Заключение
Обзор событий русско-немецкого противостояния в Прибалтике в XIII в. позволяет сделать заключение о довольно плохой разработанности этого вопроса в отечественной литературе. Особо контрастным такой вывод становится на фоне многочисленных работ, посвященных деятельности Александра Невского. Своей преувеличенной сверх меры значимостью эта личность заслоняет в глазах исследователей реальные конфликты на западной границе Руси в середине XIII в. Яркие события Невской битвы и Ледового побоища, сакрализованные уже ближайшими потомками, затмили все происходившее в регионе в течение столетия, монополизировав внимание школьной и институтской программ. Нет никакого сомнения, что такое положение дел требует коррекции. Попытку изменения такого отношения к истории мы предприняли в своей работе. Однако это только первый шаг на большом пути к трезвой оценке произошедшего.
Прежде всего, необходимо переставить акценты применительно к событиям. Невская битва действительно прервала удачно начавшийся шведский поход, целью которого было утверждение контроля в устье Невы. Закрепившись в землях ижоры, интервенты вполне могли претендовать на повторение событий, случившихся за 40 лет до того в устье Даугавы. Строительство на Неве «второй Риги» — даже экологические условия в этих местах сопоставимы (болота, песок) — должно было поставить Новгород в непростые условия и надолго пресечь торговые пути Волховской столицы. Для выхода из положения пришлось бы прилагать совершенно иные по масштабам усилия. Никак нельзя принижать значение Невской битвы для русской истории. Однако это значение гораздо более заметно отразилось на личности самого Александра Невского, на формировании его как полководца и политика, в символическом ряду, предвещавшем позднейшее противостояние Руси и православия иноземным посягательствам. Именно это значение было в полной мере отражено в Житии святого князя и было признано потомками. Однако, спустившись на формально-исторический уровень, мы вынуждены говорить о том, что непосредственно победа на Неве никак не отразилась, например, на событиях в той же Ливонии. Никаких свидетельств о резонансе на Западе просто нет. И в Риге, и в Таллине о ней, возможно, узнали не скоро, если вообще узнали. Даже шведские источники не оставили воспоминаний об этой попытки вторжения на Неву. И ссылка на скудность сведений по шведской истории того времени не многое объясняет. Важнее подчеркнуть, что уже через 9 лет шведы сумели захватить Центральную Финляндию, а это для их государства и истории имело несравненно большее значение. Понимая и отмечая эти акценты, мы действительно приближаемся к воссозданию реалий тех лет — когда еще не было написано Житие князя Александра и сам он был всего лишь молодым княжичем, живым символом присутствия его отца в Новгороде.
Похожая ситуация складывается и в отношении Ледового побоища. Эта баталия завершила один из самых острых периодов русско-немецкого противостояния, когда крестоносцы распространили свою власть на Псковскую и Водскую земли, приблизившись к стенам Новгорода на расстояние дневного перехода. Произошедшее в 1240—1241 гг. на Северо-Западе страны, без сомнения, было переломным моментом, когда границы западной цивилизации могли распространиться далеко на восток. Земли води и ижоры — это фактически Карелия, контроль над которой означал власть во всех северных областях. Миссионерская агрессия интервентов, как мы видели, коснулась широких слоев населения Пскова. Можно было ожидать похожей реакции и в Новгороде, известном конфессиональной обособленностью и, кроме того, находящемся в сложном внешнеполитическом положении: город едва уцелел от монгольского погрома и был на грани навязывания ему монгольского сюзеренитета. Кто знает, куда бы ушла история, не будь рядом энергичного князя Александра.
Однако лучи яркой личности святого воителя сквозь агиографический гений его Жития затмили не только события тех лет, в которых не принимал участия Александр Невский, но укрыли в тень многие события и людей, которым автор Жития не придал значения или случайно не упомянул. Молчанием в Житие были обойдены и многи сподвижники князя. И опять можем заметить, что с уровня человека того времени события имели часто иную кривую, преломляющуюся как конфессионально, так и географически. Например, почитание св. князя Довмонта-Тимофея в Пскове укрепилось раньше аналогичного культа св. Александра Невского в том же Новгороде. Запутанность ситуации усиливает рассмотрение письменных источников, противоречивых настолько, что одно и то же событие получает два, а то и три очень несхожих отражения. В меру сил мы попытались разобраться в указанных военно-политических хитросплетениях, но, несомненно, многое требует дополнительного исследования.
Русско-немецкое противостояние в Прибалтике в XIII в. характеризуют такие события, как захват крестоносцами Юрьева в 1224 г. и Раковорская битва 1268 г. В результате поражения под Юрьевом русская власть и влияние к западу от Чудского озера просто перестали существовать. Если в период с 1200 по 1224 г. мы наблюдали разные конфигурации отношений между главными действующими силами (немцами, местными племенами и русскими), после 1224 г. конфигурация одна: местные племена выступают на стороне немцев и воспринимают русских как противников. Раковорская битва вообще поставила точку в борьбе за регион: немцы (собирательно: включая датчан и вообще ливонцев) доказали своё право на власть в области — к западу от Нарвы и Чудского озера. Под вопрос эту власть новгородцы больше не ставили. В свою очередь и ливонские авантюристы были вынуждены надолго отказаться от осуществления планов по расширению своих владений на восток.
Подобная перестановка исторических акцентов позволяет, ничуть не принижая роли Ледового побоища и Невской битвы, получить близкую к достоверной картину произошедшего. Это относится не только к баталиям — ярким и запоминающимся вехам, но и к оценке главных участников событий. Значение для истории Прибалтики деятельности такого князя, как Ярослав Всеволодович, ничуть не меньше, чем его святого сына Александра. То же можно сказать о Дмитрии Александровиче, чья энергия делает заслуженным его размещение в одном ряду со своими великими пращурами.
Двигаясь в направлении смещения событийных акцентов, мы неизбежно придем к необходимости изменения понятийного аппарата — терминологии, используемой при описании указанного периода. Это вторая по величине и тяжести проблема. Если в западной историографии давно разработаны соответствующие формулировки, то они совершенно не совпадают с принятыми в отечественной науке, а порой и действительно неприменимы. Вся ситуация с покорением Прибалтики в XIII в. именуется обычно «Северные (Балтийские) крестовые походы» (Northern/Baltic Crusades) или «Немецкая восточная колонизация» (Deutsche Ostsiedlung/Ostkolonisation), куда включается и тема русско-немецкого противостояния. Этим терминам в советской историографии противостояло понятие «Крестоносная агрессия», что, конечно, не вполне корректно. Ведь в отношении Прибалтики в XIII в. вполне уместно говорить и о «русской агрессии», хотя этот термин никем не используется. Мы далеки от мысли поставить в один ряд русских князей и германских колонизаторов, объединив их одним словом «крестоносцы» и решительно выделив в их деятельности тему христианизации. Термин «колонизаторы» более уместен, но несет заведомо негативную окраску. Пожалуй, стоит говорить о борьбе за сферы влияния, в рамках которой предпринимались попытки решения вопросов и о колонизации, и о христианизации, и о культурных заимствованиях, и о взаимопомощи, и о взаимозависимости, и о взаимовлиянии. Мы нередко наблюдали действия русских войск, которые следовало бы называть агрессией, а также операции крестоносцев по защите местного населения. В какой-то момент появится желание задуматься: а стоит ли вообще навешивать какие-либо ярлыки, бесполезные вне рамок школьной программы.
В целом можно сказать, что произведенное исследование позволяет сделать предварительные заключения о периодизации истории русско-прибалтийских отношений и русско-немецких отношений по поводу Прибалтики. Прежде всего, можно выделить три больших этапа:
1. Условно до первых немецких крестовых походов в Ливонии, то есть до начала большой колониальной война и основания Риги: с XI в. до 1198/1200 г. Этот период можно назвать «древним» или «русским». В отношениях с соседями в это время преобладали контакты с Русью, выступавшей большую часть времени как даннический сюзерен племен Восточной Прибалтики и Финляндии. Это история Прибалтики без немцев.
2. 1198/1200 — 1269/1270 гг. — время войны; период колонизации, когда исчезали прежние и возникли новые властные центры и структуры; период немецкой экспансии, когда ей еще противостояли русские княжества; период борьбы Руси за восстановление и закрепление своих интересов в регионе; период борьбы за сферы влияния в Восточной Прибалтике. В начало этого периода местные племена вступили на правах независимых объединений, находящихся в даннической зависимости от Полоцка или Новгорода, а под конец можно говорить об исчезновении этих племенных объединений и подчинении их надстроенным колонистами административным институтам. К 1270 г. между немцами и их оппонентами в Ливонии были оформлены понятные и четкие рубежи: русские отказались от претензий на Ливонию и Эстонию, а немцы — от претензий на Карелию, Ижорскую и Водскую земли. Раздел Восточной Прибалтики был закреплен взаимными соглашениями сторон.
3. После 1270 г. и вплоть до конца XV в. мы обнаружим неоднократные попытки передела устоявшихся границ как ливонцами и шведами — в направлении Карелии и Финляндии, так и русскими — в направлении за Нарву. Однако это уже была не колонизационная экспансия, хотя порой и под флагом христианизации, но межгосударственные конфликты за свои территории, освоенные, признанные, населенные и укрепленные, с явным пониманием подданства.
Наша работа посвящена второму из отмеченных периодов — периоду войн, крестовых походов и колонизации. В эти годы по критерию отношений с Русью также можно выделить несколько этапов:
2.1. 1200—1209 гг. — это полоцкий период, когда основные нити противостояния выстраивались вдоль Даугавы по линии Рига-Полоцк. Вначале — в 1200 г. — полоцкому княжеству противостояла жалкая кучка из нескольких десятков крестоносцев в устье Даугавы, а к 1209 г. Полоцк фактически утратил какой-либо контроль над своими владениями в Ливонии и Латгалию Два беззубых военных предприятия в 1203 и 1206 гг. — это все что смог представить Полоцк в оправдание своего могущества. В итоге немцы в короткие сроки сумели не только утвердить свое влияние среди местных племен, но приобрести сюзеренные права над двумя раннегосударственными образованиями на Даугаве — прежними вассалами Полоцка — княжествами Кукенойс (1208 г.) и Герцике (1209 г.). Полоцку ничего не оставалось, как заключить мир в 1210 г., когда ему еще пообещали часть ливской дани, и подтвердить его в 1212 г., когда ему больше ничего не обещали. В 1215—1216 гг. полоцкий князь пытался бряцать оружием и готовиться в поход, но это был уже своего рода «посттравматический синдром» — Полоцк ничего не смог высказать западноевропейским крестоносцам.
2.2. 1209—1242 гг. — новгородский период, когда ливонцы вступили в противостояние с самым могущественным государством Северной Европы — Новгородской республикой. Эта борьба прошла немало этапов и плавно перетекла в последующие столетия — речь идет об одном из самых острых колониальных конфликтов в Прибалтике, сопоставимым только с войной крестоносцев против Литвы и пруссов. 1209 г. — это, с одной стороны, первый год, когда в Эстонию стали активно проникать христианские миссионеры, а с другой — первый год княжения Мстислава Мстиславича Удалого в Новгороде. Этот князь задал тон конфликтам в Эстонии — и этот тон разительно отличался от того, что показывал Полоцк. Едва попытавшись продвинуться в Эстонию, крестоносцы столкнулись с решительным противостоянием новгородцев. Серия походов Мстислава Удалого (1209, 1210, 1212 гг.) быстро восстановил сферы влияния. Однако мир продолжался недолго. В 1215 г. Мстислав покинул Новгород и отправился искать счастья в Галиче, а вскоре Северо-Восток Руси сотрясла большая гражданская война, завершившаяся кровопролитным Липицким сражением 1216 г. Только к 1217 г. новгородцы смогли вернуть контроль за ситуацией в Прибалтике. Двухлетнего перерыва (1215—1217 гг.) немцам хватило, чтобы развязать масштабную войну на завоевание Эстонии. С конца 1214 г. походы следовали один за другим и достигали самых отдаленных эстонских земель. Осенью 1217 г. эстонцы собрали общенародное ополчение и попытались сами дать бой интервентам, но были разгромлены в трагическом сражении у Вилдьянди в день св. Матвея. Досадная несогласованность привела к тому, что русские полки отправились восстанавливать свои приоритеты в Эстонии только в 1218 г. Этому предшествовали псковские походы в Уганди осенью 1216 г. и в начале 1217 г., но их успех оказался локальным. Собственно первое русское вторжение в Ливонию, которое немецкий хронист назвал «первое разорение Ливонии», состоялось в августе 1218 г. Русские, как и прежде, разгромили всех, кто встретился им на пути, но это не принесло ожидаемых результатов. Только они ушли — немцы вернулись. Архаичная тактика русских правителей, рассчитывающих на установление традиционных даннических отношений, а не на колониальные приобретения, столкнулась с европейской технологией освоения территории: замковые округа и использование христианства в фискально-административных целях. Не помогло и «второе разорение Ливонии» русскими в 1221 г. Даже после третьей кампании в 1223 г., когда казалось, что немцы изгнаны из Эстонии, надолго закрепиться не удалось. Была использована уже известная западная тактика, но поздно. Вассальное Юрьевское княжество, созданное в Восточной Эстонии, не продержалось и года. В 1224 г. Юрьев (Тарту) пал, а русский гарнизон был перебит. Новгородцы не решились мстить крестоносцам, ухватившим фортуну. Был заключен мир. Война за Эстонию (1215—1224 гг.) завершилась победой европейских интервентов и полным устранением новгородских претензий. Казалось бы, должна быть поставлена жирная точка. Но были и другие области Восточной Прибалтики, на которые могли претендовать иноземцы — Карелия (включая земли води и ижоры) и Финляндия. Власть новгородцев в этих землях носила столь же архаичный характер данничества. В последующие годы можно наблюдать ожесточенное противостояние сторон именно из-за этих земель. Однако русские правители учли уроки. Заслуга в закреплении этих земель принадлежит князю Ярославу Всеволодовичу. Именно он первым стал использовать европейские технологии колонизации — строительство крепостей; именно он первым после Мстислава Удалого вернулся к христианизации как методу распространения своей власти. В 1226/1227 г. он совершил поход в Финляндию, а затем крестил карелов. Уже тогда оформляется рубеж по Нарве, который в 1241 и 1256 гг. попытаются перейти ливонцы.
2.3. 1242—1270 гг. — это великокняжеский период, когда к противостоянию в Прибалтике подключается глава верховной власти на Руси — великий князь Владимирский. Рубежное значение Ледового побоища здесь проступает со всей очевидностью. Никогда после 1242 г. (до 1941 г.) немцы не зайдут так далеко на восток от Нарвы, но только в 1269 г. они откажутся от этих претензий. Карелия навсегда окажется связанной с Русью.
Предложенное деление имеет в основе критерий главного центра, определяющего русскую политику в Прибалтике: Полоцк, Новгород, Владимир. Однако грань между новгородским и великокняжеским периодами не такая явная, как между полоцким и новгородским. И в 1242—1270 гг. Новгород играл важную роль в определении западной политики, более того, после 1270 г. он опять примет инициативу на себя, навсегда отстранив великого князя.
Новгородский и великокняжеский периоды можно разделить и по признаку области, вокруг которой разгорались наиболее острые конфликты. Если в 1209—1224 гг. это исключительно Эстония, то после 1224 г. к ней присоединяются Карелия и Финляндия, а после 1240 г. это уже преимущественно Карелия и Финляндия и только во вторую очередь Эстония. Рубеж по Нарве оформился в 1269 г. Чуть ранее сформировалась и карело-финская граница. В 1256 г. князь Александр совершил последний поход в Центральную Финляндию (Тавастию), вскоре после чего, надо полагать, эти области подпали под шведское влияние. Из войн в Восточной Прибалтике русские выиграли только битву за Карелию. Сферы влияния в Ливонии, Эстонии и Финляндии были утрачены.
Граница по Нарве фактически появилась уже в 1224 г., в 1242 и 1256 гг. ливонцы ее только подтверждали, а после 1269 г. она не пересматривалась. Кровопролитие Раковорской битвы закрепило ее, сделав впоследствии не только политическим рубежом, но и культурным, и конфессиональным. Нигде в мире такие границы не проходят столь явно, так что их охраняют сразу две расположенные друг напротив друга крепости: Нарвская и Ивангородская. Но не стоит забывать, что границы как грани предметов относятся к явлениям неизбежным и призваны не просто разделять объекты, но подчеркивать их самобытность. И памятник этому взаимопризнанию поставили уже в XIII в. На месте Раковорской битвы вскоре после сражения возвели капеллу в честь св. Марии — Богородицы, которая считалась покровительницей Тевтонского ордена и хранительницей Святой Руси. Уникальность этого храма в том, что он, построенный по заказу орденской администрации, имеет очевидные черты, связывающие его с русским храмовым зодчеством. Ведущий специалист по истории прибалтийской архитектуры В. Раам считал, что над возведением капеллы работали и русские мастера1. В память о Раковорском кровопролитии, завершившем собой период русско-немецкой борьбы за Прибалтику, католические братья-крестоносцы заказали русским мастерам поставить церковь в восточнохристианском стиле. Стоит ли искать более выразительную точку в противостоянии народов.
Заключая итоговый обзор, мы должны подчеркнуть и другую тему, едва затронутую в отечественной историографии. Речь идет о влиянии русско-немецкого противостояния на внутренние процессы в Новгороде и в целом на Руси. Кроме формирования личности Александра Невского и конфессионального барьера мы можем обнаружить такие важные процессы, как торговая интеграция, обмен политическим опытом, культурные взаимовлияния. Например, далеким от раскрытия является рост светской власти Новгородского архиепископа, который к XV в. стал по своему статусу и полномочиям напоминать положение архиепископа Рижского в Ливонской конфедерации. Также ранее не была отмечена роль потерь в Раковорской битве для смены верхушки социальной элиты Новгорода и для изменений в государственном устройстве республики. Примеры можно множить. Мы действительно в начале пути, едва намеченного и ждущего своих покорителей.
Примечания
1. Raam, 1959. L. 1—2; Tamla, 1993. S. 36; EA, 3. S. 162—163.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |