Александр Невский
 

Возникновение Руси в контексте европейского политогенеза конца I тыс. н.э*

Эпоха перехода от Античности к Средневековью традиционно считается временем, когда государственное устройство распространилось на весь Европейский континент. Однако формирование европейских раннесредневековых государств происходило в два этапа. Первый относится к V—VI вв. В этот период государства складывались только на территории, примерно совпадающей с пределами прежней Римской империи, т. е. зоны античной цивилизации: в Западной (в узком смысле — западнее р. Эльбы) и Южной (к югу от Альп) Европе и в Британии. Ни одно из возникших в V—VI столетиях государств (Франкское, Остготское, Бургундское, Лангобардское, Вестготское, Свевское, англосаксонские королевства) в наши дни не существует.

Второй этап охватывает IX—X столетия. Обычно констатируется, что в это время государственность распространяется на Северную, Центральную и Восточную Европу. Но и в Западной, и в Южной Европе, где государственность возникла в античную эпоху, а в V—VI вв. сложились раннесредневековые государства, в IX—X столетиях происходило формирование новых государств, причем ныне существующих — Франции, Германии, Италии, Англии (как единого королевства).

Таким образом, в IX—X вв. политогенез происходил практически на всем Европейском континенте, хотя и на разных стадиях. И возникшие тогда государства в большинстве своем существуют поныне — в том смысле, что сохранились основы их территорий, наименования, а также соответствующие им этнические общности. Всего в IX—X вв. сформировалось 14 таких государств: это Франция, Германия, Италия, Англия, Дания, Швеция, Норвегия, Чехия, Польша, Русь, Болгария, Хорватия, Сербия, Венгрия.

Неизбежна констатация: именно в IX—X вв. формировалась новая политическая и этническая карта Европы, существующая в основных чертах до наших дней. И, следовательно, формирование Руси было составной частью этого общеевропейского процесса.

При этом Русь представляла собой в определенном смысле явление уникальное. Обычно воспринимается как само собой разумеющийся тот факт, что у восточных славян сложилось одно государство. Между тем, и у западных, и у южных славян, хотя они занимали много меньшую территорию, чем славяне восточные, сформировалось по нескольку государственных образований1.

В данной работе затрагиваются два вопроса, имеющие отношение к общеевропейскому контексту древнерусского политогенеза.

1. Возникновение Руси и империя франков

Говоря о причинах, приведших к «валу» политогенеза в конце I тыс. н. э., можно, вероятно, указать на несколько гипотетических факторов, но один представляется достаточно очевидным — это экспансия Франкского государства при Каролингах, во второй половине VIII—IX в. Она, несомненно, оказала заметное воздействие на народы Центральной и Северной Европы: современные исследователи полагают, что во многом именно с франкским влиянием следует связывать формирование государственности у скандинавов, западных и отчасти южных славян2.

Восточноевропейский регион географически был отдален от зоны франкской экспансии, и прямое ее воздействие на формирование государства восточных славян — Руси — вроде бы не просматривается. Однако есть данные, позволяющие полагать, что Русь не осталась в стороне от этого явления. Содержатся эти данные в древнерусских и византийских источниках.

В «Повести временных лет» (начало XII в.) в рассказе о расселении славян (помещенном во вводную, недатированную часть летописи) говорится: «Волохомъ бо нашедшим на словѣны на дунаискые, и сѣдшимъ в нихъ и населяющимъ имъ, словѣне же ови пришедше и сѣдоша на Вислѣ, и прозвашася ляховѣ, а от тѣхъ ляховъ прозвашася поляне, ляховѣ друзии лютицѣ, инии мазовшане, а инии поморяне. Тако же и тѣ же словѣне пришедше сѣдоша по Днѣпру и нарекошася поляне, а друзии деревляне, зане сѣдоша в лѣсѣхъ; а друзии сѣдоша межи Припѣтью и Двиною и нарекошася дреговичи; и инии сѣдоша на Двинѣ и нарекошася полочане, рѣчькы ради, яже втечеть въ Двину, именемъ Полота, от сея прозвашася полочанѣ. Словѣне же сѣдоша около езера Илмера, и прозвашася своимъ именемъ, и сдѣлаша городъ и нарекоша и Новъгородъ. А друзии седоша по Деснѣ, и по Семи, и по Сулѣ, и нарекошася сѣверо»3. Таким образом, утверждается, что славяне, жившие на Дунае, подверглись нападению и насилиям со стороны неких волохов, и вынуждены были переселиться; причем к этим переселенцам с Дуная отнесены как «ляшские» группировки (заселившие территорию будущей Польши), так и ряд восточнославянских — поляне, древляне, дреговичи, полочане, словене и север (северяне). Под «волохами» имеются в виду франки4, которые после разгрома ими Аварского каганата стремились утвердить свое господство в Среднем Подунавье: в конце VIII столетия в состав Франкской империи вошли карантанцы (хорутане), франкское верховенство временами признавали мораване и хорваты5. Другое упоминание «волохов» в «Повести временных лет» (в статье 898 г.) говорит о вытеснении их из Среднего Подунавья венграми («...и почаша воевати на жиущая ту волхи и словѣни. Сѣдяху бо ту преже словѣни, и волъхве прияша землю Словеньску; посем же угри прогнаша волъхи, и наслѣдиша землю ту, и седоша съ словѣны, покорившея подъ ся, и оттоле прозвася земля Угорьска»6), что соответствует реалиям восточнофранкско-венгерских отношений в конце IX — начале X столетий.

Летописное утверждение о переселении части восточных славян с Дуная археологией в целом, казалось бы, не было подтверждено: восточнославянские общности Раннего Средневековья формировались главным образом на основе населения культур лесостепной и лесной зоны Восточной Европы VI—VII вв.7 Но в последние десятилетия были накоплены археологические данные, позволяющие полагать, что вымыслом это утверждение не является. Выяснилось, что в культуре славян Восточной Европы прослеживается среднедунайское влияние, причем отчасти связанное, скорее всего, с инфильтрацией групп населения из Среднего Подунавья. При этом особенно интенсивно данное влияние прослеживается в VIII—IX вв.8 Представление о переселении под давлением волохов-франков, таким образом, могло быть связано с реальными выходцами со Среднего Дуная, имевшими опыт контактов с франкским социумом9.

Другой «франкский след» обнаруживается в византийских источниках.

При византийском императорском дворе существовала традиция, запрещавшая браки членов царствующей семьи с иноземцами, за одним исключением — для франков, делаемым, по выражению императора Константина VII Багрянородного, «ради древней славы тех краев и благородства их родов»10. Подтверждением этих слов явилось обручение в Константинополе в сентябре 944 г. сына Константина Романа с Бертой, дочерью короля Италии (в византийских хрониках — «король Франгии») Гуго11. Во время этого события в столице империи находилось русское посольство, заключившее от имени киевского князя Игоря договор с Византией (текст которого сохранился в составе «Повести временных лет»12). А через несколько лет, около 948 г., в рассказ византийского придворного хрониста о походе Игоря на Константинополь 941 г. было внесено утверждение, что русские (греч. Ῥῶς) происходят «от рода франков» — ἐκ γένους τῶν Φράγγων13.

Анализ данного известия14 привел к выводу, что информация о франкском происхождении руси не могла иметь византийское или франкское происхождение, она явно была получена от русской стороны. Вероятнее всего, это было связано с планами правительницы Руси (с 945 г.) княгини Ольги заключить брачный союз с империей15. Франкское происхождение русского княжеского семейства позволяло обойти запрет на браки с иноземцами, соблюдавшийся в Константинополе. Понятие «франки» имело тогда в Византии широкое значение: так именовали население государств, наследников империи Карла Великого, безотносительно этнической принадлежности16.

Реальной основой для утверждения о франкском происхождении русской княжеской династии мог стать факт пребывания ее предка и его дружинного окружения на территории франков. Такого рода явление — служба того или иного предводителя норманнов франкским правителям — было весьма распространенным в IX—X вв.17 Так, в IX столетии предводителем викингов, дольше всех находившимся на франкской территории, был тезка летописного Рюрика — представитель датской династии конунгов Рёрик (которого многие исследователи считают одним лицом с родоначальником древнерусской княжеской династии)18. Рёрик служил Каролингам с конца 830-х до 870-х гг. (с короткими перерывами)19, а появился во франкских владениях, скорее всего, уже в 820-е гг., вместе со своими старшими родственниками, изгнанными соперниками из Дании20. Таким образом, он жил на франкской территории около полувека, и, по византийским представлениям, являлся безусловным «франком».

Брачный союз между Русью и Византией при Ольге не состоялся21, и император Константин в своем трактате предупреждал, что не следует отдавать багрянородных принцесс в жены правителям Руси (равно как Хазарии и Венгрии)22. Можно было бы полагать, что сказалось разное понимание происхождения «от рода франков» русской и византийской сторонами: первая исходила из того, что для брака достаточно связи предков Святослава с франкской территорией, Константин же под «благородными родами» франков имел в виду узкий круг знатнейших семейств — Каролингов и связанных с ними родством23. Однако существует факт, позволяющий думать, что Ольга и ее дипломаты отнюдь не были наивны.

Король Италии Гуго, отец Берты, ставшей невесткой Константина VII, был потомком Карла Великого по женской линии: его мать, тоже Берта, являлась дочерью короля Лотарингии Лотаря II († 869 г.), правнука Карла24. У Берты была родная сестра Гизла (Гизела). В 882 г. двоюродный дядя, император Карл Толстый, выдал ее замуж за предводителя данов Годфрида. Этот брак скреплял договор, по которому Годфрид получил Фрисландию, бывшую до этого владением его родственника — Рёрика25 («...к нему вышел король Годфрид (Godefridus), и император передал ему королевство фризов, которым прежде владел дан Рорик, дал ему в супруги Гизлу, дочь короля Лотаря»)26.

Таким образом, если Рёрик и Рюрик — одно лицо, то у русских князей было родство по браку с Каролингами. Посольство 944 г. могло получить информацию, что невеста Романа — дочь короля, чья родная тетка была замужем за близким родственником тогдашнего киевского князя Игоря Рюриковича. Претензии на равенство с королем Гуго в качестве матримониальных партнеров византийских императоров в этом случае вполне обоснованны: русские князья не просто имеют предка, связанного с территорией франков, но, как и Гуго, находятся в свойстве с франкской императорской династией. Их позиция, конечно, несколько слабее, потому что в русском случае, в отличие от итальянского, это свойство не переросло в кровное родство по женской линии, а сам брачный союз с каролингской принцессой был заключен представителем боковой по отношению к Рюрику линии. Но главным, по тогдашним понятиям, был сам факт такого брака: тем самым признавалось равенство Годфрида и его родственников Каролингам; они, как и знатные франкские роды, породнившиеся с императорской династией, оказывались причислены к высшей элите Франкской империи.

Гипотеза о тождестве Рюрика и Рёрика27 приобретает, таким образом, дополнительный аргумент. Между тем, ее принятие ведет к существенным корректировкам представлений о древнерусском политогенезе: если в Восточную Европу пришел предводитель, хорошо знакомый (как и люди из его окружения) с опытом франкского государственного управления (фактически бывший долгое время наместником франкской провинции28), то именно это могло стать одной из причин успешной деятельности Рюрика и его преемников по установлению системы властвования, охватившей всю восточнославянскую территорию и приведшей к формированию крупнейшего в Европе государства. В этом случае нужно говорить об опосредованном франкском влиянии на формирование древнерусской государственности.

В связи с данной проблемой представляют исключительный интерес обнаруженные на рубеже XX—XXI вв. археологические свидетельства пребывания данов во Фрисландии. Это два клада с бывшего о. Виринген, входившего во владения Рёрика, ставшие первыми находками «кладов викингов» на франкской территории29.

Один из кладов (Westerklief I) датируется временем около 850 г., другой (Westerklief II) оказался в земле в начале 880-х гг., незадолго до окончания периода власти норманнских предводителей во Фрисландии. Если в первом присутствуют предметы, маркирующие социальный статус, 78 каролингских монет и 3 восточных, то для второго характерно преобладание арабских монет, причем их количество беспрецедентно для археологических свидетельств пребывания норманнов в Западной Европе — 95 (при 39 каролингских)30.

Находки куфических монет старше 890-х гг. (начиная с которых, их приток заметно увеличивается в связи с началом масштабной чеканки в государстве Саманидов) относительно многочисленны в Восточной Европе (по торговым речным путям которой восточное серебро перемещалось на Север), на южном побережье Балтийского моря и в Восточной Скандинавии. По направлению к западу от Балтики их число резко падает. Если в Швеции дирхемы этого времени исчисляются тысячами, а на о. Готланд десятками тысяч (при этом количество кладов превысило полсотни), то в Дании (откуда происходили предводители норманнов, обосновавшиеся во Фрисландии) и Норвегии ситуация совершенно иная: в Дании, включая Сконе (населенную данами южную оконечность Скандинавского полуострова, выступающую в Балтийское море), в кладах и в виде отдельных находок, преимущественно на крупных поселениях, — около 400 монет (в том числе в западной части датской территории, на полуострове Ютландия, менее 100), в Норвегии — немногим более сотни31. Что касается Западной Европы, где появление куфических монет переднеазиатского происхождения (в отличие от чеканенных в Северной Африке и Испании), несомненно, связано с экспансией норманнов, то здесь находок IX в. еще меньше. В Англии это три монеты из одного клада 870-х гг. (Croydon) и несколько десятков отдельных находок (большей частью на месте зимней стоянки т. н. «Великой армии» данов в 872/873 г. в Торксей32). На франкской территории (без учета Фрисландии) ближневосточные монеты IX в. и вовсе единичны33. Таким образом, по направлению от Восточной Скандинавии на Запад наблюдается тенденция к сокращению находок восточных монет (она сохранится и в X столетии, при значительном росте общего количества находок) по линии Готланд — материковая Швеция — Дания — Норвегия — Англия — Франкия.

Но территория Фрисландии не вписывается в эту картину. Помимо почти сотни монет из кладов Westerklief I и II, в Нидерландах в виде отдельных находок обнаружено более трех десятков восточных монет, все близ побережья, в зоне действий норманнов (в том числе 7 — на том же о. Виринген); при этом только одна из них относится к X в. (когда данов во Фрисландии уже не было), а из остальных младшая датируется 865/866 г.34 В сумме количество куфических монет старше 890-х гг. во Фрисландии35 оказывается заметно большим, чем в Англии, при том что территория норманнской экспансии в Британии второй половины IX в. (Денло) превышает по площади соответствующую территорию во Фрисландии примерно втрое. Более того, число «фрисландских дирхемов» оказывается сопоставимо с тем, что обнаружено в самой Дании. Если выделить на датской территории четыре области, каждая из которых примерно равна по площади зоне норманнского присутствия во Фрисландии (Северную и Южную Ютландию, острова Датского архипелага, лежащие в Балтийском море, и Сконе), соотношение будет следующим: в Северной Ютландии дирхемов старше 890-х гг. зафиксировано в несколько раз меньше, чем во Фрисландии, в Южной Ютландии (откуда происходил Рёрик и его ближайшие родственники) — почти в два раза меньше, и только на островах и в Сконе — несколько больше. Если учесть, что даны во Фрисландии составляли, в отличие от Дании, незначительную часть населения и пребывали не все IX столетие, а только менее чем полувековой период (с конца 830-х гг., а постоянно — с 850 по середину 880-х гг.36), а также тот факт, что большая часть дирхемов старше 890-х гг., обнаруженных в Дании, — это не имеющие во Фрисландии аналогов находки из раскопок крупных скандинавских торгово-ремесленных поселений37, неизбежен вывод, что на территории норманнского присутствия в Нидерландах восточные монеты IX в. встречаются относительно чаще, чем в Дании, хотя, исходя из географического положения, следовало ожидать прямо противоположной ситуации. При этом местом их особой концентрации (80% находок) является о. Виринген, который расценивается нидерландскими исследователями как вероятная главная база Рёрика38.

Клад Westerklief II по концентрации куфических монет не имеет аналогов в регионе Северного моря. Его размеры соответствуют скорее восточно-скандинавским «стандартам», они нетипичны уже для Дании и Норвегии: сопоставимое число дирхемов (97) в IX в. здесь встречается только в кладе с о. Фальстер, одного из самых восточных в Датском архипелаге; ни в одном из других ранних датских и норвежских кладов количество куфических монет не достигает полутора десятков39. Даже в первой половине X столетия (когда приток восточного серебра на Север Европы значительно возрастает) число дирхемов в кладах Норвегии, Англии и западной (омываемой Северным морем) части Ютландии не достигает показателя Westerklief II40.

Обилие куфических монет во Фрисландии середины — второй половины IX столетия не может, таким образом, объясняться только тем, что они доходили туда после использования в Дании, поскольку последняя была в то время относительно беднее арабским серебром. Данный феномен, скорее всего, говорит о наличии у данов, обосновавшихся во Фрисландии, прямых связей с регионом, куда дирхемы поступали в большом количестве. Такими регионами были Восточная Скандинавия и Восточная Европа. Данных об особых отношениях предводителей фрисландских норманнов со Средней Швецией и Готландом не имеется. Что касается севера Восточной Европы, то в случае, если Рёрик и Рюрик — одно и то же лицо, то тесные связи были бы естественны — как до, так и после «призвания» его на княжение. Примечательно, что клад Westerklief I, зарытый около 850 г., их еще практически не обнаруживает: в нем присутствуют всего 3 восточные монеты, и те использованы в качестве украшения для фибул41. Очевидно, установление и развитие прямых связей происходило в периоде 850 по 880 гг., т. е. в тот хронологический отрезок, к которому относятся события, изложенные в предании о приглашении Рюрика42.

Очень похоже, что археологические находки во Фрисландии являют собой свидетельства «предпосылок» перемещения Рюрика в Восточную Европу: он отправился не в неведомую землю, а в ту, с которой имелись налаженные отношения, в том числе экономические.

Итак, оба главных этнических компонента, участвовавших в складывании государства Русь, — восточные славяне и «варяги», — скорее всего, тем или иным образом получили импульсы политического развития от франков, чья экспансия оказала воздействие на возникновение государств значительной части Европы IX—X вв.43

Примечания

*. Впервые опубликовано в сборнике: Русь в IX—XII вв.: общество, государство, культура. М., 2015. С. 25—33.

1. В складывании у восточных славян одного государства нет оснований усматривать некую историко-географическую предопределенность, поскольку позже, с XII в., на Руси сформировалась система из более чем десятка фактически независимых государств, просуществовавших несколько столетий.

2. Franks, Northmen, and Slavs: Identities and State Formation in Early Medieval Europe. Turnhout, 2008.

3. ПСРЛ. Т. 2. М., 2001. Стб. 5; ср.: ПСРЛ. Т. 1. М., 1997. Стб. 6.

4. См.: Шахматов А.А. Древнейшие судьбы русского племени. Пг., 1919. С. 25—27; Свердлов М.Б. К изучению моравских исторических произведений в составе «Повести временных лет» // Феодальная Россия: новые исследования. СПб., 1993. С. 19; Петрухин В.Я. Древняя Русь: Народ. Князья. Религия // Из истории русской культуры. Т. 1 (Древняя Русь). М., 2000. С. 50—51.

5. Упоминание о «насилиях» волохов над дунайскими славянами перекликается с рассказом главы 30-й сочинения византийского императора Константина VII Багрянородного «Об управлении империей» (середина X в.) о жестокостях, чинимых франками по отношению к хорватам (см.: Константин Багрянородный. Об управлении империей. М., 1989. С. 130—133).

6. ПСРЛ. Т. 1. Стб. 26, ср.: ПСРЛ. Т. 2. Стб. 18.

7. См.: Седов В.В. Восточные славяне в VI—XIII вв. М., 1982.

8. См.: Он же. Славяне: Историко-археологическое исследование. М., 2002. С. 531—551; Щеглова О.А. Волны распределения вещей из Подунавья на Северо-Восток в VI—VIII вв. как отражение миграций или культурного влияния // Сложение русской государственности в контексте раннесредневековой истории Старого Света (Труды Гос. Эрмитажа. Вып. 49). СПб., 2009.

9. Не исключено, что выходцы из Подунавья, хорошо знакомые, благодаря контактам с франками, с принципами социально-политической иерархии, могли занять главенствующие позиции в некоторых восточнославянских группировках.

10. Константин Багрянородный. Об управлении империей. С. 58—61.

11. Theophanes Continuatus, Ioannes Cameniata, Symeon Magister, Georgius Monachus. Bonnae, 1838. P. 431.11—19; 748.5—12; 917.11—18; Константин Багрянородный. Об управлении империей. С. 100—101.

12. О дате договора см.: Повесть временных лет. СПб., 1996. С. 23—26, 431; Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях: междисциплинарные очерки культурных, торговых, политических связей IX—XII вв. М., 2001. С. 267—268.

13. Оно присутствует в двух византийских хрониках: Продолжателя Феофана и Симеона Логофета в двух (из трех известных) ее редакциях — Хронике Георгия Амартола (с продолжением) по Ватиканскому списку и Хронике Псевдо-Симеона (Theophanes Continuatus, Ioannes Cameniata, Symeon Magister, Georgius Monachus. P. 423.15—17; 747.12—14; Истрин В.М. Книгы временьныя и образныя Георгия Мниха. Хроника Георгия Амартола в древнем славянорусском переводе. Т. 2. Пг., 1922. С. 60.26—27).

14. Горский А.А. Русь «от рода франков» // Древняя Русь: вопросы медиевистики. 2008, № 2 (32) (см. также наст. издание); Он же. Первое столетие Руси // Средневековая Русь. Вып. 10. М., 2012. С. 94—103.

15. Существование таких планов у княгини в отношении ее сына Святослава предполагают на основании совокупности косвенных аргументов исследователи, анализировавшие перипетии визита Ольги в Константинополь, имевшего место в 946 или 957 г. (Müller L. Die Taufe Russlands. München, 1987. S. 81—82; Литаврин Г.Г. Византия, Болгария, Древняя Русь (IX — начало XII в.). СПб., 2000. С. 211—212; Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях. С. 301—302).

16. Ohnsorge W. Abendland und Byzanz. Weimar, 1958. S. 227—254; Константин Багрянородный. Об управлении империей. С. 337, 354, 360.

17. См.: Мельникова Е.А. Укрощение неукротимых: договоры с норманнами как способ их интеграции в инокультурных обществах // Древняя Русь: вопросы медиевистики. 2008, № 2 (32).

18. Новейшую сводку данных о Рёрике и историографию проблемы его возможного тождества с Рюриком см.: Пчелов Е.В. Рюрик. М., 2010. С. 134—156.

19. Большую часть этого времени он управлял Фрисландией (Фризией) — областью в районе устья Рейна (совр. Нидерланды).

20. См.: Пчелов Е.В. Рюрик. С. 140—142, 151.

21. Именно с негативной позицией византийской стороны в этом вопросе исследователи связывают низкий статус «людей Святослава» на первом приеме Ольги в императорском дворце и их отсутствие на втором (см.: Назаренко А.В. Древняя Русь на международных путях. С. 301—302).

22. Константин Багрянородный. Об управлении империей. С. 64—63.

23. Ср.: Горский А.А. Первое столетие Руси. С. 102.

24. См.: Фазоли Дж. Короли Италии (888—962). СПб., 2007. С. 92, 284—285.

25. Annales Xantenses et Annales Vedastini. Hannoverae; Lipsiae, 1909. P. 51; Историки эпохи Каролингов. М., 1999. С. 167.

26. Если этот Годфрид одно лицо с Годфридом, действовавшим (в том числе вместе с Рёриком) в 850—860-х гг., то он был, скорее всего, двоюродным братом Рёрика, если нет — степень их родства неясна, но то, что Годфрид также принадлежал к роду датских конунгов (Скьольдунгов), несомненно, так как он определяется в источниках как rex (Annales Fuldenses. Hannoverae, 1891. А. 885. P. 114; Annales Xantenses et Annales Vedastini. A. 880. P. 46—47; A. 882. P. 51; см. также: Пчелов Е.В. Рюрик. С. 145—147, 151).

27. См. доводы в ее пользу: Горский А.А. Первое столетие Руси. С. 82—109.

28. Часто цитируемое определение Рёрика в Ксантенских анналах как «желчи христианства» (fel Christianitatis) связано с конкретным обстоятельством — подробно описанным в источнике разорением норманнами г. Ксантены в 863 г., которое стало возможным, потому что Рёрик, управлявший Фрисландией, позволил викингам двинуться вверх по Рейну (Annales Xantenses et Annales Vedastini. A. 864. P. 20—21; A. 873. P. 32; Историки эпохи Каролингов. С. 150—151, 158; Annales Bertiniani. Hannoverae, 1883. A. 863. P. 61). Фульдские анналы, близкие ко двору восточнофранкских королей, характеризуют Рёрика как «верного королям франков» (Francorum regibus fidelis, см.: Annales Fuldenses. A. 882. P. 99). О крещении Рёрика в начале 860-х гг. см.: Flodoard von Reims. Die Geschichte der Reimser Kirche. Hannover, 1998. S. 307, 335—336.

29. В 2007 г. еще один норманнский клад (конца IX в.) был обнаружен в Сен-Пьер-де-Флер (Нормандия).

30. См.: Besteman J. Danish rule in West Frisia: a failed Normandy in the 9th century // Centre, region, periphery; Medieval Europe Basel 2002. Vol. 1. Hertingen, 2002; Idem. The two Viking hoards from the former island of Wieringen (the Netherlands): Viking relations with Frisia in archeological perspective // Land, sea and home: Proceedings of a conference on Viking-period settlement at Cardiff, July 2001. Leeds, 2004. Младшие куфические монеты из клада Westerklief II датируются 871/872 г., каролингские — 877 г.

31. См.: Skaare K. Coins and Coinage in Viking-Age Norway. Oslo, 1976. P. 40—42, 47—48; Wiechmann R. Hedeby and its hinterland: a local numismatic region // Silver economy in the Viking age. L., 2007. P. 35—42; Blackburn M. The coinfinds // Means of exchange: Dealing with silver in the Viking Age (Kaupang excavations project publication series, vol. 2). Aarhus, 2008; Kliger Ch. Kaupang from afar: Aspects of the interpretation of dirham finds in Northern and Eastern Europe between the late 8th and early 10th centuries // Means of exchange: Dealing with silver in the Viking Age (Kaupang excavations project publication series, vol. 2). Aarhus, 2008.

В 2012 г. был найден клад с большим количеством (более 150) арабских монет IX в. на принадлежащем Дании о. Борнхольм. Но Борнхольм расположен в Балтийском море в полутора сотнях километров восточнее основной датской территории и фактически относится к восточноскандинавскому региону (ср.: Kliger Ch. Kaupang from afar... P. 210).

32. Naismith R. Islamic coins from Early Medieval England//Numismatic chronicle. L., 2005. Vol. 165. P. 211, 215—217; Brown H.M., Naismith R. Kufic coin // The Winchester mint and coins and related finds from the excavations of 1961—1971. N. Y., 2012.

33. Одна куфическая монета во Фландрии и одна в открытом в 2007 г. норманнском кладе из Сен-Пьер-де-Флер, Нормандия. См.: Duplessy J. La circulation des monnaies arabes en Europe occidentale du VIIIe au XIIIe siècles // Revue Numismatique. T. 18. 1956. P. 108, 124 (N 13); McCormick M. Origins of the European economy: Communication and commerce 300—900. Cambridge, 2001. P. 823 (A28); Coupland S. The coinage of Lothar I (840—855) // Numismatic chronicle. L., 2001. Vol. 161. Vol. 161. P. 159, note 11; Бодуан П. Становление герцогства Нормандского в Руане: современное состояние проблемы и перспективы сравнительных исследований // Диалог культур и народов средневековой Европы. СПб., 2010. С. 230—231; ср.: Moesgaard J.Ch. Vikings on the Continent: the numismatic evidence // Viking trade and settlement in continental Western Europe. Copenhagen, 2011. P. 130—131.

34. Besteman J.C. Scandinavisch Gewichtsgeld in Nederland in de Vikingperiode // Van Solidus tot Euro: Geld in Nederland in economisch-historisch en politiek pers-pectief. Hilversum, 2004. S. 30—34, 39 (n. 33), 41.

35. Из них только четыре — две из клада Westerklief II и две из числа отдельных находок — происходят из Испании и Северной Африки. Таким образом, во Фрисландии обнаружено более 120 куфических монет старше 890-х гг., попавших туда через Балтику.

36. См.: Blok D.P. De Wikingen in Friesland // Naamkunde. T. 10. Leuven, 1978.

37. Фрисландские торгово-ремесленные поселения возникли до начала экспансии норманнов, там использовалась каролингская монета; при этом в крупнейшем из них — Дорестаде — имела место своя чеканка (см.: Coupland S. Dorestad in the ninth century: the numismatic evidence // Jaarboek voor Munt-en Penningskunde. T. 75. Amsterdam, 1988).

38. См.: Besteman J. Danish rule in West Frisia. P. 447—451; Idem. The two Viking hoards from the former island of Wieringen. P. 103—105. Виринген по количеству находок дирхемов на единицу площади оказывается сопоставим с самым богатым арабским серебром регионом Восточной Скандинавии — о. Готланд. На Готланде в кладах 850-х — начала 880-х гг. обнаружено около 18 000 дирхемов (см.: Kliger Ch. Kaupangfrom afar... P. 248—249), что при площади ок. 3000 кв. км дает показатель в 6 монет на км. Размеры Вирингена ныне равны 27 кв. км, но в IX столетии они были примерно в полтора раза меньше (см.: Besteman J. The two Viking hoards from the former island of Wieringen. P. 106). В пересчете на тогдашнюю площадь острова, 98 восточных монет из кладов — это 5,5 на км, а с учетом семи отдельных находок — те же 6.

39. Kliger Ch. Kaupangfrom afar... P. 247, tab. 7.10.

40. См.: Ibid. P. 200—201: в Дании более крупные клады обнаружены только в областях, прилегающих к Балтийскому морю — на о. Зеландия, в Сконе и на востоке Ютландии; крупнейший норвежский клад содержит 77 дирхемов; Naismith R. Islamic coins from Early Medieval England. P. 194, 202, 211: наибольшее количество дирхемов в Британии — в кладе Cuerdale, около 50; в последние годы в Англии найдено еще несколько норманнских кладов X в., самый крупный из них (Vale of York или Harrogate) включает 15 восточных монет (см.: Brown H. М., Naismith R. Kufic coin. P. 695—696).

41. Besteman J. The two Viking hoards from the former island of Wieringen. P. 95, 98.

42. Возможно, именно в начале 880-х гг., которым датируется клад Westerklief II, Рёрик (о смерти которого ни одни франкские анналы не сообщают) отбыл в Восточную Европу, см.: Горский А.А. Первое столетие Руси. С. 105—106; неточность датировки «призвания» Рюрика в «Повести временныхлет» 862 г. давно признана в историографии, см. об этом: Там же. С. 11—14. Клад мог быть зарыт кем-то из его окружения — на случай возможного возвращения. Но занявший во Фрисландии место Рёрика Годфрид вскоре вошел в заговор с Гуго, братом свой жены, предъявил непомерные территориальные претензии к императору Карлу Толстому и в 885 г. был убит (см.: Annales Fuldenses. А. 883. P. 100; А. 885. P. 102, 114; Annales Xantenses et Annales Vedastini. P. 57; Reginones abbatis Prumiensis Chronicon. Hannoverae, 1890. A. 885. P. 123—125; Историки эпохи Каролингов. С. 170), после чего даны были изгнаны из Фрисландии. Судьба владельца клада, как и его соратников, скорее всего, оказалась связана с Русью.

43. Второй раздел статьи — «Терминология» — в расширенном виде представлен в предшествующей статье настоящего издания — «Политическое развитие Средневековой Руси: проблемы терминологии».

 
© 2004—2024 Сергей и Алексей Копаевы. Заимствование материалов допускается только со ссылкой на данный сайт. Яндекс.Метрика