Русско-норвежские переговоры. Дискуссия вокруг датировки Игоря Павловича Шаскольского
Во внешней политике Новгородской земли первой половины и середины XIII в. отношения с Норвегией, конечно, не играли главной роли; данное направление являлось сравнительно второстепенным. У Руси с этой страной имелось значительно меньше поводов для взаимных претензий, чем с той же Швецией, давней соперницей за доминирование в важнейших геополитических регионах — Приневье и Финляндии. Однако постепенно некоторое пересечение взаимных интересов наметилось и здесь. Причиной тому стало обострившееся соперничество на севере: на территориях, примыкавших к Полярному кругу, начались столкновения подвластной Новгороду корелы и норвежских сборщиков дани. Именно даннические платежи, являвшиеся для Новгорода основным признаком зависимости от него того или иного племени, той или иной земли1, оказались главным яблоком раздора.
На рубеже XII—XIII вв. норвежцы уже были вынуждены содержать на востоке Халоголанда (самая северная провинция средневековой Норвегии) морскую стражу. При этом важно подчеркнуть, что с коренным населением — саамами (норвежцы именовали их «финнами») отношения оставались в тот период мирными, и опасность нападения могла исходить лишь от более отдаленных соседей — новгородцев2.
Последние именно тогда проникли на территорию Кольского полуострова (Терского берега), в том числе с целью сбора дани. Неслучайно среди немногих погибших в Липицкой битве (1216 г.) новгородцев летопись упоминает некоего «тьрьскаго даньника» Семена Петриловича3. Во второй половине XIII в. волость «Тре» (Терский берег) фиксируется в договорах Волховской столицы с князьями как принадлежавшая Новгороду4.
Таким образом, с течением времени конфронтация с норвежцами на Крайнем Севере усиливалась. Подчиненные Новгороду карелы нападали и на норвежских сборщиков податей, и на саамов; иногда в этих набегах участвовали и сами новгородцы5. В то же время, не стоит преувеличивать значение подобных конфликтов, остававшихся к середине XIII в. достаточно локальным явлением, которое не могло получить «большого значения для всей системы внешних отношений огромного Новгородского государства»6.
Тем не менее, занимавший в ту пору новгородский стол князь Александр Невский осознавал, что такое развитие событий в перспективе неизбежно приведет к крупному столкновению: колонизация земли саамов была одним из направлений внешней политики Великого Новгорода7. В будущем это могло бы стать причиной появления еще одного враждебно настроенного соседа, который, конечно, объединился бы с давним врагом Руси — Швецией. Важно было не допустить этого, потому князь предпринял усилия с целью улаживания дела миром, с помощью переговоров и заключения соглашения, определявшего сферы влияния. Этим же возможно было обеспечить нейтралитет Норвегии в перманентном конфликте Руси со шведами. Последнее было особенно важно, учитывая, что как раз в этот период дочь Биргера была выдана замуж за сына Хакона Норвежского. Таким образом, Александр Невский дипломатическим путем стремился «не только упорядочить пограничье, но и установить русско-норвежский союз в противовес союзу шведско-норвежскому»8.
Последующие коллизии, связанные с русско-норвежскими дипломатическими контактами, оказались в последние десятилетия в центре достаточно оживленной научной дискуссии. При этом главным предметом споров стала датировка переговоров: под сомнение, в первую очередь, были поставлены выводы И.П. Шаскольского, в соответствии с которыми рассматриваемые события имели место в 1251 г. Необходимо подчеркнуть, что данная датировка основывается на тексте «Саги о Хаконе, сыне Хакона», созданной около 1265 г. исландским автором Стурлой Тордарсоном и являющейся единственным сохранившимся источником о переговорах. И.П. Шаскольский не был первым историком, взявшим за основу хронологию саги. Еще Олоф Далин, шведский исследователь XVIII в., по дате финального события всей дипломатической эпопеи — прибытия норвежского посольства в Вик (после 25 декабря 1251 г.) — относил контакты Новгорода и Норвегии к 1252 г.9 Эту точку зрения принял Н.М. Карамзин, упомянувший о переговорах под 1251—1252 гг.10 Видимо, не будет преувеличением сказать, что эта датировка была общепринятой, но именно И.П. Шаскольский придал ей в полной степени завершенный характер, поэтому именно против его построений были направлены основные аргументы В.А. Кучкина и Т.Н. Джаксон — исследователей, предложивших иную хронологическую трактовку событий. Ниже будут проанализированы ключевые моменты данной полемики.
Прежде всего, обратимся к тексту саги: «Той зимой, когда конунг Хакон сидел в Трандхейме, прибыли с востока из Гардарики послы конунга Александра из Хольмгарда. Звался Микьял и был рыцарем тот, кто предводительствовал ими. Жаловались они на то, что нападали друг на друга управляющие конунга Хакона на севере в Марке (правильно — Финнмарке, территории на севере Скандинавского полуострова. — Авт.) и восточные кирьялы, те, что были обязаны данью конунгу Хольмгардов, так как они постоянно вели войну с грабежами и убийствами. Были там назначенные встречи и было принято решение, как этому положить конец»11.
Из приведенного выше текста следует, что во главе новгородского посольства стоял некий «рыцарь» («riddari») Михаил. И по мнению И.П. Шаскольского, это мог быть Михаил Федорович, происходивший из Ладоги и занимавший пост посадника в 1257—1268 гг. Основанием для таких умозаключений стало то, что Ладога — наиболее северный пригород Новгорода, поэтому Александр Невский мог посчитать ее жителя за «человека, лучше других знакомого со сложными отношениями Крайнего Севера»12. Представляется все же, что долгое проживание в Ладоге вовсе не обеспечивало знакомства с проблемами «Терского берега», от которого этот город, расположенный в низовьях Волхова, удален на значительное расстояние. В то же время, логичным было бы доверить руководство посольством человеку, доказавшему свою храбрость и выдержку, может быть, лично близкому к князю. Потому, на наш взгляд, в данном случае более обосновано предположение Т.Н. Джаксон, утверждавшей, что автор саги имел в виду другого Михаила — «Мишу», участника Невской битвы, о подвигах которого повествует Житие Александра Невского13. Подчеркнем, что это ни в коей мере не нарушает выводов И.П. Шаскольского относительно датировки переговоров.
В противоположность этому, В.А. Кучкин, обосновывая датировку посольства 1257 г., пришел к выводу о том, что возглавить его должен был именно посадник, коим с конца 1255 или с начала 1256 гг. являлся Михаил Степанович14. Однако представляется, что мнение, согласно которому во главе подобной дипломатической миссии должен был стоять именно посадник, не совсем убедительно: вместо него руководить делегацией вполне мог доверенный человек князя, тем более что у послов было еще одно, в высшей степени деликатное поручение.
Им предстояло выяснить возможность сватовства сына Александра Василия к дочери Хакона Кристине: «Было им также поручено, чтобы они повидали госпожу Кристин, дочь конунга Хакона, так как конунг Хольмгардов так повелел им, чтобы они спросили конунга Хакона, не отдаст ли он ту госпожу сыну конунга Александра». Обсуждение гипотетического брака давало надежду на более легкий ход переговоров и на большую крепость союза, — в случае, если бы удалось достигнуть соглашения о его заключении. Успеху сватовства, как писал И.П. Шаскольский, могли помешать коллизии, последовавшие за вторжением на Русь Неврюевой рати 1252 г., или же отказ самого Ярославича от продолжения переговоров по этому поводу, в связи с тем, что необходимые договоренности были бы достигнуты и без династического брака15.
Т.Н. Джаксон и В.А. Кучкин выдвинули утверждение о том, что сватовство Василия к дочери норвежского правителя в ходе переговоров опровергает «раннюю» датировку. Доводом ученых является то, что старший сын Александра в 1251—1252 гг. «был еще несовершеннолетним (ему было 11—12 лет. — Авт.), не имел удела, его брак с 18-летней Кристин не привел бы к созданию семьи»16. Оставляя в стороне вопрос о том, почему пусть даже и не владевший «уделом» старший сын князя, имевшего на Руси огромное политическое влияние, не мог вступить в брак, сосредоточим внимание на слишком юном, по мнению Т.Н. Джаксон и В.А. Кучкина, возрасте Василия Александровича.
В этой связи уместно вспомнить драматические события 1233 г., когда должно было состояться венчание старшего брата Александра Невского Федора, доводившегося Василию родным дядей. Федор родился в феврале 1220 г.17, т. е. обзавестись семьей ему предстояло в возрасте 13 лет (кстати, на тот момент он не был самостоятельным правителем). Брак расстроился из-за скоропостижной смерти жениха. Примечательно, что летопись сообщает об уже полностью подготовленной свадьбе («...меды изварены, невеста приведена, князи позвани»)18, а не о сговоре, который, разумеется, должен был состояться задолго до этого. Возможный же брачный союз с норвежской принцессой вообще требовал долгих переговоров, которые решили бы все нюансы и продолжались бы не менее года или двух. Таким образом, сравнительная молодость Василия едва ли могла быть серьезным препятствием для сватовства, которое было лишь своего рода зондированием почвы.
Обратимся вновь к рассмотрению деятельности посольства. В тот же 1251 г. в Новгород прибыли, в свою очередь, посланники короля Норвегии, и договор был закреплен: «Конунг Хакон принял такое решение, что послал он весной людей из Трандхейма, и отправились они на восток в Хольмгард вместе с послами конунга Александра. Возглавлял ту поездку Виглейк, сын священника, и Боргар. Отправились они в Бьергюн и так по восточному пути. Прибыли они летом в Хольмгард, принял их конунг хорошо, и установили они тогда мир между собой и своими данническими землями так, что не должны были воевать друг с другом ни кирьялы, ни финны (саамы. — Авт.); но продержалось это соглашение с тех пор недолго. В то время было большое немирье в Хольмгарде. Пришли татары на государство конунга Хольмгардов, и по этой причине больше не занимались тем сватовством, которое велел начать конунг Хольмгарда. И когда они выполнили свои поручения, отправились они назад с востока с достойными дарами, которые конунг Хольмгарда посылал конунгу Хакону. Прибыли они с востока зимой и встретились с конунгом в Вике».
Переговоры шли трудно: у каждой из сторон имелись собственные интересы и взаимные претензии. Норвегия старалась зафиксировать на подконтрольной ей территории право на сбор дани как с саамов, так и с карел. Новгород не соглашался на какие-либо платежи последних в пользу соседа. В итоге, все же удалось найти компромисс: согласно договоренностям, норвежцы получали подати с саамов и «полукарел» — лиц, матери которых были выходцами из саамов19.
Как было сказано выше, известие саги об обстоятельствах свертывания брачного проекта Александра Невского И.П. Шаскольский связывал с Неврюевой ратью 1252 г.20 Однако Т.Н. Джаксон и В.А. Кучкин поставили под сомнение связь этих событий и высказали еще один довод в обоснование собственной датировки норвежско-русских переговоров 1257 г. Исследователи полагают, что истинная причина расстройства свадьбы была иной: как раз в 1257 г. татарские чиновники предприняли первую попытку провести «число» в Новгороде, и Василий отказался подчиниться отцу, за что был лишен княжения и фактически сошел с политической сцены. Вспоминать в этих условиях о сватовстве уже не приходилось. Однако и в этом случае выводы исследователей не могут быть признаны совершенно бесспорными, и, как мы увидим ниже, этот (возможно, наиболее серьезный аргумент, предложенный учеными) также может быть поставлен под сомнение.
Связано это с тем, что прекращение переговоров о брачном союзе с норвежской короной не в меньшей степени может быть увязано с «монгольским» фактором и в 1252 г., после Неврюевой рати. Сторонники «реванша», сопротивления по отношению к Орде — Даниил Галицкий, да и Андрей Ярославич, после поражения бежавший в Швецию, — во многом ориентировались на помощь Запада, и контакты с европейскими странами в тот период, безусловно, должны были вызвать подозрение у ордынских властей. Поэтому Александр Невский вполне мог принять решение о прекращении сватовства именно под давлением татар, после того как он стал обладателем великого княжения Владимирского, т. е. как раз в 1252 г., на следующий год после столь интенсивного обмена посольствами с Норвегией21. Это же ставит по сомнение и еще один аргумент Т.Н. Джаксон и В.А. Кучкина, в соответствии с которым, не затронувший русского Северо-Запада набег Неврюя не мог бы оказать значительного воздействия на ход дипломатических контактов Новгорода и Норвегии22. Как было видно из вышеизложенного, влияние ханской власти на политический курс Александра Невского и находящегося под его управлением Новгорода после событий 1252 г. могло иметь не только военный, но и дипломатический характер, а потому высказанные по этому поводу Т.Н. Джаксон и В.А. Кучкиным сомнения едва ли являются правомерными.
Впрочем, брак Василия был далеко не главной целью переговоров, и в целом дипломатические усилия Александра оказались успешными. Соглашение, достигнутое двумя договаривающимися сторонами, было зафиксировано в письменном виде (кстати, это, видимо, первый письменный договор между нашими народами) — это т. н. «Разграничительная грамота», определявшая порядок сбора дани на спорных территориях. Текст этого документа сохранился в позднейшем списке, появление которого связано с другим новгородско-норвежским соглашением, относящимся к 1326 г. и выработанным на основе старого договора23.
Таким образом, главным итогом посольств, переговоров и, наконец, самого договора стало установление мира. Он не был окончательным, но на некоторое время регион все же получил стабильность. Александр Невский проявил себя в этих событиях как правитель, умеющий мыслить масштабно, на несколько ходов вперед. Его преемники далеко не всегда следовали этому примеру и часто не обращали внимания на то, что происходит в столь отдаленном регионе. Ярославич в этом смысле выгодно отличался в лучшую сторону. «Именно здесь Александр показал себя подлинно великим государственным деятелем, заботившимся не только о повседневных делах, но и об интересах всей страны в целом и о перспективах внешней политики русского государства»24. При этом необходимо подчеркнуть, что скептическое отношение к традиционной датировке посольства в Норвегию и ответной миссии в Новгород 1251 г., нашедшее твердое обоснование в трудах И.П. Шаскольского, без сомнения, нуждается в дополнительной аргументации.
Примечания
1. Шаскольский И.П. Борьба Руси против крестоносной агрессии на берегах Балтики в XII—XIII вв. С. 16.
2. Он же. Договоры Новгорода с Норвегией // Исторические записки. 1945. Т. 14. С. 39.
3. НПЛ. С. 57. В списках Младшего извода Новгородской Первой летописи содержится упоминание «терьскаго даньника», но при этом отсутствует указание на его личное имя (Там же. С. 257).
4. 1264 г. См.: Договорная грамота Новгорода с Тверским князем Ярославом Ярославичем // Грамоты Великого Новгорода и Пскова / Под ред. С.Н. Валка. М.; Л., 1949.
5. Шаскольский И.П. Посольство Александра Невского в Норвегию // Вопросы истории. 1945. № 1. С. 114.
6. Там же. С. 115.
7. Он же. Внешняя политика Новгородского государства в XIII в. (Основные направления) // Внешняя политика Древней Руси. Юбилейные чтения, посвященные 70-летию со дня рождения чл.-корр. АН СССР В.Т. Пашуто. Москва 19—22 апреля 1988 г. Тез. докл. М., 1988. С. 116.
8. Пашуто В.Т. Александр Невский. М., 1975. С. 122.
9. См.: Джаксон Т.Н., Кучкин В.А. Год 1251, 1252 или 1257? (К датировке русско-норвежских переговоров) // Восточная Европа в древности и средневековье. К 80-летию чл.-корр. АН СССР В.Т. Пашуто. Материалы конференции. Москва 15—17 апреля 1998. М. 1998. С. 26.
10. Карамзин Н.М. История Государства Российского. Т. IV. С. 42—43.
11. Здесь и далее текст саги приводится по изданию: Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги о Восточной Европе (середина XI — середина XIII в.). Тексты. Переводы. Комментарии. М., 2000. С. 203.
12. Шаскольский И.П. Посольство Александра Невского в Норвегию. С. 114, прим. 1.
13. Джаксон Т.Н. 1) Александр Невский и Хакон Старый: обмен посольствами // Князь Александр Невский и его эпоха. Исследования и материалы. С. 135—136; 2) Исландские королевские саги о Восточной Европе. С. 209—210.
14. Джаксон Т.Н., Кучкин В.А. Год 1251, 1252 или 1257? С. 27—28. Подчеркнем, что относительно личности главы русского посольства точки зрения Т.Н. Джаксон и В.А. Кучкина разнятся (см.: Джаксон Т.Н. Исландские королевские саги о Восточной Европе. С. 209—210).
15. Шаскольский И.П. Посольство Александра Невского в Норвегию. С. 114—115, прим. 1.
16. Джаксон Т.Н., Кучкин В.А. Год 1251, 1252 или 1257? С. 27.
17. Кучкин В.А. Александр Невский — государственный деятель и полководец средневековой Руси. С. 19.
18. НПЛ. С. 72.
19. Шаскольский И.П. Договоры Новгорода с Норвегией. С. 59.
20. Он же. Посольство Александра Невского в Норвегию. С. 114—115.
21. Вершинский А.Н. Русская Александрия. Средневековая Русь и Александр Невский. СПб., 2008. С. 27.
22. Джаксон Т.Н., Кучкин В.А. Год 1251, 1252 или 1257? С. 27.
23. См. подробно: Шаскольский И.П. Договоры Новгорода с Норвегией. С. 38—61. В науке существует точка зрения, согласно которой «Разграничительная грамота» не имеет прямого отношения к переговорам, инициированным Александром Невским, и, в соответствии с этим, документ датируется более поздним временем (см.: Линд Дж.Х. «Разграничительная грамота» и новгородско-норвежские переговоры 1251 и 1326 гг. // Новгородский исторический сборник. № 6 (16). СПб., 1997; Джаксон Т.Н. Еще раз о датировке «Разграничительной грамоты» // Восточная Европа в древности и средневековье. Международная договорная практика Древней Руси. IX Чтения памяти чл.-корр. АН СССР В.Т. Пашуто. Москва, 16—18апреля 1997 г. Материалы конференции. М., 1997).
24. Шаскольский И.П. Посольство Александра Невского в Норвегию. С. 116.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |