Александр Невский
 

XVI. «Не отворим ворота!»

Если войной на Ригу идти — Пскова не минуешь, без псковичей не обойдешься, так как земли их с Ливонией граничат.

Во главе небольшой дружины с посадником Иваном да тысяцким Вячеславом отправился Ярослав Всеволодич на Ригу, думая по пути и псковичей присоединить.

Но Псков закрыл перед ним городские ворота.

Посланный вперед Вячеслав с отрядом дружинников подскакал к воротам, закричал выглядывающим с вежей и стен псковичам:

— Вы что, очумели?! Отворяйте ворота, князь на пороге.

— Коли со злом к нам, то не князь, — кричали со стены.

— Какое зло? Он с дарами к вам.

— Знаем те дары, которые на руцах бряцают.

— Вы что?! — возмущался Вячеслав. — Умом тронулись?!

Но чем более сердился и ругался тысяцкий, тем тверже стояли на своем псковичи: «Не отворим ворота! Кланяемся князю, пусть тече своим путем».

Так ни с чем и воротился Вячеслав к Ярославу. Выслушав тысяцкого, нахмурился князь, глаза от гнева еще темнее стали.

Что делать? Сотни глаз за спиной смотрят на него, ждут, что предпримет князь, чем ответит на неслыханную дерзость.

Ежели копьем взять крепость? Ладно ль будет? Чай, свои же за стеной-то, русские. И сколько жизней зря будет погублено, и не быть тогда походу на литву. Чего доброго, литва даже обрадуется, сама набежит. Нет, нет, нет.

Копьем брать нельзя и прощать не след. Поворотил князь коня, бросил посаднику:

— В Новгород.

Воротился домой Ярослав туча тучей. Посадника с тысяцким послал вече сбирать из мужей самых знатных и достойных, но не на площадь, а во владычные хоромы. Не хочется князю, чтобы всякие мизинные людишки из уст его услышали о позоре.

Позвал в сени к себе Ярослав Всеволодич кормильца.

— Где княжичи?

— В светелке своей чертежи земель Новгородских учат.

— Чертежи обождут. Вели им одеваться как к крестоцелованию, со мной поедут к владыке. Вели Мише Звонцу сейчас ко мне быть.

Кормилец ушел княжичей собирать. Вскоре явился вызванный Миша Звонец — близкий и доверенный дружинник Ярослава. Он был высок ростом, широк в плечах, голубоглаз, густые волосы соломенного цвета ниспадали ему почти до плеч. На рати Миша был храбр и находчив, за что и ценил его Ярослав.

— Садись, — пригласил князь Мишу. — По Переяславлю не соскучился?

— А что?

— Возьми с десяток добрых отроков и скачи в Переяславль. Веди сюда полки мои. И чтоб в полном вооружении.

— Неужто на Псков пойдешь? — удивился Миша Звонец.

И то, что он угадал самое тайное, заветное, осердило князя.

— Дур-рак! На немцев хочу. На нем-цев.

— А я думал, ты не спустишь им сорому-то.

— Цыц! — ударил о стол ладонью князь. — Не твоего ума дело.

— А и верно, — согласился миролюбиво Миша. — Наше дело телячье.

— И еще. Добежишь до Владимира к великому князю, передашь мою грамоту. Пока коней и людей готовишь, я напишу. Ступай.

После ухода Миши князь подошел к полке, взял большой кус бересты поровнее, писало костяное, серебром оправленное, и присел к столу. Разгладив бересту ладонью, начал писать: «Великий князь! Дорогой брате, пишу тебе, дабы ведал ты, какой срам учинили псковичи гнезду нашему…»

Оторвавшись от письма, Ярослав вдруг усомнился: а надо ли братьев расстраивать? У них в лето прошлое эвон какая напасть приключилась — сгорел Владимир, огонь слизал двадцать семь церквей, дворец брата Константина с богатой книгоположницей. Вот уж туга-то великая. А то — псковичи врата заперли. Экая пустяковина. До того ль сейчас Юрию с Константином?

Но, вспомнив о том, как стоял он перед Псковом, краснея и бледнея от бессильного гнева, Ярослав решительно склонился над берестой. Нет, нет, спускать это нельзя, тот же Миша Звонец за спиной станет зубы скалить: не совладал, мол, князь, слабенек оказался. Написать надо все, как было, ничего не утаивая, может, что дельное и они тут присоветуют, чай, братья родные, не сторонние люди.

К приходу Звонца князь закончил письмо. Миша аккуратно уложил бересту в калиту.

— Ну, с богом. Не позже как через две недели жду.

После обеда вместо сна полуденного Ярослав Всеволодич в сопровождении княжичей и кормильца поехал на владычный двор.

Просторная прохладная палата уже полна народу. Здесь тысяцкий, старосты кончанские, уличанские — вся верхушка новгородская. У каждого пояс с бляхой — знаком власти и заслуг перед Великим Новгородом.

Увидев этот улей гудящий, Ярослав подумал: «Вот дружину б вызвать да всех этих лис да волков спесивых в железа да в поруб1. Вот была бы потеха». Но сегодня надо ему у этих бояр спесивых самому заступы просить. До чего дожили! Он — потомок Мономаха — должен этой чвани кланяться.

Знает князь, что есть у него здесь и сторонники, но мало их, очень мало. Посадник Иван должен его сторону взять, чай, ворота-то и перед его носом захлопнулись. Вячеслав тоже с ним. Да и бывший посадник Судимир, который жизнью своей Ярославу обязан: когда на емь ходили и из-за медлительности Судимира емь успела пленных побить, новгородцы на вече, там же учиненном, приговорили посадника смерти предать. Судимира тогда Ярослав и спас, спрятав в своей лодье.

А сам владыка Арсений? Кому ж он в верности клялся, божился, кому мзду тайно передавал за сан свой высокий?

Как хозяину палат этих Арсению и вече вести надо. Истово осенив себя крестом, призвав бога в судьи и поспешители веча высокого, Арсений дал слово князю. Ярослав встал, заговорил:

— Господа новгородцы, ведомо вам, что я вкупе с посадником Иваном и тысяцким Вячеславом направился ныне во Псков, везя в коробах подарки для них: сукна, парчу, хлебы, овощи, ведая их нужду в этом. И вместо того чтобы распахнуть ворота перед князем своим, они их заперли и тем самым меня с посадником обесчестили. Меня, который вам крест целовал, которого назвали вы князем своим! А раз я князь ваш, то прошу у вас управы на злокозненных псковитян. Прошу приговора вашего оскорбителям и предасти прошу их в руки мои.

— А что ты с ними делать думаешь, князь? — поинтересовался кто-то с дальней лавки.

— На то будет моя княжья воля, — отвечал Ярослав, пытаясь узнать кричавшего.

— А ведомо ль тебе, почему ворота были затворены? — спросил боярин, сидевший у стола.

Князь догадывался, но на вече счел за благо сказать обратное:

— Ума не приложу.

— Ну а все же, как думаешь об этом?

— Я думаю, — князь обвел всех потемневшими глазами. — Я думаю, они предались литве и, чуя в том вину свою, испугались князя впустить. Ведь если б я дознался, я бы спуску не дал, видит бог.

— А есть ли на то у тебя послухи-свидетели?

— Войду во Псков, будут и послухи.

Слушает Александр, сидя около отца, его спор с боярами. Неужто у него силы нет самому взять возмутителей и переветчиков, если они есть во Пскове? Почему отец у веча приговора испрашивает? Наверное, потому, что не в мизинных людях обретаются возмутители, а тоже в высоких должностях, а стало — имеют средь боярства своих сторонников. Тут одной силой не возьмешь, умом надо.

— Не можем мы, — кричит боярин от окна, — по одному твоему подозрению, князь, отдавать братов своих на казнь тебе. Не можем!

— А я не могу, — гремит в ответ голос Ярослава, — идти на рать, имея в стане своем изменников. А литва, как мне известно, вот-вот набежит. Когда пожгет да в полон возьмет, тогда поздно будет приговаривать. Тогда, господа новгородцы, вы же меня попрекать станете: где ж ты был, что позволил такое разорение? А разве мало нам напастей от ливонцев? А?

«Ах, как красно говорит отец, — думает Александр. — И почему это никак не дойдет до ума боярского? Все с бородами, все вроде смысленны, а вот поди-ко ты, упираются».

Проспорив дотемна, так ничего и не приговорили на вече, хотя и высказали князю сожаление свое по поводу срама.

Возвращались домой на Городище уже в сумерки, кони шли тихим шагом.

Князь, хотя и был не в духе, но сыновьям объяснял все терпеливо и подробно:

— Боятся бояре, как зайцы, боятся усиления нашего, ибо ведают — конец тогда их вольностям. И попомните мое слово, сыны: дабы помешать нам усилиться, они вплоть до измены дойдут.

— А зачем же допускать до того? — спросил Александр.

— Э-э, нет, сыне, пусть текут к тому краю, куда стремятся, пусть. Они того понять не могут, что там-то и ждет их конец полный. Русские люди никогда и никому не прощали измены земле родной. Изменив, бояре обессилят себя, а нас усилят.

Миша Звонец воротился с войском на два дня раньше положенного ему князем срока и получил от него в дар двадцать гривен, за каждый день по десять гривен.

Войска было так много, что оно заняло все избы Славенского конца, да еще и раскинуло шатры от города до Городища. Новгород кишел переяславскими воинами, на торжище сразу подскочили цены на съестное. Не по боярам ударил Ярослав своей хитростью, а по самым бедным слоям новгородцев.

Забурлили низы, зароптали.

Из Пскова прискакал сторонник Ярослава с важной новостью: псковичи, убоясь князя, вступили в союз с Ригой и крестоносцами.

— А я что на вече говорил?! — гремел в сенях Ярослав и торжествуя и тревожась. — Им, видишь ли, послуха толстолобым подавай!

Александр, бывший в тот час в сенях, дивился прозорливости отца, предсказавшего заранее измену боярскую.

Князь сразу же вызвал к себе Мишу Звонца.

— Возьми кус бересты добрый и писало.

Ярослав, заложив за спину руки, прошелся через сени туда-сюда, с мыслями собираясь.

— Пиши, — ткнул пальцем в сторону Миши. — «Весьма мне дивно, что вы с неверными мир и союз учинили, а меня, князя вашего, принять не хотели. Ныне пойдете со мной на войну, а я обнадеживаю вас, что вам никакого зла не мыслил и не хочу. Токмо отдайте мне тех, кто меня вам оклеветал».

— Не отдадут, — поднял голос Миша.

— Без тебя знаю, что не отдадут.

— Так для чего тогда бересту тратить?

— Ты — писало-расписало! — прикрикнул князь на Мишу. — Пиши, что велено.

Ярослав подошел, выхватил из-под руки у Миши бересту, прочел написанное, приложил свою печать.

— Беги во Псков. И грамоту эту читай не одним боярам, а вели собрать вече и пред народом чти. Понял?

— Понять-то понял, — вздохнул Миша. — А как закуют меня в железы да в поруб?

Князь усмехнулся, смерил Мишу взором с ног до головы.

— Тебе не худо бы и в порубе посидеть. Ишь разъелся, аки вепрь по осени.

Миша не обиделся на злую шутку князя, отвечал тем же:

— Вепрю что? Его сало в брашно пойдет, а мое за так, даром спустят. Обидно.

— Беги, беги, — похлопал князь Мишу по плечу. — В поруб попадешь, выручу.

Примечания

1. Поруб — темница, тюрьма.

Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница

 
© 2004—2024 Сергей и Алексей Копаевы. Заимствование материалов допускается только со ссылкой на данный сайт. Яндекс.Метрика