Казань и опричнина
Решить проблемы развития России без внешней экспансии и установления системы полицейского режима, окончательного подчинения Личности Государству во второй половине XVI в., видимо, было уже невозможно. Система Человек-Природа, находилась в состоянии столь крайнего напряжения, что никакие частные меры, к примеру, мир с Польшей и Швецией, по большому счету уже ничего не решали.
К середине XVI в. экологический кризис в Северо-Восточной Руси, если и не достиг еще апогея (процессы в природе более замедленны, чем в обществе), то вступил уже в ту фазу, когда скорое ухудшение условий существования стало очевидным и назрела необходимость принимать быстрые и принципиальные решения. Видимо, именно в это время нарастал процесс превращения значительной части распаханного леса в гниющую болотину. На месте бывших некогда вековых лиственных лесов заболоченная, гниющая земля, стала отравой для всего живого. Исчезла значительная часть животного мира. Природа, предоставленная сама себе, могла восстановить экологическое равновесие лишь за 80 лет.
За этот срок вначале (20 лет) на болотинах должны вырасти березы и выкачать как насосы воду из болот (еще 20 лет). Под сенью берез должны вырасти и вытеснить их хвойные (еще 40 лет). Тогда природа снова вошла бы в состояние экологического равновесия, но уже с более обедненным видовым составом растительного и животного мира. Этих не только 80, но и 20 лет у русского общества не было. Ему оставалось только одно: на 80 лет покинуть искалеченную землю, уйти в другие не затронутые экологическим кризисом, «здоровые» природные ландшафты.
Быстрый процесс превращения распаханных лесов в болота, обусловил бегство людей с болот и концентрацию их в крупных селеньях. Эти люди «замечательно» переполнившие деревни для обеспечения своего существования должны были срочно перейти к более производительным технологиям, интенсивному хозяйствованию, либо также срочно найти новые земли, где бы можно было хозяйствовать по-старому. Простые крестьяне были не в состоянии ни самостоятельно перейти к новым технологиям и интенсивному хозяйствованию, ни также самостоятельно отобрать старопахотные земли у других народов. И то и другое они могли осуществить только будучи ведомыми государством.
Государство было неспособно руководить технологической, а также, социальной, экономической, финансовой и др. перестройкой. Оно и не пыталось помочь крестьянам освоить новые производительные технологии. Но организовать захват новых земель у более слабых в военном отношении соседей оно могло. Выбор пути внешней экспансии, позволял государству решить и другие проблемы, которые к тому же для государства были более важными: испоместить своих непосредственных слуг. Помещики, лишающиеся бегущих от них крестьян, не могли «справно» служить, они нуждались в помощи государства для приобретения новых земель и крестьян, в удержании того и другого. Земли — от экологического кризиса, крестьян — от бегства с земли.
Все основные силы и социальные слои Московского государства были заинтересованы в захвате новых земель. Остаться на этой земле население уже не могло, но стихийное бегство означало и гибель государства, как системы, и, возможно, гибель этноса: ведь на западе, юге и востоке Московского государства земли принадлежали другим народам и государствам, которые не ждали русских крестьян с распростертыми объятиями.
Критериям слабого соседа с большими природными ресурсами удовлетворяло Казанское ханство, территория которого не слишком уступало Замосковному краю размерами, а население было в 10—20 раз меньшим. Объективно судьба ханства была решена процессами и интересами социальных слоев Северо-Восточной Руси.
В 1551 г. русские войска заняли ключевые позиции на водных путях Казанского ханства. «Столица оказалась в блокаде, селения — разобщенными друг от друга. Прекратился торговый обмен, нарушился подвоз продуктов, волжская торговля была уничтожена...» (Худяков, с. 133). Экономически Казань была поставлена на колени и без возражений согласилась принять ханом русского ставленника.
Далее новому хану был предъявлен ультиматум о передаче половины ханства — Правобережья Волги русскому государству. Для подписания договора был созван традиционный всесословный тюркский совет — курултай. Курултай дал санкцию на подписание тяжкого договора.
Однако Москве этого было мало, ее следующим шагом стало требование о ликвидации татарской государственности и замене ханства русским наместничеством. И новый договор были принят казанскими татарами, и они приступили к процедуре индивидуальной присяги на верность русскому государству. Но этот договор не вступил в силу.
Срыв произошел в самый последний момент. В свите наместника, медленно подъезжающего к Казани для торжественной церемонии вступления в должность, находились русские бояре и татарские феодалы. Трое казанцев, из свиты наместника, испросив его разрешения на более ранний въезд в Казань, поскакали вперед и в какие-нибудь полчаса-час подняли горожан на бунт (Худяков, с. 135—145).
Один из самых известных историков Казанского ханства Михаил Худяков был уверен, что мирное присоединение ханства к России было реальным и не состоялось лишь потому, что казанцы предпочли смерть унижению. «Проект унии рухнул. Присоединить казанское ханство к русскому государству добровольно, мирным путем, русским не удалось. Казанцы в последний момент не пожелали покончить со своей независимостью, и свобода была спасена. Этот порыв не мог изменить соотношения сил между обоими государствами, и, как впоследствии оказалось лишь отсрочил, но не предотвратил падения Казанского ханства. То, что не смогло произойти добровольно, через 7 месяцев совершилось насильственно, но последствия новой войны были ужасны, и судьба казанского народа оказалась несравненно более тяжкой».
До открытия факта социально-экологического кризиса в Замосковном крае с мнением Худякова можно было соглашаться. Но после — все стало выглядеть иначе. Московскому государству не нужна была земля ханства, заполненная местными народами. Ему нужна была свободная от аборигенов земля. Аборигенов так или иначе надо было согнать со своих земель любыми способами, в том числе, а может быть прежде всего спровоцировав их на сопротивление.
Думаю, казанцам это было понятно, потому они и соглашались на унизительные условия договоров, которые сразу после очередного подписания заменялись новыми еще более унизительными. Мы никогда не узнаем по своей ли воле решили поднять население Казани на бунт три татарских служилых князя, были ли умышленно спровоцированы на эту акцию, было ли так задумано, просчитано или действительно все произошло случайно. Факт: произошло так, как было надо в интересах решения проблем Московского государства. На законном (в понятиях того времени) основании бунтующие туземцы теперь могли быть физически уничтожены, а земли их конфискованы.
Однако расчеты связанные с завоеванием Поволжья не оправдались. Удовлетворить желания различных социальных слоев одновременно оказалось невозможным. Расширение территории государства стало «спусковым механизмом» не предусмотренных ранее явлений (или их масштаба), главным из которых стал массовый исход крестьян из Замосковного края.
Крестьяне не получившие в собственность землю, не освоившие новую интенсивную технологию, голодающие, двинулись на новые земли, не затронутые экологическим кризисом. Из состояния тревожного ожидания бедствий, устранения которых крестьяне, помещики, государственный аппарат связывали с «подрайской землицей», общество вошло в полосу сплошного бедствия. Весь юг до Москвы каждое лето был охвачен пожарами и грабежами, взятиями населения в полон крымскими татарами. Государство, завязнув в тяжелой борьбе с западными соседями, облагало население все новыми поборами. Ведущие идеологические и экономические страты общества — служители культа и бояре были деморализованы. Василий Ключевский так писал о последних: «Знатнейшие бояре правили областями, но так, что своим управлением приобретали себе только ненависть народа. Так, боярство не имело под собой твердой почвы ни в управлении, ни в народе, ни даже в своей сословной организации, и царь должен был знать это лучше самих бояр» (Ключевский, с. 173). Помещики, должные являться на войну людно, конно и оружно, предъявляли повышенные требования к подвластным крестьянам. Крестьяне в ответ еще сильнее, чем прежде бежали от помещиков.
Никогда в прошлом как природа, так и общество не находилось в состоянии столь сильного стресса, никогда еще не было так далеко от конечной цели всех душевных устремлений людей — уравновешенности, безопасности, приспособления и целостности. Поскольку вся общественная система находилась в состоянии крайнего напряжения, то спасти ее могли только крайние меры. И как бы они не были жестоки и даже на взгляд последующих поколений безумны, поскольку только они могли спасти положение, постольку они и могли быть приняты и были приняты обществом.
Общество скорее подсознательно, чем осознанно признавало, что в сложившейся системе главной ценностью является не личность, но государство, и только укрепление государства является панацеей от бед в данной ситуации. Вот почему прав Ключевский, когда писал: «Но ни та (царь — Э.К.), ни другая сторона (бояре) не могла придумать другого порядка, который бы соответствовал ее желаниям, потому что все, чего желали они, уже практиковалось или было испробовано... Дело шло не о том, как править государством, а о том, кто будет им править» (Ключевский, т. 2, с. 160). Ни та, ни другая сторона до конца или вообще не понимали глубинного смысла происходящего, не знали его истоков и альтернатив развития, потому не знали какой может быть реальный иной порядок в принципе и думали лишь об одном: сколько человечности будет у правителя, т. е. о минимизации потерь на уже избранном пути.
Уже утвердилась система, в которой государство уже встало над обществом. Повернуть назад — значит разрушить сложившуюся систему. Плоха она или хороша, но это уже система, которая живет и прилагает все силы для своего выживания. С одной стороны, добровольно умереть она не может. С другой — иной системы люди не придумали: все, чего желали они, уже практиковалось или было испробовано; и потому не было альтернативы данной системе.
Для дальнейшего существования как общества, так и государства, нужно было собрать все силы в один кулак, обществу умерить свои интересы в пользу государства до возможного минимума, государству — осуществить максимально возможный контроль над рассыпающимся обществом. Имя этой эпохи — эпохи небывалого до того ущемления общественных прав, на которое общество молчаливо согласилось, и резкого возрастания контроля государства над обществом — Опричнина. Это время установления самодержавия, когда один человек — государь стал распорядителем судеб всех своих подданных, когда он стал собственником распорядителем главного богатства государства — природы.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |