батыя. Видимо, монголы хорошо представляли особенности политического строя Новгородской земли: ограниченность княжеского суверенитета здесь делала недостаточным признание власти Монгольской империи князем (Александром Невским), и нужно было отдельное признание ее новгородцами.

63. Ср.: Кривошеев Ю.В. Указ. соч. С. 203.

64. НПЛ. С. 89.

65. См.: Янин В.Л. О «черном боре» в Новгороде в XIV—XV вв.

66. Зотов Р.В. О черниговских князьях по Любецкому синодику и о Черниговском княжестве в татарское время. СПб., 1892. С. 26.

67. Собственно Черниговское княжество в Черниговской земле во второй половине XIII в. было аналогом «великого княжения» в Северо-Восточной Руси — «центральным» политическим образованием, которым владели по ханскому ярлыку князья более мелких княжеств.

68. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 481—482; ПСРЛ. Т. 18 (Симеоновская летопись). СПб., 1913. С. 79—81; Кучкин В.А. Летописные рассказы о слободах баскака Ахмата // Средневековая Русь. Вып. 1. М., 1996.

69. ПСРЛ. Т. 2. Стб. 904.

70. Ср.: Zdan M. The dependence of Halych-Volyn' Rus' on the Golden Horde // The Slavonic and East European Review. Vol. 35. N 87. L., 1957. P. 511.

71. Правда, в двух документах XVI в., связанных с отношениями Великого княжества Литовского с Крымским ханством — ярлыке Менгли-Гирея Сигизмунду I (1507 г.) и грамоте Сигизмунда II Сахиб-Гирею с условиями мирного договора (1541 г.) — на территории бывшей Галицко-Волынской Руси упоминаются «тьмы» — Владимирская (Владимира-Волынского), Луцкая, Подольская, Каменецкая и Сокальская (см.: Kolodziejczyk D. The Crimean Khanate and Poland-Lithuania: International diplomacy on the European periphery (15^th—18^th centuries). A study of peace treaties followed by annotated documents. Leiden; Boston, 2011. Doc. 8. P. 555—560; Doc. 29. P. 722—723), но реалиям XIII в. эти данные вряд ли соответствуют. В наиболее ранних ярлыках крымских ханов великим князьям Литовским на русские земли — Хаджи-Гирея и Менгли-Гирея Казимиру IV (1461 и 1472 гг.) — «тьмы» при наименованиях жалуемых городов не упоминаются (Ibid. Doc. 1. P. 529—530; Doc. 4. P. 539—541). Что касается ярлыка Менгли-Гирея Сигизмунду I и грамоты Сигизмунда II Сахиб-Гирею, то если в первом при названиях городов фигурируют «тьмы» в единственном числе, то во второй перечень «тем» несколько отличается (совпадают 8, отсутствуют 3 названные в ярлыке и появляются 3 новые), кроме того, некоторым городам (не всегда наиболее крупным) приписаны «тьмы» во множественном числе; к Черниговской земле могут быть отнесены 4 «тьмы» из ярлыка и грамоты (Черниговская, Брянская, Курская и Любутская), в то время как в конце XIII в. в ней было не менее 12 «тем»; упоминаемая в обоих документах «Яголдаева тьма» сложилась на пограничье Северской земли со степью не ранее второй половины XIV в. (см.: Русина Е.В. Яголдай, Яголдаевичи, Яголдаева «тьма» // Славяне и их соседи. Вып. 10: Славяне и кочевой мир. М., 2001). Очевидно, ярлык Менгли-Гирея 1507 г. и грамота Сигизмунда II 1541 г. отражают представления о делении русских земель Великого княжества Литовского в податном отношении, актуальные для эпохи конца XV — первой половины XVI в. (ср.: ZdanM. Op. cit. P. 505—510).

72. См. об этом: Кучкин В.А. Монголо-татарское иго в освещении древнерусских книжников (XIII — первая четверть XIV в.) // Русская культура в условиях иноземных нашествий и войн. X — начало XX в. М. 1990. С. 17—22.

73. Мнение Г.В. Вернадского, что в 1260 г. в Галицко-Волынской земле была проведена перепись (Вернадский Г.В. Указ. соч. С. 222), опоры в источниках не имеет (ср.: Zdan M. Op. cit. P. 505—512; Allsen Т. Mongol census taking in Rus'. P. 42). Также ничем не подкреплено его утверждение, что в 1274—1275 гг. перепись прошла в Смоленской земле (Вернадский Г.В. Указ. соч. С. 147). О системе власти Орды над Смоленской землей данных нет (кроме упоминания «Смоленской тьмы» в названных выше документах литовско-крымских сношений XVI в., которое, каки в случае с «тьмами» Галицко-Волынской Руси, вряд ли отображает реалии XIII столетия).

74. ПСРЛ. Т. 2. Стб. 846—847, 849—855, 871—874, 876—878, 881—882, 888—895, 897—900. Для сравнения: князья Северо-Восточной Руси за это время участвовали только в военных предприятиях Орды на Северном Кавказе в 1277—1278 гг. (см.: Приселков М.Д. Троицкая летопись. Реконструкция текста. С. 334—335).

75. Баскак упоминается на окраине галицкой территории, в Бакоте, в середине 1250-х гг., когда Даниил Романович еще не окончательно подчинился власти монголов и оборонял свою землю от войск полководца Куремсы (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 828—829; этот баскак был пленен Даниилом). Позже баскаки не известны ни в окраинных, ни в стольных городах Галицко-Волынской земли.

76. Разумеется, во всех случаях не учитывалось при переписи и освобождалось от податей духовенство: это было принято монголами во всех покоренных ими странах, независимо от конфессиональной принадлежности их населения (см.: Allsen Т. Mongol imperialism. P. 121).

77. Особенно жесткий режим в отношении к Киевской земле был, скорее всего, связан со статусом Киева как номинальной общерусской столицы (о сохранении Киевом этой роли до второй половины XIII в. см.: Горский А.А. Русские земли в XIII—XIV вв.: пути политического развития. М., 1996. С. 28—29). До какого времени он действовал — сказать невозможно за отсутствием данных, но баскак в Киеве, напомним, присутствовал еще в 1330-е гг.

78. Очень вероятно, что такой же, как в Суздальской земле, режим был установлен в Рязанской и Муромской землях, о переписи в которых сообщается в том же летописном известии, где говорится о проведении этого мероприятия в Северо-Восточной Руси.

79. Остается не вполне ясным, когда и как долго функционировала такая система. Летописный рассказ о восстании против сборщиков дани в Северо-Восточной Руси в 1262 г. (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 476) свидетельствует, что дань там собирали откупщики-«бесермене» (мусульмане). В то же время, в принадлежащем тому же летописному своду (см. о нем: Насонов А.Н. История русского летописания XI — начала XVIII в. М., 1969. С. 191—201) сообщении о смерти хана Берке (1266 г.) говорится, что после этого «бысть ослаба Руси отъ насилья бесермены» (Приселков М.Д. Т роицкая летопись. Реконструкция текста. С. 329 и прим. 2): очевидно, имеются в виду те же откупщики. А в ярлыке сменившего Берке Менгу-Тимура русскому духовенству 1267 г. упоминаются «данщики» (Памятники русского права. Вып. 3. С. 467). Возможно, в правление Берке преобладала менее хлопотная для монгольской стороны система откупов, и только при Менгу-Тимуре подати стали постоянно собирать должностные лица, за которыми данная обязанность была закреплена переписью (ср.: Назипов И.И. Основные формы воздействия Орды на русские земли: дань, политическое господство, набеги, помощь от агрессии с Запада. Пермь, 2009. С. 29—32). Ликвидация же этой системы произошла в Северо-Восточной Руси, скорее всего, в конце XIII — начале XIV в., когда функция сбора дани перешла к русским князьям, и прекратил существовать институт баскачества (см.: Насонов А.Н. Указ. соч. С. 276; Горский А.А. Москва и Орда. С. 28). Ярлыки ханов русским митрополитам XIV в. уже не упоминают «данщиков» (Памятники русского права. Вып. 3. С. 465—470). Впрочем, вопрос об эволюции системы сбора податей в период существования улуса Джучи как самостоятельного государства требует специального рассмотрения.

80. Его наличие или отсутствие явно коррелирует с системой сбора дани (ср.: Halperin Ch.J. Russia and the Golden Horde: the Mongol impact on Medieval Russian history. Bloomington, 1985. P. 35): где проводилась перепись населения по всей земле и устанавливалась регулярная дань по десятичной системе, собираемая монгольскими «данщиками» (Киевская, Черниговская, Суздальская земли), там вводился и институт баскаков; где переписи не было или она проводилась выборочно, а дань собирали русские князья (Новгородская, Галицко-Волынская земли), баскачество не учреждалось.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница