§ 1. Призвание князя Мстислава Мстиславича Удатного и внутриполитический конфликт в Новгороде после событий 1209 года
Дмитр Мирошкинич был ненавистен новгородцам не только живой, но и мертвый. Когда скончавшегося от ран посадника привезли из Владимира в Новгород, чтобы предать земле, новгородцы хотели мертвеца «соврещи» с моста или на костре «сожещи», чему решительно воспротивился владыка Митрофан, заботами которого Дмитра погребли «у Святого Георгия въ манастыри, подъле отчя»1. Митрофану с большим трудом удалось остановить новгородцев. «Они же едва уставишася от такового неистовства», — сообщает Никоновская летопись2. Упоминание здесь архиепископа, конечно, не случайно, поскольку именно он, высшее духовное лицо, должен был воспрепятствовать осуществлению языческих по своей сути замыслов жителей Новгорода. Погружение в воды Волхова и сожжение надо, по всей видимости, понимать как способы обезвреживания «злого покойника».
В 1211 г., по свидетельству Новгородской Первой летописи, «без князя и без новъгородьць Новегороде бысть пожар велик: загореся на Радятине улици и съгоре дворов 4000 и 300, а церкви 15». В Новгород пришла большая беда. Вслед за известием о ней летописец говорит: «...и злодеи испьрва не хотя добра, зависть въложи людьм на архиепископа Митрофана с князьмь Мьстиславомь, и не даша ему правитися, и ведоша и в Торопьць...»3. В Никоновском своде рассказ о «великом пожаре» отсутствует. Зато низложение архиепископа представлено подробнее: «На Митрофана, епископа Новгородцкаго, со князем Мстиславом Мстиславичем и с посадникы возста сатана, и многы клеветы и злы советы сотвориша на нь, и не даша ему оправдатися, и тако сведоша его с престола его, и ведоша его в заточение в Торопец... и много бзчестия и поругания, и скорби, и разграбление имения, и единомысленных разлучениа, и многа злая наведе ему сатана»4. Однако некоторые летописцы стали упрощать картину. В Тверской летописи, например, читаем: «Злодей диавол, испрьва не хотя добра роду человеческому, зависть вложи в Новгородскых людех с князем Мстиславом на архиепископа Митрофана, и не даша ему правити, и ведоша в Торопець»5. Подобное упрощение заметно и в исторических трудах. Так, по мнению Татищева, новгородцы просто «изгнаша владыку Митрофана»6. Согласно Карамзину, новгородцы, «недовольные Святителем Митрофаном, без всякого сношения с Главою Духовенства, Митрополитом Киевским, изгнали своего Архиепископа...»7. Чем навлек на себя недовольство святитель, историк не разъясняет.
Со временем в историографии появилась мысль о политических причинах изгнания Митрофана, обусловленных его связью с князем Всеволодом. Ее развивал С.М. Соловьев, который объяснял свержение Митрофана приязнью владыки к Всеволоду8. И.Д. Беляев, касаясь удаления Митрофана, счел необходимым заметить, что тот был посаженником Всеволода9. По словам Костомарова, с приходом в Новгород Мстислава Мстиславовича «не упала партия, расположенная ко Всеволоду и к союзу с Суздальскою Землею; в связи с нею было дело духовное: Мстислав и его партия низложили и послали в Торопец архиепископа Митрофана — креатуру Всеволода».
В советской исторической науке догадка о политических мотивах изгнания Митрофана приобрела, можно сказать, законченный вид. «Расстановка политических сил, — пишет А.С. Хорошев, — резко меняется в 1210 г., когда антисуздальская боярская группировка приглашает на княжение черниговского (? — И.Ф.) князя Мстислава Мстиславича Удатного. Этот поворот не мог не сказаться на судьбе владыки Митрофана — ставленника Всеволода, который был вскоре удален с кафедры и отправлен в заточение в Торопец»10. Считаем, что Митрофан потерял кафедру не только вследствие политических перемен, произошедших после вокняжения Мстислава Удатного в Новгороде. Чтобы убедиться в этом, вернемся к летописному тексту.
Надо сказать, что он не так однозначен, как может показаться поначалу. Обычно его толкуют так, будто новгородцы вместе с Мстиславом выступили против Митрофана и, лишив его архиепископской должности, отвели в Торопец. Но конструкция соответствующей фразы позволяет понять летописца и по-другому. «Зависть въложи (злодей-дьявол. — И.Ф.) людьм на архиепископа Митрофана с князьмь Мьстиславом», — говорится в летописи. И это можно интерпретировать таким образом, что «зависть» была внушена людям на архиепископа Митрофана с князем Мстиславом. Еще более нагляден в данном отношении слог Никоновской летописи: «На Митрофана, епископа Новогородцкаго, со князем Мстиславом Мстиславичем и с посадники возста сатана...». И.Д. Беляев когда-то заметил, что новгородцы «возымели какое-то подозрение на владыку Митрофана»11. Летописный рассказ позволяет, на наш взгляд, распространить это подозрение, помимо Святителя Митрофана, на князя Мстислава и, если верить Никоновской летописи, на «посадникы», из чего следует, что события, приведшие к смещению Митрофана, могут рассматриваться как волнения в новгородском обществе, в ходе которых народ предъявил обвинения («многы клеветы», по терминологии Никоновской летописи) своим высшим властям — архиепископу, князю и остальным правителям. По-видимому, представителям светской власти удалось избежать наказания, и гнев новгородцев обрушился на архиепископа. Ему не дали даже «оправдатися»12, свели «с престола», подвергнув бесчестию, поруганию и разграблению. Едва ли подобное наказание он понес за свои политические симпатии. Альянс с князем Всеволодом в момент антисуздальских настроений новгородцев был чреват для владыки потерей кафедры или разграблением, наконец, но не бесчестием и поруганием. Последние в древних обществах применялись к властителям, не справляющимся с возложенными на них обязанностями и навлекающим на общество разного рода бедствия13. Что касается самого опального Митрофана, то его нахождение в Новгороде было столь нежелательно новгородцам, что они удаляют его вообще из Новгородской волости, — сперва в Торопец, а потом во Владимир, надеясь тем обезопасить себя. Так за скупыми и затемненными строчками летописей вырисовывается общественная драма, пережитая Новгородом в 1211 г. Источником ее стал «великий пожар», уничтоживший чуть ли не весь Новгород. Ответственность за него люди возложили на местных властителей, в первую очередь — на архиепископа Митрофана, что соответствовало языческим представлениям, согласно которым общественные беды являлись результатом нерадивости или греховности правителей. Таких правителей либо убивали, либо с бесчестием и позором изгоняли. Аналогичная участь постигла архиепископа Митрофана, обвиненного, вероятно, в жестоком пожаре, спалившем добрую часть Новгорода. Владыку не только свергли с кафедры, но и изолировали, выслав за пределы новгородской территории.
Мы вовсе не хотим утверждать, будто падение владыки Митрофана произошло лишь на языческой почве. Для Новгорода начала XIII в. такие утверждения звучали бы явным анахронизмом. Но не учитывать языческих традиций, достаточно сильных в новгородской общине указанного времени, хотя и видоизмененных в процессе исторического развития, значит пренебречь важными элементами общественной жизни древнего Новгорода, особенностями социальной психологии людей той поры, т.е. утратить чувство историчности. Свержение Митрофана состоялось по языческому сценарию, но не без влияния политических обстоятельств. Приверженность архиепископа властителю Суздальской земли, покушавшемуся на вольности новгородцев, отнюдь не способствовали укреплению авторитета святителя.
Всеволод Юрьевич больше на словах, чем на деле, соблюдал новгородскую старину. Движение 1209 г., направленное против Всеволодова доброхота Дмитра Мирошкинича, усилило новгородскую общину. Поэтому Всеволод не рискнул направить в Новгород Константина, причастного к беззакониям Мирошкинича, и дал новгородцам другого своего сына Святослава. Новый князь принял условия новгородской стороны. «И бысть князь у них по их воли во всем по старине и по уставу пръвых их князей, и бе межи их мир и любовь велиа», — сообщает Никоновская летопись14. Но «мир и любовь» длились недолго. В Новгороде зрело недовольство Святославом и его родителем. Под 1210 г. в Новгородской первой летописи читаем: «Приде князь Мьстислав Мьстиславиць на Тържък и изма дворяне Святославли, и посадника оковаша, а товары их у кого рука доидеть; а в Новъгород приела: "кланялся светеи Софии и гробу отця моего и всем новгородьцем; пришъл есмь к вам, слышав насилье от князь, и жаль ми своея отцины". То слышавъше, новгородьци послаша по нь с великою честью: "поиде, княже, на стол"; а Святослава посадиша въ владыцьни дворе и съ муже его, донеле будеть управа с отцемь. Приде Мьстислав в Новъгород, и посадиша и на столе отци, и ради быша новъгородьци»15. В Никоновской летописи содержатся подробности, отсутствующие в новгородском памятнике и характеризующие поведение новгородцев после обращения к ним князя Мстислава: «И сиа словеса зело угодна бысть Новогородцем, и послаша по него с великою честию, глаголюще: "поиде, княже добрый, на стол к нам в Новъгород, а мы князя Святослава Всеволодовича от себе изгоним, или поймаем". И сотворите вече по своему их обычаю, и посадиша за сторожи князя своего Святослава Всеволодича на владычне дворе и с мужи его. И прииде князь Мстислав Мстиславич в Новъгород, и посадиша его с честию и славою и со многою радостию на отца его столе, и бысть радость во всех Новгородцех велиа, яко по желанию их и по воли их бысть им князь на Новегороде, а князь Святослав Всеволодовичь седяще за сторожи на владычне дворе»16.
Из приведенных летописных известий явствует, что новгородцы были настроены по отношению к Святославу негативно, терпение их истощилось: нужен был лишь толчок, чтобы они открыто восстали против Всеволодича. Однако инициатива приезда Мстислава Удатного в Новгород принадлежала не им, а самому торопецкому князю. Поэтому теряет силу предположение некоторых исследователей, будто Мстислава на княжение пригласила антисуздальская боярская группировка, или партия. Повествования летописцев не дают никаких оснований для выводов о борьбе боярских партий вокруг княжеского стола. Напротив, новгородская община выступает единой, решая на вече принять Мстислава на княжение, а Святослава взять под стражу. На вече незаметно серьезных разногласий, почему летописцы и говорят о всеобщей радости и ликовании в Новгороде по поводу появления Мстислава. Ревнитель старины Мстислав Мстиславич был посажен на стол по древнему обычаю и ритуалу: «и посадиша его с честию и славою».
Первое мероприятие Мстислава по вокняжении — поход на Всеволода: «И поиде Мьстислав съ всемь пълкомь на Всеволода; и быша на Плоскеи, и приела к нему Всеволод: "ты ми еси сын, а яз тъбе отець; пусти Святослава с мужи, и все, еже заседел, исправи; яз гость пускаю и товар". И пусти Мьстислав Святослава и мужи его, а Всеволод, пусти гость съ товары; хрест человаста и мир възяста; и приде Мьстислав в Новъгород»17. Как видим, отношения Всеволода с Новгородом складывались не лучшим образом, на что указывают препоны, чинимые владимирским князем, торговым людям, идущим в Новгород.
Вскоре после возвращения из похода Мстислава с новгородцами в волховской столице имел место необычный случай. В Новгород «приде Дмитр Якуниць из Руси, и съступися Твердислав посадньчьства по своеи волю стареишю себе: тъгда же даша посадничьстве Дъмитру Якуничю»18. Этот случай обратил внимание многих историков и побудил их к довольно рискованным утверждениям. Еще И.Д. Беляев писал: «Новгородцы и Мстислав, управившись счастливо с Всеволодом, воротились домой, и повели дела свои так, чтобы все было у них в порядке, чтобы старшие не были изобижены, и чтобы не было происков и неправды; и первый образец такого порядка показал избранный народом посадник Твердислав Михалкович, он добровольно уступил посадничество старшему, приехавшему из Руси, Дмитру Якуничу...»19. Н.А. Рожков, относивший Твердислава Михалковича и Дмитра Якунича к демократической партии, противостоявшей партии аристократической, узрел в поступке Твердислава проявление очереди старшинства, соблюдаемой между членами одной партии20. Целую концепцию на данном эпизоде разработал Янин. Осмысливая летописный текст, ученый говорит: «Что значит "старейшу себе"? По-видимому, это выражение прежде всего свидетельствует о возникновении нового порядка перехода посадничества от одного лица к другому, основанного на каком-то старшинстве. Такой порядок, по существу, мог быть только компромиссом между группировками, договорившимися о правилах очередности в замещении посадничества. Нужно думать, что только в силу этого порядка Твердислав смог удержать власть в 1209 г., когда князем стал Мстислав Мстиславич. В силу того же порядка и Дмитр Якунич поспешил прийти из Русы (или Руси? — И.Ф.) в Новгород, где его ожидало посадничество, принадлежавшее теперь ему по праву. Возникновение нового порядка является несомненным свидетельством нового сплочения боярства. Вопрос о посаднике этим порядком поставлен вне зависимости от княжеского произвола и поворотов внутренней борьбы. Очередность перехода посадничества становится в зависимость от уже сложившихся закономерностей "старшинства"... Новый принцип свидетельствует о сложении в Новгороде посадничьих династий и о принадлежности этих династий к различным, соперничавшим боярским группировкам»21. Свое открытие «закономерностей старшинства» Янин сумел «подтвердить» еще лишь одним, откровенно сказать, сомнительным фактом, связанным с избранием в посадники вместо Твердислава другого боярина — Юрия Иванковича. Тут, полагает ученый, также «сыграло роль старшинство»22, хотя в летописи нет не малейшего намека на сей счет. Несмотря на умозрительность теории Янина, она показалась привлекательной некоторым историкам. С полным доверием воспроизводит ее Подвигина, которая с момента отказа Твердислава от посадничества наблюдает «новый порядок избрания посадников», являвшийся по существу «компромиссом между боярскими группировками»23. А.В. Петров, соглашаясь с мыслью о «новом порядке», начало которому положил Твердислав Михалкович, находит в нем отражение процессов «консолидации городской общины Новгорода, приобретавшей свою законченную территориально-политическую структуру... Внедрение в политическую жизнь Новгорода нового порядка занятия посадничества, вероятно, связано со стремлением общины (конца. — И.Ф.), представители которой долгое время не были посадниками, утвердить справедливость в данном вопросе»24.
Избрание в посадники по принципу старшинства вызывало у Покровского глубокие сомнения. «Если бы это было так, — писал он, — то по части аристократических предрассудков Новгород перещеголял бы самое Москву, где местничество сложилось не раньше XV в., тогда как сейчас затронутый случай происходил в 1211 г. Но этот же случай и дает нам еще один очень наглядный пример того, как легко переносятся в домосковскую Русь московские точки зрения, ибо новгородский летописец ничего не говорит ни о каком местническом споре под этим годом. Он просто констатирует смену одного посадника другим и приводит, по всей видимости, официальную мотивировку этой перемены: то, что новый посадник был "старше" (вероятно, годами старше: между их отцами была разница лет в 30) прежнего». Истинная причина «отставки» Твердислава состояла, по убеждению Покровского в том, что «князю Мстиславу желательно было иметь своего посадника»25.
Идею «нового порядка», введенного якобы Твердиславом Михалковичем, оспорил Мартышин. Допустив установление в 1211 г. «принципа старейшинства», мы, справедливо полагает исследователь, не поймем, почему «тот же Твердислав в 1214 г. вновь стал посадником, в 1215 г. уступил посадничество Юрию Ивановичу, в 1216 г. сменил Юрия Ивановича, но ненадолго. В том же году был избран новый посадник Семен Борисович, за которым, как признает Янин, право старшинства признать нельзя, ибо среди посадников предшествующей поры нет ни одного под именем Борис. Это не единственная неувязка концепции. Если преимущество старшинства было на стороне Юрия Ивановича, то почему же он не стал посадником в 1214 г. и как при живом Юрии Ивановиче Твердислав сумел вернуть себе пост в 1216 г. К тому же принцип старшинства противоречит вольности в посадниках, провозглашенной Твердиславом в 1219 г. Скорее всего, добровольная (а вернее, без конфликта) уступка посадничества в 1211 г. означала признание Твердиславом авторитета Дмитра Якунина, расстановка сил сложилась в его пользу»26.
К этим резонным замечаниям Мартышина добавим то, что Янин оставляет открытым вопрос, почему после Дмитра Мирошкинича новгородцы «даша посадничество» Твердиславу Михалковичу, а не Юрию Иванковичу или Дмитру Якунину. Последний, положим, был вне Новгорода и вернулся туда лишь в 1211 г., хотя столь долгая отлучка его мало вероятна. Чтобы связать концы с концами, надо также Юрия Иванковича отправить в многолетнюю поездку. И так можно нагромождать произвольные догадки до бесконечности. Но вряд ли это приблизит нас к познанию подлинной истории.
Изобретенный Яниным «новый порядок» разбивается о реальную историческую действительность, что невольно признает сам автор, когда отмечает: «Противоречия внутри боярства, противоположность группировок остаются и при новом порядке. Более того... новый порядок поддерживается в значительной степени авторитетом его инициатора Твердислава»27. Получается так, что не будь Твердислава, — не было бы и «нового порядка». Выведенный, в сущности, из единственного факта передачи посадничества Дмитру Якуничу «новый порядок» оказывается эфемерным, как сон.
Случай с Дмитром Якуничем вернее отнести к разряду особых, индивидуальных, т.е. обусловленных обстоятельствами личной биографии Дмитра, тесно связанного, по всей видимости, со смоленскими Ростиславичами28. Пришедший из Киева или Смоленска29 Дмитр был ближе Мстиславу, чем посадник Твердислав, хотя к последнему князь, похоже, вражды не испытывал. Мстислав Мстиславич, только что с радостью принятый новгородцами на княжение и возвратившийся из удачного похода на Всеволода, мог надеяться на полную поддержку новгородской общиной своих пожеланий относительно посадничества. Это хорошо понимал Твердислав, благоразумно уступив место Дмитру Якуничу, причем дипломатически обставил вынужденно-добровольный уход изъявлением почтительности к «старейшинству» Дмитра, которое означало старшинство не генеалогическое, а возрастное. Иначе Дмитр, как справедливо считал М.Н. Покровский, был старше годами Твердислава30.
Итак, рассмотренный нами эпизод со сменой посадников в 1211 г. больше относится к области земных человеческих отношений, чем к заоблачной сфере политики.
Примечания
1. НПЛ. М.; Л., 1950. С. 51, 248; ПСРЛ. Т. X. СПб., 1885. С. 58.
2. ПСРЛ. Т. X. С. 58.
3. НПЛ. С. 52, 250.
4. ПСРЛ. Т. X. С. 64.
5. ПСРЛ. СПб., 1863. Т. XV. Стб. 311.
6. Татищев В.Н. История Российская. М.; Л., 1964. Т. III. С. 185. М.; Л., 1964. Т. IV. С. 341. Похоже, впрочем, что историк связывал изгнание владыки с переменами на новгородском княжеском столе. См.: там же.
7. Карамзии Н.М. История Государства Российского. М., 1991. Т. П-Ш. С. 434.
8. Соловьев С.М. Сочинения в 18 кн. М., 1988. Кн. 1. С. 584.
9. Беляев И.Д. История Новгорода Великого от древнейших времен до падения. М., 1864. С. 289.
10. Хорошев А.С. Церковь в социально-политической системе... С. 42.
11. Беляев И.Д. История Новгорода Великого... С. 289.
12. Новгородский летописец пользуется в данном случае словом «правитися», что в древнерусском языке также означало оправдываться. См.: Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка. СПб., 1895. Т. II. Стб. 1347.
13. См.: Фрэзер Дж. Дж. Золотая ветвь. М., 1960. С. 99—108. См. также с. 118 настоящей книги.
14. ПСРЛ. Т. X. С. 59.
15. НПЛ. С. 51, 249.
16. ПСРЛ. Т. X. С. 61.
17. НПЛ. С. 51—52, 249.
18. НПЛ. С. 52, 249.
19. Беляев И.Д. История Новгорода Великого... С. 288.
20. Рожков Н.А. Исторические и социологические очерки. М., 1906. Ч. II. С. 46.
21. Янин В.Л. Новгородские посадники. С. 125.
22. Там же. С. 126.
23. Подвигина Н.Л. 1) Новгородский посадник Твердислав Михалкович // Вестник МГУ. Серия IX. История. 1966. № 5. С. 53; 2) Очерки... С. 129—130.
24. Петров А.В. Социально-политическая борьба в Новгороде XII—XIII вв.: дис. канд. ист. наук. Л., 1990. С. 128—129.
25. Покровский М.Н. Избр. произв.: в 4 кн. М., 1966. Кн. 1. С. 190—191.
26. Мартышин О.В. Вольный Новгород. М., 1992. С. 192.
27. Янин В.Л. Новгородские посадники. С. 127.
28. См.: Соловьев С.М. Сочинения. Кн. 1. С. 584.
29. См.: Беляев И.Д. История Новгорода Великого... С. 289.
30. Покровский М.Н. Избр. произв. Кн. 1. С. 191.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |