Глава пятая. Русь и Золотая Орда (организация властвования)
Под 1257 г.1 в одном из списков Лаврентьевской летописи значится следующая заметка: «Тое же зимы бысть число и изочтоша всю землю Русскую, только не чтоша, кто служит церкви». В другом списке сказано подробнее: «Тое же зимы приехаши численици, исщетоша всю землю Суждальскую и Рязанскую и Муромскую и ставиша десятники, и сотники, и тысящники и темники и идоша в Ворду, толико не чтоша игуменов, черньцов, попов, клирошан, кто зрит на св. богородицу и на владыку».2
Этот год был знаменателен и для Новгорода, счастливо избежавшего татарского разорения, но тем не менее вынужденного признать над собою татарскую власть. В этом году, — отмечает новгородский летописец, — «приде весть из Руси зла, яко хотять татарове тамгы и десятины на Новгороде, и смятошася люди черес все лето... Тоя ж зимы приехаша послы татарские с Олександром и почаша просити послы десятины и тамгы, и не яшася новгородци по то, даша дары цареви и отпустиша я с миром». Но это для Новгорода была лишь небольшая отсрочка. Через два года прибыли в Новгород татарские уполномоченные Беркай и Касачик с требованием дани. Александр Невский дал им стражу, так как новгородская городская и сельская масса встретила гостей неласково: «бысть мятеж велик в Новгороде и по волости», «чернь не хотеша дати числа». Боярство готово было покориться и требовало покорности от меньших: «вятьшии велят ся яти меншим по число, творяху бо бояре собе легко, а меншим зло».3
Пришлось подчиниться. И начали «ездити оканьнии по улицам, пишюще домы христьянскые... отъехаша оканьнии вземши число». Оба раза татары сопровождались великим князем владимирским Александром Невским.
Блестящий победитель шведов (1240) и ливонских рыцарей (1242), спасший Русь от немецкой папской агрессии, обнаружил здесь политическую дальновидность и трезвую оценку обстановки. Он вынужден был принимать меры против возможных проявлений народного гнева в Новгороде. Этим и объясняется то, что Александр Ярославич счел необходимым обезопасить пребывание в Новгороде татарских численников.
С 1257 г. мы и можем считать полное установление татарской власти над русской землей.
Но прежде чем была организована целая система золотоордынского властвования, между Русью и Золотой Ордой непосредственно вслед за покорением устанавливались отношения господства и подчинения, хотя и не успевшие вылиться в законченные формы.
Под 1243 г. в той же летописи читаем запись: «Великий князь Ярослав (брат Юрия Всеволодовича, убитого на реке Сити, и его преемник на Владимирском столе, — Б.Г.) поеха в татары к Батыеви, а сына своего Константина посла к Канови. Батый же почта Ярослава великою честью и мужи его и отпусти и рек ему: "Ярославе! буди ты старей всем князем в Русском языце". Ярослав же возвратися в свою землю с великою честью».4
Великий хан не удовольствовался визитом Константина. Ярослав сам должен был ехать на берега реки Орхона в ханскую ставку. В 1246 г. известный францисканец Плано Карпини, отправленный римским папой во главе миссии к монгольскому хану с целью собрать сведения относительно татар, которыми европейцы, напуганные вторжением Бату в Европу, стали сильно интересоваться, встретил в орде русского князя Ярослава. Плано Карпини в своем отчете рассказывает между прочим о том, что ему и князю Ярославу татары оказывали предпочтение.5
Кроме Владимиро-Суздальской земли, за Ярославом был утвержден и Киев. Но сам Ярослав в Киев не ездил, а поставил там в качестве своего наместника боярина Дмитра Ейковича.
Завоеванные татарским войском русские земли не вошли непосредственно в состав Золотой Орды.
Золотоордынские ханы рассматривали русские земли как политически автономные, имеющие свою собственную власть, но находящиеся в зависимости от ханов и обязанные платить им дань — «выход». Русские феодальные княжества стали в вассальные отношения к хану.
Зависимость от ханов выражалась в том, что русский великий князь садился на своем столе «пожалованием царевым», т. е. ханским. Это делалось от имени хана либо митрополитом русским, либо уполномоченным ханским. Посаженный на стол от имени хана князь ставился в то же время под контроль ханской власти. Это относится уже не только к великому князю, а и к другим князьям. Контроль этот осуществляли баскаки.
Курский баскак Ахмат держал баскачество курского князя, другие — по другим княжениям. Об этих баскаках Никоновская летопись говорит, что «сии велицы бяху».
В повести о мучении князя Михаила Черниговского сказано, что Бату поставил наместников и властителей по всем городам русским.6 Известие повести подтверждается и Никоновской летописью, где под 1262 г. говорится о том, что по всем городам Батый и сын его Сартак посажали властей. В Новгородской I летописи и Софийском временнике под 1269 г. отмечается факт прибытия в Новгород владимирского князя Святослава Ярославича с полками владимирскими; с ним прибыл «баскак велик Володимирьский именем Амраган».7 С.М. Соловьев считает, что это последнее упоминание о баскаках на севере; на юге, в Курске, последний раз о баскаке говорится под 1284 г. С.М. Соловьев по этому поводу замечает: «ясный знак, что на севере баскаков больше не было, иначе летописи не могли бы умолчать о них в рассказе о событиях, в которых татары принимали важное участие».
Но уже с конца XIII в., точнее—с первой половины XIV в., татарские баскаки исчезают. Сбор татарской дани возлагается на русских князей под ответственностью великого князя.
Власть хана по отношению к этим вассальным князьям формально выражалась еще и в том, что эти князья утверждались на своих княжеских столах ханами через вручение им ярлыков. Старший среди князей, или великий князь, тоже получал особый ярлык на великое княжение.
Татарский «выход» должны были платить все. С этой целью татары и производили переписи населения. Для первой переписи и сбора дани Бату послал баскаков. Об этой первой переписи мы имеем глухие намеки. В повести о князе Михаиле сказано, что население от батыевых полчищ разбежалось, а оставшихся в городе Киеве «сочтоша... в число и начаша на них дань имати».8 Новая перепись была произведена, как мы видели, в 1257 г. при хане Берке, который прислал для этого уже специальных численников. Эти численники, согласно показанию Лаврентьевской летописи, поставили десятников, сотников, тысяцких и темников.
В 70-х годах XIII в. была новая перепись при хане Менгу-Тимуре. О годе этой переписи источники говорят неясно.9 О других татарских переписях наши летописи не упоминают, но в других источниках мы имеем указания на продолжение этой практики.10
Лица, производившие эти переписи, в летописях называются численниками. Известен также и другой термин «писец», отсюда «писать» («И почаша ездити оканьнии по улицам, пишюще домы Христьянскые»).11
Однако не нужно думать, что татары ввели у нас какое-то новшество, до сих пор не известное. Мы не знаем, как именно производились переписи в целях собирания дани до татар, но мы имеем совершенно точные факты о взимании дани и единицах обложения («рало», «плуг», «соха»). Этими уже готовыми единицами обложения и воспользовались татары. Татищев сообщает, что в 1275 г. великий князь Василий Ярославич «привез хану по полугривне с сохи, или с двух работников, и что хан, недовольный данью, велел снова переписать людей в России».12 Тут мы, по-видимому, имеем неудачную попытку Татищева объяснить сущность сохи: соха едва ли была представлена двумя работниками, но, конечно, Татищев не выдумал здесь сохи, а взял ее из летописи, до нас не дошедшей.
В ярлыке хана Менгу-Тимура российским митрополитам, писанном между 1270 и 1276 гг., мы имеем перечень повинностей, которые ложились на население завоеванных русских земель, но от которых избавлялось духовенство. Здесь написано: «...и не надобе им (духовенству, — Б.Г.) дань и тамга и поплужное ни ям, ни подводы, ни корм».13 Тот же, только несколько расширенный перечень мы имеем и в ярлыке хана Узбека 1313 г. митрополиту Петру. Здесь дважды говорится о «поплужном».14 В ярлыке 1270—1276 гг. называются и сборщики поплужного, причем оказывается, что эти сборщики не ханские, а русских князей: «а кто возьмет баскацы наши и княжие писцы и поплужницы и таможницы...».15
От «числа» и вытекающей из него обязанности платить дань избавлено было только духовенство. «Чингий царь, по том кто ни будет, дали есмя жаловальные грамоты русским митрополитом и церковным людем.., чтобы есте и последний цари по тому ж пути пожаловали попов и чернецов и всех богадельных людей, да правым сердцем молят за нас бога и за наше племя без печали и благославляют нас, и не надобе им дань и тамга... во всех пошлинах не надобе им никоторая царева пошлина...».16 Такова была политика татарских ханов по отношению к церкви, которую ханы совершенно справедливо считали политической силой и использовали в своих интересах. И ханы в этом отношении не ошиблись: публичная молитва духовенства о ханах внедряла в массы мысль о необходимости подчинения татарской власти.
Кроме дани татары требовали от русского населения некоторых повинностей, без которых татары не могли осуществлять своей власти.
Как мы уже видели, с покоренных земель татарские ханы требовали прежде всего денег и людей.
Освобождая духовенство от этих повинностей и платежей, ханы освобождали его и от поставки воинов, подвод, ямской повинности.
Для чего нужны были эти воины, в одном из ярлыков объяснено достаточно вразумительно: «егда на службу нашу с наших улусов повелим рать сбирати, где восхощем воевати, а от соборные церкви и от Петра митрополита никто же да не взимает и от их людей и от всего его причта...».17 Собирание воинов с покоренных народов — это обычный прием татарской власти.
Что касается других повинностей, где применялась непосредственно людская сила, то здесь надо прежде всего указать на ямскую повинность, которая, по-видимому, не сразу стала натуральной. В первом известном нам ярлыке «ям» значит вид дани. Но татарские ханы ввели и «ям» как повинность поставлять лошадей татарским послам и чиновникам. В какой мере «ям» был новостью для Руси XIII в., — решить не так просто. Киевские князья тоже нуждались в средствах сообщения, и у нас есть ранние известия о них. Так, под 984 г. летописец говорит о радимичах, что «они платят дань Руси, повоз везут, и до сего дне».18 В объяснении этого текста существует разногласие. С.М. Соловьев считает, что здесь речь идет о доставке радимичами дани в определенное место в отличие от «полюдья».19 Владимирский-Буданов20 и Гурлянд21 полагают, что здесь разумеются средства передвижения для военных дружин, княжеских данников и гонцов.
В Новгородской летописи под 1209 г. летописец, перечисляя обвинения, предъявленные восставшей новгородской массой посаднику Дмитру, как известно, стороннику Владимиро-Суздальского князя Всеволода III, очень заинтересованного в постоянных сношениях, а следовательно — и средствах сообщения с Новгородом, между прочим указывает: «повелеша... по купцем виру дикую и повозы возити и все зло».22 Это место разъясняется при сопоставлении его с обычной формулой договора Новгорода с князьями: «а дворяном твоим по селом и купцов повозов не имати разве ратной вести» (разрядка моя, — Б.Г.). Совершенно очевидно, что под повозом разумеется повинность поставки средств передвижения.
Корм, проводники и подводы в древнейших наших актах являлись обычными повинностями населения. «Оть дают с погостов корм и подводы по пошлине»,23 т. е. по старине. Отвечают за исполнение этих повинностей мирские двинские власти — посадники, скотники, старосты. Но, конечно, это еще не было «ямской гоньбой», т. е. организованной системой сообщения, где заранее заготовлялись подводы для нужд проезжающих, хотя бы только по государственным надобностям.
Татары нуждались в средствах сообщения и естественно должны были обратить большое внимание на эту сторону дела.
Нет оснований сомневаться в том, что татарская власть, очень заинтересованная в улучшении средств сообщения в покоренной стране, внесла в их организацию и нечто свое. Но было бы ошибкой думать, что до татар русские земли не имели средств сообщения между собой и тем более внутри княжений. Этому допущению противоречили бы все известные нам факты.
Не следует преувеличивать также и значение финансово-податной системы, якобы введенной у нас татарами. Мы уже видели, что это не так. Наконец, сбор дани выполнялся татарскими чиновниками сравнительно недолго. Уже с конца XIII в. эта обязанность была возложена на русских князей. Они сами и по-своему должны были ее собирать и доставлять в Орду.
О том, как собиралась дань русскими князьями, у нас имеются некоторые данные XIII и XIV вв. Имею в виду уже цитированный выше ярлык хана Менгу-Тимура (1270—1276), где упоминаются «княжие писцы и поплужницы и таможницы»,24 и договорную грамоту 1388 г. великого князя Дмитрия Ивановича Донского с двоюродным братом Владимиром Андреевичем. Здесь читаем: «А коли ему слати свои данщикы в город и в станы, а тобе слати свои данщикы с моими вместе... А что данщикы сберут в городе, и в станех и в варях, тому ити в мою казну, а мне давати в выход...».25 Ясно обрисованы обязанности князей. Все они должны посылать своих данщиков, но собранные суммы сдаются в казну великого князя, который и является ответственным перед ханом за «выход».
Размеры «выхода» не были устойчивыми. С.М. Соловьев думает, что русские князья предложили ханам большую сумму денег, чем та, которую доставляли численники,26 т. е., другими словами, русские князья взяли дань на откуп на выгодных для ханов условиях.
Предположение более чем вероятное, так как сдача на откуп дани практиковалась ханом и раньше, только откупщиками первоначально были татары же. Под 1262 г. в Лаврентьевской летописи отмечен факт: «окупахуть бо ти оканьнии бесурмене дани и от того велику пагубу людем творяхуть, работяще резы и многы души крестьянскыя раздно ведоша», против чего и восстала народная масса в Ростове, Суздале и Ярославле.27
Но сумма дани менялась в зависимости от различных обстоятельств: то сами князья, конкурируя друг с другом из-за великого княжения, накидывали суммы, то ханы увеличивали эти суммы, руководствуясь разными соображениями.
Нам известны некоторые цифры. Великий князь Василий Дмитриевич платил «выход» в семь тысяч рублей, Нижегородское княжество — полторы тысячи рублей и т. п. Но этими суммами платежи ханам не исчерпывались. Приходилось платить иногда и особую чрезвычайную дань, которую князья брали со своих бояр.
Изменчивость размера дани оговаривалась в междукняжеских договорах: «а прибудет дани больше или меньше, взять по тому же расчету».28
Не регулярно, но все же постоянно русские князья возили в Орду ханам и ханшам и их близким дорого стоящие подарки. Это тоже статья расхода, ложившаяся в конечном счете на плечи тех же плательщиков всяких даней, т. е. на крестьянство и городскую трудовую массу.
Отсюда делаются понятны жалобы этих плательщиков на тяжесть «выхода» и протест их, доходящий до вооруженных восстаний.
Мы уже видели восстание в Новгороде 1259 г. «Мятеж велик» поднялся в виде протеста против положения новгородцев в «число». Татарские баскаки испугались за свою жизнь и потребовали от князя Александра Невского охраны: «дай нам сторожи, ать не изобьют нас». «Чернь не хотеша дати числа», именно чернь, потому что она по опыту знала, чем кончается распределение денежных повинностей. Летописец новгородский тоже это знал и записал в своей летописи: «творяху бо бояре собе легко, а меншим зло».
Через несколько лет, в 1262 г., такая же история повторилась в Ростове, Суздале и Ярославле.
Составитель Лаврентьевской летописи совершенно открыто сочувствует восставшим. Он утверждает, что бог на стороне протестующих против «лютого томления бесурменьского». Бог «вложил ярость в сердца крестьянам, не терпяще насилья поганых». «Человеколюбец бог послуша моления материя, избави люди своя от великия беды». Собирались бурные веча и постановили изгнать откупщиков дани и «выгнаша из городов из Ростова, из Суждаля, из Ярославля».
В то время, когда народная масса выражала свой протест против нового гнета, пришедшего к ней вместе с татарской властью, боярство и князья помогали татарам, не без основания надеясь сохранить и упрочить таким путем свое привилегированное положение.
В описании новгородских событий 1259 г. это положение обрисовано совершенно четко: когда протестующий народ шумел — «умрем честно за св. Софию и за домы ангельские», «тогда, — пишет летописец, — издвоишася люди: кто добрых, тот по св. Софьи и по правой вере, и сотвориша супор». И новгородский летописец в данном случае сочувствует массам. Он восставших называет добрыми и противополагает их «вятшим», которые настаивали на покорности татарам и заставляли «ся яти меншим по число».
Князья, особенно крупные (которым соотношение сил между Русью и Золотой Ордой было яснее, чем кому-либо), понимали тяжесть положения, создавшегося до поры до времени для Руси.
В этом отношении особенно характерно поведение двух наиболее видных князей-современников — Александра Невского и Даниила Галицкого.
Победитель шведов и ливонских рыцарей, Александр Невский сам сопровождает татарских баскаков в Новгород, оберегает их жизнь, заставляет новгородцев признать власть ханскую и «вложиться в число».
Даниил в 1250 г. еще надеялся отстоять независимость своей земли. В этом году по требованию Батыя и этот могущественный и несомненно очень смелый князь вынужден был явиться в Орду. Но и здесь он держал себя с тактом, хотя и горько было ему признать себя покорным власти татарского хана. Его тяжелое положение в Орде перед ханом ярко описано южнорусским летописцем. От одного из могущественнейших русских князей хан требует подчинения, дани и угрожает в случае непокорности смертью.29
Русская знать за отдельными исключениями тоже покорилась чужой власти.
Эта покорность русской знати татарам объясняется в значительной степени страхом перед татарами, которые, по словам арабского писателя Ибн-ал-Асира, «били и мучили только богатых». Само собой разумеется, что поживиться за счет смердов или бедных ремесленников победители в момент военного наступления не могли и очень охотно забирали имущество знати. Понятно, почему знать спешит изъявить свою покорность.
Но нельзя забывать, что грабеж имущества был явлением, обычным главным образом в момент завоевания. В дальнейшем, когда установились более или менее прочные отношения между побежденными и победителями, грабеж принял новые формы, превратился в систему выкачивания из русского народа дани. Эта последняя, как мы видели, целиком проходила через руки русских князей и главной своей тяжестью легла на плечи трудящейся массы, деревенской и городской.
Отсюда делаются вполне понятными движения низов против гнета татарской власти и активное участие русской знати в этой борьбе на стороне татар.
У нас имеются случайные сведения и о непосредственной эксплуатации татарами крестьян завоеванных земель. Под 1241 г. в Ипатьевской летописи мы имеем очень интересное сообщение о разорении Даниилом Романовичем Галицким Волховской земли. Даниил «пленив землю Болоховскую и пожег, оставили бо их татарове, да им орють пшеницю и проса. Даниил же на не большую вражду держа, яко от татар большую надежду имеаху»; т. е. выходит так, что Даниил громил Болховскую землю за то, что она вошла в какую-то тесную связь с татарами, невыгодную в конечном счете для политических целей Даниила Галицкого. В чем заключались эти отношения Волховской земли с татарами, точно сказать трудно. Под 1231 г. и позднее в Ипатьевской летописи упоминаются болховские князья, враждебные централистическим тенденциям галицкого князя. М.С. Грушевский находит возможным считать этих болховских князей потомками древнейших туземных князей, но доказать этот тезис нечем. Ясно одно, что эти князья стали в ряды галицкого боярства, оппозиционного по отношению к галицкому князю. Ясно и другое, что эта оппозиция каким-то образом ориентировалась на татар. Но трудно сказать по этому интересному и загадочному предмету что-нибудь еще, — конечно, оставаясь на почве фактов. На том основании, что Болховская земля находилась непосредственно на запад от Киевской, учитывая также не совсем, правда, доказанный, но все же вероятный факт отсутствия в Киеве после татарского погрома до конца XIII в. киевских князей, М.С. Грушевский утверждает, что вся Киевская область вместе с Волховской землей попала под непосредственную власть татар, т. е. вошла в состав Золотой Орды. Мало того, тот же автор утверждает, что татары сумели изменить общественную структуру этого края: уничтожив здесь общественные верхи, они тем самым создали тут «общинный строй»,30 т. е. в некотором смысле бесклассовое общество.
Нельзя не заметить, что М.С. Грушевский не только допустил здесь серьезное насилие над источниками, но и в своих предположениях разошелся с хорошо известными нам фактами: татары нигде не меняли общественного строя завоеванных земель, да и едва ли в силах были это сделать. Если бы они даже и смогли навязать побежденным свой способ производства, то этот способ производства не мог бы стать основанием для бесклассового строя, потому что монгольское общество этого периода было уже классовым.
Факты, явно противоречащие этим соображениям, М.С. Грушевский старается устранить при помощи своего собственного комментария. Например, утверждение, что местное население после уничтожения татарами местных эксплуататоров было «довольно своим положением», автору, конечно, трудно примирить с сообщением Лаврентьевской летописи о том, что митрополит Максим, «не терпя татарского насилия, оставя митрополию и збежа ис Киева, и весь Киев разбежася», поэтому автор вынужден сделать замечание о том, что это сообщение Лаврентьевской летописи «в значительной степени утрировано». Однако сам М.С. Грушевский согласен с тем, что митрополит уехал из Киева во Владимир вследствие «уменьшения доходов кафедры», но, по его мнению, «уменьшение доходов само по себе еще не может свидетельствовать о полном упадке и бедственном состоянии земли». Одним словом, автору во что бы то ни стало хочется доказать, что татарское завоевание не причинило Украине ущерба и что часть Украины под этой новой властью даже много выиграла, получив возможность жить особым общественным укладом, без местных господствующих классов. Стремление умалить итоги военного погрома — характерная особенность и другой работы того же автора. Имею в виду «Историю Украины — Руси». Он здесь прямо говорит о том, что население Украины было привычно к подобного рода нашествиям, — это были люди «под трубами повиты, под шеломами взлелеяны», — что оно и в данном случае спаслось бегством в леса, болота, овраги, пещеры и что татарский погром не был для него столь трагичным. Доказательство этому М.С. Грушевский видит в быстром оживлении Украины после татарской грозы. Однако и он признает, что это оживление уже не могло воскресить прежнего Киева.
Итак, кроме не очень ясного летописного замечания относительно своеобразных (и то, может быть, лишь на краткий период военных действий) отношений Волховской земли к татарам, у нас нет никаких данных для утверждения, будто часть земель бывшего Киевского государства вошла в состав Золотой Орды, оказалась в сфере ее непосредственной эксплуатации. Все данные последовавшего за завоеванием времени говорят о другом: все русские земли стали в зависимость от татарского хана через своих местных представителей власти.
Прошло первое, самое тяжелое время внедрения ханской власти в русскую жизнь.
Князья, бояре, купечество, церковь сравнительно скоро нашли общий язык с татарской властью. Народная масса, на которую пала главная тяжесть золотоордынских даней и других повинностей, под натиском соединенных сил завоевателей и старых своих господ, опиравшихся на сильное татарское войско, вынуждена была смириться.
В столицу Орды, Сарай, отовсюду понаехало много русских. А так как здесь, на юго-востоке, на Азовском побережье и Северном Кавказе, с незапамятных времен жило много славян, то не удивительно, что в Сарае очень скоро, в 1261 г., была организована специальная православная Саранская епархия с первым епископом Митрофаном, поставленным русским митрополитом Кириллом III. В состав этой епархии кроме Сарая вошел и Переяславль Киевский; тогда глава этой епархии стал носить титул епископа сарайского и переяславского.31
Но, несмотря на внешне налаженные отношения, антагонизм между побежденной страной и победителями устранен не был. Татары и не могли освоить Русскую землю, поскольку у них не хватало для этого организационных средств, поскольку их самих для этой цели было количественно мало, поскольку они, наконец, сами растворились в тюркской (кыпчакской) среде. Дальнейшее развитие России и Золотой Орды пошло в разных, диаметрально противоположных направлениях.
Если в Золотой Орде весьма заметно вызревали элементы распада, то среди русских княжеств в это же время шел энергичный процесс образования сильного национального государства.
По мере углубления этого процесса среди русского народа крепла надежда на освобождение от власти золотоордынского хана.
Примечания
1. Есть некоторые неясные указания на более раннюю перепись 1245 г., когда был переписан город Киев. Сведения эти помещены в «Софийском временнике» (т. I, стр. 260). Эту перепись, вероятно, имеет в виду и Плано Карпини.
2. Лаврентьевская летопись. 1897, стр. 451, 496.
3. Новгородская I летопись, 1888, стр. 278—280.
4. Там же, 1888, стр. 447.
5. «Nobis autem et duci leroslao semper dabant locum superiorem» (цитирую по Соловьеву, т. I, стр. 832).
6. С.М. Соловьев. История России, т. I, стр. 1157.
7. Новгородская I летопись, 1888, стр. 291. — Софийский временник, т. I, стр. 281.
8. Софийский временник, т. I, стр. 261. — Новгородская I летопись, стр. 264.
9. К.А. Неволин. Об успехах государственного межевания стр. 148.
10. Ярлык митрополиту Петру 1315 г., митрополиту Алексею 1357 г.
11. Новгородская I летопись, 1888, стр. 280.
12. Татищев. История Российской.., кн. 4, стр. 41.
13. Собрание Государственных грамот и договоров, т. II, стр. 5—6.
14. Там же. стр. 9.
15. Там же, стр. 5—6.
16. Там же.
17. Ярлык хана Узбека митрополиту Петру 1313 г. Собрание Государственных грамот и договоров, т. II, стр. 9.
18. Лаврентьевская летопись. Разрядка моя, — Б.Г.
19. С.М. Соловьев. История России, т. I, стр. 216.
20. Владимирский-Буданов. Обзор, стр. 91.
21. И.Я. Гурлянд. Ямская гоньба, стр. 25.
22. Новгородская I летопись. Разрядка моя, — Б.Г.
23. ААЭ, т. I, № 1, Грамота в. к. Андрея Александровича на Двину (1294—1304). — Здесь есть ссылка на отца Андрея, т. е. на Александра Невского.
24. Собрание Государственных грамот и договоров, т. II, стр. 6.
25. Собрание Государственных грамот и договоров, т. I, стр. 56.
26. С.М. Соловьев. История России, т. I, стр. 1160.
27. Лаврентьевская летопись, стр. 452.
28. С.М. Соловьев. История России, т. I, стр. 1162.
29. Ипатьевская летопись, 1871, стр. 536.
30. М.С. Грушевский. Очерк истории Киевской земли от смерти Ярослава до конца XIV ст. 1891, стр. 455—459.
31. Е. Голубинский. История русской церкви, т. II, 1900, стр. 41, 60 и др.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |