А.Д. Нечволодов. Из «Сказаний о Русской земле»

Выдающийся русский историк, член Императорского русского военно-исторического общества, Александр Дмитриевич Нечволодов создавал «Сказания о Русской земле» с любовью и гордостью за национальное прошлое России. Вот что говорил о своих целях сам автор:

«Предлагаемая книга написана с целью дать возможность каждому русскому человеку изучить жизнь и дела своих предков в давние времена.

Изучение это не только высокопоучительно. Но и совершенно необходимо.

Оно показывает нам, от каких смелых, мудрых и благородных людей мы происходим; какие великие труды были положены ими на создание нашей Родины, и как обильно орошена их кровью каждая пядь Русской земли.

Вместе с тем, изучение это показывает нам и путь, по которому мы должны идти, чтобы исполнить священную обязанность перед потомством — сохранить для него в полной неприкосновенности святое наследие наших предков — Русскую землю».

Национальная история всегда служит твердой опорой и непоколебимой почвой для формирования национального сознания и самопознания. И здесь чрезвычайно важна преемственность лучших патриотических традиций при передаче их из поколения в поколение. Эти моменты нашли четкое отражение в широкомасштабном произведении Л.Д. Нечволодова «Сказания о Русской земле».

...За три года, с 1238 по 1241, весь обширнейший Суздальский край, а также все Поднепровье, Волынь и Галич, были подвергнуты ужасающему разрушению, причем и после отхода главных сил Батыя к Волге отдельные татарские отряды не переставали повсюду рыскать и производить свою кровавую расправу над беззащитным населением.

Печальны были дела нашей несчастной родины и на западе. Полоцкая и Смоленская земли, вследствие сильного размножения их княжеских семей, были разбиты на большое число отдельных маленьких волостей, которые не могли представить сколько-нибудь значительной силы сопротивления внешним врагам. У Господина же Великого Новгорода господствовали прежние буйные порядки.

А между тем враги Русской земли быстро росли здесь. Нападения Литвы делались все более и более дерзкими; ливонские рыцари, как мы видели, значительно усилилась благодаря соединению своему с Немецким орденом, а в Швеции честолюбивый и властный Биргер успел с 1221 года завести прочные порядки; он женился на сестре короля, твердо взял власть в свои руки и усиленно готовился к овладению всеми землями по финскому побережью, которые искони принадлежали русским или были под их влиянием.

Наконец римский папа, зорко следя за ходом мировых событий, правильно оценил то тяжелое положение, в которое попала Русь после разгрома ее татарами, и решил, что настало благоприятное время для нанесения смертельного удара православию. Он объявил крестовый поход как против язычников, населявших Финляндию, так и против русских, обещая прощение грехов всем участникам его и вечное блаженство павшем в бою.

Огромное войско, собиравшееся в Швеции два года с лишком из знатных рыцарей, воинов и многочисленных искателей приключений, было готово в 1240 году для вторжения в наши пределы. Его вел сам ярл Биргер в сопровождении «честных епископов» и множества духовных лиц.

Но Господь явил в это грозное время свое заступничество Русской земле и святой православной вере в лице нашего князя Александра, сына Ярослава Всеволодовича Суздальского.

«О Господи, аз худой и грешный и маломышленный покушаюся написати житие святого и великого князя Александра Ярославича», — восклицает современный ему летописец, начиная свое сказание о его великих делах на пользу Русской земле.

Александр Ярославович родился 30 мая 1219 года в Переяславле-Залесском. По отцу и по матери он был прямым потомком славного Мономаха, причем в племени отца своего он имел таких предков и родичей, как Всеволод Большое Гнездо и Андрей Боголюбский, а со стороны матери — блаженной Феодосии, женщины необыкновенно святой жизни, в нем текла кровь святого Мстислава Великого, блаженного Ростислава Смоленского, святого Мстислава Храброго и Мстислава Удалого.

Родословное древо Александра Невского

Таким образом, Александр мог унаследовать от своих благородных и доблестных предков необыкновенное благочестие и горячую любовь к родине, свойственные им всем; сострадательное сердце, отвагу, пылкость и блестящие военные способности от дедов и прадедов со стороны матери, и вместе с тем ясный и проникновенный ум и железную твердость воли в делах государственных как от мудрого деда по отцу — Всеволода Большое Гнездо, так и от отца своего — Ярослава.

Конечно, Александр с детства, по обычаю своего времени, стал получать обширное и разностороннее образование; «от юного возраста и от младых ногтей всякому делу благу научен бысть», — говорит про него летописец. При этом с юного же детства жизнь Александра стала протекать при необычайных и крайне тяжелых обстоятельствах. Едва войдя в возраст пяти лет, он должен был уже слышать о страшном Калкском побоище, где чуть не погиб его дед Мстислав Удалой. Затем мы видели, что отец Александра неоднократно оставлял его вместе со старшим братом Феодором и дядькой-кормильцем Феодором Даниловичем в Новгороде, в те печальные времена, когда борьба сторон с кровавыми распрями на улицах шла в нем беспрерывно; в Новгороде же пережил Александр страшный голод и последовавший затем мор; в нем слышал он постоянно о шведах, о литовских набегах и о всевозрастающей силе немцев; о взятии последними Кукейноса, Герсика и Юрьева, о проявленных при этом коварстве, беспощадной жестокости и ненависти к православию и, наконец, об ужасном татарском погроме, лишившем его лично дяди Юрия с двоюродными братьями. Эти необычайные события, пережитые им в детстве, повлияли бы, конечно, в высшей степени пагубно на человека слабого, но по отношению Александра они способствовали лишь развитию и укреплению всех его богатых душевных сил: мужества, твердости, ясности взгляда на происходящие события, горячей любви к родине и непоколебимой веры и божественный промысел.

Когда Александру исполнилось 17 лет и отец его уехал, как мы видели, на юг, то он был торжественно посажен в Софийском соборе на княжеском столе. Прекрасный по наружности, выше ростом всех остальных людей, с голосом, могучим, как труба, Александр очаровывал всех своим царственным видом и тогда уже поражал окружающих зрелостью и мудростью ума.

В это время как раз начальник рижских рыцарей — магистр Андрей Вельвен, опытный и почтенный человек, имел свидание с Александром, без сомнения, по делам ордена, с которым, как мы видели, у нас был заключен Ярославом выгодный мир в 1233 году. Этот Андрей Вельвен, вернувшись в Ригу, с изумлением говорил: «Я прошел многие страны, знаю свет, людей и государей, но видел и слушал Александра Новгородского с изумлением».

В 1239 году, когда Александру исполнилось двадцать лет, он женился на дочери полоцкого князя Бречислава — княжне Александре. Невеста принесла в приданое ту знаменитую икону Божьей Матери, написанную, по преданию, евангелистом Лукой, которая, как мы говорили, была получена ее родственницей, святой Ефросинией Полоцкой, от греческого императора. Свадьба была отпразднована в Торопце. Вернувшись с молодой супругой домой в Новгород, Александр устроил второе брачное пиршество, или «кашу», как тогда говорили, так как на свадебных пирах того времени новобрачным всегда подавалась каша, приготовляемая с особыми обрядами. Это было за год до грозного крестового похода шведов на русских.

Точно на магометан во Святую Землю, с пением священных гимнов, с крестом впереди, вошли шведские крестоносцы на свои корабли летом 1240 года. Переезд через Балтийское море до Або и от Або к устью Невы совершился вполне благополучно. Пылая ратным духом, знаменитый ярл Биргер рассчитывал прежде всего напасть на Ладогу и, ставши здесь твердой ногой, обрушиться на Новгород. Остановившись при устье реки Ижоры, Биргер, не сомневаясь в своей победе, «загордевся» и послал сказать Александру: «Выходи против меня, если сможешь сопротивляться! Я уже здесь и пленю твою землю».

Получив этот надменный вызов и узнав об огромном воинстве пришельцев, расположившихся на берегу Невы, Александр «разгорелся сердцем», как говорит летописец.

Крестовый поход шведов, «...и собра люди многи, местери и бискупы своя и Свея и Мурмане и Сумь и Емь и наполни корабля многи полковь своихь и поиде в силе тяжце»

Немедленно приказав собраться своей малочисленной дружине, он отправился в собор Святой Софии и, упав на колени перед алтарем, стал, проливая горячие слезы, возносить Господу свою усердную молитву: «Боже хвальный, Боже праведный, Боже великий и крепкий, Боже превечный, сотворивый небо и землю и поставивый пределы языкам, и жити повелевый, не преступая в чужие части... И ныне Владыко прещедрый!.. Слыши словеса гордого варвара сего, похваляющася разорити святую веру православную и пролитии хоща кровь христианскую. Призри с небес и виждь и посети нас винограда своего и суди обидящих мя, и возбрани борющихся со мною, и прими оружие и щит и стани в помощь мне, да не рекут врази наши, где есть Бог их? Ты бо еси Бог наш и на Тя уповаем».

Принеся эту молитву и получив благословение епископа Спиридона, Александр, утирая слезы, струившиеся из его прекрасных очей, вышел к собравшейся дружине и народу и объявил: «Братья! Не в силе Бог, а в правде! Вспомним слова псалмопевца: «Сии во оружии, и сии на конях, мы же во имя Господа Бога нашего призовем... Не убоимся ратныя, яко с нами Бог». Слова эти, конечно, вызвали необычайное воодушевление.

«Того же лета женися князь Александръ Ярославовичъ Новгородцкий, поя у Полотьскаго князя у Брячислава дщерь и венчяся въ Торопче...»

Александр решил идти на врага немедленно, не ожидая ни сбора новгородцев, ни подкреплений от отца; он правильно определил своим проникновенным военным взглядом, что только молниеносной быстротой и полной внезапностью можно победить огромное вражеское воинство.

«И пойде на них во ярости мужества своего, в мале вой своих, не дожда много вой своих с великою силою, но уповая на Святую Троицу. Жалостно и слышати, яко отец его, честный князь Ярослав Всеволодович, не бе ведал такого встания на сына своего милаго, на великого князя Александра, ни одному бесть вести, когда послати к отцу; а затем же и мнози новгородцы не совокупившееся, ускори понеже великий князь Александр Ярославович пойти против ратных», — говорит летописец.

Но при необыкновенной стремительности своего движения Александр шел со всеми военными предосторожностями, и при этом отнюдь не с завязанными глазами.

Карта походов Александра Невского

За шведами зорко следил некий Пелгусий, которому была поручена морская стража Финского побережья. Пелгусий этот был старшиной финского языческого племени ижоры, но сам ревностно исповедовал православие.

Когда утром 15 июля 1240 года Александр подходил к берегам Невы, то Пелгусий вышел ему навстречу; он точно определил количество приплывших крестоносцев, а также места их станов и, конечно, указал те пути, по которым к ним можно было подойти совершенно скрытно.

При этом Пелгусий рассказал Александру о чудном и страшном видении, которое он имел. «Всю ночь провел я без сна на берегу, наблюдая за врагами, — передавал он Александру так, чтобы их не слышали остальные. — На восходе солнца я услышал на воде сильный шум и увидел один насад (ладью) с гребцами. Посреди насада стояли в алых одеждах, положивши на рамена друг друга руки, святые мученики Борис и Глеб, а гребцы, сидевшие в насаде, были яко мглою одеяны. И сказал Борис: "Брат Глеб! Вели грести, да поможем сроднику своему, великому князю Александру Ярославовичу". Увидя дивное видение и услыхав святых мучеников, я стоял в трепете и ужасе, пока видение не исчезло из вида».

Конечно, сообщение Пелгусия было радостно встречено Александром. Приказав ему никогда не говорить о виденном, он перешел реку Ижору и совершенно скрытно подошел к шведскому стану.

Затем, выстроив свое немногочисленное воинство, к которому присоединились в пути и ладожане, и призывая помощь Всевышнего, Александр смело ударил врага, нанеся впереди всех на своем борзом скакуне в сияющих доспехах, грозный и прекрасный, подобный архангелу Михаилу, архистратигу небесных сил.

Шведы были расположены совершенно беспечно, так как не могли иметь и мысли о возможности нападения русских. Неожиданное появление наших отважных воинов, налетевших на них с громкими криками, произвело в шведском стане неописуемое смятение.

Скоро Александр увидел своего надменного врага — ярла Биргера. Юный герой устремился на него и своим копьем нанес Биргеру тяжелый удар по лицу, «возложил печать на лицо его», по выражению летописца.

Часть крестоносцев в ужасе бросилась к своим судам, спасаясь от убийственных ударов русских, прошедших насквозь весь вражеский стан; но другие оправились от внезапного нападения и стали оказывать упорнейшее сопротивление. Жестокий бой кипел до ночи. Наконец Господь даровал нам полную победу.

Малочисленные соратники Александра, руководимые своим бесстрашным вождем, показали в этот день чудеса храбрости.

Особенно отличились шесть человек, как об этом рассказывал после битвы сам Александр: доблестный витязь Гавриил Олексич прорубился до шведского корабля; видя, что на корабль этот по доске несут на руках сына Биргера, Гавриил въехал на него верхом по той же доске, а когда шведы сбросили эту доску вместе с ним и конем в воду, то он снова кинулся к судну и так крепко бился, что убил находившегося на нем воеводу и латинского епископа. Второй был новгородец Сбыслав Якунович; он много раз въезжал в самые густые полчища неприятеля с одним только топором и бесстрашно рассекал густые толпы противников. Третий — Яков Полочанин, ловчий князя, один ударил со своим мечом на целый неприятельский полк и так мужественно и крепко поражал их, что заслужил личную похвалу Александра. Четвертый — новгородец, именем Миша, собрав дружину соратников, пеший бросился в море и погубил три шведских корабля. Пятый — отрок Александра, Савва, наехал на большой златоверхий шатер Биргера и, подсекши под ним столп, уронил его, чем возвестил русским победу. Наконец, шестой был доблестный слуга Александра — Ратмир; он мужественно бился пеший и погиб от ран, врубившись в толпу шведов.

Потери наши были изумительно малы — всего с ладожанами двадцать человек! Этим ничтожным потерям дивились даже и современники.

Темная ночь спасла остатки шведов. Они не хотели ждать утра и поспешили уйти, нагрузив три корабля телами одних только убитых знатных воинов, в том числе и главного воеводы их Спиридония и епископа. Вероятно, потери шведов были так велики потому, что они не успели надеть свои доспехи, когда на них внезапно напал Александр. Так печально кончился грозный крестовый поход, предпринятый папой против православия и Руси, благодаря блистательной победе Александра, одержанной на берегах Невы 15 июля 1240 года, в день святого равноапостольного князя Владимира и святых и праведных Кирика и Улиты.

За эту победу благодарное потомство дало ему наименование Невского.

Но новгородцы, несмотря на этот замечательный подвиг, совершенный их князем во славу Святой Софии, остались верны самим себе: обычная крамола и борьба сторон продолжалась по-прежнему, и в том же 1240 году Александр, забрав мать, жену и весь свой двор, должен был выехать от них и поселиться в отцовском Переяславле-Залесском. А враги православия и Русской земли между тем не дремали.

Мы уже упомянули, что в 1232 году, во время сидения в Новгороде отца Александра — Ярослава, изгнанные им новгородские мужи нашли себе приют у немцев, в городе Оденпе. Здесь же, в Оденпе, находился и князь Ярослав, сын брата Мстислава Удалого — Владимира, того самого Владимира, который, бывший князем во Пскове, принимал участие со своими псковичами в славной Липецкой битве, а ранее этого был одно время на службе у немецких рыцарей, так как выдал свою дочь за брата епископа Альберта. Сын этого Владимира, Ярослав, тоже перешел на сторону немцев.

Когда в Оденп, где он сидел, прибыли новгородские изгнанники, то он попытался вместе с ними и при помощи рыцарей взять город Изборск, что им и удалось; но затем вскоре они были захвачены псковичами и заточены в 1232 году в Переяславле-Залесском.

Однако, к сожалению, Ярославу удалось уйти из своего заточения опять к немцам. Конечно, этот князь-отступник стал злейшим врагом своей родины, и у него находили приют все русские изменники. А между тем в это время завелись предатели и во Пскове, несомненно, подкупленные немцами во главе с каким-то Твердилою. И вот Ярослав Владимирович вместе с Твердилою стали подучивать немцев пойти на Изборск, а потом и на Псков, обещая им верный успех.

«Прииде князь великий Александръ Ярославовичъ въ Новъгородъ... и быстъ радоть велия въ Новегороде... бе бо милостив паче меры, а Вожанъ и Чудь крамольниковъ перевеша»

Обнадеженные ими рыцари начали собирать большие войска, так как папа, направивший грозную рать крестоносцев из Швеции к устьям Невы, неотложно требовал и от ливонских рыцарей распространения их власти над русскими, уже разгромленными с востока татарами; и дерптский (юрьевский) епископ Герман стал первый созывать ополчение. Затем, собравшись, немцы без объявления войны напали на Изборск и взяли его приступом. «Из русских никто не был оставлен в покое. Убивали или забирали в плен всех, кто только осмеливался защищаться. Вопль и стоны раздавались по всей земле», — говорит с торжеством современный немецкий летописец.

Псковичи, возмущенные предательским нападением на Изборск, вышли рыцарям навстречу в том же 1240 году, когда Александр одержал свою блистательную победу над шведами, но, к сожалению, потерпели жестокое поражение и принуждены были заключить мир на унизительных для себя условиях: они должны были дать в заложники детей знатнейших граждан и пустить к себе во Псков для управления немцев во главе с гнусным Твердилою.

«И прииде весть во Псков, яко взяша немци Изборскъ и выйде противу ему весь градъ, и сотворииша брань съ ними крепко... и побишя Псковичь...»

Конечно, это был громкий успех для рыцарей. Весть о нем разнеслась по всей Германии, и толпы немецких искателей приключений стали прибывать одна за другой на усиление ливонских рыцарей.

Скоро немцы вошли и в земли великого Новгорода. Они обложили данью вожан и построили крепость Копорье на берегу Финского залива, близ нынешнего Петербурга. Затем они пошли еще дальше, нещадно разоряя население, и появлялись уже в тридцати верстах от города Новгорода, грабя русских купцов. При таких тяжких обстоятельствах новгородцы стали просить у великого князя Ярослава себе князя; Ярослав согласился, но послал им не Александра, а следующего за ним сына — Андрея. Однако Андрей не смог улучшить дела новгородцев. Наоборот, к захватам немцев присоединились также дерзкие набеги литвы и чуди; уводились люди, лошади, скот; крестьянам нечем было пахать.

Тогда, наконец, новгородцы решились обратиться к Александру, занятому в это время сооружением в Переяславле-Залесском монастыря во имя святого мученика Александра Перского. Торжественное посольство во главе с новгородским владыкою отправилось к нему и стало умолять простить нанесенную обиду.

Александр согласился и прибыл к Святой Софии. Все мгновенно преобразилось. Немедленно собралось войско: новгородцы, ладожане, корелы, ижорцы весело шли под знаменем невского героя и скоро взяли Копорье, пленив многих немцев.

Александр освободил большинство пленных рыцарей и только некоторых привел с собой в Новгород; милостив был паче меры», — примечает летописец, но изменников вожан и чудь перевешал.

После этого он отправился к отцу, выпросил у него суздальские полки, и с братом Андреем вернулся в Новгород.

Усердно помолившись у Святой Софии и испросив благословение Божие на новый подвиг, Александр объявил поход на немцев, похвалившись «укорить словеньский язык»; затем, по обыкновению, не теряя времени на ожидание, пока соберется новгородская рать, он поспешил занять все дороги, ведущие к Пскову, и быстро появился под его стенами, раньше, чем ошеломленные немцы могли получить сведения о его сборах. Город был освобожден без особого труда, и немецкие наместники отправлены закованными в Новгород; шесть же главных изменников псковичей были преданы казни. Вслед за этим Александр вторгся во владения ливонских рыцарей, примыкавшие к самому Пскову, и много неприятеля погибло, не ожидавшего такого быстрого нападения.

Страшная весть о потере Пскова была для немцев подобна громовому удару. Скоро стало собираться огромное ополчение. Рыцари решили навсегда покончить с Александром, как когда-то с мужественным, но несчастным Вячко. Первый магистр ордена и епископ были вполне уверены в успехе. «Пойдем, погубим великого князя русского, возьмем Александра живым в полон», — говорили они.

Но Александр был непоколебим в своем уповании на заступничество божие за православную веру. Перед выступлением на врага он со всеми гражданами города усердно молился в псковском детинце, в славном храме Святой Троицы, первоначальное построение которого приписывается равноапостольной княгине Ольге.

Затем войска выступили в поход. Наступила весна, но морозы еще держались, и воды были скованы льдом. Скоро один из наших передовых отрядов наткнулся на превосходящие силы немцев и был ими разбит; другие наши части, посланные на разведку, доносили, что противник движется с огромными силами, ведя с собой множество чуди. Тогда Александр рассчитал, что ему будет выгоднее несколько отойти и ждать немцев на самом Чудском озере, лед на котором был еще крепок. Он так и сделал и расположился близ местности, носившей название «Вороньи камни».

В субботу, 5 апреля 1242 году, показались немцы. С высоты скалы на Узмени, при повороте Чудского озера во Пскове, держа свою рать в полной готовности, Александр зорко следил за движением неприятельского войска, сверкавшего сталью своих копий, щитов и броней; оно стройно шло в особом клинообразном боевом порядке, носившем название свиньи. Это была страшная свинья для всех павших духом войск; она врезывалась во вражеские полки своим острым клином, расстраивала их ряды, и затем начиналось жестокое избиение неприятеля.

Видя, что противник уже подходит, Александр, оценив себя крестным знамением, воздел руки к небу и громко произнес: «Помоги мне, Господи, как некогда моему прадеду Ярославу против Святополка Окаянного». — «О дорогой и честный наш княже! Пришло время! Мы все положим за тебя свои головы!» — восторженно отвечали ему на это из рядов.

Скоро приблизились немцы. Грозная свинья врезалась в наши войска и прошла их насквозь, но рыцари с ужасом убедились, что ряды русских и не думают расстраиваться, а наоборот, плотно и стройно смыкаются вокруг них, сжимая, как клещами, и затем со всех сторон начинают наносить ожесточенные удары. «Тоща бысть сеча зла на немци и на чудь, трус (сотрясение, шум) велик от копейного коления и звук от мечевого сечения, яко и озеро помрьзе двигнутися, и не бе видети леду, покрыто бо бяще кровью», — рассказывает летописец.

Немцы дрогнули. Заметя это, Александр быстро совершил с отборным полком обходное движение и ударил в самое чувствительное место неприятельского расположения. Скоро началось ужаснейшее избиение рыцарей и чуди. Лед озера, красный от крови на протяжении семи верст, покрылся трупами. Потери наших врагов были громадны.

Возвращение Александра Невского после Ледового побоища

После этого беспримерного побоища, получившего прозвание Ледового, Александр с великой славой въехал во Псков. Близ его коня шли 50 знатнейших рыцарей, а позади множество простых пленных. Он первым делом направился к храму Святой Троицы и здесь взнес горячую молитву за дарованную победу, причем жители города обещали вечную признательность ему и его потомству.

«О, псковичи, — восклицает по этому поводу умиленный летописец, — если вы забудете великого князя Александра или отступите от него, или детей его, то уподобитесь жидам; если вы не почтите и отдаленнейших потомков его, когда они придут к вам в нужде, то тоже наречетесь вторыми жидами».

Так печально кончилось предприятие ордена против русских. «Храбрый Александр принудил рыцарей к миру», — с грустью примечает немецкий летописец.

Ледовое побоище вместе с Невской победой дало полное торжество православию над происками против него со стороны папы и надолго остановило наступательные движения против нас шведов и немцев в самые горестные и трудные годы русской жизни.

Но в эти злые времена в нашем северо-западе поднялся и третий свирепый враг — Литва. «В то время умножишася языка литовскаго и начаша пакости в области великого князя Александра», — говорит летописец; но Александр не замедлил нанести и Литве несколько жесточайших поражений.

«Радуйся, буйства неустроенные в тыи дня Литвы укротителю! Радуйся, своея Земли мужественный Защитителю!» — поется ему в акафисте.

Летом 1242 года, по получении первых известий о набегах литовцев, Александр с немногочисленным войском выступил им навстречу; как обычно, недостаток своих сил он восполнял необыкновенной быстротой передвижений и искусным ведением боя. За один год ему удалось рассеять до семи неприятельских отрядов и избить множество их князей, причем он и сам не раз подвергался величайшей опасности.

Удар, нанесенный им, был так силен, что литовцы не беспокоили Александра больше двух лет, в течение которых он прожил сравнительно спокойно в Новгороде, понеся, впрочем, в 1244 году незаменимую утрату: скончалась жившая с ним мать его — «блаженная и чудная» княгиня Феодосия, принявшая перед кончиной схиму с именем Ефросинии.

В 1245 году литовцы оправились и опять стали совершать ряд набегов на Русскую землю; они сожгли окрестности Торжка и Бежецка и завладели было Торопцом, в котором заперлись. Но сюда наутро уже прискакал грозный Александр и взял обратно город, причем множество литовцев было иссечено, и в том числе восемь князей. Довольные победой, новгородцы не хотели продолжать похода, но дальновидный Александр судил иначе; с одной своей дружиной, «со своим двором», он погнался преследовать литовцев, настиг их у озера Жизца и изрубил всех до единого человека. Затем, после краткого отдыха у тестя Бречислава в Витебске, Александр взял с собой своего маленького сына, гостившего у деда, и выступил в новый поход против литовцев; он встретился с ними близ Усвята и опять нанес жесточайшее поражение. Этими решительными и беспощадными действиями Александр навел на литовцев полный ужас, и в течение нескольких лет они не осмеливались появляться в его владениях.

Но все блистательные победы Александра не могли, разумеется, иметь какого-либо значения по отношению татар.

В 1243 году великий князь Ярослав, деятельно занятый приведением в порядок своей земли после испытанного страшного погрома и постоянно тратя огромные деньги из личных своих средств на выкуп и облегчение участи несчастных, попавших в неволю к татарам, получил грозное приглашение Батыя явиться к нему. Надо было, разумеется, беспрекословно повиноваться; у самого Батыя на Волге имелось всегда под рукою шестисоттысячное войско, а в стенах Поднепровья было расположено 60000 человек под начальством татарского воеводы Куремсы. Вслед за Ярославом отправились к Батыю на поклон и все его родичи, а сын Ярослава, Константин, поехал в Татарию, за Байскальское озеро, где близ Каракорума была расположена ставка великого хана. Батый принял Ярослава довольно милостиво и, отпустив, сказал: «Будь ты старший между всеми князьями в русском народе».

В 1245 году молодой Константин вернулся из Татарии, и отец его, Ярослав, должен был сам отправиться туда. Он присутствовал там при воцарении в 1246 году нового хана Гаюка; через некоторое время мать этого Гаюка пригласила к себе Ярослава и в знак великой чести дала ему есть и пить из своих рук, отчего, однако, он заболел и через семь дней умер; полагали, что он был отравлен ханшей, так как тело его посинело удивительным образом, и что это было сделано по наветам какого-то русского предателя, Феодора Яруновича. Так кончил свой земной путь мужественный Ярослав, много потрудившись на пользу Русской земли в наступившие ужасные для нее годы.

Почти в то же время как погиб Ярослав, и Михаил Черниговский был вызван к Батыю. Он возбудил против себя неудовольствие татарских должностных лиц, производивших в Чернигов поголовную перепись оставшихся в живых жителей и наложивших на всех тяжелую дань.

Перед отправлением в Орду Михаила напутствовал епископ и дал ему запасные дары; его сопровождали малолетний внук Борис, сын убитого татарами в Шернском лесу Василька Константиновича, и верный боярин Феодор.

Прибыв в Сарай, Михаил хотел войти в ханский шатер, но от него потребовали, чтобы он раньше прошел через разложенный перед ставкою огонь и поклонился татарским идолам. Михаил отказался от этого наотрез. «Я могу поклониться царю вашему, ибо Богу было угодно поставить его надо мною, но христианин не служит ни огню, ни идолам». Разгневанный Батый послал тогда к нему своего вельможу Эльдегу с приказанием или повиноваться, или принять смерть. Михаил согласился на последнее и, причастившись вместе с боярином Феодором Святых Тайн, стал в ожидании смерти громогласно петь псалмы царя Давида. Юный Борис и остальные русские вельможи со слезами на глазах умоляли Михаила согласиться исполнить требуемое, но он был непоколебим. Скоро на Михаила набросились озверелые татары и начали топтать ногами и бить в сердце; все русские безмолвствовали, пораженные ужасом; один только боярин Феодор с просветленным лицом продолжал петь псалмы. Наконец некий русский вероотступник Доман из Путивля отсек Михаилу голову и слышал последние слова князя, произнесенные тихим голосом: «Христианин есмь». Вскоре за ним был умерщвлен и боярин Феодор, после чего тела двух страдальцев были брошены на съедение псам; однако они были сохранены усердием приехавших с ними русских, а наша церковь причла обоих мучеников к лику святых.

После варварского убийства Михаила внук его Борис Васильков получил позволение вернуться домой. Старшая дочь Михаила Феодулия отличалась большим благочестием. Она была невестой одного из потомков славного варяга Шимона — князя Мины Суздальского; когда же жених ее скончался, то она постриглась в Суздале с именем Ефросинии, провела жизнь в строгом подвижничестве и после смерти удостоилась нетления мощей.

В то время, как Михаил Черниговский погибал мученической смертью в Орде, сын его, Ростислав, успевший жениться на дочери венгерского короля Белы Четвертого, не прекращал своих происков овладеть Галичем, пользуясь помощью венгров и крамольных галицких бояр. Наконец Даниил разбил его на реке Сане, причем был убит и известный нам Филя Прегордый. После этого Даниил стал скоро одним из сильнейших славянских князей, и с ним начали заискивать все его соседи.

По отношению татар дела Даниила шли менее блестяще.

Он получил грозный приказ Батыя: «Дай Галич». Тогда Даниил решил сам отправиться в Орду. По пути он встретил татар за Переяславлем, гостил и у их начальника Куремсы и, наконец, прибыл к Батыю. Батый встретил его милостиво, не заставил исполнять монгольских обрядов и приветствовал словами: «Ты долго не хотел меня видеть, но теперь загладил свою вину. Пьешь ли ты наше молоко, кобылий кумыс?» — «До сих пор не пил, а прикажешь — буду», — смиренно отвечал Даниил, стоя на коленях.

После этого Батый, в знак особого благословения, прислал ему вина. Прожив 25 дней у татар, Даниил выехал домой с большой честью — с именем слуги и данника ханского. «О, злее зла честь татарская!» — горестно восклицает летописец, рассказывая про это.

Кроме русских князей, к великому хану в Татарию ездило на поклон огромное количество всевозможных лиц из Азии и Европы. Беспокойство в последней в ожидании татар было общее: народ постился, а духовенство день и ночь молилось в церквах. Только один святой Людовик, храбрый французский король, не терял бодрости и говорил своей матери, что он, в надежде на Бога и на свой меч, смело встретит монголов. Папа Иннокентий Четвертый, желая миром удалить грозу нашествия, отправил к великому хану послов с дружелюбными письмами. Один из них, монах Плано-Карпини, проезжал через Русскую землю в Татарию в 1246 году и оставил любопытные записки о своем путешествии.

Василько, брат Даниила Романовича, принимал Карпини во Владимире-Волынском; Карпини убеждал его от имени папы перейти в латинство, но Василько с епископами отвечали, что они без Даниила, бывшего в это время в Орде, ничего сделать не могут. Проезжая дальше по России, Карпини нашел везде очень мало жителей, так как большинство были убиты; Киев же представлял собою небольшой городок, в котором было двести дворов.

Проведя несколько времени на Волге у Батыя, который принял гостей в палатке, отобранной у венгерского короля, они отправились дальше в Татарию, куда длинный путь был необыкновенно тяжел; в киргизской степи Карпини видел кости бояр Ярослава, умерших здесь от жажды. Наконец они прибыли в Большую Орду, которая называлась также Золотой, так как великий хан помещался в шатре, поддерживаемом столбами, окованными золотом. Посольство застало в Орде до четырех тысяч знатных людей из разных стран. Все они дожидались торжественного утверждения на курултае великим ханом преемника Угедея — Гаюка. Первое место среди иностранцев занимал великий князь Ярослав Всеволодович; однако честь, оказываемая ему, была не особо велика: за обедом он садился ниже приставленного к нему пристава. Гаюк не хотел принимать посольства от папы, так как он деятельно готовился к походу для завоевания Европы, но затем все-таки Карпини удалось быть принятым им, вручить письмо папы и получить на него ответное, в котором Гаюк, между прочим, писал: «Бог на небесах, а я на земле». После этого папских послов скоро отправили в обратный путь, и перед своим отъездом они были свидетелями отправления Ярослава Всеволодовича.

Ханский шатер в Татарии (из книги Иоанна де Плано-Карпини «История монголов»)

Карпини привез в Европу страшную весть о готовящемся новом нашествии монголов для ее покорения в течение 18 лет, но, к счастью, Гаюк жил недолго и скоро погиб от яда, а его преемник Менгу был отвлечен внутренними волнениями, начавшимися в Азии, почему поход на Европу и был отложен.

После кончины Ярослава великое княжество Владимирское перешло к брату его Святославу, который утвердил сыновей Ярослава на уделах, данных им отцом.

С этого времени начинается новая пора в жизни Александра и великого его служения родине. Он понял своим глубоким умом полную невозможность борьбы с татарами до наступления лучших времен и понял также, что только безусловным повиновением нашим новым властителям и беспрекословным исполнением всех их требований по части уплаты дани возможно спасти родину от всех ужасов второго татарского нашествия.

Поэтому вся жизнь Александра после кончины отца и была направлена к тому, чтобы приобрести полное доверие к себе со стороны татар, конечно, для того, чтобы они, по возможности менее вмешиваясь в наши внутренние дела, позволили бы отдохнуть и собраться со свежими силами полураздавленной русской народности.

Для достижения этой великой и святой цели Александр не щадил себя; он шел на всякие опасности и труды и испил до дна горькую чашу унижений от татар; вместе с тем он прошел также через ряд самых глубоких душевных страданий, так как зачастую не был понят даже своими близкими и родными.

Оплакав насильственную смерть отца, Александр получил грозное приглашение Батыя явиться к нему. Он отправился вслед за своим братом Андреем, выехавшим ранее его.

Когда Александр прибыл в ханскую ставку, то, как об этом говорится в его житии, татарские волхвы перед тем, чтобы допустить его к Батыю, потребовали от него, так же как и от Михаила Черниговского, чтобы он прошел «сквозь огонь и поклонился кусту и огневи и идолам». Готовый претерпеть для блага и спасения своей Родины всевозможные унижения, Александр не счел, однако, возможным совершить что-либо противное христианской совести. Поэтому на гнусное предложение волхвов он, не страшась своим отказом навлечь на себя мученическую смерть, бестрепетно отвечал: «Я — христианин, и мне не подобает кланяться твари. Я поклоняюсь Отцу и Сыну и Святому Духу, Богу единому, в Троице славимому, создавшему небо и землю вся, иже в них суть». Спокойное мужество Александра поразило придворных хана, которые тотчас же отправились доложить об его ответе Батыю. Все были уверены, что он так же, как Михаилу Черниговскому, велит объявить ему свое повеление: или поклониться огню, кусту и идолам, или умереть.

Однако, к общему удивлению, Батый прислал сказать, что он разрешает Александру предстать перед его очами без исполнения обрядов, требуемых волхвами.

И вот русский князь Александр, знаменитый победитель немцев, шведов и литовцев, прекрасный и светлый, как ангел вошел в шатер грязного татарина, поработителя его земли и убийцы многих близких родственников, разложил принесенные дары, пал перед ним на колени и смиренно склонил голову.

Александр Невский в шатре хана (рисунок Б.П. Верещагина)

Много веков прошло с тех пор, но и теперь сердце каждого русского человека должно болезненно сжиматься, вспоминая это бесконечно тяжкое унижение лучшего из русских князей, который искупал им не свой, а чужой грех — отсутствие братолюбия и единства, погубившее нашу Родину. Батый несколько времени любовался преклонением перед ним героем; наконец, обращаясь к окружающим, он произнес: «Правду говорили мне: нет князя, равного этому».

От Батыя Александру с братом Андреем пришлось совершить длинный и трудный путь в далекую Татарию для представления великому хану и, конечно, пройти и там через ряд горьких унижений.

Во время этой поездки их младший брат Михаил Хоробрит, или Храбрый, получивший в удел Москву, решил, не имея никаких прав, изгнать дядю Святослава из Владимира и самому сесть на великое княжение. Михаил, впрочем, скоро погиб в борьбе с Литвою, а на следующий год вернулись Александр и Андрей с честью и пожалованием от хана Менгу.

Андрею было дано великое княжение Владимирское (дядя Святослав жил недолго и скоро умер); Александр же, хотя и старше Андрея, получил Новгород и Киев.

Что заставило хана обойти Александра, неизвестно. Может быть, это соответствовало и желанию покойного Ярослава, который считал Александра, как самого способного из своих сыновей, наиболее пригодным для занятия столь трудных в то время столов, как новгородский и особенно киевский, где все необходимо было восстанавливать вновь из развалин.

Во всяком случае, вернувшись к началу 1250 года в Русскую землю, Александр отправился в Новгород, где был встречен жителями с большой радостью и стал усердно заниматься делами Святой Софии.

Скоро в Новгород к нему прибыло чрезвычайное посольство от папы Иннокентия Четвертого.

Папа прислал к нему двух своих знаменитейших вельмож — кардиналов Гольда и Гемента с письмом, в котором требовал перехода Александра вместе со всем русским народом в латинство, утверждая, что покойный отец его, Ярослав, обещал это перед смертью в Татарии его послу Плано-Карпини, чего в действительности не было, так как в своих записках, дошедших до нас, Плано-Карпини, описывая смерть Ярослава, не говорил об этом ни одного слова.

Хитрые кардиналы, вручив Александру папское послание, помеченное 8 февраля 1248 года, стали, разумеется, всячески его уговаривать перейти в латинство, уверяя, что только отрекшись от православия, он найдет помощь у западных государей и тем спасет как себя, так и свой народ от татар.

На это Александр, до глубины души возмущенный как самим предложением, так и клеветой на покойного отца, грозно отвечал им:

«Слыгите, посланцы папежстии и прелестницы преокаянныя. От Адама и до потопа, и от потопа до разделения язык и от разделения язык и до начала Авраамля до приития Израилева сквозе Чермное море, а от начала царства Соломона до Августа царя, а от начала Августа до Рождества Христова, и до страсти и до воскресения Его, а от воскресения Его и на небеса всшествия, и до царствия Великаго Константина, и до первого собора и до седьмого собора: сия вся сведаем добре, а от вас учения не принимаем».

Сообщив этот же ответ папе в письме, Александр отправил кардиналов домой и продолжал ревностно заниматься новгородскими делами, с тем, разумеется, чтобы привести их в порядок и иметь возможность отправиться для многотрудной деятельности в Киев, откуда приехал его навестить митрополит Кирилл вместе с ростовским епископом Кириллом же, большим почитателем Александра.

Однако вскоре после отъезда митрополита Александр заболел какой-то опасной болезнью; «бысть болезнь его тяжка зело», что вызвало сильнейшее беспокойство во всем Новгороде и задержало выезд в Киев. Затем, едва оправившись от болезни, Александр должен был приложить все свои заботы на предупреждение голода, грозившего Новгороду в 1252 году вследствие дурной весны, а также и на снаряжение посольства к норвежскому королю Гакону с целью сватовства дочери его Христины за сына своего Василия.

Но занятия всеми этими делами были неожиданно прерваны. Вместо Батыя, за его старостью, в Сараевской Орде стал править сын его — Сартак, к которому надлежало спешить ехать на поклон, так как во Владимире в это время произошли страшные беспорядки, вызвавшие второе нашествие татар.

Насколько можно судить по дошедшим до нас сведениям, Андрей Ярославович был человеком благородным, но не столь мудрым, как брат Александр, «поспешным», по определению отца своего Ярослава, и, севши на великое княжение во Владимире, он не мог сносить терпеливо унизительной для себя зависимости от татар; это вызвало с их стороны величайшее раздражение и посылку большого карательного отряда под начальством Неврюя, то есть вызвало именно то, от чего так самоотверженно старался защитить Русскую землю Александр.

Ввиду этих грозных обстоятельств Андрей вынужден был тайно выйти из Владимира, а Александр поспешил в Орду, чтобы представиться Сартаку и умилостивить его гнев. При этом на всем пути он должен был иметь большую горечь встретить войска Неврюя, шедшие опустошать Суздальский край.

Татары настигли Андрея у Переяславля, разбили его дружину и едва не захватили его самого; затем они разошлись по всем Владимирским областям, жгли, насильничали и убивали; захватили Переяславль, составлявший удел Александра, убили в нем воеводу, жену юного брата Александра, Ярослава, и пленили ее детей.

Александр в это время сумел умилостивить в Орде Сартака и возвращался с пожалованием на великое княжение, но поздно: татары уже уходили с торжеством, разорив и ограбив все, что было в их силах.

Сердечно встреченный владимирцами, Александр должен был, подобно покойному отцу, хоронить трупы, восстанавливать храмы и жилища и призывать жителей, разбежавшихся по лесам, вернуться в свои владения.

Неблагоразумный же Андрей бежал в Швецию и только через несколько лет вернулся на родину, где с любовью был принят старшим братом, который дал ему Суздаль.

Между тем после сурового ответа, данного Александром послам папы, в Риме решили опять открыть враждебные действия против русской земли, натравливая на нее для этого наших соседей. В 1253 году Иннокентий Четвертый, писавший Александру, послал приказание епископам и духовенству Ливонии проповедовать новый крестовый поход, причем презрительно смешивал в своем послании русских с татарами.

В том же 1253 году рыцари внезапно подступили к Пскову в надежде его легко захватить, но были мужественно отбиты жителями города и затем стали поспешно отступать, узнав, что на выручку псковичам идут новгородцы с сыном Александра Невского — юным Василием; так после Невской победы и Ледового побоища стал наводить на немцев страх один только слух о движении новгородцев.

Тогда, не теряя времени на преследование, новгородцы отправились к устью реки Наровы в расположенные здесь немецкие владения и «створиша волость их пусту». Псковичи же, видя поспешное отступление немцев, погнались за ними, принудили к бою и «победиша я». При таких обстоятельствах рыцари вынуждены были просить мира, который и был заключен «на всей воле новгородской и псковской».

Кроме немцев, латиняне возбуждали против нас жестокого и кровавого Миндовга, объединителя литовских племен.

Он овладел еще в 1235 году русским городом Новогрудком, затем стал быстро усиливаться и, найдя выгодным иметь поддержку папы, принял католичество, в награду за что получил из Рима королевский венец. Скоро он отрекся от христианства, но сила его возрастала все более и более; Миндовг овладел раздробленными уделами полоцких князей и после Бречислава, тестя Александра Невского, посадил в древнем гнезде Рогнеды своего племянника Тевтивила.

В 1252 году, во время поездки Александра в Орду для представления Сартаку, Миндовг пошел завоевывать Смоленскую землю, причем отряды его стали опустошать и новгородские владения. Тогда сидевший в это время в Новгороде сын Александра, Василий, несмотря на крайнюю свою юность (11—12 лет), храбро выступил против литовцев, конечно, руководимый опытными боярами, геройски сразился с ними и разбил наголову. Таким образом на время были усмирены и литовцы.

Князь Миндовг Литовский (из латинской книги Александра Гваньини, издание 1851 года: «Описание Европейской Сарматии»

Но новгородцы не могли ужиться долго и с юным сыном Александра Невского, и в 1255 году он должен был выехать от них в Торжок.

Узнав про это, Александр отправил свои войска к Новгороду с целью смирить его, причем решил сделать это без кровопролития; подойдя к городу, он потребовал выдачи посадника Анании, которого считал главным заводчиком происшедшего недоразумения с сыном. Однако у Анании была сильная партия, не желавшая его выдавать; поэтому возникли оживленные переговоры, и наконец, снисходя на усиленные просьбы жителей, Александр удовольствовался только смещением Анании с должности посадника и вернулся домой.

Скоро, однако, ему вновь довелось ехать в Новгород. В следующем же 1256 году шведы в союзе с датчанами собрали большие силы, но без влияния папы, и стали строить крепость недалеко от устья Наровы. Это всполошило новгородцев. Они стали собирать свои войска и просили Александра прийти им на помощь. Узнав про это, шведы поспешили уйти и оставили свою крепость недостроенной. Но Александр решил их насильно наказать за дерзкую попытку. Он прибыл со всеми своими полками в Новгород и, несмотря на суровую зиму, приказал тот час же выступить в дальнейший поход. Все повиновались, но никто не знал, куда они идут, хотя с войсками шел и митрополит Кирилл, что показывало, конечно, на чрезвычайное значение предстоящих военных действий.

Когда рать достигла Копорья и остановилась здесь для отдыха, Александр поздравил своих воинов с походом в Финляндию, где с 1242 года стали утверждаться шведы, построив укрепленный замок Тавастгус. Вот здесь, в Финляндии, Александр и решил нанести шведам ряд тяжелых ударов и вместе с тем показать Финляндии мощь русских.

Митрополит Кирилл благословил Александра и его ратников на продолжительные тяжелые подвиги и вернулся в Русскую землю; войска же наши с доблестным своим князем начали беспримерный по трудности поход. «Бысь зол путь, — говорит летописец, — аки же не видали ни дня, ни ночи». Но могучая воля Александра и самоотверженность его сподвижников преодолевали все трудности. Двигаясь постоянно в сумерках зимнего дня, почти ощупью, терпя недостаток во всем, войско наше шло безостановочно вперед, и Александр прошел по Финляндии «как Божия гроза из края в край».

Этот поход навел такой страх на шведов, что только тридцать семь лет спустя они осмелились вновь начать враждебные действия против русских.

По возвращении из тяжелого финского похода Александру пришлось снова отправиться в Волжскую Орду, где опять произошли большие перемены: Сартак был убит дядей своим Берке, который согласно воле великого хана, объявил себя преемником умершего Батыя и поручил ведать русскою землею своему вельможе Улавчию.

По-видимому, Александр проведал, что Улавчий собирается послать в наши пределы отряд татар для составления переписи и сбора дани; ввиду этого он и поспешил в Орду, неся богатые дары для отвращения посылки татарского отряда, так как хорошо знал по уже бывшим при Батые примерам, как производят такие отряды переписи.

«Батый, — рассказывает Плано-Карпини, — прислал на Русь для сбора дани своего доверенного вельможу — баскака, который у каждого отца семейства, имевшего трех сыновей, брал одного, захватывал всех неженатых мужчин и женщин, не имевших мужей, также всех нищих; остальных же перечислил, по татарскому обычаю, и обложил данью; каждый мужчина, какого бы он ни был состояния, обязан был платить по меху — медвежьему, бобровому, соболиному, хорьковому и лисьему; кто не мог заплатить, того отдавали в рабство».

В Орде Александр достиг весьма многого, а именно: внутреннее управление делами в Русской земле и право вести с кем угодно войну и заключать мир было оставлено за князьями. Конечно, это имело огромаднейшее значение на все судьбы нашей Родины и дало возможность русским людям собраться с силами, чтобы освободиться от татарского ига.

Но отклонить приезд татарских чиновников для производства поголовной переписи Александру не удалось, и по его возвращении домой приехали и татары в Суздальскую, Рязанскую и Муромскую землю, сосчитали всех жителей и поставили над ними для сбора дани десятников, сотников и тысячников; только лица духовного звания были освобождены от ее уплаты.

Скоро Александру пришлось опять отправиться к Улавчию, чтобы отвратить новую беду, которая грозила Русской земле, так как последний настоятельно требовал, чтобы и новгородцы также платили поголовную дань, а Александр знал, что они от этого откажутся.

Однако Александру не удалось отговорить Улавчия не брать дани с новгородцев; тогда, страшась, что буйные новгородцы могут раздражить татарских сборщиков и тем, конечно, вызвать новое нашествие варваров, которые опустошат все великое княжество Владимирское, прежде чем доберутся до новгородцев, он сам отправился с ханскими сборщиками в Новгород, рассчитывая при этом, что, находясь на месте, он будет в состоянии своим личным влиянием сейчас же уладить все возникшие недоразумения с татарами. Это было в 1257 году. Однако и известие, что Александр лично едет со сборщиками дани, не подействовало на новгородцев. Их лучшие люди поняли, что надо беспрекословно покориться татарам, но не так думала толпа и те люди, которые получали ее; скоро в городе вспыхнул мятеж и убил двух посадников; сын же Александра, пылкий и юный Василий, продолжавший сидеть здесь на княжении, объявил, подстрекаемый крамольными советниками, что не хочет повиноваться отцу, который везет с собой оковы и стыд для вольных людей, и выехал из Новгорода.

В это время как раз приехал Александр с татарскими послами. Новгородцы объявили им, что не хотят повиноваться хану и, наотрез отказавшись платить дань, отправили их обратно в Орду, сделав, впрочем, этим послам подарки.

Предвидя страшную месть со стороны татар, грозившую прежде всего обрушиться не на Новгород, а на ни в чем не повинный Суздальский край, по которому они пройдут, Александр поспешил сам сурово наказать заводчиков мятежа и главных из них казнил отсечением руки или лишением глаз и других членов. Разумеется, он прибегнул к этим необычным в Русской земле казням только для того, чтобы в случае надобности показать казненным татарам и убедить последних, что виновные были тотчас же наказаны; если же бы он лишением жизни, то, не зная никого в Новгороде, татары, по приезде туда, могли этому и не поверить.

Нет сомнения, что эта пора в жизни Александра была для него самая безотрадная; даже родной сын не понял его и восстал против отца; конечно, ему было крайне тяжело прибегать и к указанным жестоким казням, и только в сознании их полной необходимости для блага всей Русской земли мог он находить себе нравственную поддержку.

Действительно, благодаря принятым Александром решительным мерам хан удовольствовался его объяснениями и уведомлением, что новгородцы решили покориться новым владыкам Русской земли, и хотя затем прошел слух, приведший всех в ужас, что на Новгород идут грозные полчища татар, сюда на самом деле прибыло в 1259 году только два татарских чиновника со своими семьями и с подручными людьми для переписи и сбора дани.

Скоро, однако, новгородцы, не привыкшие к наглости татар, возмутились опять, и перепуганные ханские посланные стали просить у Александра охраны. Он немедленно приставил к ним сына посадника и боярских детей, которые стерегли их день и ночь, но мятеж все-таки не утихал. Тогда Александр прибегнул к последнему средству: он выехал вместе с татарскими сборщиками из города и объявил, что предает его гневу хана, а сам навсегда едет во Владимир. Это, наконец, подействовало, и народ согласился принять переписчиков. Татары ездили из улицы в улицу и всех переписывали. И безмолвие и скорбь царили в этом городе.

После благополучного отъезда из Новгорода нагруженных данью татар отбыл из него и Александр, оставив здесь своего сына Димитрия. Он отправился прежде всего в Ростов отдохнуть от своих тяжких трудов; здесь, в Ростове, проживала всеми глубокочтимая княгиня Мария Михайловна, дочь замученного в Орде Михаила Черниговского и вдова замученного же в Шернском лесу Василька Константиновича. Ее сыновья, Борис и Глеб, были очень преданы Александру и более других понимали его. В Ростове же он должен был встретиться с епископом Кириллом. Из Ростова Александр отбыл к себе во Владимир-на-Клязьме, где он продолжал усердно заниматься делами своего великого княжества и укреплением дружеских отношений с Ордою. Он постоянно отправлял туда огромные деньги для выкупа пленных и на подарки ханским чиновникам.

В 1261 году ему удалось устроить в Орде большое дело: ему разрешили учредить православную епархию в самой ханской столице — Сарае, что, конечно, было великим утешением для многочисленных русских пленников.

Первым сарайским епископом был преосвященный Митрофан; и, несомненно, как ему, так и митрополиту Кириллу, самоотверженно лично ездившему в Орду, русские люди были обязаны тем, что святая наша вера начало скоро пользоваться величайшим уважением среди татар; некоторые ханши стали исповедовать христианство, а племянник хана Берке даже тайно бежал в Ростов, крестился здесь, причем был наречен Петром, и впоследствии за свою праведную жизнь был причтен к лику святых.

«Того же лета преосвященный Кирилъ, митрополит Киевский и всея Руси, постави въ Сарай Митрофана епископомъ»

«Тогда же убиша въ Ярославле и Изосиму отступника, иже отвръжеся христианскиа веры и иночества»

Сравнительно спокойная жизнь Александра во Владимире продолжалась недолго. В 1262 году в наших пределах появились новые пришельцы. То были «бессермены» — мусульманские и жидовские купцы из Средней Азии, которые откупили у татар право собирать дань с Русской земли и стали собирать ее так, что и до сих пор слово «басурман» считается бранным. Эти проклятые «бессермены» особенно хитро опутывали неопытных людей громадными ростами, или процентами, за не внесенную вовремя дань и затем в большом количестве продавали своих заложников. Наконец русские люди не выдержали и во многих городах стали при звуках вечевых колоколов изгонять бессерменов, причем некоторых и убивали; убит был тогда также и отступник монах Зосима, перешедший в магометанство и утеснявший православный народ; тело его было брошено на съедение псам.

Конечно, эта расправа с бессерменами должна была вызвать сильнейшее негодование в Орде.

Александр готовился выступить против ливонских рыцарей, но, об избиении бессерменов, поручил вести войска против немцев сыну своему Димитрию, который скоро взял приступом Юрьев и заключил с немцами выгодный мир; сам же он решил ехать в Орду, отклонить от Русской земли новое вражеское нашествие за изгнание бессерменов.

Несомненно, он ехал туда почти на верную смерть, так как хан Берке, получив известие об избиении бессерменов, пришел в ярость и решил двинуть в наши пределы 300000 своих войск, собранных для похода в Персию.

Однако милосердный Господь помог Александру и на этот раз спасти свою Родину от гибели. В Волжской или Кипчакской Орде происходили в это время великие несогласия. Один из главных татарских воевод — Ногай — отделился от хана и образовал независимую Орду на берегах Черного моря, после чего вступил в союз с греческим императором Михаилом Палеологом, который в 1261 году изгнал латинян из Царьграда и восстановил Византийскую империю; этот Палеолог, вступив в союз с Ногаем, не устыдился выдать за него свою дочь.

Что же касается хана Берке, то он внезапно умер, и Александр, прожив около года в Орде, повел дело с новым ханом Менгу-Тимуром так искусно, что последний не только простил мятеж против бессермен, но и освободил русских от обязанности давать свои войска для участия в походах татар, чего настоятельно требовал хан Берке.

Эта четвертая поездка в орду была последним земным подвигом Александра.

Возвращаясь домой, он заболел в пути и приехал в Нижний, уже изнемогая от слабости; оправившись немного, он продолжал путешествие, но в Волжском Городце слег окончательно в Феодоровском монастыре.

Феодоровский монастырь в Волжском Городце

Чувствуя приближение конца своей многотрудной жизни, Александр стал просить о пострижении его в иночество с именем Алексия.

«Горе тебе, бедный человече, како можеши написати кончину господина своего, великого князя Александра Ярославовича? — восклицает летописец. — Как не испадета зенищи твои вкупе со слезами? Како ли не расседеся сердце твое от многыя тугы? Отца бо человек может забыти, а добра господина, аще бы с ним и в гроб влез». В келии, где лежал умирающий, собрались братья и все близкие ему люди. Слыша громкие рыдания верных слуг вокруг своего смертного одра, смиренный схимник Алексий открыл глаза и коротко произнес: «Удалитесь и не сокрушайте души моей жалостью», затем он еще раз открыл свои очи, орошенные слезами, и сподобился причаститься Святых Тайн, после чего сейчас же отдал Господу свою светлую душу на сорок пятом году земной жизни. Это было 14 ноября 1263 года, в день памяти святого апостола Филиппа. Вот как описывает блаженную кончину Александра известный русский писатель Аполлон Николаевич Майков:

Ночь на дворе и мороз.
Месяц — два радужных светлых венца вкруг него,
По небу словно идет торжество;
В келье ж игуменской зрелище скорби и слез.
      * * *
Тихо лампада пред образом Спаса горит;
Тихо игумен пред ним на молитве стоит;
Тихо бояре стоят по углам,
Тих и недвижен лежит головой к образам
Князь Александр, черной схимой покрыт...
Страшного часа все ждут: нет надежды, уж нет!
Слышится в келье порой лишь болящего бред.
      * * *
Тихо лампада пред образом Спаса горит...
Князь неподвижен лежит...
Словно как свет просиял над его головой —
Чудной лицо озарилось красой,
Тихо игумен к нему подошел и дрожащей рукой
Сердце ощупал его и чело —
И, зарыдав, возгласил: «Наше солнце зашло!»

В то время когда Александр оканчивал свою жизнь в Волжском Городце, его верный друг и сподвижник, митрополит Кирилл, гостил во Владимире-на-Клязьме. Служа в соборном храме обедню и, без сомнения, горячо молясь о благополучном возвращении великого князя из Орды, святитель внезапно поднял свой взор вверх и увидел, что перед ним как живой стоит Александр, но озаренный неземным сиянием, а затем тихо, как бы вознесясь на крыльях, скрылось из глаз Кирилла «подобие образа блаженного великого князя Александра». Митрополит понял, что не стало великого защитника и печальника за родину.

«Зашло солнце земли Русской», — проговорил он сквозь слезы с амвона. Но никто не мог понять значения этих слов.

Тогда Кирилл, прерывая слова рыданиями, громко произнес: «Чада моя милая, знайте, что ныне благоверный князь великий Александр преставился...» Ужас охватил всех при этих словах. Раздались вопли скорби и отчаяния. «Погибаем!» — воскликнули все единодушно.

Скоро опустел весь стольный город Владимир; духовенство, бояре и народ, несмотря на жестокий мороз, вышли к Боголюбову встретить драгоценный прах своего великого князя, а 23 ноября состоялось торжественное отпевание в соборном храме.

Когда инок Севастьян, приблизившись к гробу, хотел было разогнуть руку усопшего, чтобы митрополит мог вложить в нее грамоту душевную, то блаженный князь, «яко жив», сам простер руку, чтобы принять «свиток грехов прощения», и затем снова сложил крестообразно руки на груди. Это чудо глубоко поразило всех присутствующих.

Затем было положено в соборной церкви иноческой обители Рождества Богородицы.

Говорить о земных заслугах Александра перед Родиной излишне. Они навеки запечатлены в сердцах всех истинно русских людей и преемственно передаются отцами своим детям в то время, когда они начинают учить их молиться Богу и любить своего государя и Родину...

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница