8.2. Реабилитация Александра

Новое историческое повествование, однако, не полностью порвало с риторикой исторического материализма. Скорее, «в своеобразном диалектическом процессе... произошел своего рода синтез материалистического и националистического взгляда на историю»¹. Важнейшим критерием для включения той или иной исторической личности в советский патриотический пантеон был ее «прогрессивный» характер. Должно было быть понятно, какими выдающимися деяниями или решениями тот или иной правитель внес вклад в историческое развитие от феодализма к коммунизму. При этом централизация государства и модернизация страны считались частью этого великого прогрессивного процесса. На этом фоне были реабилитированы в качестве «великих модернизаторов» Иван IV и Петр I, ставшие ведущими фигурами советского патриотического образа истории². Александр Невский в середине тридцатых годов также превратился в прогрессивную историческую фигуру идентификации. Но при всем том он не годился для интеграции в новый нарратив в роли «модернизатора». Скорее он был реабилитирован как политик и полководец, чьи заслуги заключались в «борьбе за свободу и независимость Родины». Реабилитацию Александра Невского в 1936—1937 гг. следует рассматривать в первую очередь в связи с захватом власти национал-социалистами в Германии и развитием антифашистской пропаганды в Советском Союзе³.

Усилия по ренационализации советского образа истории ставили авторов советского патриотического исторического канона перед почти невыполнимой задачей. Они должны были закрепить в новом нарративе статус «прогрессивных» личностей за князьями и полководцами, еще незадолго до этого заклейменными в качестве феодалов и «эксплуататоров народных масс». В случае Александра Невского был использован весьма искусный аргумент. Ключ к проблеме был найден в трудах Карла Маркса, считавшихся в советской историографии непогрешимыми и исполнявших роль канона. Карл Маркс в конце семидесятых годов XIX в. интенсивно занимался историей, в связи с чем делал среди прочего выписки из многотомной «Всемирной истории для немецкого народа» (Weltgeschichte für das deutsche Volk) Фридриха Христофа Шлоссера⁴. В четырех школьных тетрадях, позднее получивших от Фридриха Энгельса название «Хронологические выписки», Маркс делал записи о политической истории Европы от первых веков до н.э. вплоть до XIV в. На плотно исписанных страницах этих тетрадей имеется и несколько кратких замечаний об Александре Невском. Стоит подробно остановиться на их содержании, поскольку именно они цитируются почти во всех текстах советского патриотического дискурса.

Сравнив соответствующие пассажи из «Всемирной истории» Шлоссера с выписками Карла Маркса, можно обнаружить почти полное совпадение обоих текстов. Они различаются лишь в том, что Маркс сократил рассуждение Шлоссера и дополнил его собственным замечанием, где обругал прусскую ариртократию, т.е. рыцарей ордена.

«Всемирная история» Фридриха Шлоссера	Русский перевод	Выписки Карла Маркса	Русский перевод
Alexander, der Beherrscher von Nowgorod, zog 1242, nachdem er sich zwei Jahre früher durch einen an der Newa erfochtenen Sieg über die Schweden den Beinamen Newski erworben hatte, den Deutschrittern entgegen und brachte ihnen auf dem Eise des Peipussees eine Niederlage bei, durch welche sie von der russischen Grenze ganz zurückgetrieben wurden. Mindove oder Mendog, ein Fürst der Litauer, der vom Christentum wieder abgefallen war, schlug 1260, in Verbindung mit den Russen und Kuren, das Heer der Ritter und der ihnen unterworfenen christlichen Liven und Preußen bei Durben so, daß ein großer Teil desselben vernichtet ward5.	Александр, правитель Новгорода, в 1242 году, после того как двумя годами ранее одержав на Неве победу над Шведами получил прозвание Невский, выступил против тевтонских рыцарей и нанес им поражение на льду Чудского озера, которое окончательно оттеснило их от русской границы. Миндов, или Мендог, князь литовцев, вновь отпавших от христианства, в 1260 году под Дурбеном, объединившись с русскими и курами, нанес такой удар войску рыцарей и подвластных им христианских ливов и пруссов, что была уничтожена большая часть его.	1240 schlägt der Alexander (Fürst von Novgorod) d. Schweden an der Newa; [unleserlich] Beiname Newski. 1242 zieht Alexander Newski den Dtschrittern entgegen, er schlägt sie auf d. Eise des Peipussees, dass die Lumpacii gz v. d. russ. Grenze zurückgetrieben. 1250 [sie!] Der von der Christenseuche abgefallene lithauische Fürst Mindove od. Mendog, schlägt in Verbg. mit Russen u. Kuren d. Heer deutscher Reitershund u. d. ihm unterworfenen, christl. Lieven und Preussen bei Durben, so dass grosser Teil d. Canaillen vernichtet...6	1240 Александр (князь Новгородский) разбил шведов на Неве, откуда его прозвище Невский. 1242 Александр Невский выступает против немецких рыцарей, разбивает их на льду Чудского озера, так что прохвосты были окончательно отброшены от русской границы. 1250 Снова отрекшийся от христианской язвы литовский князь Миндове, или Мендог, в союзе с русскими и курами разбивает при Дурбене войско немецких псов-рыцарей, подчиненных им и обращенных в христианство ливов и пруссов, так что большая часть этой сволочи была истреблена7.

Как само «суждение» Карла Маркса об историческом значении Александра Невского, так и тот факт, что он называет рыцарей ордена «псами», «сволочами» и «прохвостами», прочно вошли в состав советского патриотического дискурса о средневековом князе. «Высказывания» Маркса об Александре Невском, уместившиеся всего в несколько предложений в конспекте, тем не менее принадлежали считающейся непогрешимой инстанции, а потому лучше всего годились для оправдания нового интереса к Невскому.

Несколько причин делают примечательной карьеру этой цитаты из Маркса в советском патриотическом дискурсе об Александре Невском. Во-первых, в основе ее лежит труд немецкого историка эпохи Просвещения, преломившийся в выписках Карла Маркса, которые были извлечены в 1937 г. для реабилитации Новгородского князя эпохи раздробленности. (Не стоит, вероятно, и упоминать, что ни в одном из советских текстов об Александре Невском не названо имя Шлоссера, чью книгу конспектировал Маркс⁸.) Во-вторых, систематическое исследование трудов Фридриха Энгельса и Карла Маркса показывает, что оба они никак не могут быть названы ни критиками «немецкого распространения на восток» в Средние века, т.е. силового захвата земель, заселенных славянами и балтами, ни сторонниками героизации Александра Невского⁹. Напротив, Вольфганг Випперманн полагает, что оба даже «могут рассматриваться как сторонники так называемой теории культуртрегерства и прагерманцев», а их тексты 1850—1860-х гг. полны высказываний антирусского и антиславянского содержания¹⁰. В отличие, например, от Бакунина, Маркс и Энгельс позитивно оценивали «немецкое расселение на востоке». Они видели «в средневековом немецком расселении на востоке, или, как они говорили, "германизации", "колонизации", "цивилизирование" областей, заселенных тогда славянами, социальное и культурное развитие... которое можно назвать прогрессивным»¹¹. На этом фоне негативная характеристика Тевтонского ордена в выписках Маркса из Шлоссера оказывается единичным феноменом, значение которого можно понять, лишь учитывая его позицию по отношению к Прусскому государству в 1870-е гг. Как убедительно доказывает Ханс-Хайнрих Нольте, высказывания Маркса о рыцарских орденах говорят прежде всего о его политической антипатии к Пруссии в конце 1870-х гг. после основания Германского рейха, конца Парижской коммуны и принятия законов против социалистов¹².

Несмотря на все это, важнейший идеологический программный журнал ВКП(б) «Большевик» в декабре 1936 г. опубликовал перевод первой части «Хронологических выписок» Маркса, включая и пассаж об Александре Невском¹³. Благодаря одному лишь авторитету Маркса эти несколько предложений уже считались безошибочными, а место публикации делало их как бы сакральными формулами. В качестве цитаты они встречаются уже в тексте, появление которого несколько месяцев спустя маркирует начало нового советского патриотического дискурса о князе.

В честь 695-й годовщины Ледового побоища А. Козаченко опубликовал в марте—апреле 1937 г. в научно-популярном партийном «Историческом журнале» статью под заглавием «Замечательный исторический урок» о Невской битве и сражении на льду Чудского озера¹⁴. В этом ключевом тексте, где упоминается и историческое «суждение» Карла Маркса¹⁵, уже можно выделить все элементы, повлиявшие на советский патриотический дискурс об Александре Невском в последующие годы. Во-первых, автор категорически отмежевывается от понимания прошлого Покровским и его школой. Во-вторых, текст Козаченко можно интерпретировать как часть советской реакции на идеологию национал-социалистов. В-третьих, он описывает мы-группу как национальное боевое сообщество и разграничивает его с внешними агрессорами — немцами — и внутренними врагами — «врагами народа».

Несмотря на авторитет Карла Маркса, требовался серьезный «трюк» в аргументации, чтобы одним махом проклясть всех князей и бояр XIII в. как «нещадных эксплуататоров народных масс»¹⁶ и одновременно объявить героем одного князя из этой группы. Для Козаченко «Александр был выдающимся по тому времени полководцем и политическим деятелем»¹⁷. Данное противоречие невозможно было решить и риторической атакой, которую новые апологеты Александра вели против Покровского и его школы. По Козаченко, поборники «механистического материализма» не оценили «прогрессивного значения» деятельности Александра Невского. Они обвиняли князя в том, что он использовал тяжелую ситуацию в Новгороде, чтобы ввести в нем «суздальские порядки»¹⁸. Покровский, сомневавшийся в самом существовании русского народа, не считал необходимым заниматься его «исторической борьбой» с «немецкими захватчиками» в XIII в. Он даже «не замечает того единодушия, с которым русский народ выступает во главе с Александром Невским на защиту земли русской от германских захватчиков, не понимает, что развернулась борьба за самостоятельное существование русского народа»¹⁹. Хуже того, Покровский и его ученики, по мнению Козаченко, предательски были готовы увидеть в любом захвате и порабощении русского народа феномен «прогрессивного характера»:

...ныне разоблаченные враги народа Ванаг и Пионтковский, расценивая чужеземные вторжения как «положительный» фактор, не только извращали действительный исторический процесс, но тем самым подводили «историческую» базу под предательскую, контрреволюционную шпионскую деятельность троцкистской банды, замышлявшей интервенцию против СССР и подготавливавшей расчленение нашей родины немецким и японским империализмом²⁰.

Объявление «врагами народа» и «агентами империализма» ведущих историков школы Покровского стало однозначным сигналом всем советским историкам. Они знали, какая судьба ожидала «врагов народа» в 1937 г. Процессы против коллег Ванага и Пионтковского однозначно указывали, насколько может быть опасной публичная защита ранее считавшихся верными убеждений. Уже один этот короткий отрывок из текста демонстрирует, насколько безжалостными и жестокими методами руководство пыталось насадить в советском историческом дискурсе новую историческую доктрину и новое прочтение Александра Невского²¹.

В статье Козаченко, первом тексте советского патриотического дискурса об Александре Невском, видно, что в СССР вполне верно отслеживались ориентированные на восток империалистические планы национал-социалистов. Они осмыслялись, по крайней мере в пропагандистских текстах после 1937 г., как серьезная опасность. Признание Гитлера в «Mein Kampf», которое цитирует Козаченко, а также другие авторы советского патриотического дискурса²², кажется прямым сигналом к тому, чтобы реабилитировать в качестве советского героя Александра Невского, однажды уже победившего рыцарей ордена на льду Чудского озера:

Если хотелось земли и почвы в Европе, то достичь этого в общем и целом можно было только за счет России, поэтому новый Рейх должен был отправиться в поход тем же путем, которым прошли некогда рыцари давних орденов, чтобы немецким мечом и немецким плугом добыть для нации хлеб насущный²³.

Козаченко в своей статье спорит с так называемой «теорией культуртрегерства», которую он называет исторической идеологией национал-социалистских захватнических планов, и противопоставляет ей свое видение «действительной истории»²⁴:

Взоры захватчиков прежде всего обращены на Прибалтику и Советскую Украину. Фашистские «историки» Германии сочиняют нелепые «теории» об «исторических правах» Германии на Прибалтику вплоть до Новгорода! Гитлер клеветнически утверждает, что «не государственные дарования славянства дали силу и крепость русскому государству. Всем этим Россия обязана была германским элементам». Эта клевета понадобилась Гитлеру для маскировки и обоснования своих захватнических планов в отношении СССР²⁵.

На самом же деле, утверждает Козаченко, эти «германские элементы», «германские рыцари» (С. 156, 159), или «германские крестоносцы» (С. 157), «германские дворяне» (С. 160) или «германские захватчики» (С. 163) не принесли в XIII в. на северо-восток Европы ни культуры, ни цивилизации. Их «созидательная деятельность» состояла прежде всего в «грабеже, разорении и крепостном гнете» (С. 156). Чтобы доказать это, Козаченко описывает не только нападения Тевтонского ордена на Псков и Новгород, но и захват и колонизацию Пруссии и Прибалтики начиная с начала XIII в. меченосцами и Тевтонским орденом:

Покоряя, грабя земли Прибалтики, рыцари истребляли значительную часть местных жителей... Там, где жителей не истребляют, их обращают в рабство... Такова была «цивилизация», которую несли с собой германские «рыцари»... прибалтийским племенам²⁶.

Козаченко высвобождает историю Александра Невского из рамочного повествования о «монгольском иге», в которое она была помещена еще в XIX в., и возвращает в нарратив о многовековом немецком Drang nach Osten. При этом он воспроизводит, пусть с противоположным знаком, «теорию преемственности» национал-социалистов. Последние утверждали, что Третий рейх представляет собой высшую точку и окончательное завершение немецкой истории²⁷. Он упрекает национал-социалистов в том, что они стремятся продолжить традицию немецкого «натиска на Восток», и предупреждает:

Средневековые германские «варвары-болваны», как их называет Маркс, в наше время являющиеся излюбленным идеалом Гитлера, 695 лет назад получили хороший урок от русского народа! Германские фашисты должны были бы помнить этот урок, как и совсем недавние уроки, полученные ими в 1918 г. на Украине и юге России. Но еще более страшный разгром ждет теперь любого захватчика, который посмеет посягнуть на советскую землю, на отечество трудящихся всего мира²⁸.

«Теория преемственности», представление об исторической связи между Тевтонским орденом и Германским рейхом, стала важнейшим элементом советского патриотического дискурса об Александре Невском до 1945 г.²⁹. Новым «рамочным повествованием» о биографии князя стал теперь рассказ о «многовековой борьбе за свободу славянских и балтийских народов против немецкого "натиска на Восток"». Победа 1242 г. должна была стать для советского народа «звездным часом», а национал-социалистам послужить «уроком».

Ни как святой, ни как князь Александр Невский не мог быть интегрирован в новый советский образ прошлого без существенных трений. Хотя с середины тридцатых годов статус Александра как избранного новгородского князя не был полностью забыт, в последующие годы все сильнее выступала на передний план политическая функция Александра. В дискурсе советского патриотизма Александр Невский стал прежде всего военным героем и стратегом. Авторы тридцатых годов могли опереться на военный образ Невского, уже наметившийся в национальном дискурсе XIX в. Но в советском патриотическом дискурсе Невский лишился своего статуса святого. Десакрализация или секуляризация его фигуры, берущая начало в трудах секулярной историографии XVIII в. и достигшая апогея в антирелигиозной пропаганде большевиков в 1920-е гг., окончательно завершилась в текстах советского патриотизма.

Стилизация Александра как воина становится особенно заметной при рассмотрении его образа в пропаганде времен Великой Отечественной войны (гл. 10.3). Основания для такого прочтения были заложены в 1937 г. Очевидно, что большевики уже в это время стремились представить Александра Невского гениальным полководцем. Поскольку качество военной стратегии полководца демонстрирует прежде всего разработанная им военная тактика, внимание историков с 1937 г. было направлено на «военное искусство» Александра. Выдающееся значение при этом придавалось тактике полководца в «судьбоносной битве» 1242 г. Тот факт, что ни в дореволюционной историографии, ни в исторических источниках о сражении не было никаких данных о стратегии Невского, не стал помехой³⁰. Житие (ранняя редакция) дает лишь сведения о месте битвы³¹. Новгородская первая летопись также ничего не говорит о стратегических планах Александра. Однако в ней засвидетельствована наступательная тактика Тевтонского ордена: его войско было построено в форме клина, названного «свиньей»³². «Ливонская рифмованная хроника», единственный немецкоязычный источник, подробно описывающий ход сражения, сообщает о численном превосходстве русских войск и окружении рыцарей ордена в ходе битвы³³. Но она не содержит сведений ни о расстановке войска, которым командовал Александр, ни об особенных тактических маневрах князя³⁴. С таким состоянием источников столкнулись советские историки, когда в 1937 г. получили задание сделать из Александра Невского «гениального полководца».

Превращение князя в военного стратега происходило постепенно. Рассуждения Козаченко по сравнению с более поздними, фантастическими утверждениями были еще относительно сдержанными. Он исходит из положения, что Александр Невский был знаком с наступательной тактикой Тевтонского ордена, отраженной в Новгородской летописи. Используя весьма осторожные формулировки, Козаченко описывает, как мог бы выглядеть ответ Александра на выдвижение «свиньи»:

Следует думать [! — Ф.Б.Ш.], что, зная об этом приеме германской тактики, Александр Невский подготовил концентрацию своих сил на флангах, что вскоре и дало неожиданные для «рыцарей» результаты. Их «свинья» врезалась в русскую рать и пробила ее строй насквозь. Но русское войско не обратилось в бегство и приняло бой³⁵.

Благодаря тактике усиления флангов клин врезался в пустоту, рыцари были окружены, теряли пространство для маневра и таким образом были разбиты. Своими предположениями Козаченко заложил основы для всех дальнейших спекуляций о военном искусстве Александра Невского.

Нащупывание автором формулировки стратегического успеха Александра указывает на то, что Козаченко еще не видел в тактическом плане полководца решающей причины победы 1242 г. Скорее, причиной триумфа стал боевой дух «русских народных масс, для которых эта битва должна была обеспечить возможность дальнейшего национального существования и развития»³⁶. Козаченко в статье задает мы-группу как национальное русское народное сообщество. «Русский народ» (С. 163) он описывает, с одной стороны, как простое «беззащитное русское население» (С. 162), которое мучают рыцари Тевтонского ордена:

«Рыцари» вели себя как обычно: грабили купцов, нападали на безоружных русских крестьян, убивали, насильничали, отбирали у них детей, скот, коней и др... [Такой была] «созидательная» деятельность, которую несли Руси христианствующие германские «рыцари», грабители, охотники на детей!³⁷

С другой стороны, он описывает мы-группу как сообщество борцов, полное решимости защитить собственную страну, «русскую землю»:

Весь народ, вся русская земля напрягли последние силы и выступили единодушно на борьбу с захватчиками. В русских народных массах, несмотря на политическую раздробленность Руси, была сильна идея защиты своей земли от иноземцев. ...это была решительная борьба за национальную свободу, за защиту своей земли от наглых захватчиков³⁸.

В качестве внешнего врага в тексте Козаченко в первую очередь названы враждебные «германцы» (С. 163), которых он называет «грабителями» (С. 162), заносчивыми «прохвостами» (С. 163) и «закованными в железные доспехи, организованными германскими рыцарями» (С. 157). Они стремились захватить страну и ограбить порабощенное население. Нападая, они сжигали церкви и брали в плен детей. «Немецкие захватчики» (С. 160) хотели использовать слабость Руси после монгольского завоевания. Они хотели не только захватить Псков, но и поработить весь «русский народ»: «Это было объявление войны русскому народу»³⁹. Рыцари «прикрывали религиозными мотивами» свои грабительские цели. За ними стояли папы, которые «продолжали призывать и германских и шведских рыцарей к крестовым походам на "язычников"»⁴⁰. Уже во время нападения на Прибалтику папа Иннокентий III «благословил как богоугодное дело их ограбление, порабощение и истребление»⁴¹.

По сравнению с «германцами» Козаченко придает малое значение остальным врагам Новгорода и Руси — шведам и монголам. Невской битве он отводит четверть страницы и примерно столько же — описанию захвата Руси монголами. Фокусируясь на антинемецком моменте в истории Александра Невского, Козаченко придерживается той линии традиции, что берет начало в биографии Александра, написанной в 1880 г. Костомаровым, всплывает в школьном учебнике Ефименко и достигает кульминации в военной пропаганде после 1914 г.⁴². Однако в создании образа немцев-врагов авторы более поздних текстов многократно превзошли Козаченко по остроте и агрессивности. Известный антикатолический или антипапский момент в тексте Козаченко также ориентирован на старый образец. Впервые тезис о том, что за кулисами нападений Ордена и Швеции стоял папа Григорий IX, высказал Соловьев в своей «Русской истории» (ср. гл. 6.2) (с которой сверялся Козаченко). Как в текстах национального дискурса, школьных учебниках второй половины XIX в., которые мы интерпретировали как отражение образа истории «имперского национализма», и в текстах церковно-сакрального дискурса того времени, так же и у Козаченко вновь возникает эта антикатолическая нота (см. гл. 6.3, 6.4). Если образ врага-папы, призвавшего к крестовому походу на восток против «язычников», служил в XIX в. отграничению мы-группы — сообщества православных христиан — от сообщества католиков, в дискурсе советского патриотизма он призван был описать нехристианскую или арелигиозную мы-группу русского народа. В советском патриотическом дискурсе об Александре Невском замалчивались как православное вероисповедание этого сообщества, так и святость князя. «Христианин» и «католик» у Козаченко становятся почти синонимами и употребляются негативно. В этом автор опирается на антирелигиозную пропаганду 1920-х гг.

Наряду с описанием внешнего врага Козаченко дает в своей статье и второй негативный фон, для размежевания мы-группы «изнутри». Разграничивая простые «русские народные массы» и «князей и бояр», автор демонстрирует степень своей зависимости от риторики марксистского понимания истории. Следуя четкой черно-белой схеме, он пишет, что не только русские удельные князья, но и боярская олигархия в Новгороде стремились эксплуатировать «народные массы» и сохранить феодальную раздробленность: «...феодальная обособленность, поддерживаемая аристократической верхушкой Новгорода, затрудняла защиту западных русских земель»⁴³. Простой народ страдал от такого положения и стремился к объединению и централизации русских земель⁴⁴. Но больше всего «русский народ» страдал от группы «предателей», поддерживавших нападения «германских рыцарей». С помощью этих «изменников-аристократов» (С. 161) «немецкие разбойники» смогли занять приграничную крепость Изборск. Осада Пскова закончилась лишь после того, как жители Пскова признали наместником «ставленника Ордена» (С. 161), предателя боярина Твердилу. После Невской битвы высшая аристократия Новгорода сместила Александра Невского, подозревая его в желании урезать власть боярской олигархии. Только призыв простых новгородцев вернул князя в город, чтобы он повел «русское войско» против врага⁴⁵.

Если параллели между угрозами Новгороду в XIII в. и захватническими планами Гитлера против СССР эксплицированы в тексте Козаченко, то аналогии между внутриполитическим положением на Руси и положением в СССР оказываются скорее имплицитным подтекстом, впрочем, вполне понятным читателю. Средневековые аристократы и бояре были предшественниками кулаков и других современных автору «классовых врагов»; «аристократические предатели» — предками сегодняшних «врагов народа»; связь простого народа с его военным и политическим главой предвосхищала провозглашаемую близость вождя и советского народа.

Примечания

1. Rauch G. v. Grundlinien der sowjetischen Geschichtsforschung im Zeichen des Stalinismus // Europa-Archiv. 1950. Bd. 5. S. 3383.

2. О культе Ивана Грозного при Сталине см.: Platt; Brandenberger. Terribly Romantic, Terribly Progressive; Perrie. Nationalism and History; Idem. The Cult of Ivan the Terrible in Stalin's Russia; Uhlenbruch В. The Annexation of History: Eisenstein and the Ivan Grozny Cult of the 1940s // The Culture of the Stalin Era / Ed. H. Günther. London, 1990. P. 266—287. Об истории памяти о Петре Первом при Сталине см., в частности: Riasanovsky. The Image of Peter the Great in Russian History and Thought. P. 255—282.

3. См.: Wippermann. Drang nach Osten. S. 63; Nolte. Drang nach Osten. S. 230.

4. См.: Адоратский В. Предисловие к «Хронологическим выпискам» // Архив Маркса и Энгельса. М., 1938. Т. 5. С. IV. Ф.Х. Шлоссер (1776—1861), немецкий историк, опубликовал свою девятнадцатитомную «Всемирную историю» в 1843—1857 гг.

5. Schlosser Fr. Chr. Geschichte des Mittelalters. Bd. 3 (= Weltgeschichte für das deutsche Volk. Bd. 6). Stuttgart; Leipzig, 1901. S. 326—327.

6. Marx K. Chronologische Auszüge. Цит. по: Nolte. Drang nach Osten. S. 42—43.

7. Маркс К. Хронологические выписки // Большевик. 1936. № 24. С. 54.

8. При этом и сам Шлоссер критически относился к «немецкой колонизации на востоке» и в целом считал ее негативным фактором, тормозящим прогресс. См.: Wippermann W. Das Bild der mittelalterlichen deutschen Ostssiedlung bei Marx und Engels // Germania Slavica / Hg. H. Fritze. Bd. 1. Berlin, 1986. S. 95. Высказывания Шлоссера об Александре Невском также одобрительны. Он называет его «русским князем... которого славят исторические сочинения русских, как немцы славят Арминия [Германа]». Его победа 1242 г. «создала серьезную опасность для немецкой власти». См.: Schlosser. Geschichte des Mittelalters. Bd. 3. S. 326.

9. См. об этом: Wippermann. Das Bild. S. 71—97.

10. Ibid. S. 87. По Випперману, у Маркса и Энгельса встречаются многочисленные высказывания о русском народе как «полуварварской нации» и о Российском государстве как «русско-монгольском варварстве» или «азиатской деспотии». См.: Ibid. S. 88.

11. Wippermann. Das Büd. S. 87.

12. См.: Nolte. Drang nach Osten. S. 43.

13. Маркс К. Хронологические выписки // Большевик. 1936. № 24. С. 51—67. Цитировавшийся выше пассаж см.: С. 54. Два года спустя «Хронологические выписки» были полностью опубликованы по-русски: Архив Маркса и Энгельса / Ред. В. Адоратский. М., 1938. Т. 5.

14. Козаченко. Замечательный исторический урок. См. об этом тексте: Nolte. Drang nach Osten. S. 201. «Исторический журнал» выходил ежемесячно в издательстве ЦК КПСС «Правда» и был предназначен для учителей истории, пропагандистов, партийных активистов, студентов и обучающихся самостоятельно. Козаченко, очевидно, не был историком большого масштаба. Его имя не встречается в «Советской исторической энциклопедии».

15. Козаченко цитирует слова Маркса о рыцарях как «псах» и «прохвостах», а также его оценку битвы 1242 г.: «1242 Александр Невский выступает... от русской границы» (Козаченко. Замечательный исторический урок. С. 159, 163, 164).

16. Там же. С. 156.

17. Там же. С. 161.

18. Там же. С. 162.

19. Там же.

20. Там же. С. 163. После того как в «Правде» 16 мая 1934 г. были осуждены учебные пособия по истории (см.: Oberländer. Sowjetpatriotismus. S. 125—126), профессора H.H. Ванаг и С.А. Пионтковский (1891—1937), разработали новые учебники по истории СССР, которые, однако, были объявлены партией «фальсификацией» истории. Донос на Пионтковского последовал уже в 1936 г. в журнале «Историк-марксист». Он умер 8 мая 1937 г. в тюрьме (См.: MERSH, Bd. 28. Gulf Breeze, 1982. S. 81—84.) Почти одновременно со статьей Козаченко в «Правде» (28 марта 1937 г.) вышла статья П. Дроздова «Историческая школа Покровского», в которой историки этой школы, включая Ванага и Пионтковского, были объявлены «врагами народа». В этом тексте Дроздов вменяет в вину Покровскому и его ученикам тот факт, что ни в одном из их трудов не рассматривается борьба новгородцев и псковичей против крестоносцев и немецкого «натиска на Восток».

21. Осуждение школы Покровского проходило одновременно с обращением к историографии XVIII—XIX вв. В 1936—1940 гг. были реабилитированы ведущие русские историки, такие как В.Н. Татищев, С.М. Соловьев и В.О. Ключевский. См. об этом: Oberländer. Sowjetpatriotismus. S. 44. Козаченко в своей статье наряду с Марксом опирается прежде всего на Первую Софийскую летопись и «Историю России» Соловьева.

22. См.: Козаченко А.И. Ледовое побоище. М., 1938. С. 55.

23. Hitler А. Mein Kampf. München, 1937. Bd. 1. S. 145.

24. О значении «теории культуртрегерства» для возникновения политического лозунга немецкого «Drang nach Osten» в Польше и России в XIX в. см. гл. 6.2.

25. Козаченко. Замечательный исторический урок. С. 156. Здесь Козаченко цитирует «Mein Kampf» Гитлера: «Организация русской государственности была не результатом государственно-политических способностей славянства в России, а скорее чудесным примером государствообразующего воздействия германского элемента в неполноценной расе» (Hitler А. Mein Kampf. München, 1937. Bd. 2. S. 297).

26. Козаченко. Замечательный исторический урок. С. 158.

27. Между тем Гитлер был далек от того, чтобы серьезно опираться на историю Тевтонского ордена. Несмотря на то что в «Mein Kampf» он называет «путь старинных рыцарей Ордена» направлением главного удара германской борьбы за жизненное пространство, он не удержался от того, чтобы распустить Тевтонский орден в Австрии и Чехословакии (в самой Германии распущен уже в 1809 г.). См. об этом: Schenk Fr. В. Tannenberg/ Grunwald // Deutsche Erinnerungsorte / Hg. Schulze, Frangois. Bd. 1. S. 450.

28. Козаченко. Замечательный исторический урок. С. 164. В этом отрывке интересна как характеристика немцев как «варваров» (что ранее было топосом дискурса о «татарском иге»), так и определение «советская земля», отмечающее историческую преемственность от Киевской Руси («русская земля») до СССР («советская земля»).

29. «Теория преемственности» была «сингуляризирующей» интерпретацией национал-социализма, подчеркивавшей специфический немецкий момент. При этом она входила в определенные противоречия с официальной советской интерпретацией фашизма, представлявшей его продолжением империалистического и шовинистического финансового капитала. См об этом: Wippermann. Drang nach Osten. S. 64.

30. См. об этом также гл. 2.2.

31. См.: Повесть. С. 193. Первая Софийская летопись, содержащая версию «второй редакции» Жития Александра (соответствует версии Новгородской первой летописи младшего извода), которую Козаченко использует как источник, ничего не сообщает о тактике Александра.

32. «...князь Олександр и новгородци, поставиша полк на Чюдьском озере, на Узмени, у Воронея камени; и наехаша на полк Немци и Чюдь и пришибошася свиньею сквозе полк, и бысть сеча ту велика Немцемь и Чюди» (Новгородская первая летопись. С. 208).

33. «Русские имели такую рать / что каждого немца атаковало, / пожалуй, шестьдесят человек» (стихи 2252—2254). «Те, которые находились в войске братьев-рыцарей, были окружены» (стихи 2250—2251). Цит. по: Бегунов, Клейненберг, Шаскольский. Письменные источники. С. 213. Хроника была создана в конце XIII в., ее автор неизвестен. «Ливонская рифмованная хроника» только в 1966 г. полностью и адекватно была переведена на русский и опубликована. Содержание хроники (включая рассказ о Ледовом сражении), однако, включено и в «Ливонскую хронику» Германа Вартберга (XIV в.), и в «Ливонскую хронику» Валтасара Руссова (XVI в.), обе переведены в 1879 г. на русский язык Е.В. Чешихиным. См.: Бегунов, Клейненберг, Шаскольский. Письменные источники. С. 193 и далее.

34. О формировании подразделений Руси хроника замечает лишь, что стрелки заняли позицию перед «дружиной князя» («kuniges Schar») (стихи 2241—2243). Кроме «первой редакции» Жития («Повесть»), «Ливонской рифмованной хроники» и Новгородской первой летописи старшего извода, о Ледовом сражении сообщают и Первая и Вторая Псковские летописи, а также Лаврентьевская летопись. Однако ни один из источников не дает сведений о тактике Александра.

35. Козаченко. Замечательный исторический урок. С. 164.

36. Там же. С. 163.

37. Там же. С. 162.

38. Там же. С. 162—163.

39. Там же. С. 162.

40. Там же. С. 160.

41. Там же. С. 157.

42. См. гл. 6.2, 6.3, 6.6.

43. Козаченко. Замечательный исторический урок. С. 162.

44. «Во всех русских землях господствовали уже феодальные отношения. Князья и бояре нещадно эксплуатировали народные массы. В Новгороде и Пскове, где власть князя была ограничена, правила боярская олигархия, жестоко угнетавшая и грабившая народ. Эта верхушка была заинтересована в том, чтобы сохранилась политическая раздробленность русских земель, чтобы продолжались в русских княжествах усобицы и не усилилась центральная власть. Русские же народные массы страдали от этой раздробленности, стремились к объединению земель» (Там же. С. 158—159).

45. Там же. С. 162.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница