6. Эпиграфика
Надписи на камне, стенах, дереве позволяют увидеть средневековую жизнь с неожиданной стороны: и в домашнем быту, и в отношениях человека с Богом, и в его общественных связях. В зависимости от назначения предмета, на который наносилась или процарапывалась надпись, менялось и ее содержание. Обиходные вещи, как правило, имели лишь владельческие надписи, удостоверявшие принадлежность поплавка, сапожной колодки, бочки и т. д.1 Мастер метил своим именем («Макосимов») формочку для литья трехбусинных височных колец2. Священнослужитель, не расстававшийся в своих поездках по приходу с так называемой «мирницей», серебряным сосудом для мирра и масла, употреблявшимися при различных церковных обрядах, руководствовался соответствующими надписями на разных частях этого двуобъемного сосуда3.
Кресты-энколпионы (двустворчатые кресты, носившиеся поверх одежды), змеевики (амулеты) снабжались просительными надписями о помощи, о которой взывали к Богу и Богородице их владельцы4. Одна из наиболее выразительных («Святая Богородице, помагай. Крестъ намъ похвала, крестъ намъ у[тешение]». — Рыбаков, № 41, с. 39) относится, возможно, к 1239—1240 гг.
и сделана в Киеве, уже слышавшем о бедствии, постигшем Северо-Восточную Русь. Сериями бесконечных просьб («Господи, помози рабу своему...») испещрялись стены русских храмов, при этом большинство их принадлежало мужчинам5, вероятно, потому, что степень их грамотности была выше, и потому, что жизнь их в условиях бесконечных усобиц, монгольского нашествия и послемонгольского неустроения подвергалась большей опасности, чем жизнь женщин. В Софийском соборе в Новгороде сохранился автограф «мужа добра» Федора Сбыславича, погибшего в походе на Раковор в 1268 г. («Господи, помози рабо своему Тудору Сбыславичу. Амино»)6. Авторы просьб или надписей часто называли и свои имена — Твердята и его сын Радко, Иван Репьев, швец Домашко и многие другие. Иногда эти просьбы звучали как вопль: «Хотец писал в беде это. О святая Софья, избавь мя от беды»7.
На стенах храмов остались не только слезные моления прихожан и следы их церковной учености (одна надпись содержала фрагмент кондака Романа Сладкопевца. — Медынцева, № 206, с. 150), но и сообщения о положении духовенства («Охъ, тошно, владыко. Нету поряда дьяком. А деи исплачю. Охъ женатымъ диакомъ». — Медынцева, № 247, с. 173—174), распрях внутри него. Так, граффити, обнаруженное в развалинах одного из смоленских храмов («Господи, помъзи дому великъму нь даж[дь] врагомъ игумьнмъ истратит [и его до] кънца, ни Климяте». — Рыбаков, № 34, с. 35—36), толкуется обычно как свидетельство недовольства горожан, среди которых была очень популярна проповедь монаха-подвижника Авраамия Смоленского, политикой церковных иерархов в 20-е годы XIII в.8
Своеобразную полемику духовного лица со светским, очевидно, принадлежавшим к окружению князя, сохранили два граффити Софийского собора. За поговоркой «Как сидят пироги в печи, так и гридьба в корабли» и заклинанием «Перепелка парит в дубраве, поставила кашу, поставила пироги, туда иди» стоит пожелание богобоязненного человека: «Усохните ти руки» (Медынцева, № 203, 204, с. 148—149).
Однако ни драгоценные остатки фольклора XIII в. (имеется еще загадка о колоколе. — Медынцева, № 199, с. 142—145), ни полемика между духовными лицами и княжескими слугами не представляют такого интереса в контексте переводимой книги, как надписи, рассчитанные на всеобщее обозрение и внимание. Практика высечения подобных надписей, по преимуществу князьями, существовала и в предшествующее время (широко известны благопожелательные надписи полоцкого князя Бориса на камнях вдоль реки Западная Двина). С целью обозначения препятствия на этой же реке, изобиловавшей мелями и каменистыми перекатами, в XIII в. был высечен крест на камне: «Сулиборъ хръстъ». О дне завершения строительства князем Святославом Всеволодовичем Георгиевского собора в Юрьеве Польском извещает надпись на камне, долженствовавшая увековечить храмосозидательную деятельность князя: «Месяца июня въ 30 д[ень в лето 6742 на] память] святого Ио[ана] воин [ни] ка поставленъ крестъ [си С]вятославъм Всево[ло]дичемь. Ами[нь]» (Рыбаков, № 38, с. 38). К тому же 1234 г. относится крест, вмурованный в крепостную стену Новгорода. Он был сооружен Симеоном, чернецом Аркажа монастыря под Новогородом (Рыбаков, № 39, с. 38—39). Воздвигальный крест новгородского архиепископа Антония первой трети XIII в. несет надпись о вкладе владыки в Софийский собор (Рыбаков, № 35, с. 37).
Таким образом, уже в первой трети XIII в. с помощью памятных крестов пытались увековечить память о себе не только князья, но и духовные лица. В последней трети XIII в. это было под силу только последним, да и то лишь с помощью надгробий (см., например, надгробие Зеновия в смоленском Смядынском монастыре 6 июля 1271 г. — Рыбаков, № 44, с. 41). И эпиграфические памятники оказываются важными свидетельствами изменения положения княжеской власти на протяжении XIII в.: они четко обозначают грань — конец 30-х годов, после которых падает роль князей в строительстве.
Примечания
1. Арциховский А.В. Новгородская экспедиция. — КСИИМК. М., 1949, вып. 27, с. 122.
2. Рыбаков Б.А. Русские датированные надписи XI—XIV веков. М., 1964, с. 39—40, № 42 (далее ссылки даются в тексте: Рыбаков).
3. Седова М.В. Серебряный сосуд XIII в. из Новгорода. — СА, 1984, № 1, с. 334.
4. Орлов А.С. Амулеты-змеевики Исторического музея. — Отчет Гос. ист. музея за 1921—1925 гг. М., 1926, прил. V.
5. Высоцкий С.А. Киевские граффити XI—XVII вв. Киев, 1985, с. 125, 33—35.
6. Медынцева А.А. Древнерусские надписи новгородского Софийского собора XI—XIV веков. М., 1978, № 207, с. 150—151.
7. Там же, № 200, с. 145. Ср.: № 211—212, 208—210, 242 и др.
8. Воронин Н.Н. Смоленские граффити о «врагах-игуменах» в развалинах храма XII в. в Смоленске. — СА, 1964, № 2; Рыбаков Б.А. Смоленская надпись XIII в. о «врагах-игуменах». — Там же.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |