О старом и новом «скептицизме» в вопросе о подлинности «Слова о полку Игореве»*
Дискуссия о подлинности «Слова о полку Игореве», возникшая после утраты его единственного списка в результате московского пожара 1812 г., в прошедшем XX в. шла практически беспрерывно в течении почти пяти десятилетий, с 1930-х по 1970-е гг. Начало ей положило появление концепции А. Мазона о создании «Слова» в конце XVIII в.1, а новое ускорение придало выдвижение в начале 1960-х гг. совпадающей с ней в основном тезисе концепции А.А. Зимина2. Последняя четверть XX в. стала временем «затишья» в спорах об аутентичности памятника. Однако именно в этот период был сделан ряд наблюдений, подтверждающих древность «Слова». Остановлюсь вкратце3 на тех из них, которые, на мой взгляд, носят «необратимый» характер, т. е. не могут получить никакого объяснения с точки зрения представления о написании «Слова» в XVIII столетии.
Во-первых, это изучение истории «Слова о полку Игореве» от его обнаружения до издания в 1800 г. (работы О.В. Творогова, Л.В. Милова, В.П. Козлова)4. Оно показало, что и владелец рукописи А.И. Мусин-Пушкин, и те, кто с ним сотрудничал на разных этапах работы со «Словом», смотрели на это произведение как на подлинное и испытывали серьезные сложности с прочтением и пониманием текста, преодолеваемые путем длительных трудов и так до конца и не преодоленные. Открытием стало обнаружение В.П. Козловым наиболее раннего свидетельства знакомства с рукописью «Слова» — цитаты из него в «Опыте повествования о России» И.П. Елагина, в котором отразился более ранний этап работы кружка А.И. Мусина-Пушкина над произведением, чем те, которые фиксируют Екатерининская копия и издание 1800 г. (этап, на котором сохранялся ряд трудностей с прочтением текста, позже преодоленных). Эти выводы противоречат построениям «скептиков», согласно которым издатели (или, по меньшей мере, А.И. Мусин-Пушкин) знали о поддельности поэмы.
Во-вторых, это изучение языкового строя «Слова» с помощью математических методов. Коллектив авторов во главе с Л.В. Миловым задался целью проверить гипотезы о написании «Слова» летописцем XII в., чьи тексты дошли в составе Ипатьевской летописи (т. н. «Петром Бориславичем»), и Кириллом Туровским. Использовался метод анализа частоты парной встречаемости грамматических классов слов. В итоге названные гипотезы подкрепления не получили, но исследование дало «побочный» результат: выяснилось, что «Слово о полку Игореве», статьи Ипатьевской летописи за 1147 и 1194—1195 гг. (привлекавшиеся для сопоставления) и произведения Кирилла Туровского имеют определенную общность в структуре языка повествования. Спустя века подделать это не выявляемое без применения современных математических методов структурное сходство, разумеется, было невозможно5.
В-третьих, это сопоставление «Слова о полку Игореве» и «Задонщины» при помощи математико-статистического подхода. В тексте «Задонщины» (около половины которого составляют фрагменты, сходные с текстом «Слова») были выявлены определенные закономерности в распределении параллельных со «Словом» фрагментов по объему: преимущественно крупные фрагменты в начале, значительное падение объема фрагментов в середине произведения (в описании Куликовской битвы) и некоторое новое повышение к концу. Эти закономерности находят свое объяснение в особенностях содержания «Задонщины» — колебания объема заимствованных фрагментов могли быть следствием стремления ее автора приспособить текстовой материал «Слова» для целей создаваемого им произведения (в первую очередь, необходимостью выйти из затруднения, которое было вызвано недостаточным объемом текстов «Слова», посвященных собственно сражению). Было проведено также статистическое сопоставление параллельных текстов, исходящее из допущения первичности «Задонщины» по отношению к «Слову»: в результате него, закономерности в распределении фрагментов по объему не обнаружилось. С точки зрения математической статистики, такой результат изучения соотношения параллельных фрагментов двух памятников может быть интерпретирован только как свидетельство влияния «Слова» на «Задонщину», а не наоборот. Это лишает «скептическую» точку зрения ее краеугольного камня: утверждения, что «Задонщина» послужила источником «Слова о полку Игореве»6.
Первые годы нового, XXI столетия отмечены новым всплеском дискуссии о времени создания «Слова». Во-первых, появилась очередная развернутая концепция, относящая создание поэмы к концу XVIII в. Во-вторых, наконец «обрело плоть» высказывавшееся время от времени (начиная с первой половины XIX столетия)7 в общей форме предположение о «Слове» как памятнике средневековой литературы, но созданном не вскоре после описываемых в нем событий, а несколько веков спустя, в XV в.8
Парадоксы Эдварда Кинана-2
С обоснованием точки зрения о создании «Слова о полку Игореве» в конце XVIII в. выступил американский историк Э. Кинан (некогда сделавший себе имя на отрицании подлинности переписки Ивана Грозного с Андреем Курбским9). По мнению Э. Кинана, автором «Слова» является чешский славист Йозеф Добровский. За время своего пребывания в России (пять месяцев с августа 1792 г. по январь 1793 г.) он сумел ознакомиться с пятью списками «Задонщины», Ипатьевской летописью и Псковским Апостолом 1307 г. (основными источниками «Слова», по Э. Кинану). После этого Й. Добровский составил два варианта заметок на древнерусском языке, не предполагая их публикации в качестве цельного произведения. Эти заметки попали сначала к И.П. Елагину, а после его смерти — к А.И. Мусину-Пушкину и А.Ф. Малиновскому, которые стали их обрабатывать с целью выдать за подлинный древнерусский текст. После издания 1800 г. Й. Добровский не узнал в «Слове» своих заметок, поскольку страдал душевной болезнью, и стал поэтому всерьез изучать «Слово». Мусин-Пушкинский сборник, в состав которого входило «Слово», на самом деле никогда не существовал10.
Книга Э. Кинана уже подверглась ряду серьезных критических разборов11. Критика всех аспектов его концепции содержится в работах О.Б. Страховой. Рецензентом была, во-первых, показана несостоятельность отрицания существования Мусин-Пушкинского сборника — реальность его подкрепляется как свидетельствами многих очевидцев, так и анализом состава сборника по описанию в издании 1800 г. и выпискам Н.М. Карамзина из него. Далее, О.Б. Страхова указала на отсутствие у Й. Добровского реальной возможности ознакомиться в 1792 г. со списками «Задонщины» (существует вероятность, и то незначительная, что он мог видеть лишь один, Синодальный ее список). Наконец, на большом материале показано, что Й. Добровский не обладал (как и любой другой человек конца XVIII в.) познаниями в области древнерусского языка, которые дали бы ему возможность создать «Слово о полку Игореве»12.
Языковедческие проблемы вообще оказались на сегодняшнем этапе дискуссии о подлинности «Слова» в центре внимания. С развернутой рецензией на книгу Э. Кинана выступил также А. Даниленко, пришедший к выводу о несостоятельности авторской концепции с языковедческой точки зрения13. Наконец, специальную монографию, посвященную рассмотрению проблемы аутентичности поэмы, выпустил А.А. Зализняк. Он убедительно показал, что знаний, достаточных для осуществления такой подделки, в конце XVIII в. ни у кого не могло быть: фальсификатору требовалось бы не только знать в совершенстве язык XII столетия, но и вплести в текст элементы языковых норм XV—XVI вв. (времени, к которому предположительно относят Мусин-Пушкинский список), в то время также еще не изученных. В частности, А.А. Зализняком выявлена на лингвистическом материале вторичность «Задонщины» по отношению к «Слову»: оказалось, что по такому признаку, как бессоюзность предложений, «Задонщина» во фрагментах, сходных со «Словом о полку Игореве», обнаруживает их высокий процент (свойственный для «Слова»), а во фрагментах, не имеющих в «Слове» параллелей, — низкий; «Слово» же в этом отношении однородно. Обратившись к гипотезе об авторстве Й. Добровского, А.А. Зализняк показал, что его представления о древнерусском языке (известные по языковедческим трудам чешского ученого) сильно отличались от того, что присутствует в «Слове о полку Игореве»; уже поэтому Й. Добровского нельзя рассматривать в качестве «кандидата» в авторы поэмы14.
Примечательно, как реагирует Э. Кинан на упомянутые в начале настоящей статьи выводы из работ 1980—1990-х гг., неопровержимо (на мой взгляд) доказывающие древность «Слова о полку Игореве». Реакция эта весьма своеобразна.
Найденное В.П. Козловым свидетельство о знакомстве со «Словом» И.П. Елагина Э. Кинаном учитывается, более того — активно используется, даже можно сказать «развивается». Так, Елагин объявлен тем человеком, которому Добровский преподнес свои «заметки на древнерусском», при этом цитату в рукописи Елагина «Опыт повествования о России» Кинан датирует временем между декабрем 1792 г. и 22 сентября 1793 г.15 Эта датировка близка к датировке выписки Елагина в статье В.П. Козлова 1984 г., где впервые было сообщено о находке этого свидетельства — между апрелем 1792 г. и маем 1793 г.16 Но позже, более основательно изучив рукопись труда Елагина, В.П. Козлов пришел к другой датировке — между январем 1788 г. и маем 1790 г., вероятнее всего — не позже марта 1789 г.17 Э. Кинан оценивает эту датировку как «неверную» без какой-либо аргументации18. Нет полемики с В.П. Козловым и в Приложении № 4 к книге Э. Кинана, к которому отсылает автор: там наличествует только обоснование собственной его точки зрения о появлении выписки не ранее декабря 1792 г.19 Почему Э. Кинан уклонился от спора с В.П. Козловым — понять несложно. Й. Добровский приехал в Россию и начал работать с древнерусскими рукописями в августе 1792 г. Любая более ранняя верхняя дата выписки из «Слова», сделанной Елагиным, выбивает почву из-под предположения об авторстве чешского слависта. Проще объявить такую датировку «неверной» и на этом покончить...
В отношении работы Л.В. Милова и его соавторов Э. Кинан ограничивается бранью («obscurity and flagrant nonsence») со ссылкой на свою рецензию на книгу «От Нестора до Фонвизина: Новые методы определения авторства», опубликованную в 1996 г. в журнале «Slavic review»20. Что мы видим в этой рецензии? Там Э. Кинан указывает, что Б.А. Рыбаков, автор гипотезы о «Петре Бориславиче» как создателе «Слова», при реконструкции его летописной работы использовал тексты В.Н. Татищева; следовательно, раз Л.В. Милов и его соавторы обнаружили сходство языкового строя «Слова» и «летописи Петра Бориславича», они, по сути, доказали лишь близость языка «Слова» к языку Татищева — автора XVIII в.!21 Читатель из такого заключения должен сделать вывод, что авторы рецензируемой работы сравнивали текст «Слова» с текстом В.Н. Татищева. Но ничего подобного у Л.В. Милова и его соавторов нет: тексты Татищева привлекал для воссоздания творчества «Петра Бориславича» Б.А. Рыбаков, а авторы книги «От Нестора до Фонвизина» сопоставляли «Слово» с фрагментами Ипатьевской летописи, т. е. текстами XII столетия; структурное сходство было обнаружено именно с ними. Э. Кинан, таким образом, идет на прямой обман читателей. Так проще — не надо вникать в методику авторов, пытаться найти в ней слабые места (это ведь требует серьезной работы...).
Что касается книги автора этих строк о соотношении «Слова» и «Задонщины», то о ней говорится: «For a somewhat misguided application of computer-assisted probability analysis of the problem see (далее идет название работы. — А.Г.)»22. В чем работа является «отчасти вводящей в заблуждение», остается нераскрытым. Формально книга не обойдена молчанием, но полемики с ней (необходимой постольку, поскольку выводы работы опровергают принимаемое Кинаном положение о вторичности «Слова» по отношению к «Задонщине») нет23. Причина опять-таки понятна: чтобы полемизировать, надо вникнуть в методику автора, попытаться либо найти слабые места в ней, либо обосновать, что результаты ее применения могут быть интерпретированы иначе, — короче, требуется серьезно поработать...
Сказанное демонстрирует уровень работы Э. Кинана. Эта работа не вносит ничего серьезного в изучение «Слова», несоизмеримо уступая по уровню предшествующей «скептической» концепции — А.А. Зимина24.
Об «уникальности» «Слова о полку Игореве»
Основной посылкой общего порядка, питающей скептическое отношение к «Слову», остается представление о его жанровой уникальности, о малой вероятности появления в древнерусской литературе произведения поэтического характера. Однако на самом деле данных о существовании произведений такого рода не так уж мало.
Во-первых, есть известия о наличии в окружении князей лиц, занимавшихся «песнетворчеством». Один из них известен по имени — это Боян. Объявить Бояна вымыслом автора «Слова» нельзя, поскольку он упоминается и в «Задонщине»: «...восхвалимь вещаго Бояна в городе в Киеве, гораздо гудца. Той бо вещий Боян, воскладая свои златыя персты на живыя струны, пояше славу русскыимь княземь, первому князю Рюрику, Игорю Рюриковичю, Владимеру Святославичю, Ярославу Володимеровичю»25; «...похвалим вещаго Бояна, гораздаго гудца в Киеве. Тот Боян воскладше гораздыя своя персты на живыа струны и пояше князем русским славу, первому великому князю киевскому Рюрику, Игорю Рюриковичу, великому князю Владимеру Святославичю киевскому, великому князю Ярославу Володимеровичю»26. Таким образом, если допустить, что «Слово о полку Игореве» нам неизвестно, или что его сведения недостоверны, все равно придется признать, что в Киеве некогда жил «гудец», «певший славу» русским князьям. Поскольку последним среди адресатов его песен в «Задонщине» назван Ярослав Владимирович, правивший с 1015 по 1054 гг., наиболее вероятным временем деятельности Бояна следует считать (даже, повторюсь, без учета данных «Слова») XI столетие. К его второй половине относится известие, на основе которого можно говорить о существовании при княжеских дворах людей, исполнявших под игру на музыкальных инструментах некие «песни» как общераспространенном явлении. В Житии Феодосия Печерского рассказывается, как Феодосий, придя во двор киевского князя Святослава Ярославича (эпизод датируется второй половиной 1073 или началом 1074 г.), «видѣ многыя играюща прѣдъ нимь: овы гусльныя гласы испущающемъ, другыя же органьныя гласы поющемъ, а инѣмъ замарьныя пискы гласящемъ, и тако вьсѣмъ играющемъ и веселящемъся, якоже обычаи есть прѣдъ князьмь»27 (курсив мой).
Во-вторых, существуют тексты, в той или иной мере свидетельствующие о существовании произведений поэтического характера о деяниях князей. Собственно говоря, почти все повествование Начального летописания о первых русских князьях (до Владимира Святославича, а частично и о его эпохе) представляет собой книжную обработку преданий, бытовавших в княжеско-дружинной среде (в этом согласны все исследователи древнейшего летописания, несмотря на разные точки зрения о времени начала непосредственной летописной работы на Руси). В какой форме эти рассказы бытовали первоначально, остается неясным, но знаменитая характеристика Святослава Игоревича под 964 г.28 несет явные следы ритмической организации, что позволяет полагать, что, по крайней мере, частично эти предания существовали в виде поэтических (ритмизированных) произведений, т. е. того, что в Древней Руси именовали «песньми».
В южнорусском летописании XII столетия под 1140 г. встречаем фрагмент с воспоминанием о деятельности умершего в 1132 г. киевского князя Мстислава Владимировича и его отца Владимира Мономаха: «Се бо Мстиславъ великыи и наслѣди отца своего потъ Володимера Мономаха великаго. Володимиръ самъ собою постоя на Доноу, и много пота оутеръ за землю Роускоую, а Мстиславъ моужи свои посла, загна половци за Донъ, и за Волгу, и за Гиикъ»29. Общая эпическая тональность и явная гиперболизация результатов антиполовецких действий Мстислава Владимировича (в реальности он не загонял, разумеется, половцев за Волгу и тем более за Яик, и большая часть их продолжала кочевать в степях Северного Причерноморья) позволяют видеть здесь отсылку к «песням» о подвигах Владимира Мономаха и его сына.
О существовании подобного рода произведений о деяниях праправнука Мономаха и правнука Мстислава — Романа Мстиславича — свидетельствует знаменитое «предисловие» к Галицко-Волынской летописи XIII в., ритмическая организация которого несомненна; в нем же в эпических тонах упоминаются подвиги Владимира Мономаха в борьбе с половцами, что являет собой второе, после летописной статьи 1140 г., свидетельство существования поэтических произведений об этом князе: «По смерти же великаго князя Романа, приснопамятного самодержьца всея Роуси, одолѣвша всимъ поганьскымъ языком оума мудростью, ходяща по заповѣдемь Божимъ; оустремил бо ся бяше на поганыя яко и левъ, сердитъ же бысть яко и рысь, и гоубяше яко и коркодилъ, и прехожаше землю ихъ яко и орелъ, храборъ бо бѣ яко и тоуръ; ревноваше бо дѣдоу своемоу Мономахоу, погоубившемоу поганыя Измалтяны, рекомыя половцы... Тогда Володимерь и Мономахъ пилъ золотом шоломомъ Донъ, и приемшю землю ихъ всю, и загнавшю оканьныи Агаряны...»30.
Памятником поэтического характера, чья жанровая близость со «Словом о полку Игореве» многократно отмечалась, является дошедшее до нас в двух списках (конца XV и середины XVI в.), в составе «Жития Александра Невского» (в качестве предисловия к нему), «Слово о погибели Русской земли» — произведение середины XIII столетия31.
Наконец, произведением с поэтическими чертами является «Задонщина» — «песня» о победе на Куликовом поле, дошедшая в шести списках и датируемая концом XIV или XV столетием (не позднее 1470-х гг., которыми датируется ее древнейший Кирилло-Белозерский список)32.
Суммируя все изложенное, можно сказать, что даже если бы «Слово о полку Игореве» до нас не дошло, все равно пришлось бы констатировать: имеются достаточные основания говорить о существовании на Руси с XI по XV столетие традиции поэтического творчества — «песен» о деяниях князей. Во-первых, сохранилось два произведения такого рода: одно («Задонщина») пространное и одно («Слово о погибели Русской земли») краткое. Во-вторых, имеются два отрывка с ритмической организацией текста (в ПВЛ под 964 г. и фрагмент о Романе из Предисловия к Галицко-Волынской летописи). В-третьих, есть два известия, представляющие собой отсылки к «песням» о деяниях князей (южнорусская летопись под 1140 г. и текст о Мономахе из Предисловия к Галицко-Волынской летописи). В-четвертых, известно имя «песнетворца» XI в. (Боян). В-пятых, есть свидетельство об исполнении перед князем песен под музыку как обычном (во всяком случае, для людей XI столетия) явлении (Житие Феодосия). Эти данные свидетельствуют о существовании произведений поэтического характера о деяниях немалого количества князей: даже если посчитать, что указание «Задонщины» о воспевании Бонном персонажей IX—X вв. (Рюрика, Игоря и Владимира) является домыслом, в перечень войдут 10 человек — Ярослав Владимирович, Владимир Мономах, Мстислав Владимирович, Юрий «Долгорукий», Всеволод «Великое Гнездо», его сыновья Юрий и Ярослав (четыре последних князя вместе с Владимиром Мономахом и Ярославом «Мудрым» названы в «Слове о погибели Русской земли»), Роман Мстиславич, Дмитрий Донской и его двоюродный брат Владимир Андреевич (герои «Задонщины»).
Таким образом, «Слово о полку Игореве» оказывается гораздо менее «уникальным» в жанровом отношении произведением, чем такие не вызывающие сомнений в своей древности памятники, как «Слово Даниила Заточника» и «Поучение» Владимира Мономаха: эти тексты не имеют ни дошедших до нас собратьев по жанру (каковыми для «Слова» являются «Слово о погибели Русской земли» и «Задонщина»), ни даже намеков на их существование.
Не представляет собой ничего экстраординарного и то, что «Слово о полку Игореве» сохранилось в единственном списке. Рукописная традиция произведений домонгольского периода, не имеющих отношения к богослужебной практике, крайне ограничена. Достаточно вспомнить, что до нас дошли всего три списка летописей, чье изложение не выходит за пределы домонгольской эпохи: один — Радзивилловской летописи и два — Летописца Переяславля-Суздальского33 (при том, что летописи — памятники «официальные», создававшиеся по заказу властей, светских или церковных). «Слово о погибели Русской земли» дошло в двух списках (в составе Жития Александра Невского), «Поучение» Владимира Мономаха — в одном (несмотря на то, что автор — киевский князь), причем в составе летописи.
Судьба произведений Мономаха, в известном смысле, являет собой счастливую противоположность судьбе «Слова о полку Игореве». «Поучение» и помещенные следом письмо Владимира Олегу Святославичу и молитва сохранились в составе Лаврентьевской летописи (список 1377 г.), оказавшейся в том же собрании А.И. Мусина-Пушкина, что и сборник со «Словом о полку Игореве». Но Лаврентьевскую летопись Мусин-Пушкин за несколько лет до войны 1812 г. подарил Александру I (после чего она оказалась в Петербургской Императорской Публичной библиотеке, где благополучно пребывает по сей день). Не случись этого и раздели Лаврентьевская летопись судьбу сборника со «Словом», наверняка возникла бы гипотеза, что произведения Владимира Мономаха являются подделкой под древность34. Причем основания для такого утверждения были бы более весомыми, чем в случае с версией о подложности «Слова о полку Игореве». В самом деле: в «Поучении» Мономах дает хронологическое изложение своих деяний («путей»), — но жанр автобиографии на Руси появляется только в XVII в.; непонятно, как произведение, написанное самим киевским князем, верховным правителем государства, не попало ни в одну другую летопись, не было распространено во множестве списков (более того, не оставило следов знакомства с ним ни в одном другом памятнике русской средневековой литературы); виртуозное комбинирование в тексте «Поучения» фраз из разных псалмов35 можно допустить под пером ученого монаха, но не светского лица; сообщение автора, будто отец Мономаха, Всеволод Ярославич, князь, в отношении которого нет ни малейших данных о его образованности и пристрастии к книгам, знал пять языков, казалось бы, явно выдает представления о просвещенности человека конца XVIII столетия (когда высокий уровень таковой предполагал знание латыни, греческого и нескольких современных европейских языков). При отсутствии рукописи напрашивалось бы предположение об искусном вплетении в древний пергаменный кодекс «Поучения», письма Олегу и молитвы А.И. Мусиным-Пушкиным (впрочем, не вполне искусном — ведь произведения Владимира Мономаха в Лаврентьевском списке разрывают цельный текст статьи 1096 г., что тоже казалось бы подозрительным...), позволяя развить подозрения в отношении графа в фальсификаторстве выстраиванием «триады»: Тмутороканский камень — произведения Мономаха — «Слово о полку Игореве»36. Но судьба пощадила Лаврентьевский список, и на все возникающие вопросы по поводу наличествующей в нем вставки с произведениями Мономаха ученым «приходится» отвечать исходя из того, что текст ее написан вместе с собственно летописным текстом в 1377 г. монахом Лаврентием.
Из сказанного следует, что удивляться нужно не тому, что «Слово» дошло в единственном списке, а тому, что такое произведение, не относившееся в силу своего жанрового характера к текстам, подлежащим переписке, вообще сохранилось до Нового времени; это — счастливый случай (за которым, увы, последовал несчастный — гибель рукописи).
«Слово о полку Игореве» — памятник позднего Средневековья?
Гипотезы о создании «Слова о полку Игореве» в третьей четверти XV в. выдвинуты М.А. Шибаевым и А.Г. Бобровым37. Общими у обоих авторов являются два тезиса: 1) «Слово» и «Задонщина» написаны одним автором; 2) этот автор был иноком Кирилло-Белозерского монастыря. По мнению М.А. Шибаева, оба произведения написал Софоний Рязанец (чье имя упоминается в заголовках двух списков «Задонщины»)38; А.Г. Бобров же посчитал автором Ефросина (писца Кирилло-Белозерского списка «Задонщины»), полагая, что под этим иноческим именем скрывается князь Иван Дмитриевич (сын Дмитрия Шемяки), княживший в конце 1450-х — начале 1460-х гг. в Новгороде-Северском, там услышавший устные сказания о походе Игоря 1185 г. и произведший их литературную обработку.
Предположения о появлении «Слова» в XV столетии не противоречат выводам исследователей о восприятии его как подлинного древнего памятника членами Мусин-Пушкинского кружка, поскольку поэма при такой датировке ее создания признается аутентичным средневековым произведением. Можно с некоторой натяжкой совместить тезис об одном авторе «Слова» и «Задонщины» с признанием вторичности последней по отношению к первому (так и поступает А.Г. Бобров, полагая, что сначала Ефросин — Иван Шемячич — написал «Слово», а затем, используя его текст, и «Задонщину»)39. Но язык «Слова» останется камнем преткновения. Допустить, что автор XV столетия сумел искусно архаизировать язык под XII в., невозможно (во всяком случае, такого рода примеров нет)40. Не может здесь спасти и допущение, что автор обработал устные сказания о походе Игоря, поскольку при устной передаче древний строй языка не сохраняется (что хорошо видно на примере былин)41. Предположение, что автор создал два произведения: одно — на языке XII столетия, а другое — на современном ему, причем то произведение, при написании которого он намеренно архаизировал язык, оказалось в художественном отношении выше, выглядит невероятным.
У гипотез М.А. Шибаева и А.Г. Боброва есть один аргумент текстологического порядка. Они считают, что в «Слове о полку Игореве» имеются черты зависимости от Софийской первой летописи (памятника XV в.). Сходство некоторых мест «Слова» с этой летописью (далее — С1) отмечалось и ранее, но, как правило, с другой интерпретацией (выдвигалось предположение о влиянии «Слова» на Повесть о Куликовской битве, содержащуюся в С1 и близких к ней летописях)42. Рассмотрим сходные места «Слова» и С1, учитывая три возможных варианта истолкования сходства: 1) случайное совпадение; 2) влияние «Слова» на летопись; 3) влияние летописи на «Слово».
1. В «Слове» говорится, что погибшего в 1078 г. Изяслава Ярославича его сын Святополк повез «ко святѣй Софіи къ Кіеву»43. О захоронении Изяслава в Софийском соборе говорят С1 и близкая к ней Новгородская 4-я летопись (далее — Н4)44, в то время как согласно «Повести временных лет» его похоронили в «церкви святыя Богородица»45, под которой традиционно понимают киевскую Десятинную церковь. М.А. Шибаев и солидаризировавшийся с ним А.Г. Бобров полагают, что известие С1 — Н4 вторично, и, следовательно, «Слово» заимствовало из поздней летописи неверную информацию46. Обоим авторам осталась неизвестной специально посвященная этому сюжету работа В.А. Кучкина, который показал, что известие о захоронении Изяслава в Софийском соборе относится к числу уникальных известий протографа С1 — Н4 (восходящих, скорее всего, к источнику второй половины XI в.) и является достоверным: во второй половине XI в. киевских князей хоронили именно в Софийском соборе; известие «Повести временных лет» о захоронении Изяслава в «церкви святой Богородицы» имеет в виду, скорее всего, не Десятинную церковь, а посвященный Богородице главный неф Софии Киевской, где находился престол, посвященный Рождеству Богородицы47. Таким образом, сведения «Слова» и С1 в данном случае надо признать отражающими реальное положение дел. Появились ли они независимо друг от друга, повлияло ли «Слово» на протограф С1 — Н4 или одна из этих летописей — на «Слово», судить невозможно, поскольку текстуальной зависимости между данными фрагментами в «Слове» и летописях нет (совпадение носит только фактический характер).
2. В «Слове» о киевском князе Святославе Всеволодиче сказано, что он «поганого Кобяка изъ луку моря от желѣзных великыхъ полковъ половецкыхъ, яко вихръ, выторже»48. По мнению М.А. Шибаева (поддержанному А.Г. Бобровым), этот фрагмент возник под влиянием рассказа С1 о битве новгородцев с войском Ливонского Ордена под Раковором в 1268 г., где говорится: «Князь великыи Дмитрии и Святославъ Ярославичь, князь Михаило, братъ Святославль, сташа с новогородьци противъ желѣзною полку великои свиньи в лице»49. М.А. Шибаев пишет в связи с этим: «...эпитет "железные" к легковооруженному войску кочевников-половцев совершенно неприменим»50. Но, во-первых, эпитет «железный» мог в древнерусском языке иметь переносное значение — «крепкий»51; во-вторых, представление о половецких воинах как легковооруженных всадниках без металлических доспехов давно опровергнуто археологией: у половцев была широко распространена кольчуга, встречается и пластинчатый доспех52. Предположение о наличии в «Слове» ошибки, проникшей из С1, вновь оказывается необоснованным, а текстуальной связи между фрагментами, как и в предыдущем случае, нет.
3. В «Слове»: «Уже бо, братіе, невеселая година въстала»53; в Повести о Куликовской битве С1—Н4: «Великии же князь Дмитрии Иванович, слыша въ невеселую ту годину, что идуть на него вся царства...»54. Выражение «невеселая година» в других памятниках не отмечено, поэтому можно допустить здесь текстуальную связь; но какое из двух произведений повлияло на другое, сказать невозможно.
4. В «Слове»: «земля тутнетъ»55; в Повести о Куликовской битве С1—Н4: «яко и земля тутняше»56. Выражение «земля тутняше» встречается в переводных памятниках57, но поскольку в «Слове» и Повести сходен контекст (описывается начало битвы), то текстуальная связь возможна. Направление ее опять-таки остается неопределимым.
5. В «Слове»: «А половци неготовами дорогами побѣгоша къ Дону великому»58; в Повести о Куликовской битве Мамай восклицает, видя свое поражение: «Брате Измаиловичи, побѣжимъ неготовыми дорогами»59. Сходный фрагмент есть в «Задонщине», но там словосочетание звучит несколько иначе: татары «побѣгше неуготованными дорогами» или «нетоличными дорогами»60. В Повести, в сравнении со «Словом» и «Задонщиной», не вполне логично выглядит будущее время (почему именно такими дорогами надо бежать?). Поэтому, если допускать здесь текстуальную связь Повести со «Словом» (а не с «Задонщиной»), надо предполагать первичность чтения «Слова».
6. «Слово» начинается с обращения к слушателям или читателям: «Не лѣпо ли ны бяшеть, братіе, начати старыми словесы трудныхъ повѣстій о полку Игоревѣ, Игоря Святъславича»61; в «Слове о житии и преставленьи» Дмитрия Донского в С1 (и Н4) Дмитрий перед походом на Куликово поле говорит «князьям и вельможам»: «Лѣпо есть намъ, братье, положити главы своя за правовѣрную вѣру христианьскую»62. Более близкая параллель к «Слову о житии» встречается в Ипатьевской летописи под 6678 г., где Мстислав Изяславич обращается к другим князьям перед походом на половцев: «А лѣпо ны было братье, възряче на Божию помочь и на молитву Святоѣ Богородици, поискати отець своихъ и дѣдъ своихъ пути и своей чести»63. В «Слове о полку Игореве» иной контекст, речь идет не о предстоящей битве, а о начале повествования; присутствия в одном фрагменте слов «лепо» и «братие» (их сочетание встречается и в других произведениях древнерусской литературы64) недостаточно, чтобы предполагать (вслед за М.А. Шибаевым65) текстуальную связь.
Итак, из шести случаев, в которых можно усмотреть сходство «Слова о полку Игореве» и С166, ни в одном не находится оснований для утверждения о влиянии летописи на «Слово». В трех случаях можно говорить об отсутствии текстуальной связи; в двух она возможна, но направление ее неясно; в одном («неготовые дороги») допущение такой связи склоняет к признанию первичности текста «Слова».
Таким образом, аргументы в пользу гипотез о создании «Слова о полку Игореве» в XV столетии обоснованными признаны быть не могут.
О записи на Псковском Апостоле
В заключение коснусь записи на Псковском Апостоле 1307 г., которая как скептиками, считающими «Слово о полку Игореве» памятником XVIII в., так и авторами, относящими его к XV столетию, рассматривается в качестве одного из источников «Слова», в то время как сторонники древности памятника рассматривают ее как свидетельство знакомства книжника начала XIV столетия со «Словом».
«Слово»: «Тогда, при Олзѣ Гориславличи, сѣяшется и растяшеть усобицами, погыбашеть жизнь Дажьбожа внука; въ княжихъ крамолахъ вѣци человѣкомъ скратишась»67.
Запись на Апостоле: «Сего же лѣта бысть бои на Руськои земли, Михаилъ с Юрьемъ о княженье Новгородьское. При сих князех сѣяшется и ростяше усобицами, гыняше жизнь наши въ князѣхъ которы и вѣци скоротишася человѣкомъ»68.
Тексты «Слова» и записи много анализировались с точки зрения языка, но до сих пор не было обращено внимание на определенную анахронистичность характеристики последствий междоусобной борьбы Михаила Ярославича Тверского и Юрия Даниловича Московского в записи на Апостоле. В 1307 г., к которому относится запись, эта борьба шла всего два года; имели место только два военных столкновения: поход Михаила в конце 1305 г. на Москву (видимо, с ордынским послом) и «бой», упоминаемый в записи69. Следует иметь в виду, что на памяти автора записи (Домида) должна была быть несоизмеримо более разорительная, чем столкновения Михаила и Юрия 1305—1307 гг., усобица: борьба между сыновьями Александра Невского в 1280—1290-е гг., в ходе которой в Северо-Восточную Русь восемь раз приходили (и в трех случаях учиняли жесточайшее разорение) ордынские войска70, и в сравнении с этой усобицей столкновения Михаила и Юрия 1305—1307 гг. явно проигрывали в масштабе. Рисовать, говоря о противостоянии Михаила и Юрия, столь катастрофическую картину, как это сделано в записи Домида, в 1307 г. было рано (она, возможно, была бы уместна в 1317—1318 гг., когда усобица насчитывала уже более десятилетия и достигла апогея). Кроме того, непонятно употребление прошедшего времени глаголов, — ведь борьба Михаила и Юрия не могла в 1307 г. представляться законченной, она только набирала обороты (в следующем, 1308 г., Михаил ходил походом на Москву71). Объяснить такие несоответствия можно лишь признав, что писец находился под влиянием некоего содержащего сходный пассаж текста, и влиянием столь сильным, что желание использовать этот текст пересилило некоторое несоответствие его содержания современным реалиям (вплоть до того, что Домид не стал переправлять прошедшее время на настоящее). Таким образом, с точки зрения исторической, запись на Апостоле выглядит вторичной по отношению к «Слову о полку Игореве».
* * *
Итак, выдвинутые в последние годы гипотезы о времени и обстоятельствах создания «Слова о полку Игореве» многими веками позже описываемых в нем событий не могут быть признаны убедительными. Что касается предположений о «Слове» как подделке под древность конца XVIII в., то здесь пределом возможностей «скептического направления» остается концепция А.А. Зимина. Однако невозможность написания памятника в XVIII столетии доказывают результаты изысканий 1980—1990-х гг., охарактеризованные в начале настоящей статьи, и языковедческие исследования, в том числе вышедшие в связи с появлением гипотезы Э. Кинана. Версии о появлении «Слова» в XV столетии (сформулированные в развернутом виде в последние годы) также сталкиваются с непреодолимыми трудностями. Тем не менее, факт нового всплеска дискуссии симптоматичен, учитывая, что в настоящее время наука обладает большим количеством данных, свидетельствующих в пользу древности памятника, чем в начале 1960-х гг. (когда выступил со своей гипотезой А.А. Зимин) или тем более в 1930-е гг. (когда была сформулирована гипотеза А. Мазона). По-видимому, распространение сочувственного отношения к «скептическому» взгляду на «Слово» связано уже не столько с научными, сколько с психологическими факторами — с определенной «привлекательностью» для многих (по самым разным возможным причинам) представления о нем как о памятнике поддельном или созданном много времени спустя после описываемых событий. «Слово о полку Игореве» — слишком яркое явление, чтобы не порождать жарких споров.
Примечания
*. Впервые опубликовано в сборнике: Вестник истории, литературы, искусства. Т. 7. М., 2010. С. 68—86.
1. Mazon A. Le Slovo d'Igor. Paris, 1940.
2. Работа А.А. Зимина была опубликована в 1963 г. на ротапринте (издание не поступило в библиотеки), затем в течение 1966—1970 гг. ее основные положения были обнародованы в ряде статей автора: Зимин А.А. Две редакции «Задонщины» // Труды МГИАИ. Т. 24. Вып. 2. М., 1966; Он же. Приписка к Псковскому Апостолу 1307 г. и «Слово о полку Игореве» // Русская литература. 1966, № 2; Он же. К вопросу о тюркизмах «Слова о полку Игореве» // Уч. зап. НИИ при СМ Чувашской АССР. Вып. 31. Чебоксары, 1966; Он же. Спорные вопросы текстологии «Задонщины» // Русская литература. 1967, № 1; Он же. Когда было написано «Слово» // Вопросы литературы. 1967, № 3; Он же. Задонщина (Опыт реконструкции текста Пространной редакции) // Уч. зап. НИИ при СМ Чувашской АССР. Вып. 36. Чебоксары, 1967; Он же. Ипатьевская летопись и«Слово о полку Игореве» // История СССР. 1968, № 6; Он же. «Слово о полку Игореве» и восточнославянский фольклор // Русский фольклор. Т. 11. Л., 1968; Он же. «Сказание о Мамаевом побоище» и «Задонщина» // АЕ за 1967 г. М., 1969; Он же. Текстология Пространной Задонщины // Уч. зап. НИИ при СМ Чувашской АССР. Вып. 47. Чебоксары, 1969; Он же. Из текстологии Кирилло-Белозерского списка «Задонщины» // ВИД. Вып. 3. Л., 1970. В окончательном виде исследование А.А. Зимина (ушедшего из жизни в 1980 г.) издано в 2006 г.: Зимин А.А. Слово о полку Игореве. М., 2006.
3. Мне уже приходилось писать об этом, см.: Горский А.А. Проблема подлинности «Слова о полку Игореве»: современное состояние изучения // 200 лет первому изданию «Слова о полку Игореве». Ярославль, 2001.
4. Творогов О.В. К вопросу о датировке Мусин-Пушкинского сборника со «Словом о полку Игореве» // ТОДРЛ. Т. 31. Л., 1976; Милов Л.В. О «Слове о полку Игореве» (палеография и археография рукописи, чтение русичи) // История СССР. 1983, № 5; Козлов В.П. Кружок А.И. Мусина-Пушкина и «Слово о полку Игореве»: новые страницы истории древнерусской поэмы в XVIII в. М. ,1988.
5. Милов Л.В., Полянская И.В., Романкова Н.В. Был ли боярин Петр Бориславич автором «Слова о полку Игореве»? // От Нестора до Фонвизина: новые методы определения авторства. М., 1994.
6. См.: Горский А.А. «Слово о полку Игореве» и «Задонщина»: источниковедческие и историко-культурные проблемы. М., 1992. См. также: Он же. Русь: От славянского Расселения до Московского царства. М., 2004. С. 158—168. Методика исследования более подробно, чем в монографии 1992 г., изложена в диссертации и ее автореферате (1993 г.): Горский А.А. «Слово о полку Игореве» — «Слово о погибели Русской земли» — «Задонщина»: источниковедческие проблемы. Дисс. ... докт. ист. наук. М., 1993; Он же. «Слово о полку Игореве» — «Слово о погибели Русской земли» — «Задонщина»: источниковедческие проблемы. Автореф. дисс. ... докт. ист. наук. М., 1993.
7. См,: Болховитинов Е. Боян // Сын Отечества. 1821. Ч. 70, № 24; Fennell Stokes A. Early Russian Literature. L., 1974. P. 191—206; Contal P. Le Dit l'ost du prince Igor (Slovo о polku Igoreve) et le problème de son authenticité // Slovo. Vol. 16 (1995—1996). Les rendez-vous des bicentenaries: Les Langues'o, Le Slovo (d'Igor), Catherine II. Paris, 1996. P. 38.
8. Строго говоря, сторонников такой датировки можно относить к «скептикам» лишь условно, поскольку «Слово о полку Игореве» в их интерпретации не считается поддельным памятником (в средневековой литературе имеется немало произведений, написанных о давних событиях, и никто не рассматривает их как «неподлинные»). Отнесение «Слова» к XV столетию лишь переносит памятник в иной историко-культурный контекст.
9. Keenan E.L. The Kurbskii-Groznyi Apocrypha. The Seventeenth-century Genesis of the «Correspondence» Attributed to Prince A.M. Kurbskii and Tsar Ivan IV. Cambridge (Mass.), 1971. Критику этой концепции см.: Скрынников Р.Г. Переписка Грозного и Курбского. Парадоксы Эдварда Кинана. Л., 1973.
10. Keenan E.L. Josef Dobrovský and the Origins of the Igor' Tale. Cambridge (Mass.), 2003.
11. Перечень рецензий на нее в США и других странах см.: Гальперин Ч. «Подлинник? Подделка? Опять подделка!»: Эдвард Кинан, Йозеф Добровский и происхождение «Слова о полку Игореве» // Studia Slavica et Balkanica Petropolitana. СПб., 2007, № 1/2.
12. Strakhov O.B. A New Book on the Origin of the Igor' Tale: A Backward Step // Palaeoslavica. Cambridge (Mass.). 2005. Vol. 12. N 1 (русскоязычный вариант, немного сокращенный, см.: Страхова О.Б. Новая книга о происхождении «Слова о полку Игореве»: шаг назад // Славяноведение. 2006, № 2); Она же. Лингвистическая практика создателя «Слова о полку Игореве» и языковые взгляды Йозефа Добровского // Славяноведение. 2003, № 6 (англоязычный вариант: Palaeoslavica. 2003. Vol. 11).
13. Danylenko A. The Latest Revision of the Slovo о polku Igoreve, or was Jaroslav of Наlуć Really shooting from his Altan in 1185 // The Slavonic and East European Rewiew. 2004. Vol. 82. N 4.
14. Зализняк А.А. «Слово о полку Игореве»: взгляд лингвиста. М., 2004 (2-е, доп. изд.: М., 2007; 3-е: М., 2008). О несоответствии языка «Слова» лингвистическим представлениям Й. Добровского см. также: Страхова О.Б. Лингвистическая практика создателя «Слова о полку Игореве» и языковые взгляды Йозефа Добровского; Живов В.М. Улики подлинности и улики поддельности // Русский язык в научном освещении. 2004, № 2 (8). См. также: Живов В. Чего не может фальсификатор // Отечественные записки. 2004, № 4.
15. Keenan E.L. Josef Dobrovský and the Origins of the Igor' Tale. P. 94, 481—483.
16. Козлов В.П. «Слово о полку Игореве» в «Опыте повествования о России» И.П. Елагина // Вопросы истории. 1984, № 8. С. 27—29.
17. Он же. Кружок А.И. Мусина-Пушкина и «Слово о полку Игореве». С. 147—150. По мнению В.А. Кучкина, выписка датируется временем после лета 1789 г. до июля 1791 г. (см.: Кучкин В.А. Ранние упоминания о Мусин-Пушкинском списке «Слова о полку Игореве» // Альманах библиофила. Вып. 21. М., 1986. С. 66—68).
18. Keenan E.L. Josef Dobrovský and the Origins of the Igor' Tale. P. 94. Утверждение Э. Кинана, будто В.П. Козлов «удревнил» выписку под влиянием мнения Г.Н. Моисеевой о появлении сборника со «Словом» у Мусина-Пушкина в 1788 г., ошибочно; на самом деле, изменение датировки было результатом дальнейшего изучения рукописи труда Елагина.
19. Ibid. P. 481—483.
20. Ibid. P. 30.
21. Slavic Review. 1996. Vol. 55. N 4. P. 909.
22. Keenan E.L. Josef Dobrovský and the Origins of the Igor' Tale. P. 30. Другая ссылка на книгу касается частного вопроса об отсутствии в «Задонщине» параллелей к «Сну Святослава» «Слова» (Ibid. P. 284).
23. Вообще ключевая для проблемы аутентичности «Слова» проблема его соотношения с «Задонщиной» в книге Э. Кинана не рассматривается: автор просто толкует любую параллель между памятниками как свидетельство влияния «Задонщины» на «Слово», без какой-либо аргументации.
24. Э. Кинану сильно не повезло, что вскоре после появления его книги вышла в свет в полном виде работа А.А. Зимина. Читатель может без труда сопоставить труд «скептика» — серьезного ученого с текстом автора, для которого желание эпатировать явно превалирует над стремлением к установлению истины.
25. Текст приводится по реконструкции Краткой редакции «Задонщины» (представленной Кирилло-Белозерским списком), выполненной А.А. Зиминым, см.: Зимин А.А. Слово о полку Игореве. С. 441.
26. Цитируется по реконструкции Пространной редакции «Задонщины», выполненной А.А. Зиминым, см.: Там же. С. 444.
27. Успенский сборник XII—XIII вв. М., 1971. С. 123. Заметим, что Боян в конце «Слова о полку Игореве» именуется «песнетворцем Святославлим»: фрагмент, содержащий это указание, относится к числу «темных мест» «Слова», но большинство исследователей не сомневается, что речь там идет о связи Бояна именно со Святославом Ярославичем (см.: Слово о полку Игоревѣ, Игоря, сына Святъславля, внука Ольгова. М., 2002. С. 98, 165—166). Свидетельство Жития Феодосия об «играющих и поющих перед князем» относится, следовательно, к тому самому князю, при дворе которого, вероятно, проходила деятельность Бояна.
28. «Князю Святославу възрастъшю и възмужавшю, нача вои совкупляти многи и храбры, и легько ходя, аки пардусъ, воины многи творяше; возъ по собѣ не возяше, ни котла, ни мясъ варя, но потонку изрѣзавъ конину ли, звѣрину ли, или говядину, на оуглех испекъ ядяху [в Ипатьевской летописи — ядяше]; ни шатра имяше, но подкладъ пославъ [в Ипатьевской — постилаше] и сѣдло в головахъ; такоже и прочии вои его вси бяху. И посылаше къ странам, глаголя: "Хочу на вы ити"» (ПСРЛ. Т. 1. М., 1962. Стб. 64—65).
29. ПСРЛ. Т. 2. М., 1962. Стб. 303—304.
30. Там же. Стб. 715—716. В продолжение рассказа о победах Мономаха над половцами следует легенда о половецком князе Сырчане, заимствованная из половецкого фольклора.
31. Бегунов Ю.К. Памятник русской литературы XIII в. «Слово о погибели Русской земли». М.; Л., 1965. С. 154—157,182—184. Высказывавшееся мнение о написании «Слова о погибели» не в XIII, а в третьей четверти XV в. не имеет под собой серьезных оснований (см.: Горский А.А. К вопросу о датировке «Слова о погибели Рускыя земли» // ТОДРЛ. Т. 50. СПб., 1999). Впрочем, и такая датировка все равно не выходит за пределы средневековой эпохи.
Содержащаяся в «Слове о погибели» характеристика Владимира Мономаха в эпических тонах(«которымъ то половоци дѣти своя ношаху в колыбѣли, а литва из болота на свѣтъ не выникываху, а угры твердяху каменые городы желѣзными вороты, абы на них великыи Володимерь тамо не вьѣхалъ, а нѣмци радовахуся, далече будучи за синимъ моремъ. Буртаси, черемиси, вяда и мордва бортьничаху на князя великого Володимера. И жюръ Мануилъ цесарегородскыи, опасъ имея, поне и великыя дары посылаша к нему, абы под нимъ великыи князь Володимерь Цесарягорода не взял») является третьим, после статьи киевской летописи 1140 г. и Предисловия к Галицко-Волынской летописи, свидетельством существования «песен», посвященных деяниям этого князя.
32. См.: «Слово о полку Игореве» и памятники Куликовского цикла. М.; Л., 1966. С. 535—556. По справедливому замечанию В.М. Живова, «Задонщина» смотрится в свою эпоху гораздо более изолированным памятником, чем «Слово о полку Игореве» в домонгольский период (Живов В.М. Улики подлинности и улики поддельности. С. 263).
33. В не менее ранних с точки зрения летописной генеалогии Лаврентьевской, Ипатьевской и Новгородской первой (старшего извода) летописях изложение доведено до конца XIII — начала XIV в.
34. Об этом писал Д.С. Лихачев (Лихачев Д.С. Великое наследие. М., 1975. С. 111—112).
35. См. об этом: Мюллер Л. Понять Россию: Историко-культурные исследования. М., 2000. С. 217—218.
36. В одной рукописи XV в. содержится приписка начальных фраз «Поучения» (с дополнением к имеющимся в Лаврентьевском списке), сделанная в конце XVIII в. (СПбИИ РАН. Арх. Комиссии. № 240. Л. 305; ПСРЛ. Т. 1. Стб. 239—240, прим.), т. е. когда «Поучение» уже было известно науке (А.И. Мусин-Пушкин опубликовал его отдельно от летописи в 1793 г., см.: Духовная Великого князя Владимира Всеволодича Мономаха детям своим, называемая в летописи суздальской «Поучением». СПб., 1793). Этот факт также «работал» бы на версию о подлоге: приписка в древнюю рукопись могла-де быть сделана с целью показать, что «Поучение» не одиноко, что его в средневековой Руси знали.
37. Шибаев М.А. «Задонщина», «Слово о полку Игореве» и Кирилло-Белозерский монастырь // Очерки феодальной России. Вып. 7. М., 2003; Бобров А. Проблема подлинности «Слова о полку Игореве» и Ефросин Белозерский // Acta Slavica Iaponica. T. 22. 2005.
38. Несколько ранее, в 2000 г., мнение о написании «Слова», как и «Задонщины», Софонием высказал А.М. Ломов (Ломов А.М. «Слово о полку Игореве» и «Задонщина»: дилогия Софония Рязанца? // Вестник Воронежского гос. ун-та. Сер. 1. Гуманитарные науки. 2000, № 2). Единственным аргументом является наличие в «Слове» языковых черт XV столетия: автор признает, что они составляют меньшинство в сравнении с нормами языка XII в., но полагает, что последние стали результатом имитации Софонием текста под древность. Однако почему невозможен другой вариант — нормы XII столетия принадлежат перу автора этой эпохи, а черты языка XV в. привнесены переписчиком — остается неясным.
39. Бобров А. Проблема подлинности «Слова о полку Игореве» и Ефросин Белозерский. С. 244—246. М.А. Шибаев полагает, что как в «Задонщине» есть места, вторичные по отношению к «Слову», так и в «Слове» — вторичные по отношению к «Задонщине» (Шибаев М.А. «Задонщина», «Слово о полку Игореве» и Кирилло-Белозерский монастырь. С. 49—52). При этом им упомянуты всего 7 фрагментов, что несколько странно, поскольку параллельных фрагментов в обоих памятниках полсотни (и они анализировались многими исследователями). Критику мнения М.А. Шибаева о наличии в «Слове» вторичных по отношению к «Задонщине» чтений см.: Бобров А. Проблема подлинности «Слова о полку Игореве» и Ефросин Белозерский. С. 244—246.
40. Наличие в языке «Слова» черт, свойственных XV—XVI вв., не отменяет того бесспорного факта, что преобладают в нем языковые нормы XII столетия.
41. Следует отметить, что позже А.Г. Бобров изменил свою позицию, посчитав, что Ефросин создал только «Задонщину» на основе имевшегося у него списка «Слова» (Бобров А.Г. «Заколдованный круг» (О книге А.А. Зимина «Слово о полку Игореве») // Русская литература. 2008, № 3).
42. См. мнение Р.О. Якобсона: Sofonia's Tale of the Russian-Tatar Battle on the Kulikovo Field. The Hague, 1963. P. 26.
43. Слово о полку Игоревѣ... С. 84.
44. «...и положиша и Изяслава въ Святѣи Софии в Киевѣ» (ПСРЛ. Т. 6. Вып. 1. М., 2000. С. 204; ср.: ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. М., 2000. С. 134).
45. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 202; ср.: ПСРЛ. Т. 2. Стб. 193.
46. Шибаев М.А. «Задонщина», «Слово о полку Игореве» и Кирилло-Белозерский монастырь. С. 53—54, 56; Бобров А. Проблема подлинности «Слова о полку Игореве» и Ефросин Белозерский. С. 247.
47. Кучкин В.А. «Съ тоя же Каялы Святоплъкъ...» // Russia mediaevalis. T. VIII, 1. München, 1995.
48. Слово о полку Игоревѣ... С. 86—87.
49. ПСРЛ. Т. 6. Вып. 1. Стб. 345; ср.: ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 237.
50. Шибаев М.А. «Задонщина», «Слово о полку Игореве» и Кирилло-Белозерский монастырь. С. 52; ср.: Бобров А. Проблема подлинности «Слова о полку Игореве» и Ефросин Белозерский. С. 247.
51. См.: Словарь-справочник «Слова о полку Игореве». Вып. 2. Л., 1967. С. 76; Словарь древнерусского языка (XI—XIV вв.). Т. 3. М., 1990. С. 243. «Железными» в «Слове» именуются также полки Ярослава Галицкого (Слово о полку Игоревѣ... С. 90).
52. См.: Федоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. М., 1966. С. 35; Степи Евразии в эпоху средневековья. М., 1981. С. 215—216.
53. Слово о полку Игоревѣ... С. 85.
54. ПСРЛ. Т. 6. Вып. 1. Стб. 456; ср.: ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 312—313.
55. Слово о полку Игоревѣ... С. 82.
56. ПСРЛ. Т. 6. Вып. 1. Стб. 464; ср.: ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 316.
57. См.: Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка. Т. 3. СПб., 1903. Стб. 1040.
58. Слово о полку Игоревѣ... С. 80.
59. ПСРЛ. Т. 6. Вып. 1. Стб. 466; ср.: ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 320.
60. Памятники Куликовского цикла. СПб., 1998. С. 103, 128, 130.
61. Слово о полку Игоревѣ... С. 77.
62. ПСРЛ. Т. 6. Вып. 1. Стб. 495; ср.: ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 354.
63. ПСРЛ. Т. 2. Стб. 538.
64. См.: Словарь-справочник «Слова о полку Игореве». Вып. 3. Л., 1969. С. 71—72.
65. Шибаев М.А. «Задонщина», «Слово о полку Игореве» и Кирилло-Белозерский монастырь. С. 52.
66. М.А. Шибаев выделяет еще несколько случаев сходства «Слова» с С1 (Там же. С. 50—52), но они, как справедливо отметил А.Г. Бобров (Проблема подлинности «Слова о полку Игореве» и Ефросин Белозерский. С. 245—246), не имеют никаких признаков, позволяющих предполагать текстуальную связь между памятниками.
67. Слово о полку Игоревѣ... С. 84.
68. Столярова Л.В. Древнерусские надписи XI—XIV вв. на пергаменных кодексах. М., 1998. С. 321—322.
69. См.: Горский А.А. Москва и Орда. М., 2000. С. 42—45.
70. Там же. С. 12—28.
71. См. об этом: Там же. С. 45—46.
| К оглавлению | Следующая страница |