Владимир Псковский (Забытый святой)

Владимир Мстиславич (до 1178—после 1226) — князь Псковский (1208—1212, 1215—1222). Сын Мстислава Ростиславича Храброго.

Вот и все. Короткая, сухая справка из биографии, которую можно найти практически в любой энциклопедии. Ни больше ни меньше. Даже самые толстые и умные энциклопедии частенько бывают скупы на интересующую нас информацию, даже в тех случаях, когда дело касается ярких личностей или, если сказать по-другому, настоящих героев. Хотя, если признаться, сведений об этом удивительном человеке действительно не так уж и много, большая часть из них безвозвратно утеряна. Вся информация лишь отдельными эпизодами, отдельными строками разбросана по разрозненным летописным свиткам, и мало кто пытался ее объединить и проанализировать.

А зря.

Псковский князь был личностью интересной и незаурядной. Это умелый и отважный воин, отчаянный храбрец. Он был одним из первых русских князей, кто лицом к лицу столкнулся с орденом меченосцев и крестоносным движением в целом, а узнав воинов Христовых поближе, сделался их смертельным и заклятым врагом. Псковский князь стал тем человеком, которого псы-рыцари боялись как огня. Самой большой бедой этого мужественного и неординарного человека было то, что он оказался в своей семье младшим из братьев. А среди старших числился не кто-нибудь, а сам недоброй памяти Мстислав Удатный, известный смутьян, баламут и крамольник, ливший русскую кровь как водицу. Раньше в любом клане был один лидер — старший по возрасту и должности, по-иному было просто невозможно. На этом держался порядок. Многим так и приходилось жить всю жизнь в тени своих старших братьев и родственников. У Владимира была бы похожая судьба, но он сумел ее изменить. Правда, спустя годы, а то, возможно, и целые столетия, историки, не пытаясь разобраться, что к чему, стали приписывать большинство его деяний Мстиславу Удатному.

Вот кому-кому, а Мстиславу славы, внимания и почитания от историков досталось в избытке. Вот кто приковывал пристальное внимание потомков к своей персоне. Вот кто являлся лучшим имидж-мейкером своего времени. Краснобай и баламут, как назвал бы его один гениальный поэт. А ведь сам Мстислав без своего младшего брата был не так уж и опасен, можно даже сказать — безобиден. Все свои лучшие подвиги, почти все свои «героические победы» он одержал именно тогда, когда его брат Владимир был у него под рукой. Или рядом с ним. А если быть точнее, то руководил сражением, а затем лично вел в бой дружину.

Если Мстислав был рупором, притом довольно активным, охотно пускающимся в различные авантюры, при этом, чаще всего, даже не продумав их последствия, то Владимир был человек иного склада. Он хоть и младший в семье, зато самый боевой, человек дела.

Все «гениальное», что сумел сделать «лучший полководец эпохи» Мстислав Мстиславович, когда действовал самостоятельно и без своего брата, явилось миру в битве на Калке. Вот там Удатный князь смог в полной мере проявить свой полководческий дар и воинское умение. Итог подобной «гениальности», думаем, напоминать никому не нужно. Он всем известен.

О таланте Мстислава можно смело заметить одно. Положить в одном бою такое огромное количество умелых, опытных, можно сказать, элитных бойцов, обладая к тому же огромным численным перевесом над врагом, на Руси не удавалось практически никому. Но этот момент мы уже достаточно подробно разбирали в одной из своих предыдущих книг и возвращаться к нему больше не будем; кому интересно, найдут и прочитают. В остальном вы сможете убедиться по ходу нашего повествования. Ибо мы как раз входим в зону прямых действий Владимира, князя Псковского.

Давайте познакомимся с ним поближе.

Первое упоминание Владимира Псковского в летописях относится к 1180 году, когда, умирая, отец князя Мстислав Храбрый (он же, как вы уже, наверное, сообразили, отец и Мстислава Удатного) поручил молодого княжича своему верному воеводе Борису Захарычу. Вот что доносит до нас древний текст: «Се приказываю детя свое Володимера Борисови Захарьичю и с сим даю брату Рюрикови и Давыдови с волостью на руце, а что обо мне Бог промыслит. И тако приказав дети свои братье своей, умер». Видимо, Владимир к этому моменту был еще весьма мал и несамостоятелен. Именно поэтому верховодит в это время опытный воевода, имя наставника постоянно упоминается рядом с именем малолетнего князя как напоминание о том, на ком же все-таки лежит бремя истинной власти. В крещении сын Мстислава, возможно, имел имя Флор или Лавр, но и об этом с точностью мы судить не можем, ибо в истории он так и остался известен под именем Владимира. Князья хоть и крестились, но в обиходе и летописании использовались иные, более привычные имена.

С раннего детства князь готовится к жизни воина, а не кабинетного деятеля. Ибо что еще остается младшему сыну — только меч да седло. Совсем скоро Владимир получает боевое крещение, участвуя со своей дружиной, которой будет командовать Борис Захарыч, в битве с превосходящими силами Игоря Святославича и половцев. Сражаться князь будет на стороне своего дяди Рюрика, а вот его противником будет тот самый легендарный Новгород-Северский князь, герой «Слова о полку Игореве». Раньше Игорь сам с половцами рубился в степи, а теперь с ними на Русь пришел. Такие вот бывают коллизии.

Затем свое ратное мастерство Владимир оттачивает в пограничной борьбе со степняками. Гонял их, как Красная Армия басмачей по Туркестану, защищая и охраняя покой и мирный сон гражданского населения.

Следующее упоминание о князе относится уже к 1208 году. С этого момента он все чаще попадает в поле зрения летописцев.

В 1208 г. Владимир Мстиславич занимает торопецкий стол, видимо, сменив на этом посту старшего брата, а затем становится князем Псковским. Случилось это при следующих обстоятельствах. Изгнанные Всеволодом Большое Гнездо из Новгорода противники «Суздальской партии» бежали в Псков и стали агитировать горожан выбрать себе собственного князя в противовес «охочим до власти» владимирцам. Активные наущения не прошли даром, и Владимир был приглашен на княжение в Псков.

Так судьба надолго связала князя и город.

С первых же дней правления он проявляет себя умелым воином, заставив врагов уважать и бояться нового псковского князя. А это как раз то, что нужно городу, стоящему на границе Руси. Разбойные литовские племена — это не русские князья, с ними не договоришься; всегда готовые к нападению, они признают только силу. Цель пока литовцы преследуют вполне банальную — грабеж и этим очень напоминают половцев, с которыми Владимир был уже хорошо знаком.

Доспехи русского дружинника. XIII—XIV век. Фото М. Елисеева

В 1208 году Владимир Мстиславич участвовал в отражении литовского набега на Новгород. Как гласит летопись: «Новгородьци угонивъше Литву в Ходыницих, избиша с князьмь Володимиромь и с посадникомь Твердиславомь». То есть литовцы были наголову разбиты, а командовал операцией именно Псковский князь. И в дальнейшем Владимир командовал псковичами и новгородцами в сражениях против литовцев, а затем по поручению старшего брата Мстислава Удатного защищал Великие Луки. С того времени и этот город считал его своим князем, но и Псков при этом Владимир за собой сохранил. Что же касается Торопца, то его передали для княжения третьему брату Давыду Мстиславичу.

Крепко обосновавшись в Пскове, князь теперь обратил внимание на своих «соседей»-меченосцев, ведущих в Прибалтике не менее активный образ жизни. Главное, что у русских и немцев был практически один и тот же противник. И те и другие отчаянно сражались с племенами ливов, которые периодически досаждали своим соседям разбойничьими набегами.

Что же касается контактов Владимира Мстиславича с меченосцами, то они были достаточно тесны и многогранны.

Псковский князь прекрасно владел ситуацией, и все изменения, что происходили в Прибалтике с приходом туда крестоносцев, он не мог не замечать. Печатью тупости он помечен не был. Видел, как растет агрессивность воинства Христова, усиливается их напор и натиск на Восток. Никакого антагонизма он к рыцарям пока испытывать не мог, поскольку крестоносцы занимались своим, привычным и понятным любому князю делом. Правда, они пытались не просто подчинить себе местные племена, а в отличие от русских хотели навязать им и свою религию. То есть сделать то, на что русские князья никакого акцента не делали. В религиозные вопросы своих данников и противников наши предки вообще не вмешивались. Платите исправно и вовремя, а кому вы там молитесь, кому дары и жертвы приносите, это уже ваше личное дело. Нас не волнует. Для нас главное — шкурки в полном объеме собрать.

У немцев всегда был иной подход к делу. Он не мог не вызывать уважение. Тем более что епископ Альберт со всем своим истинно немецким старанием старался избегать конфликта с русскими князьями и Русью в целом. Да и для остальных крестоносцев работы было поле непаханое. На данный момент русские и меченосцы, можно сказать, являлись братьями по оружию, потому что и с той и с другой стороны были практически одни и те же рыцари. Вражды между ними не было, в прямых стыках они друг с другом не встречались, кровь взаимно еще не проливали. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Владимир Псковский решил найти себе в их лице союзника, так необходимого ему на тот момент.

Возможно, что в данной ситуации это был лучший выбор. По своей популярности, темпам развития и перспективам орден мог стать могучей силой. А Владимиру и его брату Мстиславу союзник был нужен не против кого-нибудь, а против самого Всеволода Большое Гнездо и его клана. Найти на Руси надежного партнера для такого опасного и неоднозначного союза было непросто. Далеко не каждый князь готов был выступить против Всеволода Великого и его сыновей. А союзник, или еще лучше, друг, ох как был нужен.

Совсем недавно, а именно в 1209 году старший брат Владимира Мстислав Удатный имел неосторожность совершить непростительную глупость, вступив в прямую борьбу с самым могущественным князем на Руси — Всеволодом Большое Гнездо, чей авторитет был непререкаем. По наущению ли главного противника Всеволода, его тезки Черниговского князя Всеволода Чермного (Рыжего), он совершил сие действие, или по своему скудоумию, это уже не так и важно. Важно другое: Мстислав, долго прозябавший в безвестности и бедности, решил выйти на тропу войны.

Возможно, почуяв слабость в позициях владимирского князя, он решил испытать его на прочность и атаковать позиции суздальцев в Новгороде. Выглядело это так: «Зимою нежданно напал Мстислав на Торжок, схватил дворян Святослава Всеволодовича и новоторжского посадника, державшегося суздальской стороны, заковал, отправил в Новгород...» (Костомаров). Оттуда смутьян выдвинулся на Новгород, как представитель и заступник вечных новгородских вольностей и законов. Вступив в город при поддержке местной партии «противников суздальского диктата», Удатный взял в заложники малолетнего сына Всеволода Святослава, находившегося в Господине Великом Новгороде на номинальном княжении. Мальчишке на тот момент едва исполнилось 13 лет.

Такой наглости Всеволод никому не прощал. И хоть он был занят на тот момент делами в Рязани, но, узнав о том, что случилось, немедленно развернул полки, и те бодро промаршировали к новгородским пределам. Проучить торопецкого выскочку суздальский властелин решил силами трех своих сыновей: Константина, Юрия и Ярослава. Заодно скрепив этим походом их не только братскую, но и боевую дружбу.

Все быстро вернулось на круги своя. Как бы Мстислав ни пыжился, как бы громко ни пыхтел и ни распылялся словесно, как щеки ни надувал, пугая оппонентов, но юного княжича ему пришлось немедленно отпустить, а самому с той же прытью, с какой приехал, ретироваться в свои владения. Ярослав и Юрий жаждали крови, но осторожный и неохочий до драки Константин, внявший просьбам новгородцев, как старший в этом триумвирате, решил спустить дело на тормозах, то есть мирно и полюбовно. Раз уж новгородцы одумались, раскаялись и с баламутом расстались. Однако теперь Мстислава Торопецкого заметили, и те же новгородцы постоянно имели его в виду как достойный противовес любой враждебной им силе. Противовес, который можно использовать по своему усмотрению, даже в пику клану владимирских князей.

Однако вернемся к сложившейся на данный момент ситуации и поиску союзника, так необходимого Мстиславичам. Казалось бы, конфликт исчерпан. Но и Мстислав, и его младший брат Владимир понимали, что одним нагоняем тут дело может и не обойтись. Верить в то, что все худшее уже позади и за деяние другой награды не будет, было бы очень наивно. Тем более что единственный союзник, который мог им в тот момент оказать реальную помощь, — Всеволод Чермный, тоже резво замирился с могучим и ужасным хозяином Залесских земель. Коварный, беспринципный Рыжий князь, подмявший под себя половину Южной Руси, и тот пошел на попятную, что делал крайне редко. Чермный был не глупый человек и знал, когда надо остановиться. Несколько напоминаний ему не требовалось. Убедившись в бесперспективности борьбы, он предпочел породниться.

Черниговский князь забыл старую вражду, что вполне соответствовало его интересам на данный момент. А раз так, то Чермный с легким сердцем мог утопить свою ненависть в ближайшем колодце и крышку гвоздем приколотить. Уже в следующем 1210 году он заключил долгосрочный мир с владимирским князем Всеволодом Большое Гнездо, скрепив дружественный союз свадьбой. Рыжий выдал свою дочь Агафью замуж за сына Всеволода Юрия (1211). А в качестве приданого он добровольно и без всякого нажима возвращает суздальцам захваченный ранее Переяслав Южный со всеми прилежащими территориями. И клянется блюсти интересы владимирского родственника в этом регионе. Куда уж здесь соваться Мстиславу Удатному, у которого за спиной никого!

Но вернемся к Владимиру и посмотрим, чем же он все это время занимался. Как мы увидим, псковский князь был человеком деятельным и сложа руки не сидел. Это было вообще время деятельных князей. Вот Владимир и развил бурную деятельность на западной границе своих владений, вступив в тесный контакт с крестоносцами.

Чтобы понять, почему двух таких разных людей, как Владимир Мстиславович Псковский и Альберт Рижский, неудержимо влекло к установлению союза и причем как можно в кратчайшие сроки, необходимо сделать небольшое отступление.

Начнем с псковского князя.

Того, что произошло в Новгороде, мы только-только коснулись. Владимир, как младший брат, не мог не участвовать в этой авантюре. Старший практически всегда держал его при себе для решения именно практических вопросов. То есть для тех случаев, где одним лишь словоблудием не обойдешься. А теперь, когда предприятие потерпело жуткое фиаско, союзники нужны были как никогда.

Итак, на Руси противовеса владимирским князьям на тот момент было не найти. А вот в Ливонии начинал понемногу завоевывать себе репутацию новый рыцарский орден. Имя «крестоносец» во всей Европе звучало гордо, можно сказать, гремело. Совсем недавно епископ Альберт вернулся из Германии в сопровождении большого числа пилигримов, желающих распространять свет христианской веры в дремучей Прибалтике, меняя к лучшему жизнь закоренелых язычников. «Среди них были: Рудольф из Иерихо, Вольтер из Гамерслевэ и множество других знатных людей, рыцарей, клириков и всякого народа; все они, не побоявшись опасностей морского плавания, прибыли в Ливонию» (Ливонская хроника). И такой поток добровольцев должен был только нарастать.

Еще раз напомним, что сами по себе ни Рижское архиепископство, ни орден меченосцев врагами Руси, а Пскову и Новгороду в частности, на данный момент еще не являлись. Конфликт только набирал силу. Крестоносцы лишь недавно, да и то краем, потревожили псковские земли. Но то, что Рига должна была стать плацдармом для всего североевропейского рыцарства и купеческой Ганзы в продвижении на Восток, не могло не быть угрозой для Руси. Со временем крестоносцы должны были превратиться в страшную силу. Владимир это разглядел уже тогда и сделал первый шаг навстречу.

Для начала он попытался наладить прочные мирные отношения с орденом путем заключения династического брака. Этот путь был не раз опробован. Просто, проверено, надежно. Таким образом, дружба Владимира с меченосцами получила документальное подтверждение и официальную основу. К чему это приведет, не мог еще предсказать никто.

Епископ Альберт как личность производил приятное впечатление. Сам по себе он вообще был неплохой человек. Умеренный, деятельный, выдержанный и главное, не фанатичный, трезво оценивающий обстановку. Он умел много работать и заводить себе друзей. А дружба с псковским князем для епископа была просто подарком. Так что союз, скрепленный личной приязнью, был сейчас выгоден обоим. И что с того, что один немец, а другой — русский князь. Мстислав Удатный все время ориентировался на Запад. Всеволод Большое Гнездо при нужде обвенчал своего сына Ярослава с дочерью половецкого хана Кончака, чем обрел себе сильного, беспринципного, но верного союзника. Опять же обезопасив от степных хищников границы своих земель. Вот и призадумаешься, кому с кем дружить и кому с кем родниться. Псковскому князю Владимиру многие современные историки именно эту дружбу ставят в вину, забывая при этом, что никакой вражды у русских ни с крестоносцами, ни с немцами доселе не водилось. И за это объявлять его чуть ли не предателем по меньшей мере глупо.

Каким именно был этот брак?

Историки расходятся в версиях. По сведениям Генриха Латвийского, нашедшим отражение у С.М. Соловьева, дочь Владимира была замужем за Дитрихом (братом самого рижского епископа Альберта). По версии Л. Войтовича, Владимир был сам женат на дочери упомянутого Дитриха Буксгевдена. Достоверные источники, где упомянут брак обеих (как «дочери Дитриха», так и «дочери Владимира»), — пока не известны. Скорее всего, здесь можно положиться на мнение Генриха Латвийского. Он должен был знать, о чем пишет. Во-вторых, жена князя Владимира больше известна как Агриппина Ржевская. У нее имелись свои владения. Вряд ли немку русские летописи стали бы именовать таким титулом.

Дальше все развивалось так, как и положено было по логике сюжета. Изгнав Мстислава Удатного из Новгорода, Всеволод Большое Гнездо и не думал останавливаться на достигнутом успехе. Особенно теперь, когда можно было подмять под себя и своенравный Псков. Он хоть и не Новгород, но тоже может быть полезен. Вот здесь сторонниками суздальской партии и был грамотно разыгран козырь о тайной и крепкой дружбе Владимира с немцами. Возможно потенциальными врагами, которые причиняли все больше и больше неудобств интересам Руси и постепенно становились явной угрозой для ее северных границ. В таких городах, как Псков и Новгород, для изгнания князя порой было достаточно и более глупого и беспочвенного обвинения. Главное было не в нем, а в том, чья партия в городе на данный момент сильнее. В этот раз Всеволод победил. Ему было недосуг разбираться в личных качествах псковского князя. Достаточно того, что он принадлежал к иному, враждебному ему клану.

Так Владимир остался без княжества, зато с новыми родственниками. Его место занял Всеволод Борисович. Новгородская IV летопись в рассказе об этом событии именует Владимира князем Торопецким, так сказать, по предыдущему месту работы: «Изгнаша Псковици от себе князя Володимеря Торопьскаго». Кстати, дальше в тексте идет интересное дополнение. Как только литва узнала, что князь Владимир покинул Псков, то есть был изгнан, как тут же она совершила на город дерзкое нападение и многих людей побила. Это нельзя рассматривать как случайность, скорее это и есть закономерность. Литовцы быстро сообразили, что бояться больше некого. А вот некоторые «особо ученые головы» даже пытаются приписать организацию этого нападения самому Владимиру Мстиславичу. Видимо, в качестве мести. Может, по себе они судят русских князей, для которых само понятие чести было отнюдь не пустым словом.

А что же рижский епископ? Что нужно было ему?

Епископ Альберт умел разбираться в людях, и такой союзник, как Владимир, ему сейчас был просто необходим. А что — умелый в бою и к тому же неплохой политик. Особенно если учесть то, что княжил он на тот момент во Пскове. В отличие от своих несколько туповатых друзей-противников из самого ордена, которым лишь бы мечом во славу Господа махать, епископ был более прозорлив и дальновиден. Он видел, что конфликт с Русью вот-вот грянет. Пришла пора стелить соломку.

Первый, с кем конфликт уже был готов разгореться, — князь Владимир Полоцкий. А крестоносцам и такой противник сейчас не по зубам. Хорошо, что Полоцкий князь отличался нерешительностью, мнительностью и мягкотелостью. Это играло на руку крестоносцам.

Дальше — больше. В 1209 году немцы покусились на земли Южной Эстонии, а затем впервые вторглись на территории, подконтрольные Пскову и Новгороду.

Альберту до зарезу нужен был союзник из числа русских князей. Это и люди, и сила, и авторитет. То, что Владимир являлся лишь младшим братом в семье, Альберта не останавливало. Он предпочитал отдавать дань личным качествам русского князя. У него самого в ордене таких «младших братьев» было пруд пруди.

К тому же, 20 октября 1210 года епископ Альберт вместе с магистром Волквином получают от папы Иннокентия III долгожданную привилегию на раздел Ливонии и Семигалии, а также новое разрешение на полное отпущение грехов. Это серьезный успех.

Именно через эту буллу происходит действительное утверждение ордена папой. Это говорило не только о том, что понтифик оценил в полной мере деятельность рижского епископа, но и о том, что теперь крестоносцы должны были взяться за Прибалтику всерьез. Количество вооруженных паломников, прибывавших в Ригу, свидетельствовало в пользу того, что это время наступит в самом обозримом будущем. А значит, менялась политика, проводимая епископом и крестоносцами.

Таким образом, интересы Рижского епископа Альберта и бывшего Псковского князя Владимира сошлись.

А что еще Владимиру было делать? Пскова он лишился. Пока был жив и в силе Всеволод Большое Гнездо, никакой Мстислав, будь он хоть трижды Удатный, помочь ему был не в силе. Не принял князя и Полоцк, а потому пришлось отправляться в родственный орден. Туда, где его поначалу приняли с распростертыми объятьями. Обогрели, приютили. Дали в управление и на прокорм небольшую область в Латвии. Здесь в его честь назван город Валмиера. Чуть позже, за неоценимые услуги и в качестве благодарности орден добавляет в управление Владимиру Мстиславичу Идумейскую землю с назначением на должность фогта. Земли, полученные Владимиром, были расположены между Ригой и Венденом и населены были главным образом латгалами и ливами. Вот таким образом Альберт пытался прочно привязать к себе нового родственника. Ценил. Дорожил.

За какие же заслуги Владимир Мстиславович был удостоен столь шикарной премии?

Как человек, имеющий определенный вес, как человек, облеченный определенным титулом, Владимир участвовал в переговорах ордена меченосцев с русским князем Владимиром Полоцким, находясь в свите рижского епископа Альберта. Переговоры были непростыми, а если сказать более точно, то очень напряженными. Причин для взаимной неприязни у обеих сторон накопилось уже немало, к тому же одной из них были разногласия по религиозным вопросам.

Именно во время этих переговоров и прозвучала знаменитая фраза о том, что русские короли предпочитают лишь собирать дань с покоренных народов, а не крестить их. Это была прямая претензия, прямой укор, а также повод к столкновению на будущее.

Встреча произошла на нейтральной территории в Герцике. Благодаря дипломатическому искусству Владимиру удалось добиться предотвращения кровопролития между немцами и полочанами. Язык у него был подвешен не многим хуже, чем у старшего брата. Да и даром убеждения он обладал не меньшим. В результате такого общения был достигнут мир между орденом и Полоцком и даже заключен антилитовский союз. Для крестоносцев это был большой успех. Епископ получил в сферу своего влияния всю Ливонию без всякой дани, отдаваемой до этого в Полоцк, и был взамен обременен лишь обязательством помогать Владимиру Полоцкому против Литвы. И признать право свободного плавания русских купцов по всей Двине. Но обязательство — это всего лишь слово. А слово, тем более свое, при случае крестоносцы могли трактовать так, как им удобно. Это было понятно всем. Полоцк потерял больше, чем приобрел, точнее, уступил сам. А это уже выглядело признаком слабости, неуверенности в собственных силах. Это, пожалуй, был первый серьезный успех крестоносцев, и тем весомее он был, что достался без всяческого кровопролития. Именно после этих самых переговоров влияние полоцкого княжества в Ливонии начало резко падать.

Однако не всем в ордене такое поощрение русского изгоя пришлось по вкусу. Завистников везде достаточно. Да и немцам он все же не родной. Все, что хотели, они от него получили. Буквально в следующем году новый епископ Рацебургский Филипп начинает конфликтовать с псковским князем и копать под него яму.

Князь едет на Русь, но затем зимой 1214 г. вновь возвращается в Идумею со своим семейством. Однако епископ Рацебурга хочет полностью дискредитировать противника. Войдя в альянс с другим идумейским священником, Альдебрандтом, и воспользовавшись отъездом епископа Альберта, они выступили с обвинением князя в корыстолюбии и мздоимстве. Владимир не стерпел, не такой он был человек, и в ответ на это угрожал обоим, указывая на их собственное богатство и роскошь. Вряд ли доводы и претензии католических прелатов были справедливы. Священникам еще повезло, что горячий русский князь не успел привести свои угрозы в действие. Для него привычнее было доводить дело до конца.

У каждого может быть свой взгляд, но вся жизнь князя говорит о том, что никаким предателем он не был. Да и сам Альберт, повторимся, умел разбираться в людях и знал, кого можно жаловать, тем более так щедро. Поэтому и «атаковали» бывшего Псковского князя только в отсутствие Рижского епископа. Понимали, что делали. Знали, что при нем такие фортели не пройдут.

Однако из-за этого столкновения князь Владимир окончательно возвращается на Русь. Гордость не позволила ему утереться и жить спокойно дальше. Так орден вместо полезного союзника приобрел опасного и инициативного, а главное, сильного и умного врага.

К тому моменту, когда Владимир вновь и окончательно вернулся домой, смерть Всеволода Большое Гнездо вновь изменила расстановку сил на Руси. Воспользовавшись удобным случаем, Мстислав Удатный тут же образовался в Новгороде и укрепился там на более продолжительный срок. Молодым владимирским князьям пока было не по силам решение такой проблемы. В итоге они решили вопрос точно так же, как до этого такие вопросы решал их отец. Всеволодовичи связались с набиравшим силу Мстиславом узами родства. Старшие братья уже были женаты, и поэтому «такая честь» выпала на долю недавно овдовевшего Ярослава. Насколько он сам стремился к такому браку, нам неизвестно. Ни о каких чувствах здесь речи еще не шло. Одна сплошная политика. Чувства пришли позже. Но это уже совершенно другая история.

А раз Мстиславичи утвердились в Новгородских владениях, то и во Пскове сторонники суздальской партии ушли в тень. Псков вновь призвал на княжение своего бывшего проверенного князя Владимира.

Дальше вновь была война. В этот раз война гражданская. Война за влияние над Новгородом. На тот момент для старшего в клане, Мстислава Удатного, и это был довольно жирный кусок, за который он готов был ухватиться и драться. Разрешился этот конфликт битвой на Липице, одной из самых больших междоусобных битв в истории Древней Руси. Целиком разбирать историю этого кровопролития мы не будем, ибо нашей темы она не касаема, хотя и довольно значима для отечественной истории в целом.

Вкратце коснемся участия в нем Псковского князя.

Все это как специально происходит как раз в 1215 году. Вернувшись домой, Владимир буквально тут же включается в борьбу с суздальскими князьями. Братья выступают против братьев, семья против семьи. Монтекки против Капулетти. Может, задержись Владимир в Ливонии, Мстислав бы не рискнул ввязаться в такую авантюру.

Любой пытливый читатель, потратив немного своего времени, может обнаружить интересную закономерность. Как только братья выступают в поход вместе — так удача. Как только Мстислав Удатный берется за что-то один — так провал.

Начнем рассказ об этом противостоянии с эпизода, позже ставшего местной легендой.

В 1216 году младший брат Юрия и Ярослава Святослав Всеволодович с войском двинулся к Ржеву. И хотя численность его полков довольно сильно преувеличена, но войском изрядным он все же обладал, потому и двинулся на мятежный город. У Владимира Псковского было под рукой всего 500 человек бойцов, и, несмотря на это, он отважно двинулся на выручку осажденного Ржева и освободил город от осады. В руках смелого и умелого полководца 500 умелых ратников, прошедших огонь и воду, готовых на все ради своего командира, совсем не мало. Когда твоему противнику плевать на все: на численный перевес, на непогоду, на смерть, в конце концов тут призадумаешься. Святослав бежал, не дождавшись псковских полков. Позже этот героический, или даже безумный, рейд историки стали приписывать старшему брату Владимира, Мстиславу свет Удатному. Вот так и росла слава этого мозгодуя. Как на дрожжах.

Хотя именно после этого события в летописях именовали этот город не иначе как «Ржева Володимирова». А о Мстиславе никаких упоминаний не сохранилось. Позже из этого предания выросла другая легенда, о защитнике Ржева князе Владимире Псковском: «Каждый раз, когда враги подходили к крепостным стенам, на крутом волжском берегу на белом коне возникал безмолвный воин-князь Владимир. И каждый раз по взмаху его руки враги бежали от города. Каждую ночь князь дозором обходил свой город, и каждый вечер горожане у стены ставили новую пару сапог. Множество новых сапог износил князь, но однажды поленились горожане или забыли поставить новые княжеские сапоги... С той поры осерчал князь на своих подданных и покинул город».

И хоть город он покинул, однако в памяти людской остался. Княжеские мощи в XVII — первой половине XVIII в. почивали под спудом в Успенском соборе Ржева, а над ними была устроена деревянная резная позолоченная гробница. На ней находилась икона с изображением Владимира и Агриппины, а также сень с иконостасом, возведенная в 1716 году.

Не умаляя мужества и доблести настоящего русского богатыря, попытаемся расшифровать эту легенду. Цель сего геройского рейда объясняется вполне просто — в городе, видимо, находилась жена Владимира, Агриппина Ржевская. Это нисколько не умаляет отвагу князя, просто раскрывает мотив такого отчаянного поступка. Другой мог бы и не пойти на такой риск. Но Владимир Псковский, мужественный рыцарь, без страха и упрека, всю свою жизнь нагонявший ужас на врагов, будь то половцы или литвины, нежной и трогательной любовью любил свою жену Агриппину. Этот рейд был для него делом чести, и даже старший брат вряд ли смог бы обуздать порыв младшего. Возможно, именно из-за этого случая на иконах Владимир и Агриппина очень часто изображаются вместе.

Скорее всего, Псковский князь даже не думал разбить Святослава, а просто пытался защитить свое. Возможно, хотел прорваться в крепость, которую обороняла сотня умелых бойцов, и посмотреть, что у Святослава при таком раскладе может получиться. Только вот, по стечению обстоятельств, Святослав был вынужден уклониться от боя. Ситуация изменилась, и он со всеми своими людьми срочно потребовался старшим братьям. Пути их не пересеклись, никакого боя не случилось. А жителям города недосуг было разбирать нюансы, что, да почему, они просто по достоинству оценили поступок своего защитника.

Поэтому и город иначе как «Ржева Володимирова» уже не называли, отдавая дань смелому воителю.

О том, как относились князья к младшему брату Удатного, видно из того, что происходило в канун Липецкой битвы. Все историки в голос повторяют одну и ту же фразу из летописей, только в разных вариациях, так, видимо, и не вникнув в ее истинный смысл. Не поняв, не оценив. Фраза эта звучит так — «Ждали Владимира Псковского».

В.Н. Татищев сей факт ожидания тоже подтвердил.

А почему, собственно, ждали именно его?

Наверное, для того, чтобы Псковский князь свою дружину верную, в боях испытанную, на помощь привел?

Конечно, но только это не все, ведь примерно половина дружины Владимира была уже здесь, поджидала своего князя. Понятно, что лишних бойцов не бывает, однако ждали его не только поэтому. Именно Владимир Мстиславич был той самой личностью, от которой и зависело дальнейшее принятие решения. Недаром, как только он появился, князья собирались на военный совет.

Приехал теневой лидер. Решения и сомнения остальных уже созрели. Теперь ждут, что скажет он! Ситуация создалась критическая, а от тех, кто находился на совете, решительных действий ожидать не приходилось. Удатный вступает в открытую борьбу только при явном численном преимуществе, Константин Ростовский всегда осторожничает и не любит вооруженных столкновений, а Смоленский князь предпочитает оставлять решение другим, точнее Мстиславу. Мнение остальных имеет мало веса.

Именно прибытия Владимира и ждет коалиция, состоящая из Мстислава Удатного, Константина Ростовского, Смоленского князя и новгородцев. Казалось бы, вся армия в сборе, а предводителям надо просто собраться на совет с целью обсуждения дальнейших действий. А затем расставляй полки и в бой, а нет, так иди и договаривайся. Но не судьба. Медлит коалиция, медлит Мстислав. Мнется отчего-то, как пионерка на дискотеке.

Прибытие задорного и талантливого Владимира Мстиславича обрадовало и ободрило присутствующих, а главное, расставило все на свои места. Вот такой человек сейчас коалиции и был нужен, точнее, просто необходим.

Хотя можно сказать и так, что именно его стараниями была достигнута победа в этой нелегкой битве.

В битве на реке Липице было далеко не все так просто и однозначно, как любят рисовать некоторые историки. Сражение было упорным, чаша весов клонилась то в одну, то в другую сторону. Младшие братья Константина стояли против него стойко, а там, где сражался Ярослав, суздальцы даже продвинулись вперед. Исход битвы как раз и решил слаженный удар во фланг владимирским полкам дружины Владимира Псковского, в рядах которой сражались и ростовские богатыри. Именно ему было доверено вести их в бой.

Это было специальное элитное подразделение, которое нужно было использовать с умом и только на участке прорыва. А где лучше всего прорываться? Там, где самый агрессивный и умелый командир.

Полностью разгромив противника на своем фланге и выйдя в тыл суздальским войскам, псковские дружинники посеяли в рядах своего врага хаос и заложили основы победы. Паника, которую посеяли псковичи, усиленные ростовскими богатырями, передалась в центр и вовлекла в сумятицу и бегство боевые порядки владимирцев. Ярослав стоял до конца, а затем в спешке покинул поле боя, последним из своих братьев. С трудом вырвавшись из окружения и бросая все лишнее, он бежал, чтобы не попасть в плен к своему взбалмошному тестю.

Принеся старшему брату победу, а Константину Ростовскому — великокняжеский стол, Владимир вновь удалился в свой Псков. Там за его отсутствие накопилось работы непочатый край.

Вплоть до лета 1216 года, пока князь не мог отвлечься от событий на Руси, в Эстонии резко обострилась ситуация и возникла реальная угроза его вотчине — Пскову.

Крестоносцы, а если быть точнее, рыцарь Бертольд Венденский, выбрали наиболее удачный момент для начала новой войны в Прибалтике. Только теперь это уже была борьба русских и крестоносцев за одни и те же области влияния. Владимир понимал, что за любыми, даже самыми льстивыми, но при этом лицемерными заверениями в дружбе ордена скрывалось открытое объявление войны, которая должна была вот-вот вспыхнуть. Эсты, ливы, чудь, немцы, все они в ближайшее время познают силу псковского рыцаря, все смогут ощутить на себе тяжесть его длани, проверить остроту его меча. Только кто-то раньше, а кто-то позже. Чтобы укоротить отважного князя, эсты обращались даже за помощью к немцам, но безуспешно.

Осенью 1216 года Владимир с большим псковским войском совершил свой первый поход на Эстонию. Генрих Латвийский отмечает, что для эстов он оказался настолько же бедственным, насколько для псковичей прибыльным. После него эсты долго не могли оправиться.

6 января 1217 года, видимо в отместку за причиненный ущерб, крестоносцы, поддержанные эстами, открыто напали на Новгородскую землю, разорив селения по реке Шелони. Напали они именно тогда, когда на Руси праздновали Крещение, и русские люди более всего были заняты приготовлениями к большому церковному торжеству. А также пирами и «попойками», как добавил от себя Генрих Латвийский.

Вот тебе и рыцари Христа! Вот тебе и борцы за веру!

Понятно, что русские были не готовы к вторжению и что бед Христово воинство наделало немалых. Ответный удар по зарвавшимся братьям-рыцарям был просто необходим. На границе только так, и никак иначе. На удар надо отвечать решительным и быстрым ударом. На границе признают только силу.

Однако зря немцы растревожили псковского медведя. Орден сам накликал беду на свою голову. Особенно сейчас, когда Владимир и так сосредоточил все свое внимание на трех вещах: мщении, Прибалтике и ордене.

Хотя, если смотреть с формальной точки зрения, Псков крестоносцы не тронули, видимо, не решились соваться на каменные стены и башни.

Главным противником князя Владимира выступает немецкий рыцарь Бертольд фон Венден, занимающий в ордене меченосцев высокую должность «провинциального магистра», или комтура. Бертольд был фигурой одиозной, можно сказать, брутальной. Черта он не боялся, а богу служил настолько усердно, что прибалтийские язычники дрожали при одном лишь упоминании имени этого воинствующего монаха. Боялись его больше, чем любой нечисти.

Чтобы понять, насколько опасен был такой противник, необходимо приглядеться к нему внимательнее.

Происхождение этого знаменитого рыцаря неизвестно, он так и зовется в хрониках — Бертольд Венденский. Скорее всего, это был тоже младший сын одного из знатных германских феодалов, решивший поднять меч во славу Христа и таким способом решить свои проблемы. Жизненный путь Бертольдом был выбран правильно, поскольку его карьера в ордене меченосцев стремительно двигалась в гору. Если по должности на тот момент он и был «всего лишь» комтуром Вендена, то Генрих Латвийский величает этого человека, ни много ни мало, как «магистром венденских братьев». Это само по себе говорит об авторитете рыцаря и том положении, которое он занимал в Вендене. Именно Венден чаще всего становился резиденцией магистров ордена (вспомним Вино фон Рорбаха), а раз в году в нем собирался высший орденский капитул.

Авторитет венденского комтура был настолько непререкаем, что частенько Бертольд действовал совершенно самостоятельно, на свой страх и риск, как полноправный властитель края. Был ли он назначен на эту должность магистром ордена Волквином или избран на нее местными братьями, остается неизвестным. Да не так это и важно.

Имя Бертольда из Вендена вошло в историю Ливонии как имя энергичного и хищного завоевателя, который фактически проводил в жизнь политику христианизации Прибалтики. Характер у него был железный, мышцы стальные, рука крепкая, а хватка звериная. Он не боялся ничего. Деятельная натура Бертольда жаждала подвигов и приключений. Комтур был честолюбив не в меру, не знал никаких границ, верил исключительно в себя и не видел перед собой преград. Управлять им было практически невозможно. Кипучая и неутомимая деятельность рыцаря приносила впечатляющие результаты. Не мир, но меч принес монах Бертольд в эти северные края. Имя его гремело в Прибалтике так, что даже стало нарицательным.

Например укрепленная орденская мельница возле Риги носила название Бертольдовой, а крепость вендов, в которой он поначалу жил, в русских источниках называлась Пертуевой, то есть тоже Бертольдовой.

С 1207 года воин-монах активно занимался крещением местного населения в христианскую веру, а заодно усердно расширял территории, принадлежавшие ордену.

После раздела земель ливов в 1207 году рыцари-меченосцы сделали следующий шаг к освоению новых территорий и появились в деревянном замке вендов. По-видимому, это случилось уже в начале 1208 года. Прибывших Христовых воинов возглавлял все тот же брат Бертольд. Не успев даже как следует обустроиться на новом месте и едва начав строительство своего каменного замка, Бертольд сразу начал действовать в ином направлении.

Он развернул массовую агитацию среди латгалов, призывая их в поход на Унгавнию (юго-восток Эстонии), чем способствовал междоусобице между латгалами и эстонцами. Он заставил латгалов припомнить все прошлые обиды, причиненные им соседями-эстами, воззвал к их поруганной чести и тут же распорядился послать гонцов к жителям Унгавнии, чтобы требовать удовлетворения за эти обиды.

В современном латышском языке вся Эстония называется Igaunija по названию соседней области. Главным центром Унгавнии был укрепленный замок Оденпя (Медвежья Голова).

Бертольду было глубоко наплевать на справедливость, а заодно и ущемленное чувство гордости маленького народа, ему нужен лишь повод к войне. Его вела лишь одна цель — расширить владения ордена меченосцев за счет эстонских земель. А значит — война до победного конца. К тому же, он действует по известному и не раз проверенному принципу: разделяй и властвуй. Тут есть кого разделить и над кем властвовать. К тому же, особенно сейчас Бертольду нужны союзники. Ибо его силы пока невелики. Самый верный ход для Бертольда — «дружить против» эстов, поддерживая походы латгалов.

Именно с появлением Бертольда Венденского обычная вялотекущая вражда между соседями переходит в практически непрекращающуюся войну.

Как и было задумано, переговоры латгалов с эстами не дали никаких результатов. Стороны разошлись, недовольные друг другом, выкрикивая оскорбления и воинственно потрясая копьями. Этого и добивался «большой брат», уже разработавший на этот случай четкую программу действий. Кстати, сам Бертольд Венденский выступил на этой встрече в качестве арбитра, так сказать, третейского судьи.

Наконец Бертольду удается осуществить свою идею. Вскоре латгалы вторглись в область Сакалу и опустошили ее, убив при этом много людей. В этой вылазке Бертольд со своими бойцами не участвовал, выступая лишь вдохновителем и организатором. Летописец подчеркивает, что возвратившись из похода в Беверину и «найдя там Бертольда, брата-рыцаря, а также своего собственного священника с некоторыми рыцарями и балистариями епископа, принесли им дары со всего, что захватили». Часть добычи, безусловно, принадлежит «монаху», как организатору или «наводчику».

Постепенно, Бертольду удается завести себе верных друзей среди местного населения. Из тех, что приняли христианскую веру, а теперь под его знаменем сражаются против общих врагов. Это ливы под командованием Каупо и отряд отважного вождя лэттов Русиня. Русинь прямо называет Бертольда своим другом, а сын Каупо при крещении получил имя Бертольд. Братство, скрепленное кровью. Что может быть лучше? Особенно если это кровь врагов. Русинь и Каупо, две легендарные личности, чьи подвиги нашли отражение во множестве старинных легенд и преданий, сразу признали в Бертольде вожака и были ему верны до самой смерти.

Отряд меченосцев, которым командует сам комтур Вендена, по-прежнему невелик. Однако каждый из его людей настоящий воин. Других и самому Бертольду здесь не нужно. Жизнь на границе с враждебными народами была суровой. Суровы были и меченосцы, жившие в Вендене. Постоянное кровопролитье было неотъемлемой частью их жизни. Здесь и сейчас они были намного меньше монахами, чем воинами. Именно такие люди нужны были их предводителю. Отважные, верные, преданные, жестокие, умелые, не знающие усталости, не ведающие жалости к язычникам.

А какими им еще быть, здесь пограничье, здесь иные законы, по ним и живут «монахи», «работающие» на переднем крае и постоянно рискующие своей шкурой. Как в прямом, так и в переносном смысле. Вот как Генрих Латвийский описывает судьбы воинов, проигравших в одной из таких приграничных схваток: «Эсты же преследовали бежавших направо и налево пеших тевтонов, ливов и лэттов, захватили около ста из них, одних убили, других отвели к Имере и замучили в жестоких пытках. В числе последних было четырнадцать человек, из которых одни были зажарены живыми, других обнажили, сняв одежду, сделали им мечом на спине знак креста и удавили, причислив этим, мы надеемся, к сообществу мучеников на небе».

Тут уже не до нюансов и сантиментов. Слабые в таких условиях не выживают. Сильные часто звереют. Рыцарей-монахов, особенно из Вендена, слабыми не считал никто.

Война с эстами разгорелась не на шутку. Вот так в описании Генриха Латвийского выглядит ответ меченосцев непокорным эстам. «Поднялись Каупо, Бертольд из Вендена со своими и слуги епископа и пошли в ближнюю область Саккалу и сожгли все деревни, куда могли добраться, и перебили всех мужчин; женщин увели в плен и вернулись в Ливонию». И так без конца и края.

Бертольд не дремлет, со своими союзниками латгалами он организует в земли эстов один поход за другим.

Схема действий проста: Бертольд, Каупо и Русинь со своими отрядами вторгаются в южную Эстонию, осаждают замки эстов, что могут — грабят, а остальное сжигают и разоряют.

Для Бертольда меч — это власть, меч — это сила, меч — это закон. Разрушение — это его страсть. Красный крест, который он гордо носит на своем плаще, как будто нарисован кровью его жертв.

Военные действия в Эстонии, ведомые столь воинственным «монахом», разозлили даже епископа Альберта, хотя его трудно заподозрить в чрезмерном миролюбии к упорствующим в своих заблуждениях язычникам. Конфликт между епископом и орденом, который он же создал, разгорается. Самостоятельность действий меченосцев его напрягает, Альберт не может не видеть всей этой рыцарской самодеятельности. У него свои планы, своя политика и своя география. В 1209 году епископ считал преждевременным нападение на эстов. Тем более что речь шла уже не о столкновении с вассалами ослабевавшего Полоцкого князя, а с умелыми ратниками из Новгорода и Пскова. Земли эстов входили в орбиту влияния этих городов, а потому столкновение интересов было неизбежным.

Но комтур Вендена не желал считаться даже с этим. Он был одержим одной страстью — к походам. Хотя Бертольд был монахом, но в нем преобладал рыцарский дух. Возможно, он видел себя уже новым Боэмундом и считал завоеванные земли потенциально своими, а себя местным царьком. Рассматривая его достижения, с трудом верится, что все его деяния были именно во славу Господа.

В том же 1209 году магистром ордена становится Волквин, тоже не отличавшийся миролюбием, и как следствие, конфликт с Рижским епископом только усугубляется. Агрессивные же действия Бертольда только на руку новому магистру. Однако в хрониках невозможно найти и малейшего намека на то, что Бертольд действует не сам, а по приказу своего начальства. Даже после заключения епископом мира с эстами Бертольд не вложил свой меч в ножны, игнорируя приказы руководства. Хронист пишет: «Бертольд же венденский и Руссин со своими лэттами не приняли мира и приготовились к битве. В 1209 году Он со своими вендами собрал союзных латгалов и пошел по земле эстов». Опять кровь, пожары и большая добыча.

Так было каждый год, а иногда и по два раза за сезон. Постепенно слава Бертольда растет, и теперь он опасен для епископа Альберта даже больше, чем сам магистр. Ибо все большее число пилигримов, из людей Рижского епископа, желают поискать воинской славы и хорошей добычи под знаменем Бертольда. А ведь это те самые крестоносцы, которых сагитировал на это путешествие и лично привез в Ригу сам епископ Альберт. Они не станут братьями-монахами, они приехали в Ливонию лишь на определенный срок. Их цель получить полное отпущение грехов и заработать на дальнейшую безбедную жизнь. Получив и то и другое, эти люди вернутся восвояси. Они больше напоминают контрактников. Да и пополнять дружину Венденского комтура не являлось целью Рижского епископа. Дело у них с Бертольдом, в целом, одно, а вот пути и методы разные.

В 1210 году Бертольд снова собрал войско. В этот раз рыцари епископа, готовые проявить чрезмерное усердие на ниве добычи трофеев, пошли с ним. Воинственный комтур затеял новый поход, который обещал быть не только славным, но и выгодным. Рижский епископ, осознав, что уже меченосцев не остановить, решил присоединиться к захвату новых земель в Ливонии. Так люди епископа официально выходят в поход, организованный Бертольдом.

Хронист вещает об этом так: «После этого Бертольд собрал войско, а с ним пошли слуги епископа, Сиффрид и Александр, и многие другие, ливы и лэтты. Придя к замку Оденпэ в Унгавнию, они нашли там мало народу. Жители, по своей малочисленности, со страху впустили Бертольда в замок, говоря о мире, а в это время слуги епископа с некоторыми ливами, не зная, что Бертольда мирно приняли в замке, ворвались туда с другой стороны, а вслед за ними и все войско. Заняв верхушку горы и захватив главное укрепление, они овладели замком, перебили мужчин, женщин взяли в плен и захватили большую добычу; некоторым же удалось спастись бегством. Там стояли несколько дней, разделили между собой захваченное, замок подожгли и возвратились в Ливонию».

К этому моменту венденские меченосцы уже обзавелись своим новым каменным замком.

В 1215-м лэтты, при активном участии Бертольда Венденского, еще восемь раз ходили в походы на Унгавнию или юго-восток Эстонии, превратив ее в безлюдную пустыню.

В 1216 году Бертольд, убеждаясь в своей безнаказанности, переходит все дозволенные границы. Он до того уверен в своих силах, что пленяет русских, которые пришли в латгальское княжество Толову (Талаву) собирать дань. И отпускает их только после прибытия послов от новгородского князя. Это уже своевольство. За это можно и поплатиться. Но русские пока терпят, их основные интересы сейчас лежат в иной географической плоскости. Чем, собственно, и пользуется брат Бертольд. Последним достойным его противником был литовский князь Довгерд (Даугеруте). В «Хронике Ливонии» Генрих упоминает его как «одного из наиболее могущественных литовцев». В 1213 г. Довгерд ездил в Великий Новгород, вероятно, с целью заключить союз против немцев в Ливонии. Но на обратном пути схвачен немцами и погиб в заключении. Свой жизненный путь он закончил не где-нибудь, а именно в замке комтура Бертольда. Вряд ли такое совпадение является простой случайностью. От «венденского магистра» мало кому удавалось уйти живым. Обуянный злобою, он может учинить такое, что иному и в голову не взбредет. У него были свои моральные принципы во всем, что касалось любимого дела — войны за Веру. Нет человека, нет проблемы. А слово, данное язычнику, он вообще всерьез не воспринимал, будь тот хоть князь, хоть старейшина.

Кто-то назовет это смелостью на грани безрассудства, мы же определим поведение зарвавшегося комтура несколько иначе: Бертольд перестал контролировать поляну. Или, как говорили классики: «Остапа несло». Веря в свою непобедимость и неуязвимость, считая, что равных ему по силе и сноровке хищников в данном регионе нет, брат-меченосец буквально оборзел от вседозволенности. Возможно, что такая откровенная дерзость его поступка объясняется тем, что новые земли, захваченные в Эстонии, отойдут в этот раз именно ордену. А епископ останется лишь с чувством собственного достоинства и гордости за хорошо выполненное богоугодное дело. Поэтому магистр венденских братьев даже не заморачивается на то, что вторгается в сферу интересов Новгорода и Пскова. Он не учел, с кем ему предстоит иметь дело. Русь — это не Эстония, а Владимир Псковский далеко не Владимир Полоцкий.

На ливонском порубежье в последнее время активно обсуждались ходившие тревожные слухи. О том, что на границе неспокойно. О том, что отряды немцев все чаще и чаще вторгаются в псковские земли. Налетают как вихрь на мирные русские поселения, поджигают избы, уводят с собой скот, а людей гонят в полон. Остается после них лишь черный пепел.

Загудел над русскими городами вечевой колокол, заплакали в алтарях святыни. Наполнился воздух скорбным женским воем. Те, кто видел немецких рыцарей воочию и при этом умудрился остаться в живых, рассказывали жуткие вещи. Что меченосцы имели донельзя устрашающий вид, что каждый рыцарь был с ног до головы закован в железную броню, и лишь железный шлем, наглухо закрывающий лицо, имел узкую прорезь для глаз и рта. Это настоящие чудовища!

Все боялись, что это только начало, что германцы непременно двинутся дальше, на Псков, а то и на сам Господин Великий Новгород. Нужно было срочно предпринимать ответные меры.

Итак, нападение на Северо-Западные земли Руси во время Крещенских праздников было крестоносцами и их союзниками совершено. Ответ на это вероломство последовал незамедлительно. Князь Владимир поднял против рыцарей не только ополчения Пскова и Новгорода, но и многие племена эстов. Эсты не были едины, часть выступила за крестоносцев, часть осталась верна русским, и противники это умело использовали. Псковский князь действовал молниеносно и застал врагов врасплох, ибо такого скорого ответа немцы не ждали. По сведениям, которые сообщает нам Генрих Латвийский, объединенное русско-эстонское войско, вышедшее в поход против братьев-рыцарей, насчитывает около 20 000 человек. Уже в феврале началась осада немецкого гарнизона и их союзников — унгавнцев в замке Оденпе. Почему Генрих дает несколько преувеличенные данные о численности русского войска, вы поймете буквально немного погодя.

Хотелось бы отметить еще один нюанс, возможно выпавший из поля вашего зрения, но который нельзя просто так обойти. Нюанс этот выглядит так. В поход на нового и очень опасного врага выходит объединенная новгородско-псковская рать. Это совсем не новость, такое было не раз и не два, будет продолжаться и в дальнейшем. Но...

Все это, огромное, по меркам Генриха Латвийского, войско ведет в бой именно Псковский князь...

А вот это уже редкость. Нужно много приложить усилий и труда, чтобы найти еще подобные примеры. Практически всегда войском руководит Новгородский князь. Опять же, в этот момент Господином Великим Новгородом правит не кто иной, как гроза всех гроз и ужас всех ужасов Мстислав, мать его за ногу, Удатный. Вот кому, казалось бы, и идти в поход. Крестоносцы от одного только имени его должны, теряя портки, бежать без оглядки обратно до Риги, забить изнутри ворота длинными железными гвоздями и, забившись по кельям, тихо молиться в надежде, что пронесет. В прямом и переносном смысле. Однако нет.

У Мстислава, как всегда, более глобальные задачи. Мысленно он уже борется за обладание влиянием на Южной Руси, а все беды и заботы новгородцев для него лишняя докука. Не до мелочей ему. Пусть вечевики теперь сами со своими проблемами разбираются. Хотя что сейчас может быть важнее. Ответ на все эти загадки, нюансы, или еще как назовите, до воя прост. Мстислав никуда не лезет, а новгородцы спокойно подчиняются и идут в бой, возглавляемые лишь посадником, что само по себе странно, всего лишь по одной причине. И причина эта — князь Владимир Псковский. Все знали, кто их в бой поведет, а потому сомнений в победе у людей не возникло. Зато Мстиславу можно было в таком случае и на печке спокойно без нерва полежать, погреться, помечтать о будущей воинской славе. Так что пока один грезил новыми прожектами и строил планы, другой воевал, защищая Родину от врага.

Историк С.М. Соловьев, подводя итог жизни Удатного Торопецкого князя, делает такой вывод. «Мстислав умер в 1228 году: князь знаменитый подвигами славными, но бесполезными, показавший ясно несостоятельность старой, Южной, Руси, неспособность ее к дальнейшему государственному развитию».

Вот такая вот получилась эпитафия.

Выше говорилось, что Владимир Мстиславич отреагировал на агрессию крестоносцев, как всегда: быстро, решительно и жестко. Псковский князь зрил в корень проблемы. Он видел, откуда идет все зло. Видел, куда надо ударить, да так, чтобы разом решить проблему. Оденпе являлось ключевой точкой в контроле над эстонскими территориями. Еще не раз именно из-за этой небольшой крепости, которую русские называли Медвежья Голова, сойдутся на поле боя русские полки и крестоносцы. Еще много возле нее прольется крови. Не случайно, что первое столкновение в открытом бою братьев-рыцарей с русскими ратниками произошло именно здесь.

Сейчас князь Владимир Псковский был одним из лучших ратоборцев на Руси, и мало кто мог с ним сравниться в искусстве воинском.

Его противник Бертольд Венденский был одним из наиболее опасных, жестоких и кровожадных хищников, когда-либо обитавших в этом регионе. А красный крест на рыцарском плаще мог только укрыть до времени свирепое обличье, укоротить же мощную натуру Венденского комтура никакому плащу, никакому символу было не дано. Суть противников была изначально разной. Один был патриотом, другой агрессивным оккупантом. Один защищал свою страну, другой хотел ее поработить. Время неумолимо влекло их к очной встрече. Компромисс между ними был невозможен, такие люди между собой договориться априори не могли.

Так у небольшой крепости Медвежья Голова, в будущем Оденпе, сошлись два человека, имена которых при жизни были овеяны славой, а после смерти окутаны легендой. Оба практически всегда побеждали на поле брани, и не было пока ни силы, способной их сломить, ни равных противников, способных их обезоружить. Время пришло, и они встретились. Кто-то должен был уступить. Возможно, и Псковский князь и Венденский комтур давно жаждали встречи лицом к лицу. Каждый желал воинской славы, каждый хотел победы над достойным врагом. Судьба Прибалтики должна была решиться в их очном противостоянии.

В этот раз первым свой ход сделал Псковский князь. Русские волной накатились на эстонские земли, все сжигая и разоряя на своем пути. Подойдя к Медвежьей Голове, они побросали трупы убитых местных жителей в реку и таким образом лишили защитников замка возможности брать себе воду. Обложив гору, на которой стояла крепость, часть ратников разошлась по окрестностям, подвергнув их беспощадному разгрому. А оставшееся воинство ринулось на приступ орденской твердыни. Но меченосцы и союзные им эсты стояли насмерть, мужественно отражая штурм. В итоге русские прекратили бессмысленные атаки, решив взять город блокадой. Последовала 17-дневная осада, потом вновь был штурм, вновь не завершившийся захватом замка. Оденпе взять было совсем не просто, а русские в осаде никогда не были сильны. Однако Владимир крепко взял орден за горло, и рыцари просто обязаны были выручить осажденный гарнизон. Ведь ситуация сложилась критическая и долго продержаться крепость не могла, несмотря на все панегирики в адрес защитников Латвийского Генриха. Это логически вытекает из тех действий, которые предприняли крестоносцы.

Забыв все старые обиды и махнув рукой на разногласия, епископ и орден, объединив усилия, бросили все свои силы на выручку соплеменников. К Оденпе был направлен 3000-ный отряд, включавший чуть ли не все наличные силы, которыми располагали крестоносцы. В его состав входили светские пилигримы, рыцари-меченосцы, люди епископа, а также ополчения ливов и латгалов. Общее руководство осуществлял лично магистр ордена меченосцев Волквин, с которым прибыли такие видные рыцари, как Бертольд Венденский и Теодорих, брат епископа Альберта. Посмотрите на состав участников. Оцените. На этот раз в бой брошены были все силы! Все лучшие силы!

Не хватало для полноты картины маслом лишь одной персоны — Мстислава Удатного — Удалого. Но тому печь была милее.

Обычно русские летописцы игнорируют события, происходящие на периферии. Частенько лишь обозначая явление, а иногда и вовсе пропуская за ненадобностью. В этот раз о сражении упомянули все. Ибо попытка деблокировать Оденпе закончилась для ордена полнейшим разгромом. В бою погибли многие крестоносцы, включая знаменитого Бертольда Венденского. Русская летопись, давая отчет об этом бое, говорит, что новгородцы убили двух немецких воевод, а одного взяли в плен. Кроме того, отняли у рыцарей и пригнали домой конский табун в 700 голов! Такая цифра не могла остаться незамеченной. Кони по тем временам ценились, пожалуй, больше, чем сейчас ценятся машины.

Откуда взялось такое количество коней? Ведь не все воины-крестоносцы были конными.

Генрих Латвийский очень красочно описал один из моментов возвращения крестоносцев из набега: они шли «гоня с собой коней и массу скота, ведя женщин, детей, девушек. С большой добычей возвратились они в Ливонию, благословляя Господа за это возмездие, посланное на язычников». А такое возмездие, как вы поняли, насылалось не раз и не два. Братья-рыцари, включая тех, кто обитал в Оденпе, исправно занимались стяжательством во славу Господа и увеличивали не только благосостояние ордена, но и свое собственное. Русские же все нажитое таким непосильным трудом просто отобрали. Так сказать, экспроприация экспроприаторов.

Взятый же в плен воевода был не кто иной, как Теодорих, брат епископа Альберта. Вот каким был этот разгром!

Да, информации действительно немного. Но давайте представим, что старые ветхие свитки с легким сухим треском и покряхтыванием медленно и аккуратно разворачиваются, древние буквицы оживают и в свете оплывших свечей тихо доверяют нам свои тайны. Так перед нашим взором предстает картина боя такой, как она могла бы и быть. Ибо ничего иного нам узнать уже не удастся.

Итак.

Рыцари в белых плащах с нарисованными на них кроваво-красными крестами являли собой действительно устрашающее зрелище. Молодцевато сидевшие на откормленных конях, неразговорчивые и суровые, готовые в любую секунду устремиться в бой, они с нетерпением ожидали сигнала к битве, всем своим видом выражая желание ринуться вперед. Давить, сметать и рубить во славу Христа. Их резвые кони звонко ржали и били копытом, истомившись в ожидании сигнала, после которого они во всю прыть понесут своих смертоносных всадников на вражеские ряды.

Для этой мрачной конницы пришло время наступать и побеждать. Стирать противника в порошок. Сокрушать и ломать его.

В глазах воинов не было ни страха, ни сомнений. Каждый из них силен в бою. Они уже чуяли русскую кровь.

Магистр Волквин, объезжая ряды своих бойцов, обратился к ним с речью.

— Держать покоренные народы нужно в таком страхе и ужасе, чтобы они повиновались одному вашему взгляду, чтобы одного слова было достаточно. Еще одно усилие, и мы станем повелителями новых богатых земель, раздвинув своим мечом германские пределы. Пусть ваши враги дрожат, мы идем на выручку нашим братьям.

Он медленно вынул из ножен свой меч и указал им в сторону врага.

— Там, впереди, вас ждет слава! Сметем нашего врага во славу Христа! Вперед!

Едва магистр закончил речь, как несколько раз отчетливо прозвучал дребезжащий призыв немецких воинских труб. Рыцари разом опустили свои длинные копья, на чьих отточенных до зеркального блеска остриях заиграло солнце. Крестоносное воинство двинулось вперед, к победе или смерти.

Меченосцы ударили на русских.

Бешеная схватка сразу закипела. В отчаянной сече немцы смешались с не знающими страха русскими воинами. Всадники, лишившиеся в первой же атаке копий, тут же обнажили мечи. Теперь, когда первый натиск не дал ожидаемого результата — а именно на него всегда рассчитывали европейские рыцари, приходилось отчаянно рубиться уже за свою жизнь. С таким противником рыцарям Христа дела иметь еще не доводилось. Лязг оружия, возгласы сражающихся и звуки труб слились в единый ужасающий шум, заглушая стоны раненых. Получившие тяжелые раны, зажимая руками льющуюся кровь, пытались, пока есть силы, выбраться из этой толпы. Битва шла с переменным успехом. Противники были достойны друг друга. Поле боя окутало густое облако снежной пыли. С обеих сторон воины совершали славные подвиги, доказывая свою храбрость, отвагу, а также умение владеть оружием.

Владимир, с трудом прокладывавший себе дорогу вперед, направил коня к тому месту, где рубился рыцарь Бертольд. Другой противник ему теперь был не нужен. С ним рядом дрались его конные дружинники, они обступили князя, прикрывая своими червлеными щитами. Гридни отважно шли в самую гущу боя, поражая своими страшными тяжелыми мечами отчаянно бившихся немцев.

Одним ударом Владимир отсек голову зазевавшегося эста, некстати попавшего ему под руку, и тут же следующим ударом поразил какого-то светского пилигрима, возжелавшего славы и преградившего ему путь.

Бертольд Венденский был, как всегда, в гуще сражения. Это и была его жизнь. Могучей рукой комтур рубил и сек всех, попадавшихся ему на пути, подавая своим людям пример мужества и отчаянной храбрости.

Побуждаемые взаимной враждой, прекрасно понимая, что гибель одного из них будет равносильна победе другого, предводители все время искали встречи. Но снежная пелена, а также сумятица и беспорядок в начале боя были таковы, что все их старания ни к чему не приводили.

Теперь, когда Владимир увидел героя крестоносцев Бертольда, он хлестнул своего гнедого коня и бросился в середину вражеского построения. Князь скакал, пригнувшись к холке своего коня и опустив руку с мечом вниз, давая ей возможность отдохнуть и копя силу для удара. Рыцарь-меченосец с Владимиром, наконец, сошлись лицом к лицу. Вокруг дерзкого комтура вновь разгоралась бешеная схватка. Вся ярость смертельной вражды выплеснулась здесь, во многом на этом пятачке решался исход всей битвы.

Владимир налетел на рыцаря, как ястреб, нанеся несколько крепких ударов мечом, больше полагаясь на силу и напор. Немец скрежетал зубами и безбожно ругался, уходя от ударов, прикрывался щитом и заставлял пятиться своего коня, приседая на круп.

Бертольд терпеливо ждал, ища момент, чтобы нанести ответный удар, но так и не успел его дождаться. Углядев секундное замешательство противника, Владимир со страшной силой хватил его по голове. Меч, как кувалда, обрушился на гребень шлема, соскользнул по нему и разрубил ключицу Бертольду. Комтур ордена меченосцев закачался в седле и, потеряв равновесие, скатился на землю, к тому же запутавшись ногой в стремени. Конь, шарахнувшись в сторону, протащил за собой рыцаря пару-тройку метров и затих возле своего хозяина.

Владимир задержался близ упавшего рыцаря только для того, чтобы убедиться в том, что тот уже больше никогда, не поднимется...

Венденские братья уже спешили на помощь своему лидеру. Но опоздали. Псковские дружинники опередили их, оттеснив в сторону, выдавливая к краю поля.

Это был конец. Видевшие гибель Бертольда потеряли последнюю уверенность в успешном исходе битвы, которая и так была практически решена. К этому моменту блестящие доспехи рыцарей покрылись вмятинами, трещинами и кровью. Все это было результатом ударов русских мечей и секир. Вид крестоносного воинства утратил все свое воинское великолепие и пышность, теперь он мог внушать только сострадание и жалость. Многие немецкие воины отчаянно дрались и мужественно пали в бою. Многие бежали без оглядки.

По полю, усеянному трупами людей, лошадей и обломками оружия, на крепкой, как и сам всадник, лошади вороной масти, к Псковскому князю подъехал утомленный схваткой Новгородский посадник. Он заразительно засмеялся и, отирая со лба пот рукавицей, уважительно сказал: «Ну и силен ты, князь. С таким матерым зверюгой в одиночку справился. Уложил ты его, упокоил навеки своим мечом, своей крепкой рукой. Вот он, сволочь, валяется. Угомонил ты его навсегда. Вот когда ему крест на плаще больше всего пригодился».

Генрих Латвийский пишет об этой битве так: «И пали тут некоторые из братьев-рыцарей, храбрые люди, Константин, Бертольд и Илия, и кое-кто из дружины епископа, прочие же все благополучно вошли в замок». Как видим, одним Бертольдом крестоносцы не отделались. Хотя русские летописи, уточняя, добавляют, что немцы бежали с поля боя в город, где и укрылись за высокими стенами. Судя по тому, что происходило дальше, летописцам стоит в этом вопросе доверять.

Немцы подверглись под Оденпе жесточайшему разгрому. Как вы помните, русским удалось захватить добычу в 700 лошадей и к тому же заключить с немцами мир, по которому те должны были оставить город. Теперь он становился русским форпостом в Эстонии с гордым именем Медвежья Голова.

Это было первое столкновение в открытом бою русских полков с братьями-рыцарями, и многим тогда казалось, что последнее. Войска крестоносцев были уничтожены, и в случае нападения на нее Рига была абсолютно беззащитна. Нужно было только сделать следующий шаг. Исследователи считают, что поражение, понесенное крестоносцами от Владимира Псковского, поставило под вопрос не только будущее Риги, но и существование всего проекта в целом. Генрих Латвийский, подводя итог этой неутешительной для немцев встречи, так говорит об этом: «Впечатление было настолько серьезно, что в этот момент епископ Альберт, вероятно, готов был вовсе отказаться от эстонских завоеваний». Вот для того, чтобы объяснить столь сокрушительное поражение крестоносцев, латвийский хронист и увеличивает цифру русского войска до 20 000 человек.

Однако новгородцы вкупе со псковичами не смогли грамотно распорядиться победой Владимира Псковского над крестоносцами у Оденпе. Упустили момент, когда католики были слабы, не стали развивать намеченный успех и добивать неприятеля. А зря. Пока Рига была практически беззащитна. Пока орден не собрался вновь с силами, не передохнул, не перевел дух, не восстановился от разгрома, его нужно было добивать. Уничтожать. Навсегда. Чтобы даже следа от крестоносцев не осталось в северных землях. Чтобы только развалины замков да могилы напоминали об их кровавом пребывании в этих самых местах. И думаем, что сам Псковский князь именно это бы и сделал, зная его цельную натуру, а также то, что в воинском деле он был смыслен и умел. Объяснять ему, что оставлять смертельно раненного врага в покое, было не нужно. Что же ему тогда помешало? Возникает резонный вопрос.

Возможно, ответ прозвучит странно, но — демократия.

Демократия. В худшем ее проявлении. Ибо это была та сила, которая много еще бед принесет северу Руси, да и всей Руси в целом. Как только князь приводил свое войско к победе, как тут же вече брало власть в свои руки. А что это значило? А то, что тактические и стратегические аспекты сразу отходили на второй план. Теперь на переднем плане стояли личные интересы Господина Великого Новгорода и его сподвижника и соседа Пскова. А это в первую очередь купечество. Избавились от вражеской заразы, это хорошо, а дальше кровь лить за всю землю русскую — это уже излишество. Прибытку сейчас это не принесет, а что дальше может случиться, то нам неведомо, а коль случится, то тогда и думать будем. Память у Новгорода и Пскова всегда была короткой, а слова «благодарность» в этих городах долгое время не ведали вообще. Частенько бывало так, что только что одержавший героическую победу князь, рисковавший своей жизнью и избавивший псковичей да новгородцев от врага, буквально через небольшой промежуток времени подвергался обструкции и изгонялся из города. Такие вещи происходили не раз и не два. В этом вы еще сможете убедиться. А сколько раз личные интересы новгородцев перевешивали общерусские интересы, даже не сосчитаешь. Новгородцы с легкостью давали слово и с такой же легкостью находили десять причин, чтобы его не держать. Единственное место, где их слово было свято, — это торговля, поскольку слово то было купеческое. Но там иначе нельзя. Один раз обманешь, больше дела с тобой иметь не будут. Там, с другой стороны торгового договора, такой же купец, и мыслит он так же. Может, почему и был порой мил городу Новгороду такой князь, как Мстислав, потому что своим краснобайством он от новгородцев не отставал, а то и опережал. Разглагольствовал легко, красиво, играючи, на слова не скупился. Обещания давал тоже с легкостью. Не исполнял их чаще всего. Ну, дак что ж, вечевики и сами такие. А другой князь, который покрепче да пообстоятельнее будет, как Ярослав или его сын Александр, тот быстро гайки закрутит, и не пикнешь. Такой князь демократической столице Руси нужен не был. У них своя жизнь, своя правда, своя политика. Так вышло и в этот раз. Добивать врага новгородцы не захотели и князя не пустили.

Мало того, пообещав эстам оказать поддержку в их борьбе с теми же немцами, новгородцы, точнее княживший на тот момент в городе князь Святослав, ее так и не оказали. Хотя, скорее всего, обвинять в этом нужно не самого Святослава, а Мстислава Удатного, княжившего до него. Видимо, это именно он давал сладкие обещание эстам, а потом покинул Новгород ради борьбы за Галич и про все обещания забыл, теперь ему было уже не до Прибалтики. Этот болтун уже мысленно боролся за власть в Южной Руси, а приехавший на его место Святослав был просто не в силах из-за недостатка времени сдержать слово, данное предшественником.

Пообещать, заверить, а потом испариться — все это очень в духе Мстислава Удатного, постоянно обуреваемого грандиозными проектами!

Этой передышке епископу Альберту вполне хватило. Отойдя от страшного удара, обрушившегося на него, и видя, что русские мешкают, он развил бурную деятельность. Для сохранения своего детища он был готов призвать на помощь кого угодно, и его усилия были вознаграждены. Крестоносцы в Прибалтике при полном попустительстве русских вновь обросли мясом. Теперь новгородцам и псковичам нужно было начинать все с начала, но сейчас это было даже сложнее, ибо крестоносцы стали учеными и выводы из своих прежних ошибок сделали.

В итоге в битве около замка Вильянди эсты, принужденные сражаться за свою независимость одни, были полностью разгромлены. Все славные ратные труды Владимира Псковского были перечеркнуты. После этой битвы эсты вынуждены были признать немецкое подданство, а область Саккала оказалась в сфере постоянной зависимости от Риги и стала опорной базой для дальнейшего покорения Эстонии.

Владимир Мстиславич Псковский, еще несколько лет оставаясь на своем боевом посту, был постоянной головной болью для крестоносцев. Победить его в открытом бою у них не было ни надежды, ни достаточных сил. Князь же с регулярностью громил немцев и их союзников в Прибалтике, напоминая, кто же здесь настоящий хозяин.

В 1218 году Владимиру Псковскому вновь пришлось браться за меч, чтобы немного остудить пыл напирающих крестоносцев, а также освежить память ливонцам и латгалам. Но время было упущено. Так просто рыцарей было уже не остановить.

В 1219 году князь Владимир Мстиславич и его сын Ярослав с псковскими и новгородскими полками отправились в очередной карательный поход и две недели осаждали твердыню Вендена, но вынуждены были уйти под Псков, подвергшийся в это время набегу литовцев.

В 1220 году на Псков напали латгалы из Кукейноса во главе с рыцарями, в ответ Владимир разорил земли латгалов.

1222 год: вновь поход на Венден 12-тысячного войска князя Владимира Псковского, Святослава Всеволодовича и новгородского князя Всеволода Юрьевича.

1223 год: Ярослав Всеволодич и Владимир Мстиславич пошли на Ревель с 20 000 воинов. После этого Владимир Мстиславич покинул Псков и ушел в Торопец к брату Давиду. Произошел, видимо, раздел Торопецкой вотчины Мстиславичей, в ходе которого Владимир получил ее восточную часть с Ржевом, а его брат Давид — западную с центром в Торопце.

В том же 1223 году происходит важное и трагическое для всей Руси событие, которое на первый взгляд не связано с темой нашей книги, но на самом деле оно оказало серьезное влияние и на расстановку сил на Северо-Западе Руси. И трагедия эта — битва на реке Калке. Катастрофа, вновь организованная пустобрехом Мстиславом Удатным. Хорошо еще, что ни псковских, ни владимиро-суздальских полков под его началом не оказалось. Князья Северо-Восточной Руси не клюнули на эту авантюру, замышленную и исполненную бестолковым и самонадеянным Мстиславом, благодаря чему сохранили силы.

Однако число князей, погибших на Калке, было огромно, а из воинов вернулся домой лишь каждый десятый. А что это значит? Значит, начинался передел земли и власти. И в нем могли поучаствовать не только русские князья, но и наши ближайшие соседи. А крестоносцы на данный момент такими соседями и были. Так что не думайте, что итоги битвы на Калке не отразились на ситуации в северных и западных княжествах. Например, Михаил Черниговский, получив весть о разгроме и потерях соо-течественников, почти сразу же покинул Великий Новгород. Правда, перед этим убедился, что монголы дальше на Русь не идут. Ему сейчас было куда важнее сохранение своей вотчины, а не проблемы вечевиков. Так Новгород остался без князя, а без князя новгородцы жить не умели, да и опасно это было по тем смутным временам. Если что, кто поведет в бой полки новгородские? Что же касается Владимира, то он и здесь стал заложником действий своего бестолкового старшего брата.

Приблизительно в этот же период (пересменки князей в Новгороде) в Ригу прибыли послы от Смоленска, Полоцка и некоторых других, более мелких княжеств с просьбой о мире. После битвы на Калке большинству из них передышка была просто необходима, ведь именно здесь правящей была династия Ростиславичей, многие представители которой полегли во время побоища в южных степях. Как следствие, их позиции в регионе сильно пошатнулись. Теперь князья могли опасаться вторжения и от крестоносцев, учитывая, сколь выгодно сложились для немцев обстоятельства.

Аналогичные посольства в Ригу отправились чуть позже из Пскова и Новгорода.

В этих городах тоже произошла смена правителей, и вряд ли это пошло им на пользу. Во Пскове победила партия, ориентированная на союз с германцами. Видимо, поэтому псковичи изгнали из города князя Владимира. С этого момента он появляется в летописях уже под именем Владимира Ряжского (Ржевского), хозяина владений своей супруги.

Политика дело такое, а в городах, подобных Новгороду и Пскову, на вечную признательность и благодарность нечего было рассчитывать вообще. Псков вступил к этому времени в конфликт с грозным и могущественным князем Ярославом Всеволодовичем, с которым Владимир Мстиславич не раз ходил в совместные походы и против литвы и против крестоносцев. Искать поддержки против него можно было только у немцев, по-прежнему имеющих в Прибалтике и вес и силу. Да и сам Владимир к этому моменту был уже не молод.

Псков, видимо, решил найти себе сильного и надежного союзника на западе. С 1224 года Псков все больше склонялся к укреплению мирных и дружеских отношений с Ригой, а крестоносцы нашли первый из русских городов, потенциально готовый войти в католическую веру. Вот такие случаются чудеса! Но пока на княжении во Пскове сидел сам Владимир, ни о каких мирных переговорах и договорах с немцами речи идти вообще не могло. Он бы и сам на это не пошел, и другим не дал. Князь органически не терпел братьев-рыцарей. В итоге псковичи сделали выбор не в его пользу. Их интересовал новый альянс на западе.

Бывшие враги на недолгий срок становятся союзниками. На недолгий, потому как уже появился другой князь, ненавидящий немцев столь же люто и не менее славный и умелый, чем Владимир. Князь, с которым в будущем будет считаться сам Батый. Князь, с которым Владимир Псковский пойдет в свой последний поход. Имя его Ярослав Всеволодович. Но к нему мы вернемся чуть позже.

Однако не одни немцы почувствовали слабость новгородцев. Как только Михаил Черниговский уехал, город, оставшийся без князя, получил первый удар.

Литва совершила набег на новгородскую землю. Войско, которым они напали, было отнюдь не мало. Видно, что литовцы готовились и знали, куда и когда надо бить.

По свидетельству Татищева, «Лета 6733 (1225) Литва, собрався в семи тысячах, пришли на области новогородскую и торопецкую... и много зла сотвориша Новугороду... купцов побрали и многие волости пожгли». Собственно, за этим разбойники и шли. В этот раз они так сильно размахнулись, что под удар попал Торжок, а также были задеты княжества Смоленское и Полоцкое, подписавшие с крестоносцами мир и бывшие в данный момент достаточно уязвимыми.

И что после этого? Кто может выступить реальным щитом от такой угрозы, от такого беспредела? У кого хватит силы вступиться за честь Русской земли? Кто в отличие от балабола Мстислава Удатного сумеет не только на словах, но и на деле продемонстрировать свою удаль и мощь перед «западными партнерами»?

Вы удивитесь, но герои все те же. Они менее заметны, но куда более эффективны. Обратимся к летописям. Что они говорят?

Переславль-Залесский. Родина Александра Невского. Фото М. Елисеева

А говорят летописи, что князь Ярослав Всеволодович «услыша о том сжалился» и, немедленно выступив с войском из Переславля-Залесского, пошел в погоню за литовцами.

Понятно, что Ярослав действует не только от бескорыстия, ибо литовцы уже угрожают как его волости, так и Владимирскому княжеству. Но это нисколько не умаляет ни его поступка, ни его доблести.

Вместе с князем Ярославом в свой последний поход выступил воинственный Владимир Мстиславич Ржевский (Псковский) с сыном, а также торопецкий князь Давид. Он с торопчанами «вышел позади литвы», отрезая ей, таким образом, путь к отступлению.

Князья послали за новгородцами, чтобы и те поучаствовали в общем деле. Однако новгородцы хоть и выступили в поход, но быстренько возвратились назад, к коалиции князей не примыкая и в баталию не вступая, излишнего воинского пыла и патриотизма не проявляя. Возможно, уверовав, что опасность, угрожающая непосредственно им, миновала, решили кровь свою зазря не проливать. Может быть, господа новгородцы посчитали, что литовцы и так угнаны довольно далеко и их интересы больше не затрагиваются, а может, не решились выступить в поход без князя. Гадать не будем. Но в этом весь Новгород.

Князей же потеря союзника не остановила, они решили примерно наказать агрессоров. Их дружины догнали беглецов близ Усвята и на Ловати близ Русы учинили врагу жестокий бой. Как пишет Татищев: «Литвы побили до 2000 и полон весь возвратили, а протчие разбежались».

Или как глаголет летопись: «Ярослав победи литву и много их изби, а князя их изыма, а полон весь отнял». Победа была полной! Даже литовские предводители и те были захвачены в плен. Правда, у русских тоже не обошлось без потерь. В кровавой сече погиб князь Давид Торопецкий (с этого момента Торопец официально перешел во владения Ярослава), а Ярослав потерял в сражении своего меченосца Василия.

Вот что значит истинные ратоборцы.

Говорят, что Владимир скончался вскоре после этой сечи.

Память Пскова оказалась короткой, а Ржев увековечил имя своего героя. Известно, что княжеские мощи Владимира и Агриппины в XVII — первой половине XVIII века почивали под спудом в Успенском соборе в Ржеве, а над ними была устроена деревянная резная позолоченная гробница и сень с иконостасом. В начале XX века по супругам в Ржеве служились панихиды, а архиепископ Димитрий включил их имена в «Алфавитный указатель местночтимых святых Тверского края». В современных церковных календарях, изданных Московской патриархией, день памяти святых, как и в древности, установлен по старому стилю 15, а по новому 28 июля. 28 июля принято считать днем памяти не только святого Владимира Киевского, но и святых Владимира и Агриппины Ржевских.

Как видим, княжеская чета издревле почиталась в Ржеве и была погребена в соборном храме города. Над их могилами, расположенными рядом, до 1745 года сохранялась гробница. Сейчас здесь обелиск Победы. Это, пожалуй, и все, что осталось в память о русском богатыре, не жалевшем жизни своей для защиты русских северо-западных рубежей. О первом князе, остановившем крестовый поход на Русь.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница