М. Бессуднова, Е. Кун. «Торговая политика Ливонского ордена на начальной стадии развития торговли Великого Новгорода с западом»

Русско-ганзейская торговля, быстро развивавшаяся со второй половины XII века, зародилась не на пустом месте. В IX—X веках варяжские дружины проторили торговые пути от балтийского побережья к Ладоге, Ильмень-озеру и далее — к Днепру и Волге. Их опытом в последующие столетия воспользовались русские, готландские и немецкие купцы, обогатившие его и придавшие ему неизмеримо больший масштаб. К XII веку объектом их пристального интереса стала страна на восточном побережье Балтийского моря, которую немецкие колонисты, обосновавшиеся в середине столетия в низовьях Даугавы, назвали Ливонией. Она обладала протяженной береговой линией и системой удобных внутренних коммуникаций, благоприятствовавших торговым сношениям, как внутри самой страны, так и за ее пределами, а также плодородными землями и густыми лесами. Торговые интересы, а также перспектива получения богатых даней с местных племен и высоких доходов от феодального освоения их земель явились побудительным мотивом для множества иноземцев — полочан, новгородцев, псковичей, датчан, шведов, литовцев, немцев, старавшихся проникнуть и закрепиться в этих пределах. Совмещение зон экспансии порождало конфликтные ситуации, пик которых пришелся на XIII век.

К тому времени южная (даугавская) и восточная (причудская) часть будущей Ливонии находилась в сфере политического и экономического влияния Полоцка, Новгорода и Пскова, что благотворно отразилось на темпах и масштабах проникновения в те края русских купцов. Схожесть предметов повседневного обихода, обнаруженных археологами в ливских поселениях на Даугаве, с аналогами из русских городов¹, как и находки русских монет и разновесов², является неоспоримым доказательством их близких и долговременных контактов.

Появление в Ливонии немецких колонистов первоначально мало повлияло на характер торгового обмена. Так, например, в «Хронике» Генриха Латвийского говорится о частых поездках в Латгалию псковичей, которые добирались и до Риги³. Договор же князя полоцкого Владимира с рижским епископом Альбертом от 1210 года А. Цауне справедливо назвал первым русско-ливонским торговым договором, открывавшим немецким купцам путь на Русь⁴. В 1222 году тот же епископ в своем послании папе Григорию IX выразил озабоченность тем, что оседание русских в Ливонии служит помехой делу обращения ливов в католичество⁵.

Для Великого Новгорода заморская торговля имела жизненноважное значение. Из-за моря в город привозили некоторые продукты питания, в том числе и хлеб. Обычно его подвоз осуществлялся «с Низу», но в случае недорода или препон, чинимых «низовскими» князьями, доставляли и «из Немецкой земли». Оттуда же в Новгород поступали металлы и некоторые виды металлических изделий, сукно, соль, стекло, сельдь и пр.; основными же статьями новгородского экспорта являлись воск, меха и другая продукция лесных промыслов из обширных новгородских владений⁶. Заинтересованность Новгорода в интенсификации торговых контактов с городами Западной Европы, которая проявилась в его политике XI—XIII веков, объясняется еще и тем, что в условиях сворачивания арабской и скандинавской торговли он вполне мог утратить значение крупного торгового центра и превратиться в обычный периферийный город, что имело бы для него самые негативные последствия.

Насущная потребность Новгорода в активизации своего торгового сотрудничества с Западом привела к тому, что уже в XI века у него завязались весьма оживленные торговые отношения с Готландом. Об этом свидетельствует появление в XII веке новгородского торгового подворья в Висби и поселения готландских купцов с церковью святого Олафа, известного как Готское подворье, в Новгороде⁷. Во второй половине столетия близ новгородского Торга возникло и Немецкое подворье или «Двор святого Петра», названный так из-за соименной католической церкви, которая служила немецким купцам и как место отправления культа и как складское помещение для наиболее дорогих товаров. В последующие времена новгородское Немецкое подворье превратится в одну из четырех контор Ганзейского союза⁸, существование которой свидетельствовало о высокой степени организованности ганзейской торговли и немало способствовало укреплению позиций немецких купцов на русском рынке⁹.

При общей заинтересованности новгородцев в развитии западного направления своей международной торговли им не стоило сворачивать деловую активность в восточно-прибалтийском регионе и на Балтике, хотя обстановка там в конце XII и особенно в XIII веке существенно изменилась. Появление в Ливонии немецких епископов и духовно-рыцарских орденов — сначала Меченосцев, затем Ливонского ордена, и формирование основ ливонской государственности решили исход своеобразного соревнования за право политического и хозяйственного освоения ее территории в пользу немцев. Этим не преминули воспользоваться немецкие бюргеры, в том числе и те, что стали заселять ливонские города — Ригу, Дерпт (Тарту) и основанный датчанам Ревель (Таллинн). Благом для Новгорода было то, что быстро развивавшиеся ливонские города, как и торговые центры Северной Германии во главе с Любеком, которые несколько позже, во второй половине XIII века, образуют Ганзейский союз (Ганзу), со своей стороны, тоже были заинтересованы в расширении торгового партнерства с русскими городами, что предполагало ограничение, а в перспективе и полное устранение торговли Готланда.

По сути дела речь здесь идет о предыстории «Русской Ганзы», вернее, о тех факторах, которые в конечном итоге не просто обеспечили ее конкурентоспособность в отношении Готланда и предрешили ее конечное торжество, но и немало содействовали ее расцвету в последующие столетия. Нельзя сказать, что эта тема вовсе не отражена в богатом историографическом наследии двухсотлетнего изучения русско-немецких торговых отношений¹⁰, однако в силу скудности источников, освещающих ее доганзейский период¹¹, она отличается заметной фрагментарностью подачи. При воссоздании картины новгородской торговли с Западом на начальной стадии ее существования российские и зарубежные историки сосредотачивали свое внимание, главным образом, на деятельности торговых подворий — Готского и Немецкого, а также на обстоятельствах заключения и содержании первых международных торговых договоров¹².

Письменных свидетельств развития русско-немецкой и русско-ливонской торговли в первой половине XIII века, действительно, немного. Русские летописи эту сферу деятельности новгородцев и псковичей почти не отражают, а ганзейские архивы с их богатейшими документальными фондами начали формироваться только с середины столетия. Вместе с тем отдельные сведения по данному вопросу можно найти в источниках ливонского происхождения — «Хронике» Генриха Латвийского и в ливонской документации, опубликованной в первом и третьем томе серийного издания LUB. При этом, однако, надо иметь в виду, что документальный материал первой половины XIII века, помещенный в означенном издании, происходит в основном из Тайного Ватиканского архива и касается, в первую очередь, церковных дел христианской «миссии» и ливонского епископата, хотя сведений о торговле при желании там также можно обнаружить немало.

Ранее уже говорилось, что установлению прямых контактов немецких городов с Новгородом немало мешала политика Готланда, который опередил их и, судя по всему, никому не собирался уступать роль лидера в торговле с русскими землями. Уже в конце XII века его деловые связи с Новгородом обрели юридическое оформление, вследствие чего немецким купцам осталось лишь принять его условия и торговать с Новгородом при его посредничестве¹³. При сложившихся обстоятельствах Ливония и ее городские поселения могли стать для немецкого купечества очень сильным козырем, поскольку благодаря им и торговым трактам, функционировавшим еще до появления там немцев, можно было выходить на русский рынок в обход готландцев.

Тому немало содействовало наличие удобных водных и сухопутных коммуникаций, которые связывали Ливонию с Русью. Готландцы добирались в Новгород только по морю, в зимнее время недоступное для навигации, из-за чего их торговля имела сезонный характер — собственно, по этой причине им пришлось обзавестись в Новгороде Готским двором. Для поездок же из Ливонии в Новгород уже во второй половине XII века использовались еще и сухопутные пути, о существовании которых 1-я Новгородская летопись упоминает под 1201 годом: «А на осень придоша Варязи горою на мир, и даша им мир на всеи воли своей»¹⁴. Крупнейшему специалисту по истории Ганзы Л.К. Гётцу выражение «придоша горою» дало основание для датирования появления сухопутного торгового пути между балтийским побережьем и Новгородом рубежом XII—XIII веков; до этого времени, по его мнению, существовал лишь водный маршрут¹⁵. В настоящее время эта точка зрения пересмотрена, и современные исследования подтверждают существование наезженных сухопутных путей в данном регионе, как минимум, с X столетия¹⁶.

Готландские купцы очень хорошо представляли себе значимость Ливонии для развития контактов с Русью, а потому, в свою очередь, старались использовать ее себе во благо. В 1211 году рижский епископ Альберт в ответ на помощь — надо думать, людьми и деньгами, — оказанную ему готландцами при осуществлении христианизации ливов, пожаловал им в качестве привилегии право беспошлинной торговли на Даугаве (Дюне, Двине), сохранение владельческих прав на имущество, спасенное при кораблекрушении, а также уровнял номиналы готландской сребряной марки и рижского пфеннига¹⁷, что облегчало проникновение готландцев в даугавский регион.

Вторым немаловажным обстоятельством, способствовавшим развитию русско-немецкой торговли в начале ее существования, было оформление ее правовых норм. Ко второй четверти XIII века относится первая редакция скры (шры) или устава Немецкого двора, в котором регулировались правила ведения торговли и устройство иноземных дворов в Новгороде¹⁸. Правовое оформление торговых отношений играло немаловажную роль в развитии ганзейской торговле, поскольку благодаря ему немецкие и русские купцы обретали известную защищенность, количество конфликтных ситуаций сокращалось, а вместе с тем возрастали стабильность и надежность русско-немецкого делового партнерства. Тут надо вспомнить, что Новгород не имел собственного городского права, хотя в интересах собственной торговли воспринял отдельные элементы западноевропейского городского законодательства, что помогало развитию его экономических связей с Западом. Правда, и здесь не обходилось без участия готландцев, которые, к примеру, участвовали как равноправные партнеры в подписании торгового договора немецких купцов, обосновавшихся в Риге, со смоленским князем Мстиславом Давыдовичем в 1229 году¹⁹.

В связи со становлением «Русской Ганзы» вызывает большой интерес торговая политика ливонских государей — епископов (с 1253 года архиепископов) Риги, Дерпта, Курляндии и Эзеля (Сааремаа), а также Ливонского ордена, который владел примерно третьей частью ливонской территории, обладал значительной военной силой и наряду с епископатом пользовался всеми прерогативами ливонского ландсгерра. В свете этого представляется крайне важным определение характера его воздействия на развитие ливонской торговли, соотнесение его торговой политики с политикой прочих ливонских ландсгерров и выявление их совместного вклада в оформление русско-ганзейских торговых связей.

Как уже говорилось выше, сведений такого рода в письменных источниках крайне мало, а те, что есть, рассыпаны мелким бисером в строках документов, подчас к торговле вообще никакого отношения не имевших. Вместе с тем всякий раз, когда орден в той или иной кризисной ситуации прибегал к военному или дипломатическому давлению, это отображалось в письменных памятниках «весомо, грубо, зримо». По этой причине у исследователей возникали не вполне правильные, однобокие представления об исключительно «экспансионистском» или даже «милитаристском» характере ордена, который обращал внимание на торговлю только тогда, когда мог использовать ее в качестве инструмента своей агрессивной политики²⁰.

Вместе с тем отдельные сведения, которые нам удалось обнаружить в ливонской документации, создают несколько иную картину, которая демонстрирует содействие всех без исключения ливонских ландсгерров развитию немецкой торговли в Ливонии. В 1250 году епископ рижский Николай как ее духовный глава утвердил привилегию, пожалованную его предшественником Альбертом купцам Риги — и постоянно в ней обитавшим, и приезжим, которая гарантировала им беспрепятственное передвижение по воде и по земле в пределах всей страны²¹. В 1253 году его преемник Альберт в качестве первого рижского архиепископа провозгласил, что всякий, кто причинит вред купцам, следовавшим в Ливонию и Эстонию из Любека или с Готланда, а также их имуществу, подлежит интердикту, поскольку эти купцы содействуют делу обращения язычников и находятся под защитой Святого Престола. Это постановление следовало публично провозглашать в поселениях, расположенных вдоль всего морского побережья по крайней мере раз в год²². В том же духе выполнены распоряжения курляндского епископа Генриха (1254)²³ и Генриха, епископа Эзеля (Сааремаа) и Вика (Ляэнемаа) (1256)²⁴.

В 1274 году Фридрих, епископ Дерпта, города, внешняя торговля которого ориентировалась, главным образом, на Псков, гарантировал купцам защиту от разбоя и воровства в случае кораблекрушений на реках или на «море» [имеется в виду Чудское озеро — М.Б., Е.К.] в пределах его владений. Товары, выброшенные на берег, следовало денно и нощно охранять, особенно, если команда корабля погибла, и передать объявившимся наследникам, которым вменялось в обязанность вознаградить охранников за хлопоты. Древесину для починки судов разрешалось рубить прямо на берегу. Взымание пошлин с товаров купцов, проезжавших по землям епископа «водой и землей», запрещалось²⁵.

Важное значение международных торговых связей для успеха католической «миссии» в Восточной Прибалтике признавалось и римской курией. 9 января 1266 года папский легат Гвидо, повинуясь воле папы, в особом послании заявил, что отныне все купцы, которые занимаются морской торговлей в пределах Северного и Балтийского морей, и их товары находятся под защитой Святого Престола и империи, а покушающихся на них ждет суровое наказание²⁶. Эта привилегия стала ответом на многочисленные жалобы граждан Любека по поводу убытков, которые они терпят в результате разграбления их товаров, спасенных при кораблекрушении, жителями прибрежной полосы и пиратских набегов, и по сути дела санкционировала все распоряжения ливонских ландсгерров в защиту купечества.

То обстоятельство, что среди грамот ливонских ландсгерров, касавшихся вопросов торговли, нет ни одной, что была бы составлена по воле ливонских ландмейстеров, вовсе не означает их обособленности в этом деле. Отсутствие подобных сведений можно объяснить происхождением подавляющей части ливонских документов первой половины и середины XIII века из Ватиканского архива, по причине чего они отражают, в первую очередь, деятельность ливонских епископов. Об участии Ливонского ордена в поддержании торговли и купечества свидетельствует, к примеру, реплика из грамоты магистра Вальтера от 1273 года, в которой говорится, что пока город Рига и «все купечество» придерживается мира с «верующими», «посещение всех земель и дорог будет свободным, и у них [купцов — М.Б., Е.К.] должно быть право всюду покупать и продавать свои товары, как повелось со времен магистра Волквина»²⁷. Упоминание в этой связи имени второго и последнего магистра Ордена меченосцев, погибшего в сражении при Сауле в 1236 году, позволяет говорить о преемственности политики в поддержку ливонского купечества, которую осуществляло руководство Ливонского ордена. В пользу этого свидетельствует и фрагмент послания курляндского епископа Генриха 1258 года, адресованное жителям незадолго до того основанного Мемеля (Клайпеды), в котором говорится о пожаловании им «прав и свобод» в соответствии с жалованной грамотой ландмейстера Бурхарда фон Хорнхузена²⁸. В другом орденском документе, датированном 1261 годом, упоминаются принадлежавшие ордену гавани, которые «стоят открытыми» для купцов²⁹.

Содержание все этих документов вскрывает причину благоволения ливонских ландсгерров к купцам, благодаря которым, как сказано в вышеупомянутой грамоте дерптского епископа, «церкви удалось добиться признания в Ливонии и Эстонии»³⁰. В этой короткой реплике нашел выражение ныне хорошо известный факт, а именно, прямая зависимость успехов немецкой экспансии в Восточной Прибалтики от своевременного подвоза туда людей, вооружения, продовольствия и всего прочего, в чем нуждались поборники «миссии». Это обстоятельство в конечном итоге предопределило вытеснение готландцев из ливонской торговли и переход лидерства к Любеку. В отличие от Готланда город на Траве обладал обширным хинтерляндом, а значит, людскими и материальными ресурсами, разветвленной сетью контактов, которые можно было задействовать при проведении крестоносной пропаганды, и статусом имперского города, что позволяло ливонским ландсгеррам использовать его посредничество для поддержания отношений с империей и папством³¹.

Граждане Любека прочно оседали и на ливонской земле. К началу 1230-х годов у них уже было свое подворье в Риге (curia), которое примыкало к одной из городских башен и потому, возможно, называлось в народе «Башней»³². Надо особо отметить, что внутри рижской городской общины купечество — как местное, так и пришлое, — составляло особую и привилегированную группу. Во всяком случае в упомянутой выше жалованной грамоте магистра Вальтера 1273 года понятия «Рига» и «все купечество» разграничены; а кроме того магистр специально оговорил, что жалуемые привилегии адресованы не рижским купцам, а опять же «всему купечеству»³³. То, что к этой категории относились и обитавшие в «Башне» граждане Любека, представляется несомненным.

Характер этого сообщества ясно проступает в содержании письма рижского епископа Николая от 16 февраля 1232 года, где говорится, что «купечество» приносило городу (так!) клятву верности и обязано было ему военной службой. При этом особо оговаривалось, что в случае необходимости купцы выставляли не менее 71 человека в полном вооружении, которые выступают не отдельным отрядом, а в составе городского ополчения. После окончания похода при разделе завоеванной земли им причиталась доля, при определении которой между «купечеством» и рижанами вспыхивали жаркие споры — конфликт 1232 года, например, потребовал вмешательства епископа. Кроме участия в походах «купечество» несло гарнизонную службу в новых крепостях и участвовало в погашении расходов на содержание заложников и приемы послов³⁴.

Значимость внешних поставок, основной поток которых шел в Ливонию через Любек, резко возрастала в кризисные моменты, подобные тому, что имел место в начале 60-х годов XIII века после разгрома Немецкого ордена в сражении при Дурбе (Дурбане) и начала восстания пруссов, куршей и земгалов. Серьезность положения, в котором оказались прусское и ливонское подразделения ордена, отражено в письме заместителя ливонского ландмейстера Георга от 21 апреля 1261 года, адресованном в Любек³⁵. В нем говорится о нехватке коней, вооружения и многого другого, что заставляло автора письма просить помощи и совета у магистрата Любека и его граждан. Чтобы принудить отступников вновь обратиться к христианской вере, орден обещал каждому, кто захочет поспособствовать тому с оружием в руках и прибудет для этой цели в Ливонию — речь, прежде всего, шла о Мемеле, которому угрожали восставшие курши, — предоставить лены: рыцарю или полноправному горожанину, имевшему боевого коня и полное вооружение, 60 саксонских гуф, оруженосцу на боевом коне в полном вооружении 40 гуф, конному кнехту в панцире 10 гуф и крестьянину столько, сколько он захочет обрабатывать. На шесть лет ленники освобождались от всякого рода служб, а потом должны были давать в пользу ордена десятину от своих доходов.

Ресурсы заморских городов привлекались в Ливонии и для строительства крепостных сооружений. В 1250 году власти Дерпта просили Любекский магистрат обязать своих купцов, торговавших в их городе, включать в свои завещания денежные отчисления на завершение строительства городских укреплений и учредить должность сборщика такого рода пожертвований. При этом отмечалось, что крепость Дерпта будет служить в качестве защитой не только Дерптской «провинции», но и более отдаленным землям³⁶.

Содержание приведенных документов не оставляет сомнения в том, что для ливонских ландсгеррров и немецкой общины в Ливонии благосклонность магистрата Любека и его граждан имело очень большое значение. Его старались заслужить не только предоставлением торговых привилегий и ленов, но и прочими проявлениями уважения. В 1246 году ливонский магистр Дитрих фон Грюнинген отправил в Любек заложников из покоренной им Курляндии с тем, чтобы те усвоили христианскую веру и по возвращении на родину способствовали ее распространению среди сородичей³⁷. Не исключено, однако, что целью этого жеста была демонстрация достигнутых орденом успехов.

Высокий авторитет Любека проявился в событиях лета 1249 года, когда между Ливонским орденом и архиепископом Альбертом вспыхнул конфликт; его разрешение волею римского понтифика было доверено любекскому магистрату³⁸. В этой связи стоит отметить, что уже в 1266 году Ревель принял любекское право, что говорит не только об укреплении позиций Любека в балтийской торговле, но и о большом значении его связей с Ревелем. Город развивался бурными темпами, благодаря своему посредничеству в торговле немецких и фламандских городов с Русью, и уже к 60-м годам XIII века по своему долевому участию в балтийской торговле мало чем уступал Риге³⁹. В свете вышеизложенного не удивляют заверения в неизменной дружбе, которыми совет и община Ревеля, состоящие из немцев, ответили на жалобы любекских купцов по поводу притеснений, которые им, по их словам, чинят в Новгороде (1250)⁴⁰.

Интерес Ливонского ордена к развитию торговли диктовался и фискальными соображениями, а потому его руководство заботилось об обустройстве в своих новообразованных владениях рынков и ярмарок. Среди прочих сеньориальных прерогатив в Курляндии, Литве и Земгалии, которые были пожалованы Ливонскому ордену императором Фридрихом II Штауфеном в 1245 году в ответ на ходатайство верховного магистра Генриха фон Гогенлое, значится право устраивать ярмарки⁴¹. В 1252 году в соглашении о размежевании владений ордена и епископа в Курляндии помимо прочего значилось, что каждая из сторон в праве устраивать у себя рыночные места и основывать города, причем их подданные могли свободно посещать рынки, принадлежавшие обоим ландсгеррам, руководствуясь единственно лишь своим желанием⁴².

В 1259 году магистр и братья-рыцари Ливонского ордена жаловались римскому папе на то, что епископы, не имевшие права отлучать от церкви самих членов ордена, совершают это под разными предлогами в отношении его служащих; среди поводов для отлучения значилось и их занятие торговлей. Папа в этом вопросе стал на сторону ордена и запретил ливонскому епископату подобный произвол⁴³. Видимо, торговая активность ордена на внутреннем рынке к середине XIII века достигла таких масштабов, что епископам, желавшим ограничить ее в себе в своих интересах, понадобилась столь жесткая мера воздействия как интердикт. Успехи ордена в этой сфере косвенно подтверждает и состояние его финансов. В 1258 году, например, он ссудил курляндского епископа Генриха довольно большой по тем временам суммой в 50 рижских марок под залог его земель⁴⁴; задолженность курляндской епархии, скорее всего, сыграла не последнюю роль в процессе ее инкорпорации в орденское государство.

Из всего вышесказанного следует, что уже на начальной стадии своего существования Ливонский орден, руководствуясь собственной выгодой, проводил политику поддержания ливонской внутренней и особенно внешней торговли, в рамках которой осуществлялся товарообмен между немецкими землями и Русью. Судя по успехам развития русско-немецкой торговли, достигнутым во второй половине XIII века — учреждение и функционирование ганзейской конторы в Новгороде служит тому бесспорным доказательством, — экспансия ордена в пределах приграничных новгородских и псковских земель развитию русско-ливонской торговли особо не препятствовала. К тому же завоевательная политика ордена определенно совпадала с торговыми интересами Любека и главного его «стапеля» в Ливонии — Ревеля.

Проникновение ордена в Ижорский край было сопряжено с его борьбой за приграничную Нарву (Ругодив), основанную датчанами в 1255 году. Она являлась не только приграничной крепостью, но и городом с идеальными условиями для осуществления русско-ливонского и русско-немецкого товарообмена, поскольку имела водное и сухопутное сообщение с Ревелем и служила отправной точкой наиболее короткого и удобного сухопутного пути из Ливонии в Новгород⁴⁵.

Хорошо всем известные события 1240—1242 годов и победа над Ливонским орденом, одержанная Александром Невским на льду Чудского озера, не могли не отразиться на характере Русско-ливонских отношений последующих десятилетий. Принято считать, что в 50—60-х годах XIII века лидерство в них принадлежало Новгороду, который воспользовался этим для укрепления своих позиций в сфере международных рыночных отношений⁴⁶.

Как бы там ни было, но положение немецких купцов в Новгороде к середине столетия, по-видимому, действительно осложнилось. В конце 1250 года Любекские купцы направили датскому фогту Ревеля жалобу на «неправды и насилия» (iniuria et violentia), которые чинятся обитателям Немецкого подворья в Новгороде. Тот передал ее магистрату Ревеля, который в ответном послании заверил любечан в дружбе и выразил готовность помочь. К сожалению, характер этих притеснений не раскрыт, однако содержание письма дает пищу для размышлений: «Поскольку мы не хотим каким-либо образом быть отделенными от вашей общины, города и всех тех, кто желает вам блага, то готовы в делах праведных и честных, которыми вы заняты, и не только в вышеозначенном пункте, о котором вы нам написали, но и в тех, что касаются всего купечества, неустанно действовать вместе с вами, и поэтому мы должны сообща, подобно двум рукам, претерпеть крестную муку за ваши права, предоставленные вам блаженной памяти императорами и королями и скрепленные золотыми печатями, которые вы с нашего согласия переслали нам для последующего их утверждения нашим прославленным господином королем [Дании — М.Б., Е.К.] и прочими благородных государями в целях их вечного соблюдения как духовными, так и светскими властями»⁴⁷.

Из приведенного фрагмента следует, что в Новгороде произошло нечто такое, что дало повод гражданам Любека говорить об ущемлении их привилегий, предоставленных самой высокой светской инстанцией католической Европы — императором Священной Римской империи. Речь идет, скорее всего, о привилегиях, полученных Любеком в 1186 году от Фридриха I Барбароссы, и среди прочего право беспошлинной торговли⁴⁸. Благодаря договору с Готландом, заключенному в 1163 году тогдашним государем Любека Генрихом Львом, его граждане торговали беспошлинно в Висби⁴⁹. У нас нет основания сомневаться в том, что и торговля на Готском и Немецком подворьях, которые в правовом отношении считались «дочерними предприятиями» заморских метрополий, купцы первоначально также не платили пошлин. Возможно, на рубеже 40-х и 50-х годов XIII века имели место введение той систему таможенных сборов, которая нам известна из более поздних источников⁵⁰.

Можно также предположить, что «пакости» в отношении любечан исходили не от самих новгородцев, чья заинтересованность в иноземной торговле не подлежит сомнению, а от княжеской власти. О жестком стиле правления князя Александра Ярославича новгородцы помнили долго, о чем свидетельствует их «докончание» 1266 года с братом Александра Ярославом Ярославичем («брат твои Александръ дѣлъ насилие на Новѣгородѣ»⁵¹). Наученные горьким опытом, в дальнейшем они старались посредством соглашений предотвратить княжий произвол и в докончании с тем же Ярославом от 1270 года среди прочих условий обозначили следующее: «А в Немецькомъ дворѣ тобе торговати нашею братиею; а двора ти не затворяти; а приставов не приставливати»⁵². Из этого ясно следует, что инициатором насильственных действий в отношении обитателей Немецкого подворья в прошедшие времена являлся именно князь.

О причастности княжеской власти к проблемам новгородской международной торговли и об их фискальной подоплеке свидетельствует торговый договор Новгорода, от имени которого выступали князь Александр Невский, его сын Дмитрий, посадник Михаил и тысяцкий Жирослав, с Готландом и немецкими городами, заключенный в 1262/1263 году. Иноземных купцов представляли послы Тидрик из Любека, Ольстен с Готланда и некто Шифорд. Последнего одно время считали посланцем всех ливонских городов, хотя еще Л.К. Гётц указал на несостоятельность этой гипотезы; сам он видел в Шифорде представителя немецкой купеческой общины Готланда⁵³. Мы же, исходя из вышеприведенного письма ревельцев, где выражено их намерение в новгородских делах действовать совместно с Любеком, присоединяемся к мнению Е.А. Рыбиной, которая полагает, что в данном случае в переговорах по поводу торгового мира принимал участие представитель Ревеля⁵⁴. Что касается содержания договора 1262/1263 года, то оно включало обоюдные заверения в непричинении друг другу «пакостей» и фиксировало размеры таможенных сборов с иноземных «гостей»⁵⁵.

Ливонские ландсгерры в переговорах о торговом мире участия не принимали, хотя нормализация отношений с Новгородом, определенно, совпадала с интересами Ливонского ордена. В 60-х годах XIII века он был поглощен подавлением восстания куршей и земгалов и предотвращением конфликта с Данией из-за строительства орденом крепости Вейсенштейн (Пайде) в Эстонии (1265). Между тем Новгород также спешил воспользоваться трудными временами, которые тогда переживала Дания, и отвоевать часть ее эстонских владений. В преддверии похода 1268 года новгородцы, возможно, пытались привлечь на свою сторону ливонских ландсгерров, для чего воспользовались появлением в Новгороде ливонского посольства. Сомнительно, что оно явилось ответным шагом, последовавшим вслед за поездкой в Ригу новгородских послов, которые должны были потребовать от ливонских государей невмешательства в военные действия⁵⁶ — о таком посольстве новгородская летопись не упоминает. Между тем вполне возможно, что представительная делегация, в состав которой входили орденские чины из Феллина (Велижа; совр.: Вильянди), представители Риги, Дерпта (Юрьева) и других ливонских городов, прибыла в Новгород для того, чтобы выразить обеспокоенность новгородской политикой, а именно, грабительским походом «за Нарову» на Везенберг (Раковор; совр.: Раквере), совершенным в 1267 году суздальским князем Юрием Андреевичем («много земли их потратиша, а города не взяша»)⁵⁷.

Театр военных действий располагался в непосредственной близости к округу Феллина, что создавало угрозу их переноса в земли Ливонского ордена. Случись такое, и недавно достигнутые мирные соглашения были бы нарушены, чего ливонская сторона, явно, не хотела. «Почто убо хощите всуе кровь проливати, нам убо с вами мир и любов, и гости ваши к нам. А наши к вам ходят, а брани, ни обиды не имеют никоеяже? И уще хощете брань сьтворяти, се суть колыванцы и раковорцы, и мы к ним не приставаем. Ни помогаем. И тако бискупи их и божиа дворяне целоваше к ним крест и умиряшася»⁵⁸. Руководство Ливонского ордена в тот момент не желало нарушать «мир и любовь» с Новгородом, что и предопределило клятвенное обещание его представителей («божьих дворян») не помогать эстонским подданным датского короля во время предстоящих военных действий. Тем самым орден намеревался обеспечить нерушимость границ своих собственных владений.

18 февраля 1268 года произошла Раковорская битва, закончившаяся победой новгородцев, которым противостояло ливонское войско в составе отрядов из орденских округов Феллин, Леал (Лихула), Вейсенштейн и ополченцев Дерпта. Не вполне понятна причина нарушения орденом недавней присяги, хотя не исключено, что, увлекшись разорением датских владений, новгородцы все же затронули принадлежавший ордену округ Йервена, северная часть которого довольно далеко вклинивалась во владения датчан. Да и река Кеюла (Кейла), на которой, согласно летописи, произошла знаменитая битва, протекает далеко к западу от современного Раквере и имела исток в землях ордена.

В апреле 1268 года орденский капитул принял решение произвести ответный поход на Псковщину⁵⁹, который состоялся полгода спустя. Псков находился ближе к границе, чем Новгород, а потому в ходе русско-ливонских конфликтов обычно именно он принимал на себя основные удары противника⁶⁰. В XIII веке он еще не играл столь важной роли в торговле, как тремя веками позже⁶¹, а потому орден с ним церемонился гораздо меньше, чем с его «старшим братом».

Для воздействия на Новгород орден располагал иным средством. В мае 1268 года вице-ландмейстер Конрад фон Мандерн отправился в Любек, где от имени своего ордена обратился к его магистрату и гражданам со следующим обращением: «Поскольку нет ничего горшего, чем враг в собственном доме (domesticus inimicus), надлежит напрячь усилия, чтобы различными способами ему с его лукавством дать отпор. А потому мы желаем во все настоящие и будущие времена извещать государя Дании, епископа Карелии Фридриха, а также епископа (postulato) Дерпта о том, что мы не только с нашего, но со всеобщего согласия ландсгерров Ливонии, увещеваем прославных мужей, граждан Любека и все купечество в этом году не доставлять свои товары врагам веры, а именно, русским из Новгорода. Те, кто, как всегда, задумаются об убыточности всего этого, пусть, претендуя на уважение, более благосклонно отнесутся к нашим просьбам, включающим к тому же такое условие: если между указанными русскими и латинянами случится какой-либо договор о дружбе (amicabilis composition), то названные граждане и купцы будут в нем участвовать, и какая бы форма мира между этими сторонами ни была принята, они в соответствие со старинным обычаем будут пользоваться своим правом свободного передвижения и возвращения; если же случится так, что одна сторона отдельно от прочих вступит в войну с этими русскими по собственной воле, указанным выше гражданам и всем купцам не следует никоим образом запрещать со своими товарами перемещаться и возвращаться, а также пользоваться своими свободами и правами на воде и на земле. Если же — да не допустит этого господь! — все христианское сообщество [вся Ливония — М.Б., Е.К.] из-за заносчивости этих русских начнет с ними войну, нам следует обратить наши просьбы к названным гражданам и всем купцам, чтобы они ради своих товаров не обрекли на истребление католическую веру в ливонских землях, оплаченную кровью многих почтенных людей»⁶².

В руководстве Ливонского ордена прекрасно понимали, что их инициатива по введению торговой блокады Новгорода в Любеке будет воспринята без всякого энтузиазма, но в обращении вице-ландмейстера нет ни намека на враждебное отношение ордена к любечанам или давлении, о которых мы иногда читаем в литературе⁶³. Напротив, оно нацелено на убеждение и достижение компромисса, который был возможен лишь по предоставлении орденом гарантий обретения Любеком определенных выгод. Поэтому особо оговаривалось, что целью политики ордена является заключение с русскими мирного договора, способного обеспечить немецким купцам свободное торговое сообщение с Русью «по старине». В том случае, если войну с Новгородом начнет один из ливонских государей, купцам Любека будет позволено свободно торговать и беспрепятственно перемещаться со своими товарами по суше и воде. Если же вся Ливония вступит в войну, то орден возобновит свою просьбу о прекращении любечанами торговли с русскими, оставляя окончательное решение вопроса за Любеком. Очень ловким ходом со стороны ордена стало обещание склонить на свою сторону датчан, главных конкурентов любекской торговли на Балтике. Оно было выполнено, и уже к 5 июля 1268 года любечане в датских портах пользовались рядом привилегий и в том числе судебным иммунитетом⁶⁴. Решение о торговой блокаде Новгорода в Любеке утвердили.

Осенью 1268 года состоялся поход орденского войска под командованием магистра Лауденберга на Псков. По сообщению Новгородской летописи, которая датирует этот поход 1269 годом, десятидневная осада города завершилась провалом в связи с подходом новгородской рати («яко уведаша Нѣмци новгородскыи полкъ, побѣгоша за рѣку»)⁶⁵, в то время как магистр в одном из своих писем отметил, что, «когда мы обдумывали захват крепости, кое-кто из Новгорода, прибывшие не в подкрепление своим, от имени единоплеменников настойчиво (constanti affectu) просили о восстановлении мира»⁶⁶. Мир был заключен тут же в Пскове «чересъ pѣкy» — договаривавшиеся стороны находились на противоположных берегах реки Великой, — «на всеи вoлѣ новгородчкои» или, говоря словами ливонского документа, «тот, какой существовал во времена магистра Волквина и епископа Альберта», т. е. на условиях договора 1224 года.

Соглашение имело предварительный характер. Ливонский магистр дал это понять Любеку, попросив магистрат прекратить торговлю с новгородцами вплоть до окончательного утверждения мирного договора («в связи с этим мы самым настойчивым образом умоляем магистратов всей вашей общины не пытаться достичь их земли с вашими товарами, пока вы не пришлете нам своих послов для утверждения мира. Если вы поступите так, то ваша позиция, часто безуспешная, тотчас же укрепится с нашей помощью и посредством восстановления мирного договора»)⁶⁷. Слова магистра о том, что купцам из Риги также запрещено следовать в Новгород, подтверждается письмом рижских ратманов⁶⁸.

1 апреля 1269 года ливонский ландмейстер довел до сведения Любекского магистрата известие об успешном завершении миссии его послов в Новгороде⁶⁹, но понадобилось еще несколько месяцев, чтобы согласовать требования сторон. Существует мнение, что переговорный процесс был замедлен из-за требования новгородцев передать им Нарву, которое орден не желал удовлетворять⁷⁰. Понадобилась угроза очередного русского похода на Колывань (Ревель), который затевал князь Ярослав Ярославич, чтобы «увѣдавше Нѣмци, прислаша послы с мольбою "кланяемся на всеи воле вашей, Hapoвѣ всеи отступаемся, а крови не проливайте"»⁷¹. Ни в ливонской переписке, ни в тексте русско-немецкого договора 1269 года упоминаний о Нарве нет и быть не могло, поскольку она принадлежала датчанам и распоряжаться ею орден был попросту невластен. Упоминания о Нарве и Ревеле в данном контексте свидетельствуют о совмещении в летописном тексте известий о заключении двух договоров — торгового русско-немецкого и «земского» русско-датского, последовавшем по окончании военной кампании 1267—1268 годов.

К концу 1269 года торговый мир был окончательно утвержден⁷², чем руководство Ливонского ордена было полностью удовлетворено. В апреле 1270 года Андреас фон Вельвен, временно исполнявший обязанности магистра после смерти Отто фон Лауденберга, писал в Любек: «Мы не перестаем благодарить вас за множество благодеяний, которые вы расточали на нас, дабы мы все вместе счастливо продвинули вперед наше дело»⁷³. Главной же темой этого послания была дальнейшая судьба товаров любекских купцов, утраченных в период торговой блокады. Они оказались в руках орденских чинов и по решению магистра подлежали отправке на Готланд, чему Любекский городской совет хотел воспрепятствовать⁷⁴. Зная о том, вице-ландмейстер не упустил возможности высказать любечанам пару горьких слов: «Мы расстроены тем, что не имеем средства [решить вопрос — М.Б., Е.К.] о пропаже ваших вещей, чего никогда бы ни случилось, если бы ваши воспользовались советом блаженной памяти магистра Отто, почтенного мужа, который, зная о ваших убытках и нарушении традиции, просил, молил и увещевал вас отложить свои поездки до тех пор, пока не сможете путешествовать в безопасности и более благополучно, те же, посчитав это подвохом, страшась иного, тайно совершая этот путь, обрели там указанные убытки»⁷⁵. Из этих слов следует, что товары, принадлежавшие любекским купцам-«штрейбрехерам», не были арестованы орденскими властями, а попали в руки новгородцев. После подписания мира их, скорее всего, передали ливонской стороне, поскольку тот же вице-ландмейстер в конце своего послания упоминает, что «русские частично возместили причиненный ущерб» (de damno illato Ruteni emendam fecerint aliqualem).

Русско-ганзейская торговля, таким образом, возникла не на пустом месте, а явилась продолжением традиционных контактов Новгорода с городами Западной Европы, которые осуществлялись при посредничестве ливонских городов еще в доганзейский период. Завершая их обзор, мы должны признать, что противостояние ряда сильных политических противников, которые оспаривали друг у друга сферы влияния в восточно-прибалтийском регионе, ее развитию особо не мешало. Благодаря оживленному товарообмену быстро росло благосостояние и политическое влияние Новгорода, набирали силу ливонские города. Их географическая близость к русским землям обусловил интерес к ним, как Новгорода, который видел в них надежных посредников его контактов с Западом, так и заморских немецких городов во главе с Любеком, старавшихся ограничить торговую активность Готланда. Система удобных коммуникаций, связывавших Новгород с ливонскими городами, значительно облегчала товарообмен, а правовые нормы, выработанные в процессе двустороннего сотрудничества, гарантировали русским и немецким купцам определенную правовую защищенность.

Немаловажным фактором, облегчившим процесс становления и развития русско-ливонской торговли в первой половине и середине XIII века, явилась торговая политика ливонских ландсгерров. Их заинтересованность в этом вопросе диктовалась, прежде всего, насущной потребностью в постоянном и интенсивном поступлении в Ливонию людских и материальных ресурсов, необходимых для успешного продолжения вооруженной экспансии и сеньориального обустройства захваченных земель. Ограниченность экспортных возможностей Готланда, сезонный характер его торговли и отсутствие тесных контактов с папством, империей и европейскими государями предопределили их особое внимание к городам Северной Германии во главе с Любеком и усилия, направленные на защиту интересов немецкого купечества в торговле с Новгородом. Несмотря на противостояние русским землям, которое порой приобретало весьма жесткий характер, руководство Ливонского ордена не могло себе позволить противодействовать этим интересам и разрушающе воздействовать на новгородско-немецкие экономические контакты. Вместе с тем, прекрасно осознавая значимость этих контактов для Новгорода, оно сумело в конце 60-х годов XIII века весьма эффективно использовать их в своей политике, прибегнув к торговой блокаде. Делалось это с согласия и при содействии Любека, которого орден смог заинтересовать перспективой заключения взаимовыгодного торгового договора с Новгородом.

Роль Ливонского ордена, таким образом, не сводилась лишь к «милитаристским» поползновениям, направленным против русских земель. Та политика, которую он проводил в отношении немецкой торговли с Новгородом на первом этапе ее существования, безусловно, положительно воздействовала на ее развитие. Позже, на рубеже XIV—XV веков, Немецкий орден, включая его ливонское отделение, сам выступал в роли активного торгового партнера Господина Великого Новгорода⁷⁶.

Примечания

1. Монгайт А.Л. К вопросу о русско-прибалтийских связях в IX—XIII вв. // ВИ. 1958, № 6. С. 120—128; Вилинбахов В.Б. Древнейшее русское известие о походе новгородцев «за море» // ВИ. 1963, № 1. С. 196—199; Павулан В.В. Хозяйственное и политическое значение даугавского торгового пути в XIII—XVII вв. // Экономические связи Прибалтики с Россией. Рига: Зинатне, 1968. С. 75—94; Лысенко П.Ф. Берестье. Минск, 1985. С. 288; Скупите Г. Гауйский коридор: северо-восточное направление Рижских торговых связей в XII—XVI веках // Староладожский сборник. Вып. 4. СПб. [и др.], 2001. С 48—50; Радыньш А. Даугавский путь и Даугмале // Диалог культур и народов Средневековой Европы. СПб., 2010. С. 280—294; Курбатов А.В. Инородные кожаные изделия в русских и западных городах // Археология и история Пскова и Псковской земли. Вып. 56. Псков, 2011. С. 183—195.

2. Берга Т. Монеты в археологических памятниках Латвии. IX—XII вв. Рига, 1988; она же. Находки разновесов на городищах и поселениях Латвии // Археология и история Пскова и Псковской земли. Вып. 56. Псков, 2011. С. 166—170.

3. Генрих Латвийский. Хроника Ливонии. М., Л., 1938. С. 113. Русские купцы (mercatores Ruthenes) в Риге упомянуты в документе 1209 года (LUB 1. Bd. 1, № 15). См. также: Цауне А. Русское подворье в средневековой Риге // Великий Новгород и Средневековая Русь. М., 2009 С. 534—535.

4. Цауне А. Археологические свидетельства в реконструкциях планировок города Риги XII—XIII веков // Восточная Европа в Средневековье. М., 2004. С. 347.

5. LUB 1. Bd. 1, № 55.

6. Об ассортименте новгородской торговли см.: Хорошкевич А.Л. Торговля Великого Новгорода с Прибалтикой и Западной Европой в XIV—XV вв. М., 1963; Рыбина Е.А. Торговля средневекового Новгорода. Историко-археологические очерки. В. Новгород, 2001.

7. Рыбина Е.А. Иноземные дворы в Новгороде XII—XVII вв. М., 1986; она же. Новгород и Ганза М., 2009. С. 46—52; Мельникова Е.А. О юридическом статусе Готского двора в Новгороде в середине XIII в. // Великий Новгород и средневековая Русь: сб. ст. к 80-ти летию В.Л. Янина. М., 2009. С. 95—103.

8. Помимо Новгорода ганзейские конторы существовали в Брюгге (Фландрия), Бергене (Норвегия) и Лондоне (Англия). Подробнее см.: Schubert E. Novgorod, Brügge, Bergen und London: Die Kontore der Hanse. Göttingen, 2002.

9. О Немецком подворье см.: Riesenkampff N.G. Der deutsche Hof zu Novgorod bis zu seiner Schließung durch Ivan Wassiljewitsch III im Jahre 1494. Dorpat, 1854; Gurland M. Der St.Petershof zu Novgorod. Gottingen, 1913; Angermann N. Deutsche Kaufleute im mittelalterlichen Novgorod und Pleskau // Deutsche im Nordosten Europas. Hrsg. H. Rothe. Köln, Wien, 1991. S. 59—86; Рыбина Е.А. Иноземные дворы в Новгороде; Choroskevic A.L. Der deutsche Hof in Novgorod und die deutsche Herberge (Fondaco dei Tedeschi) in Venedig im 13/14. Jahrhundert. Eine vergleichende Vorstudie // Träger und Instrumentarien des Friedens im hohen und späten Mittelalter. Hrsg. J. Fried. Sigmaringen 1996. S. 67—87; Ядрышников В.А. К вопросу о локализации Немецкого двора в Новгороде // Новгород и Новгородская земля. История и археология. Вып. 10. Великий Новгород, 1996. С. 158—165; Рыбина Е.А. Новгород и Ганза.

10. Angermann N. Der hansische Rußhandei. Zur Forschungslage // Novgorod — Markt und Kontor der hanse. Hrsg. K. Friedland. Köln, 2002. S. 5—13; Рыбина Е.А. Новгород и Ганза. С. 18—28.

11. Рыбина Е.А. Новгород и Ганза. С. 9.

12. Славянский М. Историческое обозрение торговых сношений Новгорода с Готландом и Любеком. М., 1847; Андреевский И.Е. О договоре Новгорода с немецкими городами и Готландом, заключенном в 1270 г. СПб., 1855; Бережков М.Н. О торговле Руси с Ганзой до конца XV века СПб., 1879; Никитский А.И. История экономического быта Великого Новгорода. М., 1893; Краузе ван дер Коп А.А. Древние сношения Великого Новгорода с нижне-немецкими городами. СПб., 1913; Goetz I.K. Deutsch-russische Handelsverträge des Mittelalters. Hamburg, 1916; Усачев H. H. Торговля Смоленска с Висбю, Ригой и северогерманскими городами в XII—XIV вв. М., 1952; Хорошкевич А.Л. Из истории русско-немецких отношений XIII в. // ИЗ. Т. 78. М., 1965. С. 219—232; Казакова Н.А. Начальный текст новгородско-немецких договоров XII—XV вв. // ВИД. Вып. 1. Л., 1974; Клейненберг И. Э. Договор Новгорода с Готским берегом и немецкими городами 1262—1263 гг. // ВИД. Вып. 7. Л., 1976. С. 118—126; Казакова И.А. Новгородско-немецкие договоры или ливонские акты? // НИС. Вып. 3 (13). Л., 1989. С. 63—67; Рыбина Е.А. О двух древнейших торговых договорах Новгорода // НИС. Вып. 3 (13). Л., 1989. С. 43—50; Рыбина Е.А. Западноевропейские связи Новгорода в X—XV вв. М., 1992; Шаскольский И.П. Древний Таллинн на путях между Западом и Востоком // Цивилизация Северной Европы: Средневековый город и культурное взаимодействие. М., 1992. С. 29—36; Хорошкевич А.Л. К датировке новгородско-немецко-готландского договора середины XIII в. // Восточная Европа в древности и средневековье. М., 1996; она же. О происхождении текста древнейших новгородско-готландско-немецких договоров конца XII и середины XIII в. // НИС. Вып. 6 (16). 1997. С. 128—134; Подаляк Н.Г. Создание ганзейских контор и расширение их торговой сети в XII—XIII вв. // Средневековый город Саратов, 1998. С. 48—58; Антонов В.А. Города и крестовые походы в прибалтийские земли // Город в средневековой цивилизации Западной Европы. Т. 4. М., 2000. С. 217—229; Флоря Б.Н. О купеческих организациях в Новгороде XII—XV веков // От Древней Руси к России нового времени: Сб. ст. к 70-летию А.Л. Хорошкевич. М., 2003. С. 272—275; Мельникова Е.А. О юридическом статусе Готского двора; Селарт А. Начало городской жизни в средневековой Ливонии и Руси // Балтия в контексте Северного пространства. От Средневековья до 40-х годов XX века. М., 2009. С. 84—102; Рыбина Е.А. Новгород и Ганза. С. 55—60.

13. Клейненберг И.Э. Договор Новгорода с Готским берегом и немецкими городами; Рыбина Е.А. О двух древнейших торговых договорах Новгорода; Хорошкевич А.Л. О происхождении текста древнейших новгородско-готландско-немецких договоров; Рыбина Е.А. Новгород и Ганза. С. 35—52.

14. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов, М., Л.. 1950. С. 45.

15. Goetz L.K. Deutsch-russische Handelsverträge des Mittelalters. Hamburg, 1916. S. 58.

16. Михайлов А.В. Трасса ранней Новгородской дороги (попытка реконструкции) // Археология и история Пскова и Псковской земли. Псков, 2003. С. 129—132.

17. LUB 1. Bd. 1, № 20.

18. Рыбина Е.А. Новгород и Ганза. С. 56.

19. LUB 1. Bd. 1, № 101.

20. Хорошкевич А.Л. Из истории русско-немецких отношений XIII в. С. 228—231.

21. LUB 1. Bd.

22. LUB 1. Bd. 1, № 251.

23. LUB 1. Bd. 1, № 271. Те же привилегии епископ в 1258 году предоставил Мемелю (LUB 1. Bd. 1, № 317).

24. LUB 1. Bd. 1, № 289. Подтверждена епископом Германом в 1262 году (LUB 3. Bd, 1, № 368).

25. LUB 1. Bd. 1, № 439.

26. LUB 1. Bd. 1, № 392.

27. LUB 1. Bd. 1, № 433.

28. LUB 1. Bd. 1, № 317.

29. LUB 1. Bd. 1, № 362.

30. LUB 1. Bd. 1, № 439.

31. Например, в 1226 году магистр Ордена меченосцев Вольквин обратился к императору Фридриху с просьбой об утверждении владений и прав, полученных орденом от епископов (LUB 1. Bd. 1, № 90). В 1233 году германский король Генрих Штауфен просил Любек содействовать в оказании военной помощи дерптскому епископу (LUB 1. Bd. 1, № 129). См. также: LUB 1. Bd. 1, № 130.

32. LUB 1. Bd. 1, № 110. В документе, датированном 1262 годом, говорится, что рижская «Башня» приносит Любеку доход в размере 24 шиллингов годовых (Lüb. UB. Bd. 1, № 247).

33. LUB 1. Bd. 1, № 439.

34. LUB 1. Bd. 1, № 125.

35. LUB 1. Bd. 1, № 362.

36. LUB 1. Bd. 1, № 216.

37. LUB 1. Bd. 1, № 194.

38. LUB 1. Bd. 1, № 205.

39. Шаскольский И.П. Древний Таллинн на путях между Западом и Востоком // Цивилизация Северной Европы: Средневековый город и культурное взаимодействие. М., 1992. С. 29—36.

40. LUB 1. Bd. 1, № 215.

41. LUB 1. Bd. 1, № 185.

42. LUB 1. Bd. 1. До 241.

43. LUB 1. Bd. 1, № 339. Рига препятствовала и торговле монастыря Дюнамюнде (LUB 1. Bd. 1, № 374).

44. LUB 1. Bd. 1. № 384.

45. Kivimäe J. Medieval Narva: Featuring a Small Town between East and West // Narva und Ostseeregion. Beiträge der 11. Internationalen Konferenz fiber die politischen und kulturellen Beziehungen zwischen Russland und Ostsеeregion. Hrsg. К Brüggemann. Narva, 2004. S. 17—29.

46. Хорошкевич А.Л. Из истории русско-немецких отношений. С. 226.

47. «Сum nolimus a vestra communion ac civitatis omniumque vobis bene volentium aliququo modo segregari, immo in casis iustis et honesties, quas vos interceperitis, non solum in articulo supradicto, quem nobis scripseitis, et quae communitatem mercatorum tetigerint, parati simus infatigabiliter vobiscum perseverare, cum nos invicem esse debemus sicut duo brachia crucifixi propter iura vestra ab imperatoribus et regibus piae memoriae vobis aureis sigillis collate et connfirmata, quae ad petitionem illustris domini nostri regis et aliorum dominorum nobélium hoc promovendum, tam spiritualia, quam temporalia, de consensus nostro nobis transmiseritis perpetualiter observanda» (LUB 1. Bd. 1, № 215).

48. Lüb. UB. Bd. 1, № 7.

49. Lüb. UB. Bd. 1, № 3.

50. ГВНП. № 29. С. 56—57; № 31. С. 58—61.

51. ГВНП. № 2. С. 11.

52. ГВНП. № 3. С. 12.

53. Л.К. Гётц указал на напряженность отношений Новгорода с Дерптом в момент подписания договора, что делало невозможным участие в переговорах представителя этого ливонского города (Goetz L.K. Deutsch-Russische Handelsverträge. S. 74—75).

54. Рыбина Е.А. О двух древнейших торговых договорах Новгорода. С. 48; она же. Новгород и Ганза. С. 58.

55. ГВНП. № 29. С. 56—57.

56. Хорошкевич А.Л. Из истории русско-немецких отношений. С. 228.

57. Н1Л. С. 315.

58. ПСРЛ. Т. IX. С. 146. Почти то же можно найти в 1-ой Новгородской и Воскресенской летописях (НПЛ. С. 86; ПСРЛ. Т. 7. С. 167).

59. LRC. V. 7677—7779.

60. Бессуднова М.Б. Природа псковско-ливонских пограничных конфликтов в XV в. // Археология и история Пскова и Псковской земли. Вып. 55. Псков, 2010. С. 70—78.

61. Angermann N. Zur Rußhandei von Dorpat/Tartu in der Zeit seiner höchsten Blüte (Mitte des 16. Jahrhunderts) // Die baltischen Länder und der Norden: Festschrift für H. Piirimäe zum 75. Geburtstag. Hrsg. M. Laur. Tartu, 2005. S. 82—93; Бессуднова М.Б. К вопросу о торговле Пскова с Дерптом в 90-х гг. XV в. (по ливонским источникам) // Археология и история Пскова и Псковской земли. Псков, 2010. С. 70—78.

62. LUB 1. Bd. 1, № 408.

63. Хорошкевич А.Л. Из истории русско-немецких отношений XIII в. С. 228—230.

64. HUB. Bd. 1, № 659. См. также: Хорошкевич А.Л. Из истории русско-немецких отношений XIII в. С. 230.

65. Н1Л. С. 316.

66. «Cum autem in castri expugnatione conspiraremus, quidam de Nogardia, non suis in subsidium venientes, constanti affectu in nomine unigeniti reconciliationis pacem postulaverunt» (LUB 1. Bd. 1, № 410).

67. LUB 1. Bd. 1, № 410.

68. LUB 1. Bd. 1, № 411.

69. LUB 1. Bd. 1, № 415.

70. Хорошкевич А.Л. Из истории русско-немецких отношений XIII в. С. 230.

71. Н1Л. С. 319.

72. Тексты договора см.: LUB 1. Bd. 1, № 413—414; ГВНП. № 31.

73. LUB 1. Bd. 1, № 418.

74. LUB 1. Bd. 1, № 417.

75. LUB 1. Bd. 1, № 418.

76. Лесников М.П. Торговые сношения Великого Новгорода с Тевтонским орденом в конце XIV — начале XV в. // ИЗ. Т. 39. 1952. С. 259—278.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница