Четвертое поколение: проблема выбора пути
Население степи в четвертом поколении после великого нашествия (1291—1308), по всей вероятности, перевалило рубеж двух миллионов, что означало приближение к пределу кормящих возможностей вмещающего степного ландшафта или переходу за грань — превышение этих возможностей.
Людей стало больше, чем при данном способе ведения хозяйства и неизменных технологиях могла прокормить земля.
Социум преступил грань, за которой старые традиционные знания и навыки уже не обеспечивали прежние уровень и качество жизни. Сохранение уровня и качества жизни требовали изменения самого образа жизни, а проблемы жизнеобеспечения — новых нестандартных решений. В такой ситуации во все времена и у всех народов общество становится перед выбором экстенсивного или интенсивного пути развития. В первом варианте требуется расширить природную базу за счет внутренних резервов целины или же за счет природной базы соседей. Во втором — перейти на новые технологии, требующие новых знаний и умений, изменяющие условия существования и мировоззрение — представления людей о мире и о себе.
Обычно общество пытается идти сразу в нескольких направлениях, но большая часть ориентируется на более простой путь экстенсивного развития: использовать внутренние резервы или отобрать, как правило, военным путем ресурсы соседей, как исключение, за счет миграции. Меньшая часть ищет нестандартные решения, связанные с изменением образа жизни. Если же не удается ни расширить природную базу, ни перейти на новые технологии, то народ ждет самый жестокий кризис — социально-экологический, кризис одновременно общества и природы и полуголодное существование, а в неурожайные годы — голод, косящий «излишек» людей. В таких случаях нередко народ поражают массовые эпидемии, резко снижающие численность населения, иногда приводящие к равновесию с возможностями вмещающего ландшафта.
Когда на грани 13—14 веков демографический рост кочевников поставил их перед необходимостью расширения вмещающего ландшафта и/или перехода к новым типам хозяйствования, степной этнос не стал решать свои проблемы военным путем за счет соседей. Здесь берут свое начало два процесса — количественный (экстенсивный) — усиление выпаса скота в лесах и качественный (интенсивный) — переход к земледелию и городским промышленным технологиям. Для каждого процесса характерны свои специфические закономерности и ограничения. Для экстенсивного — природные, для интенсивного — природные и социальные, для тех и других — временные.
Для кочевников расширение природной базы могло происходить за счет зоны лесов. Выпас стад в лесах, расширение лесных полян зафиксированы не историками, а биологами, исследовавшими историю природных ландшафтов. При этом летописные свидетельства подтверждают представления, полученные из анализа археологических данных. В современной лесостепи соотношение участков лесов и луговых степей не является следствием разных почво-грунтовых условий, а представляют собой результат разного соотношения оседлого населения и кочевников в прошедшие эпохи (Саушкин 1947, Максимов 1962, Кириков 1979). Видна четкая зависимость продвижения кочевников и степной растительности на север. Летописи хранят названия «Половецкие кочевья» для местностей в окрестностях г. Белополье и Харьков, по реке Проня. Северная граница татарских летних кочевий 14 века проходила по линии: верховья Северского Донца, Тихой Сосны, Низовья Медведицы. Сотни тысяч овец и коз уничтожали лесную растительность, леса заменялись лугами, луговая растительность ксерофитизировалась, типчак продвигался все дальше на север в область широколиственных лесов» (Смирнова, Киселева). Это продвижение, начавшееся в начале 14 века, закончилось в 15, дойдя до естественных рубежей: далее на севере уже нельзя превращать лес в степь по природно-климатическим условиям. В 70-х гг. 15 века золотоордынцы кочевали почти ежегодно близ южной границы Московского государства (Кириков 1979). Таким образом, естественный процесс обезлесивания занял более полутора веков и вряд ли мог быть более быстрым.
Помимо наступления на лес, существовал и другой традиционный способ временного повышения продуктивности стад: а именно, изменять соотношение в стадах лошадей, коров и овец, в сторону увеличения овец. Этот способ чреват перевыпасом и деградацией пастбищ. Так, в Прикаспии степь сохраняется при плотности менее 0,7 овцы на гектар, при более одной — пустыня (Мирошниченко). Для Калмыкии принято такое соотношение: при населении 300 тысяч человек, 1 млн. овец (69%), 200 тысяч лошадей (13,8%), 200 тысяч коров (13,8%), 50 тысяч верблюдов (3,4%) (Виноградов и др.). Как изменялось соотношение видового состава стад, мы не знаем, но то, что оно где-то имело место, естественно предположить. Там, где это было, деградация пастбищ вела к обнищанию части кочевников, обнищание, обратим внимание на данное обстоятельство: к продаже в рабство детей.
Расширение лесостепи за счет лесов, увеличение размеров и числа полян в лесах имеет природные ограничения и, как правило, требует больших промежутков времени. Скот может быстро съесть лесной подрост, но старые деревья не могут отмереть ранее положенного им срока — основные виды за 40—60 лет, дубы — за столетия. Интенсивность и скорость также зависит от видов домашних животных. Наиболее интенсивно съесть лесной подрост могут козы, затем овцы, которых было немало, ликвидировать дубравы — свиньи. Свиноводство исключалось тюркскими традициями. Коз, которые у древних греков съели все леса, у тюрков Великой евразийской степи было мало, но овец было много. Скот постепенно съедал леса, но не с той скоростью, которая нужна была, чтобы рост числа людей обеспечивался ростом поголовья скота, который ограничивался размерами прироста пастбищ. Демографический рост, подчиняющийся одним социобиологическим законам, не коррелируется с ритмом биоценозов. В данном случае рост числа людей превышает естественную скорость умирания леса. Несовместимость двух скоростей заставляет людей искать нетрадиционные решения. Противоречие между возможностями вмещающего, кормящего ландшафта степей и ростом населения требовало сочетания и экстенсивного, и интенсивного пути развития, но практически степной тюркский этнос уже не мог выжить без перехода части его на интенсивный путь развития. «Важно подчеркнуть, — пишет В.Л. Егоров, — что идея строительства городов не была заимствована монголами у соседей, а родилась в недрах самого кочевого общества как продукт его развития».
В скотоводстве появлялись излишние рабочие руки, и они могли найти себе применения, прежде всего, на родине, а на родине — преимущественно в сфере занятости растущих городов. Естественный процесс при этом подразумевал превращение кочевников в земледельцев. На этом пути стояли два ограничения: одно социально-психологическое, другое — природное. Для кочевника стать земледельцем означало необходимость интенсификации труда и потерю социального статуса. Земледелец вынужден затрачивать больше физических сил и времени для добывания хлеба насущного и, соответственно, иметь меньше времени на отдых и другую деятельность. Меньшая интенсивность труда и больше свободное время делала жизнь кочевника более привлекательной. При неизменном с земледельцем уровне за счет качества жизни, за счет большего свободного времени кочевник осваивал вторую профессию, причем самую почетную и высокооплачиваемую в древности и средневековье — военную. В эпоху великих завоеваний каждый кочевник — профессиональный военный — рыцарь. Для кочевника стать земледельцем означало интенсификацию труда, сокращение свободного времени, потерю возможности быть профессиональным военным, т. е. потерю социального статуса.
Факт, что именно во время жизни четвертого поколения кочевников Великой евразийской степи «градостроительство принимает небывалый размах и отдельные районы государства превращаются в многокилометровые полосы сплошной оседлости, состоящие из небольших городков, поселков и замков аристократии, окруженных возделанными полями» (Егоров 2005). Как четко фиксирует М.Г. Крамаровский, «становление и расцвет городской жизни, сопровождавшийся активной работой пришлых и местных строительных артелей, приходится на рубеж 13—14 вв.».
Излишнее население номадов было обречено переходить к оседлому образу жизни. Но как конкретно происходил переход номадов к оседлости, мы доподлинно не знаем. Нет свидетельств насильственного осаждения кочевых родов на землю, как нет и свидетельств добровольного перехода родов к оседлости. Ясно, что оседание на землю происходило не родами, что было бы непременно зафиксировано современниками, а индивидуально. Г.А. Федоров-Давыдов писал: «Кочевой образ жизни не исключал оседлости некоторой части населения — обычно беднейшего, лишившегося по тем или иным причинам скота. Так было в Дешт-и-Кыпчаке до монголов. Но после образования Золотой Орды и особенно после утверждения сильной централизованной власти кочевники в массовом масштабе переходят к городской оседлости, становятся жителями новых бурно развивающихся городов. К оседлости переходит и богатая, знатная часть номадов». Однако это заявление ученого ни письменными, ни археологическими данными им не подкреплено.
Как происходил процесс становления городской жизни с точки зрения миграции населения? Всегда, когда обстоятельства принуждали к тому, кочевники массово оседали на землю, и этот процесс всегда был трагедией для народа. Однако нет свидетельств, что в Золотой Орде оседание на землю воспринималось как трагедия. Почему? По-видимому, здесь сыграли положительную роль два фактора: микро и макро, индивидуально-психологический и социально-психологический. Конкретно: возраст превращения кочевников в оседлое население и природно-географические ограничения, императивно обуславливающие нетрадиционную форму оседания кочевников на землю.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |