§ 3. Устав Великого Князя Владимира Мономаха и основные положения изменения законодательства о ростовщичестве

К числу таких проблем относилось ростовщичество, охватившее жадными щупальцами киевскую, черниговскую и переяславскую общины. Население изнывало под бременем долгов и непомерных процентов, взимаемых заимодавцами. «Неправедное лихоимание» современники уподобляли «злому ножу», убивающему людей. Митрополит Никифор, обращаясь, по мнению одних историков, к Святополку, согласно догадке других, — к Владимиру Мономаху¹, а по убеждению третьих, — к духовным и мирским лицам вообще², призывал: «Отдаждь должником долги. Аще ли то немощно, поне да великии рез остави, еже яко же змия изъедают окаяннии убогия»³. Тщетно было увещевать профессиональных лихоимцев. По словам Зимина, остался глух к этим призывам и Святополк⁴. Впрочем, он кое-что предпринял, если считать вместе со Смирновым, что ст. 51 Пространной Правды есть плод его законотворчества. Статья гласит: «О месячнем резе. А месячный рез, оже за мало, то имати ему; заидуть ли ся куны до того же года, то дадять ему куны в третье, а месячныи рез погренути»⁵.

Вникая в текст закона, Тихомиров вслед за Аристовым и другими дореволюционными учеными отмечал, что тут обозначены «три вида процентов: месячные, третные и годовые. Кратковременный месячный рез был в то же время самым тяжелым. Поэтому если месячные проценты взимались в течение года, то их надо было делать третными». Автор правильно указывает на характер месячного реза как наиболее тяжелого. Но с ним нельзя согласиться, когда он устанавливает проценты месячные, третные и годовые. У Тихомирова нет единого принципа в подходе к вопросу о видах взимания процентов. В результате — смешение временного и количественного критериев. На наш взгляд, ст. 51 подразумевает два вида процентов: месячные и годовые⁶. Последние же суть третные. Что касается содержания статьи в целом, оно лучше, нежели иными учеными, выявлено И. Платоновым и В. Ключевским. По Платонову, «месячные росты позволяется единственно брать за малое время. Если же заем растянется на целый год, то заимодавец берет уже третные росты, а месячные уничтожаются»⁷. Ключевский предложил более подробное толкование: «Месячный рост по уговору брать, если заем сделан на мало дней, на непродолжительное время; если же капитал залежится до того же года, до той же годины или того же числа следующего года, то заимодавцу взять со своего капитала рост в третий, т.е. на два третий, или 50 процентов»⁸.

Прежде чем дать свое толкование ст. 51 Пространной Правды, приведем одно ценное, по нашему мнению, разночтение, заключенное в Мясниковском списке Памятника, где читаем: «А месячный резы, оже за мало, то имати ему, заидут ли ся куны того же года, то дадять ся ему куны в треть, а месячныи рез погренути»⁹. Вместо «заидуть ли ся куны до того же года» Троицкого 1 списка и других в Мясниковском списке читается «зайдут ли ся куны того же года», что точнее передает смысл постановления. Обращает также внимание противопоставление законодателем двух сроков получения процентов: малого и годового. Малый срок отождествляется с понятием «месячный» и должен быть исчислен временем, не превышающим год. Учитывая эти нюансы и опираясь на выводы И. Платонова и В. Ключевского, формулируем следующее понимание ст. 51 Пространной Правды: месячный процент брать кредитору на протяжении года¹⁰; если же долг сохраняется более года, то заимодавцу взимать третный рост, или 50%, а месячный процент отвергается¹¹. При этом, по-видимому, третный рост не ограничивался ни во времени, ни предельной нормой процентного платежа и поступал ростовщику вплоть до возвращения должником основной заемной суммы, по тогдашнему выражению, — «иста». Стало быть, Святополк (если с ним связывать ст. 51 Пространной Правды) ограничил месячный рез годовым сроком и ввел бессрочный, ничем не стесненный третный рез, прекращаемый лишь с уплатой долга¹².

Князь не ликвидировал долги, к чему призывал митрополит Никифор. В сущности он не порушил и «великий рез»¹³, поскольку пятидесятипроцентная ставка на долговую ссуду являлась очень высокой, не говоря уже о месячном резе, который, судя по смыслу ст. 51, был еще выше. Иначе поступил Владимир Мономах. Это сознавали уже переписчики Правды. Отделив предшествующие узаконения, посвященные ростовщичеству, от законодательства Мономаха по тому же предмету под заголовком «Устав Володимерь Всеволодович», они подчеркивали не только принадлежность данного законодательства названному князю, но и новизну его сравнительно с прежними нормами. В чем же она состояла?

Владимир Мономах, как явствует из Устава, принятого на совещании в Берестове, запретил месячный рез, а третному поставил четкий предел. Заимодавец, взявший «два реза», т.е. дважды по 50%, имел право на основной долг («исто»). Но тот, кто получил «три резы», или трижды по 50%, терял такое право. В условиях социального движения 1113 г. это было чрезвычайно важное законоположение, которое, укрощая произвол ростовщиков, отменяло также застаревшие долги. Мономах, по справедливому замечанию Покровского, кассировал сделки, являвшиеся «еще вчера вполне легальными». Тем самым он оправдал чаяния «киян», призвавших его на княжение. Ликвидация долгов, запрещение месячного реза и строгое упорядочение взимания третного реза — вот что составляло существенное различие между законодательством Владимира и Святополка, угождавшего ростовщическому капиталу. Многие советские историки не видят, к сожалению, указанного различия. Так, Зимин, комментируя соответствующую статью Мономахова Устава, утверждает, будто она «очень незначительно смягчала жесткие условия взимания процентов, установленные при князе Святополке Изяславиче, — основной порядок (месячный рез) остался без изменений. Статья 53 была чисто декларативной уступкой киевских властей после восстания 1113 г., направленного против усиления феодального гнета, закабаления разорявшихся крестьян и горожан, опутывавшихся сетью ростовщических махинаций»¹⁴. Тихомиров говорит о попытках Мономаха «некоторого ограничения ростовщических процентов», добавляя при этом: «Впрочем, ограничение было очень условным»¹⁵. Сходным образом думает Черепнин. «В Берестове, — пишет он, — было внесено решение о некотором (правда весьма слабом) ограничении ростовщичества»¹⁶. Смирнову даже эти робкие замечания о стеснительной по отношению к ростовщикам политике Мономаха, в отличие от деятельности Святополка, поощрявшей лихоимство, показались излишними. Его взору открывается совершенно иная историческая ретроспектива. «Вместо традиционной альтернативы: князь-ростовщик (Святополк) и борец с ростовщичеством (Мономах) оказывается, что и Мономах и Святополк проводят в финансовом законодательстве единую линию, причем Мономах лишь продолжает и развивает начатое Святополком»¹⁷. Однако автор все же вынужден признать: «И Святополков закон о "месячном" и "третном резе", и Мономахово дополнение к этому закону, конечно, в какой-то степени ограничивали ростовщичество». Ученый, впрочем, и тут отступает, уверяя, что реальное значение этих мероприятий, «было весьма невелико»¹⁸. И.И. Смирнов находит все основания, чтобы усматривать «в законах о "месячном" и "третном" резе чисто вынужденные мероприятия, носящие декларативный характер и преследующие демагогические цели создания видимости борьбы с "резоимством" в условиях острых классовых противоречий и политической борьбы, в которых вопрос о резоимстве играл и во времена Святополка, и особенно при Мономахе, после киевского восстания 1113 г., столь крупную роль»¹⁹. К счастью, не все советские историки так непреклонны в классово-негативной оценке законодательства Владимира Мономаха.

По Мавродину, результатом берестовского совещания «явился "Устав" Владимира Мономаха. "Устав" ограничивал ростовщичество. Грабительские проценты были отменены»²⁰. У Грекова князь Владимир, не решившись целиком ликвидировать долги, устранил «великий рез»²¹. Согласно Толочко, следствием «неупорядоченной бесконтрольной деятельности ростовщиков, купцов-менял, богатых ремесленников, вызывавшей недовольство киевлян», явился «знаменитый устав Мономаха об ограничении прав ростовщиков, утвержденный на совещании в Берестове»²².

Всех ближе подошел к истине, на наш взгляд, Рыбаков. Вот суждение исследователя: «По Уставу Владимира было сильно ограничено взимание процентов за взятые в долг деньги. Поясним эту статью примером. Предположим, что какой-то крестьянин занял у боярина в тяжелую годину 6 гривен серебра. По существовавшим тогда высоким нормам годового процента (50%) он ежегодно должен был вносить боярину 3 гривны процентов (а это равнялось стоимости трех волов). И если должник не в силах был, кроме процентов, выплатить и самый долг, то он должен был нескончаемое количество лет выплачивать эти ростовщические проценты, попадая в кабалу к своему заимодавцу. По новому уставу срок взимания процентов ограничивался тремя годами — за три года должник выплачивал 9 гривен, что в полтора раза превышало сумму первоначального долга. Мономах разрешил на этом и прекращать выплаты, так как в эти 9 гривен входил и долг ("исто") — 6 гривен — и 3 гривны "роста". Долг погашался. Фактически это приводило к снижению годового процента до 17% и избавляло бедноту от угрозы длительной или вечной кабалы. Это была большая победа восставшего народа»²³. Наблюдение Рыбакова относительно резкого снижения годового процента при выплате третьего реза позволяет многое переосмыслить. Из него со всей очевидностью вытекает, что третный рост, выгодный заимодавцу, приобретал противоположный характер в случае, когда должник платил кредитору «три резы». В конечном счете выигрывал задолжавший, что легко доказуемо. В самом деле, если ростовщик брал трижды пятидесятипроцентный рез, то он, теряя «исто», вместо 50% годовых получал около 17%; если же заимодавец отказывался взимать третий рез, чтобы сохранить право на основной долг, то это, с одной стороны, прекращало выплату процентов, а с другой — могло повлечь за собой задержку на некоторое время возвращения кредита, что опять-таки было на руку должнику. Значит, наиболее оптимальным для ростовщиков, дающих «куны в треть», было взимание «двух резов», при котором прирост отданных взаймы денег составлял 100%, что увеличивало вдвое первоначальную кредитную сумму. Тем самым закон не забывал и об интересах заимодавцев. Кроме того, он санкционировал бессрочное «имание» двадцати процентного годового роста: «Аже кто емлеть до 10 кун от лета на гривну, то того не отметати»²⁴. Мономах, таким образом, прекратив произвол ростовщиков, создавал приемлемые для общества условия, обеспечивающие развитие ростовщичества, в чем, разумеется, имелась серьезная потребность, поскольку кредитная система, реализуемая в присущей Руси XI—XII вв. форме «резоимства», являлась необходимым элементом социально-экономической жизни той поры²⁵. Однако в конкретных исторических условиях, сложившихся в Киеве конца XI — начала XII столетий, и в обстановке социального движения 1113 г. нововведения Владимира Мономаха в большей мере отвечали интересам должников, нежели кредиторов, удовлетворяя требования рядовой массы киевлян, закабаленных и закабаляемых резоимцами. Несомненно, что под давлением именно этой массы населения города и волости князь проводил законодательные меры, направленные на обуздание произвола ростовщиков и облегчение положения тех, кто влез в долговое ярмо или силою жизненных обстоятельств понуждался к тому. В целом закон Мономаха о резах следует характеризовать как компромиссный, но с явной, причем существенной, уступкой должникам²⁶. Издание его означало победу не одних лишь охваченных волнениями «киян», грабивших дворы тысяцкого, сотских и ростовщиков, но всей киевской общины, ее здоровых сил, сумевших остановить разрушительные процессы в киевском обществе, восстановить в нем стабильность и внутренний мир, «утолить мятеж и голку в людех».

Исследователи относят к законодательству Владимира Мономаха и статьи 54—55 Пространной Правды, устанавливающие порядок взимания долга с купца-банкрота и злостного должника, а также меру их наказания. Статья 54 берет под защиту купца, оказавшегося несостоятельным по уважительным, не зависящим от него причинам: «истопиться, любо рать возметь, ли огнь». Такого несчастливца нельзя ни «насилити», ни «продати», ибо то «пагуба от бога есть, а не виноват есть». Другое дело — беспутный растратчик, который «пропиеться или пробиеться, а в безумьи чюжь товар испортить». Он не заслуживал снисхождения, и с ним владельцы «товара» поступали так, как хотели: «ждуть ли ему, а своя им воля, продадять ли, а своя им воля»²⁷. Статья 55 гласит: «Аже кто многим должен будеть, а пришед гость из иного города или чюжеземець, а не ведая запустить за нь товар, а опять начнеть не дати гости кун, а первии должебити начнуть ему запинати, не дадуче ему кун, то вести и на торг, продати же и отдати первое гостины куны, а домашним, что ся останеть кун, тем же ся поделять; паки ли будуть княжи куны, то княжи куны первое взяти, а прок в дел; аже кто много реза имал, не имати тому»²⁸.

Отвлекаясь от деталей, касающихся порядка компенсации понесших убытки кредиторов, обратим внимание на карательные санкции, направленные против неоплатного должника. И здесь мы упираемся в термин «продати». Некоторые ученые считали, что этот термин означал продажу только имущества несостоятельного купца²⁹. Другие же исследователи полагали, что закон предусматривал продажу самого должника в рабство³⁰. Последняя точка зрения нам кажется более обоснованной³¹. Приняв ее, мы получаем возможность понять главную цель Мономаха-законодателя. Она заключалась в регулировании и ограничении долгового рабства. Статьей 54 князь запретил продавать в рабство купца, разорившегося по независимым от него причинам. Важно отметить, что даже к злостному должнику закон проявлял как бы подспудную терпимость. Во всяком случае, он не был категоричен, допуская как продажу в холопство, так и отсрочку платежа, ежели на то будет воля заимодавца. В таком же скрыто лояльном, можно сказать, тоне по отношению к должнику сформулирована и статья 55, оставляющая без видимых последствий неисправную уплату долга своим кредиторам и предписывающая наказание лишь тогда, когда в число потерпевших попадали посторонние для местного общества люди — гость из другого города или иностранец. Но и тут фигурирует условие: если прежние кредитора, сограждане должника, начнут препятствовать пришлому заимодавцу взыскивать долг. Как и в примере с ростовщичеством, закон о долговом рабстве (ст. 54—55), будучи компромиссным по существу, являлся более, так сказать, сочувственным к должнику, чем к заимодавцу, что опять-таки объясняется историческими реалиями конца XI — начала XII вв.: углублением имущественной дифференциации и произошедшим на этой почве социальным взрывом 1113 г. Общество нуждалось в замирении, которое могло быть достигнуто только в результате действенного контроля за ростовщичеством и рабством в различных его модификациях, прежде всего за долговым рабством как наиболее опасным социальным злом, связанным с потерей самого драгоценного для древнего человека—личной свободы. Стремление оградить бедноту от порабощения сквозит и в Уставе о закупах (ст. 56—66 Пространной Правды), который научная традиция связывает с именем Владимира Мономаха. Находясь на хрупкой грани между свободой и рабством, закуп часто воспринимался господином в рабском качестве. Недаром по меткому выражению Б.А. Романова, «над всем перед составителем "Устава" висел вопрос, который на житейском языке господ можно формулировать так: "неужели закуп так-таки совсем и не холоп?"³². Против «поработительной политики господ», как с полным основанием полагает Б.А. Романов, и был направлен Устав о закупах³³. Характерно, что уже первая его статья нацелена на это: «Аже закуп бежить от господы, то обель; идеть ли искат кун, а явлено ходить, или ко князю или к судиям бежить обиды деля своего господина, то про то не роботять его, но дати ему правду»³⁴. Закон, следовательно, дозволял «роботить» закупа, который, совершив побег, скрывался и от своего хозяина и от властей, в чем усматривалось правонарушение, наказуемое обращением в холопство. Бегство же «ко князю или судиям» с жалобой на господина считалось законным и не влекло за собой такого рода драматических последствий для беглеца. Напротив, он мог рассчитывать на праведный суд, т.е. защиту от «обиды», нанесенной господином. И совершенно правомерным являлся открытый уход закупа на поиски «кун», чтобы расплатиться с господином по долгу и обрести полную свободу³⁵. Значит, отношения в закупничестве не были роковыми для «наймита», как именует Пространная Правда нашего героя. Устав предоставлял ему возможность выйти из закупничества и вернуться к прежней жизни, пополняя тем самым свободное рядовое людство, являвшееся основной категорией населения Древней Руси вообще и Киевской земли в частности. С этой точки зрения становится очевидным желание законодателя задержать разрушение традиционной социальной структуры древнерусского общества, включая, разумеется, и киевскую общину.

Устав всецело принимает сторону закупа, если господин осмелится продать его в холопы: «Продасть ли господин закупа обель, то наймиту свобода во всех кунах, а господину за обиду платити 12 гривен продаже»³⁶. Данный поступок господина, будучи серьезным правонарушением, карался довольно высоким денежным штрафом. Если добавить к этому потерю господином кун, ссуженных закупу, то материальный убыток, навлеченный на себя торговцем живого товара, приобретал еще более внушительные размеры. Замечательно, что Устав говорит о свободе наймита «во всех кунах», а не о свободе самого закупа, проданного в рабство, чем, по нашему мнению, подчеркивается свободный в принципиальном плане статус личности потерпевшего, временно стесненный, однако, обязательствами по закупничеству. Свобода закупа, хотя и несколько ущербная, засвидетельствована и в других статьях Устава. Так, по статье 62 Пространной Правды, господин, избивший закупа «без вины» да еще и в пьяном виде, платил ему возмещение, как свободному человеку («яко же в свободнемъ платежь, тако же и в закупе»)³⁷. Согласно статье 66, закуп «в мале тяже» выступал послухом на суде, т.е. пользовался прерогативой свободных людей³⁸.

Мы далеки от того, чтобы идеализировать положение закупа. Но не стоит бросаться и в противоположную крайность по примеру Смирнова, писавшего: «Устав о закупах определяет социальное положение закупа, определяет, прежде всего, в плане установления норм, регулирующих взаимоотношения между закупом и его господином. С чьих же позиций формулированы эти нормы? Достаточно поставить этот вопрос, чтобы признать, что, конечно, не закупа, а его господина. Закуп лишен права свободного ухода от господина: побег превращает его в обельного холопа (ст. 56); закуп несет ответственность за сохранность орудий, полученных им от господина (ст. 57, 58); господин обладает правом телесных наказаний закупа (ст. 62); кража, совершенная закупом, превращает его в обельного холопа (ст. 64) — таков основной комплекс норм в Уставе о закупах, определяющий положение закупа. Ясно, что именно эти нормы и определяют направленность Устава о закупах, а не оговорки и ограничения, содержащиеся в Уставе о закупах, которые частью вытекают из объективно иного характера зависимости закупа, чем холопа, частью же, может быть, объясняются и той обстановкой — после киевского восстания 1113 г., — когда происходила кодификация законодательства о закупах в Устав о закупах»³⁹. Доводы И.И. Смирнова не убеждают. При ближайшем их рассмотрении выявляется ряд неточностей, вкравшихся в суждения историка. Нельзя говорить, будто закуп «лишен права свободного ухода от господина». Закон ему запрещал бежать скрытно от господина. Уход же его за «кунами» или с целью жалобы на господские «обиды» Устав дозволял беспрепятственно, объявляя, следовательно, такой уход свободным. Правда то, что закуп отвечал «за сохранность орудий, полученных им от господина», но только при определенных обстоятельствах, вне которых эта ответственность с него снималась. Право господина подвергать телесному наказанию закупа было также поставлено в определенные рамки, а нарушение их вменялось как преступление, наказуемое по закону.

Перечень норм, составленный И.И. Смирновым для доказательства преимуществ господина в отношениях с закупом, можно без труда парировать узаконениями обратного свойства: закуп имеет право уходить на заработки и «бежать» в суд с жалобой на господина (ст. 56); закуп не платит за «войского» («свойского») коня и не ответственен за пропажу орудий, «погибших» в его отсутствие (ст. 57); закуп не отвечал за скотину, выкраденную из хлева (ст. 58); господину под угрозой наказания (платеж за «обиду») возбранялось причинять вред «купе» или «отарице» закупа (ст. 59); господин не мог, полагаясь на безнаказанность, брать с закупа деньги свыше суммы, определенной договором о закупничестве (ст. 60); господину категорически запрещалось (опять-таки под страхом кары) продавать закупа в рабство и бить «без вины» (ст. 61, 62). Для Смирнова все это — лишь оговорки и мало значимые ограничения. У нас иное восприятие: в перечисленных нормах мы видим существенные юридические гарантии от господского произвола, данные «наймиту» Уставом о закупах. Если посмотреть на Устав под углом зрения правовой защиты, то окажется, что в большинстве случаев, упоминаемых законодателем, она применяется в интересах закупа, а не господина. Поэтому нельзя одобрить М.Н. Тихомирова, искусственно разделявшего городских и сельских жителей Киевской земли, а также заявлявшего, что законодательство Владимира Мономаха, удовлетворив запросы торговых людей, терпевших беды от ростовщичества, ничего фактически не дало закупам, больше того — ухудшило их положение⁴⁰. В Уставе исследователь увидел не только фиксацию старого, но и утверждение нового — стремление еще сильнее ограничить право закупа⁴¹. Сказывались тут перегибы в оценке древнерусского законодательства как сугубо классового, охраняющего интересы «господствующего феодального класса». Тихомиров был настолько увлечен классовым подходом, что, не робея, выразил свое громкое несогласие с мнением такого авторитета, как Греков, по которому законодатель в Уставе о закупах «пошел на компромисс и частично удовлетворил требования деревенского простого люда, страдавшего от произвола богатых землевладельцев»⁴². Согласно Тихомирову, «законодательство Владимира Мономаха ставило... совсем иные цели. Давая некоторые внешние, чисто декларативные льготы зависимым крестьянам-смердам, это законодательство защищало интересы господствующего класса феодалов»⁴³. Устав о закупах, на наш взгляд, примечателен и важен в двух моментах: он законодательно обеспечил «наймиту» выход из закупничества и запретил самовольный (со стороны господина) перевод закупа в холопство. И в одном и в другом случае мы видим меры по контролю за развитием рабства, его ограничению и регулированию. Те же меры проводил и относимый учеными к законотворческой деятельности Владимира Мономаха Устав о холопах (ст. 110—121 Пространной Правды)⁴⁴. Привлекают внимание прежде всего начальные 110 и 111 статьи Устава, тесно связанные между собой⁴⁵. Уже одно их расположение говорит о многом: открывая узаконения о холопах, они, естественно, формулировали основные принципы образования холопства как социального института. Смирнов подчеркивал совершенно иную по сравнению со статьями 112—121 структуру статьи 110, «носящей нормативный характер и состоящей из ряда определений ситуаций, создающих основание для возникновения состояния обельного холопства... Что же касается ст. 111, то, столь же резко, как и ст. 110, отличаясь от ст. ст. 112—121, она по своей структуре близка к ст. 110, представляя собой, по меткому замечанию Б.А. Романова, своего рода "комментарий" к ст. 110 и также являясь по типу нормативной, хотя и в негативном плане»⁴⁶. Однако в другом месте своей книги Смирнов, противореча сам себе, утверждает, что статья 110 «не может быть рассматриваема ни как акт нормативного характера, имеющий целью дать систематизированный перечень источников обельного холопства, ни как акт политический, преследующий цель сузить источники обельного холопства, или ограничить способы его возникновения»⁴⁷. Автор принимал статьи 110—111 за глоссу, внесенную в текст Устава о холопах позднее его составления⁴⁸.

Статья 110 постановляет: «Холопство обелное трое: оже кто хотя купить до полу гривны, а послухи поставить, а ногату дасть перед самем холопом; а второе холопьство поиметь робу без ряду, поиметь ли с рядомъ, то како ся будеть рядил, но том же стоить; а се третьее холопство: тивуньство без ряду или привяжеть ключь к собе без ряду, с рядомъ ли, то како ся будеть рядил, на том же стоить»⁴⁹. Данная статья породила большие толки в научной литературе. Еще В. Пешков отмечал, что Русская Правда «допускает и указывает только три источника обельного холопства» и «при этом именно говорит, что обельное холопство только трое»⁵⁰. Далеко не все исследователи были согласны в том. Многим показалось, будто кодификатор по недосмотру не упомянул иные способы пополнения обельного холопства, известные в Древней Руси. «Наш первый юрист-систематик, — писал Сергеевич, — просмотрел, что есть и другие виды обельного холопства: плен и еще три, на которые можно найти указания даже в тексте Правды: 1) бегство закупа; 2) рождение от несвободных родителей и 3) несостоятельность»⁵¹. Укор этот довольно часто повторялся в трудах историков, о чем Б.А. Романов с иронией как-то заметил: «Стало признаком хорошего тона у многих исследователей мимоходом упрекнуть составителя "Устава" в том, что он (в ст. 110) "просмотрел, что есть и другие виды обельного холопства", кроме перечисленных в ст. 110 трех ("холопство обельное трое")»⁵². Романов подчеркнул, что Устав о холопах — «не учебник права, регистрирующий систематически все разновидности того или иного предмета, о котором зашла речь. Это — документ прежде всего политический, преследующий определенную политическую цель — признать на будущее законным лишь такой переход свободных и обельное холопство, в котором не было бы принуждения со стороны господ, и тогда уже считать, что бывший свободный ни под каким видом не может поднять спора о своем холопстве»⁵³. И тут Устав «ставил свою задачу слишком четко, чтобы затемнять суть дела нагромождением лишних деталей — ради нашего ученого педантизма»⁵⁴. Мысль Романова о добровольном переходе свободных в обельное холопство, засвидетельствованном статьей 110, не являлась совершенной новостью в историографии древнерусского рабства. В тех или иных вариациях она звучала и раньше. Так, Дьяконов специфику статьи 110 находил в том, что в ней отразилось установление холопства по почину самих поступающих в холопы⁵⁵. О поступлении в обельные холопы по доброй воле, закрепленном законодательно в упомянутой статье, говорил и Довнар-Запольский⁵⁶. Юшков, вчитываясь в текст все той же статьи, обнаружил превращение свободного человека в обельного холопа «без формального принуждения»⁵⁷.

Эти объяснения были оспорены Смирновым. Он полагал, что путь к выяснению вопроса об источниках обельного холопства, перечисленных в статье 110, открыл Ключевский, назвавший их «гражданскими источниками» холопства⁵⁸. «Формула Ключевского о "гражданских источниках" обельного холопства ст. 110, конечно, гораздо глубже раскрывает существо этих источников, чем слова Дьяконова о "доброй воле поступающего" или тезис Юшкова и Романова об отсутствии "принуждения", указывая на то, что корни этих источников обельного холопства следует искать в "гражданских отношениях", т.е. в отношениях экономических. Иными словами, здесь свободный человек превращается в обельного холопа силой самих экономических отношений без применения политического насилия»⁵⁹. Следует согласиться с уточнением Смирнова, основанным на идее Ключевского о гражданских источниках обельного холопства статьи 110. Но это не исключает полностью возможность добровольного (без прямого насилия) поступления свободного человека в обельное холопство, о чем говорили исследователи, которым оппонирует Смирнов. Верно то, что в обельные холопы свободный люд нередко загоняла крайняя нужда, в результате чего добрая воля при переходе в несвободное состояние выглядела весьма условной, по существу — фиктивной⁶⁰. Однако подобного рода ситуация не исчерпывает многообразия эмпирических случаев, побуждавших людей Древней Руси поступаться своей свободой. Было упрощением, если не примитивизмом, рассуждать так, будто переход свободных в обельное холопство — следствие одной лишь поработительной политики господ. Для некоторых лиц жизнь в холопах являлась заманчивой, поскольку давала им покровительство и защиту перед внешним миром, столь необходимые в условиях социальной неустойчивости, присущей переходным эпохам⁶¹, не говоря уже о реальной перспективе приобретения не только материального достатка, но и богатства. Вероятно, о таких, обогатившихся в холопстве, злословил Даниил Заточник: «Не лепо у свинии в нозрех рясы златы, тако на холопе порты дороги. Аще бо были котлу во ушию златы колца, но дну его не избыти черности и жжения; тако же и холопу: аще бо паче меры горделив был и буяв, но укору ему своего не избыти, холопья имени»⁶². Трудно мотивировать экономической безысходностью женитьбу свободного человека на рабе, а тем более — вступление в должность тиуна. Скорее всего, тут имела место личная инициатива, идущая не от господина, а от тех, кто хотел жениться на рабыне или пойти в тиуны. Корни этого холопства произрастали в толще бытовых (брак с рабой) и социальных (поступление в тиунство) отношений, не связанных ни с экономическим принуждением, ни с политическим насилием. И совсем не обязательно думать, будто человек в этих случаях становился обельным холопом благодаря лишь своей небрежности или оплошности⁶³, позабыв заключить ряд с господином. Могло статься, что договор (ряд) не входил в планы совершающих сделку сторон.

Если статья 110 допускает при определенных условиях переход свободного в обельное холопство, то статья 111 полностью отрицает возможность подобных превращений: «А в даче не холоп, ни по хлебе роботять, ни по придатце; но оже не доходять года, то ворочати ему милость; отходить ли, то не виноват есть»⁶⁴. Важным для выводов нашего исследования является запрет обращения в рабство за дачу, хлеб и придаток. Закон, как видим, ограждал от порабощения бедняков, пользующихся материальной помощью богатых людей. Можно согласиться с Романовым, что «законодатель здесь вел борьбу именно с распространением обельного холопства»⁶⁵.

Зимин, оценивая в целом статьи 110 и 111, говорил о сокращении и ограничении в них источников обельного холопства⁶⁶. Вернее, на наш взгляд, было бы сказать, что названные статьи, упорядочив процесс формирования холопства, происходящий в недрах местного общества, брали под контроль развитие внутреннего рабства, разрушительно действующего на традиционную социальную структуру Древней Руси. С этой точки зрения вполне приемлем тезис М.Б. Свердлова о том, что статьи 110 и 111 «представляют собой юридическую новацию, предназначенную для регламентации социальных процессов»⁶⁷. Однако историк не прав, когда собственно регламентацией установления холопства объясняет отсутствие в статье 110 (кроме фигурирующей там холопьей триады) других его видов, образуемых «по преемственности холопьего состояния (дети холопов), вследствие плена», в результате гибели по халатности имущества, доверенного купцу⁶⁸. Причина этого отсутствия не столько в регламентации как таковой, сколько в характере источников холопства. Статья 110 трактует о внутриобщественном рабстве, возникающем прямо, но отнюдь не опосредованно через холопье состояние родителей, криминальные казусы и, конечно же, не через плен, поскольку пленение вело в челядинство — рабство внешнего происхождения, в отличие от холопства, зародившегося внутри общины. Пленник-раб назывался на Руси XI—XII вв. челядином, а не холопом. Потому статья 110 и не упоминает плен в качестве источника холопства. Эту мысль, высказанную нами много лет назад, оспорил Зимин, который писал: «Еще Б.Д. Греков обратил внимание на то, что ст. 110 "в своем перечне источников рабства пропускает плен". И.Я. Фроянов объясняет это тем, что "плен был источником челядинства, а не холопства". Но так как автору не удалось доказать существования в Пространной Правде каких-либо черт различия в источниках и правовом положении холопства и челядинства, его предположение не может быть признано»⁶⁹. Напрасный труд разыскивать в Пространной Правде источники челядинства. Ведь Правда занята явлениями внутренней жизни древнерусского общества, тогда как челядь формировалась за счет людей, плененных в войнах, т.е. поступала извне. Зато сопоставление правового и экономического положения холопов и челяди в Пространной Правде выявляет заметные различия в их юридической и экономической дееспособности⁷⁰. Главное в статьях 110 и 111 состоит в том, что они, регулируя в одних случаях обращение в обельное холопство, а в других запрещая его, ограждали от порабощения рядовую массу свободного людства, являвшуюся основной опорой общественного здания Древней Руси.

Итак, законодательство Владимира Мономаха, предпринятое в условиях обострения социальных противоречий в Русской земле конца XI — начала XII вв. и проводимое под воздействием народных волнений 1113 г. в Киеве, имело целью снять напряжение в обществе, избавить его от раздоров и столкновений, грозящих самому существованию киевской общины. Мономах осуществил ряд решительных мер, призванных нормализовать социальную обстановку в Русской земле. Он отменил давние долги, обуздал произвол ростовщиков, оградил от похолопливанья свободных и полусвободных людей, регламентировал переход свободных людей в рабство, в конечном счете установил порядок, ограничивающий институт обельного холопства. Князь, разумеется, не покушался на ростовщичество и рабство вообще, будучи не в силах отменить эти социальные явления. Поэтому его законы имели компромиссный характер, отвечая, однако же, в большей степени интересам должников и порабощаемых, нежели заимодавцев и холоповладельцев.

Примечания

1. Тихомиров М.Н. 1) Исследование о Русской Правде. Происхождение текстов. М.; Л., 1941. С. 210; 2) Крестьянские и городские восстания... С. 131—132.

2. Смирнов И.И. Очерки... С. 265, 271.

3. Макарий. История Русской церкви. СПб., 1857. Т. II. С. 327.

4. Зимин А.А. Холопы на Руси... С. 159.

5. Правда Русская Т. I. С. 109—110.

6. См.: Гусаков А.Д. О ростовщичестве в Киевской Руси // Вопросы экономики, планирования и статистики. М., 1957. С. 286.

7. Правда Русская. Т. II. Комментарии. М.; Л., 1947. С. 419.

8. Ключевский В.О. Сочинения: в 9 т. М., 1989. Т. VII. С. 456.

9. Правда Русская Т. I. С. 192.

10. «Зайдут ли ся куны того же года» можно понимать и так: перейдет ли долг на следующий год. В этом случае закон предписывал взимание месячного реза в рамках года заключения долговой сделки. При таком повороте мы сталкиваемся, вероятно, с какими-то языческими представлениями о Старом и Новом годах.

11. Т.е. месячный рез уступает места третному резу. См.: Правда Русская: учебн. пос. М.; Л., 1940. С. 64; Смирнов И.И. Очерки... С. 272.

12. См.: Рыбаков Б.А. Киевская Русь... С. 450—451.

13. Ср.: Смирнов И.И. Очерки... С. 271—272.

14. Памятники русского права. Вып. 1. С. 163.

15. Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания... С. 144.

16. Черепнин Л.В. Общественно-политические отношения... С. 236.

17. Смирнов И.И. Очерки... С. 273.

18. Там же. С. 274.

19. Там же.

20. Мавродин В.В. 1) Очерки... С. 174; 2) Народные восстания... С. 75.

21. Греков Б.Д. Киевская Русь. С. 503.

22. Толочко П.П. Древний Киев. С. 215.

23. Рыбаков Б.А. Киевская Русь. С. 450—451.

24. Правда Русская. Т. I. С. 110. Зимин видит в этом старую практику (Памятники русского права. Вып. 1. С. 160). Связывает ее в равной мере со Святополковым и Мономаховым законодательством Смирнов (Смирнов П.П. Очерки... С. 273). Мы отдаем предпочтение точке зрения Мавродина: «Устанавливался (Мономахом. — И.Ф.) новый порядок, по которому законным считался процент в размере не выше 10 кун на гривну». См.: Мавродин В.В. Народные восстания... С. 76.

25. См.: Гусаков А.Д. О ростовщичестве в Киевской Руси...

26. Имеем в виду должников вообще, а не отдельные категории населения Киевской земли. Ср.: Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания... С. 145; Зимин А.А. Холопы... С. 164.

27. Правда Русская Т. I. С. 110.

28. Там же.

29. См.: Удинцов В. История займа. Киев, 1908. С. 140; Сшрумилин С.Г. Договор займа в древнерусском праве. М., 1929. С. 59—60; Греков Б.Д. Киевская Русь. С. 185—187.

30. См.: Сергеевич В.И. Русские юридические древности Т. 1. С. 148; Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. СПб.; Киев, 1907. С. 407; Самоквасов Д.Я. Курс истории русского права. М., 1908. С. 281; Дьяконов М.А. Очерки общественного и государственного строя Древней Руси. СПб., 1912. С. 106; Тихомиров М.Н. Пособие... С. 99; Гусаков А.Д. О ростовщичестве в Киевской Руси. С. 289; Черепнин Л.В. Общественно-политические отношения... С. 238—239; Зимин А.А. Холопы... С. 165—167.

31. Фроянов И.Я. Киевская Русь: Очерки социально-экономической истории. Л., 1974. С. 109.

32. Романов Б.А. Люди и нравы Древней Руси. М.; Л., 1966. С. 69.

33. Там же. С. 219, 225.

34. Правда Русская Т. I. С. 110—111.

35. См.: Юшков С.В. Очерки по истории феодализма в Киевской Руси. М.; Л., 1939. С. 72; Романов Б.А. Люди и нравы... С. 70; Зимин А.А. Холопы... С. 202.

36. Правда Русская Т. I. С. 111.

37. Там же.

38. Там же. С. 112.

39. Смирнов П.П. Очерки... С. 281.

40. Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания... С. 145—146.

41. Там же. С. 146.

42. Греков Б.Д. Киевская Русь. С. 270.

43. Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания... С. 147.

44. См.: Пресняков А.Е. Лекции по русской истории. М., 1938. Т. 1. Киевская Русь. С. 227; Юшков С.В. Очерки... С. 64; Греков Б.Д. Киевская Русь. С. 503; Зимин А.А. Холопы... С. 181—197; Свердлов М.Б. От Закона Русского... С. 162.

45. См.: Романов Б.А. Люди и нравы... С. 226; Зимин А.А. Холопы... С. 185, 189.

46. Смирнов П.П. Очерки... С. 166.

47. Там же. С. 218.

48. Там же. С. 209, 210, 220. Возражения см.: Зимин А.А. Холопы... С. 189—195.

49. Правда Русская Т. I. С. 116.

50. Лешков В. Русский народ и государство. М., 1858. С. 151—152.

51. Сергеевич В.И. Русские юридические древности Т. 1. С. 146—147.

52. Романов БЛ. Люди и нравы... С. 225—226.

53. Там же. С. 226.

54. Там же.

55. Дьяконов М. Очерки общественного и государственного строя Древней Руси. СПб., 1912. С. 105—106.

56. Довнар-Запольский М.В. Холопы // Русская история в очерках и статьях. Б/г. С. 322.

57. Юшков С.В. Очерки... С. 65.

58. См.: Ключевский В.О. Сочинения, в 9 т. М., 1990. Т. VIII. С. 129—130.

59. Смирнов И.И. Очерки... С. 222—223.

60. Там же. С. 223—224.

61. Древнерусское общество как раз и являлось переходным от доклассового строя к классовому. См.: Фроянов И.Я. 1) Киевская Русь: Очерки социально-экономической истории. Л., 1974; 2) Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. Л., 1980; 3) Мятежный Новгород: Очерки истории государственности, социальной и политической борьбы конца IX — начала XIII столетия. СПб., 1992.

62. Слово Даниила Заточника по редакциям XII и XIII вв. и их переделкам. Л., 1932. С. 60—61.

63. Ср.: Довнар-Запольский М.В. Холопы. С. 322.

64. Правда Русская Т. I. С. 116.

65. Правда Русская: учебн. пособие. С. 88.

66. Зимин А.А. Холопы... С. 184—185.

67. Свердлов М.Б. От Закона Русского... С. 163.

68. Там же.

69. Зимин А.А. Холопы... С. 191.

70. См.: Фроянов И.Я. Киевская Русь: Очерки социально-экономической истории. Л., 1974. С. 110—113.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница