Динамика демографического роста
Возможность выявления предельной численности населения для определенного вмещающего ландшафта при той или иной технологии хозяйствования для историка, который не имеет иных путей получения точных количественных данных, уникальна. В данном случае, когда, по всей вероятности, в течение одного века демографического потолка достигли сначала Степь, а затем Лес (Кульпин 1995, с. 73—131), одно их количественное соотношение позволит понять и иначе оценить многие известные исторические процессы, явления и события. Получение количественных данных, возможно, дело ближайшего будущего. Сейчас можно сделать лишь предварительные подходы к анализу.
Какова же была динамика роста населения в степи?
Монголы и ведомые ими тюрки Азии, — писал Магомет Сафаргалиев, — «будучи кочевниками, не менее чем другие народы, занимавшиеся земледелием, нуждались в землях, пастбищах и местах охоты. Главная причина монгольского завоевания и заключалась в стремлении приобрести большие необитаемые пространства земли как непременное условие кочевого способа производства монгола-скотовода. Отвоевав все пространства земель от Иртыша до низовьев Дуная, удобных для кочевья, потомки Чингиз-хана стали собственниками этих земель...» (Сафаргалиев, с. 93).
Известно, что монголы разбили кипчаков и гнали их до Венгерской пушты, что с приходом монголов исчезли в степи половецкие бабы и курганы. Разумеется это не значит, как подчеркивают практически единодушно все исследователи Золотой Орды, что все половцы были уничтожены. Во всяком случае, женщин завоеватели не убивали: молодых обращали в жен и наложниц, пожилых делали служанками. Сколько осталось половцев в южнорусских степях, мы не знаем. Сколько всего вместе с завоевателями было в XIII веке жителей степи также неизвестно. Так или иначе степь в середине XIII в. позволяла кочевникам осуществлять расширенное демографическое воспроизводство. Известно, что в стагнационном режиме кочевая семья имела 4—5 человек, а при возможностях роста — до 12 (Тортика, с. 55).
До проведения специального исследования можно лишь грубо оценить возможный рост и нижний предел численности степного населения Золотой Орды, исходя из прецедентов. Один из таких прецедентов исследовали совместно биолог Игорь Иванов и историк Игорь Васильев. В 1801—1803 гг. небольшая казахская (Букеевская) орда из 50 тысяч человек с 200 тыс. голов скота по разрешению царского правительства поселилась на пустующих землях Рын-песков в междуречье Волги и Урала. Через 20 лет у них было уже 5 млн. голов скота (т.е. рост в 25 раз), что оказалось чрезмерным для вмещающего ландшафта и вызвало экологический кризис в междуречье Волги и Урала, продолжающийся вплоть до наших дней. Несмотря на кризис и его следствие — падение поголовья скота до 1,5—2,6 млн., население, стартовав со стагнационного демографического состояния, за 40 лет утроилось, составив 150 тысяч человек (Иванов 1995, с. 181, 184).
Если принять численность завоевателей, пришедших в восточную Европу, в 300 тысяч человек (в соответствии с аргументацией в предыдущей главе) и темпы демографического роста как в Букеевской орде, то со времени окончания завоевания Восточной Европы в 1242 г. и до первой эпидемии чумы в 1346 г. только число потомков пришельцев возросло до не менее 3 млн. человек. Ограничений для расширенного воспроизводства, как хозяйственного, так и демографического (подобно тем, что получили букеевцы через 20 лет жизни в Рын-песках) завоеватели не имели, не находились в стагнационном демографическом режиме, мужчины — главы семей могли иметь не по одной жене.
Расширенное хозяйственное воспроизводство основывалось не только на опустевшей после половцев степи, но и в больших, если не уникально огромных, возможностях расширения пастбищ. Известно, что половцы в своих сезонных кочевьях не переходили границ Большой климатической оси Евразии (см. Смирнова, Киселева, с. 27). Как уже упоминалось направление сезонных перекочевок в евразийской степи было либо с юга на север, либо с востока на запад. Половцы кочевали, в основном, с востока на запад: от Дона к Киеву. Чем было вызвана такая направленность кочевий — предмет специального исследования, поскольку они выбирали с хозяйственной точки зрения не лучший вариант. К северу от Оси более мощные черноземы, более устойчивый и влажный климат, больше объем фитомассы.
Как пишет Аркадий Тишков, в степях в «течение сезона меняется кормовая ценность, доступность и количество кормовых трав. Если привес скота, получаемый на пастбище в мае принять за 100%, то в июне он составит — 88%, в июле — 78%, августе — 65, сентябре — 58, а в октябре — только 35%» (Судьба степей, с. 191). Однако, если скот пасти севернее Оси, в европейской лесостепи, где до осени сохраняется кормовая ценность, доступность и количество кормовых трав, то потерь привеса половцы бы не имели. «В луговых степях нет перерыва в вегетации растений и жизнедеятельности животных, вызванного засухой, поэтому экосистема функционирует дольше, чем в более сухих степях. За счет этого общая масса растительности достигает 3,2—4,2 т/га, а животных — 0,4 т/га, что в 5 раз больше, чем в других типах степей» (Судьба степей, с. 144).
Проблему, которую ставят половецкие кочевья, можно сформулировать так: насколько широка была в то время лесостепная полоса и были ли доступны для степного скота лесные поляны?
Известно, что по сравнению с современными доисторические природные сообщества на месте нынешних степей и лесостепи были более мозаичны. Мозаичность формировали и поддерживали гигантские травоядные — хоботные, копытные и др. Они препятствовали образованию сплошных массивов древесной растительности, формируя в лесах поляны, на месте лесов — лесостепи, парковые ландшафты (Маслов, с. 57). Если травоядные не топчут землю, не съедают древесный молодняк (подрост), то на свободные от леса пространства (будь то поляны в лесу или лесостепь — неважно) начинает наступать лес. Специальные многолетние наблюдения, проводившиеся в Северной Америке, выявили нижеследующую динамику наступления леса на степь на участках без домашнего скота:
«Подземные побеги кустарника, располагающиеся на глубине 10—30 см, распространяются на территорию, занятую сообществом злаков на 7—9 метров. Довольно скоро они поднимаются над землей, затеняют почву и замедляют рост трав... В результате через пять лет лес сомкнутым фронтом вторгается в прерию на несколько метров» (Судьба степей, с. 124).
После гибели гигантских травоядных, более мелкие — зубры, туры, тарпаны уже не могли поддерживать столь высокий уровень мозаичности биоты (Маслов, с. 57). Известно, что к моменту монгольского нашествия в лесах Восточной Европы почти не осталось зубров и туров, тарпаны — злобные, неприручаемые дикие лошади — также истреблялись. Иными словами, не исключено, что даже низкий уровень мозаичности — поляны в лесу и лесостепь — некому было поддерживать, и потому малочисленные половцы кочевали не с юга на север, а с востока на запад, вступая в естественную конкуренцию за землю у Киева со славянами, осваивавшими под земледелие места летних половецких кочевий — южную степь.
А тем временем в хозяйственном резерве скотоводов оставалась зона лесостепей, которую «потоптав, как хороший туркменский ковер», можно было превратить в степь, т. е. зону сплошного пастбища, а леса таким же способом можно превратить в лесостепь — территорию частичного пастбища. В этих условиях поголовье скота кочевников могло долго не иметь ограничений в росте, расти такими же темпами, как и в Букеевской орде, а на человека могло приходиться столько же скота, сколько и у букеевцев в период бурного роста, что на 3 млн. скотоводов составило бы гигантское количество — 200 млн. голов.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |