6.5. Национализированный Александр
Несмотря на различную окраску образа Александра Невского в национальном, имперском и церковном дискурсах XIX в., можно говорить о конвергенции этих трех подходов, особенно в последней трети столетия. Этот «общий знаменатель» различных прочтений Александра Невского особенно очевиден при рассмотрении иллюстраций, помещенных в учебниках Ефименко (1912) и Скворцова (1913) (ил. 21)1. Князь изображен на них молодым человеком, вместе со своей дружиной молящимся в церкви перед битвой. Он стоит на коленях на каменном полу, задумчивый взгляд его обращен вверх. Левая рука Невского лежит на рукояти меча, правой он осеняет себя крестным знамением. Князь-полководец одет в кольчугу и доспехи, на плечах у него плащ с темным меховым воротником. Головной убор князя, стоящий перед ним на полу церкви, отличается от шлемов его воинов и представляет собой смесь защитного шлема и короны, как ее, должно быть, воображал художник. В этом новом образе Александра Невского сплавлены в одно целое три идеально-типических прочтения его фигуры — святой, князь и русский воин.
Во-первых, здесь заметна «русификация» или «фольклоризация» Невского. Он изображается теперь не в (западной) мантии российского императора, а — на историзирующий манер — в одеянии средневекового князя. Можно заметить особо интенсивное влияние национального дискурса и усиливающегося интереса к русским народным традициям. Во-вторых, Александр Невский получает большее значение как князь и как полководец. Правитель уступает место в этом образе воину. Это смещение также можно объяснить влиянием национального дискурса. В-третьих, усиливается религиозный аспект его фигуры. В качестве событий, достойных изображения, выбираются не обращение Александра к войску, не победный момент в одной из битв, но жест благоговения, момент молитвы. Это касается многочисленных живописных изображений князя в XIX в. Мотив «Александр Невский молящийся» стал составной частью того большого повествования о «Святой Руси», о «сакральном сообществе», в котором православное вероисповедание и единство с небесной Церковью использовались как основные элементы коллективной русской-российской идентичности. Эти религиозные коннотации, кажется, возобладали над военными аспектами образа Александра Невского в конце XIX столетия. Трудно сказать, может ли этот вывод pars pro toto дать заключение о специфике национального мышления кануна Первой мировой войны. Полное и систематическое сравнительное исследование национальных коллективных символов этого времени, к сожалению, пока отсутствует2.
Тем не менее на примере Александра Невского и изменившегося взгляда на его фигуру в XIX столетии можно отметить возрастающее значение в это время идейного размежевания России и русских с католицизмом и усиление ориенталистского дискурса. Конъюнктура образов врага — католиков, с одной, и монголов, с другой стороны, — в историографических текстах об Александре Невском, вероятно, прежде всего объясняется силой вненаучного, политического дискурса. Этот образ «варварских татар» как врагов постоянно соотносится с идеологическим оправданием имперской экспансии в Азии как mission civilisatrice. Образ другого врага — агрессивного «папизма» — нашел отзвук в дебатах о предательстве «славянского дела» католической Польшей. Изменения в образе Александра Невского при этом, вероятно, не стоит интерпретировать как результат целенаправленных попыток инструментализации. Вероятнее, что авторы при создании текстов попадали в зависимость от определенных когнитивных шаблонов и распространенных стереотипов. Таким образом, политический рамочный дискурс, в который был включен автор, отражался и на его тексте. Вероятно, в сознании реципиентов эти образы врагов отражались, как в кривом зеркале, и становились еще более рельефными.
Примечания
1. См.: Ефименко. Учебник русской истории. С. 61; Скворцов. Учебник русской истории. С. 99. К сожалению, нам остались неизвестными имена художников. Шмигельт подчеркивает, что иллюстрированные школьные учебники появились на российском рынке только после выхода «Картин по русской истории» И.Н. Кнебеля (1908—1913). См.: Schmiegelt. Rußland. S. 403.
2. Ульрике Шмигельт в статье для каталога выставки «Мифы наций» анализирует пять исторических мифов, важных в XIX в. в России («Крещение Руси святым князем Владимиром», «Александр Невский», «Иван III и освобождение от татарского ига», «Иван Грозный», «Петр Великий»). См.: Schmiegelt U. Rußland.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |