И.Я. Фроянов. «О княжеской власти в Новгороде IX — первой половины XIII века»
Княжеская власть у новгородских словен, как и у других восточнославянских племен, возникла из власти племенного вождя. И в этом нет ничего самобытного, характерного лишь для наших предков, ибо аналогичное явление прослеживается у разных народов. Известно, например, что у древних германцев племенной старейшина-вождь, военачальник, со временем превратился в короля.1
Однако в исторической литературе (дореволюционной и советской) неоднократно высказывалось мнение о чужеродности и вторичности княжеской власти в Новгороде, привнесенной якобы со стороны сперва варягами, а потом киевскими правителями. В современной историографии эту точку зрения особенно настойчиво проводит В.Л. Янин. «Вся история возникновения Новгородской республики, — пишет он, — представляется результатом длительного столкновения княжеской власти с боярством, а вечевые органы противостоят в этой борьбе органам княжеской администрации. Поскольку это так, то в самом их столкновении, завершившемся победой боярства, мы усматриваем торжество той традиции государственности, которая берет начало в древних органах эпохи разложения первобытнообщинного строя. К родо-племенной старейшине генетически восходят и вече, и посадник, и господа. В отличие от норманистских установок, возводящих установление правопорядка на Руси к призванию варяжской династии, мы видим в истории Новгорода победу традиционной, растущей из местных корней государственности над княжеской, ее большую жизнестойкость и обладание более сильными возможностями».2 В.Л. Янин, следовательно, исключает новгородского князя из генетического ряда, восходящего к «родо-племенной старейшине». Такой подход противоречит не только данным этнографической науки, относящимся к проблеме формирования власти в древних обществах,3 но и конкретным указаниям источников на наличие князей у ильменских словен. Повесть временных лет, например, рассказывая о «княжениях» у восточных славян, называет среди прочих и словен.4 Показательны также сообщения арабских писателей о царе одной из трех групп русов, именуемой «ас-Славийа» и локализуемой исследователями в области ильменских словен.5 На основании этих и других сообщений можно заключить о существовании княжеской власти в словенском обществе еще до появления в нем варягов.
Таким образом, княжеская власть в словенском союзе племен — исконный институт, уходящий своими корнями в первобытность. Словенский князь накануне прихода варягов олицетворял власть, гарантирующую целостность и благоденствие коллектива.6 Он выступал в качестве племенного вождя, исполнявшего общеполезные функции. Варяги сыграли заметную роль в развитии княжеской власти у ильменских словен. Совершив «государственный переворот» посредством физического устранения местных правителей,7 они ускорили рост публичной власти, поскольку в меньшей мере были связаны с местным обществом (а следовательно, и менее зависимы от него), чем туземные вожди.8 Последующая практика управления Новгородом с помощью князей и посадников, присылаемых из Киева, содействовала тому же.
Надо сказать, что уход Олега из Новгорода в Киев заметно повлиял на судьбы княжеской власти в волховской столице. Вопреки господствующему мнению об объединении Новгорода с Киевом после того, как последний был занят Олегом, необходимо заявить, что в действительности ничего подобного не произошло. Новгород оставался самостоятельным. Сохранялось (во всяком случае до середины X в.) определенное равенство двух крупнейших политических центров восточнославянского мира.9 Правда, Новгород оказался в невыгодном положении, лишившись собственного князя. Поэтому новгородцы упорно боролись за возвращение княжеской власти на волховские берега. Стремление иметь своего князя объясняется разными причинами политического и религиозного свойства. Наличие князя уравнивало Новгород с Киевом. Кроме того, на князе лежала обязанность исполнения некоторых жреческих функций, без чего нормальное отправление языческого культа становилось невозможным. Поэтому с точки зрения религиозной новгородцы нуждались в князе. И еще: на князя тогда смотрели как на существо высшего порядка, наделенное сверхъестественными способностями, присутствие которого благотворно отражалось на жизни людей. Не случайно С.М. Соловьев по поводу просьбы новгородцев дать им князя, обращенной к Святославу, замечал: «Мы знаем религиозное уважение, которое питали северные народы к князьям, как потомкам богов, одаренным вследствие того особенным счастьем на войне».10 Сама же сцена встречи Святослава с новгородцами, изображенная летописцем, достаточно выразительна: «Придоша людье ноугородьстии, просяще князя собе: "А ще не поидете к нам, то налезем князя собе". И рече к ним Святослав: "А бы пошел кто к вам". И отпреся Ярополк и Олег... И реша ноугородьцы Святославу: "Въдай ны Володимера". Он же рече им: "Вото вы есть". И пояша ноугородьци Володимера к собе...».11 Как видим, новгородцы хотят получить именно князя, а не просто посадника, каковым мог быть любой высокопоставленный в Киеве «княжой муж». Новгородцы хорошо понимали различие между княжением и посадничеством и не смешивали эти два института.12 Опираясь на летописные сведения, можно говорить о том, что главный смысл борьбы Новгорода с Киевом в X в. заключался в восстановлении княжеского стола в волховской столице как средства приобретения независимости по отношению к киевским правителям.
К своей цели словене шли, преодолевая противоречивость жизненных ситуаций, вызываемых столкновением интересов киевской и новгородской общин. В Киеве смотрели на посылаемых в Новгород князей как на своих агентов, осуществляющих прокиевскую политику. В Новгороде же, наоборот, надеялись использовать их в качестве опоры в достижении политической свободы. Для этого надо было подчинить своей воле прибывающих к ним властителей, приучить их к местным традициям и порядкам, т. е. ослабить их связи с «матерью градов русских». И это новгородцам порою удавалось. Ярким примером тут может служить Ярослав, который ради Новгорода пошел на разрыв с родителем своим — великим князем Киевским Владимиром. Согласно Повести временных лет, Ярослав в 1014 г. прекратил выплату «урока» Киеву в сумме двух тысяч гривен, доставляемого ранее исправно новгородскими князьями и посадниками.13 Ярослав, следовательно, отказался платить дань Киеву, о чем, кстати, свидетельствует НIЛ: «Ярославу же живущу в Новегороде и уроком дающю дань Кыеву 2000 гривен от года до года, а тысящу Новегороде гридем раздаваху; и тако даяху въси князи новгородстии, а Ярослав сего не даяше к Кыеву отцу своему».14 Дань являлась основным признаком зависимости восточнославянских племен от Киева.15 Поэтому прекращение ее уплаты означало прямое неповиновение киевским правителям. Отсюда понятно, почему поступок Ярослава вызвал негодование у Владимира, решившего выступить в поход против сына-изменника. И только смерть великого князя помешала его осуществлению. Однако угроза порабощения со стороны Киева сохранялась. Вот почему новгородцы активно помогали Ярославу в борьбе с преемником Владимира на киевском столе Святополком, стремившимся убрать с пути своих соперников, чтобы стать «единовластцем» на Руси. Последнее сулило новгородцам ужесточение зависимости от поднепровского властителя. И они, позабыв о распре с Ярославом, дружно поддержали его, собрав большую рать против Святополка. С их помощью Ярослав вокняжился в южной столице. Победитель щедро вознаградил помощников: «Нача вои свои делите, старостам по 10 гривен, а смердом по гривне, а новгородцом по 10 гривен всем, и отпусти их всех домов...».16 Какое-то время Новгород управлялся без князя. Правда, Ярослав нередко и подолгу бывал там. Поначалу он вообще более уверенно чувствовал себя в Новгороде, чем в Киеве, но постепенно князь врос в киевские дела, и приязнь к новгородцам в нем ослабла.
Итак, во второй половине X — начале XI в. Новгород не только возродил у себя «княжение», но и добился осязаемых результатов в превращении княжеской власти из наместнической, подчиненной Киеву, в свою собственную общинную власть, подотчетную местному вечу. Это был волнообразный процесс. Князь, прибывший в Новгород, стараниями новгородцев приобретал свойства местного правителя, стража и проводника новгородских интересов. Но по возвращении на княжеский стол в Киев они отходили у него на второй план или вовсе улетучивались. Новгородцам приходилось начинать работу снова. Именно такой ход вещей демонстрируют княжения в Новгороде Владимира и Ярослава. Сказывалась и монополия на княжескую власть, установленная Рюриковичами. Завоевание Киевом соседних восточнославянских племен сопровождалось избиением или пленением туземных правителей и занятием их должностей представителями Рюрикова рода. Владимир Святославич подводит итоговую черту этой политике: «И посади Вышеслава в Новегороде, а Изяслава Полотьске, а Святополка Турове, а Ярослава Ростове. Умершю же старейшему Вышеславу Новегороде, посадиша Ярослава Новегороде, а Бориса Ростове, а Глеба Муроме, Святослава Деревех, Всеволода Володимери, Мстислава Тмуторокани».17 В результате новгородцы вынуждены были брать князей только из Киева, что создавало серьезные трудности в перестройке княжеской власти в соответствии с их видами. Ситуация несколько изменилась к исходу XI в. Разросшийся род Рюриковичей стал менее консолидированным и более подверженным внутреннему соперничеству и «которам». Перед новгородцами открывалась возможность играть на княжеских междоусобицах, добиваясь своих целей.
Вырабатываются способы воздействия на князей в угодном для Новгорода смысле. Важнейшими из них были два: изгнание и «вскормление». Перспектива изгнания, несомненно, влияла на поведение правившего у новгородцев князя, направляя его деятельность в нужное для них русло. И если он не оправдывал надежд новгородского общества, ему указывали «путь чист». Такой участи подверглись Ростислав, Мстислав, Глеб и Давыд.18
«Вскормление» состояло в том, что новгородцы, взяв к себе по договоренности с великим князем какого-нибудь княжича-отрока, старались воспитать его таким образом, чтобы сделать из него правителя, властвующего в согласии с интересами местного общества. Поэтому «вскормление» надо рассматривать как средство превращения власти князя-наместника, внедренной извне, в княжескую власть новгородской общины. В качестве примера сошлемся на князя Мстислава. «Вскормленный» новгородцами, он княжил на новгородском столе в общей сложности почти 30 лет. Новгородцы дорожили им прежде всего потому, что «вскормили» его. По этой причине они отвергли в 1102 г. сына великого киевского князя Святополка, которому, несмотря на все старания, не удалось навязать новгородцам свою волю.19
Следующий момент в трансформации княжеской власти в Новгороде из силы внешней во внутренний политический институт связан с вечевым избранием князя и с заключением договора, «ряда», с избравшей его на княжение общиной. Первый такого рода случай зафиксирован летописью под 1125 г., когда «посадиша на столе Всеволода новгородци».20 Заменив княжеское назначение избранием, новгородская община серьезно подорвала наместничьи функции князя. На аналогичный эффект было рассчитано взятое Всеволодом по требованию новгородцев обязательство княжить в городе до гроба. Однако он не только нарушил уговор, но и доставил Новгороду столько неприятностей, что был с великим бесчестьем изгнан. Произошло это в 1136 г. на фоне бурных вечевых сходов, в которых, помимо жителей Новгорода, принимали участие псковичи и ладожане. Изгнание Всеволода окончательно ликвидировало власть Киева над Новгородом, вызвав существенные изменения в отношениях князя с новгородцами. Перестав быть ставленником (наместником) киевских властителей, новгородский князь делается носителем местной власти, будучи зависим главным образом от веча. Отпадает необходимость «вскармливания» и пожизненного правления князей в Новгороде, что приводит к более частой их смене в Новгородской волости. Нельзя, разумеется, утверждать, что влияние Киева на замещение княжеской должности в волховской столице полностью прекратилось. Престиж его еще был высок. И новгородцы внимательно следили за переменами на киевском княжении, сообразуя с ними собственный выбор. Но это было воздействие, обусловленное в большей мере авторитетом, чем силой. Конечно, тут сказывались и политические соображения, связанные с межкняжеской борьбой, приобретавшей все более ожесточенный характер. И все же говорить о диктате, идущем из Киева, как это имело место раньше, не приходится.
Едва избавившись от господства киевских правителей, новгородцы вскоре почувствовали мощное давление ростово-суздальских князей, покушавшихся на их недавно завоеванную свободу. Особенно рьяно наступал на вольности новгородские Андрей Боголюбский. «Хочю искати Новагорода и добром и лихом, а хрест есте были целовали ко мне на том, яко имети мене князем собе, а мне вам хотети», — заявил однажды новгородцам Андрей.21 Лично он не хотел княжить в Новгороде, а посылал туда своих ставленников, стараясь при этом посадить их не «на воле» горожан, а «на воле» самих новоиспеченных правителей. Новгородцы отчаянно сопротивлялись Боголюбскому, порой не без успеха. В 1169 г., например, они отразили огромную рать, направленную «самовластцем» Суздальской земли. Но выигрывая в военных битвах, Новгород пасовал перед экономической блокадой, к которой для достижения политических целей прибегали нередко Ростово-Суздальские князья. Новгородское княжение начало опять приобретать черты наместничества. Внезапная смерть Андрея, убитого заговорщиками, остановила этот процесс. Правда, отношения Новгорода с князем Всеволодом Большое Гнездо тоже складывались отнюдь не просто.22 Но в конце концов Всеволод «вда им (новгородцам) волю всю и уставы старых князь».23 Не следует, впрочем, преувеличивать значение этой акции, ибо решительный перелом во взаимоотношениях Новгорода с правителями Владимиро-Суздальской Руси произошел при сыновьях Всеволода Юрьевича.
Князь Всеволод, почуяв, вероятно, приближение своей кончины, стал «рядить» детей.24 Старшему сыну Константину, сидевшему в Ростове, он готовил княжеский стол во Владимире, а в Ростов хотел послать второго сына, Юрия. Но Константин заупрямился, желая получить и Владимир и Ростов. Трижды Всеволод посылал за Константином, но тот не ехал к отцу во Владимир, а упрямо твердил: «Да ми даси и Володимерь к Ростову».25 Потеряв терпение, «князь великий Всеволод созва всех бояр своих с городов и с волостей, и епископа Иоанна, и игумены, и попы, и купца, и дворяны, и вси люди, и да сыну своему Юрью Володимерь по себе, и води всех ко кресту, и целоваша вси людии на Юрьи. Приказа же ему и братью свою. Констянтин же слышав то, и воздвиже брови собе со гневом на братью свою, паче же на Георгия, и на всех думцев, иже задумаша тако сотворити».26
Со смертью Всеволода, как и следовало ожидать, началась межкняжеская усобица, в которой новгородцы, возглавляемые знаменитым на всю Русь Мстиславом Мстиславичем, взяли сторону Константина. Они определились так, конечно же, не потому, что испытывали к старшему Всеволодовичу какую-то особую привязанность. Нанести удар по могуществу великого князя владимирского — вот в чем состоял их главный интерес. Достаточно сказать, что Юрий и Ярослав Всеволодовичи вынашивали опасный для Новгорода захватнический план, намереваясь «делити грады: великому князю Юрью Всеволодичю Володимерь и Ростов, а Новъгород князю Ярославу Всеволодичю, а Смоленск князю Святославу Всеволодичю, а с Киева возмем дань и князя в нем посадим из своих рук, а с Галичя тако же возмем дань».27 Были написаны даже «деловые» грамоты. «Ты же грамоты взяша Смолняне по победе в станех Ярославлих и даша своим князем».28 А победа была добыта в Липецкой битве 1216 г., в первую очередь ратным трудом новгородцев. Поэтому новгородский летописец, подводя итог успеху своих сограждан, с достаточным основанием говорил: «И посадиша новгородци Костянтина в Володимири на столе отни».29 Константин сохранил за собою и Ростов.30 В благодарность он «одари честью князи и новгородци бещисла».31
Липецкая битва является переломной вехой в отношениях Новгорода с великими князьями Владимиро-Суздальской земли, а следовательно, и в развитии княжеской власти в самой волховской столице. Более чем полувековой их натиск был остановлен. Новгородцы в длительной и упорной борьбе отстояли право «свободы в князьях», приобретенное ими еще в результате событий 1136 г., покончивших с длительным господством Киева над Новгородом. Княжеская власть органически вошла в систему местной государственности как один из институтов Новгородской республики, впрочем, ненадолго. Татаро-монгольское нашествие и установившееся иноземное иго создали условия, повлекшие за собой перерождение княжеской власти на Руси из общинной в монархическую, что привело, во-первых, к противостоянию князя традиционным республиканским учреждениям (прежде всего вечу) и к возвращению практики наместничества (на ином, конечно, уровне), олицетворяемого князем, — во-вторых. Внешним признаком происходивших перемен в существе княжеской власти стало появление письменно оформленных договоров новгородцев с князьями, где ограждались новгородские вечевые свободы. Не случайно составление договоров относится к середине XIII в., когда явственно обозначились новые тенденции отношений князя с городской общиной.32 Эти перемены, как видим, лежат за гранью древнерусского периода отечественной истории и требуют специального исследования.
Примечания
1. Корсунский А.Р. Образование раннефеодального государства в Западной Европе. М., 1963. С. 23—25.
2. Янин В.Л. Социально-политическая структура Новгорода в свете археологических исследований // Новгородский исторический сборник. Л., 1982. Вып. 1. С. 88.
3. Ср.: Янин В.Л. Новгородские посадники. М., 1962. С. 47.
4. См.: История первобытного общества: Эпоха классообразования / Отв. ред. Ю.В. Бромлей. М., 1968. С. 231—232; Куббель Л.Е. Очерки потестарно-политической этнографии. М., 1988. С. 77—113.
5. ПВЛ. М.; Л., 1950. Ч. 1. С 13.
6. Новосельцев А.П. Восточные источники о восточных славянах и Руси VI—IX вв // Новосельцев А.П. (и др.). Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965. С. 412.
7. См.: Куббель Л.Е. Очерки... С. 94.
8. См.: Фроянов И.Я. 1) Исторические реалии в летописном сказании о призвании варягов // ВИ. 1991. № 6. С. 11—13; 2) Мятежный Новгород: Очерки истории государственности, социальной и политической борьбы конца IX — начала XIII столетия. СПб., 1992. С. 100—105. Такой способ замещения должности правителя являлся весьма распространенным в древности. См.: Фрэзер Дж. Золотая ветвь. М., 1980. С. 312—313, 329.
9. См.: Ловмяньский Х. Русь и норманны. М., 1985. С. 207.
10. Фроянов И.Я. Мятежный Новгород. С. 124—126.
11. Соловьев С.М. Об отношении Новгорода к великим князьям. М., 1846. С. 25.
12. ПВЛ. Ч. 1. С. 49—50.
13. ПВЛ. Ч. 1. С. 88—89.
14. НПЛ. С. 168.
15. См.: Фроянов И.Я. Данники на Руси X—XII вв. // Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы. 1965 г. / Отв. ред. В.К. Яцунский. М., 1970.
16. НПЛ. С. 175.
17. ПВЛ. Ч. 1. С. 83.
18. См.: Фроянов И.Я. 1) Становление Новгородской республики и события 1136—1137 гг. // Вестник ЛГУ. 1986. Вып. 1. С. 10—11; 2) Фроянов И.Я. Мятежный Новгород. С. 170—171; Фроянов И.Я., Дворниченко А.Ю. Города-государства Древней Руси. Л., 1988. С. 159—160.
19. ПВЛ. Ч. 1. С. 182.
20. НПЛ. С. 21, 205.
21. ПСРЛ. М., 1962. Т. 2. С. 509—510.
22. См.: Фроянов И.Я. 1) Об отношениях Новгорода с князем Всеволодом и народных волнениях 1209 г. // Генезис и развитие феодализма в России: Проблемы истории города / Отв. ред. И.Я. Фроянов. Л., 1988; 2) Мятежный Новгород. С. 235—262.
23. НПЛ. С. 50, 248.
24. См.: Соловьев С.М. Сочинения. В 18-ти кн. М., 1988. Кн. 1. С. 585.
25. ПСРЛ. СПб., 1885. Т. 10. С. 63.
26. Там же. С. 63—64.
27. Там же. С. 73. См. также: ПСРЛ. Пг., 1915. Т. 4. Ч. 1. С. 190.
28. Там же. М., 1962, Т. 1. С. 496.
29. НПЛ. С. 56, 257.
30. ПСРЛ. Т. 10. С. 76.
31. НПЛ. С. 56, 257.
32. Первый договор Новгорода с тверским великим князем Ярославом Ярославичем датируется 1268 г. (см.: Янин В.Л. Новгородские акты XII—XV вв.: Хронологический комментарий. М., 1991. С. 147—149).
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |