Глава XIХ
Кончина св. Александра. — Скорбь народа. — Чудо при погребении. — Нравственный образ св. князя
| Людие твои плакахуся о тебе, солнце земли Русския, в полудни зашедшем...
(Акаф., конд. 11) |
| Радуйся, обетами иночества святое житие свое увенчавый.
Радуйся, в конец жития своего всего себе Богу посвятивый. (Ик. 10) |
| Радуйся, угодниче Божий, в самом погребении прославление от Бога получивый.
(Ик. 11) |
| Радуйся, сего ради пламенную любовь от народа своего себе снискавый.
(Ик. 6) |
Пробыв более году в Орде «избавы ради христианския» и испив до дна чашу горести и унижений, Александр наконец получил от хана позволение возвратиться в отечество. Можно вообразить, как спешил он отъездом из Орды, чтобы обрадовать свой народ добрыми вестями! Вот уже миновал он степи и пустыни, вот уже первые русские поселения, недалеко и Нижний... Но жестокий недуг крушит страдальца, его мощный организм, истомленный необыкновенными трудами, отказывается служить всегда бодрому духу1. Сколько храбрых пало на его глазах, более чем в 20 битвах, в которых он участвовал! Сколько раз приходилось ему ездить в Орду и в далекую Монголию к грозным ханам, где многие из князей окончили свою жизнь под ножами варваров! Скольким опасностям подвергался он во время своих путешествий! Но Бог хранил его: отовсюду он выходил невредим, мечи врагов и ножи убийц щадили его — только он сам не щадил себя, и вот теперь, обессиленный неимоверными трудами, он видит, что ему приходится умереть во цвете лет, не имея и 45 лет от роду!.. «Что дивного, — восклицает благочестивый описатель его жития, — если преждевременно истомился в таком кипящем горниле испытаний, и если самое тело, хотя благообразное и крепкое, ослабело от частых странствий в дальнюю Орду и не вынесло наконец постоянного напряжения сил? — Неодолимый в битвах, еще в полном цвете мужества, изнемог под бременем великокняжеского венца, который был для него венцом терновым, едва достигнув сорока-трехлетнего возраста»2.
Приехав в Нижний, Александр так ослабел, что не мог продолжать путешествия и должен был остановиться на несколько времени3. Немного оправившись, он снова продолжал путешествие, но, доехав до Городца (Волжского), занемог так сильно, что не в состоянии был ехать далее4. Стояла глубокая осень — половина ноября. Суровое время года ускорило роковую развязку. Александр понял, что приближается конец его многотрудной жизни, и стал готовиться к переходу в вечность5. По обычаю того времени, он стал просить о пострижении в иночество и схиму с именем Алексия6.
«Отче, се болен есмь вельми... Не чаю себе живота и про-шю у тебе пострижения...»
С глубокой, гнетущей сердце тоскою, едва сдерживая душившие грудь слезы, стояли около одра умирающего его приближенные. Об этой скорби живо говорят нам слова современника-летописца: «Горе тебе, бедный человече, како можеши написати кончину господина своего, великого князя Александра Ярославича? како не испадета зеници твои вкупе со слезами? како ли не расседеся сердце твое от многыя тугы? отца бо человекъ можешь забыты, а добра господина, аще б с нимъ и в гроб влезлъ»7.
Долго сдерживаемые рыдания вырвались наружу. «Ужасно бе видети, яко в толице множестве народа не обрести человека, не испустивша слез, но вси со восклицанием рыдающе глаголаху: "Увы нам, драгий господине наш! Уже к тому не имамы видети красоты лица твоего, ни сладкихъ твоихъ словесъ насладится. Кому прибегнем и кто ны ущедритъ? Не имутъ бо чада отъ родителя такова блага прияты, якоже мы отъ тебе приимахам, сладчайший наю господин"»8! Но эти вопли возмутили спокойствие души, уже отрешившейся от всего земного, и Александр, «зело стужився», кротко просил их оставить его одного: «удалитесь и не сокрушайте души моей жалостью»9! Сколько любви сказалось в этих немногих словах! Прошло несколько минут, и уже инок Алексий снова призвал к себе своих приближенных — всех бояр и простых людей и начал трогательно прощаться, давая последнее благословение и слабеющим голосом прося у всех прощения. Горькое то было зрелище общего неудержимого плача и рыдания «о поборнике всей земли Русской, предстателе бояр, питателе убогих, отце вдов и сирот и заступнике церкви, которую защищал от врагов, утверждая в ней веру Христову!»10 Слеза скатилась из глаз Александра... Еще раз открыл он уста и выразил желание сподобиться в последнюю минуту причащения пречистых Таин Своего Господа и Спасителя, Которого возлюбил от юности своей. Его желание исполнилось, и тогда он тихо предал свою чистую душу в руки Божии, 14 ноября 1263 года, в день памяти св. апостола Филиппа11.
Поэт живо рисует нам картину последних мгновений земной жизни Александра:
Ночь на дворе и мороз.
Месяц — два радужных светлых венца вкруг него...
По небу словно идет торжество;
В келье ж игуменской зрелище скорби и слез.Тихо лампада пред образом Спаса горит;
Тихо игумен пред ним на молитве стоит;
Тихо бояре стоят по углам,
Тих и недвижим лежит, головой к образам,
Князь Александр, черной схимой покрыт...
Страшного часа все ждут: нет надежды, уж нет!
Слышится в келье порой лишь болящего бред.
Тихо лампада пред образом Спаса горит...
Князь неподвижен лежит...
Словно как свет над его просиял головой —
Чудной лицо озарилось красой.
Тихо игумен к нему подошел и дрожащей рукой
Сердце ощупал его и чело —
И, зарыдав, возгласил: «Наше солнце зашло!»(А. Майков)
Божественная служба совершалась в соборном храме в стольном Владимире. Митрополит Кирилл вместе с своей паствой возносил теплые молитвы Богу, молился, может быть, об отвращении опасностей, грозивших отечеству, о благополучном возвращении великого князя, которого все так долго и с нетерпением ожидали. Устремляя свои взоры горе, как бы к самому престолу Всевышнего, святитель внезапно был поражен необычайным видением: пред ним, как живой, но озаренный неземным сиянием, великий князь Александр... Тихо, как бы возносясь на крылах ангельских, удаляясь вверх, скрылось от очей святителя «подобие образа блаженного великого князя Александра». Предстоявшие с изумлением смотрели на святителя, на лице которого, без сомнения, сияло отражение необычайного явления. Митрополит понял, что доблестного защитника отечества не стало, и слезы закапали из глаз старца. «Зашло солнце земли русской!» — тихо проговорил святитель12. Но никто не понял рокового значения этих слов. Наконец, митрополит, с глубоким вздохом, голосом, в котором слышались рыдания, громко произнес: «Чада моя милая, знайте, что ныне благоверный князь великий Александр преставился!..»13 Ужас охватил всех при этих словах. Храм огласился воплями скорби и отчаяния. «Погибаем!» — воскликнуло единодушно все собрание — «и ерея, и диаконы, и черноризцы, нищии, богатии и вси людие мнозии»14... Это внезапно вырвавшееся восклицание всего лучше показало все значение Александра для отечества...
Опустел стольный город... «Князи и бояре, и весь род, мали и велиции» устремились навстречу печальной процессии с телом Александра. Не так надеялся встретить его осиротелый теперь народ! Митрополит «с чином церковным» остановился в Боголюбове, приготовившись встретить тело Александра со свечами и фимиамом кадильным. Бесчисленное множество народа покрыло окрестности. Скоро показался стяг почившего князя. Неудержимый плач раздался кругом... Вот и печальное шествие... Волны народа неудержимо ринулись навстречу. «От множества народа изгнетаахуся людие, хотяще прикоснутся честнемъ теле его, бысть же плач велий, и кричание, и туга, яко же несть такова бывала, токмо и земли трястися»15. 23 ноября совершалось торжественное отпевание в соборном храме. Пение надгробных песней заглушалось нередко вздохами и едва сдерживаемыми рыданиями осиротелой семьи и народа. «И бысть тогда чудо дивно, памяти достойно»16: эконом Севастьян, приблизившись к гробу, хотел было разогнуть руку усопшего, «да вложить митрополит грамату душевную». Но блаженный князь «яко жив» сам простер руку, чтобы принять «свиток грехов прощения», и затем снова сложил крестообразно руки на груди. «Ужас велик» объял присутствовавших, «яко от раки отступиша». «Се же слышавше, братие, кто не дивится о сем, яко телу бездушну сущю, привезену от далних мест во время зимы? тако прослави Бог угодника Своего, иже много тружшеся за землю Русьскую, и за Новгород, и за Псков, и за все великое княжение живот свой отдавая, и за православную веру»17. В глубоком благоговении приблизившись ко гробу, подняли его и с пением понесли уже как инока из храма, где покоились славные предки Александра, в иноческую обитель Рождества Богородицы, где и положили в соборной церкви18.
Как жил святый и благоверный князь и при жизни «распаляшеся божественным, небесным желанием», так и скончался. Приняв схиму, он последовал не одному только обычаю времени. «Это было, — по словам одного из его жизнеописателей, изволение святого сердца его, во всю жизнь преуспевавшего в стремлении к Богу, — это было венцом его постоянного, верного, разумного служения Богу. То истинно ангельское спокойствие, с каким после принятия ангельского образа совершил он последнее прощание с своими приближенными и со всеми, кто мог быть при одре его, — та последняя просьба, с какою он обратился к окружавшим одр его с невольными слезами и рыданием: «удалитесь и не сокрушайте души моей жалостию», — служат живым свидетельством, как искренни были его обеты, как живо было стремление его к Богу, Которому он посвятил себя у врат смерти на всю вечность, приняв, наконец, и схиму»19.
Позволим привести здесь следующие, проникнутые теплым чувством размышления, которые внушила тому же благочестивому жизнеописателю св. князя его блаженная кончина: «так рановременно по суду человеческому, и благовременно по намерениям Промысла Божия, так свято пред очами Божиими и человеческими, кончилась жизнь св. Александра Невского!.. Кончилась?.. Нет! Кончилось видимое общение св. князя с любившим его народом; но вместе с ним началась бессмертная жизнь имени его в благодарной памяти народной, передававшей из века в век славу подвигов героя невского. Кончилось предопределенное ему время подвигов; но вместе с тем началось нескончаемое время его наград и воспарившему к небу его духу, и успокоившемуся от трудов телу, — наград, которых не заменила бы самая продолжительная жизнь со всеми ее радостями... О, ведомы ли были блаженному духу твоему, отец отечества своего, спасавший его в самую тяжкую годину от самого тяжкого горя, — ведомы ли были духу твоему те рыдания и слезы, с какими народ твой принял весть о кончине твоей, с какими принял он драгоценное сокровище — останки твои и предал их земле? Немало огорчений среди непрерывных, тяжких и в высшей степени благотворных трудов испытал ты со стороны неразумных чад твоих — твоего народа: теперь утешился бы дух твой, если бы нуждался в земных утешениях; теперь увидел бы ты, как ценили тебя, как любили тебя, ангел-хранитель доброго народа русского!.. Владимир твой ждет своего князя с радостными вестями... Не ту весть вещает ему первосвятитель Кирилл: "Чада моя милая! зайде солнце земли русския". Посмотрел бы ты, как народ принял эту горькую истину, как первосвятитель передал ее. Народ как будто не понял, — он, может быть, не хотел понять слов своего архипастыря... Как, без сомнения, и святитель желал бы объяснить их не так! Но уже все кончено: народ должен узнать свое горе! "Благоверный великий князь преставился", — говорит со слезами святитель, но у народа, в ответ, нашлось только два слова, в которых вылилась вся скорбь, вся туга сердечная по тебе, защитник земли русской! — "Уже погибаем!" Пришел и самый мрачный день скорби и сетования, когда, пораженный печалию, престольный град твой вышел сретить и принять на могильный покой святые останки твои... В дни ожидания св. тела народ успел припомнить все доблести, все подвиги, все благодеяния князя, который с ангельскою добротою, неусыпностию и терпением трудился во благо его... И приникал ли свыше блаженный дух твой, благодетель своего родного края, к умилительному зрелищу, какое было у твоего гроба, когда, в торжественном шествии во Владимир, толпы, беспрестанно возрастая, спешили хоть прикоснуться к святому телу твоему, к честному гробу твоему; когда рыданиями народными, каких дотоле не бывало, заглушалось пение погребальное; когда собственными слезами певцов прерывалось пение?.. Ведомо ли, наконец, тебе то, что переходит из века в век, вместе с памятью твоих доблестей и подвигов, — трогательное выражение всей скорби по тебе, всей любви к тебе, какое читаем мы, отдаленные потомки облагодетельствованных тобою прапрадедов наших, в письменах свидетелей твоей кончины: "отца человек может забыта, а добра господина не может оставити; аще бы лзе, и в гроб бы лег с ним". Мы, по крайней мере, знаем теперь чувства своих предков к тебе, и разделяем их, отдавая предкам и честь, и славу, и искреннюю признательность за их добрые чувства!..
За тебя же, слава не только царства русского, но и святой Церкви Христовой, радуемся мы, столько припоминая ту честь, какую воздал тебе народ твой, сколько с благоговением приникая к славе, какую достойно воздал тебе Господь! С радостию припоминаем явные знамения прославления твоего на небе, так видимо отражающегося на покоющихся среди нас нетленных останках твоих. В славе твоего, просиявшего нетлением, тела, мы прозираем вечную славу твоего духа, блаженствующего в обителях Отца Небесного, и благословляем святейшее имя Господа, дарующего верным рабам Своим вечную славу в воздаяние за их труды, являющего и другим эту славу еще во времени, в ободрение в труде угождения Ему. Благословляем и твое святое имя, благоговея пред множеством твоих подвигов и трудов, а еще более — пред высотою и чистотою святой души твоей, всегда бодрственной, всегда всецело Богу преданной, умевшей каждое из дел жизни возводить в достоинство жертвы и служения Богу!»20
* * *
Сурова, полна тяжких, самоотверженных трудов была жизнь Александра. Без сомнения, ясное представление его многострадальных подвигов внушило историку следующие строки: «Имя святого, ему данное, гораздо выразительнее Великого: ибо Великими называют обыкновенно счастливых»21. Это суждение вызывает некоторое недоразумение. Если под счастьем разуметь одни громкие успехи, отсутствие неудач и страданий, беззаботное наслаждение всеми утехами жизни, то, конечно, в жизни св. Александра Невского мы немного найдем такого счастья. Его жизнь скорее есть жизнь скорби. Но справедливо сказано, что «скорбь» и «радость» — близки между собой, как две родные сестры, и можно полагать с уверенностью, что, если в его жизни было много скорби, происходившей главным образом от сострадания к своему народу, то с другой стороны были и радости. Не худшее ли из бедствий в жизни составляют терзания нечистой, преступной совести? Но его праведная жизнь служит ручательством, что он не испытывал горечи этого бедствия, часто удручающего людей, по-видимому пользующихся всеми житейскими благами. Скорее напротив — он должен был испытывать радость безупречно исполненного долга, радость незапятнанной совести, радость чистой души, далекой от всякой низости, радость святой жизни, всецело отданной на служение Богу и ближним. «Это, — по словам знаменитого писателя, — конечно, едва ли то, что люди собственно называют радостью; это не веселость легкомыслия, которая подобна кратковременному мерцанию апрельского солнца над мелководным потоком; это не смех безумцев, который подобен "треску шипов под горшком": таких радостей мало в жизни человека, который понимает истинный смысл жизни. Но истинно сказал один великий учитель Церкви: Crede mihi, res severa est verum gaudium ("Верь мне, суровая жизнь есть истинна радость")»22, и из этого источника всего истинно доброго и благородного и всего истинно-великого он мог почерпать с избытком новые силы для преодоления предстоявших ему трудностей, мог почерпать ту энергию, ту изумительную бодрость, которая проявляется во всех его действиях. Не забудем при этом, что в течение всей жизни его одушевляло пламенное благочестие, никогда не оставляло молитвенное настроение духа, и вследствие этого «везде благодать Божия осияваше его»23, а это составляет источник высшего блаженства, доступного человеку. Зависть и злоба, эти самые горькие отравы жизни, не находили места в его сердце, исполненном доброты, кротости, сострадания и всепрощения24. Нет, великий подвижник земли Русской был счастлив в высшем, благороднейшем значении этого слова! Вместе с тем на его подвигах лежит печать истинного величия: стоя на рубеже двух эпох, между киевским и московским периодом русской истории, он совместил в себе лучшие стороны, отличающие выдающихся деятелей той и другой эпохи: с блестящей храбростью соединяя редкое благоразумие, он одинаково далек был как от бесцельных порывов и стремлений, ведущих иногда к громким, но малополезным поступкам, так равно и от себялюбивых, узкоэгоистических наклонностей, вызывающих иногда неразборчивость в средствах к достижению намеченных целей. Неуклонная правдивость и прямота души побудила его решительно, без малейших колебаний отвергнуть всякий союз с Западом, что навсегда бесповоротно определило характер нашей духовной самобытности. В то же время, безусловной покорностью обезоружив татар и устранив их вмешательство в наши внутренние дела, он обеспечил в будущем и политическую независимость своего государства. Но его покорность варварам далека от раболепства: он всегда умел поддержать и сохранить достоинство человека и христианина и внушил к себе невольное уважение и полное доверие своих грубых повелителей. Дивный, озаренный лучами святости, образ истинно русского человека из глубины минувших веков встает перед нами в лице Александра: светлый, практический ум, широта взгляда, могучая воля, беззаветная преданность своей родине, искренность и задушевность чувства, благородство и великодушие, неизменно бодрое и трезвенное настроение духа, беспредельная любовь к Богу, — словом, все черты, которые мы замечаем на протяжении веков в лучших представителях нашей народности, мы встречаем в нашем национальном герое — Александре!
«О, даруй Бог, — скажем вместе с благочестивым описателем жизни св. Александра, — чтобы благодарная память о св. князе-праведнике была жива... во всех краях России, — чтобы слава его от нас перешла к потомкам нашим, как к нам перешла от благочестивых предков, возрастая вместе с распространением своим, — чтобы пример святой его жизни находил как можно более верных подражателей, и нынешние сыны России всегда также достойны были благоволения Божия и покровительства и помощи своего заступника — св. благоверного великого князя Александра и всех святых, как в дни своей жизни достоин был он — герой невский!»25
Примечания
1. Воскр. 163—164: «Князь великий Александр поиде в орду к царю Беркаю, и удрежаша и царь, не пусти его в Русь и зимова в орде, тамо и разболевся». Соф. 1, 273.
2. Жития святых Российской церкви. Ноябрь, 261.
3. Степен. кн. 1, 372. Рукописные жития.
4. Ныне селение Балахнинского уезда Нижегородской губернии. Арцыбашев. II, прим. 1207. Некоторые называют город Касимов Рязанской губернии как место кончины св. Александра. Первый выразил это мнение Миллер в «Географическом лексиконе Российского государства», стр. 70. Недавно это мнение вновь высказано в «Истории города Касимова с древнейших времен». Соч. Шишкина. Рязань, 1891. Но мы не можем согласиться с этим предположением. См. статью Мельникова «Где скончался св. Александр Невский» в «Отечественных записках» 1842 года, т. XXIII. Тело св. князя из Городца несли сухим путем на Стародуб и Боголюбов прямо к Владимиру, следуя течению реки Клязьмы от того места, где впадает в нее Тёза. Городец был последним сторожевым пунктом в Низовской земле.
5. «Уразуме ко Господу свое отхождение и начать помышляти еже от мира изшествие, и возлюби иноческое житие ангельскаго образа, и всяко мятежство мирское презре, благородие же и богатство и пищу телесную и суетную славу и прочая насильствуюшая вжеленин отрину и вкупе рещи, вскоре остави земнаго Царствия, высоту желая нетленных и вечных благ наслаждения». Степен. кн. 1, 372. Сказ. Арх. 278. на обороте.
6. После пострижения «нача изнемогати зело». Арх. 279. Соф. 1, 273.
7. Соф. 1, 273. Пск. II, 6. Сказание. Рукописные жития.
8. Степен. кн. 1, 372—373. Арх. 279.
9. Карамзин. История государства Российского, т. V, 90. Степен. кн. 1, 373.
10. Арх. 278 и на обороте, 279: «Блаженный же от многа клича и вопля зело постужився прослезися, повеле от вопля и слез престати им да не молву деюще сокрушают душу его».
«Смотрите, как и в последние минуты являет он заботу о вверенных ему людях, подобно пастырю, хотящему отойти в дальнюю сторону, который гласом трубы собирает стало свое, чтобы овцы не отлучались на пажити друг от друга. Получив многожелаемую схиму, созывает он к болезненному одру князей своих и бояр и простых людей и дает им последнее благословение, прощая их во всем и прося отпущения самому себе. Горькое было зрелище общего плача и рыдания и поборнике всей земли Русской, предстателе бояр, питателе убогих, отце вдов и сирот и заступнике церкви, которую защищал от врагов, утверждая в ней веру Христову! Блаженный, отходя в вечность, и сам прослезился от многого вопля и велел прекратить рыдание, чтобы не нарушали пред смертью его покоя. Еще однажды пожелал он сподобиться приобщения пречистых тайн Господа и Спаса своего и с сим божественным напутствием предал свою чистую душу в руки Божии, в день памяти св. апостола Филиппа, 14 ноября 1263 года». Жития святых Российской церкви. Ноябрь. 272.
«Ему было еще только 43 года: но кто из князей понес столько трудов, подвигов и мук душевных за Россию, сколько понес Александр?». «Русские святые», ноябрь, 104.
11. Соф. 1, 273. Новг. 1, 58. Воскр. 163. Степен. кн. 372.
12. Соф. 1, 273. Степен. кн. 1, 373. Арх. 279 и на обороте.
13. Степен. кн. 373.
14. Соф. 1, 273.
15. Там же. Степен. кн. 1, 373.
16. Там же.
17. Соф. 1, 274. Пск. II, 6. Степен. кн. 1, 373. Чудесное происшествие при погребении св. Александра напоминает знамение, совершившееся при погребении св. Алексия, человека Божия, имя которого принял св. князь при своем пострижении. «Царь с патриархом колена преклонще, и святая мощи лобызавше, глаголаша со слезами к нему, аки к живому: молим тя, рабе Христов, даждь нам хартию сии, да увемы, что есть в ней написано, и познаем тя, кто еси. И отдаде рука хартию царю и папе». Четьи-Минеи. Март.
18. Монастырь основан великим князем Всеволодом Юрьевичем. См. «Русский достопамятности», т. III. Изд. Мартынова. Стр. 51: «С благоговением смотрим в Рождественском монастыре на место, где до XVIII столетия почивали мощи благоверного князя Александра Невского». В числе достопримечательностей монастыря находится образ Знамения Божией Матери греческого письма, богаго украшенный ризою серебряною вызолоч. с эмалью, разноцветными камнями и жемчугом. На полях, с обеих сторон оклада, по два изображения святых, с правой стороны: Георгия и Макария, а с левой: Иакова и Ануфрия. Крестная мать этой иконой благословила св. Александра перед походом против шведов, поюм он всегда носил ее при себе. Образ св. Александра Невского в схимническом одеянии искусного старого письма в чеканной серебряной ризе «Преподобный князь великий Александр Невский». Старинная пелена с изображением св. Александра также в схимническом одеянии хранится за стеклом — приношение царицы Парасковии, второй супруги царевича Ивана Ивановича, второго сына Грозного, как значится в надписи на пелене под ногами. После насильственного развода она была пострижена в монастыре на Белоозере, а оттуда переведена в женский монастырь во Владимире. Скончалась в 1590 году. По обеим сторонам головы надпись: «Благоверный князь Александр Невский Чудотворец». Вокруг, по краям пелены: «Яко благочестиваго корене пречестная отрасль был еси, блаженне Александре: яви бо тя Христос яко некое божественное сокровище рустеи земли, новаго чудотворца, преславна и благоприятна, сошедшеся верою и любовию во псалмех и пениих радующеся славим Господа, давшаго ти благодать исцелений: его же моли спасти град сей и державу сродник твоих богоугодней быти и сыновом русским спастися». Тропарь. Об этой пелене см. в «Известиях Императорского архивного общества», IV, В.В. Стасова. См. рисунок.
19. Христианское чтение, 1852, II, 502.
20. Там же. 503—506. Степен. кн. 1, 375: «В жизни убо сей маловременней венча его Господь славою и честию земнаго царствия, храбростию же во бранех и мужеством, и премудрости разума повсюду превознесе ими его. Он же паче временных вечных желая, о спасении же душа своея и о свободе христианстей крепце и мужественне подвизался, и о сих не токмо живота своего не щадяше, но и самую душу свою всегда тщашеся полагати. Его же ради и по преставлении от жития сего сугубу мзду восприял еси вместо временнаго царствия, небесное царствие наследова во веки безконечныя, и нетленным венцем увязеся от вседержительныя десницы Владыки Царя Христа Бога нашего». Похвала св. Александру.
21. Карамзин. История государства Российского, т. IV, 91.
22. Фаррар. Жизнь Господа нашего Иисуса Христа, 198.
23. Степен. кн. 1, 366.
24. Жития святых Российской церкви. Ноябрь. 226.
25. Христианское чтение. 1852, II, 514.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |