Александр Невский
 

на правах рекламы

Частная общеобразовательная школа с проживанием в СПб . - ЧОУ "Лужки" — загородная школа-пансион с проживанием, Выборгский р-н. Частная школа-пансион с проживанием в СПб приглашает детей возрастом от 5 до 18 лет для глубокого изучения общеобразовательной школьной программы. Записаться на собеседование, узнать подробнее о стоимости обучения и условиях проживания можно у нашего специалиста.

Служение великого князя Ярослава

Ко времени первого нашествия Батыя на Русь отец Александра Невского, князь Ярослав Всеволодович, пребывал в Киеве. Но чувствовал он себя на «златом» киевском престоле ох как неуютно. Утомляли вечные боярские пересуды и дрязги, досужие жалобы смердов, назойливое шушуканье советчиков. Неспокойно было и вокруг Киева. Князь Даниил Романович уже держал в своих руках Галицию и Волынь и только и ждал часа, чтобы послать в Киев своего воеводу с войском. Князья Михаил Всеволодович Черниговский и Ростислав Мстиславич, внук Романа Смоленского, тоже зарились на киевские богатства, мечтая захватить остатки сокровищницы древних киевских великих князей Владимира Крестителя и Ярослава Мудрого. В церквях и монастырях Киева по-прежнему таились несметные богатства, несмотря на памятные всем набеги и грабежи Юрия Долгорукого и Рюрика Ростиславича.

Благочестивому Ярославу претила вся эта суета. Он тосковал по семье: любимой жене Ростиславе, милым сыновьям Александру, Андрею, Константину, Ярославу, Даниилу. Они остались вместе с матерью в Новгороде, спасаясь от татарщины. Александру вручена власть князя-наместника. Он справится, думал Ярослав.

В начале апреля 1238 года в Киев прискакал скоротеча из Владимира, от брата, князя Ивана Стародубского. Он привез грамоту, в которой подробно рассказывалось о том, как погибла от татар Владимиро-Суздальская Русь, как были сожжены цветущие города, убиты жители, а оставшиеся в живых уведены в плен; как погиб брат Ярослава, великий князь Юрий Всеволодович, и все члены его семьи. Немного позже подоспел скоротеча из Новгорода, от князя Александра. Он привез другую весть — радостную: Бог молениями Пресвятой Богородицы и Святой Софии спас великий Новгород и в нем детей Ярославовых: Александра, Андрея, Константина, Ярослава, Данилу; а еще брата Святослава с сыном Димитрием, внука великого князя Константина Василия Всеволодовича, племянника его Владимира и двоих сыновей Василька Константиновича — Бориса и Глеба с матерью их княгиней Марией Михайловной.

«А татарове ушли от Новгорода на юг. Дойдя до Козельска, что в верховьях Оки, на реке Жиздре, осадили его, и стоял там Батый с Каданом и со всеми несметными силами своими семь недель, пока не взяли город. И избили в нем жителей, не пощадив ни младенцев, сосущих молоко, ни отрочат, ни юношей, ни дев, ни воинов, ни жен, ни стариков. А малолетний князь Василий Титыч, говорят, в крови утонул. Так козляне все погибли, все чашу смертную испили, убив более четырех тысяч татар и троих сыновей темниковых. И прозвали татары Козельск "Злым городом", а сами ушли в Половецкую степь, к кочевьям». Так рассказывали князю гонцы. «А ты, княже, поспеши на стол свой великий во Владимир и людей своих спаси, зане погибаем злой смертию!»

Сразу же после отъезда Ярослава из стольного Киева «златой киевский престол» занял князь Михаил Черниговский. Но и он не удержался в Киеве: вскоре, узнав о приближении татар, покинул столицу.

Между тем в том же мае 1238 года великий князь Ярослав Всеволодович приехал во Владимир. И «пришед седе на столе в Володимери, — записывал летописец. — И обнови землю Суждальскую, и церкви очистив от трупия мертвых и кости их сохранени, и пришелцы утеши, и люди многи собра. И бысть радость велика христианом, их же избави Бог рукою своею крепкою от безбожных татар».

На следующий день рано поутру в наспех поновленном и очищенном от скверны великокняжеском дворце Юрия Долгорукого на княжеском снеме собрались уцелевшие князья: суздальские, ростовские, ярославские, угличские, костромские, переяславские. Великим князем Владимирским избрали старшего в роду Ярослава Всеволодовича.

Был на снеме и новгородский князь Александр. Он не мог не радоваться торжеству отца. И это торжество было одновременно торжеством Руси, разоренной, но не поверженной. Нет, не погибнет Русь, когда у нее есть такие защитники, как великий князь Ярослав, «доблий» Рюрикович! Тогда же великий князь Ярослав дал брату своему Святославу Суздаль, а другому брату, Ивану, — Стародуб.

Можно думать, что тогда же, во время венчания на великое княжение Владимирское князя Ярослава Всеволодовича, было произнесено торжественное «Слово о погибели Русской земли», сочиненное незадолго до того печатником великого князя Галицко-Волынского Даниила Романовича Кириллом, будущим русским митрополитом. Его текст привез во град Владимир-на-Клязьме скоротеча из Галича. Вот это «Слово», обращенное не только к современникам Ярослава, но и к нам, живущим сегодня:

О светло-светлая
и украсно украшена
земля Руськая!
И многыми красотами удивлена еси:
озеры многими,
удивлена еси
реками и кладязьми месточестьными,
горами крутыми,
холми высокими,
дубровами частыми,
польми дивными,
зверьми разноличьными,
птицами бещислеными,
городы великыми,
селы дивными,
винограды обителными,
до мы церковьными
и князьми грозными,
бояры честными,
вельможами многами —
всего еси испольнена
земля Русьская,
о правоверная
вера хрестияньская.
Отселе до Угор,
от Угор и до Ляхов,
от Ляхов до Чахов,
от Чахов до Ятвязи
и от Ятвязи до Литвы,
от Литвы до Немець,
от Немець до Корелы,
от Корелы до Устьюга,
где тамо бяху Тоймичи погании,
и за Дышючим морем.
От моря до Болгарь,
от Болгарь до Буртас,
от Буртас до Чермис,
от Чермис до Моръдви —
то все покорено было Богом
крестияньскому языку поганьскыя страны:
великому князю Всеволоду,
отцю его Юрью, князю Кыевьскому,
деду его Володимеру и Манамаху,
которым то Половьци
дети своя полошаху в колыбели.
А Литва из болота
на свет не выникываху.
А Угры твердяху
каменыи городы железными вороты,
абы на них великый Володимер тамо не възъехал.
А Немци радовахуся,
далече будуче за синим морем.
Буртаси, Черемиси, Веда и Моръдва
бортьничаху на князя великого Володимера.
И кюр Мануил Цесарегородскый, опас имея,
поне и великыя дары посылаше к нему,
абы под ним великый князь Володимер
Цесарягорода не взял.

А в ты дни болезнь крестияном от великаго Ярослава
И до Володимера,
И до нынешняго Ярослава,
и до брата его Юрья, князя Володимерьскаго...

Но празднество празднеством, а дело делом — главное было восстановить разоренный татарами Владимир, заново отстроить другие города Северо-Восточной Руси. И Ярослав, пригласив строителей со всей Руси (особенно ценились плотники из Новгорода), строил и восстанавливал дома, дворцы, храмы, монастыри, чинил мосты и дороги. Собирал людей из других разоренных татарами земель в свое княжество, всем давал работу1.

Так возрождалась к новой жизни Владимиро-Суздальская Русь. Именно в Ярославе видела она спасителя от тьмы поганства Измаилитова, от окаянных сыроядцев.

Но более всего великого князя Ярослава тяготило отсутствие ратного дела. И когда смольняне попросили его о помощи, он не смог им отказать. Тем паче, что речь шла о деле, благом для всей Русской земли.

Дикие литовцы, обрадованные бедствиями Руси, завладели Смоленском и большей частью Смоленского княжества. Великий князь Ярослав с дружиной быстро выступил в поход, разбил литовцев в битве под Смоленском, взял в плен литовского князя Ердзивила Рингольтовича и посадил вместо него на смоленский стол русского князя Всеволода Мстиславича, внука Романа. А сам с большим полоном и добычей возвратился во Владимир.

Не мог отказать великий князь Ярослав в помощи и своему дальнему родственнику князю-скитальцу Михаилу Черниговскому, бежавшему из Киева. Тот попросил его вызволить из плена свою супругу, княгиню Феодору Романовну, заключенную в крепости Каменец на Подолии близ Днестра. С малой дружиной прошел Ярослав через всю Русь. Крепость Каменец взял на щит, княгиню освободил и хотел было вернуть ее супругу, но не смог найти того: затерялся князь Михаил где-то в Польше. Зато князья Романовичи — Даниил Галицкий и брат его Василько — потребовали вернуть им сестру на Волынь, что и было сделано Ярославом.

В том же 1239 году великий князь вызвал из Ростова во Владимир монаха-летописца Ефрема и велел тому составить «Летописец» о том, что случилось во Владимиро-Суздальской земле и особенно о татарщине. В другие города и монастыри были посланы грамоты, и оттуда тоже пришли достопамятные известия, включенные в Ростовский свод 1239 года. Свод этот дошел до наших дней.

Летом 1239 года ростовский епископ Кирилл на престольный праздник заново освятил храм святых князей-мучеников Бориса и Глеба в княжеской усадьбе под Суздалем, в Кидекше. Это событие вдохновило русских людей, укрепило их веру: не все погибло, пока у Руси такие заступники, как святые Борис и Глеб!

На другое лето после нашествия великий князь повелел ростовскому владыке Кириллу перенести из Ростова во Владимир тела своего брата, великого князя Юрия Всеволодовича, и племянника, ростовского князя Василька Константиновича, убитых татарами. В годовщину битвы на Сити, 4 марта, сам великий князь Ярослав, а также епископы, архимандриты и весь священный собор Владимира встречали на Суздальской дороге торжественную процессию во главе с епископом Кириллом, которая несла святые мощи князей-страдальцев. После отпевания в соборной златоверхой Успенской церкви тела Юрия и Василька погребли в каменных гробах в притворах собора. И не было слышно церковного пения из-за плача, причитаний и воплей собравшихся, свидетельствует летописец. В ту пору явилось чудо дивное, памяти достойное. Рассказывают, что когда владыка приложил к телу во гробе отрубленную голову великого князя Юрия, она пристала к честному телу его так, словно никогда не была отсечена.

В княжение Ярослава Русь не знала ни одного мирного года. В 1239 году Батый начал свое второе наступление на русские земли. Он направил часть своих войск к ключевому городу Переяславлю Южному, запиравшему подходы к Южной Руси со стороны степи. Город был взят на щит, разрушен до основания, сожжен, несмотря на героическое сопротивление защитников. Осенью восточные завоеватели взяли и сожгли Чернигов. Не помогло и сопротивление дружины князя Михаила Глебовича. Та же судьба постигла Путивль, Глухов, Рыльск, Новгород-Северский. В том же году тумены хана Мункэ подошли к городку Песочне, на левом берегу Днепра, напротив Киева. Издали любуясь красотой и величием стольного Киева-града, с его белокаменными стенами и башнями, золочеными куполами церквей и монастырей, с дворцами и зеленью садов, Мункэ пришел в великое изумление — он и не знал, что на свете бывает такая красота, — и захотел пощадить город. Он направил к киевскому воеводе своих послов, предложив сдать город добровольно. Но киевляне ответили отказом и убили послов. Оскорбленный хан не решился на штурм и ушел в степи.

15 сентября 1240 года большое монгольское войско — летописцы говорят, что оно насчитывало до 600 тысяч человек во главе с самим ханом Бату — подошло к Киеву. Форсировав Днепр, татары окружили крепость и осадили ее со всех сторон. «И бе Батый у города, — пишет летописец, — и отроци его обседяху град, и не бе слышати от гласа скрипания телег его, множества ревения вельблуд его, и ржания от гласа стад конь его». Во время вылазки киевлянам удалось взять в плен татарина Товрула. От него узнали, что у стен Киева собрался весь цвет монгольских военачальников: Урдюй, Байдар, Бирюй, Кайдан, Бечка, Мункэ, Гуюк, Бедяй, Субедэ, Бурундай. Главный удар был нанесен с юга, со стороны Лядских ворот Киева. Татары использовали китайскую военную осадную технику и греческий огонь. Стенобитные машины — пороки — день и ночь разбивали городские стены. В образовавшиеся бреши устремлялись татаро-монгольские воины. Там их встречали киевляне и бились врукопашную, оказывая отчаянное сопротивление. Стрелы, тысячами летевшие на защитников, мешали даже видеть врагов.

В «Своде булгарских летописей» сохранился рассказ полководца Гази-Бараджа Бурундая. Вот что он записал:

«Когда к Башту (то есть к Киеву. — Ю.Б.) стало возможным подойти вплотную, хинские (китайские. — Ю.Б.) мастера стали неумело бить по стенам. Дело затягивалось, и Бату стал в раздражении драть мастеров плетью, грозя им страшными карами. Я, отлично зная слабости урусских укреплений, не стал, однако, им помогать советами, ибо после гибели Буляра (столицы Волжской Болгарии, где Гази-Барадж был царем. — Ю.Б.) не мог уже выдерживать вида жестоких убийств ни в чем не повинных людей. Жалея баштуйцев, я велел Бадри подъехать с нашей стороны к стене и вывести хотя бы часть жителей из города. Когда Аблас-Хин крикнул осажденным: «Выходите! Сейчас будет приступ!» — и высоко поднял наш хонский (то есть гуннский. — Ю.Б.) стяг, баштуйцы стали выходить из Медных ворот. Пока не подъехал Гуюк, я успел пропустить через свои порядки с пять тысяч жителей. Гуюк, подскочивший внезапно, оторопел от увиденного, но, к счастью, Бадри успел бросить наш стяг на стену прямо в руки догадливого баштуйца, и я выдал происходящее за вывод пленных из взятых мною ворот. Гуюк не мог меня изобличить, так как баштуйцы размахивали булгарским стягом, и в бессильной ярости велел мне уступить свое место Манкаю (то есть Менгу-хану. — Ю.Б.). Пока хан подходил, баштуец вышел из города с моим стягом, а его товарищи наглухо закрыли ворота. Баштуйца звали Якубом... Я поручил ему вышедших из города баштуйцев, и он смог благополучно вывести их в Галидж (то есть в Новгород. — Ю.Б.). Мы же отошли от города, и я, под видом несправедливо обиженного, уединился в юрту, дабы не видеть последовавшей вслед за этим бойни».

В конце концов татары завладели стенами города. Дальше, однако, они вынуждены были остановиться. Воспользовавшись передышкой, киевляне восстановили укрепления возле Софийских ворот. Последних защитников города татары осадили в Десятинном храме. Количество людей, укрывшихся в церкви, было столь велико, что рухнули хоры и часть стены.

Киев пал после восьми дней непрерывного штурма, на Николин день, 6 декабря 1240 года. Все жители, от мала до велика, и все воины были убиты. «И Святую Софию разграбили. И иконы и кресты, и все украшения церковные взяли», — с горечью записывал летописец.

В пламени пожаров сгорели дворцы, дома, церкви и монастыри. Только воеводе Дмитру Ейковичу удалось уцелеть. Весь израненный он попал в плен, но был пощажен Батыем за его мужество.

Итальянский монах-францисканец Иоанн дель Плано Карпини, проезжавший через Киев в 1246 году, писал, что монголы «произвели великое побоище в стране Руси, разрушили города и крепости, убили людей, осадили Киев, который был столицей Руси, после продолжительной осады взяли его, убили жителей города; отсюда, когда мы ехали через их землю, мы находили неисчислимые головы и кости мертвых людей, которые лежали на поле, ибо город этот был очень большим и многолюдным; а теперь он низведен почти ни на что, едва имеется 200 домов, а людей держат они в тяжелейшем рабстве». Так не стало «матери городов русских», как назвал Киев еще князь Олег Вещий. «Только дым, и земля, и пепел»...

После взятия Киева главные силы Батыя устремились к Владимиру-Волынскому и Галичу, пленили и разрушили их, а затем уничтожили еще несколько десятков городов.

Красотой Владимира-Волынского в 1231 году любовался венгерский король. Он считал, что такого красивого города нет в «немецких землях».

Русь была порабощена. Южной Руси повезло еще меньше, чем Северо-Восточной, ибо в ней десятилетиями хозяйничали татарские каратели — Куремса, Бурундай, Ногай, Телебуга...

Позднее, в 70-е годы XIII века, владимирский епископ и проповедник Серапион, передавая впечатление от страшного разгрома Руси во время татарщины, писал: «И вот навел Бог на нас народ немилостивый, народ лютый, народ, не щадящий красоты юношей, немощи старцев, младости детей. Воздвигнули мы на себя ярость Бога: разрушены божественные церкви, осквернены священные сосуды, потоптаны святыни, святители преданы мечу, тела монашеские брошены птицам, кровь отцов и братьев наших, словно вода, обильно напоила землю. Исчезло мужество князей и воевод наших, храбрецы наши, исполненные страха, обратились в бегство. А сколько их уведено в плен! Села наши поросли лесом. Смирилось величие наше, погибла красота наша. Богатство, труд, земля — все достояние иноплеменных. Соседям нашим служили мы в поношение и стали предметом смеха для врагов наших... Каких только наказаний не приняли мы от Бога! Не пленена ли земля наша? Не взяты ли города наши? Не усеяли ли наши отцы и братья трупами землю? Не уведены ли жены и дети наши в плен? А кто остался в живых, не порабощены ли они на горькую работу от иноплеменников?..»

Разгром был ужасающий. Но Северо-Восточная Русь сумела за три — пять лет отчасти залечить свои раны — и во многом благодаря великому князю Ярославу Всеволодовичу. Новгородское же княжество, на столе которого сидел Александр, почти не пострадало; исключение составили лишь его южные города: Торжок, Тверь, села Селигерского пути.

«Война — лучший лекарь, — говорили ханы, — она очищает душу монгола, укрепляет тело, делает одних победителями во имя Неба, а других побежденными, рабами, которыми монголы будут повелевать!»

В 1241 году перед Батыем открылся путь в Европу. Ему надо было завоевать Запад, чтобы исполнить завет Чингисхана. Великие ханы домов Чингиса и Джучи были настроены решительно, так как короли европейских стран и сам римский папа не ответили на их требование полной покорности и не явились с данями перед лицо владык Азиатского мира.

В 1241 году Батый двинул из Галицкой Руси свое 500-тысячное войско пятью колоннами через Карпаты в Венгрию, Польшу и далее в Моравию и Чехию, потом в Словению, Хорватию и Далмацию. В войне участвовало булгарское войско Гази-Бараджа Бурундая, а также русские воины. Сам Бурундай писал в своей летописи следующее:

«Мы выступили раньше Бату и на пути в Байлак (то есть в Польшу. — Ю.Б.) к Байдару примкнуло 10 000 шамлынцев (смоленцев. — Ю.Б.) бека Микаиля. Шамлынцы занимали стены попадавшихся на пути городов, а татары грабиил и жгли их... Поход этот был самым отвратительным в моей жизни. Зверства и бессмысленные убийства татар выводили моих людей из себя, а мэнхолов всегда бесило то, что я разбивал свой стан поодаль от них и вызывающе окружал его возами, щитами и завалами из деревьев».

А вот что сообщает современная событиям «Хроника Великой Польши»:

«В году 1241 Батый, татарский хан, со своим войском — народом многочисленным и жестоким, пройдя Русь, вознамерился вторгнуться в Венгрию. Но прежде чем он достиг венгерских границ, он направил часть своего войска против Польши. Они в день Пепла опустошили и город (Сандомир. — Ю.Б.), и Сандомирскую землю, не пощадив ни пола, ни возраста. Затем они через Вислицу пришли в Краков, подвергнув все опустошению. Недалеко от Ополья их встретили князья Владислав Опольский и Болеслав Сандомирский и начали было сражаться с ними, но бежали, не имея возможности сопротивляться ни их многочисленности, ни воле Божьей. И, таким образом, упомянутая часть татарского войска, опустошив Серадз, Ленчицу и Куявию, дошла до Силезии. С ними Генрих, сын Генриха Бородатого, князь Силезский, Польский и Краковский, со многими тысячами вооруженных воинов встретился на поле у крепости Легница и, уповая на Божью помощь, уверенно с ними сразился. Но, с соизволения Господа, который иногда допускает избиение и своих за их преступления, знаменитый вышеупомянутый князь Генрих вместе со многими тысячами несчастных людей пал на поле боя... Когда Батый, татарский князь, вторгся в Венгрию, ему преградили дорогу венгерские короли, братья Бела и Коломан. Последние, потеряв в сражении большую часть своего войска, обратились в бегство. Так Батый опустошил Венгрию, жестоко убивая людей от мала до велика, не щадя ни пола, ни возраста, переправился через реку Дунай. Пробыл он в этом королевстве год или более, учинив жестокую резню в народе и нечестивое разорение городов».

В Венгрии в битве при реке Шайо, притоке Тисы, сложили головы 56 тысяч рыцарей. В битве при Лигнице в Силезии потери рыцарей исчислялись десятками тысяч. Монголы собрали на поле боя 9 тысяч овечьих мешков с отрезанными левыми ушами рыцарей. Правда, король Вацлав и моравский рыцарь Ярослав из Штернберга нанесли чувствительные поражения монголам, но все же они не могли остановить восточных завоевателей. Последние дошли до Кракова, Будапешта, Вены, Загреба и до Адриатического моря, приняв его за «последнее море», достигнуть которого им повелел Чингисхан. Завоевания сопровождались массовыми убийствами, уводом в плен, грабежами и насилиями. В Западной Европе ожидали нашествия монголов как величайшего бедствия, когда-либо постигавшего человеческий род. Властитель Франции читал и перечитывал грозное послание монгольского хана к нему: «Именем Бога Вседержителя повелеваю тебе, королю Людовику, быть мне послушным и торжественно объявить, чего желаешь: мира или войны? Когда воля Небес исполнится и весь мир признает меня своим повелителем, тогда воцарится на земле блаженное спокойствие и счастливые народы увидят, что мы для них сделали! Но если дерзнешь отвергнуть повеление божественное и скажешь, что земля твоя отдаленная, горы неприступные, моря глубокие и нас не боишься, то Всесильный, облегчая трудное и приближая отдаленное, покажет тебе, что мы можем сделать».

В своей «Хронике» Матвей Парижский сохранил рассказ о том, с какой трогательной покорностью западные владыки были готовы принять татар как наказание свыше. Король Людовик с печалью отвечал своей матери королеве Бланш: «Небесное утешение поддерживает нас! Ибо если эти татары, как они себя именуют, дойдут до нас, или мы пойдем за ними в те места, где они живут, то все равно, — мы пойдем на небеса!»

Но зимой 1241/42 года гонец из Сарая принес Бату скорбную весть: 11 декабря 1241 года скончался великий хан Угедей, и трон великих ханов стал свободен. Говорят, что Угедей умер внезапно, отравленный некой знатной женщиной; последнюю тут же казнили. А в империи монголов началась ожесточенная борьба между потомками Угедея, с одной стороны, и потомками Толуя, брата Угедея, с другой. Ведущую роль в этой борьбе, открытой и скрытой, играли женщины-ханши. Клан старшего брата Джучи в лице Бату в противовес Гуюку, старшему сыну Угедея, поддержал Мункэ, старшего сына Толуя. Русь устраивало такое положение вещей, ибо монгольские властители были заняты больше борьбой между собой, нежели подвластными им землями. Русь как бы получила передышку: военно-карательная система монголов окончательно сформировалась только к 1259 году.

1 марта 1242 года Батый собрал свои войска в устье Дуная и двинулся в половецкие степи, в низовья Волги, где он решил построить столицу своего государства.

Официальная государственность Большой Орды Улуса Джучи началась с 1243 года, когда старший брат Бату Орду-Ичен основал столицу Сарай-Бату. Пока это был только кибиточный город. Но монголам не терпелось установить десятину на покоренные народы. Владения Улуса Джучи простирались на громадные расстояния от Дуная, где находилось завоеванное монголами Болгарское царство, до Иртыша, Половецкой степи, Причерноморья, Поволжья, Приуралья, Крыма, Северного Кавказа с Дербентом, а также Хорезма. В Азии и в Европе сложилась единая Монгольская империя но главе с Чингизидами. Средней Азией владел сын Чингиса Чагатай, отчего страна называлась Чагатайским улусом. Внук Чингиса Хулагу готовился со своей армией завоевать Туркменистан до Амударьи, а также Закавказье, Персию и арабские земли до Евфрата. И все эти земли должны были составить Улус Хулагу, иль-хана. Все три улуса подчинялись императору Монголии. Последнему принадлежали, кроме Монголии, Китай, Центральная Азия, юго-восточная Сибирь и Дальний Восток. Но в 1243 году престол в Каракоруме оставался пуст. Всем руководила лукавая и хитрая вдова Угедея Туракина. Она готовила своего малолетнего сына Гуюка в императоры. Бату мешал ей как мог, уклонялся от присутствия на курултае, ссылаясь на болезни. Но вместе с тем Бату вынашивал планы покорения Европы, и Гуюк нужен был ему как союзник. В этой большой игре обоим ханам понадобился великий князь Ярослав и его сын князь Александр. Те были в курсе монгольских планов и тоже старались лавировать в сложной дипломатической игре. Северо-Западная Русь с Новгородом и Псковом еще не была подчинена татаро-монголам, но ханы надеялись использовать для своих целей молодого сына Ярослава. Юго-Западная Русь тоже не была вполне подчинена Востоку, как и Литовское княжество, чьи князья с вожделением смотрели на восточнославянские земли. Непокоренные страны на Восточно-Европейской равнине занозами торчали в теле Улуса Джучи, и хану Бату непременно хотелось их вытащить. Отсюда проистекает пристальное внимание Батыя и к князю Ярославу, и к его сыну Александру.

В то время татарские баскаки — сборщики дани — еще не развернули своей грабительской деятельности в землях Северо-Восточной Руси. Но беда объединяла людей, побуждая их на подвиг свержения ненавистного ига. Молодые князья Северо-Восточной Руси, истинные русские рыцари, более других кипели негодованием и мечтали отомстить восточным завоевателям, защитить своих подданных от притеснений татар. Пока они еще не полностью отдавали себе отчет в том, что такое татаро-монгольская власть, каковы ее корни и насколько она прочна. Города и селения еще дымились после пожаров, а под развалинами и пепелищами уже разгоралось другое пламя — пламя любви к Отечеству. Однако верховная власть во взбудораженном и бурлящем отечестве не могла поддаваться чувству, противопоставляя ему разум. Сейчас нельзя было воевать с татарами, хотя отдельные князья, вроде князя Костромского Василия Георгиевича, были не согласны с этим. Великий князь Ярослав отлично понимал тяжелую ситуацию, в которой оказалась Русь, но надеялся поправить ее путем тонкой дипломатической игры с Востоком.

В начале 1243 года в стольный город на Клязьме прибыл посол из Сарая. «Сын Неба, великий хан Большой Орды Бату, зовет тебя к себе на поклон, — объявил он. — Приходи, не бойся. Поклонишься и достойную честь примешь и восприимешь старейшинство в Русской земле». Великий князь согласился. Иного выхода не было. Тогда, в первые годы татарщины, и князья, и народ были в одинаковом положении данников Орды.

Посол римского папы Иннокентия IV Иоанн дель Плано Карпини так писал о татарских данях: «Побежденные обязаны давать монголам одну десятую часть всего имения, рабов, войско и служить орудием для истребления других народов. В наше время Гуюк и Бату прислали на Русь вельможу своего с тем, чтобы он брал везде от трех сыновей третьего; но сей человек нахватал множество людей без всякого разбора и переписал всех жителей как данников, обложив каждого из них шкурою белого медведя, бобра, куницы, хорька и черною лисьей; а неплатящие должны быть рабами монголов».

Трудно даже представить себе, что ждало Русь. При таких страшных поборах и данях она могла превратиться во вторую Камскую Булгарию или Половецкую степь, исчезнуть с лица земли, затеряться среди народов, нахлынувших из Азии. Если Русь выстояла, то это заслуга таких мужей, как Ярослав и Александр. Но им приходилось платить огромную дань татарам, везти с собою в Орду богатые подарки. «В лето 6753 (1246) при архиепископе Спиридоне Великого Новгорода и Пскова великий князь Ярослав начал дани давать в Золотую Орду», — читаем мы в Новгородской Третьей летописи.

Весной 1243 года великий князь Ярослав прибыл в Сарай. Он привез с собой богатые подарки — бочонки с золотом, которые должны были задобрить хана, отвратить его гнев от людишек Русской земли. Город Сарай еще только строился и не производил впечатления ухоженной столицы: кибитки, шатры, палатки, обозы и пасущийся где попало скот... Одним словом, непритязательное грязное место. Ярослава заставили исполнить положенный обряд поклонения хану: ему пришлось пройти между двух огней, поклониться солнцу и кусту, онгонам — куклам, войти в ханский шатер с востока так, чтобы не зацепиться за высокий порог, и пасть ниц перед троном хана. Батый милостиво разрешил подняться, и великий князь встал на колени и так униженно выстоял все то время, пока хан говорил слова приветствия своему вассалу.

«Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий! Спаси и помилуй меня, грешного раба Твоего Феодора! Согрешил я, поклонившись идолам и твари, ради сохранения державы своей и людей русских! — молился великий князь в своем шатре. — И поганому поклонишься по обычаю его, лишь бы была жива земля Святорусская, о правоверная вера христианская!»

Иоанн дель Плано Карпини так описывает ханскую ставку: «Сам Батый живет на берегу Волги, имея пышный, великолепный двор и 600 000 воинов (160 000 татар и 450 000 иноплеменников, христиан и других подданных). В пятницу Страстной недели провели нас в ставку его между двумя огнями для того, как говорили татары, что огонь есть чистилище для всяких злых умыслов... Мы должны были несколько раз кланяться и вступать в шатер, не касаясь порога. Батый сидел на троне с одной из своих жен, его братья, дети и вельможи — на скамьях, другие — на земле, мужчины — на правой, а женщины — на левой стороне. Сей шатер, сделанный из тонкого полотна, принадлежал королю венгерскому; никто не смеет входить туда без особенного дозволения, кроме семейства ханского. Нам указали место на левой стороне. Он и вельможи его пили из золотых или серебряных сосудов, причем всегда гремела музыка с песнями. Батый имеет лицо красноватое, ласков в обхождении со своими, но грозен для всех; на войне жесток, хитер и славится опытностью... Батый и все татарские князья, а особенно в собрании, не пьют иначе, как при звуке песен или струнных инструментов. Когда же выезжает, то всегда над головой его носят щит от солнца или шатер на коне. Так делают все татарские знатные князья и их жены...»

По знаку хана Ярослав встал и повелел своему толмачу читать приветственное слово в переводе на монгольский язык. Оно было составлено в выспренних, витиеватых выражениях: хан сравнивался с солнцем, а его мурзы — с лунами; восхвалялись многочисленные добродетели хана и его достоинства как государственного мужа, полководца и судьи; говорилось и о том, что покоренные им народы прославляют его милости и молятся о его здравии, благополучии и долгой жизни. Затем наступил черед преподнесения подарков. Слуги великого князя выкатили бочонки с золотом, к шатру подвели венгерских иноходцев, дружинники внесли франкские мечи и доспехи для сыновей хана. Ханша Боракчин и остальные 25 жен из гарема также остались довольны подарками, которые им смиренно преподнес владимиро-суздальский князь. В числе подношений были яхонты, изумруды, топазы, жемчуга, кольца и венцы из серебра и золота, ожерелья, дорогие византийские и русские ткани и одежды.

Хан был доволен. Он оказал великому князю честь, пригласив его подойти к нему и выпить из его рук чашу заморского вина.

Краснолицый, маленький, с монгольскими чертами лица, он не производил впечатление могущественного государя. Но размеры его царства говорили сами за себя.

Ярослав остался у Батыя; сыну же его, князю Константину Ярославичу, пришлось отправиться «к Кановичам» — в самое сердце Монгольской империи — город Каракорум, ставку великих ханов.

Сколько времени великий князь Ярослав пробыл в Сарае, неизвестно. Но в том же году он вернулся. Батый, читаем в летописи, оказал Ярославу «великую честь», почтил и бывших с ним мужей-бояр и утвердил Ярослава великим князем всей Руси. «Ярославе, буди ты старей всем князем в Русском языце», — такие слова Батыя передает летописец. Среди прочих городов Ярослав получил и Киев, где воеводою сел славный ратоборец Дмитр Ейкович — на этот раз уже в качестве суздальского наместника.

Киев был разорен, уничтожен; он оставался лишь символом былого величия Киевской Руси, и только в этом последнем качестве вручен великому князю Ярославу. Отныне и на севере, и на юге Руси Батый решил опираться только на суздальских князей. Впрочем, на всякий случай, хан Батый, недоверчивый и скрытный, взял в заложники сына Ярослава, Святослава, который некоторое время жил в Сарае. Так Ярослав сохранил свое княжество и даже политический строй в нем: систему прежнего вассалитета.

Возвратившись во Владимир, Ярослав призвал к себе жену и сына. Те долго рассматривали ханский ярлык на коже и золотую дощечку — пайцзу — с выцарапанными на ней непонятными буквами.

Вскоре в Орду зачастили другие суздальские князья: углицкий, ростовский, ярославский, белозерский. Здесь они составили совместный договор о границах своих владений и принципах управления ими. Хан Батый утвердил договор.

Так русская феодально-ленная система отныне получила монгольское освящение, которое на века скрепило существующий порядок.

На следующий год, 4 мая 1244 года, в Новгороде скончалась мать князя Александра, великая княгиня Ростислава-Феодосия, честнейшая супружница великого князя Ярослава, принесшая ему восьмерых сыновей и двух дочерей. Перед кончиной она приняла иноческий постриг с именем Евфросиния. Ее тело было положено в усыпальнице Юрьевского монастыря в Новгороде рядом с телом ее старшего сына Федора. Горько плакал Ярослав о разлучении подружия своего: Феодосия была ему всегда другом и истинной помощницей, утешительницей во всем.

Еще год спустя вернулся «от Кановичей», то есть из Монголии, князь Константин Ярославич. Он привез отцу ханскую грамоту: хан требовал великого князя в Каракорум. Делать нечего. Ярослав собрался и вместе с братьями выехал в Орду. На многих подводах везли с собой подарки, без которых в Орде нельзя было сделать ни шагу, припасы на многие месяцы пути, так как предстояло преодолеть семь с половиной тысяч верст в одну сторону и столько же в другую.

В то время в Каракоруме всем заправляла ханша Туракина, вдова Угедея; после смерти мужа она готовила избрание великим ханом своего сына Гуюка. Предполагалось, что князь Ярослав успеет к избранию нового великого хана и получит подтверждение на великое княжение: без этого подтверждения ярлык Бату был недействительным.

Путь в Каракорум был тяжелейшим, ни с чем не сравнимым испытанием езды верхом и в кибитке по безводной степи, через земли тюркских народов — кипчаков, карлуков, каганлы — по нынешнему северному Казахстану до озера Байкал, а далее на юг, через пустыню Гоби к истокам Амура. Там на исторической родине монголов в 1220-е годы была построена столица обширнейшей империи — город Каракорум.

Это была страна, где народ не пахал, не сеял, где не было ни хижин, ни домов, а только войлочные палатки и шатры, где люди одевались в шкуры животных, где жили разведением скота, охотой да рыбной ловлей, где ели рис, просо и молоко, сыр, мясо домашних животных.

В дороге путники испытывали большие страдания от голода, холода, стужи, иногда — от жары. Почти все бояре умерли в пути. Только несколько человек остались в живых, и среди них — великий князь.

Наконец, добрались до монгольской столицы на реке Орхон, где их приветливо встретили вельможи великой ханши. Они проводили великого князя в роскошный шатер, который находился тут же, на окраине города. На следующий день пошли осматривать столицу. Каракорум — громаднейший город, опоясанный глиняной стеной, с четырьмя воротами. Город был одноэтажным. Внутри тянулись бесконечные ряды и вереницы шатров, предназначенные как для знати, так и для простолюдинов. Роскошью выделялись шатры мурз, темников, чиновников и вельмож. Похуже были шатры у слуг, ремесленников, работных людей. Население было многоязычным. Звучала монгольская, татарская, персидская, хивинская, китайская, уйгурская, маньчжурская, арабская речь. Были даже немцы и французы, которые служили за жалованье в войске, при дворе или как ремесленники и архитекторы. В городе находилось множество храмов всех религий: католические, православные, несторианские, буддийские, мусульманские. Временами попадались языческие кумирни всевозможных азиатских народов, имена которых великий князь не мог запомнить. Зато запомнился шумный восточный базар и разноязыкая, в красочных одеждах толпа, которая без конца что-то покупала и продавала, запомнились восточные менялы и ростовщики — предтечи современных банкиров... А вот и громадный двухэтажный богато украшенный дворец великого хана, находящийся за городом. Перед ним — большая площадь со множеством фонтанов и украшений в виде золотых и серебряных статуй, птиц, зверей, диковинных животных и т. п. Глаза разбегались от этого невиданного великолепия, по сравнению с которым дворцы из сказок «Тысячи и одной ночи» могут показаться блеклыми и серыми.

В тронной зале из мрамора принимались иностранные посольства. Великий хан или ханша Туракина восседали на огромном троне, находившемся на возвышении. Трон был украшен золотом и серебром, искусными фигурками, листьями и цветами из металлов, драгоценными камнями.

Повсюду стояли вельможи, чиновники и слуги в красивых одеждах. На площади вельможи разъезжали на богато убранных конях в роскошных одеждах. Одежды каждый день менялись. Если в первый день все были одеты в белое, то во второй — в зеленое, в третий — в голубое, в четвертый — в золотистое, в пятый — в красное. У коней уздечки, седла, подпруги, нагрудные бляхи сияли золотом и серебром. Но при этом во всем проступало какое-то варварство, нелепица, безвкусица, нечистоплотность (монголам нельзя было мыться!).

Иногда ханы переезжали с места на место в пределах города, и за ними тянулись огромные обозы со снедью, припасами, кумысом, водой и винами в сопровождении слуг, чад и домочадцев, охраны. Перевозились несметные богатства, но при этом никто ничего не воровал. Честность во всем была повсеместной и потрясающей.

Ханский шатер походного типа утверждался на четырех столбах, обшитых золотыми листами. Ковры, золото и драгоценности украшали его внутри и снаружи. Вокруг обширных станов в пределах города и на окраинах паслись бесчисленные стада, состоящие из лошадей, верблюдов, коз, овец и коров.

Проходило время, а о Ярославе как будто позабыли. Как свидетельствует Плано Карпини, «татары более горды, чем другие народы, и презирают других, не обращая внимания на знатность тех, с кем имеют дело».

Ведь великий князь был в числе четырех тысяч других гостей, которые съехались со всех сторон света от покоренных народов на коронацию монгольского императора. Им посылались припасы, кормление — и не более того!

Наконец, в апреле 1246 года великого князя Ярослава приняла ханша Туракина, и после обычных в таких случаях обрядов и принятия дорогих подарков милостиво разговаривала с ним, пообещав русскому князю покровительство в обмен на его покорность и покорность его народа.

Процедура избрания хана продолжалась в Каракоруме четыре года и завершилась только 24 мая 1246 года. Вскоре воссевший на престол великий хан Гуюк принял великого князя из далекой Русской земли.

Молодой хан, небольшого роста, с красноватым лицом с монгольскими чертами, сидел на троне в великолепном шатре восточной работы, сделанном из дорогой белой ткани, украшенном изнутри золотом и драгоценными камнями, которые горели и сверкали при свете светильников. Его трон был из слоновой кости, обрамленный золотом и драгоценными камнями. Это была работа русского пленного умельца Косьмы, золотых дел мастера.

Последовали все те же обычные церемонии, унизительные для Ярослава: все то же вручение подарков, обмен посольскими речами. Наконец великий хан передал князю новый ярлык на владение великим княжением и золотую пластинку — пайцзу. Гуюк был надменен, властен и презирал всех, кроме монголов. Он готовил новый смертоносный поход в Европу ради установления мирового господства. И, может быть, только его ранняя смерть избавила мир от новых рек крови, от разрушения городов, храмов, церквей, монастырей, дворцов, от уничтожения всех памятников искусства.

Во время беседы с ханом Ярослав не забыл и про своего сына князя Александра, получив за него ярлык на Новгородское княжение. И ростовских князей не забыл тоже: испросил Ростовский удел для детей князя Василька Бориса и Глеба. По малолетству братьев Васильковичей и с согласия княгини Марии Михайловны Ростовской областью правил сам великий князь Ярослав Всеволодович.

Однако развязка каракорумской поездки князя Ярослава оказалась трагической. Несмотря на внешне благожелательное отношение к нему, ханша Туракина, враждебная Батыю, не пожелала допустить утверждения сарайского ставленника главой всей Руси. Злоба душила ее и побуждала на крайние поступки. По свидетельству все того же Плано Карпини, великий князь был отравлен ханшей. Она позвала его в свой шатер и угостила ужином. Выпив из ее рук чашу с отравленным вином, великий князь почувствовал себя плохо. Он с трудом добрался до своего шатра, там слег и через семь дней скончался. Перед смертью великий князь успел продиктовать своему писцу завещание, текст которого сохранился в поздних редакциях Жития святого Александра Невского. Вот что оно гласило:

«Благословение чадом, шести сыновом.

О возлюблении мои сынове! Плод чрева моего — храбрый и мудрый Александре, и споспешный Андрей, и удалый Константине, и Ярославе, и милый Даниле, и добротный Михаиле! Будите благочестию истинии поборницы и величествию державы Русьския Богом утверждении настольницы! Божия же благодать, и милость, и благословение на вас да в земли Суждальстей умножится в роды и роды во веки. Аз уже к тому не имам видети вас, ни в земли Суждальстей быти: уже бо сила моя изнеможе и жития кончина приближися. Вы же не презрите двоих ми дщерей Евдокеи и Ульянии, сестер ваших, уже бяше им настоящее сии время горчайши жельчи и пелыни, понеже матери и отца лишени суть. Изнемогая болезнию от многих истощений и нужи, предаю со многим благодарением душу свою в руце Богови во иноплеменных землих. Месяца сентября, в 30-й день. Лета 6754 (1246)-го. Аминь».

И так скончался. Владимирский летописец позднее записал под тем же годом благочестивое сказание, прославляющее подвиг страдальца великого князя Ярослава: «Что убо сего больши яко же Святое Писание глаголет, еже положите душу свою за други своя? И тако сий приснопамятный, великий князь Ярослав в дальней земли, в Канове Орде, положи душу свою за святыя домы церковныя и за веру христианскую и за вся люди земли Руския! И за это причьте его Бог ко избранному своему стаду праведных селения».

Воскресенская летопись, составленная в XVI веке, сообщает, что причиной отравления великого князя стал донос черниговского боярина Федора Яруновича. Тот будто бы узнал, что князь Ярослав в присутствии рыцаря Жемера пообещал папскому легату Иоанну дель Плано Карпини перейти в католическую веру. А для монголов союз Руси и Рима был крайне опасен... Впоследствии Федор Ярунович был узнан в толпе во время похорон великого князя во Владимире и убит.

О гибели Ярослава сообщает и современная ему Волынская летопись: «Ярослава великого князя зельем умориша...

...На десять дней всего пережил Ярослав другого страдальца русского — князя черниговского Михаила Всеволодовича. Тот вместе со своим боярином Феодором был замучен в Сарае 20 сентября 1246 года. Вызванный ханом Батыем, Михаил попросил благословения у своего духовного отца епископа Иоанна и получил его. «Многие князья ездили в Орду, — сказал епископ князю, — и, прельстясь славою мира сего, ходили сквозь огонь, кланялись идолам, вкушали оскверненную пищу. Но ты, князь, не подражай им». Князь отвечал: «Я желаю пролить кровь мою за Христа и за веру чистую». То же сказал и боярин Феодор. Когда князь Михаил с боярином Феодором и князем Борисом Васильковичем Ростовским прибыли в стан Батыя, монгольские волхвы предложили им пройти очищение огнем и поклониться кусту и войлочным куклам, которые олицетворяли изображения ханов, — словом, сделать все то, что требовали ханы от русских князей — своих вассалов. Только после этого им дозволялось преподнести хану и его вельможам и женам подарки и обратиться к хану через толмача.

Михаил отказался исполнять противные христианину обряды. Узнав об этом, Батый рассвирепел и приказал насильно привести к нему русского князя. «Я готов поклониться царю, — твердо отвечал ему князь Михаил, — ему вручает Бог судьбу царств земных, но я христианин и не могу поклониться идолам и твари». Слуги с ненавистью вытолкнули князя Михаила из шатра и проводили его до отведенного ему места. Вскоре пришли мурзы и объявили Михаилу: «Идут от хана люди убить тебя. Покорись и останешься жив!». Скоро явились и убийцы. Соскочив с коней, они схватили Михаила за ноги и за руки и, растянув его, принялись бить кулаками и палками, потом повернули лицом к земле и убивали ногами. Один из телохранителей хана долго бил князя пятками в живот, пока тот не скончался. Какой-то отступник из Путивля, по имени Домант, отрезал убитому голову. После того стали уговаривать боярина Феодора и обещали ему почести в случае повиновения. Он же отвечал: «Не хочу кланяться твари, хочу страдать за Христа, как государь мой!». Его мучили так же, как и князя, и тоже убили. Это случилось 20 сентября 1246 года.

Тела мучеников были брошены псам, но остались невредимыми. Господь явил свое знамение: над святыми мощами встал столп света, зажглись огни и было слышно ангельское пение. Верующие перенесли их тела на Русь, в Чернигов, и там погребли в кафедральном соборе Святого Спаса. Церковь причислила князя Михаила и боярина Феодора к лику святых.

...Прав был великий русский поэт А.С. Пушкин, когда писал: «Русские необозримые равнины поглотили силу монголов и остановили нашествие на самом краю Европы; варвары не осмелились оставить у себя в тылу порабощенную Русь и возвратились в степи своего Востока. Образующееся просвещение было спасено растерзанной Россией».

Прав был и наш романтик-социалист Н.Г. Чернышевский: «Нет, не завоевателями и грабителями выступали в истории политической русские, а спасителями, спасителями от ига монгольского, которое они сдержали на мощной вые своей, не допустив его до Европы, быв стеной ей, правда, подвергнувшейся всем выстрелам, стеной, которую наполовину было разбили враги».

Спасителями и Руси, и Европы в конечном итоге надо считать выдающихся политиков, дипломатов, полководцев, в числе которых на первом месте блистают имена великих князей Ярослава Всеволодовича и его сына Александра Ярославича.

Примечания

1. Летописцы того времени отмечают, что к нему приходили люди от славной реки Днепра и от многих стран: галичане, волыняне, черниговцы, переяславцы, киевляне, меняне (жители Минска), мещижане (жители Мещоры), смольняне, полочане, рязанцы.

Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница

 
© 2004—2024 Сергей и Алексей Копаевы. Заимствование материалов допускается только со ссылкой на данный сайт. Яндекс.Метрика