Смоленская земля во второй половине XII — начале XIII в.

Восьмилетнее княжение Ростислава в Киеве было решающим для судьбы Смоленской земли. Пример Полоцкой земли, раздираемой после смерти Всеслава Полоцкого его многочисленными сыновьями, был поучителен. Ростислав посадил в Смоленске своего старшего сына, одного из младших — в Торопце (Мстислава), а остальных постарался наделить землями вне пределов своего фамильного княжения. Так, Святослав оказался в Новгороде, Рюрик — в Овруче, Давыд — в Новом Торге, а затем в Витебске и, наконец, в Вышгороде под самым Киевом. «Владения (смоленских Ростиславичей. — Л.А.), — писал Б.А. Рыбаков, — острым клином спускались с севера на юг, как меч, направленный на Киев. Острием меча был Вышгород в 18 км от Киева, принадлежащий Давыду Ростиславичу и бывший главной стратегической опорой смоленских князей на юге»¹. Однако при всех неблагоприятных обстоятельствах сыновья Ростиславичи могли вернуться в свое княжество и поделить их домениальные владения между собой. Так в 1161 г. отец возвратил Давыда «Смоленску Романови», тогда же оставив Новгород, в Смоленск через Полоцк бежал Святослав Ростиславич, он и погребен в Смоленске в 1170 г.² На эту же возможность возвращения в Смоленск и дележа домена указывает, как увидим, и разгневанный Андрей Боголюбский (1174 г.).

Ростиславичи в первые годы после смерти отца. Ростислав ехал в Киев умирать, знал о возможности кончины в пути и, несомненно, высказал волю о престолонаследии. Сыновья его киевский стол вынуждены были уступить своему двоюродному брату Изяславу Мстиславичу — маститому многоопытному сподвижнику их отца. После длительных перипетий 15 мая 1169 г. он и поднялся на киевский стол. Против него сразу же начались интриги, которые приходилось разбирать Ростиславичам. Летом такую интригу они рассматривали в Печерском монастыре. Затем в 1170 г., оскорбленные бояре Петр и Нестор Бориславичи, прогнанные из Киева за воровство их людьми княжеских коней, начали уверять Давыда в Вышгороде, что Мстислав хочет их коварно схватить. «Брате, а про что, а кое вина? А крест к нама ци давно цѣловал?» — недоумевал в Овруче Рюрик. Выдать клеветников Мстиславу Давыд отказался: «а пакы ми кто повѣсть, оже тѣхъ выдамъ?». Пришлось идти на новое крестоцелование, что несколько утихомирило страсти и клевету³.

В древнерусских землях теперь отчетливо обрисовались три мощные силы: буйный тиран Андрей Боголюбский (Суздаль), Ростиславичи (Смоленск, Новгород и города под Киевом) и Мстислав Изяславич (Киев). Обстановка накалялась. Мстислав блокировался с новгородцами (недовольными Святославом), Ростиславичи — с Боголюбским⁴.

Неспокойно было в Новгороде тоже: перемена князей в Киеве придала бодрости новгородцам, они начали тайно собираться по дворам и вести тайные переговоры. Предупрежденный Святослав бежал в Луки, новгородцы бросились в догонку, но князь их укрылся в Смоленской земле, оттуда перебрался на верхнюю Волгу, с помощью Боголюбского пожег Новый Торг, а Роман Смоленский и Мстислав Торопецкий пожгли новгородские же Луки. С включением в борьбу полочан Новгород оказался блокированным. С большим трудом путь к киевскому Мстиславу был найден новгородцами «на Вячка и на Володаря» (через земли в Прибалтике)⁵. Антиростиславичскую политику теперь в Новгороде возглавлял посадник Якун⁶. Приглашенный сын Мстислава Киевского Роман стал новгородским князем только после снятия блокады на пасху 14 апреля 1168 г. Месть новгородцев не заставила себя ждать: они пожгли «Полоцкую волость», не дойдя до Полоцка 30 верст, а ранней весной двинулись к Торопцу «и пожгоша домы ихъ и головъ множество полониша»⁷. Столь блестящая победа над торопчанами, оставшаяся безнаказанной, объясняется выбором момента: «тому же лѣту исходящу на весну» (т. е. как раз в интересующее нас время — Новгородская летопись построена на мартовском исчислении годов⁸), состоялся колоссальный поход русских князей на Киев, в котором принимало участие четыре сына Ростислава: Роман (Смоленск), Рюрик (Овруч), Давыд (Вышгород), Мстислав (Торопец). Летопись дополняет: «С смолняны и с торопцаны»⁹. Разделение на смолян и торопчан показывает, что торопчане имели своего собственного князя (Мстислава Ростиславича). Разграбление Торопца было возможно потому, что Смоленский и торопецкий князья были в отсутствии.

Смоленские князья играли крупную роль в трехнедельной осаде Киева. Нападающие собирались в Вышгороде у Давыда, и оттуда был начат штурм. Киев пал 12 марта 1169 г. Мстислав Изяславич был сменен на киевском столе (вероятно, по воле Боголюбского) Глебом Юрьевичем, но ненадолго: он вскоре умер, ходили слухи, что его, как и Долгорукого, отравили. Можно думать, что Ростиславичи, столь близко стоящие к Киеву и сильные в «Русской земле», согласились на Глеба только благодаря каким-то ответным обещаниям со стороны владимирско-суздальских князей. Действительно, Новгородская летопись сообщает о вокняжении «на святаго Иерофея» (4 октября 1170 г.) в Новгороде Рюрика Ростиславича. Ипатьевская летопись дополняет, что, уходя в Новгород (намного ранее — 8 августа), он передал «волость свою брату своему Давидови»¹⁰. Овруч, следовательно, Ростиславичи не теряли.

В Новгороде явление Рюрика было воспринято по-разному. Князь сместил посадника Жирослава и заменил Иванком Захарьиничем — конечно, сыном убитого Захария (1167 г.), который «переветь дрьжаще къ Святославу» Ростиславичу¹¹. Вероятно, смена посадников связана с отходом Рюрика Ростиславича от союза с Андреем Боголюбским, но и Рюрик долго не продержался, зимой 1171 г. он уже возвращался в свои южнорусские владения.

В Киеве тоже все было непрочно. Взамен умершего Глеба, Ростиславичи (без участия уже Боголюбского) пригласили внука Изяслава Мстиславича Владимира Дорогобужского, тот тайно перешел в Киев, но прокняжил лишь 4 месяца: в июне 1171 г., в «русальную неделю», он вдруг «занемог» и скоропостижно умер. Возможно, и его постигла участь Долгорукого и Глеба.

В 1173 г. еще можно было говорить о равновесии сил. Было решено посадить на киевский стол старшего Ростиславича — Романа из Смоленска, а стол в Новгороде Рюрик освобождал для сына Боголюбского Юрия. Встреча Романа в Киеве (июль 1174 г.) была обставлена крайне торжественно — с крестами и хоругвями и всем высшим духовенством. Слава отца в Киеве была еще необычайно сильна. Через Смоленскую землю, где сидел Ярополк Романович, в 1173 г. возвращался Рюрик, на Лучине, как мы помним, у него родился сын, получивший этот город в свое владение.

Дружба победителей Ростиславичей и суздальского князя долго продолжаться не могла: они явно с каждым годом усиливались. Андрей начал «вины покладывати на Ростиславичей» и требовать выдачи убийц Глеба. Их отказ вызвал его необузданный гнев: «не ходиши в моеи воле сь братьею своею, — писал он Роману, — а поиди с Киева, Давыд исъ Вышгорода, а Мьстиславъ из Белгорода! А то вы — Смоленскъ! А там ся подѣлите!» Угроза была сильна, Роман вернулся в Смоленск, но остальные Ростиславичи уйти отказались. В Киев вошел брат Андрея Всеволод. Ростиславичи еще надеялись уговорить суздальского князя миром. Из их обращения к этому князю мы узнаем, что после смерти Ростислава Ростиславича предложили ему союз на базе вассалитета: «Брате! Въ правду тя нарекли есмы отцомь собѣ и крестъ есмы целовали к тобѣ и стоимъ въ крестьномъ цѣлованьI» (...) Андрѣи же отвѣта имъ (не) вьда»¹². Идя на мировую с Боголюбским, Ростиславичи все же понимали, что они сильны, суздальский князь, видимо, этого не учел. Ночью они ворвались в Киев, схватили всех ставленников Суздаля и провозгласили киевским князем Рюрика Ростиславича. Этот расчет не был авантюрен: Боголюбский совсем недавно был разгромлен новгородцами и не так давно лишился своих помощников: сына Мстислава (умер), брат Глеб был отравлен в Киеве, а брат Михаил перешел к Ростиславичам. Из крупных союзников оставались лишь Святослав Всеволодович Черниговский и Ярослав Изяславич Луцкий. Мечник Михн привез наконец грамоту в Киев, посылая его, Андрей говорил: «ъдь к Ростиславичемь рци же имъ — не ходите в моей воли, ты же Рюриче, поиди вь Смоленьскъ къ брату во свою отчину, а Давыдови рци: а ты поиди вь Берладь, а в Руськои земли не велю ти быти, а Мстиславу молви: в тобѣ стоить все, а не велю ти в Русской землѣ быти!» Самый непримиримый Мстислав отвечал: «Мы тя до сихъ мѣстъ акы отца имѣли по любви. Аже еси сь сякыми рѣчьми прислалъ, не акы кь князю, но акы кь подручнику и просту человеку, а что умыслил еси, а тое дѣи. А Бог за всѣмъ». В заключение Мстислав приказал остричь мечника — голову и бороду, что было уже верхом вызова князю¹³. Из этого видно, что если ранее Ростиславичи считали Андрея Боголюбского primus interpares (первым среди равных), то вассалами его себя не считали. «Андрей же, то слышавъ отъ Михна, и бысть образъ лица его потускнел», — говорит летописец¹⁴.

На Ростиславичей двинулось 50-тысячное войско под командой сына Андрея Боголюбского Юрия. Относительно Мстислава он имел директиву «Мьстислава, емъше, не сотворите ему ничтоже, приведите и ко мнѣ». Игнорируя быстрейший путь на вятичей, Юрий дерзостно шел по Смоленской земле, заставив идти в поход против братьев даже самого Романа Смоленского. Ростиславичи приняли бой, затворившись по своим городам. Двухдневная битва, особенно ожесточенная на Рождество Богородицы (8 сентября 1173 г.), показала, что судьба от нападающих отвернулась: они «побѣгоша через Днѣпръ и много от вои их потопе»¹⁵. «Помня старшинство Ярослава Луцкого, помогшего рагромить Ольговичей и суздальцев, Киев получил он, но почти тут же его ссадил» Святославом Всеволодовичем, но вскоре стало известно, что Святослав и Ярослав находятся в союзе. Выход был один — поиски сношений с Андреем Боголюбским. Теперь пытались договориться с этим князем о киевском столе для Романа, не запятнавшего себя непослушанием суздальскому князю, или ему самому. Андрей колебался, просил подождать вести ему от братьев из «Руси». Ждать не пришлось. 29 июня 1174 г. суздальский князь пал жертвой боярского заговора¹⁶.

В дальнейших сообщениях летописи много туманного. Появляются новые Ростиславичи — суздальские, один из них, получив стол во Владимире Залесском, посылает в Смоленск и «поя за ся княгиню Всеславлю дщарь князя витебского». Витебск, следовательно, по-прежнему в Смоленской земле, но сидит в нем теперь не Давыд (который давно уже ушел в Вышгород), а тот самый Всеслав Василькович, которого Давыд посылал и некогда на Полоцк.

Интересно и второе свидетельство летописи: в том же 1174 г. «смольняне выгнашъ от себе Романовича Ярополка, а Ростиславича Мстислава вьведоша Смоленьску княжить»¹⁷. Так, мы впервые читаем о новой силе в Смоленске — смолянах, смоленском вече, которое, оказывается, и в Смоленске теперь может прогнать неугодного князя. Если в Полоцкой земле вече решало судьбы княжества уже в начале XII в.¹⁸, то здесь это произошло на 40—50 лет позднее.

Не вполне ясно, куда девался Роман Ростиславич. При жизни Боголюбского, мы сказали, решался вопрос о его новом киевском княжении, но согнали смолняне не его, а его сына! Видимо, Роман все же двинулся в Киев при боях его братьев под Моровийском. Действительно, его появление возмутило Ярослава, и тот ушел в свой Луцк.

Второе княжение Романа Ростиславича в Киеве окончилось так же внезапно, как и началось. На «русальной неделе» (16—22 мая) половцы вторглись в пределы Руси. Против них Роман выслал братьев — Рюрика, Давыда, «сыновца» своего Ярополка и Бориса.

Битва у Ростовца в Киевской земле была проиграна из-за нерасторопности Давыда («не притяглъ»). Половцы захватили много бояр, князья же успели спастись «вбѣгоша въ Ростовець». Результат битвы вселил надежды Ольговичам. Святослав Всеволодович обратился к Роману: «Брате! я не ищу под тобою ничего же, но рядъ наш так есть: оже ся князь извинить, то — в волость, а мужь у голову. А Давыдъ виноватъ!»¹⁹. Роман не отнял у брата Вышгород. Святослав потребовал от Мстислава Владимировича отступиться от Ростиславичей, тот согласился и начал готовиться в поход. У Вигичева он узнал, что Роман уже покинул Киев, перешел к брату Рюрику в Белград и поспешил в Киев. Однако вскоре стало известно, что к Ростиславичам пришел на помощь брат Мстислав и на завтра назначен штурм Киева. Святослав бежал. После переговоров Ростиславичи, «не хотяче губити Русской Земли», уступили все же Киев Святополку Всеволодовичу. Роман ушел в Смоленск²⁰. Так кончилось в 1176 г. второе княжение смоленского Романа Ростиславича в Киеве. Однако Ростиславичи прочно держались в «Русской земле», в непосредственной близости от Киева: Давыд, по-прежнему, в Вышгороде, Рюрик — в Белгороде, что не могло не ослаблять позиции Святослава Всеволодовича и не могло не толкать его на решительные действия против своих врагов.

Новгород и Смоленск в конце 70 — начале 80-х годов XII в. После убийства Андрея Боголюбского (1174 г.) в Ростово-Суздальской земле начинается полоса ожесточенной борьбы за княжеский стол, отразившаяся в Новгороде княжением суздальских Ростиславичей — малолетнего Святослава затем его отца Мстислава Ростиславича, а после занятия владимирского стола Всеволодом Большое Гнездо — его ставленником Ярославом Мстиславичем²¹. Изгнанные из Новгорода, Мстислав и его брат Ярополк Ростиславичи, в 1177 г. пустились в «политическую спекуляцию» (В.Л. Янин): объявили себя ослепленными Всеволодом, переметнулись в Смоленск, где на Смядыни чудесным образом и прозрели²². Смоленское заступничество, видимо, помогло, и зимой того же года мы видим братьев уже в Новгороде, причем Мстислав возвращает утраченный было стол, а после его смерти (1178 г.) тот переходит к Ярополку. Но Всеволод «зая новгородским» и новгородцы «показаша (...) путь Ярополку». По их просьбе на чистую неделю в Новгород входит Роман Ростиславич. Осенью Роман вернулся в Смоленск, новгородцы передали стол его младшему брату Мстиславу Храброму — ярому противнику суздальских князей (что новгородцев вполне устраивало). Еще со времен Боголюбского он был известен дерзким неподчинением (случай с позорным острижением посла Михна в 1174 г.: позднее он храбро воевал под стенами защищаемого им Вышгорода, отсиживался там 9 месяцев, а потом наголову разбил суздальскую рать. В 1175 г. ему был доверен смоленский стол, а в 1177 г. он помогал братьям в борьбе со Святославом Всеволодовичем. Словом, слава его как непримиримого и отважного борца с Ольговичами и суздальцами широко разнеслась. Где был удел Мстислава Храброго в южной Руси, мы не знаем, но был он там несомненно, так как в ответ на приглашение новгородцы услыхали такие слова: «Не могу ити изъ отчины своеѣ и со братьею своею разойтися»²³. Ответ этот крайне важен: он не только подтверждает, что в Южной Руси у младшего Ростиславича были свои владения, которые он именует «отчиной», но и то, что уход его с юга означает до некоторой степени измену делу Ростиславичей. Летописец даже разъясняет эту позицию Мстислава: он «прилежно (...) тщашеться, хотя стради отъ всего сердца за отчину свою, всегда (...) на великая дѣла тъсняся». Однако дружина Мстислава и его «мужи», для которых соображения о политических обязательствах князя перед братьями разбивались о соображения собственной выгоды, смотрели на дело иначе. Понятие «отчина» они склонны были толковать значительно шире. «Брате! — говорили они на общем совете, — аже зовуть тя съ честью, иди! А тамо ци не наша отчина?»²⁴ Мнение дружины и мужей, с которыми нельзя было не считаться, перевесило. Повторяя мысль, что «аще Богъ приведеть мя сдорового дни сия, то не могу никакого же Руской землѣ забыти!», Мстислав Храбрый въехал под колокольный звон в Новгород.

Однако «сдоровым» долго быть не пришлось Мстиславу. Он успел совершить победоносный поход на Чудь во главе 20-тысячного войска и «ополонился» челядью и скотом. Из «Чюди» он двинулся в Псков, где, по желанию псковичей, снял с должности сотского своего племянника (сыновца) Бориса, и всю зиму провел в Новгороде. На весну он было хотел двинуться на Полоцк с мотивировкой: отомстить своему зятю Всеславу за обиду, нанесенную более ста лет назад дедом последнего — полоцким Всеславом, который в 1066 г. (!), напав на Новгород, «взялъ ерусалимъ церковный и сосуды служебныѣ и погостъ одинъ завелъ за Полтескъ»²⁵. Однако был остановлен своим старшим братом Романом Смоленским, который выслал сына Мстислава для помощи Полоцку, а брату на Луки прислал гонца с требованием: «обиды ти до него (Всеслава) нѣтуть, но же идеши на нь, то первое поити ть на мя». Поход был отменен. Внезапная болезнь сразила Мстислава Храброго. По словам летописи, он похудел и у него стал отниматься язык. «Дѣтя свое» Владимира он завещал Борису Захарьичу — смоленскому воеводе, а волость свою — братьям Рюрику и Давыду «на руцѣ». 14 июня 1180 г. он скончался. Обширный некролог его, помещенный в Ипатьевской летописи, свидетельствует о его близости к составителю этой части свода²⁶. В августе 1180 г. в Новгород был введен старший сын Святослава Всеволодовича — Владимир. В Смоленске вокняжил Давыд.

Смоленская земля в 80—90-х годах XII в. (Давыд Ростиславич). Введение в Новгород Владимира усилило позиции Святослава Всеволодовича, так как это нейтрализовало северную столицу. Оставались главные враги — Ростиславичи и далекий — Всеволод Большое Гнездо в Ростово-Суздальской земле. Политические краски сгущались: Святослав Всеволодович отправил на помощь рязанским князьям, воюющим со Всеволодом, сына Глеба, а тот вскоре попал в плен и был окован суздальским князем. «Слышавъ же Святославъ, располъся гневомъ и раждься яростью и размысли во умѣ своемь, река, яко мьстилъся быхъ Всеволоду, но не, лзѣ — Ростиславичи! А тѣ ми во всемъ пакостять в Руской землѣ»²⁷.

Нарастал конфликт, и случай не замедлил представиться: «Ходяшеть Давыд Ростиславич по Днепру в людьехъ, ловы дѣя, а Святославъ ходяшеть по Черниговьской стороне ловы дъе противу Давидови»²⁸. Искушение было слишком велико, и Святослав, «переступя крестъ» и не посоветовавшись с «мужами своими лепшими», кинулся в погоню. Давыд едва успел сесть с княгиней в ладью и бросился наутек. Давыд, видимо, предполагал у Вышгорода засаду и скрылся, «переложавъ ночь подъ Вышегородомъ». Святослав кинулся вверх по реке, но — безуспешно!

Перемирие, таким образом, было нарушено, Святослав «обыяхвихомся Ростиславичемь». Оставаться в Киеве дольше было опасно. Бросив стол (немедленно занятый Рюриком), Святослав переехал в Чернигов для сбора огромной коалиции. Все земли пришли в движение. Рюрик укрепился помощью галичан и других, а Давыда послал в Смоленск в помощь к Роману. Но старшего Ростиславича уже не было в живых: на Сковъшине бороу Давыд узнал о его смерти и поспешил в Смоленск, где, похоронив брата в Успенском соборе, сел на Смоленский стол.

Началась грандиозная война Святослава Всеволодовича с Всеволодом Большое Гнездо, в которой (и это весьма знаменательно) союзная Всеволоду Смоленская земля была оставлена нетронутой в виде огромного неприступного острова, вокруг которого неистово бушевал океан. Лишь в самой последней фазе войны, как увидим, слегка были затронуты интересы смоленского князя на западе. Давыд там вынужден был уступить союзный ему полоцкий город (Друцк), но и только!

Собственно Смоленская земля затронута не была: Давыда поддерживал Рюрик.

Все началось к югу от Смоленщины, в Черниговской земле. Святослав разделил свои силы надвое. Обойдя Смоленскую землю с востока, он устремился к рязанским князьям, чтобы двинуться с ними на Суздаль, а в Чернигове оставил другую половину войска «блюсти Чернигове и всеѣ волости своей»²⁹. Невеселые вести привезли вскоре вернувшиеся из похода брат Святослава Всеволод, сын Святослава Олег и Ярополк. Битва с Всеволодом на р. Влене не оказалась успешной, Глеб Святославич остался у него в плену. Сам Святослав, сжегши на пути последний город врага — Дмитров, двинулся вдоль северных границ Смоленщины к сыну Владимиру в Новгород и возвращался теперь в Чернигов через Друцк и Рогачев, т. е. через область западных притязаний Смоленска. Путь через Друцк был наиболее уязвим: этот искони полоцкий город недавно оторвался от своего полоцкого сюзерена, его князь Глеб Рогволодович признал себя вассалом смоленского князя Давыда, и, проходя через Друцкое княжество, Святослав Всеволодович входил в непосредственный контакт со своим врагом Давыдом Смоленским. По сведениям летописи, коалиционный поход южнорусских князей к Друцку на встречу Святослава принадлежал исключительно инициативе Ярослава и Игоря. Однако не исключено, что он был оговорен и самим Святославом при расставании с князьями после неудачной битвы на р. Влене. Как бы то ни было, в Чернигове был разработан следующий план: Игорю и Ярославу идти навстречу Святославу к Друцку с тем, чтобы, объединившись с полоцкими князьями, оторвать от Смоленска этот город и тем ослабить Давыда. Поход подробно мною анализирован³⁰. Оговорю только, что вряд ли можно согласиться с новым толкованием цели этого похода как решительного удара по Ростиславичам, когда решались судьбы «киевской короны», что недавно предложил Б.А. Рыбаков³¹. Давыд, кинувшись было на защиту у Друцка, узнав о наступающих силах, ушел обратно в Смоленск, и его не преследовали. Друцк не был взят и отделался лишь пожаром острога³². По-видимому поход преследовал иные и более конкретные цели: Святославу нужно было обеспечить беспрепятственный проход из Новгорода в Киев, возвращением Друцка, расположенного вблизи важных путей, ослаблялся Смоленск.

Дальнейшие события разыгрались своеобразно. Приближающемуся Святославу Рюрик, перейдя снова в Белгород, уступил Киев, однако организовал войско на разгром союзников Святослава — половцев. Уравняв таким образом силы, он устроил совет с «мужи», на котором был решен «дуумвират»: более старший Святослав получал Киев, Рюрик же «собъ взя всю Рускую землю». Последовало крестоцелованье, а вскоре и «сватьствомъ обуямшеся»: два сына Святослава женились: вернувшийся из суздальского плена Глеб взял в жены дочь Рюрика Ростиславича, второй сын женился на родственнице Всеволода. В политической истории Руси наступило некоторое равновесие.

Описываемое время характеризуется сближением новгородцев с коалицией противников Святослава Всеволодовича. В 1180—1181 гг., мы знаем, они ходили с ним после неудачной его битвы с Всеволодом на Влене на Друцк. Следуя по пятам за Святославом, Всеволод с муромцами и рязанцами осадил Новый Торг и после пятинедельной осады новоторжцы сдались. Святослав был далеко, угроза вторжения в Новгород нависла над его жителями. В результате новгородцы «показаша путь Володимиру Святославицю» и согласились на «свояка» Всеволода (1181 г.). Однако через три года они умолили Всеволода взять «свояка», «послашася Смоленьску къ Давыдови» и получили его сына Мстислава (1184 г.)³³. Победила, следовательно, снова новгородская партия сторонников смоленских Ростиславичей, во главе которой в то время стоял Завид Неревенич³⁴.

Наступил 1185 г. — год похода Игоря Святославича Новгород-Северского на половцев, воспетый в «Слове о пълку Игореве». Смоленское княжество в походе не участвовало, хотя смоленский князь Давыд там упоминается неоднократно. Как только весть о пленении Игоря дошла до Святослава, тот кликнул клич всем русским князьям с требованием спасать положение. Давыд получил грамоту, где Святослав предлагал: «поъди, брате, постерези землѣ рускоѣ», пришел с войском к Днепру и стал южнее Киева, в устье р. Стугны у Треполя³⁵. Половцы тем временем осадили Переяславль, ему необходима была помощь, и Святослав Всеволодович дал указание Давыду идти туда. Однако смоленский князь оказался бессилен: его войска взбунтовались — «смолянѣ же почаша вѣчѣ дѣяти, рекоуще: мы пошли до Киева, даже бы была рать, билися быхомъ, нам ли иноѣ рати искати, то не можемь оуже ся есмы изнемогль». Давыд снова подводил русские рати, как и в 1177 г., и в то время, как Святослав и Рюрик, перейдя Днепр, двинулись на половцев, он повернул свои силы к Смоленску³⁶.

Теперь Новгород выступал в тесном контакте со Смоленском. Зимой 1185 г. Давыд с новгородцами и смолянами двинулся на соседний Полоцк, однако по пути было достигнуто соглашение, и новгородцы «возвратишася на Еменци» (как мы доказывали — приграничный город Новгорода на пути в Смоленск), а смоляне, очевидно, на Касплю. Более подробно об этом рассказывается в Лаврентьевской, Воскресенской и других летописях под 1186 г.: на Полоцк, оказывается, шли не только Давыд из Смоленска и сын его Мстислав из Новгорода, но их еще поддерживали Василько Володаревич из Логожска и Всеслав из Друцка, и, посовещавшись, полочане встречали новгородскую и смоленские рати на рубежах³⁷.

Конец следующего 1186 г. ознаменовался в Новгородской и Смоленской землях какими-то крупными народными волнениями, о которых упоминают новгородские летописи. Уже в начале 1186 г. в Новгороде было неспокойно, и сторонник партии Ростиславичей Завид был вынужден эмигрировать в Смоленскую землю к Давыду. В конце этого года зимой бунт разыгрался с новой силой. Гаврила Неревинич и Иван Свеневич были убиты и сброшены с моста. «В то же врѣмя, — добавляет летописец, — въстань бысть Смоленске промежи князень Давыдомь и смоляны и много головъ паде луцьшихъ муж»³⁸. Изгнание из Новгорода Завида и замена его посадником Михалкой Степановичем — противником проростиславичской партии — была симптоматичной. Ясно, что и в Новгороде, как и в Смоленске, были недовольны местным князем (Мстислав и слетел из Новгорода в следующем 1187 г.). Летописец не сообщает о причинах недовольства в обоих княжествах. «Причины распри князя с жителями Смоленска неизвестны, — пишет в специальном исследовании о русских народных восстаниях М.Н. Тихомиров, — неясно также жертвой чего пали многие «лучшие мужи»: было ли это результатом их борьбы с князем или, наоборот, «лучшие люди» поддерживали князя против восставших смолян»³⁹. Если для М.Н. Тихомирова восстание это было очевидным, но не ясны его причины, то для другого исследователя той же темы, В.В. Мавродина, оно осталось вовсе незамеченным⁴⁰. Вместе с тем то обстоятельство, что оно происходило одновременно как в Новгородской, так и в соседней Смоленской землях, по-видимому, не случайно. Дендрохронология Новгорода, Смоленска, смоленских городов Торопца и Мстиславля показывает, что 1186 г. был неурожайным⁴¹.Дело происходило в конце (мартовского) года, т. е. в феврале, когда запасы истощились. Голодная беднота Смоленска и Новгорода громила запасы бояр. Так выясняются неясные ранее причины народных волнений в этих двух городах. 80-е годы кончаются для Смоленской земли сравнительно мирно.

30 июня 1188 г. Всеволод отдает свою восьмилетнюю дочь Верхуславу за «Рюриковича Ростислава»⁴², причем в Воскресенской летописи добавлено — «смоленского»⁴³.

Девяностые годы XII в. вносят много нового в политическую историю древнерусского государства. Как показал уже Б.Л. Рыбаков, Святослав Всеволодович делает ряд «ложных» шагов и на первый план выдвигается Рюрик Ростиславич⁴⁴.

В 1190 г. Рюрик уехал в свой Овруч «своих дѣля орудѣи» и для охраны от половцев оставил на юге своего сына. Зная, что опасность велика, он призвал к тому же Святослава Всеволодовича. Тот собирался тоже послать сына, но не сделал этого, «зане бяшеть ему тяжа с Рюриком, с Давыдомъ и Смоленскою землею». Причина ссоры этой не ясна. П.В. Голубовский предполагает, что спор шел «из-за пограничных волостей по берегам р. Ипуть и верхней Десны. Спор, очевидно, старый, явившийся результатом еще доисторической колонизации»⁴⁵. Последнее заключение маловероятно, так как о таком длительном споре никаких сведений нет, но весьма возможно, что предметом его были действительно пограничные земли. Рюрик напомнил Святославу, что он целовал крест «на Романовъ ряду» и потому сел в свое время в Киеве, если же вспомнить давние дела «давныя тяжа», которые были при Ростиславе, «то соступил еси ряду»⁴⁶. Рюрик возвращал Святославу его крестные грамоты 1176 г., когда был решен дуумвират, по это означало открытую войну с Ростиславичами, и грамоты были возвращены Рюрику.

В 1193 г. Смоленск принимал молодого Ростислава Рюриковича, который только что блестяще победил половцев и с богатыми «саигаты» (военными трофеями) объезжал своих родных: был он в Овруче у отца, от Давыда его путь лежал к тестю Всеволоду III, куда тот его пригласил из Смоленска. В Суздале Ростислав со своей тринадцатилетней женой Верхуславой прожил всю зиму и был богато одарен⁴⁷.

В понедельник 25 июля 1194 г. умер главный враг Ростиславичей — Святослав Всеволодович. Дуумвират «по Романову ряду» кончился, Рюрик Ростиславич торжественно въехал в Киев в качестве единодержавного правителя. Предстояло грандиозное перераспределение волостей, нужно было прежде всего «урядившись» с «киянами», внести ясность во взаимоотношения внутри самих Ростиславичей.

В начале (мартовского) 1195 г. в Смоленске было получено письмо Рюрика, адресованное Давыду, которым начинается «одна из самых обширных статей Ипатьевской летописи»⁴⁸: «Се брате вѣ осталася старѣиши всѣхъ в Роуськои землѣ. А поѣди ко мнѣ Кыевоу, что будеть на Роускои землѣ доумы и о братьи своеи о Володимерѣ племени и то все оукончаевѣ»⁴⁹.

17 мая 1195 г. Давыд Ростиславич въехал в Вышгород. Торжество Рюриковичей не имело границ. Семь грандиозных обедов с богатейшими взаимными подарками следовали один за другим. Из их описания следует, что Вышгород по-прежнему принадлежал Давыду Смоленскому, Ростислав же Рюрикович получил некогда отцовский Белгород. Помимо родственников, специальные обеды были у Давыда с монахами киевских монастырей, со знатнейшими киевлянами, черными клобуками (которые «попишася у него вси»⁵⁰). Видимо, эти дипломатические буйные трапезы были необходимы для прочного мира с местным монашеством, боярством, союзниками и для Давыда Смоленского.

Однако вскоре торжество было омрачено новыми тяжбами «о волостях». Всеволод III считал себя обойденным в Русской земле, требовал волостей, данных Роману Мстиславичу и т. д.

Дело пошло и дальше. Последние, с кем предстояло «установить ряд», были, как всегда, непокорные Ольговичи. Осенью 1195 г. Рюрик, Всеволод III и Давыд предложили Ольговичам «не искати отцины нашея Кыева и Смоленьска под нами и под нашими дѣтьми (...) како нас роздѣлилъ дѣдъ наш Ярослав (Мудрый. — Л.А.) по Дънѣпръ..»⁵¹. Ольговичи гарантировали это только при жизни отцов. Разгневанный Всеволод двинулся было на Ольговичей во главе с игуменом Дионисием. Ольговичи соглашались на все, и Всеволод «има имъ вѣры и ссѣде с коня». Дальше по инициативе Ольговичей произошло перемирие с Рюриком, в результате которого этот князь распустил свою дружину, отпустил половцев «и сам ѣха во Вроучии соихъ дѣля ороудѣи».

Во вторник 5 марта 1196 г. (летописец пользовался мартовским летосчислением) крупное землетрясение в Киеве было воспринято как предзнаменование великих бедствий. На этой же первой (Федоровой) неделе «Великого говения» (поста) Ольговичи нарушили крестное целование с Рюриком и двинулись в Смоленскую землю для завоевания Витебска (хотя он им был обещан, и следовало ждать переговоров послов между Всеволодом III и Давыдом Смоленским), где сидел зять Давыда. Во главе Ольговичей был Олег Святославич с войском, на стороне которого находились и полочане. Путь к Витебску сопровождался разграблением Смоленской земли, и, узнав об этом, Давыд послал против Ольговичей племянника Мстислава Романовича Ростислава Владимировича (сына Владимира Мстиславича) «с полкомъ своимъ» и «смолнянъ» под предводительством рязанского княжича Глеба.

Во вторник второй недели поста, т. е. 12 марта, утром было новое землетрясение. Однако «знамение» не остановило воюющих, и в тот же день бой начался. Ольговичи «отоптавшеся во снѣгоу — бѣ бо снѣгъ великъ», и дружина Мстислава увидала их близ леса. Смоленское войско разделилось: Мстислав бросился на Олега, а тысяцкий Михалко должен был со смолянами ринуться на «полоцкий полк». Мстислав «потопташа» стяги Олговы и сына его Давыда «искоша». Однако смолянам так не повезло: не доехав до Полоцкого полка, они бросились назад. Полочане не стали их догонять, но кинулись на помощь Олегу и ударили в тыл Мстислава. Тыловые части этого князя, таким образом, были взяты в плен, а Мстислав с дружиной, возвратившийся из далекой погони за спасавшимся Олегом, ничего не подозревая, въехал в полоненное свое тыловое войско и был взят полочанами в плен. Ростислав же Владимирович, дружина Давыда Смоленского и рязанский княжич Глеб (зять, как здесь указано, Давыда Смоленского), также возвращаясь из погони за Олегом, уже поняли ситуацию и бросились напрямик (со всеми оставшимися в Смоленск «ко Давыдови»). Бой был кончен поражением смолян.

Дальнейшие сообщения летописи продолжают поражать подробностями. Возвратившийся после бегства Олег был приятно поражен случившимся, «испроси оу Бориса оу Дрюютьского князя, Мстислава Романовича» (известно даже, кто охранял его до возвращения Олега!). Приводится грамота Олега к черниговскому Ярославу, который срочно вызывался со своей братией для похода на Смоленск «сякого ны веремени не боудеть пакы!». Ольговичи не замедлили явиться громить Смоленскую землю, и ее судьба висела на волоске. Спасти брата мог только Рюрик Ростиславич, и все зависело от быстроты информации его Давыдом...

Как Deus ex machine вмешался киевский князь в совершавшееся в его родной земле: крестные грамоты с Ярославом возвращались этому князю, и здесь же, в пути (где его догнали послы Рюрика), он прочел сопровождавшую их гневную грамоту киевского сюзерена:

«Ажь (если) еси поѣхалъ брата моего оубить и обрадовался еси сему, то оуже соступилъся еси рядоу и (с) крестного целования. А се ти крѣстныя грамоты, а ты поиди ко Смоленьскоу, а язъ к Черниговоу, да како насъ Богъ рассоудить и крестъ честныи!»

Грамота была написана в мрачных и грозных тонах. Рюрик явно понимал, что Смоленск не уступит и падет под ударами Ольговичей. Мы не знаем, долго ли совещались Ольговичи и были ли в их среде колебания. Кажется, что таковых быть не могло, так как, двигаясь на Смоленск, они могли рассчитывать лишь на быстроту натиска и на неосведомленность об этом киевского князя. (Возможно, что пути к нему были заняты для перехвата послов, как это сделали однажды полочане, чтобы не пропустить послов из Новгорода в Киев с жалобой.)⁵² Падение Смоленска было предотвращено. Коалиция Ольговичей и полочан отступила. Уже из Чернигова Ярослав послал своего посла к Рюрику «оправливаяся во крестное целованье, а Давыда винить про Витебскъ, аже помогаеть зяти своему».

Рассмотрение событий статьи 1195 г. (мы видели, что она захватывала и 1196 г.) приводит к следующим наблюдениям. К середине 90-х годов XII в. на Руси концентрируются четыре основные политические группировки — Рюрик (Киев), Давыд (Смоленск), Всеволод Большое Гнездо (Суздаль), Ольговичи и Давыдовичи (Чернигов — Новгород-Северский и др.). Рюрик — брат Давыда — и сам происходит из Смоленской земли, и союз с братом его очевиден. Со Всеволодом III он находится в отношении сватов. Из конечной части статьи, где рассказывается о переговорах Ярослава с Рюриком, к которому первый жаждет войти в прежнее крестоцелование, выясняется, что в Витебске, старом уделе Давыда (еще с 60-х годов), этот князь посадил своего зятя и ему «помогаеть». Рюрик Киевский, узнаем мы, подобно своему отцу, тогда киевскому князю Ростиславу (1165 г.), распоряжается в домениальных землях не только своих (в Овруче), но и в Смоленске. Он договаривается с Ярославом о передаче Витебска Ольговичем и обусловливает лишь их невмешательство до окончания переговоров об этом с Давыдом Смоленским. Ценою Витебска (до некоторой степени инородного тела в Смоленской земле — он ранее принадлежал Полоцку), видимо, покупалось замирение Ольговичей, к чему усиленно стремился, судя по летописи, Рюрик и хотели Ольговичи («Рюрикъ (...) посла посолъ ко Ярославоу, хотя и свести в любовь со Всеволодомъ и с Давыдомъ и води и кресту, како емоу не востати на рать до рядоу и самъ челова на том же». Ярослав же, по-видимому, решил пойти на авантюру: Рюрика в Киеве не было, и он предполагал успеть не только захватить Витебск, но и всю Смоленскую землю, что, мы видели, не удалось. Смоленская земля — спокойный центр русских земель — теперь не только перестала быть островом, вокруг которого бушевал океан, его не задевая, но и сама чуть-чуть не оказалась, подобно легендарной Атлантиде, на его дне. Основную вину Рюрик видел не только в том, что Ярослав не дождался конца его переговоров с братом, но в том, что «сыновци (.., его), идуче, воеваша Смоленьскую волость». Попытки примирения «Володимерова племени» (Всеволода, Рюрика, Давыда) с Ольговичами не осуществлялась. Вскоре в Смоленской земле произошли большие изменения, связанные с переменами в правлении в стране.

23 апреля 1197 г., в день великомученика Георгия, в Смоленске скончался Давыд Ростиславич. Огромный некрологический текст, следующий после этого сообщения, обычно не подвергается анализу, вместе с тем он очень интересен текстологически. Последовательность сведений здесь следующая:

1. Сообщение о дате смерти Давыда, о том, что он принял монашеский чин по своему желанию (о чем будет сказано ниже).

2. Описание грандиозных похорон князя при участии епископа Семиона и сыновца Давыда Мстислава Романовича. Тело было погребено в церкви Бориса и Глеба, построенной его отцом Ростиславом.

3. Некролог Давыда. Он был «образом леп», украшен всеми добродетелями, заботился о монастырях и игуменах, мирских церквях, был «крепок на рати», был нестяжателем и все отдавал дружине, злого карал, как подобает «царем творити». Ежедневно ходил в церковь Архангела Михаила, которую сам создал и великолепно украсил (перечислено чем).

4. Отдельная фраза: «мы же на предлежащее возвратимся».

5. Описание молитв Давыда перед смертью. Его просьба к Богу принять монашеский чин. Княгиня, глядя на мужа, также постриглась.

6. Лаконичное сообщение: «Давыдъ же столъ свои далъ сыновцу своеоу Мсьтиславоу Романовичю), а сына своего Костянтина — в Роусь посла братоу своемоу Рюрикови на роуцѣ».

7. Описание похорон и последнего дня Давыда. Его несли в монастырь на Смядыни в церковь Бориса и Глеба, и «вшедъ в монастырь, воздевъ роуцѣ свои на небо моляшеся, глаголя...» (текст молитвы Давыда). «Приложися ко отцомъ своимъ и дѣдомъ своимъ» отдал общий долг, которого никому не избежать. Ему было 57 лет.

Внимательное рассмотрение отрывка приводит к предположению о нескольких частях, из которых он составлен, и они плохо пригнаны друг к другу. Таких кусков мы видим всего три, и каждый из них отделен от другого отдельной фразой. Первый, по-видимому, охватывает сообщение о смерти Давыда, описание его похорон и пространный некролог (§ 1—3). Далее летописец собирается «на предлежащее возвратиться». Так как перечисленные три параграфа описывают как похороны (и погребение) князя, так и некролог, то можно ждать, что дальше пойдет уже историческое сообщение, например о том, кто сел на смоленском столе, или о постройке церкви в Белгороде (текст, следующий за всем, относящимся к смерти смоленского князя), но этого нет. Летописец без всякого предварения возвращается снова к тому, что было до погребения: к молитве Давыда, которую подробно излагает, и потом присовокупляет, что, глядя на мужа, и княгиня решила постричься в монахини (§ 5). Нам представляется, что фраза «на предлежащее возвратиться» относится явно не сюда, так как князя уже погребли и заключили все некрологом.

Второй кусок отделяется, по нашему мнению, от следующего новым сухим летописным текстом: «Давыдъ же столь свои далъ» (§ 6), после которого идет вторичное описание похорон Давыда. Он все еще не умер, его несут «больна суща» в монастырь Бориса и Глеба и он, воздев руки к небу, опять произносит молитву, которая приводится «слово в слово»! И уже в конце он, приложившись к «отцомь своимъ», умирает. Последняя фраза выдает автора с головой; в Смядынском монастыре был погребен только строитель его — Ростислав Мстиславич — отец Давыда. Упоминание же дедов показывает, что автор летописи или переписчик пользовались здесь ходячей формулой, забыв о конкретном содержании... Здесь и причина плохих «швов» текста. Решив вставить в переписываемый текст новые куски, переписчик летописи в начальном, древнем, ее тексте (§ 1—3) вставил предварение: «примъ мнискыи чинъ, его же желаше, его же и послѣди скажемь»⁵³, но сделал это крайне неумело, может быть, даже не разобрав, что страница его ветхого текста положена не той стороной вверх. Мы сознаем всю гипотетичность нашего предположения, но несомненным нам кажется одно: текст о смерти князя Давыда состоит из нескольких плохо пригнанных кусков об одном и том же. Древнейший же текст представляет тот, который выделен нами под параграфами 1—3.

Подводя итоги деятельности Давыда, П.В. Голубовский вполне справедливо отмечает, что положение страны, в котором оставил Давыд Ростиславич Смоленскую землю, было хуже, чем в конце княжения Романа. Новгород был потерян. Поражение, нанесенное в Полоцкой земле, должна было повлечь за собой полное падение в ней смоленского политического влияния⁵⁴. Давыд, как известно, часто был во вражде со смоленским вечем, о чем глухо сообщает новгородская летопись; в Новгороде существовала в то время еще смоленская партия, один из главарей которой при крушении своих планов вынужден был в 1186 г. бежать в Смоленск (посадник Завид), чем кончилось владычество в Новгороде Смоленска (еще в 1184 г. смоленский князь посылал туда князем Мстислава)⁵⁵. В конце XII в, в Новгороде опять возобновилась антикняжеская борьба новгородского боярства⁵⁶.

Смоленская земля на рубеже XII и XIII вв. и в начале XIII в. Мы видели, что Мстислав Романович — сын старшего Рюрика — сел в Смоленске по завещанию Давыда Ростиславича, обошедшего тем самым своего сына Константина (бывшего, возможно, еще весьма молодым) и также Мстислава—пятилетнего юнца (род. в 1193 г.). Старшие сыновья смоленского князя умерли (Мстислав — в 1187 г., очевидно, и Изяслав, упомянутый лишь однажды — в 1183 г.⁵⁷). Старшие братья, например Рюрик, на Смоленское княжение не претендовали, так как был уже князем киевским. Не претендовали на него и сыновья Рюрика, так как могли, видимо, получить более важные столы. О Мстиславе Романовиче мы знаем довольно много. Впервые он упоминается под 1177 г., когда отец его посылает на половцев. В следующем году он уже псковский князь. Участвует в двух походах русских князей против половцев (1183 и 1185 гг.)⁵⁸. В 1196 г. выдает свою дочь замуж за сына Всеволода III — Константина, и в 1196 г., после пленения его Ярославом (Ольговичем) Всеволод выручает его из плена как своего «свата». Ясно, что в последние годы жизни Давыда он становится его правой рукой. Став смоленским князем, он передает псковское княжение своему сыну Всеволоду, а его двоюродного брата Мстислава Мстиславича («Торопечьского») «новгородци приведоша к себе» (1208 г.)⁵⁹. По Новгородской 1 летописи, это произошло в 1230 г. Мстислав Мстиславич был сыном торопецкого князя Мстислава Ростиславича и, по-видимому, искал более крупных столов. Во всяком случае, в 1214 г. в Торопце сидит его брат Давыд. Торопец был для новгородского князя ближайшим «своим» городом, куда он мог прийти в любое время со своим войском, например, по дороге на Луки (1211 г.). В Торопец он отправил в том же году опального епископа Митрофана, «так и не даша ему правитися» (оправдаться)⁶⁰. Не порывает с торопецким братом Давыдом новгородский Мстислав и в 1214 г., когда они вместе идут на далекую чудь⁶¹. Ни слова о смоленском Мстиславе Романовиче не упоминается. Видимо, во второй половине XII в. Торопецкое княжество выделилось из Смоленского в самостоятельный и самый крупный удел. Если распад Полоцкой земли на отдельные уделы произошел в начале XII в., после смерти Всеслава Полоцкого (1101 г.)⁶², то в Смоленской земле это произошло лишь после смерти Ростислава Смоленского, т. е. после 1167 г. (в период правления Ростислава в Киеве (1160—1167 гг.) такое выделение отдельных земель вряд ли было возможным).

Крупные события произошли в Смоленской земле в 1214 г. В Южной Руси были изгнаны Мономаховичи Ольговичами. Возмущенный Мстислав Мстиславич новгородский, заручившись клятвами в верности новгородцев на специально созванном вече, двинулся к Киеву. У Смоленска он, видимо, должен был соединиться с Мстиславом Романовичем, но вышло осложнение: у Смоленска «бысть распря новгородьцемъ съ смолняны и убиша новгородци смолнянина, а по князя не поидоша». Новгородцы не хотели идти далее, но помогли лишь уговоры посадника Твердислава Михалковича, они догнали своего князя и подвергли разграблению черниговские города — Речицу и др. Мстислав Романович был объявлен великим киевским князем, расставшись со Смоленском навсегда. От новгородского стола отказался и Мстислав Удалой (Мстислав Мстиславич), ему, видимо, было обещано киевским князем нечто более выгодное (1215 г.). Однако в следующем году он уже снова въехал в качестве князя в голодающий Новгород. В начавшейся борьбе с Ярославом Всеволодовичем, находившимся в Торжке, упоминается северная часть Смоленской земли и в очень интересном контексте:

«Мѣсяце марта в 1 день, въ въторник по чистѣи недѣли, поиде князь Мьстиславъ на зять свои Ярослава с новгородци, а в четвьрток побѣгоша къ Ярославу (изменники. — Л.А.) (...) Мьстиславъ же поиде Серегеремъ, и въниде въ свою волость, и рече новгородьцем: «идете въ зажития, толико головъ не емлете». Идоша, исполнишася кърма, и сами и кони, и быша вьрху Вълзѣ»⁶³.

Мстислав прекрасно понимал, что, прежде чем начать войну со своим врагом Ярославом Всеволодовичем, сидевшим тогда в Торжке, необходимо накормить и обогатить запасами изголодавшихся новгородских воинов. Что означает термин «своя волость?» За Селигером начиналась Смоленская земля, ее северная часть — Торопецкое княжество, которым, мы знаем, владел уже его отец. Не приходится сомневаться, что фразы «своя волость» и «голов не емлете» относились к жителям Торопецкой земли, которая действительно находилась в верховьях Волги. Дальнейший путь был на север в погоню за Святославом Всеволодовичем (который только что напал на «Рьжевку — городець Мстиславль» — и которого только что отбил оттуда посадник Ярун. Таким образом, Торопецкая волость была волостью Мстислава Удалого даже тогда, когда он был новгородским князем! Снова, следовательно, подтверждается наше наблюдение о связи смоленских князей с их исконными землями, несмотря на княжение в других княжествах. Яркий пример этому мы видели в распоряжении в 1165 г. своим смоленским доменом киевским князем Ростиславом. Двигаясь по Волге, Мстислав взял соседний со Ржевкой суздальский город Зубцов. В походе Мстиславу помогал его родной брат псковский князь Владимир Мстиславич. К Зубцову же подошли Владимир Рюрикович и Всеволод Мстиславич (сын Мстислава Романовича) со смолянами. Коалиция смоленских и других князей двигалась по территории Ростово-Суздальской земли все дальше. Готовилась грандиозная битва, которая и произошла неподалеку от Юрьева Польского, на р. Липиц. Не желая кровопролития, смоляне и новгородцы первоначально вступили в переговоры. Юрию Всеволодовичу (сын Всеволода III, брат Ярослава) был послан посол сотский Ларион с грамотой: «кланяемъ ти ся; нѣту ны съ тобою обиды, съ Ярославомъ ны обида пусти мужи мои новгородьци и новотържци и что еси зашълъ волости нашеи новгородьскои Волокъ, въспяти; миръ с нами възъми, а крестъ к нам цѣлуи; в кърви не проливаиме».

Ответ был категоричен: «мира не хочемъ, мужи у мене; а далече есте шли, и вышли есте, акы рыбы на сухо»⁶⁴.

Новгородцы решились биться пешими, без сапог «и порты съметавъше». «Мьстиславъ поеха за ними на конихъ». Блестящая победа была, как известно, на стороне смолнян и новгородцев, «не можеть умъ человъческъ домыслити избьеныхъ, а повязаныхъ: Яраслав въбегъ въ Переяслаль». Одолев во Владимире Юрия Всеволодовича, новгородцы посадили там Константина. В дальнейших событиях новгородцев смоляне не участвовали.

В 1218 г. Мстислав Удалой созвал в Новгороде вече, на котором объявил, что оставляет новгородский стол и хочет «поискати Галиця (а вас не забуду)». Просьбы новгородцев «не ходи, княже!» не подействовали и «поиде Мстислав въ Русь». «Новгородци же послашася Смольньску по Святослава по Ростиславиця и приде в Новгородъ мъсяца августа в день 1».⁶⁵

Битва на р. Липице и победа Ростиславичей имели огромное значение для Смоленского княжества. Авторитет ростово-суздальских князей, потерявших еще в 1212 г. своего главного вождя Всеволода III, теперь окончательно упал. Не случайно по уходе Мстислава Удалого новгородцы обращаются именно в Смоленск в поисках князя. Если раньше бывали случаи, когда смоленский князь заискивал перед суздальцами, посылал к Всеволоду III смоленского епископа для переговоров о мире (1205 г.)⁶⁶, то теперь это уже давно позади.

Кто же стал смоленским князем после ухода оттуда Мстислава Романовича в 1214 г.? Мы видели, что Мстислав Мстиславович в 1215 г. снова вошел в Новгород, куда его пригласили новгородцы. Князь шел через Смоленск с помощью Владимира Рюриковича из Переяславля и Всеволода Мстиславича, которого послал отец Мстислав Романович. Мстислав Удалой пошел в Новгород один, оставив этих двух князей в Смоленске⁶⁷. Позднее они принимали участие в походе, присоединившись к Мстиславу у Зубцова, бились на р. Липиц в 1216 г. П.В. Голубовский полагал, что «с удалением Мстислава Романовича из Смоленска старшим среди смоленских князей являлся Владимир Рюрикович, который, как видно, возвратился скоро назад, вероятно, вместе со смоленскими ополчениями, так как в 1216 г. мы видим его уже князем смоленским».⁶⁸ Возможно, это и верно, так как после Липецкой битвы, когда союзники подступали к Владимиру, именно он удерживал смолян от разграбления этого города. Однако смоленское княжение Владимира Рюрика, видимо, особенно не прельщает: в 1219 г. он уже бросает смоленский стол и помогает Мстиславу Удалому скорее получить Галич. Смоленск переходит теперь сыну Давыда Ростиславича Мстиславу.

Смоленская земля в 20—30-х годах XIII в. Правление нового князя в Смоленске знаменуется постоянно повторяющимися походами Литвы на Полоцкую землю и на Смоленские города. В 1216 г. в Полоцке умер полоцкий князь Владимир⁶⁹. Начались, видимо, бесконечные распри полоцких князей за полоцкий стол, что необычайно ослабляло страну и делало ее беспомощной. Смоленску, также отбивающему Литву, нужен был сильный союзник. Этим и объясняется, что в 1222 г. 17 января «смолняне взялѣ Полтескъ»⁷⁰. Прав, по-видимому, П.В. Голубовский, который считает, что в Полоцке именно тогда был посажен сын Мстислава Романовича Святослав Мстиславич, о котором далее сообщений долго нет, и только под 1232 г. появляется свидетельство, что «взя Святослав Мстиславич, внук Романов, Смоленскъ на щитъ с полочаны на Бориш день»⁷¹. Все 20-е годы смолняны жили с полоцким князем, по-видимому, дружно. В 1229 г. смоленским князем Мстиславом Давыдовичем был заключен договор с Ригой и Готским берегом, по которому разрешался свободный проезд по Западной Двине от Риги до Смоленска, очевидно, смоленский князь относился к полоцкому как к меньшему брату. К тому же Полоцк был намного ближе к Риге, их соединяла общая река, не было волоков, и такие строгие договоры, как со Смоленском, первое время Полоцку были и не так нужны. Примерно такой же ход мысли находим мы у П.В. Голубовского⁷².

В 1230 г. умер смоленский князь Мстислав Давыдович. Что было в Смоленской земле после этого в течение двух лет, мы не знаем. Вероятно, смоленские князья, если они были, соперничали за смоленский стол, входили с вечем в столкновение. Вече явно не хотело полоцкого князя Святослава Мстиславича, иначе он не расправился бы со Смоленском так жестоко в 1232 г. В.А. Кучкин, мы видели, вполне убедительно связал эти события с «грамотой неизвестного князя», где есть глухое указание на происходившее столкновение купцов (в том числе немецких) с княжеской администрацией и т. д. Видимо, прав исследователь и относительно противопоставления в договоре «своим» мужам дружины Святослава Мстиславича. Этот князь вряд ли был желаем смолянами, но все же продержался он 6 лет. В 1239 г. в Смоленск прибыл Ярослав Всеволодович, шедший на Литву. Текст летописи не вполне ясен: «Ярославъ иде Смоленьску на литву и литву побъди и князя ихъ ялъ, а смоляны оурядивъ, князя Всеволода посади на столѣ, а сам со множеством полона с честью отиде в свояси»⁷³. П.В. Голубовский понимал этот текст в том смысле, что Литва захватила уже и Смоленск, и там был ее князь, смещенный киевским Ярославом⁷⁴. Такое предположение вероятно, но вызывает удивление, что о взятии Литвою такого крупного княжеского центра, как Смоленск, в летописях ничего нет. Может быть, Ярослав избрал своей базой Смоленск и уже оттуда двинулся на Литву? В Смоленске же были недовольны, как мы говорили, Святославом, и его Ярослав заменил другим князем? Но здесь возникает новый вопрос: где же находился согнанный Ярославом литовский князь? Все это в сильной степени неясно, и, пожалуй, вернее придерживаться предположения П.В. Голубовского, хотя и в этом уверенности нет.

Дальнейшие тексты летописи пестрят сообщениями о нападении Литвы на русские земли, причем идет она на Новгород обычно через Торопец. В 1234 г. отряды Литвы дошли до Руссы и новгородцы догнали их только «въ Торопечьскои волости», на Дубровне; в 1245 г. Литва воевала за Торжок и Бежецкий Верх. Тверичи и дмитровцы догнали их только у Торопца, и их княжичи «въбѣгоша в Торопечь». На следующее утро подоспел Александр Невский и «княжиць исъче или более 8»; у этого же города настиг литовские отряды только что напавший на «волось новгородьскую» князь Василий с новгородцами (1253 г.)⁷⁵. Литва, следовательно, беспрепятственно хозяйничает в Смоленской земле, и в частности в ее северной части — Торопецкой волости, которая даже прикрывает ее князей в Торопце. Как мы видели, Смоленскую землю длительно охраняло то, что ее князья, имея в ней свои личные домениальные владения, получали княжения в разных частях Руси. В XIII в. процесс феодального дробления и процесс антагонизма среди сильно разветвившейся семьи Ростиславичей достигли своего апогея. Как указал уже П.В. Голубовский, теперь в Смоленске происходили распри между двумя их линиями — Романовичей (потомков Романа Ростиславича) и Давыдовичей (потомков Давыда Ростиславича). Русские земли были под угрозой татаро-монголов с востока, литвы и немцев с запада. В этих условиях вопрос о смоленских домениальных владениях Ростиславичей приобретал вполне ощутимую остроту. Торопецкое княжество предъявляло самостоятельность ранее всего: там была, мы видели, особая линия потомков Мстислава Ростиславича. Княжество это, возможно, было даже ближе временами к своим северным соседям — Новгороду и Суздалю (события, связанные с Александром Невским, и т. д.). Борьба Ростиславичей шла, видимо, из-за остальных территорий. Смоленское княжество клонилось к упадку.

Вопрос о татаро-монгольском нашествии и нападении на Смоленск. Летописи Смоленской земли до нас не дошли, и мы так и не знаем, что происходило в Смоленске в страшные годы татаро-монгольского нашествия (1238—1240 гг.). Разорив Рязанские земли, Москву, Переяславль, Юрьев, Дмитров, Волоколамск, Тверь и Торжок, они двинулись на Селигерский путь и, «секуще люди, акы траву», дошли до Игнача креста. Только сто верст отделяло их от богатейшего русского города — северной столицы — Новгорода. Однако их дальнейшее продвижение на северо-восток приостановилось, и новгородский князь Александр свободно мог праздновать свою свадьбу с полоцкой Брячиславной (1238 г.)⁷⁶. Двигаясь на юг, к Киеву, татаро-монголы обошли Смоленск, осадили «вятические» города Воротынск, Серенск, Козельск... Смоленск был в стороне.

Лишь в житии Меркурия Смоленского, которое многие авторы считают недостоверным, есть сведения, что татаро-монголы по возвращении из Венгрии в 1242 г.⁷⁷ двинули отряд на Смоленск. Но приступ был отбит, а ночной вылазкой они были разгромлены у Долгомостья. Лишь в 70-х годах XIII в. Смоленск начинает признавать тяжелую руку татаро-монгольских поработителей. Однако их власть здесь чувствовалась довольно слабо.

Примечания

1. Рыбаков В.А. «Слово о полку Игореве»..., с. 137, 138.

2. ПСРЛ, т. II, стб. 511, 550.

3. ПСРЛ, т. II, стб. 542, 543.

4. Возможно, фигуру Боголюбского в борьбе с Мстиславом выдвинули сами Ростиславичи (Рыбаков Б.А. «Слово о полку Игореве», с. 139).

5. НПЛ, с. 32, 219.

6. Янин В.Л. Новгородские посадники, с. 102 и сл.

7. НПЛ, с. 33, 220, 221.

8. Бережков Д.Г. Хронология русского летописания, с. 27.

9. НПЛ, с. 33, 220.

10. НПЛ, с. 33, 222.

11. НПЛ, с. 32, 220.

12. ПСРЛ, т. II, стб. 569—570.

13. ПСРЛ, т. II, стб. 572—573.

14. ПСРЛ, т. II, стб. 573.

15. ПСРЛ, т. II, стб. 575—578.

16. ПСРЛ, т. II, стб. 580—595 (дата по Бережкову).

17. ПСРЛ, т. II, стб. 598.

18. Алексеев Л.В. Полоцкая земля, с. 264.

19. ПСРЛ, II, стб. 603—604. По мнению Б.А. Рыбакова, эта «несогласованность» действий русских князей нашла отражение в «Слове о полку Игореве» (Рыбаков Б.А. «Слово о полку Игореве...», с. 149).

20. ПСРЛ, т. II, стб. 605.

21. НПЛ, с. 35, 224.

22. НПЛ, с. 35, 224, 225; Янин В.Л. Новгородские посадники, с. 107.

23. ПСРЛ, т. II, стб. 606—607.

24. ПСРЛ, т. II, стб. 607.

25. ПСРЛ, т. II, стб. 608—609. См. также: Алексеев Л.В. Полоцкая земля, с. 243.

26. По Ипатьевской летописи, Мстислав умер 13 июня 1178 г. (ПСРЛ, т. II, с. 609), придерживаюсь даты Новгородской I летописи, так как ее датировки более точны.

27. ПСРЛ, т. II, стб. 614.

28. Там же.

29. ПСРЛ, т. II, стб. 618.

30. Алексеев Л.В. Полоцкая земля, с. 280—282.

31. Рыбаков Б.А. «Слово о полку Игореве»..., с. 153, 154.

32. ПСРЛ, т. II, стб. 620—621.

33. НПЛ, с. 37.

34. Янин В.Л. Новгородские посадники, с. 108.

35. Подробности соображений о том, каким путем шел Давид к Треполю и когда мог там оказаться, см. в книге: Рыбаков Б.А. «Слово о полку Игореве»..., с. 270.

36. ПСРЛ, т. II, стб. 646—647.

37. НПЛ, с. 37; ПСРЛ, 1927, т. I, вып. 2, стб. 403—404; ПСРЛ, 1856, т. VII, с. 100; ПСРЛ, 1949, т. XXV, с. 93, 94.

38. НПЛ, с. 38.

39. Тихомиров М.Н. Крестьянские и городские восстания на Руси IX—XIII вв. М., 1955, с. 220.

40. Мавродин В.В. Народные восстания в древней Руси XI—XIII вв. М., 1961.

41. Колчин Б.А. Дендрохронология Новгорода. — МИА, 1963, № 117, с. 282, рис. 3; Колчин Б.А. Дендрохронология средневековых памятников Восточной Европы. — В кн.; Проблемы абсолютного датирования в археологии. М., 1972, с. 103, рис. 7; с. 107, рис. 8.

42. ПСРЛ, т. II, стб. 658.

43. ПСРЛ, т. VII, с. 101.

44. Рыбаков Б.А. «Слово о полку Игореве»..., с. 286.

45. Голубовский П.В. История..., с. 283.

46. ПСРЛ, т. II, стб. 670.

47. ПСРЛ, т. II, стб. 678—679.

48. Бережков Н.Г. Хронология русского летописания, с. 207.

49. ПСРЛ, т. II, стб. 681.

50. ПСРЛ, т. II, стб. 682.

51. ПСРЛ, т. II, стб. 688.

52. НПЛ, с. 32, 220 (1167 г.). Также поступили и Ольговичи в 1196 г, (ПСРЛ, т. II, стб. 696).

53. ПСРЛ, т. II, стб. 702.

54. Голубовский П.В. История Смоленской земли, с. 289.

55. НПЛ, с. 38, 228.

56. НПЛ, с. 37, 228.

57. Янин В.Л. Новгородские посадники, с. 106 и сл.

58. ПСРЛ, т. II, стб. 631.

59. ПСРЛ. СПб., 1856, т. VII, с. 116.

60. НПЛ, с. 51.

61. НПЛ, с. 53.

62. НПЛ, с. 52, 53.

63. НПЛ, с. 55.

64. НПЛ, с. 56.

65. НПЛ, с. 58.

66. ПСРЛ, т. VII, с. 112.

67. ПСРЛ, т. VII, с. 119, 120.

68. Голубовский П.В. История..., с. 292.

69. Генрих Латвийский. Хроника Ливонии, с. 179.

70. НПЛ, с. 263 (в Новгородской Первой старшего извода этого нет).

71. НПЛ, с. 72, 281.

72. Голубовский П.В. История..., с. 198 и сл.

73. ПСРЛ, 1929, т. I, вып. 2, стб. 469.

74. Голубовский П.В. История..., с. 302.

75. Соответственно: НПЛ, с. 73, 79, 80.

76. НПЛ, с. 76—77.

77. Голубовский П.В. История..., с. 304.

Предыдущая страница

К оглавлению