§ 4. Вторжение: европейский поход, 1240—1242 гг.

«Прииде Батыи къ Кыеву в силе тяжьце, многомь множством силы своея, и окружи градъ, и оступи сила Татарскаа, и бысть градъ (во) обьдержании велице, и бе Батыи у города и отроци его Обьседяху градъ и не бе слышати от гласа скрипаня телегъ его, множества ревеня верьблюд его, и рьженя от гласа стадъ конеи его, и бе исполненна Рускаа земля ратныхъ»¹.

Монгольская армия подступила к Киеву в сентябре 1240 г. Согласно поздним источникам, восходящим к Псковскому летописному своду 50—60-х гг. XV в. (Летопись Авраамки, Супрасльская и Псковская I летописи), осада длилась 10 недель и 4 дня и завершилась решительным штурмом 19 ноября 1240 г.² Примечательно, что даже летописец Даниила Галицкого не знал точной даты взятия древнерусской столицы и оставил в тексте пробел, а во Владимирском великокняжеском своде вообще было просто записано, что это случилось «до Рождества Господня на Николинъ день»³. Бои в Киеве были настолько кровопролитными, что потом некому было вспомнить о датах их проведения — в живых остались очень немногие.

Побывавший в этих местах спустя пять лет (зимой 1245—1246 гг.) папский посланник брат-минорит Иоанн де Плано Карпини (Giovanni da Pian del Carpine) записал в своем отчете:

«...они [монголы] пошли против Руссии и произвели великое избиение в земле Руссии, разрушили города и крепости и убили людей, осадили Киев, который был столицей Руссии, и после долгой осады они взяли его и убили жителей города; отсюда, когда мы ехали через их землю [на восток к Волге], мы находили бесчисленные головы и кости мертвых людей, лежавшие в поле; ибо этот город был весьма большой и очень многолюдный, а теперь он сведен почти ни на что: едва существует там двести домов, а людей тех держат они в самом тяжелом рабстве. Подвигаясь отсюда, они сражениями опустошили всю Руссию»⁴.

Даже спустя 5 лет в Переяславской и Черниговской землях не нашлось кому захоронить погибших. А о разоренном Киеве даже итальянец, впервые побывавший здесь, писал, что тот «сведен почти ни на что». Длительная (самая длительная) осада, а затем жестокий штурм Киева стали кульминацией Батыева вторжения на Русь.

Захватив пленного, осажденные узнали, что на их город обрушились орды сразу семи Чингизидов:

«...яша же в нихъ Татарина именемь Товрулъ и тъ исповеда имъ всю силу ихъ; се бяху брата его силные воеводы Урдю, и Баидаръ, Бирюи, Кадан, Бечакъ, и Меньгу, и Куюкъ, иже вратися, уведавъ смерть канову, и бысть каномь, не от роду же его, но бе воевода его перьвыи Себедяи багатыръ и Бурундаи багатыръ, иже взя Болгарьскую землю и Суждальскую, и инехъ бес числа воеводъ, ихже не писахом зде»⁵.

В походе на запад под общим руководством Бату приняли участие ханы-чингизиды Орда, Байдар, Бури, Кадан, Бучек, Менгу и Гуюк. Последние два вскоре после начала осады Киева были отозваны в Монголию великим ханом Угэдеем, что не должно было снизить общее количество воинских подразделений. Кроме собственно «принцев крови» в летописи среди вождей названы знаменитый Субэдей-багатур, громивший русские дружины еще на Калке в 1223 г., а также прославившийся убийством великого князя Юрия Всеволодовича Бурундай-багатур. В целом если следовать принципу, что на каждого предводителя приходилось не менее одного тумена, то через Днепр должно было переправиться около 90 тысяч воинов.

По меркам средневековой Европы это была колоссальная армия. Такого полчища под стены Киева еще никогда не подступало. Ворот захватчикам, однако, никто открывать не стал. Гордые горожане, покинутые своим князем и брошенные в водоворот мировой истории в совершенном одиночестве, решили помериться силой с покорителями мира. Хотелось бы услышать от кого-нибудь социально-психологическую интерпретацию такого положения дел, когда жители обреченного, покинутого даже собственной элитой населенного пункта внезапно вступают в бесполезное с военно-политической точки зрения противостояние с заведомо сильнейшим противником. Наверное, речь должна идти об особенном состоянии сознания людей, особом комплексе поведенческих стереотипов, образцовом коллективизме и глубокой, безоглядной вере.

Практические надежды горожан могли быть связаны с оборонительными укреплениями, возведенными вокруг их домов. Киев имел исключительную по качеству систему фортификации — целых три линии укреплений. Вокруг города по периметру (более 3,5 км) тянулись валы высотой до 12 м и шириной при основании 20 м. На их гребне размещались деревянные стены с каменными воротными башнями. Кроме того, отдельные стены имела центральная часть Киева — «город Владимира», а также «Ярославов двор»⁶. Городские укрепления можно было назвать беспрецедентными. Да и сложно было представить себе силу, способную прорваться через все оборонительные линии киевской крепости.

Крепость поражала своей мощью. Штурмовать ее с ходу значило положить под стенами значительную часть армии. Разумеется, последовала длительная осада, в ходе которой военные мастера Батыя имели возможность проявить все изыски своего «искусства брать города»: действовали 32 осадных орудия⁷. Только после продолжительной работы пороков и других механизмов, сумевших пробить в стенах большие бреши, начался массированный приступ:

«...постави же Батыи порокы къ городу подле вратъ Лядскых, ту бо бяху пришли дебри, порокомъ же бес престани биющимъ день и нощь, выбиша стены и възыдоша горожане на избитые стены, и ту бяше видети ломъ копеиныи и щитом скепание, стрелы омрачиша светъ побеженымъ»⁸.

После первого дня штурма полностью город взять не удалось. Храбрый посадник Дмитрий был ранен («и Дмитрови ранену бывшу»), но сумел отвести часть своих воинов в глубь столицы. Здесь они за ночь возвели «другой град» около Десятинной церкви. Утром битва началась с большим ожесточением. Численное превосходство было на стороне монголов, которые оттеснили последних защитников древнерусской столицы под стены первого русского каменного храма, построенного еще святым князем Владимиром. От большого скопления людей церковные хоры не выдержали и обрушились, погребая под собой тех, кто не желал сдаваться:

«...възыдоша татаре на стену и седоша того дне и нощи, гражане же създаша пакы и другыи градъ около святые Богородици, наутра же приидоша на не и бысть брань межю има велиа, людем же збегшим на церковъ и на комары церковъныа и с товары своими, от тягости повалишася с ними стены комары церковъныа»⁹.

Разорение Киева было масштабным и всеобщим. Его не следует преувеличивать — жизнь на этом месте все же не прекратилась, — но не следует и преуменьшать. Убиты были почти все жители; по мнению П.П. Толочко, из 50-тысячного населения осталось не более 2 тысяч (!). От огромного мегаполиса, состоявшего из 9 тысяч дворов, занимавших до 400 га, в 1245 г. путешественник застал 200 домов — деревню (!). Храмы были разграблены, здания разрушены, а церкви сожжены¹⁰.

Даже каменную Десятинную церковь разломали, не говоря уже о крепостных сооружениях, которых просто не стало:

«Взяша Кыевъ Татарове, и святую Софью разграбиша и манастыри все, и иконы и кресты честныя и взя, узорочья церковная взяша, а люди от мала и до велика вся убиша мечемъ»¹¹.

Монголы были поражены упорством оборонявшихся, которыми руководил какой-то посадник Дмитрий, не имевший не только княжеского происхождения, но даже прозвища или мало-мальского титула. Батый приказал даровать жизнь израненному вражескому воеводе («Дмитра же изведоша язвена и не убиша его, мужества ради его»¹²) и позднее разместил его в своей свите на правах почетного пленника. Существует мнение, что героя обороны Киева Дмитрия следует отождествлять с галицким тысяцким Дмитром, упоминаемым в летописи под 1213 г. в качестве сподвижника князя Даниила Романовича¹³, но уверенных указаний на это нет.

* * *

Создается впечатление, что только после захвата Киева монголы стали приблизительно ориентироваться в политической ситуации на юге Руси. Хан Менгу в начале 1240 г. пытался вести переговоры с Михаилом Всеволодовичем, которого, вероятно, считал наиболее влиятельным лидером. Однако сам Батый в конце того же 1240 г. уже знал, что властители поменялись и теперь следует искать князя Даниила, после убийства (или пленения) которого можно было действительно считать Русь покоренной. Примечательно, что даже узнав, что Даниил выехал в Венгрию, монголы все равно направились разорять его родовые земли на Волыни. Специально для этого Бату сделал 150-километровый «крюк» в своем маршруте:

«Батыю же вземшю градъ Кыевъ и, слышавъшу ему о Даниле яко въ Угрехъ есть, поиде самъ Володимеру [Волынскому]»¹⁴.

Ни для кого из иноземцев не было секретом, что статус князя, обладавшего Киевом, был значительно выше любого другого, это был «старейший» князь в стране. Надо полагать, что от него следует ожидать особенно решительного противодействия захватчикам. Глядя со стороны, можно было подумать, что для такого человека единственной причиной отступления в сопредельное государство может быть соединение его войск с тамошним правителем для совместной атаки. Возможно, именно так и оценивал ситуацию Батый: прежде чем состоится решительное сражение, необходимо как можно больше вреда нанести владениям противника — это лишит его продовольственных баз и ослабит психологически. Рашид-ад-Дин пишет о монгольском походе таким образом:

«Царевичи Бату с братьями, Кадан, Бури и Бучек направились походом в страну русских и народа черных шапок [сиях-кулахан; черных клобуков) и в девять дней взяли большой город русских, которому имя Манкеркан [вар. Манкерман; Киев¹⁵], а затем проходили облавой туман за туманом все города Уладмур [Владимирские] и завоевывали крепости и области, которые были на [их] пути»¹⁶.

Во-первых, обращает на себя внимание то, что, по мнению персидского историка, в штурме Киева принимали участие только три хана, возглавляемые, о чем умалчивается, самим Батыем. Известно, что Менгу и Гуюк в период длительной осады были отозваны в ставку хана (между сентябрем и ноябрем 1240 г.). Но неупоминание Орды и Байдара говорит о том, что они, скорее всего, были посланы воевать в другие заднепровские земли Руси. Позднее деятельностью этих ханов были охвачены Польша, Моравия и Словакия, куда, таким образом, они отправились еще до взятия Киева.

Второе, что обращает на себя внимание в цитированном сообщении, — это акцент на «облаве» и завоевании областей, лежащих на «[их] пути». В источнике подчеркивается, что ключевой точкой был именно «город русских» Манкер-кан, а все остальное — просто «зачистка» пути, коммуникаций, необходимых для связи со своими степными владениями. Не раз указывалось, что монголы собирались сделать в Паннонии кормовую базу и основать ханскую ставку, чтобы совершать оттуда рейды в другие части Европы. Южнорусским землям, Киеву и Галиции, отводилась роль проездного пути из глубин Азии на цивилизованный Запад, пути завоевателей и грабителей, протоптанного еще в эпоху Великого переселения народов. Для надежности весь регион по линии Восток-Запад должен был быть приведен в состояние исключительной покорности, города захвачены и безоговорочно подчинены. С этих владений монголы не хотели получать богатые подношения, они просто хотели сделать их своими.

Таким подходом объясняется и предельная жестокость, проявленная здесь захватчиками. Как записано в поздней Никоновской летописи, Батый по дороге «в Угры» «многое множество бесчисленно Русских градов взять, и всехъ поработи»¹⁷.

Монгольское вторжение в Южные и Западные земли Руси. 1239—1242 гг.

Обрабатывая клады, закладка которых условно датируется второй четвертью XIII в., Г.Ф. Корзухина выделила широкую полосу их залегания, совпадающую с маршрутом монгольского вторжения: в зоне между линиями, проведенными от Киева на Галич и на Владимир Волынский¹⁸. Батый наступал широким фронтом. Археологически фиксируется разорение населенных мест по среднему течению р. Тетерев, а также укрепленных городков-крепостей «райковецкого типа» на Случи, в верховьях Тетерева и на Горыни. Эта область, обозначаемая в источниках как «Болоховские города», располагалась между Галицко-Волынским и Киевским княжествами, создавая буфер между этими, порою враждующими, землями. Транзитная торговля и обеспечение транспортировки товаров по своей территории были здесь смыслообразующими факторами экономики. «Болоховские» поселения традиционно старались уклоняться от открытой вражды с кем-либо из соседей. И теперь многие города (Деревич, Губин, Кудин и др.) сдались монголам без боя на милость, судя по археологическому материалу и письменным источникам, действительно проявленную к ним¹⁹.

Однако были случаи и другой встречи. Так, ставшие классическими археологические раскопки на Райковецком городище в верховьях Тетерева позволяют говорить, что захватчикам здесь было оказано ожесточенное сопротивление. Вокруг валов, окружавших небольшое (около 1,25 га) поселение, обнаружено большое количество трупов защитников и нападавших в доспехах и с оружием в руках. Рвы (особенно в районе воротной башни) засыпаны камнями и обломками жерновов, сброшенными со стен во время штурма. Под этими грудами также найдены трупы людей. Пепел и остатки сгоревших зданий покрывали множество человеческих костяков, которым сопутствовали богатые находки хозяйственной утвари, погибшей явно не от старости. В одной из построек был даже найден обуглившийся горшок с остатками недоеденной каши и воткнутой в нее ложкой. Картина внезапной паники и разорения дополняется женскими и детскими трупами, лежащими на обочинах городских улиц. Поселение было стерто с лица земли в одночасье. Некоторые жители сельской округи не успели укрыться в крепости и встретили смерть за стенами детинца, о чем также свидетельствуют археологические материалы²⁰.

Следующей за Киевом сильно укрепленной крепостью на пути Батыя был Колодяжин, расположенный на высоком (почти 40 м) крутом берегу Случи и окруженный двумя рядами рвов и валов (в настоящее время высота до 3,5 м)²¹. Город был практически неприступным, и монголы, измучившись в бессмысленных попытках разломать его стены осадными машинами, пошли на хитрость:

«...и прииде к городу къ Колодяжну и постави порока 12 и не може развити стены, и начят премлъвливати люди, они же послушавше злого съвета его, передашася и сами избити быша»²².

Жителям Колодяжина были приведены в пример некоторые из Болоховских поселений, пощаженные интервентами, обещаны дружба, мир, широкие возможности для дальней торговли, и те согласились открыть ворота. Результат оказался показательным для многих других: город был сожжен и разорен. Раскопки внутри его стен подтверждают то, что там проходил жестокий и запоздалый бой, точнее бойня²³.

Ближайшие к Колодяжину города Каменец и Изяславль были взяты приступом и подверглись разграблению. Летописные данные подтверждаются археологами. Изяславль имел три линии валов и рвов при наличии дополнительного рва и вала вокруг детинца, но это его не спасло. Раскопки демонстрируют материал, характерный для судьбы разоренного монголами поселения: слой пожарища, скелеты под развалинами зданий, завалы обуглившегося зерна и массовые находки оружия на большой площади²⁴. Похожая судьба постигла многие другие города Волыни и Галиции²⁵.

В некоторых других аналогичных случаях горожанам удалось отсидеться за высокими стенами. Так, расположенные в стороне от магистрального пути монголов и хорошо укрепленные Данилов и Кременец (Кремянец) взяты не были: «...яко не возможно прияти ему и отиде от нихъ»²⁶. Вероятно, к ним подходили не главные силы Батыя, а второстепенные подразделения, которые сами на штурм не решились, а переговоры им не удались.

Владимир Волынский. План XIII в. Реконструкция Т.А. Трегубовой (Древнерусское градостроительство. М., 1993. С. 127)

Сказывалась и спешка. Не хватало времени даже отклониться для захвата такого важного регионального центра, как Луцк, расположенного в полусотне километров от вполне второстепенного Данилова, к которому, однако, монголы подходили. Батый рвался к родовой столице Романовичей — Владимиру Волынскому, обладателю великолепных, по самым предвзятым европейским взглядам, фортификационных сооружений. В 1231 г. к городу подходил венгерский король-крестоносец Андрей II, который, по словам летописи, «дивившуся» красоте и мощи Владимира и «рекшу, яко така града не изобретохъ ни в Немецкыхъ странахъ...»²⁷. Такое мнение видавшего виды воителя говорит о многом. Например, тот же Галич или какой-нибудь другой русский город его так не поразил.

Однако и эту крепость монголы взяли после непродолжительной осады. Вероятно, именно ее штурм отметил Рашид-ад-Дин как последний, случившийся у Батыя на русских землях:

«Потом они [Кадан, Бури и Бучек] осадили город Учогул Уладмур [Владимир Волынский²⁸] и в три дня взяли его»²⁹.

Три дня осады говорят, конечно, не о слабости обороняющихся, а о решимости атакующих. История с Владимиром Залесским повторилась с одноименным ему Волынским городом. Было, правда, существенное расхождение — Даниила Романовича, волынского князя, все же не нашли и не убили. С этим связаны как позднейшие реконструкция и реставрация в области, так и молчание летописи о подробностях обороны. Нам даже не известно ни одного из имен защитников. Записи предельно лаконичны и избегают конкретных подробностей: «...и приде к Володимеру и взя и копьемь, и изви и не щадя»³⁰.

Только археологический материал позволяет говорить об ожесточенном сопротивлении местных жителей. Слой угля на всей площади никогда более не возродившегося в прежнем объеме поселения достигает 30 см. Вокруг руин некоторых церквей обнаружены груды костей и черепа, пробитые гвоздями (!), что, надо полагать, свидетельствует о массовых казнях, проведенных захватчиками³¹. Батый старался стереть память о стольном граде князя, уклонившегося от личного военного противостояния. Вернувшись после ухода монголов, Даниил, по словам летописи, не нашел во Владимире Волынском никого живого:

«не бе бо на Володимере не осталъ живыи, церкви Святой Богородици исполнена трупья, иныа церкви наполнены быша трупья и телесъ мертвыхъ»³².

Поход на Волынь, возможно, не входил в монгольские планы. Или, что тоже вероятно, сами планы подверглись корректировке после захвата Киева. На эту мысль наводит то, что произошла совершенно нетрадиционная задержка всего похода. К венгерской границе монгольская армия смогла подойти только в марте 1241 г., в то время как переправа через Днепр завершилась еще в сентябре 1240 г. Практически всё зимнее время, когда реки и болота замерзали, было потрачено на покорение Руси, а в весеннюю распутицу начался переход через Карпаты. Известно, что в начале января отдельные отряды монголов уже проникали на территорию Польши, но затем почему-то были отведены обратно и вернулись только после начала вторжения в Венгрию, в марте. Видимо, в январе-феврале Батый начал сомневаться, стоит ли продолжать нашествие, когда климатически благоприятное время уже закончилось. Или поход в Венгрию в этом году вообще не планировался, но тогда необъяснимой становится та торопливость, с которой монголы прошлись, например, по Волыни. Как бы то ни было, но ясно, что после захвата Владимира Волынского перед руководителями интервентов встал вопрос о дальнейших планах. С этим связана и проявленная ими в начале 1241 г. медлительность, и особенная планомерность в разорении Галиции, в отличие от Волыни.

Волынские земли пострадали не слишком сильно по сравнению с той же Киевской или Болоховской землей. Возможно, некоторые отряды доходили до Берестья, так как именно здесь вернувшийся в 1242 г. на родину Даниил чувствовал смрад от гниющих и незахороненных тел погибших («пришедшу ко Берестью и не возмогоста ити в поле смрада ради и множества избьеныхъ»³³). Но в целом из крупных городов разорению подвергся только Владимир. Луцк, как мы уже отмечали, не был затронут вторжением, не пострадал и Холм. Батый быстро начал отвод своих войск в направлении на Галич. Случилось это, судя по всему, в первых числах 1241 г., а к февралю монголы уже появились в верховьях Днестра. Здесь они задержались подольше, что подтверждается археологическими материалами.

Галич (современное село Крылос). План центральной части по Л. Чачковскому и Я. Хмелевскому. 1 — Золотой ток; 2 — «Базар»; 3 — Успенский собор, 1140-е гг.; 4 — (Порох, Яльна?), Поздняя Успенская церковь в с. Крылос, XVI в.; 5 — Митрополичья палата (новые палаты); 6 — первые валы; 7 — «Воротите»; 8 — оборонительная башня; 9 — «Галичина могила»; 10 — раскопанный старый вал; 11 — другие валы; 12 — три оборонительные башни; 13 — продолжение других валов за Мозолевым потоком; 14 — Благовещенская церковь; 15 — Ильинская церковь, 1160-е гг.; 16 — Воскресенская церковь, ок. 1180-х гг.; 17 — оборонительные валы. Черными широкими линиями обозначены оборонительные валы, местами исчезнувшие (Древнерусское градостроительство. М., 1993. С. 128)

Второй четвертью XIII в. датируется прекращение жизни в целой серии поселений, расположенных на условной линии, протянувшейся от города Кременец до верховьев реки Прут: города Плеснеск, Звенигород³⁴, городища Ясенив, Олесько (южнее Кременца), Городок (южнее Галича), Бильне Золоте (левый берег Серета), три городища близь села Зеленче, селище Болотня (междуречье Серета и Боброка), два городища у села Васильев на Днестре, Ленковецкое городище на Пруте, многочисленные городища Буго-Днестровского междуречья (Южная Подолия), около 60 городищ и селищ в верховьях Днестра, по Пруту и Серету (Северная Буковина) и др.³⁵

Тем не менее центральным объектом для монгольских войск в этом районе оставался Галич, который был захвачен и сожжен. В летописи Даниила Галицкого он упоминается «в строчку» вслед за захватом Владимира Волынского и перед указанием на взятие многих других городов:

«...и приде к Володимеру и взя и копьемь, И изби и не щадя, тако же и градъ Галичь и ины грады многы, имже несть числа»³⁶.

Возродившись на старом месте после ухода монголов, Галич никогда более не приобрел того значения в общерусской жизни, которое имел до монгольского пленения. Разграбленный и обескровленный, он стал постепенно хиреть и вскоре был покинут жителями³⁷, превратившись в заштатное село, каковым и является ныне.

* * *

Проведя некоторое время в богатой Галиции, Батый практически всю ее разграбил, запасся продовольствием и дождался, когда спадет снег на карпатских перевалах³⁸. Период раздумья закончился для него в начале марта 1241 г., и он все-таки решился на немедленное вторжение в Венгрию. Предварительно хан провел консультации со своими многочисленными приближенными и пленными русскими военачальниками. Летопись приводит забавный эпизод, согласно которому Батый спрашивал пленного киевского посадника Дмитрия о целесообразности скорого выступления в Европу и Дмитрий высказался за необходимость немедленно начать поход. Автор этого рассказа подчеркивает, что воевода преследовал цель поскорее вывести захватчиков с Руси, но — факт показательный — никто не хотел заступаться за соседей:

«Дмитриеви же Киевскому тысяцкому Данилову рекшу Батыеви: "Не мози мешкати в зимли сеи долго время, ти есть на Угры уже поити, аще ли умешкаешь, земля ти есть силна, съверутся на тя [и] не пустять тебя в землю свою"; про то же рече ему, виде бо землю гыбнущю Рускую от нечестиваго; Батыи же, послушавь съвета Дмитрова, иде въ Угры»³⁹.

По сути своих соображений Дмитрий был прав. Король Бела, несомненно, готовился к отпору, и медлить не стоило, ведь концентрация войск под его началом могла достигнуть значительной, критической для монголов величины. Нападению уже подвергались области Польши. В начале января 1241 г. отдельный отряд монголов переправился через Вислу и штурмом захватил Люблин, а затем Завихост, разорил ближайшую округу и дошел вплоть до Рацибужа (Racibórz, нем. Ratibor)⁴⁰. Во время отвода войск с Волыни нападению подвергся и Сандомир, после захвата которого монголы разгромили малопольские войска под Турском (13 февраля 1241 г.)⁴¹. Затем интервенты на некоторое время отступили в Галицию. Однако свои намерения они в Польше уже продемонстрировали, и ожидать от правителей этой страны пассивности в оставшееся время вряд ли стоило. Чтобы не столкнуться с единой польско-венгерской армией, следовало торопиться и решительно наступать, что Батый и сделал.

* * *

Рашид-ад-Дин посвятил походу монголов в Европу еще более пространное сообщение, чем нападению на Северо-Восточную Русь. Это было для него значительно более важным событием. Начало вторжения он представляет таким образом:

«В хукар-ил, в год смерти Угедей-каана [по Джувейни, умер 11 декабря 1241 г.⁴²], в весенние месяцы они [царевичи-Чингизиды] отправились через горы Марактан [вар. Баракбан; Карпаты] к буларам [полякам] и башгирдам [венграм].

Орда и Байдар, двинувшись с правого крыла, пришли в область Илавут [вар. Илавун, Уйлавут, Ублавун; Польша ("Полония")⁴³]; против [них] выступил с войском Барз [вар. Берзенам, Базаранбам, "некто по имени Аяндбарз"; Генрих Благочестивый, сын Генриха Бородатого⁴⁴], но они разбили его.
Затем Бату [направился] в сторону Истарилава [вар. Истари, Иснади; Эстергом, венгерская столица], сразился с царем башгирдов [венгров], и войско монгольское разбило их.
Кадан и Бури выступили против народа сасан⁴⁵ [где-то в Трансильвании] и после троекратного сражения победили этот народ.
Бучек, через Караулаг [Валахию] пройдя тамошние горы, разбил те племена [Кара]улага, оттуда, через лес и гору Баякбук [?], вступил в пределы Мишлява [вар. Пишладу, Милявдур, Мишлявруд; район Семиградья] и разбил врагов, которые там стояли, готовые встретить его.
Отправившись упомянутыми пятью путями, царевичи завоевали все области башгирдов, маджаров и сасанов и, обратив в бегство государя их, келара, провели лето на реке Тиса ["Тиса и Туна"; Тисса и Дунай]»⁴⁶.

Не совсем понятно, почему, перечислив четыре пути, Рашид-ад-Дин заключает, что их было пять. Может быть, следует разделять действия одной из пар военачальников (Орда-Байдар и Кадан-Бури). Существует предположение, что у Орды была собственная миссия по покорению областей на севере Польши и в Пруссии, но для подтверждения этого недостаточно материала источников. Как бы то ни было, налицо традиционное деление монгольской армии на три фронта: правое крыло, левое крыло и центр.

Правое (северное) крыло составляли тумены Байдара и Орды, призванные обезопасить фланги основной армии Бату, направившейся в Венгрию через карпатские перевалы. Около 10 марта 1241 г. монголы вновь пересекли Вислу и заняли уже разоренный Сандомир. О численности их войск существуют различные мнения. Так, Г. Лябуда считал, что на территории Польши действовал только один монгольский тумен⁴⁷. В.Т. Пашуто считал, что их должно было быть в два раза больше, так как участвовал тумен еще одного хана Орды⁴⁸. Надо полагать, что на двух Чингизидов приходилось не менее чем 20-тысячное войско, а скорее всего, еще больше, так как зона их действий была слишком широка. К тому же, вступив на вражескую землю, они немедленно и безбоязненно разделились. От Сандомира тумен Орды (Кайду) направился для разорения внутренних польских областей в сторону Ленчицы и далее на Силезию, к Вроцлаву. Байдар (Пету) же пошел на Краков. Ханы не смущались численности своих армий, для которых все же 10 тысяч было маловато.

На полпути к Кракову Байдар столкнулся с ополчением малопольских городов, которым руководили краковский воевода Владимеж (Wlodzimierz) и сандомирский Пакослав (Pakosław). В сражении под Хмельником (Chmielnik) 18 марта 1241 г. он их разгромил, после чего осадил малопольскую столицу⁴⁹. Местный (краковский и сандомирский) князь Болеслав Стыдливый (Bolesław Wstydliwy), сын Лешка Белого, вместе с семьей, включавшей его мать Гржимиславу, дочь киевского князя Ингваря Ярославича, заблаговременно покинул Вавельский холм и бежал в Венгрию к своему тестю королю Беле⁵⁰. Бегство перед подходом монгольских войск было в те годы повальным «увлечением» князей. Единственно только, что маршрут Болеслав избрал необычный — в южных областях тоже шла война. Хотя и отступление на север могло казаться затруднительным благодаря действиям Орды, который мог выделить часть воинов для блокады Кракова.

Лишенные, как и киевляне, своих военных лидеров, обескровленные после гибели ополчения под Хмельником, оставшиеся жители малопольской столицы (многие также бежали в Германию и Венгрию⁵¹) не стали добровольно открывать ворота захватчикам и дали монголам жестокий бой на городских стенах и улицах. После кровопролитного приступа 28 марта 1241 г. изнуренные оккупанты даже не смогли установить полного контроля над всей территорией Кракова. Горстка ополченцев, укрывшись в храме св. Анджея, так и не сдалась и не была захвачена, сохранив под церковными сводами клочок свободной земли. Захватив много пленных и не задерживаясь, Байдар повел своих всадников через Рацибуж и Ополе на столицу Силезии Вроцлав, куда должен был подойти и Орда⁵².

Генрих Благочестивый (Henryk Pobożny), сын Генриха Бородатого, спешно собирал в Силезии у городка Легница (Legnicą, нем. Liegnitz) полки из обширных своих и сопредельных земель. Воинством из Великой Польши и Кракова руководил воевода Сулислав (Sulisław), брат краковского воеводы Владимежа, погибшего под Хмельником. Из Верхней Силезии воинов привел опольский князь Мешко (Mieczysław). Большой отряд, включавший различных иноземных охотников, добровольцев из немецкого и чешского рыцарства, горожан, крестьян, возглавлял Болеслав, сын моравского маркграфа Дипольда. Группу тевтонских рыцарей привел прусский великий магистр Поппо фон Остерна (Poppo von Osterna). К нему же присоединилось и несколько тамплиеров и госпитальеров. Силезское воинство находилось под рукой самого Генриха. На соединение с ним спешил также чешский король Вацлав I (1228—1253 гг.) со своей армией⁵³.

Битва под Легницей 9 апреля 1241 г. Начало сражения. Миниатюра из «Жития Св. Ядвиги Силезской», 1353 г.

О подходе войск из Мазовии или Куявии в источниках ничего не сообщается. Сказывалась давняя вражда между княжескими родами, а также упреждающие действия тумена Орды под Ленчицей.

Однако и без этого под знамена Генриха стеклось значительное по средневековым меркам воинство: по разным оценкам от 8 до 20 тысяч⁵⁴. Направляясь на соединение с чешской армией (ок. 40 тысяч воинов), силезский герцог не стал оборонять свою столицу. Жители Вроцлава сами отбили приступ монголов. Вероятно, Байдар и Орда знали, что скоро войско их противников может утроиться, и не стали задерживаться для осады. Всё решали считанные дни.

9 апреля 1241 г. в понедельник войска сошлись на Добре Поле под Легницей⁵⁵. Отряд моравского маркграфа Болеслава вместе с рыцарями-крестоносцами сформировал авангард европейской армии. Слева и справа от него, чуть поодаль, заняли позиции воины Сулислава и Мешко. Сам Генрих возглавил резервный полк и расположился вдали за основными силами.

Монгольское войско было расчленено также на четыре подразделения: три в ряд и одно, возглавляемое самим Ордой, в тылу. По сообщению польского летописца Яна Длугоша, первый копейный удар польско-тевтонского авангарда заставил интервентов отступить. Однако когда, по мнению европейцев, дошло дело до рыцарских рукопашных единоборств, монголы пытались всячески от них уклониться, делая ставку на лучников. Монгольские стрелы пробили брешь в христианском воинстве — погиб и сам маркграф Болеслав. Положение выправили только подоспевшие польские арбалетчики из отрядов Сулислава и Мешко. Чаша весов в битве вновь стала склоняться в пользу европейцев. Монголы стали отступать. Но в то же время до слуха воинов Сулислава и Мешко стал долетать кличь: «Бегите! Бегите!». Как впоследствии выяснили, его выкрикивал на польском разъезжавший по полю провокатор (Длугош пишет: «не известно, русского или татарского рода»). Князь Мешко принял клич за правду и побежал, увлекая за собой часть своего отряда.

В кризисный момент стороны вводят в бой резервы: вперед выезжают князь Генрих и хан Орда. В жестокой рукопашной сталкиваются полки, трещат копья, хлюпает сталь, лязгают доспехи⁵⁶. Несмотря на заверения летописца, исследователи сходятся во мнении, что силы сторон были примерно одинаковы — никто не имел численного преимущества. Польский летописец приписывает монголам использование колдовства, которое привело к перелому в битве и разгрому европейцев:

«...так как боевые порядки татар поредели, они начали подумывать о бегстве. Была в их войске между иными хоругвями одна огромной величины, на которой можно было увидеть нарисованный знак Х; на вершине древка этой хоругви торчало подобие очень уродливой и безобразной головы с бородой. Когда татары в едином порыве уже двинулись назад и приготовились бежать; знаменосец при той хоругви начал сильно размахивать той головой, а из неё сразу стали исходить пар, дым и туман с таким сильным смрадом, что из-за этой разошедшейся между войсками вони, поляки разомлели и едва живы остались, силы их покинули и они стали не способны к бою»⁵⁷.

Позднейшие исследователи считали, что здесь мы имеем дело с первым случаем использования химического оружия в боевых целях. Как бы то ни было, но после описанной «ворожбы» армия Генриха дрогнула и повернула к бегству. Силезского князя пытались вывести из битвы ближайшие соратники, но неудачно. Из вождей выжил только Мешко Опольский, бежавший ещё до конца сражения и укрывшийся в Легницком замке. Несмотря на то, что силы сторон были примерно одинаковы, азиатские дикари нанесли сокрушительное поражение одной из самых крупных армий цивилизованной Европы. Количество погибших измерялось тысячами — средневековые авторы называли до 40 тысяч павших. Погиб сам Генрих Благочестивый, а также многие представители рыцарства. Ян Длугош пишет, что монголы отрезали каждому убитому европейцу ухо и наполнили ими «девять больших мешков аж доверху»⁵⁸.

Был нанесен сокрушительный удар по престижу и достоинству европейского рыцарства, всплеск панических настроений прокатился по странам цивилизованного Запада.

После битвы под Легницей магистр Ордена тамплиеров во Франции Понс д'Обен срочно пишет письмо королю Франции Людовику IX, в котором излагает тревожные вести, полученные «от наших братьев в Польше», и указывает монарху на смертельную угрозу его государству, весь тон его письма передает едва скрываемое напряжение:

«Татарины опустошили землю Генриха, польского князя, и убили его со многими баронами и шестью из наших братьев, тремя рыцарями и двумя сержантами, а пятьсот из наших людей погибло, а трое из наших братьев, которых мы хорошо знаем, бежали. Вся земля Венгрия и Богемия опустошены, и при уходе они разделились на три отряда, и один находится в Венгрии, другой в Богемии и третий в Австрии.
Они разрушили две лучшие башни и три виллы, какие у нас были в Польше, и какие у нас были в Богемии и в Моравии разрушены. И мы подозреваем, что то же происходит в Алемании [Германии].
И знайте, что царь Венгрии и царь Богемии и два сына князя польского, и патриарх Аквилен с великим множеством народу не осмелились напасть ни на один из их отрядов. И знайте, что все бароны Алемании, и сам император, и все духовенство, и все церковники взяли на себя крест. И рыцари св. Иакова и братья Минориты в Венгрии подъяли крест, чтобы идти на татар.
Как наши братья, мы заявляем, что, если бы волею Господа они были побеждены, не найдется на пути их до Вашей земли, кто бы мог противостоять им»⁵⁹.

Никакого ответного выступления европейского рыцарства никогда не случилось. Эти слова скорее свидетельствуют о психологическом состоянии руководителей европейских стран, охваченных страхом перед неведомой И сокрушительной силой. Показательно, что магистр тамплиеров более подробно перечисляет тех людей, кто не решился напасть на монголов, чем тех, кто действительно выступил против них. Именно Легницкое сражение стало тем ориентиром для европейцев, по которому они интерпретировали и силу, И важность монгольской угрозы.

Разгром польской армии был полным. Князю Генриху, как когда-то и Юрию Владимирскому, отрезали голову, которую насадили на копье, и подступили к ближайшей Легнице⁶⁰. Однако горожане ворот не открыли, а приступ отбили. И это был тупик. Никакого дальнейшего наступления на этом направлении быть не могло. Монгольские победы произвели впечатление, но подкрепить их было нечем. Небольшой по степным меркам отряд двух ханов, изрядно потрепанный в нескольких крупных сражениях, конечно, не выдержал бы еще одного столкновения с полноценным противником. Он даже не мог себе позволить планомерной осады небольшого Легницкого замка, который почему-то не хотел сдаваться при виде своего поверженного сюзерена. Потери в частях Байдара и Орды были очень большими. Это подтверждают и позднейшие свидетельства Плано Карпини: «...из этих татар многие были убиты в Польше и Венгрии:»⁶¹. Кроме того, буквально в одном дневном переходе от места битвы находился опоздавший король Вацлав I со своей свежей армией. Все решил только один день и один дневной переход, который монголы успели совершить, а чехи — нет. Но теперь все опять могло измениться. И... Вацлав отступил.

Как победители, Байдар и Орда ограбили области вокруг Легницкого поля, а затем начали планомерный отход в сторону моравской границы через Одмухов и Рацибуж. Последний город они так и не смогли взять и, отойдя от него, 16 апреля покинули польские земли⁶². Расположившись в Моравии, можно было даже небольшими силами предотвратить возможность соединения чешской армии с войском венгерского короля Белы. Вероятно, в этом и был изначальный план для туменов Байдара и Орды: ворваться в Польшу, разорить ее и обеспечить спокойствие на правом фланге главных сил (со стороны Польши и Чехии). Задача была с блеском выполнена, теперь можно было спокойно разорять небольшие моравские города и монастыри, а затем перебраться в беззащитную Словакию.

* * *

Основные силы монгольской армии, возглавляемые ханом Бату, в это время, в начале (около 6-го числа) марта 1241 г., перешли через «Русские ворота» (Верецкий перевал) и спустились в долину Паннонии. Здесь их поджидала большая армия недавних коллег по кочевому скотоводству, угров (венгров), проделавших тот же путь, но на 300 лет раньше. Теперь им предстояло столкнуться с собственным отражением в искривленном временем зеркале. Исход показал, что венгры действительно «обрели Родину».

Наиболее подробное изложение событий монгольского вторжения в этом регионе оставил итальянский монах Рогерий из Апулии (Rogerius или Rogerios; Ruggero di Puglia), капеллан папского легата, попавший в 1241 г. в монгольский плен и вернувшийся из него лишь в 1243 г.⁶³ Он перечислял следующих «крупнейших королей из татар», вторгшихся в Венгрию: Бохетур (in militia potentior Bohetor), Кадан, Коактон (Coacton), Фейкан (Feycan), Байдар (Petu), Гермеус (Hermeus), Кхеб (Cheb), Окадар (Ocadar)⁶⁴. Кроме Байдара и Кадана, отождествление других имен затруднительно. За именем «Окадар» может скрываться Орда, а «Бохетуром» может быть назван Субэ-дей-багатур. То, что в списке присутствуют Байдар и Орда, действовавшие на территории Польши и лишь потом переместившиеся в Словакию (входившую тогда в состав Венгрии), говорит о большой осведомленности Рогерия и одновременно о ретроспективности его изложения, составленного только в 1244 г. Автор старался охватить всех участников монгольского похода, независимо от степени их причастности. Поэтому вполне могли быть упомянуты и такие ханы, как Менгу (например, Гермеус) и Гуюк (например, Фейкан). Реального состава участников вторжения в Венгрию этот перечень не отражает⁶⁵.

Не позволяет он оценить и численность армии интервентов. Большинство ханов, участников осады Киева, были задействованы на флангах. Орда и Байдар увели на север примерно 25 тысяч всадников⁶⁶, столько же (или чуть больше: 30—35 тысяч) действовало на юге под началом Кадана, Бури и Бучека. У Бату для похода в Венгрию оставалось не более 45 тысяч воинов. Это примерно 5 туменов, из руководителей которых известен (по сообщению Джувейни) только один — Шейбан, младший брат Бату. Еще два (возможно, не полные) могли достаться по наследству от Менгу и Гуюка и возглавляться темниками неголубой крови (например, Субэдей или Бурундай). Один тумен должен был принадлежать лично Бату. Если суммировать все эти малоубедительные рассуждения, то в глаза бросается особая доминанта ханов из рода старшего сына Чингисхана Джучи. Среди участников не упомянуты два его сына (Берке и Тангут), которые, возможно, остались в тылу для контроля за уже покоренными областями. Старший, Орда, обходил северные земли, а на самом ответственном участке, в центре, действовали сам Бату и молодой Шейбан. Из расстановки войск видно, насколько важно было детям опального Джучи закрепить завоевание своими личными заслугами, участием в боях и славой. Представителям других родов было отдано на откуп менее значимое южное направление: север Балканского полуострова (Валахия, Трансильвания, Болгария, Сербия).

* * *

Наиболее раннее восточное свидетельство о западном монгольском походе обнаруживается в написанной в 1250-е гг. «Истории завоевания мира» («Тарих-и-джехангуша») персидского чиновника Джувейни:

«Когда Русь, кипчаки и аланы также были уничтожены, то Бату решил истребить келаров и башгирдов, многочисленный народ христианского исповедания, который, говорят, живет рядом с франками. Для этой цели он приготовил войска и по наступлении нового года выступил. Народы эти обольщались своею многочисленностью, пылом храбрости и прочностью орудий»⁶⁷.

Нельзя сказать, что король Бела не ждал интервентов. Об их подходе его предупреждали при личной встрече и Михаил Черниговский, и Даниил Галицкий, а по свидетельству монаха Юлиана, еще в 1237 г. Бату посылал к нему посольство (и не одно) с требованием покорности. После захвата Галича напряжение должно было только нарастать. Возможно, венгерский король, как и Юрий Владимирский, ждал, что, может быть, в этом году монголы не начнут вторжение: зима заканчивалась, а после покорения Руси войска устали. В начале 1241 г. он направил наблюдать за карпатскими перевалами воеводу (палатина) Дионисия (как Еремея Глебовича, «в сторожа»)⁶⁸. Это случилось после отъезда от него Даниила, но, что примечательно, еще до захвата Галича, который венгры не стали защищать.

Описывая события 1239 г., архидьякон Фома Сплитский писал:

«...в те дни уже долетала до слуха каждого горестная молва о том, что нечестивый народ татар вторгся в пределы христиан, в земли Рутении; однако многие считали это вроде бы шуткой»⁶⁹.

Бела до последнего надеялся, что беда минует его. Свою армию он стал собирать только после того, как 10 марта ему сообщили, что Батый перешел Карпаты⁷⁰. К Пешту начали стекаться ополченцы из всех областей королевства. Полки выставили города Секешфехервар и Эстергом. Большое войско привел брат короля хорватский герцог Кальман (Коломан). Прибыл даже небольшой отряд из Австрии во главе с беспокойным герцогом Фридрихом II Бабенбергом, который, однако, вскоре вернулся на родину. Австрийский сюзерен лично убил одного «татара» из авангардного монгольского отряда, подошедшего в конце марта в район Пешта, после чего счел себя удовлетворенным и уехал⁷¹. Как следует из источников, других иноземцев в армию короля Белы не прибыло. В первые годы правления Бела проводил политику на сокращение земельных пожалований за службу, отчего оттолкнул от себя большую часть венгерской знати, которая в минуту опасности не оказала ему помощи. Совсем незадолго до вторжения Венгрию покинули и укрывшиеся там половцы⁷². Как писал монах Рогерий, при подходе монгольских войск король «не имел в своем распоряжении вооруженных сил»⁷³.

Тем временем Батый беспрепятственно миновал горные перевалы и двинулся в сторону Эстергома. Путь проходил в обычном для монголов режиме. Города, отказавшиеся добровольно сдаться, подвергались штурму и разорению. Такая участь постигла Эрлау (Эгер) и Кёвешд⁷⁴. Передовые части захватчиков — тумен хана Шейбана — в конце марта 1241 г. показались на окраинах Пешта. Венгры сочли его главными силами и дали бой, в котором обратили противника в бегство. Первая победа окрылила их. Бела срочно собрал войска и двинул их в направлении отступающего Шейбана. Последний в это время уже докладывал Бату о проведенных авангардных столкновениях. По словам Джувейни, хан Бату был шокирован численным превосходством венгров, у которых было 450 тысяч воинов. Далее передаются слова Шейбана, который говорил, что «их вдвое больше войска»⁷⁵. Конечно, цифры персидским историком использовались преувеличенные, но масштаб все же был указан вполне достоверный: двукратное превосходство в численности венгров над монголами. Известно, что Бела вывел из Пешта 60-тысячную армию, а Бату, по нашим подсчетам, располагал не более чем 40 тысячами, часть из которых была рассеяна в окрестных землях⁷⁶. Монголам ничего не оставалось, как полагаться на волю Неба: Бату уединился на высоком холме и два дня провел в усердной молитве. Этот любопытный сюжет также передает Джувейни⁷⁷. Своевременная религиозная экзальтация хана-язычника привела к обратному результату, чем тот, который последовал после печальной молитвы князя Юрия перед битвой на Сити.

Войска сошлись в долине притока Тисы — реки Шайо (венг. Sajó, слов. Slaná нем. Salz, Солёная) у местечка Мохи (Muhi, Mohi) 11 апреля 1241 г., через два дня после битвы под Легницей. Венгры подготовились к сражению хорошо. Была избрана сугубо правильная тактика активной обороны. Армия стала лагерем, который был обнесен по периметру рядами сцепленных между собой телег, что делало бесполезными атаки конницы. Русский перебежчик из монгольского стана даже известил Белу о времени начала нападения⁷⁸. Однако и военное искусство, и правильная подготовка, и храбрость королевских войск не сказались на исходе баталии.

Монгольское вторжение в Польшу. 1241 г.

Венгры позволили монголам захватить мост через Шайо и перевести войска на свою сторону. Кроме того, сказывалась очевидная несогласованность в действиях венгерских военачальников. Большинство старалось укрыться за укреплениями лагеря. Полки хорватского герцога Кальмана и колочского архиепископа Уголина (Hugolin), расположившиеся севернее лагеря основных сил, отразили первый монгольский натиск и выдержали более чем двухчасовой бой. Но многие дворянские дружины оказались менее стойкими. Сказались и внутренние распри венгерской знати, недолюбливавшей суровые манеры правления короля Белы. Все это и привело к решительному поражению и разгрому в битве под Шайо.

Монголы окружили венгров в их укрепленном лагере и начали планомерно уничтожать, забрасывая копьями и стрелами. Венгры попались в ловушку. Кучно составленные телеги и переплетенные между собой шатры не позволяли войскам развернуться, ограничивали их маневренность, люди и лошади путались в веревках, падали, становились лёгкой мишенью для метких кочевников. Вскоре битва переросла в форменную резню.

Обратившимся в бегство венграм позволили вырваться из лагеря. Их настигали потом, уставшими и обессилившими.

Осада Легницы. 9 апрель 1241 г. Миниатюра из «Жития Св. Ядвиги Силезской», 1353 г.

«Татары же, видя, что войско венгров обратилось в бегство, как бы открыли им некий проход и позволили выйти, но не нападали на них, а следовали за ними в обеих сторон, не давая сворачивать ни туда, ни сюда. <...> И когда они увидели, что те уже измучены трудной дорогой, их руки не могут держать оружия, а их ослабевшие ноги не в состоянии бежать дальше, тогда они начали со всех сторон поражать их копьями, рубить мечами, не щадя никого, но зверски уничтожая всех. Как осенние листья, они падали направо и налево; по всему пути валялись тела несчастных, стремительным потоком лилась кровь; бедная родина, обагренная кровью своих сынов, алела от края и до края», — вспоминал Фома Сплитский⁷⁹.

О том, что путь от Шайо к Пешту был «устлан телами убитых» писал и Рогерий⁸⁰. Погибла бо́льшая часть армии и ее видные вожди, многие церковные лидеры: архиепископы эстергомский Матиас, колонский Уголин, епископ трансильванский Рейнольд, епископ Нитры Яков и другие⁸¹.

Судьба обширной страны была решена в одной битве — идеальная для захватчиков ситуация. Никаких других возможностей противодействовать у Венгрии не было. Батый мог считать себя обладателем этой земли. В сочинении Симона «О деяниях королей венгерских» сказано:

«В его дни [Белы] монголы или татары вошли в Венгрию с трех сторон, с 500 тысячами вооруженных, да еще [с] центурионами, и декурионами около 40 тысяч. Упомянутый король, сойдясь с ними у р. Сайо, был побежден манглами в 1241 г. <...>, где уничтожено было все царство. А сам Бела бежал пред лицом их к морю...»⁸².

Для монголов была только одна неприятность во всем происходящем: в сражении выжил король Бела, который бежал в Австрию. Он бросил все и всех. Его личный шатер был захвачен монголами, и позднее, по словам Плано Карпини, в нем жил сам Батый: «Шатры у него [Бату] большие и очень красивые, из льняной ткани; раньше принадлежали они королю венгерскому»⁸³. Бела бежал к давнему недругу и сопернику герцогу Фридриху. Он засыпал западных правителей паническими письмами с просьбой о помощи. Он говорил, что под угрозой — вся Европа, но так и не был услышан.

Хроники того времени перенасыщены информацией о великом страхе, охватившем Европу после прибытия вестей о поражении под Легницей и Шайо. Торговые операции прекратились, люди бросали имущество и покидали насиженные места, расположенные в опасной зоне возможного продвижения дикой кочевой орды. Большая хроника Мэтью Пэриса (его часто неверно именуют Парижским) сообщает «о татарах, устремившихся из своих мест и опустошивших северные земли» (Северо-Восточную Русь), после чего «жители Готии и Фризии, боясь их набегов, не отправились, по обыкновению своему, в Англию и Гернемус, во время ловли селедки, какой нагружали свои суда»⁸⁴. Возникла даже специальная молитва: «Господи, избави нас от ярости татар»⁸⁵.

Столь очевидная и близкая угроза, однако, совсем не вызвала в Европе прилива мужества и единения сил для сопротивления. Переписка венгерского короля Белы с папским престолом закончилась ничем⁸⁶. Император Фридрих II в своих письмах к Беле и к английскому королю Генриху III, конечно, упоминал монголов, требовал нового крестового похода против них и даже вскользь продемонстрировал осведомленность о разорении Киева⁸⁷. Но более всего его интересовало противостояние с папой Римским Григорием IX, отлучившим его от Церкви и призывавшим к крестовому походу не против монголов, а против него, Фридриха. Император действительно вскоре собрал большую армию, которую в июне 1241 г. двинул, но не на монголов, а на Рим. Все планы созыва в Нюрнберге добровольцев для нападения «против татар» остались лишь фантазией⁸⁸.

На просьбы венгерского короля смотрели с вниманием, но с реальными действиями временили. Для многих противостояние с монголами воспринималось как дело одной только Венгрии⁸⁹, за пределы которой захватчики пока не выходили, а если небольшие отряды и забредали, то их быстро и без особого труда уничтожали⁹⁰.

Венецианцы, например, гордились тем, что благородство не позволило им нанести удар в спину венграм, напасть на них, пока Венгрия сражается с язычниками. Венецианский хронист Андрей Дандоло писал по этому поводу: «Лишь из внимания к христианской вере венецианцы не причинили тогда [венгерскому] королю вреда, хотя многое могли против него предпринять»⁹¹.

Другой ближайший венгерский сосед не был столь изысканным в вопросах веры и чести. Он просто захватил в плен несчастного Белу и потребовал выкуп. Этим героем был уже упоминавшийся выше австрийский герцог Фридрих, экзотический союзник Даниила Галицкого. В качестве выкупа он потребовал от короля 10 тысяч марок, а когда деньги были обещаны, захватил у Венгрии в качестве залога три западных приграничных комитата (Шопрон (Sopron), Мошон (Moson), Пожонь (Pozsony)). Всех бежавших под монгольским давлением жителей из соседних стран он грабил и облагал высокими поборами⁹².

И все это происходило в 1241 г., в период продолжавшегося разорения Венгерского государства. Но, несмотря на пассивность союзников, разгром королевской армии, исчезновение титулованных руководителей, сопротивление рядовых людей внутри страны продолжалось. Когда отступающие дружинники провозили через Пешт тяжело раненного под Шайо хорватского герцога Кальмана, тот призывал горожан не оказывать сопротивления интервентам, положиться на их добрую волю и милость. Однако жители не последовали совету. Они не открыли ворота и выдержали трехдневный штурм, после чего все были вырезаны⁹³.

«Во время резни стоял такой треск, будто множество топоров валило на землю мощные дубовые леса. К небу возносился стон и вопль рыдающих женщин, крики детей, которые все время видели своими глазами, как беспощадно распространяется смерть. Тогда не было времени ни для проведения похоронных церемоний, ни для оплакивания смерти близких, ни для совершения погребальных обрядов. Грозившее всем уничтожение заставляло каждого горестно оплакивать не других, а собственную кончину. Ведь смертоносный меч разил мужей, жен, стариков и детей. Кто смог бы описать этот печальнейший из дней? Кто в состоянии пересчитать стольких погибших? Ведь в течение одного дня на небольшом клочке земли свирепая смерть поглотила больше ста тысяч человек. О, сколь же жестоки сердца поганого народа, который без всякого чувства сострадания наблюдал за тем, как воды Дуная обагрялись человеческой кровью» (Фома Сплитский)⁹⁴.

Ожесточенное сопротивление захватчики встречали повсеместно в Венгрии. Батый вынужден был изматывать свои войска в локальных столкновениях, штурмах малых крепостей на обширной территории. Численность войск снижалась, а их пополнение, судя по всему, было скудным. Приходилось сокращать область действия и концентрировать силы. К лету 1241 г. армии правого и левого крыла после обширного охвата далеких земель вновь сошлись в среднем течении Дуная.

Возглавлявшие левое крыло ханы Кадан и Бури ещё из-под Галича направились в Трансильванию, где, по сообщению Рашид-ад-Дина, провели три победоносных сражения⁹⁵. Они появились 31 марта у Родны, 2 апреля — у Бистрицы (Бестерце), заняли Колочвар и затем двинулись на Варадин (румын. Орадя (Oradea), нем. Гросвардейн (Großwardein)), который взяли после упорного и кровопролитного штурма⁹⁶.

Другой маршрут проделал хан Бучек в сопровождении некоего «Бохетура» (Субэдея или Бурундая). По сообщению Рогерия, они «вместе с другими вождями, переправившись через реку, именуемую Серет, вторглись в землю половецкого епископа и, победив людей, которые собрались на битву, приступили к ее полному завоеванию»⁹⁷. Монголы прошли Молдавию и обрушились на Семиградье, захватили и разорили такие города, как Дьюла-Фехервар (Вейсенбург), Темешвар, Арад, Перг⁹⁸. В этих краях сохранилось множество легенд о борьбе населения с захватчиками.

Войска правого фланга после разорения Польши и победы под Легницей отошли в Моравию. Об их действиях в этих краях достоверных сведений не много. Известно, что они воевали в районе Опавы, Градищенского и Оломоуцского монастырей⁹⁹. О занятии ими других городов (Бенешев, Пржеров, Литовель, Евичко) сохранились только легенды. В любом случае можно сказать, вслед за В.Т. Пашуто, что Моравия была разорена «на глубину четырехдневного перехода», о чем свидетельствуют и заметки Плано Карпини¹⁰⁰.

Перейдя Грозенковский и Яблоновский перевалы в апреле 1241 г., монголы покинули Чехию и приступили к покорению Словакии, являвшейся тогда частью все той же Венгрии. В этих областях они оставались вплоть до декабря 1241 г. и разорили здесь почти каждый уголок. Погрому подверглись словацкие жупы Земплин, Абов, Турна, Гемер вплоть до Зволенского леса, а также Ясовский монастырь. Были захвачены горные города Баньска Щтявница, Пуканец, Крупина. В некоторых областях Словакии монголы простояли на отдыхе около года и даже пытались наладить административное управление регионом через своих «бави-лов», располагавших также и судебной властью. Количество воинов, вернувшихся из Польши и Моравии, было невелико. Они даже не могли захватить более или менее значительный город, отказавший им в покорности. Так, в Словакии монголам не покорились Братислава, Комарно, Тренчин, Нитра¹⁰¹.

Лишь в самом конце 1241 г. Батый приказал изрядно поредевшим туменам Байдара и Орды спешно отойти в Венгрию, где приступить к осаде Эстергома¹⁰². Ясно было, что они опасались нападения свежего 40-тысячного войска короля Вацлава, которое уже давно готовилось к открытому столкновению¹⁰³. Монголам не хватало сил для утверждения своего господства в Венгрии, для покорения других областей попросту не было людей. Тумены пополнялись плохо, а редели быстро. Кроме того, местное население оказывало упорное сопротивление, отказывалось сдавать города и сражалось до последнего. Фома Сплитский прямо указывает, и то же самое можно заключить из логики изложения в других источниках, что вплоть до зимы 1241—1242 гг. монголы не предпринимали операций за Дунаем, но ограничивали свои действия восточной частью Венгрии, Словакией и Трансильванией¹⁰⁴. Даже на захват Буды (Будалии), находившейся на правом берегу Дуная напротив Пешта (будущей составной части Будапешта), монголы пошли только спустя 9 месяцев после взятия Пешта:

«По прошествии января [1242 г.] зимняя стужа лютовала более обыкновенного, и все русла рек, покрывшись от холода льдом, открыли прямой путь врагам. Тогда кровожадный вождь Кайдан (Caydanus) с частью войска выступил в погоню за королем. А наступал он огромными полчищами, сметая всё на своем пути. Так, спалив вначале Будалию (Budalia), он подошел к Эстергому (Strigonium)...»¹⁰⁵.

Принципиальным было завоевание венгерской столицы, Эстергома, хорошо укрепленного города с большим гарнизоном, усиленным ополченцами из окрестных сел. Монголы согнали множество пленных для того, чтобы землей и их телами засыпать ров, в то время как по крепостным стенам и днем и ночью били сразу 30 пороков. Жители стойко оборонялись, а когда стало ясно, что им не удержаться, решили не оставлять захватчикам ничего ценного и уничтожить свое имущество. Были сожжены все склады товаров, все драгоценности зарыты в землю, а лошади перебиты. Город пал после продолжительных кровопролитных уличных боев. Взбешенный Батый приказал растерзать тех, кто выжил¹⁰⁶. Однако и после этого не удалось захватить цитадель (внутренний замок) Эстергома, в котором засел отряд арбалетчиков во главе с испанцем Симеоном¹⁰⁷.

Экспансионистский заряд интервентов явно ослаб. Сохраняя за собой принципиальную победу, монголы упускали частные случаи сопротивления. Многие венгерские крепости они так и не взяли. Не удалось им захватить даже такие небольшие укрепления, как монастырь св. Мартина Паннонского (Паннонхалма), обороной которого руководил аббат Урош, не говоря уже о крупных городах, подобных Секешфехервару, не открывшему ворот захватчикам даже после разгрома своего ополчения в битве при Шайо¹⁰⁸.

Выкупившись из австрийского плена, король Бела в мае 1241 года осел в Загребе, где всё лето ожидал дальнейших действий интервентов¹⁰⁹. Собственных войск собрать не удалось, и он, заметив оживление монголов в приближении зимы, бежал в Далмацию. Сначала король прибыл в Сплит, а потом через Трогир перебрался на ближайшие острова, попасть на которые монголам было затруднительно.

Монгольское вторжение в Венгрию. 1241—1242 гг.

В целом поход Кадана в Хорватию и Далмацию уже нельзя было назвать вторжением. Судя по всему, остальное монгольское войско вместе с Батыем даже не переходило Дунай или, по крайней мере, не отдалялось от него. Кадана послали в погоню за Белой, чья смерть должна была стать логическим завершением похода и покорения страны.

После Эстергома монголы захватили Альбу и разорили Загреб, в котором уже не застали венгерского самодержца. Более таких крупных операций они уже не предпринимали. Штурмовать маленькие окруженные водой далматинские городки Кадан не решался. В этих местах к противостоянию с захватчиками присоединились многочисленные партизанские отряды, изматывавшие интервентов мелкими стычками, саботажем и провокациями. Под Трогиром, например, прославился отряд Степко Шубина с острова Брибира. В Венгрии стал известен отряд из Чернхазе, возглавляемый Ланкой Прекрасной¹¹⁰.

Весь проход по адриатическому побережью был для усиленного тумена Кадана тяжелым испытанием. В районе Сплита и Трогира Кадан оставался весь март 1242 г., но так и не захватил ни одного города. Решив поначалу, что Бела укрылся в горной крепости Клис невдалеке от Сплита, монголы начали её штурмовать, но немедленно отступили, как только выяснилось, что короля там нет. Примерно то же происходило и под стенами Сплита. Монголы несколько раз подходили к городу, но так и не решились на штурм¹¹¹. Контрастом этому предстает рассказ того же Фомы Сплитского о штурме того же Сплита, оказавшего неповиновение королю, венгерскими войсками бана Дионисия в 1244 г. В ходе штурма под натиском нападавших, которые «беспорядочной толпой приступом взобрались на стену», обрушилась городская стена. Был сожжен почти весь город — «более пятисот строений». Численность противостоявших войск можно определить по количеству погибших: у сплитчан — 10 человек, а у венгров — «почти тридцать человек». Из других известий можно узнать, что всё население города Сплита в 1239 г. составляло «почти две тысячи мужей»¹¹². И даже такие городки вызывали у монголов нерешительность. Трогир они также не взяли, и промучившись в поисках Белы более месяца, в начале апреля 1242 г. начали отход.

«...покинув земли Хорватии, они прошли по дукату Боснийской провинции. Уйдя оттуда, они прошли через королевство Сербия (Seruie), которое зовется Рашкой (Rasia), и подступили к приморским городам Верхней Далмации (superioris Dalmatie). Миновав >Рагузу (Ragusium), которой они смогли причинить лишь незначительный ущерб, они подошли к городу Котору (Catariensem ciuitatem) и, предав его огню, проследовали дальше. Дойдя до городов Свач (Suagium) и Дривост (Driuosten), они разорили их мечом, не оставив в них ни одного мочащегося к стене. Пройдя затем ещё раз через всю Сербию (Seruiam), они пришли в Болгарию (Bulgariam), потому что там оба предводителя, Бат (Bathus) и Кайдан (Caydanus), условились провести смотр своим военным отрядам»¹¹³.

Хорошо укрепленный Котор монголы таки взяли и сожгли, но Дубровник (Рагузу) даже не пытались штурмовать. Весной-летом 1242 г. их уделом были грабежи сельского населения и захваты небольших городков типа Свача и Дриваст (близ Шкодера)¹¹⁴.

Адриатика стала тупиком «татарского нашествия» (венгр. tatárjárás). В начале 1242 г. монголы после продолжительного отдыха в Паннонии начали отход домой. Батый попал в очень тяжелое положение, из которого зимой 1241—1242 гг. не было видно выхода. Потери его армии были колоссальными: надо полагать, не менее половины. Позднее Плано Карпини видел в ставке Гуюка специальное кладбище, «на котором похоронены те, кто был убит в Венгрии, ибо там были умерщвлены многие»¹¹⁵. Уже к лету 1241 г. Батый начал стягивать свои армии в район среднего Дуная, а зимой смог двинуть на покорение Хорватии-Далмации только войско Кадана, то есть не более 10—15 тысяч всадников. Под началом самого Бату и других ханов осталось немногим больше. Всю осень 1241 г. монголы провели в безуспешных попытках наладить оккупационный аппарат и администрацию в Паннонии, где они собирались основать базу для дальнейших вторжений в глубь Европы. Об этом писал Рогерий¹¹⁶. Судя по всему, план такого рода так и не был реализован. Не хватало воинов и смирившегося населения. Города отказывались сдаваться, а законного короля Белу поймать не удалось.

* * *

Смерть 11 ноября 1241 г. великого хана Угэдея, как уже давно заметил В.Т. Пашуто, стала отличным предлогом для почетного отступления Батыя из Европы. Версию о том, что основным поводом к возвращению была необходимость участвовать в выборах нового хана, выдвигали еще средневековые авторы, а в современной литературе ее сторонниками являлись Г.В. Вернадский и Л.Н. Гумилев¹¹⁷. Такой подход грешил односторонностью. Например, находившийся в таком же положении, как Батый, но в Сирии хан Хулагу не стал отводить войска из-под Алеппо и Дамаска, но отъехал сам, передав руководство темнику Кет-Буге. Вовсе не требовалось прекращать войну для того, чтобы съездить в Монголию. Основные причины были иного характера.

Рашид-ад-Дин писал о завершении Западного похода так:

«Тот год закончился [у них] в тех краях. В начале тулай-ил, года зайца, соответствующего 640 г. х. [1 июля 1242 — 20 июня 1243 г. по Р. Х.], освободившись от завоевания того царства, они ушли обратно, провели лето и зиму в пути и в могай-ил, то есть год змеи, соответствующий 641 г. х. [21 июня 1243 — 5 июня 1244 г. по Р. Х.], прибыли в свой улус и остановились в своих ордах»¹¹⁸.

Неопределенная формулировка «освободившись от завоевания» призвана была затемнить реальный результат: никакого завоевания не состоялось. К огромным потерям от наступательных боевых действий прибавлялись погибшие при подавлении многочисленных восстаний в тылу, на территории уже покоренных стран. В 639 г. х. (12 июля 1241 — 30 июня 1242 г. по Р. Х.), как пишет Рашид-ад-Дин, «кипчаки [половцы] в большом числе пошли войною на Кутана [Кадана] и на Сонкура [возможно, Тангута], сына Джучи»¹¹⁹. В то же время (1241 г.) кроме половецкого бунта состоялось и возмущение в Волжской Болгарии «тамошних владельцев Баяна и Динеки»¹²⁰. Все восстания были жестоко подавлены, но их возможность сохранялась и продолжала отвлекать силы от основного театра военных действий.

Великий Чингисхан завещал, что монголы «должны подчинить себе всю землю и не должны иметь мира с каким народом, если прежде им не будет оказано подчинения»¹²¹. Такое установление могло расцениваться как закон. Венгрия формально считалась покоренной: ее армия была разбита, а сюзерен бежал. Никто не мог упрекнуть Батыя в трусости и неудаче. Смерть великого хана создавала благоприятный повод для возвращения в степи Дешт-и-Кипчак, где можно было отдохнуть, откормить лошадей и подготовиться для новой атаки в Европу. Второго похода она бы не выдержала.

Отход в символический год зайца проходил тихо и относительно мирно — через Боснию, Сербию и Болгарию, земли ещё не подвергшиеся разорению. Весь путь был проделан практически без стычек с местным населением¹²² и потому не замечен большинством источников (в частности, русских).

По Рашид-ад-Дину, они «осенью [1242 года] опять направились обратно, прошли через пределы Тимур-кахалка [Валахия] и местные горы»¹²³. Армия более не представляла ничего общего с той, о которой автор «Истории французского королевства» писал, что она на марше вытягивается на «18 миль в длину и 12 в ширину»¹²⁴. В живых осталась ее меньшая часть, которая торопливо двигалась по направлению к тучным лугам и низовьям Волги. Говорить о поражении при такой раскладке событий не приходится, но и одержанная победа имела резкий привкус разочарования.

Примечания

1. ПСРЛ, II, 784.

2. «прмидоша Татарове къ Киеву, сентября 5, и стояша 10 недель и 4 дни, и едва взяша его ноякря 19, в понедельннкъ» (ПСРЛ, XVI, 51; ПЛ, I, 12; Супрасльская летопись. М., 1836. С. 32). См. подробнее о датировке осады Киева: Ставиский, 1990. С. 283—290.

3. Пробел, оставленный в летописце Даниила Галицкого («и приять бысть градъ сице воими...»: ПСРЛ, II, 785), в других летописях просто заполнен фразой «на Никодинъ день» (ПСРЛ, IV, 227; VI, 302; VII, 145; XV, 375; СЛ, 93), напоминающей указание на «некий» день. Ясность вносит Лаврентьевская летопись, восходящая к ростовской летописной традиции и использовавшая Владимирский великокняжеский свод 1305 г. Запись этого источника указывает на то, что ее автору не была известна точная дата штурма Киева, он лишь приблизительно отметил, что это случилось до Рождества и чуть ранее («на») Николина дня (6 декабря): ПСРЛ, I, 470. Новгородские и другие летописи воспользовались этими словами для конкретизации своего рассказа. См. у В.И. Ставиского несколько иную трактовку происхождения этой даты: Ставиский, 1990. С. 288—289. У исследователей, однако, не сложилось единого мнения относительно датировки штурма Киева: одни предпочитают 19 ноября (Пашуто, 1960. С. 137; Пашуто, 1968. С. 285), другие используют 6 декабря (Рыбаков, 1948 (2). С. 54; Каргалов, 1967. С. 123; Dimnik, 1981. P. 90, 166).

4. Плано Карпини, 1997. С. 51. В квадратных скобках — прибавления автора данной книги (Д.Х.). Джованни из Пьан дель Карпине (ок. 1180 в Пьан дель Карпине (ныне Маджионе), около Перуджи — 1252) был близким другом основателя нищенствующего ордена «братьев меньших» (Ordo Fratrum Minorum; минориты) Св. Франциска Ассизского (1181—1226), а после его смерти был францисканским начальником в Саксонии, а потом всей Испании, затем всей Германии. Папа Иннокентий IV, пытавшийся установить дипломатические отношения с новыми повелителями восточной половины мира, отправил его в монгольскую столицу из Лиона 16 апреля 1245 г. Минорит посетил столицу Батыя в низовьях Волги и столицу великих ханов Каракорум в Монголии. После возвращения (1247 г.) Карпини составил отчет о своей поездке. До нас дошло два его сочинения: «История Монголов, которых мы называем Татарами» (Historia Mongalorum quos nos Tartaros appellamus) и «Книга о Татарах» (Liber Tartarorum). Последние несколько лет жизни Карпини провел в Далмации, будучи посвящен в архиепископы Бара (итал. Antivari).

5. ПСРЛ, II, 785.

6. См.: Каргер, 1958. С. 261.

7. Ивакин, 1982. С. 12.

8. ПСРЛ, II, 785. В.В. Каргалов считает, что осада Киева была кратковременной, а штурм быстрым (Каргалов, 1967. С. 123). Это не подтверждается источниками.

9. ПСРЛ, II, 785.

10. См.: Ивакин, 1982. С. 6; Толочко, 1987. С. 175. В научной литературе начиная с середины XIX в. (статьи Н.П. Погодина, М.А. Максимовича) ведется периодами весьма оживленная дискуссия о степени разорения Батыем поднепровских городов. Сторонники одного подхода считают, что в результате монгольского нашествия многие города были уничтожены в одночасье и жизнь в них, включая Киев, прекратилась. В подтверждение этому приводится обширный археологический материал (Каргер, 1958. С. 493—515). Другой подход связан в своих истоках с невозможностью однозначной временной атрибуции археологических артефактов. Города, постройки и люди на Руси гибли не только в 1240 или 1239 г. В течение целого десятилетия до этого велась гражданская война: в 1230 г. было жестокое землетрясение, после чего русские междоусобицы почти не прекращались (Ивакин, 1982. С. 5—7). В связи с этим нельзя каждый труп и слой пожарища, датируемые серединой XIII в., связывать с действиями монголов. Подробнее о полемике см.: Русь, 2003. С. 59—65. Полагаем, истина, как обычно, находится где-то посередине, между крайними точками в подходах. Не только археологические, но и письменные (порою синхронные событиям) источники указывают на колоссальный масштаб разорения Руси во время монгольского вторжения. Катастрофические последствия этой войны не вызывают сомнений. Однако монголы были не единственными виновниками снижения социально-экономического потенциала южнорусских земель. И снижение это проявилось не во всех сферах и не одинаково в каждом из регионов. В отношении Киева факт разгрома и разорения остается налицо. Но жизнь после этого в городе не прекратилась, он оставался (и признавался современниками) «древней столицей», овеянным легендами традиционным центром Русского государства, единство которого, однако, к тому времени было весьма эфемерным. Политическое значение Киева (как общины, а не места для съездов церковных иерархов), несомненно упало. Его роль в экономике и транзитной торговле также изменилась, но не исчезла и не сошла до незначительной. Стали выдвигаться другие центры, появились другие ориентиры, мир изменился, и Русь стала другой.

11. ПСРЛ, I, 470.

12. ПСРЛ, II, 785.

13. ПСРЛ, II, 733—734. Кроме того, под 1219 г. среди сподвижников венгерского королевича Коломана, засевшего в Галиче, упоминается некий Дмитр (ПСРЛ, II, 737). Трудно сказать, идет ли речь об одном и том же лице или в последнем случае Дмитрий имел венгерское происхождение. Позднее в летописи действительно известен «боярин угорский именем Дмитр», но под 1251 г. (ПСРЛ, II, 810), что ничуть не проясняет ситуацию. Распространённость имени Дмитрий не позволяет отождествить этих героев.

14. ПСРЛ, II, 786.

15. Тизенгаузен, 1941. С. 37, прим. 17.

16. Рашид-ад-Дин, 1960. С. 45; Тизенгаузен, 1941. С. 37.

17. ПСРЛ, X, 117. (Подчеркнуто мной. — Д.Х.)

18. Корзухина, 1954. С. 46.

19. Каргалов, 1967. С. 124. Позднее, в 1242 г., Даниил Галицкий разорил Болоховские города за то, что те снабжали монгольское войско пшеницей: «...оставили бо ихъ Татарове, да имъ орють пшеницю и проса» (ПСРЛ, II, 792).

20. Рыбаков, 1950. С. 243; Каргалов, 1967. С. 125.

21. Толочко, 1975. С. 54.

22. ПСРЛ, II, 786.

23. Каргалов, 1967. С. 125.

24. ПСРЛ, II, 786; Каргалов, 1967. С. 126.

25. Например, городище Басив Кут в районе Ровно с валами до 15 м высотой было разрушено примерно в это время, и жизнь в нем не возобновилась. В.В. Каргалов называет его крайней северной точкой, до которой дошли монгольские отряды (Каргалов, 1967. С. 126).

26. ПСРЛ, II, 786.

27. ПСРЛ, II, 765.

28. И.Н. Березин предполагал, что речь здесь идет о Уджеславе (Изяславе), сыне Уладмура (Владимира). В.Г. Тизенгаузен считал такое прочтение «совершенно невероятным» и видел в этом словосочетании искаженное имя «Галича Владимирского» (Тизенгаузен, 1941. С. 38, прим. 1). «Учогул» на тюркских языках буквально значит «три сына», что плохо увязывается с прочтением «Галич». К тому же приставка «Владимирский» вовсе нехарактерна для названия этого города. С другой стороны, например, поселение Владимира Волынского членилось как раз на три части, разделенные рекой, но сходящиеся к расположенной на острове цитадели. Возражения такого характера, что в дальнейшем изложении Рашид-ад-Дина ханы Кадан, Бури и Бучек действуют на левом (южном) фланге монгольских войск (в той зоне, где крупнейшим населенным пунктом был Галич), можно отстранить тем, что про действия правого (северного) фланга (ханы Орда и Байдар) на территории Руси вообще ничего не сообщается. Возможно, персидский историк считал, что левый фланг выделился только после взятия «Учогул Уладмура», а до того составлял единую армию с Батыем; войска же правого фланга действительно были направлены в сторону Польши еще до падения Киева. Польский историк Ян Длугош отмечал, что монголы уже в самом начале января 1241 г. появились в районе Люблина и Завихоста (Dlugosz, 1868. S. 255), а это более 600 км от Киева. Пройти с боями такое расстояние по незнакомой местности за месяц с небольшим (с 19 ноября 1240 г. по начало января 1241 г.: примерно месяц и 10 дней) затруднительно. Например, именно столько времени потребовалось захватчикам, чтобы преодолеть маршрут (также зимой) от Рязани (штурм 21 декабря 1237 г.) до Владимира (подошли 2 февраля 1238 г.) — примерно 450 км.

29. Рашид-ад-Дин, 1960. С. 45; Тизенгаузен, 1941. С. 37—38. В квадратных скобках — дополнения и пояснения автора данной книги (Д.Х.).

30. ПСРЛ, II, 786.

31. Цинкаловский, 1936. С. 33; Каргалов, 1967. С. 127.

32. ПСРЛ, II, 788.

33. ПСРЛ, II, 788.

34. В.В. Каргалов упоминает даже местную легенду о захвате Батыем Звенигорода, жители которого покинули город, прорвали окружение и ушли в вольные земли через болота по знакомым только им тропкам (Каргалов, 1967. С. 128, прим. 1). Погоня их не достала. Расположенный буквально посреди болот, Звенигород и ранее считался очень неудобной для осады крепостью.

35. Каргалов, 1967. С. 128.

36. ПСРЛ, II, 786.

37. Это хорошо прослежено на археологическом материале: Каргалов, 1967. С. 128—129.

38. Краткий очерк о покорении Южной Руси Батыем см.: Черепнин, 1977. С. 197—198.

39. ПСРЛ, II, 786. Н.Ф. Котляр весь этот рассказ о совете Дмитрия Батыю считает вымыслом (Котляр, 1997. С. 112).

40. Dlugosz, 1868. S. 255. См. также: Labuda, 1959. S. 190—191.

41. Пашуто, 1977. С. 216, прим. 45.

42. Тизенгаузен, 1941. С. 38, прим. 3.

43. В.Г. Тизенгаузен задавался при прочтении этого слова вопросом: «Не Люблин ли?» (Тизенгаузен, 1941. С. 38, прим. 5). Полагаем, что Люблин — слишком небольшой город для того, чтобы его название отложилось в памяти захватчиков. Скорее всего, речь идет собственно о «Poloniae» (Польше).

44. Имя очень напоминает прозвище отца Генриха Благочестивого — Генриха Бородатого (польск. Henryk Brodaty; нем. Heinrich der Bärtige; 1163 — 19 марта 1238), силезского герцога, малопольского князя, самого могущественного польского властителя, умершего накануне монгольского вторжения. Возможно, монголы считали что воюют с «армией Генриха Бородатого», которую возглавляет его сын.

45. В.Г. Тизенгаузен задавался при прочтении этого слова вопросом: «Саксонцев?» (Тизенгаузен, 1941. С. 38, прим. 9). По другим источникам известно, что Кадан и Бури после Руси направились в Трансильванию, где не было никаких «саксонцев», зато имелись многие другие народы, как то: влахи, половцы, печенеги и пр.

46. Рашид-ад-Дин, 1960. С. 45; Тизенгаузен, 1941. С. 38.

47. Labuda, 1959. S. 190—195.

48. Пашуто, 1977. С. 216.

49. Dlugosz, 1868. S. 256—258.

50. Dlugosz, 1868. S. 259. До Венгрии он не добрался: узнав о монгольском вторжении туда, повернул обратно и спрятался на польско-моравской границе.

51. Dlugosz, 1868. S. 258—259.

52. Dlugosz, 1868. S. 259—261. См. также: Пашуто, 1977. С. 216.

53. Dlugosz, 1868. S. 263. См. также: Пашуто, 1977. С. 217.

54. Источники не дают никаких оснований для определения численности войск Генриха Благочестивого. Основным аргументом польских исследователей считается то, что и в 1410 г. более богатая и населенная Польша смогла выставить только 25 тысяч воинов на поле Грюнвальда (Танненберга). Лябуда считает, что при Легнице у Генриха Благочестивого было только 8 тысяч воинов (Labuda, 1959. S. 195). С этим согласны авторы современной популярной истории Польши: Тымовский, Кеневич, Хольцер, 2004. С. 63.

55. Dlugosz, 1868. S. 263—266. В немецкой историографии сражение на Легницком поле обозначают как битву при Вальштатте (Schlacht bei Wahlstatt).

56. См.: Dlugosz, 1868. S. 263—264.

57. Dlugosz, 1868. S. 264. Перевод Д.Г. Хрусталева.

58. О Легницкой битве см.: Dlugosz, 1868. S. 263—266; Великая хроника, 1987. С. 154—155; ИТ, 1937. С. 46. Подробнее см.: Włodarski, 1971. S. 54, 63; Пашуто, 1977. С. 217, прим. 56.

59. MGH SS, t. XXVI. р. 604. Цит. по: ИТ, 1937. С. 47.

60. Это версия Я. Длугоша, который сообщает о гибели Генриха Благочестивого на поле битвы, после чего у него отрубили голову (Dlugosz, 1868. S. 265, 266). По версии францисканца Ц. де Бридиа, Генриха сначала схватили: «татары раздели его полностью и заставили преклонить колена перед мертвым [татарским] князем, который был убит в Сандомире». Только после этого Генриху отрезали голову и отправили её в Венгрию к Батыю (Бридиа, 2002. С. 112).

61. Плано Карпини, 1997. С. 51.

62. Annales S. Pantaleonis Coloniensis // MGH SS, t. XXII. S. 535; Labuda, 1959. S. 204.

63. Рогерий (родился ок. 1201—1205 гг. в г. Туррис Цепиа (Turris Cepia) около Беневенто, Апулия, — умер 14 апреля 1266 г. в Сплите, Далмация) застал монгольское вторжение в Варадине в Трансильвании, откуда пытался пробраться в Италию, но был схвачен монголами. Через два года он вернулся из плена и описал всё произошедшее в Венгрии в форме послания новому папе Римскому Иннокентию IV, озаглавив его «Горестная песнь о гибели Венгерского королевства от татар» (Carmen Miserabile super Destructione Regni Hungariae per Tartaros). Впоследствии он ещё не раз выполнял поручения папского престола в Венгрии и Далмации, пока не стал в 1249 г. архиепископом Сплита, где и провел остаток жизни.

64. Rogerius, 1938. P. 563.

65. Плано Карпини среди участников вторжения в Европу называл: Бату, Орда, Кадан, Бури, Шейбан и Бучек, за именами которых отмечено, что «все они были в Венгрии», а у Орды приписано: «он был в Польше и Венгрии» (Плано Карпини, 1997. С. 49). Фома Сплитский знает только двух монгольских предводителей: «Во главе этого войска были два брата, старшего из которых звали Бат (Bath), а младшего — Кайдан (Caydan)» (Фома Сплитский, 1997. С. 106, 292).

66. На каждого хана-чингизида должно было приходиться не менее одного тумена. Но не следует забывать, что Орда был старшим братом Бату и имел более высокий статус, чем сам предводитель похода (об отношениях Бату — Орда см.: Allsen, 1987. P. 10). Кроме того, было совершенно ясно, что в Польше (а может, и далее на территории Западной империи) им предстоит столкнуться с превосходными, обученными и закованными в латы европейскими воинами, рыцарями, для которых война была смыслом существования. Против такого серьезного противника должно быть выделено значительное войско.

67. Тизенгаузен, 1941. С. 23. Рашид-ад-Дин весь этот рассказ о «ке-ларах» и «башгирдах» относит к волжским болгарам: Тизенгаузен, 1941. С. 35.

68. Rogerius, 1938. P. 560. В эти годы в окружении венгерского короля имелось несколько вельмож с именем Дионисий (Dénes (Dionüsziosz)), отчего отождествить отмеченного палатина затруднительно. При этом вполне допустимо, что это был тот же воевода Дионисий (Дианиш), участвовавший в военных действиях в Галиции в 1231—1233 гг.

69. Фома Сплитский, 1997. С. 96. Вся жизнь архидьякона Фомы Сплитского (Foma Splitski; ок. 1200—1268) прошла в его родном городе Сплите: сначала он был там нотарием (1223), затем каноником соборного капитула (с 1228 г.), а с 1230 г. и архидьяконом. В 1243 г. он был избран в качестве местного архиепископа, но противодействие внутри общины не позволило ему занять стол — он так и остался архидьяконом, хотя и очень авторитетным в среде сплитской общины. В конце жизни он составил «Историю архиепископов Солоны и Сплита» (Historia Salonitanorum pontificum atque Spalatensium), которая охватывала всю историю города Сплита с особенно подробным изложением тех событий, свидетелем которых был сам Фома, в частности монгольского нашествия.

70. Rogerius, 1938. P. 567; Фома Сплитский, 1997. С. 106.

71. Ледерер, 1953. С. 9.

72. Rogerius, 1938. P. 566—567. Среди подстрекателей убийства хана Котяна, за которым последовал исход половцев из Венгрии, значится и австрийский герцог Фридрих, сыгравший в этом заметную роль (Ледерер, 1953. С. 9).

73. Rogerius, 1938. P. 564.

74. Пашуто, 1977. С. 218; МТК, 1981. S. 48.

75. Тизенгаузен, 1941. С. 24.

76. О том, что в битве при Шайо у венгров войск было больше, пишет и современник событий Фома Сплитский: Фома Сплитский, 1997. С. 114.

77. Тизенгаузен, 1941. С. 24.

78. Фома Сплитский, 1997. С. 106—107.

79. Фома Сплитский, 1997. С. 109.

80. По истории монгольского вторжения в Европу мы располагаем тремя самыми объемными и подроными сочинениями современников: Плано Карпини, Фомы Сплитского и Рогерия. Примечательно, что все эти три автора не только встречались, но и находились в добрых отношениях. Дело в том, что Рогерий в 1249 году стал архиепископом Сплита и много лет провел в тесном общении со своих архидьяконом Фомой, а Плано Карпини в те же годы был архиепископом соседнего Бара. И если сочинение Рогерия было написано около 1244 г., а Плано Карпини — около 1247 г., то Фома писал в 1267 г., отчего мог пользоваться сочинениями своих предшественников. Исследователи, однако, не находят в «Истории архиепископов Салоны и Сплита» текстуальной зависимости ни от Рогерия, ни от Карпини. Вероятно, Фома основывался прежде всего на устных рассказах Рогерия и Карпини. См.: Фома Сплитский, 1997. С. 206—207, прим. 325.

81. См. сообщения источников: MGH SS, t. XXIX. P. 440; Rogerius, 1938. P. 569—572; ИТ, 1937. С. 46; Фома Сплитский, 1997. С. 104—113. О битве при Шайо см.: Ледерер, 1953. С. 10—11; Пашуто, 1977. С. 218.

82. MGH SS, t. XXIV. P. 545. Цит. по: ИТ, 1937. С. 47. (Вставки и подчеркивание мои. — Д.Х.)

83. Плано Карпини, 1997. С. 73.

84. MGH SS, t. XXVIII. P. 145. Цит. по: Матузова, 1979. С. 137.

85. MGH SS, t. XXVIII. S. 208.

86. Ледерер, 1953. С. 14—15.

87. Матузова, 1979. С. 142.

88. О той армии, которую набрал сын Фридриха II, наследник иерусалимского трона Конрад в Германии и из соседних стран «против татар», см.: MGH SS, t. XXVIII. P. 205; ИТ, 1937. С. 47.

89. Многие в Европе считали, что Венгрию постигло наказание со стороны монголов из-за убийства их послов, а также за укрытие у себя половцев, монгольских кровных врагов. См.: Richard, 1979. P. 106—108.

90. Летом 1241 г. в Австрию прорвался небольшой монгольский отряд, который был немедленно разгромлен. Об этом с гордостью сообщал герцог Фридрих в своем письме Конраду Гогенштауфену от 13 июня 1241 г. Подчеркивалось, что в стычке с монголами было убито 100 человек, но, как отметил австрийский владетель, все из лиц «низшего состояния» (Regesta, 1854. № 1041).

91. Andreas Danduli. Chronica Venetiarum / Ed. L.A. Muratori // Scriptores Rerum Italicarum. T. XII. Mediolani, 1728. Col. 354. Перевод В.Т. Пашуто (Пашуто, 1977. С. 220).

92. Rogerius, 1938. P. 574—575; Ледерер, 1953. С. 12.

93. Rogerius, 1938. P. 577, 582; Фома Сплитский, 1997. С. 111—112.

94. Фома Сплитский, 1997. С. 112.

95. Рашид-ад-Дин, 1960. С. 45; Тизенгаузен, 1941. С. 38.

96. Rogerius, 1938. P. 564, 576—578, 587. В составленной на Руси в XV в. «Повести об убиении Батыя» сообщается о гибели Батыя в Трансильвании — во время осады Варадина (ПСРЛ, XV, 394—395; СЛ, 105). Ранее предполагалось, что за этим кроется некая местная трансильванская легенда (Розанов, 1916. С. 109—112), но следов её не обнаружено. «Повесть об убиении Батыя» — русское сочинение XV в., не имеющее никакой связи с реалиями XIII в. (Горский, 2001. С. 191).

97. Rogerius, 1938. P. 564.

98. Пашуто, 1977. С. 219—220.

99. Regesta, 1854. № 1028, 1169.

100. Пашуто, 1977. С. 220—221. Ср.: Плано Карпини, 1997. С. 55.

101. См.: Dejny Slovenska. T. 1 / Red. L. Holotík, J. Tibenský. Bratislava, 1961. S. 149—150.

102. Rogerius, 1938. P. 564, 574.

103. См.: Regesta, 1854. № 1035, S. 486 (письмо Конрада, епископа Фризингенского, 1241 г.).

104. «А король Бела, опасаясь, как бы татары, перейдя Дунай, полностью не разорили остальную часть королевства, посла в город Альбу взять мощи блаженного короля Стефана...» (Фома Сплитский, 1997. С. 115).

105. Фома Сплитский, 1997. С. 116. (В квадратных скобках дополнения Д.Х.)

106. Rogerius, 1938. P. 584—585.

107. Rogerius, 1938. P. 585.

108. Rogerius, 1938. P. 585.

109. Фома Сплитский, 1997. С. 113.

110. Пашуто, 1977. С. 221—222; МТК, 1981. S. 49.

111. Фома Сплитский, 1997. С. 119.

112. Фома Сплитский, 1997. С. 95, 134—135.

113. Фома Сплитский, 1997. С. 120.

114. См. об этом: Kukuljević-Sakcinski, 1863. S. 10—53; Лиречек, 1952. С. 175—176.

115. Плано Карпини, 1997. С. 39.

116. Rogerius, 1938. P. 573—574.

117. Вернадский, 2001. С. 65; Хара-Даван, 2002. С. 205; Гумилев, 1992. С. 512. См. также: Halperin, 1987. P. 47. В недавно опубликованной книге-дайджесте монгольского журналиста Ч. Чойсамба была реанимирована версия о том, что основной причиной отхода Бату-хана из Европы являлась необходимость подготовки к борьбе за власть в своей империи после смерти Угэдея (Чойсамба, 2006. С. 137—148). В публицистическом задоре автор провоцирует читателя своей позицией «со стороны современных потомков давних победителей», но при этом уводит внимание от полноценных источников (современных или близких к тому времени), заслонив их историографическими выкладками, цитатами авторов XIX—XX вв., занимающими порою целые страницы.

118. Рашид-ад-Дин, 1960. С. 46; Тизенгаузен, 1941. С. 38—39.

119. Рашид-ад-Дин, 1960. С. 46; Тизенгаузен, 1941. С. 38.

120. ПСРЛ, X, 125. См. также: Смирнов, 1951. С. 53—54.

121. Плано Карпини, 1997. С. 48. Ср.: Пашуто, 1977. С. 215.

122. В.Т. Пашуто приводит двусмысленные свидетельства западноевропейских источников о нападениях на монголов войск правителя страны «as Blas», как он понимает, болгар или влахов (Пашуто, 1977. С. 222, прим. 110). Если даже речь идет о каких-то балканских народах, то столкновения с ними не были масштабными и значительными.

123. Рашид-ад-Дин, 1960. С. 45—46; Тизенгаузен, 1941. С. 38.

124. MGH SS, t. XXVI. P. 604, 605. Цит. по: ИТ, 1937. С. 48.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница