§ 2. Вторжение: Северо-Восточная Русь, 1237—1238 гг.

Благодаря сильному сопротивлению русских Они (Татары) не смогли продвинуться дальше; И было у них множество сражений с народами Руси и много крови было пролито с той и с другой стороны, но русские сумели их отогнать. <...> Потом, они снова вернулись на русских...

Фома Сплитский¹.

Если следовать изложению «Повести о разорении Рязани Батыем», то первый удар по противнику нанесли рязанцы². И это в целом не противоречит рассказам летописей, для которых, однако, первым значительным событием Батыева нашествия было падение Рязани. Осаде столицы княжества, естественно должно было предшествовать разорение сельской округи и менее значительных городов. Симеоновская летопись примерно так и описывает произошедшее:

«И начаша воевати Татарове землю Рязанскую, и грады ихъ розбивающе и люди секуще и жгуще, и поплениша ю и до Проньска; и приидоша окааннии иноплеменници подъ столныи ихъ городъ Рязань»³.

Можно вспомнить также рассказ монаха Юлиана о четырех монгольских армиях. По его словам, одна из армий еще в период его пребывания на Руси «уже нападала на границы Рязани [Recennie]»⁴, но об осаде этого города он не знал. Так как большинство источников отражает взгляд стороннего наблюдателя, то для них далекие сражения, не принесшие тактического перелома в военных действиях, могли выглядеть малозначимыми. Уникальный осколок рязанского летописания, «Повесть о разорении Рязани Батыем», восполняет этот пробел и предлагает менее сухую версию событий.

Ясно, что подлое убийство княжича Федора Юрьевича, выполнявшего посольскую миссию, должно было вызвать благородное негодование в Рязани:

«И услыша великий князь Юрьи Ингоревич убиение возлюбленаго сына своего князя Федора, инех князей, нарочитых людей много побито от безбожнаго царя, и нача плакатися, и с великою княгинею, и со прочими княгинеми, и з братею; и плакашеся весь град на многъ час, и едва отдохнув от великаго того плача и рыданиа; и начаша совокупляти воинство свое и учредиша полки»⁵.

То, что рязанская коалиция князей сумела достаточно быстро собрать крупные воинские подразделения, включавшие рядовых ополченцев («учредиша полки»), может говорить, в частности, о том, что такой исход переговоров с Батыем ими предвиделся и подготовка к нему началась значительно раньше. Возможно, рязанцы начали готовить удар первыми сразу после получения из Владимира отказа в помощи. В таком случае все посольство Федора было не более чем отвлекающим маневром, целью которого было оттягивание времени.

Как бы то ни было, но, если доверять изложению Повести, нападение рязанцев для Батыя было внезапным. Создается впечатление, что хан и не подозревал, что это маленькое государство способно решиться на самостоятельные наступательные (!) действия. Ни одно из русских княжеств ни в этом, ни в следующем году, ни много лет позже не совершало подобной дерзости — самостоятельный поход против основных сил империи Чингисхана. Рязанцы не обладали особенными претензиями в области глобальной политики, они просто считали это делом чести и смерть в борьбе с врагом признавали почетной — в открытом поле и против армии всего мира. Как известно, безумству храбрых и следует петь песни...

Князь Юрий Ингваревич вел свои полки на верную гибель, и это особенно подчеркнуто в патетических репликах Повести: речь перед братией («лутче нам смертию живота купити, нежели в поганой воли выти»), поклон Успенскому собору Рязани, плач перед образом Богородицы и «последнее целование» матери, великой княгини Агрепены Ростиславны. Судя по дальнейшему изложению, рязанцы сумели недешево продать свою жизнь и действительно произвели впечатление на гордого монгольского хана. Внезапная атака небольшого даже по русским меркам войска рязанцев была пощечиной монгольскому самолюбию:

«И поидоша против нечестиваго царя Батыя и сретоша его близ предел резанских. И нападоша на нь и начаша битися крепко и мужественно.
И бысть сеча зла и ужасна, мнози бо силнии полки падоша Батыеви. Царь Батый и видяще, что господство резанское крепко и мужественно бьяшеся и возбояся.
Да противу гневу Божию хто постоит?
А Батыеве бо силе велице и тяжце: един бьяшеся с тысящею, а два — со тмою. Видя князь великий убиение брата своего князя Давыда Ингоревича и воскричаша: "О братие моя милая! Князь Давыдъ, брат наш, наперед нас чашу испил, а мы ли сея чаши не пьем?!" Преседоша с коня на кони, и начаша битися прилежно, многиа сильныя полкы Батыевы проеждяя, а храбро и мужествено бьяшеся, яко всем полкомъ татарьскым подивитися крепости и мужеству резанскому господству.
И едва одолеша их силныя полкы татарскыа»⁶.

Повесть отмечает, что в этом сражении где-то на берегах Воронежа погиб цвет рязанских воинов, а также многие князья со своими дружинами: Юрий и Роман Ингваревичи, а вместе с ними и главы муромского и пронского княжеств, то есть собственно все лидеры антимонгольской коалиции. Однако, согласно вполне достоверной новгородской версии событий, рязанский князь Юрий погиб при осаде своего стольного града, а его брат Роман — в битве у стен Коломны⁷. Вероятно, автору Повести представлялась более почетной смерть воина в битве в открытом поле, и он немного приукрасил действительность. По нашему мнению, это было более чем напрасно. Ведь в противном случае мы получаем дополнительное свидетельство того, что после сражения на реке Воронеж некоторые князья выжили и сумели отступить в свои вотчины. Уцелеть в наступательной операции против сильнейшей армии мира — трудно припомнить других таких героев вплоть до Куликовской битвы.

После событий на реке Воронеж Батый получил вполне законный повод вторгнуться на рязанскую территорию. Это место в «Повести о разорении Рязани» звучит сухо и очевидно представляет собой вставку из какого-то летописного источника:

Панорама Рязани со стороны Оки в первой трети XIII в. Реконструкция (Даркевич, Борисевич, 1995. С. 8—9)

«И начаша воевати Резанскую землю, и веля вити, и сечи, и жещи без милости. И град Прънеск, и град Бел, и Ижеславець розари до основания, и все люди побиша без милости. И течаше кровь христьянская, яко река силная, грех ради нашихъ»⁸.

Примечательно, что в этом сообщении подчеркивается, что города Пронск, Белгород и Ижеславец пали ранее, чем монголы подошли к столице княжества. Эти населенные пункты расположены на юго-запад (Пронск и, вероятно, Ижеславец) и северо-восток (Белгород) от Старой Рязани⁹. Следовательно, монголы совершали широкий охват самого укрепленного города в области. Только разорив округу на многие километры вокруг, Батый 16 декабря 1237 г. подступил к крепости: «тогда иноплеменници оступиша град Рязань декабря 16 и острогомъ оградиша»¹⁰.

В городе укрылся князь Юрий Ингваревич с остатками своей дружины («затворися въ граде с людьми»), которые после решительного разгрома в битве на р. Воронеж серьезного сопротивления оказать уже не могли. Судя по всему, профессиональных военных среди обороняющихся было немного, но, несмотря на это, без боя столицу княжества никто сдавать не стал. Внушительный характер Рязанской цитадели позволял предполагать, что кочевники, каковыми признавались монголы, не станут тратить силы на приступ: крепость опоясывали две линии валов, которые в основании достигали ширины 23—24 м, а в высоту были до 9—10 м; глубина рвов была около 8 м¹¹. После пятидневной осады монголы штурмом взяли эти беспрецедентные по качеству оборонительные сооружения. Были применены все осадные и наступательные приспособления, известные тогда в Евразии (греческий огонь, камнеметы, штурмовые лестницы), но практически неиспользовавшиеся на Руси:

Старая Рязань. План городища. Обмеры 1970 г. 1 — северный мыс городища; 2 — северное городище; 3 — Спасский собор, конец XII в.; 4 — место торговища; 5 — Борисоглебский собор, XII в.; 6 — Успенский собор, XII в.; 7 — южная оконечность городища; 8 — Исадские ворота; 9 — Новые Пронские ворота (Древнерусское градостроительство. М., 1993. С. 120)

«А в шестый день рано приидоша погании ко граду, овии с огни, а ини с пороки, а инеи со тмочислеными лествицами»¹².

В китайской истории монгольской династии Юань («Юань ши»), составленной в 1369 г. и содержащей жизнеописания выдающихся монгольских военачальников, в частности участвовавших в европейском походе, сообщается лишь о двух крупных боевых столкновениях с русскими: битва на Калке (в жизнеописаниях Хэсьмайли (Исмаила) и Субутая (Субэдея)) и штурм Рязани (в жизнеописании Сянь-цзуна (Мунке) и тангута Сили Цяньбу)¹³. В жизнеописании Сили Цяньбу сообщается следующее: «Цяньбу сопровождал великого князя Баду [Бату] в походе на Россию. Подошли к городу Елицзянь [вероятно, Рязань]. 7 дней длилось великое сражение, (после чего) взяли его»¹⁴. А про будущего великого хана Мунке (Менгу) сказано, что он «вместе с великим князем Баду участвовал в карательном походе против русских, [и когда] дошли до города Елицзянь [Рязань], лично дрался в рукопашную, [после чего] разрушили ее [Рязань]»¹⁵.

Эти сообщения явно указывают на особое значение битвы за Рязань, которую монголы считали одним из ключевых сражений всего похода. Спустя много лет в далеком Китае вспоминали кровопролитное семидневное сражение, а не короткий штурм города, как это отмечено в русской летописи. Кроме того, отмечалось личное участие одного из ханов в рукопашной схватке. Рязанцы заставили интервентов напрячь силы.

21 декабря Рязань пала. Большая часть населения, включая княжескую семью, монахов, клириков, женщин и детей, была вырезана¹⁶. Дома сожжены, церкви разграблены, алтари осквернены («во святых олтарех много крови пролиаше»). До сих пор археологи фиксируют на территории Старой Рязани большое количество коллективных могил того времени, руины, клады и толстый слой пожарища¹⁷. Город фактически закончил свое существование и, превратившись в руины, заполненные грудами мертвых тел, вскоре сошел до уровня села. Его статус изменился не сразу, но люди более в него не шли¹⁸. Это было тяжелое место, одно большое и неухоженное кладбище:

«И не оста во граде ни един живых, вси равно умроша и едину чашу смертную пиша. Несть во ту ни стонюща, ни плачюща: и ни отцу и матере о чадех, или чадом о отци и матери, ни брату о брате, ни ближнему роду, но вси вкупе мертви лежаща»¹⁹.

Судя по сообщению Рашид-ад-Дина, в штурме Рязани приняло участие чуть ли не все войско Чингизидов, которое затем двинулось к суздальским пределам, к Коломне:

«Бату, Орда, Гуюк-хан, Менгу-каан, Кулкан, Кадан и Бури вместе осадили город Арпан [вар. Риазан, Ариан, Риан; = Рязань] и в три дня взяли. После того они овладели также городом Ике [= "город на Оке", Коломна]»²⁰.

Трудно себе представить, что стало с городом, в который ворвались тумены сразу семи ханов (около 70 тысяч воинов) и который обороняли в основном необученные местные жители. Археологические материалы демонстрируют тотальное разорение основной части территории Рязанского княжества. Только отдаленные лесистые области на границе Муромской земли остались нетронутыми. Наиболее населенные районы по рекам Прони (Пронск, Ижеславец) и Оке (Белгород, Ужеск (Ожеск), Ольгов (Льгов), Переяславль-Рязанский, Борисов-Глебов) были пройдены «огнем и мечем». Многие поселения в этих местах прекратили свое существование²¹. Вероятно, монголы действительно мстили за некое оскорбление со стороны рязанцев. Жестокость с их стороны была проявлена совершенно исключительная.

Цитированное выше сообщение Рашид-ад-Дина позволяет также охарактеризовать ту группировку монгольских войск, которая действовала на этом направлении. Ранее приводился отрывок из письма венгерского монаха Юлиана, в котором тот описал четыре направления натиска татар:

1. Первая армия «у реки Этиль [Ethyl] на границах Руси [Ruscie] с восточного края подступила к Суздалю [Sudal]», то есть действовала в обход муромских лесов на левом берегу Волги, от Болгарии в направлении на Нижний Новгород, Городен Радилов, Кострому, Ярославль, Галич Мерский.

2. Вторая армия находилась «в южном направлении» и «нападала на границы Рязани».

3. Третья располагалась «против реки Дон [Den], близ замка Воронеж [Ovcheruch]», то есть служила гарантом против недружелюбных действий половцев.

4. Четвертая «осаждает всю Русь (totam Rusciam)», то есть контролировала границы Южной Руси, ее коммуникации с половецкой степью и Северо-Востоком²².

Как видно, вторая группа составляла подавляющую часть монгольской армии — 70 тысяч из предполагаемых 120 (примерно по 10 тысяч (один тумен) на каждого хана — участника похода). Соответственно на все другие направления приходилось не более 50 тысяч всадников, что не так и много, если учитывать протяженность фронта и масштаб задач. Полагаем, что большинство из этих вспомогательных частей концентрировались в южных регионах, а для действий первой группы был выделен небольшой отряд, который, кстати, позднее почти никак себя не проявил. Скорее всего, выделение волжского фронта наступления на Суздаль служило для растягивания сил противника и его дезинформации. Активных действий на этом направлении не предполагалось²³.

Создается впечатление, что Юрий Всеволодович попался практически на все военные хитрости Батыя. Он и отказался от вооруженной поддержки соседних княжеств, и переоценил искренность монгольских мирных инициатив, и неверно распределил свои военные ресурсы. О том, что Юрий Всеволодович не ожидал немедленного вторжения в Суздальскую землю, свидетельствует летописная фраза, в которой говорится о том, что он послал воеводу Еремея Глебовича к Коломне «в сторожах»²⁴. Подойдя к Оке, дружинники встретили местного князя Романа Ингваревича, которому удалось избежать гибели в битве на р. Воронеж и увести часть дружины в свою вотчину. Вероятно, от него они узнали о событиях в Рязанских землях и о неуклонном намерении монголов двигаться далее на север. Судя по компилятивному изложению Тверской летописи, только после этой встречи великий князь Юрий направил к Коломне войска во главе со своим сыном Всеволодом:

«Князь же великий Юрий Всеволодичь Володимерский посла вь сторожехъ Иеремея воеводою, и сняся съ Романомъ Ингваревичемъ; Татарове же, вземше Рязань, поидоша х Коломне, и ту прииде противу ихь сынь великого князя Юриа Всеволодича изъ Володимера и Романъ Ингваревичь [съ] своими людми и оступиша ихъ Татарове»²⁵.

Появление у Коломны войск Еремея и Всеволода летописи неизменно разделяют во времени. В Воскресенской и Симеоновской летописях даже отмечено, что князь Юрий послал с сыном полки, а воеводу Еремея «напередъ в сторожехъ»²⁶. А новгородская (наиболее развернутая) версия событий вообще не упоминает среди участников Коломенской битвы Всеволода Юрьевича. Однако при этом весь рассказ о событиях под Коломной размещен в ней ранее рассказа о штурме Рязани²⁷. Судя по всему, это должно отражать наличие у летописца лишь части информации о хронологии событий. Вероятно, он знал, что дружина Еремея подошла к Коломне еще до падения Рязани, а вот о прибытии полков князя Всеволода у него сведения отсутствовали. Предлагаемая последовательность событий объясняет и «сторожевой» характер миссии Еремея.

Таким образом, великий князь Юрий после заключения с монголами некоего договора, по которому они гарантировали мир, а он отказывался от наступательных действий в степи, направил к своим границам около Коломны сторожевой отряд воеводы Еремея. Зимой в тех местах передвижение крупной конной армии было возможно только вдоль русла рек, на которых снежный покров был менее глубоким, а риск заблудиться снижался до минимума. Следовательно, для монголов существовало только два маршрута к центру Суздальской земли: 1) минуя Нижний Новгород по Оке и далее по Клязьме к Владимиру, а затем по Нерли к Суздалю; 2) минуя Рязань вверх по Оке и далее минуя Коломну вверх по Москве-реке, после чего краткий переход в верховья Клязьмы и прямо к Владимиру. Судя по сообщению монаха Юлиана, возможность монгольского вторжения со стороны Волги признавалась наиболее вероятной; исходя из этой логики, требовалось размещать сторожей на каждом из маршрутов, что Юрий и сделал: сторожевые отряды у Коломны и, возможно, у Нижнего Новгорода, а основные силы в центре — у Владимира. Вероятно, после встречи с Романом Ингваревичем воевода Еремей Глебович направил своему князю отчет о произошедшем в Рязанской земле. В столице должны были понять, что ими допущена глобальная внешнеполитическая ошибка в отношениях с монголами. Требовались немедленные меры по предотвращению нависшей над княжеством угрозы. Главные силы были направлены во главе со старшим великокняжеским сыном Всеволодом к Коломне — тому месту, где, как теперь стало ясно, будет нанесен главный удар. Здесь, у города на Оке, прикрывавшего проход в глубь Владимиро-Суздальского княжества, разыгралось, как потом выяснилось, самое крупное и ожесточенное сражение русских и монгольских войск периода Батыева нашествия:

«...[и ту бысть имъ бой],
и бишася крепко,
и бысть сеча велика,
и прогнаша их к надолбомъ
и ту убиша князя Романа [Ингваревича],
а у Всеволода воеводу его Еремея [Глебовича],
а иных много мужеи побиша,
[и ту паде много людей съ княземъ
и съ Иеремеемъ [Глебовичем],
а Москвичи побегоша, ничего же не видевше],
а Всеволод [Юрьевичь] в мале дружине прибежа
в Володимере
а Татарове же поидоша к Москве...»²⁸.

В сражении у Коломны под общим руководством княжича Всеволода находилось значительное войско, которое никак нельзя, вслед за В.Т. Пашуто, называть «дозорным отрядом»²⁹. В состав армии Всеволода вошел сторожевой отряд воеводы Еремея, дружина коломенского князя Романа Ингваревича, ополчения ближайших городов (Коломна, Москва), а также собственно владимирский полк — основные силы княжества, которые князь привел сам³⁰. Надо полагать, численность войск была более значительной, чем могли выставить рязанские князья в битве на Воронеже или при осаде Рязани. Армию не стали размещать за стенами Коломны, а поставили снаружи: об этом говорит то, что в итоге ее оттеснили «к надолбам», то есть к скошенному частоколу, предназначенному для ограничения действий кавалерии³¹.

Со стороны монголов в сражении также принимали участие основные части армии Бату, та же примерно 70-тысячная орда, которая осаждала Рязань. Перевес сил, конечно, был на стороне нападающих, но русские войска имели значительные преимущества в снаряжении (качество и мощь доспехов) и в знании рельефа местности³². Исследователь русского военного искусства А.А. Строков считал, что «при исключительной опасности Русь могла выставить и более 100 тысяч человек» войска³³. С такой цифрой согласны и другие исследователи³⁴. Однако предполагается, что только половина этой цифры приходилась на северо-восточный регион, включающий Новгород. Потенциально великий князь Юрий Всеволодович под своей рукой мог выставить против Батыя не более 50 тысяч воинов, что, конечно, очень много даже по монгольским меркам. Реальность оказалась менее выразительной.

Кремль Коломны в XIV—XVI вв. Заштрихованная часть — XIV в. (Древнерусское градостроительство. М., 1993. С. 214)

Подсчеты М.Н. Тихомирова показывают, что концентрация населения вокруг крупных административных центров была невысокой. Лишь 6 русских городов составляли по 20—30 тысяч жителей (Киев, Новгород, Галич, Владимир Волынский, Чернигов, Владимир Залесский), что позволяло им выставить от 3 до 5 тысяч воинов (не более пятой части населения). В менее крупных городах (Ростов, Суздаль, Рязань, Переяславль) жили от 5 до 10 тысяч человек, а в основной своей массе в поселениях не собиралось более 1000 человек одновременно³⁵. Если предположить, что Юрий Всеволодович решил в неспокойную зиму 1237/38 гг. постоянно содержать до 5—6 тысяч воинов, то под рукой воеводы Еремея было около 2—3 тысяч ратников³⁶, так как равноценный отряд, скорее всего, был послан к Нижнему Новгороду, а часть была оставлена во Владимире. Роман Ингваревич вместе с коломенскими ополченцами располагал примерно тысячным полком. Владимир Залесский (около пяти тысяч воинов) с ближайшими городами и сельской округой в случае экстренной мобилизации мог выставить около 8 тысяч воинов. Как сообщает южнорусская повесть, князь Юрий послал своего сына против татар «со всеми людми»³⁷, то есть все наличные силы были брошены к Коломне. Таким образом, с русской стороны в битве на р. Оке должны были принимать участие никак не более 20 тысяч человек, из которых, однако, не было и трети знакомых с воинским делом.

Ни о каком противостоянии равных сил, конечно, речи идти не могло, но события показали, что противники были достойны друг друга. Об ожесточенности сражения говорит не только летописный текст («бысть сеча велика»), но и гибель важных лидеров из враждующих сторон. Кроме бежавших москвичей, которые, возможно, находились в резерве или подошли уже в разгар битвы, русские полки в большинстве своем были уничтожены («много мужеи побиша»). Были убиты владимирский воевода Еремей Глебович и коломенский князь Роман Ингваревич, старейший представитель рязанской династии. У монголов тоже были потери. В сражении был ранен и потом умер хан Кулькан, младший сын Чингисхана, единственный Чингизид, участвовавший в Западном походе, и единственный Чингизид, погибший на поле боя — за всю историю империи:

«...они овладели также городом Ике [Коломна]. Кулькану была нанесена там рана, и он умер. Один из русских эмиров, по имени Урман [Роман], выступил с ратью (против монголов), но его разбили и умертвили»³⁸.

В рассказе о монгольском нашествии на Русь Рашид-ад-Дин упоминает по имени и сообщает о неких действиях только трех князей (остальные имена используются как топонимические ориентиры). Из этих трех об одном говорится, что он был убит, о другом — что он бежал в лес, а затем был пойман и умерщвлен, и лишь о Романе говорится, что он выступил против монголов и бился с ними (!). Эта неожиданная дань уважения коломенскому князю была высказана спустя 70 (!) лет в далекой Персии, причем его имя, в отличие от многих других, приводилось практически без изменений: Ур-ман / Ро-ман. Пожалуй, сложно придумать лучший памятник храброму воину.

Гибель Кулькана, единственного сына Чингисхана, участвовавшего в Западном походе, должна была произвести на Бату и войско большое впечатление, вызвав прилив мстительности. Кроме того, она должна была отражать потери, понесенные татарами. Судя по всему, тумен Кулькана был разгромлен, что говорит о почти 10-тысячных потерях (убитые и раненые). В южнорусской версии повести о Батыевом нашествии также отмечены большие потери с обеих сторон: «...и падъшимъ многимъ от нихъ от обоихъ»³⁹. Захватчикам немедленно требовались новые победы, чтобы заставить покоренные народы заполнить этот пробел.

* * *

Не задерживаясь у Коломны, монгольская армия двинулась в глубь Залесского края. Кочевники демонстрировали удивительную скорость передвижения по заснеженной местности, практически лишенной дорог. Рязань пала только 21 декабря 1237 г., а 2 февраля 1238 г. интервенты уже подошли к Владимиру. По подсчетам В.В. Каргалова, скорость перемещения войска, превышающего в численности 50 тысяч человек, по незнакомой местности зимой в лучшем случае может составлять 10—15 км в сутки⁴⁰, а ведь это было наступление, которому иногда оказывали сопротивление. Монголы двигались от Рязани к Владимиру по рекам, через Коломну и Москву, а следовательно, должны были преодолеть не менее 450 км за 43 дня. Совершенно ясно, что дневных остановок они не делали и, судя по всему, гарнизонов на захваченных территориях не оставляли.

Коломенское сражение произошло в первых числах 1238 года, так как уже 20 января 1238 г., по сообщению В.Н. Татищева⁴¹, монголы штурмовали Москву:

Вторжение монголов в Северо-Восточную Русь. Декабрь 1237 — март 1238 г. (по: Каргалов, 1967. С. 88)

«Тое же зимы взяша Москву Татарове и воеводу убиша Филипа Нянка за правоверную хрестьянскую веру, а князя Володимера яша рукам сына Юрьева, а люди избиша от старьца и до сущаго младенца, а градъ и церкви Святыя огневи предаша и манастыри вси и села пожгоша и много именья въземше отидоша»⁴².

Маленький городок на Москве-реке не мог оказать захватчикам серьезного сопротивления. У нас даже нет прямых указаний на то, что город оборонялся⁴³. Согласно летописи, местного воеводу убили «за веру», а князя просто взяли в плен, без боя, «руками». Сам факт упоминания гибели какого-то нигде ранее не упоминавшегося воеводы подчеркивает необычность ситуации: скорее всего, его смерть имела какой-то религиозный подтекст⁴⁴. В случае если некий городской воевода погибал от вражеской руки, это чаще всего не отмечалось летописью.

С другой стороны, примечательные сведения о падении Москвы содержатся в «Истории Угэдэй-каана», написанной Рашид-ад-Дином. После сообщений о смерти Кулькана и разгроме князя Романа под Коломной в этом источнике содержится обширный текст, повествующий о дальнейших действиях монголов на Руси. В связи с тем, что он требует пространных комментариев, приведем его полностью:

«...(потом) сообща в пять дней взяли также город Макар [вар. Укан, Икан; возможно, Москва⁴⁵] и убили князя (этого) города, по имени Улайтимур [Владимир].

Осадив город Юрги-бузург [вар. Бурки-бузург; возможно, "город Юргия Великого" или "город Тверской Торжок"⁴⁶], взяли (его) в восемь дней. Они ожесточенно дрались. Менгу-каан лично совершал богатырские подвиги, пока не разбил их (русских).

Город Кыркла [вар. Каринкла; возможно, Переяславль Залесский⁴⁷], коренную область Везислава [возможно, Всеволода], они взяли сообща в пять дней. Эмир этой области Банке Юрку [вар. Вике-Юрку, Йике-юрку, Рике-Юрку; возможно, Георгий] бежал и ушел в лес; его также поймали и убили.

После того они (монголы) ушли оттуда, порешив на совете идти туманами облавой и всякий город, область и крепость, которые им встретятся (на пути), брать и разрушать. На этом переходе Бату подошел к городу Кисель Иске [вар. Киф Матишка; = Козельск] и, осаждая его в течение двух месяцев, не мог овладеть им. Потом прибыли Кадан и Бури и взяли его в три дня. Тогда они расположились в домах и отдохнули»⁴⁸.

Между сражением у Коломны и штурмом Козельска, в интерпретации которых нет оснований сомневаться (слишком схожи реальные названия с теми, которые приведены у Рашид-ад-Дина), отмечены осады трех городов — Макар, Юрги-бузург и Кыркла.

Если следовать летописному изложению, то за это время приступом были взяты Москва, Владимир, Суздаль, Переяславль, Торжок. Именно к этим городам применен глагол «взяша», и они выделены по смыслу: остальные перечислены списком⁴⁹. Однако подробности осады сопровождают только описания штурма Москвы, Владимира и Торжка. При таких условиях единственным кандидатом на отождествление с «Макар», позволяющим не нарушать хронологию событий у Рашид-ад-Дина, является Москва, имеющая с этим топонимом одну общую согласную (M). Кроме того, под Москвой действительно попал в плен, а затем был убит великокняжеский сын Владимир (Улайти-мур). С отождествлением «Юрги-бузурга» и Владимира Залесского (в записи — «город Юргия Великого»⁵⁰) также приходится согласиться, так как, во-первых, это был именно крупный штурм, в котором было место «богатырским» подвигам, а во-вторых, он непосредственно следовал за взятием Москвы. О вариантах интерпретации третьего города следует поговорить подробнее.

Во-первых, топоним «Кыркла» или «Каринкла» (ряды согласных — KRKL и KRnKL) легче разгадать как Торжок (согласные — TŘK), чем Переяславль (ряд согласных — Pr̨SLvl'). Во-вторых, как Переяславль-Залесский, так и Торжок очень трудно представить «коренной» областью Везислава-Всеволода (?). Если речь идет о Всеволоде Константиновиче, племяннике великого князя Юрия, то он действительно упоминался летописью под 1227 г. как князь Переяславля, но Южного, и уже в 1228 г. был заменен там дядей Святославом⁵¹. Может быть, под Везиславом скрывается не Всеволод, а Ярослав, что даже более близко по звукам (целое общее окончание — слав)? Он действительно оставался зимой 1237—1238 гг. князем Переяславля Залесского, но в городе его тогда не было, и становится затруднительно определить того местного «эмира» (князя), который бежал в лес, был пойман и убит. Ведь Ярослав Всеволодович, занявший великокняжеский стол после смерти брата, был безусловно широко известной фигурой в ханской ставке, где не раз бывал и со многими монгольскими князьями был знаком лично.

С другой стороны, Торжок также входил во владения Ярослава как новгородского князя. Причем, по летописи, осаждали Торжок долго, а затем «гнашася проклятии отъ Торжку Серегерьскимь путемъ даждь и до Игнача креста, а все людии секуще аки траву»⁵². Следовательно, после захвата города татары еще гнались за кем-то. Можно предположить, что это был тот самый «эмир» «Ванке Юрку [вар. Вике-Юрку, Йике-юрку, Рике-Юрку]», который «бежал и ушел в лес», а затем его «поймали и убили». Ведь среди погибших при штурме Торжка упоминаются местный посадник «Иванко» и далее за ним по иерархии, возможно, тысяцкий или воевода «Яким Влункович»⁵³. Имена оказываются очень созвучными персидской транскрипции Иванко-[Юрь-евич]~Ванке-Юрку или Яким-Влунко(вич)~Йике-Юрку. Может быть, речь у Рашид-ад-Дина идет о ком-то из них? Таким образом, получается достаточно ясное объяснение того, как в области «Везислава» (Ярослава) мог оказаться еще и другой «эмир» (посадник) «Ванке Юрку» (Иванко Юрьевич). Кроме того, можно получить конкретное разъяснение причин похода монголов до Игнач-Креста и того, что до Новгорода они не дошли: это была погоня, которая не преследовала цели наступления глубоко на север.

Подобное расследование, конечно, является вполне допустимым. Однако при этом остается ряд нерешенных проблем. Совершенно не совпадают сроки осады Торжка (14 дней) и Кырклы (5 дней). Непонятно, почему заштатный Торжок назван «коренной» областью Ярослава, который потом даже не послал войск для его обороны. Разрывается вся структура рассказа Рашид-ад-Дина, который вполне может быть уложен в русскую летописную канву. Ведь после штурма Владимира татары направились именно к Переяславлю и, возможно, в полном составе. Лишь затем они разделились и пошли «туменами облавой». Переяславль также входил в Владимиро-Суздальское государство, великий князь Юрий оставался его сюзереном, «эмиром этой области». Полагаем, что под Кырклой следует все же понимать Переяславль-Залесский, после взятия которого монголы действительно рассеялись по региону в поисках ставки Юрия Всеволодовича.

Рассмотренные соображения позволяют сделать полезные заключения о хронологии событий. От Рязани до Коломны — около 150 км, которые Батый мог преодолеть с полным составом войска не менее чем за 10—12 дней. От Коломны до Москвы около 110 км, что составляет не менее 9—10 дней пути для монгольской армии. Падение Москвы отмечено В.Н. Татищевым 20 января, но по Рашид-ад-Дину, осада длилась 5 дней; следовательно, подступить к городу интервенты должны были не позднее 15 января. Соответственно и сражение у Коломны датировать следует в рамках 2—4 января 1238 г.

От Москвы до Владимира по руслу Клязьмы примерно 200 км, которые монгольская армия не могла преодолеть менее чем за 14—15 дней. Появление авангарда под станами Владимира 3 февраля 1238 г. только-только укладывается в эти рамки. Основные же части должны были подойти позже. Видно было, что Батый очень спешил.

Уже после битвы у Коломны княжич Всеволод «в мале дружине» прибежал во Владимир и сообщил отцу о случившемся. Крах многолетней политической линии Юрия был налицо. Самое могущественное русское княжество оказалось неподготовленным к борьбе с самым опасным своим противником. Отправив имеющиеся под рукой войска к Коломне, великий князь оставил практически беззащитными внутренние районы страны. Сбор нового ополчения требовал времени, которого Батый, скорее всего, предоставлять не будет.

Юрий решил применить самую известную впоследствии русскую тактику затягивания противника в глубь страны. Он оставил столицу на попечение сыновей, а сам направился на север через Ростов, Ярославль и Углич за Волгу, где организовал военный лагерь на одном из притоков Молога — реке Сить. Сюда к нему должны были стекаться «вои» со всего региона. Однако основную ставку он делал на помощь братьев Ярослава и Святослава:

«Тое зимы выеха Юрьи из Володимеря в мале дружине, оурядивъ сыны своя в собя место Всеволода и Мстислава, и еха на Волъгу с сыновци своими с Василькомъ и со Всеволодомъ и с Володимеромъ, и ста на Сити станомъ, а ждучи к собе брата своего Ярослава с полкы и Святослава с дружиною своею, и нача Юрьи князь великыи совкупляти вое противу Татаромъ, а Жирославу Михаиловичю приказа воеводьство в дружине своеи»⁵⁴.

Ярослав Всеволодович действительно к 1238 г. имел возможность собрать значительное войско, ведь он сохранял контроль над Киевским, Новгородским и Переяславль-Залесским княжествами. Однако это было практически нереально на ограниченном отрезке времени. Осенью 1237 г. Ярослав, судя по всему, находился еще в Киеве. Здесь он прокняжил немногим более полугода. Сложно сказать, насколько киевляне были готовы отправиться на далекий северо-восток поддерживать брата своего новоиспеченного сюзерена. Да и особенных сил у них уже не было — слишком беспокойным было предыдущее десятилетие. Полагаться на новгородцев также было затруднительно. Для созыва ополчения требовалось решение веча, скептически смотревшего на дальние походы, прямая выгода от которых была неочевидной. Фактически Ярослав мог располагать только собственными дружинниками и верными переяславцами, полк которых, возможно, и был направлен на Волгу. Сам же князь лично прибыть на помощь уже не успевал. Даже если он получил тревожные известия в ноябре, то сначала (такое предположение напрашивается само собой) он должен был направиться в Новгород, в надежде собрать ополчение, а уж потом повернуть к Владимиру⁵⁵. Зимний путь от Киева до Новгорода мог длиться до трех месяцев, то есть в лучшем случае к концу февраля 1238 г. Ярослав прибыл на север. Здесь его должны были застать известия о падении Владимира, а также о подходе монголов к Торжку. Смог ли князь убедить новгородцев в необходимости активных наступательных действий, или впечатление от поражений под Рязанью и Коломной не позволило ему этого сделать — источники умалчивают. Известно только, что с этой стороны помощи Суздальскому князю не последовало.

О владениях другого брата Юрия, Святослава, в конце 1238 г. точных сведений нет, о нем известно лишь то, что в 1230—1234 гг. он упоминается как хозяин Юрьева Польского⁵⁶. Скорее всего, этим городом с округой его владения не ограничивались, но значительными не были. Недаром в летописи отмечено, что от Ярослава Юрий ждал «полков», а от Святослава — только его дружину. Об амбициозных инициативах или выразительных предприятиях Святослава ни до этого, ни после ничего не известно. Чаще всего он выступал немым и весьма пассивным орудием в руках своих братьев, а затем и племянников. Однако в условиях внешней опасности Святослав со своими скромными возможностями не остался в стороне, а поспешил присоединиться к полкам старшего брата.

Владимир Залесский. Схема плана XII—XIII вв. I — город Мономаха, 1108 г.; II — Ветчаной город, 1158—1164 гг.; III — Новый город, 1156—1164 гг. 1 — Успенский собор, 1158—1160 гг., перестроен в 1185—1189 гг.; 2 — Спасская церковь, 1164 г.; 3 — церковь Георгия на дворе Юрия Долгорукого, 1150-е гг.; 4 — Дмитриевский собор, 1190-е гг.; 5 — Рождественский собор Рождественского монастыря, 1192—1196 гг.; 6 — Успенский собор Княгинина монастыря, 1200—1202 гг.; 7 — Золотые ворота, 1160—1164 г.; 8 — Серебряные ворота, 1160-е гг.; 9 — Волжские ворота, 1160-е гг.; 10 — Торговые ворота, 1160-е гг.; 11 — Иринины ворота, 1160-е гг.; 12 — Медные ворота, 1160-е гг.; 13 — Ивановские ворота, 1160-е гг.; 14 — стены детинца Всеволода Большое Гнездо с надвартной церковью Иоакима и Анны, 1194—1196 гг.; 15 — Вознесенский монастырь; 16 — церковь Воздвиженья на Торгу, 1218 г. (Древнерусское градостроительство. М., 1993. С. 167)

Кроме братьев к Юрию должны были привести свои полки племянники: Василько, Всеволод, Владимир Константиновичи. Старший из них, Василько получил еще от отца в 1218 г. Ростов с Костромой и «со всею областию Галицкою», которые сохранял и теперь; Всеволод держал Ярославль и Углич «со всею областию», а Владимир — Белоозеро⁵⁷. Таким образом, на р. Сить должны были сойтись полки Ростова, Ярославля, Костромы, Углича, Юрьева Польского, Галича Мерского, Белоозера, а также, скорее всего, Суздаля, Переяславля и некоторых других менее значительных городов⁵⁸.

Если вспомнить, что такой заштатный князь, как Юрий Владимирович Белозерский, в 1146 г. без труда направлял своим союзникам «тысящу бронникъ дружины Белозерьские»⁵⁹, то есть тысячу тяжеловооруженных всадников, то собранные вокруг Юрия в начале 1238 г. силы должны были быть весьма велики. Девять крупных городских центров могли выставить не менее 10 тысяч воинов, а если говорить о поголовной мобилизации — и того больше. В случае подхода новгородцев эта армия могла удвоиться, а следовательно, монгольским планам мог быть нанесен тяжелый удар. Двадцатитысячный корпус тяжеловооруженных воинов мог без труда противостоять двух- или трехкратно превосходящей армии кочевников, фактически лишенных, доспехов и измотанных трехмесячными скитаниями в лесистой, засыпанной снегом Суздальщине. Пережили бы монголы вторую битву у Коломны? В этом отношении расчет великого князя был совершенно верным, и ему требовалось только время.

* * *

С другой стороны, неизвестно, на что надеялся князь Юрий Всеволодович, когда оставлял во Владимире жену и всех сыновей. Владимирское воинство было разгромлено, и предстоящая оборона должна была лечь на плечи стариков и детей. При этом сдавать столицу, очевидно, никто не собирался. В ней оставался Всеволод Юрьевич, уже поднимавший оружие против монголов и потому не имевший возможности рассчитывать на сохранение жизни в случае плена. Горожане также были настроены весьма решительно. Первое, что ожидало монголов, когда они подошли к Владимиру, был град стрел:

«Тогда приидоша множество кровопроливець крестияньских бес числа, аки прузи к Володимерю месяца февраля въ 3 день въ вторникъ прежде мясопуста за неделю; Володимерци затворишася в городе съ Всеволодомъ и Мьстиславомь а воевода бе оу них Петръ Ослядюковичь; Володимерцемъм же не отворящимся, а Татарове же приехавше къ Златымъ воротомъ, водящи с собою княжича Володимера Юрьевича и начаша въпрашати: "великии князь Юрьи есть ли в городе?" Володимерци же пустиша по стреле на Татары»⁶⁰.

Неприступные стены и валы Владимирской крепости еще никто за их 130-летнюю историю приступом не брал. Расположенный на высоком (до 50 м) левом берегу Клязьмы город обладал исключительными по тем временам оборонительными качествами. Этот гигантский по средневековым меркам мегаполис превышал по площади Киев и Новгород, был самым крупным на Руси. Его валы имели у основания ширину около 24 м, а в высоту достигали 9 м, протянувшись в общей сложности на 7 км. На их гребне по всему периметру были возведены высокие деревянные стены, которые с внешней стороны обрамлял еще и ров шириной 22 м при глубине 8 м⁶¹. Город делился на три района, отделенные друг от друга стенами и дополнительными укреплениями. Древнейшим был Печерний (Мономахов) город, в центре которого при Всеволоде Большое Гнездо был возведен обширный каменный детинец с Успенским, Дмитриевским соборами и княжеским дворцом⁶². На запад от него раскинулся Новый город, обращенный в напольную сторону каменными Золотыми воротами. Восточную, ремесленную, часть Владимира составлял Ветчаной город, образующий широкий мыс в междуречье Клязьмы и мелководной Лыбеди.

Оборона Владимира Залесского. Книжная миниатюра XVII в.

Защищенный самой природой, этот городской центр обороняли лучшие на Руси инженерные сооружения. Штурм этих преград требовал огромных людских ресурсов, которых у монголов уже не было. Необходимо было также строительство осадных машин, которые использовались под Рязанью, но потом, судя по всему, были брошены как недоступные для быстрого перемещения. Примечательно, что в таких условиях даже после того, как по ним со стен начали стрелять, монголы пытались вступить в переговоры⁶³. О сущности их предложений летописи не сообщают. Говорится только, что они попросили прекратить обстрел и подвели к Золотым воротам изможденного пленом княжича Владимира. Распознав брата, князья расплакались, с ними же разрыдались и горожане.

«Володимерци же пустиша по стреле на татары, и татарове же противу пустиша тако же по стреле на городъ и на Златыя ворота. И по сем ркоша володимерцемъ татарове: "Не стреляите!" Они же престаша стреляти. И приидоша близь ко вратомъ, и показаша имъ Володимера. И начаша татарове молвити володимерцемъ: "Знаете ли княжича вашего?" Бе Бо унылъ лицемъ и изнемоглъ бедою от нужа. Всеволодъ же и Мьстиславъ стояста на Златых воротех и познаста брата своего Володимера.
О, умиленное брата видение и слезъ достоино! Всеволодъ же и Мьстиславъ съ бояры своими и все гражане плакахуся, зряще Володимера»⁶⁴.

Какова была дальнейшая беседа монголов с владимирцами — ничего не сказано. Однако только после этого разговора захватчики приступили к обложению города, а князья Всеволод и Мстислав начали произносить патриотические речи. «Брате! Луче ны есть умрети пред Златыми вороты за Святую Богородицю и за правоверную веру, ниже в воли их быти»⁶⁵. Возможно, Батый предлагал сдать крепость в обмен на жизнь Владимира и всех осажденных. По В.Н. Татищеву, «татара говорили, чтоб град отдали без бою, обесчевая им всем дать живот»⁶⁶. Прежде монгольские послы Юрию говорили: мы не против тебя, а на Рязань идем. Теперь аргументы могли быть те же: я не на вас пришел, а на князя Юрия, которого и ищу. В южнорусской повести также сохранились указания на некую «лесть» Батыя горожанам, которым указывали на трагическую судьбу рязанских князей, и лишь молитвы епископа Митрофана спасли положение, отвратив жителей от бесполезной надежды на мир.

«Батыеви же стоящоу оу града, борющася крепко о градъ, молвящимъ имъ лестию гражаномъ: "Где соуть гради Резанстии, и вашь градъ, и князь вашь великии Юрьи? Не роука ли наша емши и, смерти преда?" И оуслышавъ о семь преподобыни Митрофанъ епископъ, начать глаголати съ слезами къ всем: "Чада! Не оубоимся..."»⁶⁷.

Как бы то ни было, но на этот раз монгольская хитрость не сработала, и Батый вынужден был готовиться к штурму, концентрируя вокруг Владимира все свои наличные силы:

«Татарове же отступиша от Золотых воротъ и обьехаша весь град и станы сташа пред Златыми вороты, яко зреимо; и много множество вои около всего города»⁶⁸.

Для осадных работ требовалось большое количество подсобных рабочих, которых из своей среды захватчики уже выделить не могли. Решено было собрать местных жителей и пустить их на изготовление пороков, установку тына и прикрытие наступающих войск. Скорее всего, именно с этой целью монголы после организации лагеря под Владимиром направились к Суздалю, который взяли и разграбили:

«Татарове же станы свои урядивъ около града Володимеря, а сами шедше взяша градъ Суждаль и святую Богородицю церковь разграбиша, а двор княжь огнемъ пожгоша и манастырь святого Дмитрия и прочии, разграбивъ, пожгоша, а што людеи старыя и молодыя <...>, то все иссекоша, а прочие люди и жены и дети босы и беспокровны, издыхающимъ имъ от мраза, <...> то все множество сведоша полона въ станы своя, а сами приидоша к Володимерю [въ пятокь преже мясопуста]»⁶⁹.

Под стенами Владимира монголы появились 2 февраля во вторник мясопустной недели, а к вечеру пятницы 5 февраля уже вернулись из-под Суздаля. Плененные во время этого краткого рейда по окрестностям столицы Северо-Восточной Руси были использованы для строительства осадных машин, чье изготовление заняло еще сутки:

«В субботу мясопустную почаша наряжати лесы и порокы ставиша [от оутра и] до вечера, а на ночь огородиша тыномъ около всего города Володимеря»⁷⁰.

Ранним утром в воскресенье 7 февраля 1238 г. начался штурм⁷¹. Монголы умудрились преодолеть стены Нового города сразу в трех местах, и уже к обеду защитники вынуждены были отступить к детинцу:

«[А Татарове начаша пороки рядити, и къ граду приступиша, и выбывше стену градную, наметавше (въ) ровъ сырого леса, и тако по примету вниидоша въ градъ] и заидоша от Золотых воротъ оу святого Спаса и внидоша по примету в город чресъ стену, а сюды от северныя стороны от Лыбеди къ Орининымъ воротамь (и) к Медянымъ, а отсюду от Клязмы к Воложьскимъ воротомъ; и тако взяша въскоре град до обеда Новыи, и запалиша и огнемъ; бежа же Всеволод и Мстиславъ и все людие в Печернии город»⁷².

Судя по сообщению Рашид-ад-Дина, штурм Владимира был для монголов самым сложным предприятием за все время их похода. Во-первых, отмечено, что «они (русские) ожесточенно дрались», а во-вторых, сам хан Менгу «лично совершал богатырские подвиги, пока не разбил их (русских)»⁷³. Жестокий бой в Новом городе потребовал напряжения всех сил имперской армии. Будущий великий хан Менгу принимал личное участие в атаке. Даже лишенная большого количества профессиональных защитников, Владимирская крепость была «крепким орешком». Но, когда линия обороны сместилась к Печернему городу, исход сражения был уже предрешен. Множество людей во главе с княжеской семьей набились в Успенский собор к чудотворной иконе Богоматери Владимирской, где епископ Митрофан возглавил общий молебен и начал принимать постриги готовящихся к неминуемой смерти:

«...видивше князи Всеволодъ и Мьстиславъ и владыка Митрофань, яко уже граду ихъ взяту быти, ни надеяхуся не откудо же помощи, и вниидоша вси въ церковь святыа Богородица, и начаша каятися греховь своихь, и елици отъ нихъ хотяху вь аггелскый образъ, постриже ихь всехъ владыка Митрофанъ, князей, и княгиню Юриеву, и дочерь, и сноху, и добрыа мужи и жены»⁷⁴.

Сквозь все летописные рассказы о взятии Владимира неизменно проходит акцент на особой роли, которую играл мужественный владыка Митрофан в дни обороны. И в южнорусских источниках и в ростовских особенно подчеркивается его духовная забота о защитниках и поддержка их рвения во время боя. Когда монголы ворвались в детинец, Митрофан с великой княгиней, ее дочерьми, другими приближенными и многими простыми горожанами заперся на полатях Успенского собора. Захватчики даже не попытались пленить безоружных прихожан, но, стащив хвороста, подожгли храм со всеми там находящимися:

«...а владыка, и княгини съ снохами, и съ дочерью княжною Феодорою и съ внучаты, иныи княгыни, и боярыни и люди мнози въбегоша въ церковь святыа Богородица и затворишася на полатехъ; а Татарове и тотъ градъ взяша, и у церкви двери изсекше, и много древиа наволочиша, и около церкви обволочивше древиемъ, и тако запалиша, и вси сущии тамо издъхошася, и тако предаша душа своа въ руце Господеви; а прочиихъ князей и людей оружиемъ избыша»⁷⁵.

Наряду с примерами героизма при обороне и мученической смерти после поражения источники сохранили и не совсем лицеприятные примеры действия руководителей общины. Так, вслед за изложением патриотической проповеди перед защитниками города епископа Митрофана южнорусская повесть сообщает, что, когда глава обороняющейся стороны княжич Всеволод осознал бесперспективность дальнейшего сопротивления, он собрал богатые дары и направился к Батыю просить о помиловании и даровании жизни:

«Се оувидевъ князь Всеволодъ яко крепчае брань ратных належить, оубояся, бе бо и самъ младъ, самъ изъ града изыде с маломъ дроужины, несыи съ собою дары многы, надеаше бо ся от него животъ прияти; онъ [Батый] же, яко сверепыи зверь, не пощади юности его, повеле предъ собою зарезати, и градъ весь изби»⁷⁶.

Судя по тому, что Юрию сообщили о смерти его сыновей «вне града»⁷⁷, княжич Мстислав также пытался бежать, но был убит. Примечательно, что речь идет о самых титулованных особах в осажденном Владимире. В новгородских источниках Всеволод Юрьевич предстает лидером обороны, вождем владимирской дружины⁷⁸. Впрочем, его роль выделялась и в Коломенской битве, хотя монголы, по свидетельству Рашид-ад-Дина, своим противником обозначали Романа Ингваревича.

Пожар в главном храме земли Владимирском Успенском соборе ознаменовал собой падение столицы Северо-Восточной Руси. Последовала тотальная резня: «от оуного и до старца и сущаго младенца и та вся иссекоша, овы оубивающе, овы же ведуще босы и безъ покровенъ въ станы свое, издыхающа мразомъ»⁷⁹. Успенский собор, другие городские церкви и монастыри были разграблены, пожаром был уничтожен Новый город. Местное население поголовно погибло или было выведено в полон. Разорение хорошо прослеживается и на археологическом материале, который демонстрирует не только гибель многих людей и материальных ценностей, но и последующее запустение целых районов прежде весьма многолюдного мегаполиса⁸⁰.

Тактически монголы могли считать себя победителями. Но формально великий князь Юрий еще оставался у власти и продолжал военные действия. И монголы должны были как можно быстрее найти его и уничтожить, пока он не восстановил свои силы.

* * *

Ход изложения в русских летописях позволяет говорить, что Владимир был последним городом, который осаждала единая монгольская армия. Рашид-ад-Дин утверждает, что еще крепость «Кыркла» (Переяславль Залесский) Чингизиды также «взяли сообща» и лишь затем решили «на совете идти туманами облавой и всякий город, область и кре-пость, которые им встретятся (на пути), брать и разрушать»⁸¹. Возможно, так и случилось, но после 7 февраля они обязаны были расширить диапазон своих набегов: где-то скрывался великий князь, собирающий вокруг себя войска для ответного удара. Суздальские города были практически беззащитны, так как ополчения ушли к военному лагерю на Сити. Именно с этим следует связать такой широкий размах достижений интервентов:

«...и поидоша на великого князя Юрья оттоле, овии же идоша к Ростову, а инии же кь Ярославлю, л инии на Волгу, и на Городець, и те поплениша все по Волзе, и до Галича Володимерьскаго, а инии идоша к Переяславлю, и тот град взяша, оттоле всю страну ту, и город мнози поплениша: Юрьевъ, Дмитровъ, Волокъ, Тверь, ту же и сына Ярославля оубиша, и до Торжку, несь места идеже не повоеваша, и на всеи стране Ростовскои и Суждальскои земле; взяша городовъ четыренадесяте опроче слобод и погостовъ в одинъ месяць, февралю кончевающюсь лету (67) 45»⁸².

Как известно, все перечисленные в этом летописном сообщении города имели стены и оборонительные укрепления, причем порой, как в случае с Переяславлем Залесским, весьма значительные⁸³. Ниже мы будем рассматривать осады таких городов, как Торжок и Козельск, из которых лишь первый обладал действительно полновесной оборонительной линией, но на взятие как одного, так и другого монголы вынуждены были тратить по нескольку недель. Надо полагать, такие первоклассные крепости, как Переяславль или Ярославль, могли держать и более длительную оборону. Однако отдельные отряды монголов брали суздальские города «с ходу». Причин этому было несколько. Во-первых, конечно, отток боеспособного населения в великокняжеское войско. А во-вторых, возможно, сговорчивость и неожиданная порядочность монголов в тех населенных пунктах, которые не оказали им сопротивления. Они торопились, и им удобнее было действовать в среде населения, которое еще не имело возможности озлобиться на их жестокость. Кроме того, для розыска князя в заволжских лесах требовались проводники, без участия которых все усилия монголов были бы тщетны. Следует отметить, что, в то время как описанию погромов и убийств в Рязанской земле, Москве, Суздале и Владимире в летописи уделяется значительно больше места, о разорении других городов Суздальщины сказано очень сухо: «несь места идеже не повоеваша» или «оттоле всю ту страну и грады многы все то плениша, доже и до Торжку, и несь места ни в(е)си, ни селъ, тацехъ редко, идеже не воеваша»⁸⁴. Используются глаголы «взята», «плениша», «воеваша», но нет «пожгоша», «убиша», «избиша», «емше», «яша», «огневи предаша», которые употреблялись ранее.

Можно предположить, что многие города сами открыли свои ворота, отчего захватчики не подвергали их разграблению, а количество убийств было невелико и ограничивалось административной верхушкой. Так, о Ростове это следует говорить со всей определенностью. Ростов упомянут среди других объектов татарского «пленения», но после битвы на р. Сить именно туда вывозят тело павшего князя Василько и его встречает «множество народа». При этом ростовский летописец, которым мы пользуемся, содержит в себе текст, составленный современником тех событий, о присутствии монголов в городе даже не сообщает. А создание самого летописного свода, чье составление стало возможным в 1239 г., говорит о том, что захватчики не нанесли городу значительного материального урона и потерь в населении⁸⁵. Об Угличе местный уездный учитель Ф.Х. Киссель в 1844 г. опубликовал даже «подробности сдачи» города монголам, основываясь на некоей «древней угличской летописи»⁸⁶, что, конечно, не может быть признано полноценным свидетельством, но демонстрирует устойчивую местную традицию, согласно которой город избежал штурма.

Дополнительные сведения о судьбе других русских городов не получают подтверждения и потому не подлежат столь однозначному прочтению⁸⁷. Ростовский летописец 1239 г. перечисляет следующие города, «взятые» монголами после Владимира в феврале: Ростов, Ярославль, Городец Радилов, Галич Мерский, Переяславль Залесский, Юрьев Польский, Дмитров, Волок Ламский, Тверь. Другие источники добавляют Кострому, Углич, Кашин, Стародуб и Кснятин⁸⁸. Всего получается 14 городов, как и отмечено летописью. При этом Переяславль Залесский осаждали пять дней, как следует из сообщения Рашид-ад-Дина, а пленению Ростова, как следует из летописи, никакого военного столкновения не предшествовало. Вероятно, следует признать, что мирное подчинение городов монголам вовсе не свидетельствовало о полном отсутствии вооруженных стычек и локальных конфликтов.

Наоборот, поражения и пассивность великого князя Юрия должны были вызвать всплески негодования и серию безрассудных предприятий. Так, в Ярославле сохранилась легенда о сражении на «Туговой горе», которая, как считают исследователи, может содержать отголоски реальных событий сопротивления монгольской экспансии в этом регионе⁸⁹. Конструкция летописной фразы о «взятии» Переяславля заставляет думать, что речь идет о вооруженном столкновении под его стенами, после чего («оттоле») последовало «пленение» «всей той страны». Однако даже если случались русско-монгольские стычки, то к длительной осаде или существенной задержке монгольского наступления они не приводили. Нашествие развивалось очень стремительно.

Ярославль. XIII в. Реконструкция В.Ф. Марова (Древнерусское градостроительство. М., 1993. С. 193)

По летописям известно, что 20 февраля 1238 г. интервенты подошли к Торжку⁹⁰. Получается, что к этому моменту они должны были уже занять Юрьев, Переяславль, Дмитров, Волок, Тверь, а также преодолеть в общей сложности не менее 500 км (от Владимира до Торжка по прямой — 350 км). После штурма Владимира 7 февраля на такой марш-бросок у кочевников было не более двух недель, притом что у Переяславля они задержались на пять суток. Средняя скорость в этом случае составляет примерно 35—40 км в сутки, что даже для современных воинских подразделений очень неплохо. Конечно, в случае с Торжком речь идет не о всей монгольской армии, а об ее части, авангарде. Длительность осады этой крепости (две недели) свидетельствует о том, что основные монгольские силы подошли к ней позже, после того как «повоевали» остальные земли. Кроме того, остановка у Торжка могла носить запланированный характер. Поход авангарда далее на запад не имел особого смысла и в лесистых землях мог закончиться катастрофой. Войска Батыя гнались в поисках великого князя Юрия, который, это было очевидно, желал воссоединиться с новгородским ополчением где-то в этих местах, отчего и требовалось его упредить. В случае если великого князя у Торжка не было, все дальнейшие поиски требовалось перенести в другую местность.

Батый был недалек от истины, когда избирал предположительные пути отхода Юрия. Князь действительно отступил на север, к новгородской границе, но укрылся в стороне от населенных мест и проторенных дорог, вследствие чего сумел длительное время оставаться незамеченным. На него наткнулся отряд из другой части монгольской армии.

Согласно летописному рассказу, после занятия Владимира монголы разделились на три группы. Одна сразу двинулась к Волге, возможно ради соединения с теми частями, которые должны были подойти туда из Волжской Болгарии. Далее они «попленили» Городец Радилов, Кострому, другие поволжские города «и до Галича Мерьского». Две другие группы войск совместно подошли к Переяславлю Залесскому, который взяли за пять дней. Не дожидаясь падения цитадели, армии должны были разделиться и силами отдельных отрядов продолжить поиски затаившегося князя Юрия. После захвата Переяславля основная часть двинулась на Юрьев, Дмитров, Волок, Тверь «и до Торжку». А второй отряд поспешил к древней областной столице — Ростову, откуда ходил на Ярославль и Углич. Именно из этой части, действовавшей в районе Углича, происходил отряд багатура Бурундая, внезапно натолкнувшийся на русские войска у реки Сить и разгромивший их. Этот темник уже успел зарекомендовать себя одним из виднейших полководцев Батыя. Он не был ханского происхождения, а выдвинулся исключительно благодаря своим военным талантам. В южнорусской повести о монгольском нашествии он известен как покоритель Волжской Болгарии и Суздальской земли и расположен по списку сразу за великим Субэдеем⁹¹. Надо полагать, немалую славу Бурундаю принесло беспощадное убийство Владимирского великого князя Юрия Всеволодовича.

* * *

Угроза, исходившая от великого князя Юрия, была вполне ощутима. Еще недавно монголов мучили осложнения, вызванные деятельностью хорезмшаха Джелал-ад-дина. Погибший лишь в 1231 г., он более десяти лет боролся с монголами, оставаясь лидером то партизанского, а то и открытого военного сопротивления. В 1226 г. он даже восстановил независимость Персии, полностью изгнав из нее захватчиков и став султаном⁹². Борьба с Джелал-ад-дином длительное время сковывала силы империи и ознаменовала первые годы правления Угэдэй-хана. Только смерть знаменитого «монголоборца» позволила добиться покорности в Персии и Хорезме, раздавить партизанские центры в горах Курдистана. Теперь империя опять стояла перед угрозой зарождения нового очага долговременного сопротивления в заволжских лесах. В ханской ставке должны были полностью осознавать важность происходящего и неотложность принимаемых мер.

Юрий Всеволодович находился в не менее критичной ситуации. Речь шла о выигрыше во времени. В случае если к нему успеет подойти новгородское войско, ход войны можно будет изменить. В этом отношении место для военного лагеря было выбрано идеальное. Здесь можно было сохранять такие коммуникации с Новгородом, которые монголам практически невозможно было прервать: даже если перекрыть Мсту, главную транспортную артерию, то оставалось бесчисленное количество лесных тропинок. С другой стороны, сконцентрированные здесь войска имели неограниченные возможности маневра. В зависимости от обстоятельств, удары могли быть нанесены как в центр княжества, так и в любой другой важный регион: расстояния от р. Сить до Твери, Переяславля или Ярославля — практически одинаковы. Удобно было и укрываться в этих местах, которые и сейчас остаются малонаселенными. Выставленные вовремя небольшие заградительные отряды должны были полностью исключить возможность внезапного нападения.

Примечательно, что планы Юрия, казалось бы, начали осуществляться. Как было нами подсчитано выше, он к началу марта уже располагал почти десятитысячной армией. И это только за месяц. На Сити раскинулся целый передвижной город, огромный лагерь вытянулся вдоль реки. По летописи видно, что полки продолжали прибывать. Спешил к брату Иван Всеволодович «с малым войском» из Стародуба⁹³. Но ждали прежде всего Ярослава с новгородцами и, возможно, южанами. Причем ожидание длилось уже долго. Великий князь решил покинуть Владимир после возвращения разгромленного под Коломной Всеволода. Это могло произойти примерно 10 января 1238 г., далее следовали совещания и сборы⁹⁴. Реальный выход из города состоялся, скорее всего, около 15 января. Если учитывать то, что Юрий двигался по землям медленно, собирая ополченцев и давая указания, то расстояние до Сити (ок. 250 км) он проделал примерно за 20—25 дней и лишь в самом начале февраля основал лагерь. Монголы подошли туда 4 марта, а следовательно, русские полки бездействовали целый месяц. Это должно было сказаться и на настроении и на дисциплине.

Битва на реке Сить 4 марта 1238 г. Книжная миниатюра XVII в.

Было ясно, что большое войско внезапно подойти к лагерю на Сити не может: слишком узки лесные тропы и слишком рано его можно заметить. Однако злой рок опять подготовил сюрприз великому князю, который снова просчитался, продемонстрировав свои слабые знания в военном искусстве.

Судя по всему, татары подошли к лагерю Юрия не с той стороны, где были выставлены «сторожи». Когда князь послал в этом направлении заградительный отряд, было уже поздно:

«Князь же Юрьи посла Дорожа в просики въ 3000-хъ мужь, и прибежа Дорож и рече: "А оуже, княже, обошли суть насъ около Татары!"»⁹⁵.

Все другие источники (как ростовские, так и новгородские) также подчеркивают внезапность монгольской атаки: «и се внезапу приспеша Татарове»⁹⁶ или «и сице ему [Юрию] молящуся съ слезами [о погибших во Владимире], и внезаапу приидоша Татарове»⁹⁷. Непредвзятый южнорусский источник более конкретно указывает на обстоятельства тактического успеха монгольских полководцев:

«совокоупляюшоу емоу [Юрию] около себе вои и не имеющоу сторожии, изъеханъ бысь безаконьнымъ Боурондаема, всь городъ [то есть лагерь] изогна и самого князя Юрья оубиша»⁹⁸.

Отсутствие сторожей — непростительная оплошность для военного времени. Можно себе представить ощущения русских полководцев, оценивших произошедшее. Великолепный стилист, русский книжник очень изысканно выразил грусть, охватившую князя Юрия после получения известия о подходе татар:

«...вънезапу приспеша татарове <...>,
Юрьи же князь отложи всю печаль и поиде к нимъ...;
И съступишася обоихъ полци, и бысть сеча зла и велика...»

(Софийская I летопись)⁹⁹.

Монголы подошли столь неожиданно, что великий князь даже не успел выстроить полки: «...и постави полки около себе, но не успеша ничтоже»¹⁰⁰. Это подтверждается и археологическим материалом¹⁰¹. Тумен Бурундая подошел к вытянувшемуся вдоль Сити русскому лагерю с северо-запада, а не с юго-востока от Углича, откуда его ждали. Внезапным налетом с марша он прижал часть войск Юрия к реке и уничтожил. Оставшиеся в меньшинстве и дезориентированные русские полки были обречены. Бурундай двинул своих всадников вдоль речного русла и, создавая численное превосходство на каждом участке наступления, обратил противника в беспорядочное бегство. Последовала широкомасштабная резня, в ходе которой были убиты великий князь, войсковые руководители и многие рядовые воины.

Излагая события сухо и порою формально, ростовский летописец пытается затушевать значение трагедии на Сити, в которой не лучшую свою роль сыграл великий князь Юрий Всеволодович¹⁰²:

«то же [что обошли его татары] слышавъ князь Юрьи, всед на конь свои, съ братом своим Святославомъ, и съ сыновци своими, с Василком, Костянтиновичем, и со Всеволодом, и Володимером, и с мужи своими, и поидоша противу поганых, и нача князь полки ставити и се внезапу приспеша Татарове на Сить противу князю Юрью, князь же отложи всю печаль и поиде к нимъ, и ступишась обои полци, и бысть сеча зла, и побегоша пред иноплеменники, и ту оубьенъ бысть велликии князь Юрьи Всеволодичь, на рице на Сити и вои его многи погибоша, а Василка Констянтиновича руками яша»¹⁰³.

О численности войск у каждой из сторон в этом сражении судить затруднительно. Несмотря на то что Юрий собирал войска со всего Северо-Востока, многие могли не успеть подойти или отвлеклись на оборону собственной территории. Однако, как мы отметили выше, около 10 тысяч воинов в русской армии на Сити все же было. Судя по сообщению Рашид-ад-Дина о том, что ханы после занятия Переяславля решили «идти туменами облавой», можно предположить наличие у Бурундая, рыскавшего в поисках владимирского князя, войск не более тумена (ок. 10 тысяч всадников). Получается, что в сражении 4 марта 1238 г. силы сторон были практически одинаковы; успех был связан с тактическим искусством, которым монголы полностью воспользовались, а руководители русской армии им не смогли достойно ответить.

* * *

Персидский историк Рашид-ад-Дин, описывая героические деяния армии Батыя на Руси, битву на Сити даже не упоминает. Для него это был результат погони за великим князем, который в момент своего убиения оказал сопротивление. Ростовский великокняжеский летописец, сохраняя лаконичность, тем не менее изображает события в другой тональности. Смерть Юрия представлена как глубоко трагическое событие для всей Руси, потерявшей последнюю надежду на спасение от «окаянных татар». В Лаврентьевской летописи на этом вообще заканчивается изложение о Батыевом пленении — далее следует только рассказ о смерти Василька Константиновича. Однако уже в статье 6747 (1239) г. сводчик возвращается к образу князя Юрия и вставляет обширный панегирик ему. В нем великий князь выступает миролюбивым и богобоязненным: «Се бо чюдныи князь Юрьи потщася Божья заповеди хранити и Божии страхъ присно имея в сердци, поминая слово Господне...». Особенно подчеркивается его отношение к татарам в период до нашествия, когда они присылали послов: «преже мененыя безбожныя Татары отпущаше одарены, бяхуть бо преже прислали послы свое, злии ти кровопиици, рекуще: "мирися с нами!"; он же того не хотяше...»¹⁰⁴. Выходит, что Юрий изначально не верил мирным инициативам татар, собирался воевать, а подарки богатые им дарил для затягивания времени. К сожалению, подобная предусмотрительность не подтверждается позднейшими событиями. Ежели посольство с Батыева стана на р. Воронеж покинуло Владимир в начале декабря 1237 г., а к границам княжества монголы подступили в начале января 1238 г., то почему не успели собрать полки для сопротивления, а приступили к этому только после поражения под Коломной? На границах первоначально вообще находился лишь воевода Еремей «в сторожах», который после встречи с местным князем Романом решил послать Юрию предупреждение об опасности. Владимирский властелин отвечал рязанцам, что сам хочет биться с Батыем «особо», но навстречу кочевникам направил сына Всеволода и Еремея, которые никак не подходили на роль вождей общесуздальской армии. Все же приходится прийти к заключению, что древнерусский книжник лукавил в угоду сложившейся к 1239 г. конъюнктуре. Возможно, мира с язычниками заключать великий князь и не имел желания, но был вынужден это сделать, так как полагался на собственные представления о политических устремлениях монгольских ханов. В противном случае все его действия не поддаются логическому объяснению.

Примечательно, что только в 1239 г. новый Владимирский князь Ярослав Всеволодович смог торжественно захоронить своего брата, тело которого до этого более года хранилось в Ростове. Его принес туда ростовский епископ Кирилл, проезжавший возле места сражения на Сити по пути из Белоозера, где он руководил созывом ополчения. Принеся тело и положив его в Успенском соборе Ростова, епископ только к концу года смог присоединить к нему голову, что специально отмечено летописью:

«блаженый же епископъ Кирилъ ида з Белаозера, тамо избывъ ратных, и прииде на место идеже оубиенъ бысть великии князь Юрьи, и обрете тело его, взем же и принесе е в Ростовъ, и певъ над нимъ обычная пенья, и положиша его в церкви святыа Богородица <...через 17 строк и на следующей странице...>. Тогда же принесоша главу великаго князя Юрья, и вложиша ю в гробъ к телу его»¹⁰⁵.

Голова Юрия была отсечена Бурундаем, вероятно, для идентификации и представления Батыю, который должен был удостовериться в своей победе. Кроме того, это носило и ярко выраженный ритуальный характер: была пролита кровь верховного властителя занятой территории. Владения Юрия становились как бы вымороченными, перешедшими под чужой протекторат, вступившие в новую эпоху. О подробностях смерти Юрия вообще мало что известно. Даже новгородский летописец (современник) этим интересовался и не находил достоверного ответа. Он подчеркивал, что слухи ходят самые разные, возможно и нелицеприятные, отчего их перечисление затруднительно. При этом сама структура и последовательность рассказа о битве на Сити в Новгородской первой летописи весьма примечательны:

«...и прибежа Дорожь, и рече: "А уже, княже, обошли нас около!" И нача князь полкы ставити около себе, и се вънезапу Татари приспеша; князь же, не успевъ ничтоже, побежа; и бысть на реце Сетни [= Сить], постигоша и, и живот свои сконча ту. Богъ же весть, како скончася: много во глаголют о немъ инии. Ростовъ же и Суздаль разидошася разно»¹⁰⁶.

Здесь и речи не идет о бое, говорится только о безуспешных попытках сопротивления и бегстве. Юрий также упоминается среди поспешно отступающих частей: его настигают и убивают, но о подробностях убийства свидетели рознятся в показаниях. Масштаб бегства и формат всего «сражения» может передать и количество спасшихся после него. Ростовский князь Василько Константинович попал в плен, где был казнен, согласно ростовскому рассказу, за нежелание «быти въ ихъ воли и воевати с ними»¹⁰⁷. Его брат Владимир остался в живых и даже присоединил к своим белоозерским владениям Углич. Умер он только в 1249 г.¹⁰⁸, но о его деятельности в эти годы известно мало. Выжил даже брат Юрия Святослав, сменивший другого своего брата Ярослава на великокняжеском столе в 1246 г. Об обстоятельствах смерти последнего Константиновича — Всеволода, который участвовал в событиях на Сити и определенно погиб во время нашествия, — можно говорить только предположительно. Так как Константиновичей хоронили обычно в Ростове, а во время захоронения Василька никто из его братьев там еще не лежал, то, возможно, Всеволод умер от ран чуть позже. Только его и только гипотетически мы можем назвать среди тех, кто вместе с великим князем погиб на Сити. Остальные успешно бежали и спаслись.

Кроме беззубых действий русских войск обращает на себя внимание также неожиданное административное изменение во Владимирской земле, отмеченное в новгородской летописи. Речь идет о разделении Ростово-Суздальской волости. Столетнее единство неожиданно было нарушено в марте 1238 г., когда, казалось бы, соседская консолидация была единственным средством против нависшей угрозы порабощения. Однако общины Суздаля и Ростова решили иначе. В чем же причина таких действий? Полагаем, что отношение к «татарам» играло здесь не последнюю роль. Ведь судьбы городов отличались диаметрально. Суздаль подвергся самому жестокому разгрому 5—6 февраля 1238 г.¹⁰⁹, а Ростов умудрился уберечься и заключить некое соглашение с интервентами. Насколько в этом договоре учитывались интересы разоренного Суздаля — неизвестно. Примечательно, что позднее, когда Ярослав стал наводить в земле порядок после ухода монголов, его брат Святослав получил во владение только Суздаль, а Ростов сохранили за собой Васильковичи — Борис и Глеб¹¹⁰. Возможно, позиция ростовчан во время нашествия была слишком необычной, чем вызвала возмущение даже со стороны своего верного и многолетнего сателлита. Уцелевшие суздальцы предпочли отмежеваться от благополучных соседей, и именно после событий на Сити, выступивших жестким репером в действиях захватчиков на северо-востоке Руси.

Убийство великого князя Юрия должно было послужить для монгольского войска сигналом, что их миссия в этом регионе в целом окончена. Можно было отходить в спокойную степь. Однако передовые части во главе с самим Батыем уже ушли далеко на запад, приступив к осаде Торжка. Надо полагать, оставшиеся во Владимирском княжестве тумены должны были двинуться сразу в южном направлении. Направив углубившейся в западном направлении группе войск уведомление о смерти князя Юрия, можно было быть уверенным, что они также начнут отход.

Монгольская армия была измотана более чем трехмесячными переходами, стычками и погонями. Следует полагать, что и потери монгольские были значительны. Если под Коломной погибло до 10 тысяч, то в Рязанской земле, при осаде Владимира и других городов, вероятно, еще столько же. Кроме того, требовались сопроводительные отряды для контроля за пленными и награбленными материальными ценностями. Имелись и раненые. Вероятно, боеспособные части уменьшились в составе на 30—35 тысяч всадников (до 50%!).

После смерти Кулькана в походе продолжили участие шесть ханов: Бату, его брат Орда, сыновья Угэдея Гуюк и Кадан, внук Чагатая Бури и сын Толуя Менгу. По сообщению Рашид-ад-Дина известно, что позднее, когда Бату безнадежно стоял под стенами Козельска, куда подошел после взятия Торжка, к нему на помощь спешили тумены Бури и Кадана. Следовательно, они не участвовали в походе в новгородские земли. Из четырех оставшихся туменов один должен был находиться под управлением Бурундая и действовать на северо-востоке. Таким образом, в лучшем случае у Батыя в начале марта 1238 г. под Торжком было три тумена (условно по 10 тысяч), имевших до 50% потерь личного состава, то есть в строю находилось около 15—20 тысяч. С такими силами штурмовать полноценный укрепленный город было очень сложно, а продолжать наступление на Новгород — вообще бессмысленно.

* * *

От Твери к Торжку монголы подошли 20 февраля 1238 г. и целых две недели держали планомерную осаду вокруг него: «...и отыниша его тыномъ весь около, якоже инии грады имаху, и бишася ту окааннии по 2 недели»¹¹¹. Лишь 5 марта, собрав возможные подкрепления, Батый решился на приступ¹¹².

Торжок, в отличие от многих других городов, ворота открывать не стал и в переговоры вступать отказался. Неожиданно жесткая позиция первой на пути монголов новгородской крепости должна была вызвать соответствующее раздражение в ханской ставке. Еще не был найден Юрий со своими ополченцами, укрывшийся, может быть, где-то рядом. Армия находится глубоко во вражеской территории, и опрометчивый штурм, сопряженный с большими потерями, был бы очень опасен. Батый не стал торопиться и применил традиционную для Руси тактику измора. Результат сказался очень скоро. В Торжке получили известие из Новгорода о том, что помощи с их стороны не будет. Воля защитников была подорвана. Последовал короткий и, судя по всему, прошедший для монголов без значительных потерь штурм. Горожане были «утомлены» длительной осадой, массированным использованием осадных машин и бесперспективностью своего дела:

«и изнемогошася людие въ граде, а из Новагорода имъ не бысть помощи, нь уже 60 в то время нужьное кто же бо о собе сталъ в недоумении и въ страсе; и тако погании взяша град, и исекоша вся от мужска полу и до женьска, иереискыи чинъ всь и черноризчискои, а все изообнажено и поругано, горкою и бедною смертию предаша душа своя Господеви...»¹¹³.

Новгородский летописец как бы извиняется за пассивность своих соотечественников: время было «нужное», и каждый думал о себе, находился «в недоумении и в страхе». И такая позиция оказывается самой характерной для всего периода Батыева нашествия. И ситуация с новоторжцами вовсе не была самой показательной.

Город был сожжен¹¹⁴. Во время осады погибли все виднейшие руководители общины. Но группа горожан в последний момент умудрилась организовать вылазку и прорваться в леса. Судя по изложению летописи, погоня за ними длилась не один день. Многие погибли, но некоторым, вероятно, удалось уйти. Монголы остановились в 100 верстах от Новгорода у Игнач-Креста¹¹⁵, проход за который мог быть чреват для них столкновением со свежими полками могучего северорусского княжества:

«Туже убьени быша Иванко, посадникъ новоторжьскыи, Якимъ Влоуньковичь, Глебъ Борисовичь, Михаило Моисиевичь. Тогда же ганяшася оканьнии безбожници от Торжку Серегерьскымъ путемь оли и до Игнача креста, а все люди секуще акы траву, за 100 верстъ до Новагорода [не дошед]. Новъгородъ же заступи богъ...»¹¹⁶.

То, что во время штурма был допущен массовый прорыв осажденных из крепости, говорит о слабой плотности армии штурмующих или об ограниченной площади приступа. Никакой полномасштабной атаки на стены с нескольких направлений, как при взятии Владимира Залесского, не было и речи. Перед нами — утомленные дальним походом воины, которые сами начинали опасаться за свою жизнь. Поход нужно было немедленно прерывать. В противном случае он мог обернуться большим поражением для мировой империи.

Расстояние от Торжка до Сити: такое же, как от Коломны до Владимира — примерно 200 км, которые гонец мог промчать за пять дней. Следовательно, сообщение о гибели великого князя Юрия должно было поступить к Батыю уже 9—10 марта. Возможно, с этим и была связана остановка передового монгольского отряда у Игнач-Креста: они получили известие о полном разгроме противника. Совершенно ясно, что поход на Новгород не входил и не мог входить в планы Батыя. Воевать в лесах и/или горах монголы никогда не собирались. Другое дело — Суздальское Ополье, равнинная местность с богатой полевой растительностью. Как верно отметил еще В.В. Каргалов, сложные построения военных историков (М. Иванин, С.Н. Ильин), стремящихся приписать Батыю намерение «выйти на "коммуникации" между Новгородом и Псковом, пройти областями, предоставлявшими "больше средств для продовольствия"» войск, избежать переправы через большие реки и т. д., не находят никакого основания в источниках¹¹⁷. Они оторваны от системы методов исторического моделирования и серьезно модернизируют происходившее. «Селигерский путь», по которому двигались монголы, даже не был кратчайшим маршрутом в Новгород. Он петлял и сильно уводил к западу, что могло соответствовать тактике пытающихся оторваться от преследования, но никак не наступающих войск. Как только появилась возможность остановиться и, не теряя чести и славы победителей, повернуть домой, монголы это и сделали.

* * *

Близкий к современникам событий персидский историк Джувейни оставил короткую запись о монгольском походе на Русь:

«Они отправились в земли Руси и покорили области ее до города М. к. с. [вар.: М. л. с., Машку, Микес], жители которого, по многочисленности своей были [точно] муравьи и саранча, а окрестности были покрыты болотами и лесом до того густым, что [в нем] нельзя было проползти змее. Царевичи сообща окружили [город] с разных сторон и сперва с каждого бока устроили такую широкую дорогу, что [по ней] могли проехать рядом три-четыре повозки, а потом против стен его выставили метательные орудия. Через несколько дней они оставили от этого города только имя его и нашли (там) много добычи. Они отдали приказание отрезать людям правое ухо. Сосчитано было 270 000 ушей. Оттуда царевичи решили вернуться»¹¹⁸.

Известный специалист по арабской и персидской историографии В.Г. Тизенгаузен считал, что под именем «М. к. с.» скрывается Москва¹¹⁹. Однако, например, в тексте Рашид-ад-Дина также встречается город «МКС» (или «Минкас»), но в его трактовке тот же В.Г. Тизенгаузен соглашается с И.Н. Березиным, который интерпретирует топоним как некую крепость «Манач (Маныч)» или «Орнач»¹²⁰. Заметно, что предлагаемые варианты предполагают очень широкий диапазон ошибок в написании. Скорее всего, следует ориентироваться не на созвучность слов, которая редко выглядит убедительной, а на исторический контекст событий. Спустя 15—20 лет после описываемых событий очевидцы могли передать предельно исковерканное название захваченного города, но вряд ли они забыли тот населенный пункт, на котором монголы завершили наступление и повернули домой — это должно было быть особенное место. Именно после взятия Торжка (М. к. с., Машка = Торг, Торжок) Батый повернул свою армию в степь. Город брали долго и использовали при этом много осадных машин, что и отмечено летописью. Численность павших горожан, конечно, завышена. Трудно судить о том, насколько цифра 270 000 (или 27 000) соответствует действительности. Скорее всего, это большая условность, в которой следует видеть указание на огромные потери противника. Именно так в понимании монгольских историографов должен был завершаться победный рейд великого, а следовательно, и кровожадного хана.

* * *

Отход Батыя был триумфальным. Он вел тысячи пленников, его воины щеголяли дорогими одеждами и награбленными украшениями. Добившись решительной победы над сильным Владимиро-Суздальским княжеством, Батый вполне мог считать себя удовлетворенным и не предпринимать более наступательных операций¹²¹. Да и средств для этого у него, судя по всему, более не было. Длительная осада, даже ведущаяся максимально осторожно, неизбежно должна была привести к потерям. Подкреплений от других ханов не поступало: их воины также спешили в родные степи. Волна нашествия плавно откатывалась.

От Торжка Батый двинулся прямо на юг. Отдельные отряды могли следовать с основным войском на параллельных курсах, но более служили для прикрытия флангов ослабленной орды, чем для ведения наступательных операций. В этом контексте следует рассматривать свидетельства «Повести о Меркурии Смоленском», согласно которому монголы через Дорогобуж подошли к Смоленску «и ста от града за 30 поприщь»¹²². Купец Меркурий, причисленный позднее к лику святых, единолично напал на монгольский отряд и, устрашив его своей атакой, заставил отступить от Смоленска. Позднее он умер от ран, полученных в этом бою, и поминается 24 ноября. В его образе органично слились былинные (Сухман Домантьевич, Демьян Куденевич) и церковные герои (Меркурий Постник, Меркурий Печерский епископ Смоленский), наложившиеся на традиционный мотив легенды (единоборство во имя спасения родного города от иноверцев и последующая смерть от ран). Все это в сочетании с поздней записью самого текста (не ранее конца XV в.) не позволяет основывать на нем серьезные заключения о ходе монгольского нашествия в 1238 г. Скорее всего, речь должна идти о смутной легенде, в которой упоминается появление некоего отряда кочевников под стенами Смоленска¹²³.

Новгородская земля (основная часть) в XIII в. Границы указаны схематически (Насонов, 2002. С. 81)

Как и на Новгород, на Смоленск Батый не ходил. Он шел на юг, в степь. Симеоновская летопись прямо указывает направление его пути: «Оттуду же [от Торжка] поиде Батыи назадъ въ Рязань и прииде къ городу Козельску»¹²⁴. В других летописях сообщение более формальное: «А Батыи же отселе [от Торжка] воротися, и прииде к городу Козельску»¹²⁵.

Хан отступал и не ввязывался в новые авантюры. Осада Козельска была для него досадным недоразумением, которое чуть не стоило ему уважения в среде родственников. Даже спустя семь десятилетий, придворный историограф одного из дальних родственников Бату, Рашид-ад-Дин, отметил, что «на этом переходе Бату подошел к городу Кисель Иске [= Козельск] и, осаждая его в течение двух месяцев, не мог овладеть им»¹²⁶. Память о таких промахах сохранялась долго. Только прибытие подкреплений с двумя другими Чингизидами, сыном Угэдэй-хана Каданом и внуком Чагатая Бури, которые взяли крепость в три дня, позволило сохранить лицо будущему основателю Золотой Орды. Во всех его действиях в конце похода сквозила большая усталость.

Монгольский погром Северо-Восточной Руси весной 1238 г. (Каргалов, 1967. С. 104)

От Торжка до Козельска — около 350 км, большая группа всадников может преодолеть их примерно за 20 дней. Начав отход на юг 10—12 марта, Батый должен был в начале апреля 1238 г. подойти к небольшому городку в Черниговской земле, расположенному в междуречье Жиздры и Другусны¹²⁷. Укрепления Козельска были традиционными для маленьких русских городов: глубокий ров вокруг циркульного вала с двумя проездными башнями, на котором расположены деревянные стены. Этот областной центр в земле вятичей серьезно усилился во второй половине XII в. и в иерархии наследования среди черниговских князей занял второе — после Чернигова — место. Здесь имелся свой князь Василий, который вполне мог быть представлен в качестве основателя местной династии. В Козельске правили его дед и, возможно, отец. Оба они погибли в битве на Калке, после чего власть в Чернигове перешла к другой ветви рода Ольговичей. Вероятно, именно после 1223—1224 г. в Козельске утвердился младенец Василий, родившийся накануне гибели отца. После этого должен был усилиться процесс обособления этой волости, претендующей как на экономическую, так и на политическую самостоятельность¹²⁸. Однако в военном отношении никакого серьезного препятствия для захватчиков ни ранее и ни позднее Козельск не представлял. Именно здесь великий хан Батый провел самую длительную осаду в своей жизни.

Если Рязань осаждали шесть дней, Москву и Владимир взяли за пять, а Торжок штурмовали две недели, то под Козельском монголы простояли почти два месяца — семь недель (50 дней)! Поразительное единство в описании осады Козельска демонстрируют русские летописи¹²⁹, которые в рассказе о Батыевом нашествии имеют исключительное количество расхождений. Удивительная по стойкости и мужеству оборона маленькой, но гордой крепостицы устыдила всех ее крупных (великих) соседей, сдававшихся и открывавших ворота противнику без долгих разговоров. Лишь вступив на арену большой истории (до этого момента мы имеем о Козельске только краткие упоминания), этот город застолбил себе место в ней навечно. Как в летописце Даниила Галицкого (Галицко-Волынская летопись), так и во Владимирском великокняжеском летописце (Суздальская летопись по Академическому списку) рассказ об осаде Козельска является чуть ли не единственным совпадающим местом, сходным чуть ли не дословно (!)¹³⁰. От севера до юга вся разодранная и разобщенная Русь отдала дань уважения мужеству козельских горожан.

Недавно обретшие самостоятельность жители не захотели сдаваться напыщенным победителям, покорителям Северо-Восточной Руси. Они решили до конца защищать как своего малолетнего князя, так и собственное достоинство:

«...и приде [монголы] ко граду Козельскоу, будущу в немь князю младу, именемь Василью; уведавъши же нечестивии яко умъ крепкодушьныи имеють людье во граде, словесы лестьными не возможно бе градъ прияти, Козляне же светъ створше не вдатися Батыю, рекше: яко аще князь нашь младъ есть, но положимъ животъ свои за нь. И сде, славу сего света приимше и тамъ небесныя венца от Христа Бога приимемь»¹³¹.

Батый упорствовал. Собственных воинов у него оставалось не так уж и много, да и риск потерять их был слишком велик. Были вызваны Кадан и Бури, тумены которых позволили начать штурм.

Население таких городков, как Козельск, обычно не превышало 5 тысяч человек. Даже если учитывать собравшихся на защиту стен сельских жителей, боеспособных защитников не могло быть многим более 2 тысяч. При этом у монголов должно было быть не менее 15 тысяч всадников. Казалось бы, столь явный перевес (1:7) был вполне соответствующим для эффективного приступа. Однако Батый решил удвоить свою армию, вызвав Кадана и Бури.

Козельск. XIII в. План-схема Г.Я. Мокеева (Древнерусское градостроительство. М., 1993. С. 51)

Причин этого можно назвать несколько. Прежде всего следует выделить общую усталость войск, их неспособность к решительному наступлению. У выносливости кочевников также есть предел, который и наступил после затяжной зимней кампании. Судя по тому, что на пути от Суздаля к Владимиру пленные, «издыхающе от мраза», зима в 1237—1238 гг. была холодной. Возможно, сказывались и проблемы с продовольствием, которое необходимо было буквально отвоевывать. И в этих условиях многотысячная армия за 4 месяца преодолела около 2000 км по пересеченной местности, лесистой и заваленной снегом. Нельзя также забывать, что армия Батыя не была однородной в национальном плане. Самые подготовленные части, конечно, происходили из Монголии, но с ними рядом шли многочисленные обитатели евразийских степей от кипчаков до саксин, а также представители других покоренных народов от Китая до Кавказа. Одной из причин задержки у Козельска могло служить то, что в распоряжении хана остались либо части, которые жалко было бросать на штурм малозначимого городка (например, собственно монгольские), либо его основной контингент, наоборот, состоял из многонациональной толпы побежденных народов, которыми сложно было управлять. Все говорит о том, что великий Батый оказался под стенами гордого Козельска в предельно затруднительном положении.

Приход туменов Кадана и Бури позволил начать штурм, который, однако, длился целых три дня. И снова горожане Козельска преподнесли захватчикам сюрприз. Пробив пороками стену, монголы кинулись на приступ в образовавшуюся брешь. Однако, как только они взобрались на вал и завязали там бой, ополченцы открыли ворота с другой стороны города и сделали вылазку на монгольский лагерь, который захватили совершенно врасплох, устроив там настоящую резню. По летописному сообщению, в том бою погибло около 4 тысяч монгольских воинов, но полегли и все нападавшие:

«Тотаром же, бьющимся о градъ, прияти хотящимъ градъ, разбившимъ граду стену и возиидоша на валъ Татаре; Козляне же ножи резахуся с ними, светъ же створиша изиити на полкы Тотарьскые, и исшедше изъ града, исекоша праща ихъ, нападше на полъкы ихъ и убиша от Татаръ 4 тысящи, и саме же избьени быша»¹³².

Дерзость была колоссальная, а эффект от нее превышал все вообразимое. Даже если в вылазке участвовала половина гарнизона (около тысячи человек), то на каждого русского приходилось до 4 убитых захватчиков. Такого контрнаступления не смог организовать ни один князь, ни один город, каким бы крупным он ни был. Вообще о вылазках во время других осад (Рязань, Москва, Владимир) у нас нет сведений. Из Торжка люди просто выбежали с целью где-нибудь укрыться. Жители же Козельска атаковали (!).

Сам штурм города был также очень кровопролитным для монголов. В ходе приступа погибли три сына темников, то есть дети руководителей трех туменов. Причем их тела не смогли потом найти в горе трупов. Каковы же были общие (и в городе и в лагере) потери интервентов!?

Упорнейшее сопротивление, которого Батый никак не ожидал, привело его в бешенство. При занятии Козельска жителей просто вырезали, всех вплоть до молочных младенцев. По улицам текли реки крови, в одной из которых утонул (!) молодой княжич Василий. Действительно, такого «злого» города на Руси монголы еще не встречали:

«Батыи же взя городъ, изби вси, и не пощади от отрочатъ до сосущихъ млеко; о князи Васильи неведомо есть, и инии глагоху яко во крови утонулъ есть, понеже уво младъ бяше; оттуду же въ Татарехъ не смеють его нарещи градъ Козельскъ, но градъ Злыи, понеже бишася по семь недель, убиша бо от Татаръ сыны темничи три, Татари же искавше и не могоша ихъ изнаити во множестве трупъ мертвыхъ...»¹³³.

Нигде Батый не встречал столь единодушного и ожесточенного противодействия, столь самоотверженных и дерзких поступков, такой гордой непокорности. Если в бою погибли сыновья трех темников, то и их отцы в ней участвовали: три тумена брали небольшой городок. Холеная выучка покорителей мира еле-еле справилась с доморощенным упорством русской глубинки. Такое упорство запомнили надолго, оно вполне могло повлиять и на позднейшую политику хана Бату по отношению к Руси. Презрительного отношения эта страна более вызывать не могла.

* * *

По сообщению Рашид-ад-Дина, после занятия Козельска монгольская армия остановилась там на отдых: «Тогда они расположились в домах и отдохнули»¹³⁴.

Однако, даже если город не был сожжен, что удивительно, задержались они в нем ненадолго. Летописное описание говорит о грудах трупов, смрад от которых не мог позволить захватчикам длительное время находиться в этой местности. Согласно русским источникам, Батый не остался в занятой крепости, а сразу ее покинул, направившись в степь: «Батыеви же, вземшю Козелскъ, и поиде в землю Половецкую»¹³⁵.

Монгольское вторжение в Северо-Восточную Русь. 1237—1239 гг.

Монгольские потери были колоссальными. Осада Козельска прибавила к ним еще как минимум 5 тысяч только убитыми. В общей сложности боеспособные части Чингизидов уменьшились примерно на 40 тысяч всадников, из которых погибших было до 25 тысяч. Это более половины всей 70-тысячной армии, вторгшейся в Рязанское княжество (57%). Даже все оплошности руководителей русской обороны не позволили Батыю обойтись малыми жертвами. Было очевидно, что поход на Русь грозил сорвать успех наступления на Европу. От немедленного продолжения военных действий пришлось отказаться, и последовала почти трехлетняя передышка (весна 1238 г. — осень 1240 г.). В это время производились лишь эпизодические набеги, преследовавшие локальные цели и ограниченные по дальности (от степи не более 250—300 км).

Совершенно непонятны те перспективные планы, которыми руководствовались монголы зимой 1238 г. в отношении Северо-Восточной Руси. Они навели в землях хаос. С отдельными поселениями (возможно, с Ростовом) были заключены некие соглашения. Другие — просто разрушены, а жители уведены в полон. Областная администрация в большинстве своем просто уничтожена. Причем никакой новой (оккупационной) системы управления создано не было (!)¹³⁶. Летописи однозначно говорят, что монголы сначала «придоша», а потом «отидоша»¹³⁷. Взяв город, они его грабили, а потом покидали. Их действия напоминали карательную экспедицию, а не планомерное завоевание. Нет никаких признаков того, что захватчики желали изменить структуру властных полномочий в этих землях. На границах Рязани им отказали в уплате дани или, что скорее всего, просто не оказали должного почтения. Такие действия требовали порицания и возмездия, которое и обрушилось на рязанских князей и их сюзерена. Возможно, монголы решили выждать, пока в разоренных землях не восстановятся традиционные институты власти, а уже затем применить дипломатическое давление, которое должно было утвердить систему постоянных даннических отношений. Причем в ханской ставке хорошо понимали, что ни о каком новом походе в северные регионы речи идти не может. Даже используя эффект внезапности и плохую организацию обороны, они потеряли более половины армии, а если бы руководители противника были более дальновидными и захватчикам везде давали отпор, могла последовать катастрофа. Все это должно было настроить Батыя на более конструктивный лад. Как бы то ни было, но основной цели он достиг — непокорные владения на флангах его наступления на Европу были устранены. Монгольская армия могла не опасаться вражеских атак с этой стороны. Закрепление своего влияния в регионе империя могла на некоторое время отложить.

Примечания

1. Фома Сплитский, 1997. С. 290. Перевод Д.Х.

2. Вслед за Повестью этой линии изложения придерживается и Никоновская летопись (ПСРЛ, X, 105—106). Также см.: Карамзин, 1991. С. 508; Татищев, 1995 (2). С. 232. Однако среди историков отношение к этим сведениям сложилось неоднозначное. Некоторые (Д. Иловайский, В.Т. Пашуто, Д.И. Троицкий) считают, что рязанцы сразу затворились в своей столице и в поле против татар не ходили (Иловайский, 1858. С. 69; Пашуто, 1960. С. 134). Полагаем, что при таком восприятии материала нарушается баланс доверия к источникам. См. подробнее: Каргалов, 1967. С. 84—86. Кстати, все летописи содержат сообщение о том, что рязанские князья не пустили к себе татарских послов, но «выидоша противу имъ в Воронажь». В этом выражении может содержаться намек на то, что рязанцы переговоров не вели, но сразу взялись за оружие.

3. СЛ, 85.

4. Аннинский, 1940. С. 86.

5. Повесть, 2000. С. 142.

6. Повесть, 2000. С. 144.

7. ПСРЛ, I, 286.

8. Повесть, 2000. С. 144. Эта часть текста в Повести — очевидная вставка, которая к тому же совершенно недвусмысленно разрывает сообщение об убиении Олега Ингваревича. Речь в данном случае должна идти о цитате из некоего рязанского летописца, в которой, по-видимому, рассказывалось о том, что города Пронск, Белгород и Ижеславец были разорены еще до подхода монголов к столице княжества. О взятии татарами Пронска еще до штурма Рязани говорится и в других летописях: СЛ, 85; ПСРЛ, I, 460; X, 106.

9. Насонов, 2002. С. 182, 186; Повесть, 2000. С. 477.

10. ПСРЛ, I, 515. Аналогичный текст: НПЛ, 286—287; ПСРЛ, XV, 367. В некоторых летописях (Симеоновская, Никоновская, др.) содержится описка: вместо 16 декабря указано 6-е (СЛ, 85; ПСРЛ, X, 106; Татищев, 1995 (2). С. 232).

11. См.: Даркевич, Борисевич, 1995. С. 80—97.

12. Повесть, 2000. С. 144.

13. Кычанов, 2001. С. 35—39.

14. Цит. по: Кычанов, 2001. С. 36. В круглых скобках пояснения переводчика (Е.И. Кычанова), квадратных скобках комментарии Д.Х.

15. Цит. по: Кычанов, 2001. С. 39. В переводе Е.И. Кычанова текст составлен из нескольких предложений, объединенных нами в одно. В квадратных скобках комментарии и дополнения Д.Х.

16. Необычную версию гибели княжеской семьи предлагает южнорусская повесть о татарском нашествии, сохранившаяся в Ипатьевской летописи: «И взяша градъ Рязань копьемь, изведше на льсти князя Юрья и ведоша Прыньскоу, бе бо в то время княгини его Прыньскы, изведоша княгиню его на льсти, оубиша Юрья князя и княгини его, и всю землю избиша» (ПСРЛ, II, 778). Так как в этом изложении содержится сразу несколько фактов, которые противоречат показаниям других, по нашему мнению более достоверных, источников, мы приводим это сообщение только в качестве иллюстрации. Вероятно, оно должно демонстрировать какие-то весьма условные отголоски реальных событий, среди которых особенно запоминались ситуации вокруг пленения одного из князей, удержание княжеской жены, многократных обманов («льсти») со стороны монголов и неоднозначной роли князя Юрия (?).

17. Монгайт, 1955. С. 29; Каргалов, 1966. С. 34—37; Каргалов, 1967. С. 87; Русь, 2003. С. 30.

18. Жизнь на месте Старой Рязани после монгольского нашествия не прекратилась. Однако подтвердить ее интенсивность археологическими находками пока не удается. Возможно, город сохранял политический статус столицы княжества, но экономическое значение утратил. Ушла из него и большая часть населения. См.: Русь, 2003. С. 30.

19. Повесть, 2000. С. 146. Об исключительной жестокости, проявленной монголами при взятии Рязани, говорят и все другие источники: НПЛ, 287; СЛ, 85; ПСРЛ, I, 460, 515; II, 779; VII, 139; X, 106; XV, 367; Карамзин, 1991. С. 508—509.

20. Тизенгаузен, 1941. С. 36; Рашид-ад-Дин, 1960. С. 38. В квадратных скобках — варианты записи и интерпретации топонимов.

21. Монгайт, 1961. С. 359; Каргалов, 1967. С. 86; Мансуров А.А. Археологическая карта р. Прони // СА. № 4. 1936. С. 221.

22. Аннинский, 1940. С. 87.

23. См. более подробно расчеты о численности монгольских войск на этом этапе: Кощеев, 1993. С. 132—133.

24. НПЛ, 287; ПСРЛ, I, 367, 515; IV, 215; VI, 290; VII, 139.

25. ПСРЛ, XV, 367.

26. СЛ, 85; ПСРЛ, VII, 139. Любопытно, что Софийская I летопись описывает события с точностью до наоборот: сначала у Коломны встретились Всеволод и Роман, а затем с ними «сняся» воевода Еремей (ПСРЛ, VI, 290). В любом случае разнесение во времени сохраняется.

27. НПЛ, 287. Характерно, что ростовская повесть (официальная великокняжеская версия) ничего не говорит о «сторожевой» функции Еремея и даже не упоминает князя Романа: против монголов направляется княжеский сын Всеволод, который и принимает бой, в котором погибает некий воевода Еремей и «иных мужии много» (ПСРЛ, I, 460).

28. ПСРЛ, I, 515—516. В квадратных скобках — дополнения по Тверской летописи (ПСРЛ, XV, 367—368). Некоторые другие летописи приводят почти дословно тот же рассказ (НПЛ, 287; СЛ, 85; ПСРЛ, IV, 215; VI, 290; VII, 139—140).

29. Пашуто, 1960. С. 134.

30. Указание продолжения Суздальской летописи по Академическому списку, согласно которому в сражении у Коломны участвовали новгородцы, основано на недоразумении: вместо «и князь Романъ Инъвгоровичь съ своими вои» здесь записано «и князь Романъ и новогородци съ своими вои» (ПСРЛ, I, 515. Ср.: ПСРЛ, VI, 290). К сожалению, эту описку исследователи иногда воспринимают серьезно (Каргалов, 1967. С. 90). «Воями» обозначали ополченцев, а не княжеских дружинников. Следовательно, в сообщении речь идет о коломенских горожанах, а не о «воях, принадлежащих новгородцам», что само по себе тавтология.

31. Примечательно, что современные исследователи способны только приблизительно указать на место коломенского детинца середины XIII в. См.: Мазуров, 2001. С. 10; Русь, 2003. С. 86. Город остается плохо археологически обследованным. Однако факт его разорения монголами находит вполне достоверные подтверждения и здесь. Это можно заметить даже по письменным источникам: город, не раз упоминавшийся в летописи до середины XIII в., после 1238 г. более 115 лет остается в зоне молчания, если не считать короткого упоминания в 1293 г., то его имени нет в известиях вплоть до 1353 г. Однако, надо полагать, к рубежу XIII—XIV вв. Коломна должна была восстановить свой экономический потенциал и вслед за этим приобрести серьезный политический вес. См.: Русь, 2003. С. 90. Ее судьба после монгольского нашествия сложилась лучше многих аналогичных поселений.

32. Каргалов, 1967. С. 80.

33. Строков, 1949. С. 75.

34. См.: Каргалов, 1967. С. 79.

35. Тихомиров, 1956. С. 139—140.

36. В аналогичной ситуации перед битвой на Сити Юрий послал «пытати татаръ» (= поджидать татар или «в сторожах») отряд Дорофея Семеновича («Дорожа») в составе трех тысяч всадников (ПСРЛ, I, 519; VI, 294; X, 110; XV, 370; Татищев, 1995 (2). С. 236).

37. ПСРЛ, II, 779.

38. Рашид-ад-Дин, 1960. С. 38—39; Тизенгаузен, 1941. С. 36. В квадратных скобках — комментарии, в круглых скобках — дополнения переводчиков.

39. ПСРЛ, II, 779.

40. Каргалов, 1967. С. 92.

41. Татищев, 1995 (2). С. 233. У самого В.Н. Татищева битва под Коломной отмечена 1 февраля, что напоминает простую ошибку. В.В. Каргалов датировал сражение под Коломной 10 января (Каргалов, 1967. С. 88).

42. ПСРЛ, I, 460—461. Аналогично: СЛ, 86; ПСРЛ, I, 516; VI, 290; VII, 140; X, 106. В других летописях сведения о взятии Москвы либо отсутствуют (НПЛ, 287; ПСРЛ, II, 779), либо сокращены (ПСРЛ, IV, 216; XV, 368).

43. Нет прямых археологических указаний на разгром и разорение Москвы монголами. См.: Русь, 2003. С. 97—102. Да и город был небольшой. Основная часть располагалась на территории современного Кремля, где раскопки затруднительны. Ясно только, что после ухода монголов город быстро восстановился и вскоре усилился как в экономическом, так и политическом отношении.

44. Необычный поздний источник («выписки», произведенные И.-В. Лаусом в начале XVIII в. из неотождествленного летописного источника), обнаруженный А.Д. Горским (исследователь отнесся к нему с доверием), сообщает, что Филип Нянка сделал вылазку из осажденной Москвы и в ходе боя был взят в плен, после чего был по приказу Батыя расчленен и разбросан по кускам вокруг города: «...воевода же Филипъ Нянскинъ всяде на конь свои и все воинство его с нимъ, и тако прикрепи лице свое знаменьем крестным, оттвориша у града Москвы врата и воскрича вси единогласно на Татаръ. Татарове же, мняше велику силу, убоявшася нача бежати и много у них побито Царь же Батый паче того с великою силою наступи на воеводу и жива его взяша, разсече его по частемъ и расбросаша по полю, град же Москву созже и весь до конца разорил...» (Горский, 1978. С. 178). В случае подтверждения достоверности подобных подробностей, мы имеем возможность разъяснить неожиданное внимание летописи к имени воеводы заштатного залесского городка: воин совершил вылазку из крепости и подвергся за это изуверской казни.

45. По предположению И.Н. Березина. См.: Рашид-ад-Дин, 1960. С. 39, прим. 20; Тизенгаузен, 1941. С. 36, прим. 6.

46. На прочтении «город Юргия Великого» настаивали д'Оссон и Хаммер, а В.Г. Тизенгаузен предлагал другой вариант — «город Тверской Торжок». См.: Рашид-ад-Дин, 1960. С. 39, прим. 22; Тизенгаузен, 1941. С. 36, прим. 8.

47. По предположению И.Н. Березина. См.: Рашид-ад-Дин, 1960. С. 39, прим. 23; Тизенгаузен, 1941. С. 36, прим. 9.

48. Рашид-ад-Дин, 1960. С. 39; Тизенгаузен, 1941. С. 36—37. В квадратных скобках — комментарии, в круглых скобках — дополнения переводчиков.

49. См.: ПСРЛ, I, 516—518, 521.

50. В дальнейшем тексте Рашид-ад-Дин неизменно записывает имя Владимир (топоним или личное имя) как «Уладмур» (Рашид-ад-Дин, 1960. С. 45; Тизенгаузен, 1941. С. 37—38).

51. ПСРЛ, I, 450—451; Рапов, 1977. С. 183.

52. ПСРЛ, IV, 221. Аналогично: СЛ, 90; НПЛ, 288—289; ПСРЛ, I, 522; VI, 298; VII, 143; XV, 371.

53. СЛ, 90; НПЛ, 288—289; ПСРЛ, I, 522; IV, 221; VI, 298; VII, 143; XV, 371.

54. ПСРЛ, I, 461. Аналогично: ПСРЛ, I, 516; IV, 218; VI, 290; VII, 140. Сокращенно: СЛ, 86; ПСРЛ, II, 779; XV, 368.

55. Ср.: Dimnik, 1981. P. 166.

56. ПСРЛ, I, 455, 460. Ср.: Рапов, 1977. С. 173.

57. Татищев, 1995 (2). С. 206; ПСРЛ, I, 442; Рапов, 1977. С. 183.

58. В том же контексте можно припомнить и указание В.Н. Татищева на брата Юрия — Ивана Стародубского, который при приближении татар увез семью и имущество «за Городен за Волгу в леса», а сам «с малым войском» направился на Сить к великому князю (Татищев, 1995 (2). С. 233).

59. ПСРЛ, VII, 38.

60. ПСРЛ, I, 516. Аналогично: ПСРЛ, I, 461; IV, 216; VII, 140. Ср.: СЛ, 86; ПСРЛ, II, 779; VI, 290—291; X, 107; XV, 368.

61. Воронин, 1961. С. 130—131.

62. См.: Воронин, 1961. С. 39—40.

63. Особенным резонансом к этому факту звучит указание Л.Н. Гумилева на некий «монгольский закон», согласно которому «после того как была выпущена первая стрела, переговоры прекращались и город считался обреченным» (Гумилев, 1992. С. 508).

64. ПСРЛ, VI, 291.

65. ПСРЛ, VI, 291.

66. Татищев, 1995 (2). С. 234. После отказа сдать город, как сообщает В.Н. Татищев, татары убили княжича Владимира.

67. ПСРЛ, II, 779.

68. ПСРЛ, I, 516—517.

69. ПСРЛ, I, 517. В квадратных скобках — дополнение из Тверской летописи, в которой остальной текст практически отсутствует, но датировка выстроена очень гладко (ПСРЛ, XV, 368). Местные владимирские предания сохранили некоторые подробности появления в районе Суздаля монгольских войск и Батыя лично. См.: Седова, 1997. С. 22—23.

70. ПСРЛ, I, 462, 517.

71. Практически все летописи сообщают следующую датировку событий осады Владимира: подступили монголы к городу «месяца февраля въ 3 день, въ вторник, преже мясопуста за неделю» (СЛ, 86; ПСРЛ, I, 461, 516; IV, 216; VI, 290; VII, 140; X, 107; Татищев, 1995 (2). С. 233), осадные машины готовили «въ субботу мясопустную», а «в неделю мясопустную по заутрени въ 7 день февраля» начали штурм (СЛ, 86; ПСРЛ, I, 462, 517; IV, 216; VI, 292; VII, 140—141; Татищев, 1995 (2). С. 233). Однако простой подсчет показывает, что если вторник приходился на третье число месяца, то воскресенье никак не могло быть седьмым. В 6746 мартовском году (март 1238 г. — февраль 1239 г.) Пасха была 4 апреля, а следовательно, Мясопуст — 7 февраля. Соответственно вторник выпадал на 2 февраля. Очевидно, цифры в летописи проставлялись позже и были неправильно подсчитаны. Так, пытаясь как-то их согласовать в Тверской летописи, составители окончательно запутались и 7 февраля отметили уже как субботу мясопуста (ПСРЛ, XV, 368), что никак не возможно; а в Никоновской весь штурм датирован 8 февраля (ПСРЛ, X, 108). Ср. рассуждения В.Н. Татищева: Татищев, 1995 (2). С. 270, прим. 646. Причины, по которым В.В. Каргалов считал, что к Владимиру монголы подошли только 4 февраля (Каргалов, 1967. С. 91—92), остались нам не ясны. Дату 2 февраля совершенно справедливо использовал Н.М. Карамзин (Карамзин, 1991. С. 510).

72. ПСРЛ, I, 517—518. В квадратных скобках — дополнения из Тверской летописи (ПСРЛ, XV, 369).

73. Рашид-ад-Дин, 1960. С. 39; Тизенгаузен, 1941. С. 36—37. См. также: Каргалов, 1966. С. 42—47.

74. ПСРЛ, XV, 368—369.

75. ПСРЛ, XV, 369.

76. ПСРЛ, II, 780.

77. ПСРЛ, I, 464. В продолжении Суздальской летописи по Академическому списку эта фраза подвергнута корректировке: вместо «вне града» записано «в Нове городе» (ПСРЛ, I, 519). См. также: Каргалов, 1967. С. 93.

78. В Тверской летописи вообще говорится, что «въ Володимери затворися сынь его (Юрия) Всевододъ съ материею, и съ владыкою, и съ братомъ, и съ всею областию своею» (ПСРЛ, XV, 368. Ср.: НПЛ, 287). Роль старшего Юрьевича в ростовских и новгородских источниках неизменно выделяется как в битве у Коломны, так и при осаде Владимира. И в том и в другом случае он выступает в роли руководителя русских войск.

79. ПСРЛ, I, 464.

80. См.: Русь, 2003. С. 48—53.

81. Рашид-ад-Дин, 1960. С. 39; Тизенгаузен, 1941. С. 36—37.

82. ПСРЛ, I, 518. Ср.: НПЛ, 76, 288; СЛ, 88; ПСРЛ, I, 464; IV, 217—218; VI, 293; VII, 141; X, 109; XV, 369.

83. См.: Воронин, 1948. С. 14.

84. ПСРЛ, I, 464, 518.

85. Приселков, 1996. С. 141; Каргалов, 1967. С. 96. Это подтверждается и археологическим материалом. См.: Русь, 2003. С. 45.

86. Киссель, 1844. С. 49—50, 84—85.

87. Мы практически не располагаем сведениями о судьбе сельской округи в период монгольского вторжения, кроме указаний летописи на то, что они «попленили землю всю». Археологический материал по этой теме стал собираться и обрабатываться только в последнее время (См.: Русь, 2003. С. 168—227). Пока он не создает уверенной основы для полноценных заключений.

88. СЛ, 88; ПСРЛ, X, 109; Татищев, 1995 (2). С. 234, 236, прим. 649. Существует также явно недостоверное указание Воскресенского списка Русского хронографа, в котором к плененным монголами городам отнесена Вологда (ПСРЛ, XXII, 145). См. также: Каргалов, 1967. С. 98; Черепнин, 1977. С. 195.

89. Каргалов, 1967. С. 96.

90. В Тверской летописи приводится точная дата начала осады Торжка: «вь неделю 1 поста, месяца февраля вь 22 день», затем монголы «бишася ту» «по 2 недели» и «месяца марта въ 5 день, на память святаго Канона, въ среду 4-ю неделю поста взяли город» (ПСРЛ, XV, 370—371). Однако в более ранних текстах приводятся иные временные ориентиры. Так, в добавлении к Суздальской летописи по Академическому списку сказано, что захватчики осадили Торжок «на Зборъ по Федорове неделе», осаждали две недели, а взяли «месяца марта 5 на средохрестье» (ПСРЛ, I, 521—522). Аналогично во многих других летописях: СЛ, 90; НПЛ, 76, 288; ПСРЛ, IV, 221; VI, 298; VII, 143; X, 112. Пасха в 6746 (1238) г. приходилась на 4 апреля, а следовательно, пост начинался 15 февраля. «Собор по Федоровой недели» должен был прийтись на субботу 20 февраля 1238 г., 5 марта действительно была пятница накануне Крестопоклонной недели. Между этими датами — точно две седмицы, а если бы мы рассчитывали от 22 февраля (как предлагает Тверская летопись), то вышло бы меньше. К тому же в 1238 г. 22 февраля никак не могло прийтись на 1-ю неделю поста (воскресный день), что противоречит показаниям вполне достоверных источников. К сожалению, многие исследователи порою некритично используют 22 февраля в качестве обозначения даты начала осады Торжка (Каргалов, 1967. С. 106).

91. ПСРЛ, II, 785.

92. Петрушевский, 1977. С. 127—128; Вернадский, 2001. С. 54.

93. По В.Н. Татищеву: «Брат его Иван Стародубский княгиню с детьми, со всем имением, також из Юрьева, что было оставшее Святославле, вывез за Городец за Волгу в леса, а в городех оставил токмо войска с воеводами и сам лесами хотел к Юрию с малым войском пойти, но не успел» (Татищев, 1995 (2). С. 233).

94. В.Н. Татищев датирует отъезд Юрия из Владимира 2 февраля 1238 г. (Татищев, 1995 (2). С. 233), но это маловероятно, так как в тот же день монголы подошли к городу.

95. ПСРЛ, I, 519. Ср.: ПСРЛ, XV, 370.

96. ПСРЛ, VII, 141; I, 465; VI, 294; НПЛ, 288.

97. СЛ, 88. В квадратных скобках — примечания автора данной книги (Д.Х.).

98. ПСРЛ, II, 779. В квадратных скобках — примечания автора данной книги (Д.Х.).

99. ПСРЛ, VI, 294.

100. ПСРЛ, XV, 370. В.Н. Татищев напротив, пишет о планомерной подготовке Юрия к битве и о длительном бое, который завершился только к вечеру (Татищев, 1995 (2). С. 236). В тех же выражениях описывает события В.В. Каргалов: Каргалов, 1967. С. 99.

101. Каргалов, 1967. С. 100—105. Сохранившиеся в долине р. Сить курганы были вскрыты и описаны Н.П. Сабанеевым, который описал сражение следующим образом: монголы подошли с запада, «переяславско-кснятинской дорогой через Кашин», и в «истоках Сити происходила только стычка передового отряда Дорожа, а главная масса войска, застигнутая врасплох в стане, обратилась в бегство и усеяла своими трупами берега Сити вплоть до самого устья» (Сабанеев, 1868. С. 84). Эти выводы не были опровергнуты позднейшими исследователями (Каргалов, 1967. С. 105). См. также: Каргалов, 1966. С. 53—59.

102. Диагноз пассивности Юрия Всеволодовича пытался поставить Л.Н. Гумилев: «факт психологического вырождения на фоне этнической обскурации налицо» (Гумилев, 1992. С. 517, прим. 2).

103. ПСРЛ, I, 519. В квадратных скобках — примечания автора данной книги (Д.Х.). Сокращенные варианты см.: ПСРЛ, I, 465; IV, 218; VI, 294; VII, 141—142; X, 110; XV, 370.

104. ПСРЛ, I, 468. Ср.: СЛ, 91.

105. ПСРЛ, I, 520, 521. В угловых скобках — комментарий автора данной книги (Д.Х.). Ср.: ПСРЛ, I, 465, 467.

106. НПЛ, 288. В квадратных скобках — уточнения автора данной книги (Д.Х.). О том, что «Богъ весть како скончася, много бо инде глаголеть о немъ» замечено и в компилятивной Тверской летописи, следующей, однако, в остальном ростовским источникам (ПСРЛ, XV, 372).

107. ПСРЛ, I, 465.

108. Татищев, 1995 (2). С. 206; ПСРЛ, I, 523; Рапов, 1977. С. 183.

109. Археологическое обследование Суздаля свидетельствует о резком снижении плотности населения в нем в XIV—XV вв. по отношению к XII—XIII вв (Седова, 1997. С. 114). Примечательно также, что городские укрепления не подвергались ремонту с конца XII до конца XV в. (более 300 лет). См.: Седова, 1997. С. 54—55, 60.

110. Большинство летописцев сообщают, что после вокняжения во Владимире Ярослава в 1238 г. Святослав получил Суздаль (СЛ, 90; ПСРЛ, I, 467; VII, 143—144; XV, 373). Только в прибавлении к Суздальской летописи по Академическому списку сказано, что Ярослав «отда Ростовъ Суздаль брату Святославу» (ПСРЛ, I, 522—523). В этой фразе, скоре всего, была упущена часть текста, которую можно восполнить по Новгородской IV летописи: «брату Святославу дасть Суздаль, а в Ростове седоста Васильковичи Борисъ да и Глебъ на княжени» (ПСРЛ, IV, 221. Ср.: ПСРЛ, X, 113; Татищев, 1996. С. 25). Это подтверждается и логикой дальнейшего изложения, в котором Борис и Глеб Васильковичи неизменно выступают в качестве ростовских князей. Вероятно, пропуск в великокняжеском летописце информации о судьбе Ростова после Батыева нашествия связан с какими-то внутриволостными политическими интригами. См. также: Рапов, 1977. С. 173, 195.

111. ПСРЛ, XV, 370.

112. В одном из списков Никоновской летописи и у В.Н. Татищева ошибочно указана дата 15 марта 1238 г., не подтверждаемая другими источниками (ПСРЛ, X, 111; Татищев, 1995 (2). С. 236).

113. НПЛ, 76, 288.

114. В Торжке обнаружен слой пожара, датируемый второй четвертью XIII в. (условно 1238 г.) и достигающий толщины 30—50 см, в котором встречаются человеческие кости и спекшиеся от огня остатки икон (Малыгин, 1984. С. 79). Показательно также, что, судя по раскопкам П.Д. Малыгина, проведенным в 1984—1985 гг., массивные срубные конструкции крепостных стен 1164—1187 гг. после монгольского нашествия были заменены на частокол (!), для изготовления которого использовались остатки построек 1202—1207 гг. Новые стены Торжок приобрел только в 1288 г. В том же году был возобновлен деревянный настил набережной улицы. Предыдущий настил был сооружен в 1218 г. и не ремонтировался 70 лет. См.: Русь, 2003. С. 95.

115. Попытки локализации Игнач-Креста породили целую серию работ. Первые исследователи (Н.М. Карамзин, С.М. Соловьев) сопоставляли его с пос. Крестцы, заметном новгородским районным центром. Однако в начале XX в. Н.В. Мятлев нашел в писцовой книге Деревской пятины 1495/96 г. упоминание в районе Яжелбицкого погоста озерца «у Игнатцова Къста» (Мятлев, 1914. С. 338—339; НПК. Т. 2. СПб, 1862. Стб. 818). Эту гипотезу недавно убедительно развил А.А. Фролов, по предположению которого каменный Игнач-крест стоял невдалеке от брода через р. Полометь, соединявшего «трассу» Яжелбицы-Новгород и большую дорогу Деман-Яжелбицы в районе современной деревни Кувизино (Фролов, 2005. С. 74). Обзор всех иных версий см.: Янин, 1982.

116. НПЛ, 76, 288—289. В квадратных скобках — дополнение по Комиссионному списку летописи.

117. См.: Ильин, 1944; Каргалов, 1967. С. 108—109; Черепнин, 1977. С. 196. В Мазуринском летописце записано, что Батый повернул потому, что «нападе на него страх, инии глаголют, яко Михаил архангела виде со оружием путь ему возбраняюще» (ПСРЛ, XXXI, 71). Н.М. Карамзин считал, что Батый был «испуган» «лесами и болотами сего края» (Карамзин, 1991. С. 513), а В.Н. Татищев отмечал, что монголы «возвратились, понеже стало быть тепло, боялись междо так многих рек, озер и болот далее идти» (Татищев, 1995 (2). С. 236). Скорее всего, географический и климатический подходы к вопросу о причинах поворота монголов у Игнач-Креста являются наиболее правильными (См.: Вернадский, 2001. С. 59; Хара-Даван, 2002. С. 197). Однако ландшафт Новгородской земли не был для Батыя новостью, обнаруженной лишь после осады Торжка. Он, без сомнения, учитывался в планах похода. Скорее всего, монголов повернула у Игнач-Креста весть о гибели великого князя Юрия.

118. Тизенгаузен, 1941. С. 23.

119. Тизенгаузен, 1941. С. 23, 91, 21, прим. 6. См. также: Толочко, 1987. С. 169.

120. Рашид-ад-Дин, 1960. С. 39, прим. 34; Тизенгаузен, 1941. С. 37, прим. 11.

121. Г.В. Вернадский писал об отступлении монголов от Торжка, что, «грабя боярские поместья и деревни на своем пути, они, очевидно, обходили города, избегая каких-либо столкновений, которые могли замедлить их марш» (Вернадский, 2001. С. 59). Ср.: Пашуто, 1960. С. 135.

122. См.: Белецкий, 1922. С. 55—57; Скрипиль, 1946. С. 357—361; БЛДР. Т. 5. СПб, 2000. С. 164—166.

123. Некоторые исследователи с доверием относятся к сведениям «Повести о Меркурии Смоленском» и считают, что монголы пытались подступить к Смоленску (Пашуто, 1960. С. 135—136) или даже захватили город в 1238 г. (Dimnik, 1981. P. 86, п. 121). Ср.: Каргалов, 1967. С. 109; Черепнин, 1977. С. 196; Алексеев, 1980. С. 235.

124. СЛ, 90.

125. ПСРЛ, I, 522. Аналог см.: ПСРЛ, VI, 299; VII, 143; X, 112.

126. Рашид-ад-Дин, 1960. С. 39; Тизенгаузен, 1941. С. 37. В квадратных скобках — комментарии автора данной книги.

127. В некоторых источниках, исходя из того, что Батый от Торжка повернул «к Рязани», Козельск ошибочно относится к Рязанскому княжеству (Татищев, 1995 (2). С. 236).

128. Впервые Козельск упоминается в летописи под 1146 г. в качестве городка, удаленного в лесах земли вятичей (Насонов, 2002. С. 188, 204). Под 1224 г. в Ипатьевской летописи участник битвы на Калке Мстислав Святославич назван князем «в Козельске и в Чернигове», а в Воскресенской летописи сказано, что тогда княжил «въ Чрънигове Мстиславъ Святославичь Козельский» (ПСРЛ, II, 741; VII, 130). О.М. Рапов считает, что до того как сменить брата Всеволода Чермного на черниговском столе в 1212 или 1215 г. — источники разнятся в показаниях: Татищев, 1995 (2). С. 192; ПСРЛ, VII, 118) — Мстислав владел Козельском, то есть еще с 1170-х гг., до отмеченной летописью женитьбы (Рапов, 1977. С. 117—118). Вероятно, это был первый владетель обособленной Козельской волости, выступившей, таким образом, на второе место в иерархии наследования в Черниговской земле. Надо полагать, что, перейдя в Чернигов, Мстислав оставил в Козельске сына, с которым затем отправился воевать с монголами. Все летописи отмечают смерть на Калке «Мстислава Черниговского с сыном» (НПЛ, 63, 267; ПСРЛ, I, 509; XV, 342). В Новгородской IV летописи отмечено, что княжичу Василию в момент смерти было 12 лет (ПСРЛ, IV, 781). Если допустить, что в этой цифре закралась ошибка в 3 года («ві҃» (12) и «eі҃» (15) похожи), — то вполне можно согласиться с О.М. Раповым, который предполагал, что Василий приходился внуком Мстиславу Святославичу (Рапов, 1977. С. 130—131). Если это так, то есть основания высказаться и об имени отца Василия. В рассказе о битве на Калке князь Всеволод Мстиславич, сын великого князя киевского Мстислава Романовича Старого, внезапно назван «Киевьскыи» (ПСРЛ, I, 505; II, 741). В поздней Тверской летописи для пояснения прибавлено «сынь» (ПСРЛ, XV, 339). Дополнение излишнее, так как в Киеве не правил никогда никакой Всеволод Мстиславич. Однако древнему летописцу требовалось указать, чей сын этот Всеволод Мстиславич — которого из великих Мстиславов, участвовавших в походе. Наиболее подходящей кандидатурой для такого же имени-отчества выступает сын Мстислава Черниговского и отец Василия Козельского, то есть, таким образом, Василия Всеволодовича Козельского, родившегося около 1223 г. и погибшего в конце мая 1238 г.

129. См.: СЛ, 90; ПСРЛ, I, 552; II, 780—781; IV, 221—222; VI, 299—300; VII, 143; XV, 372—373. Отдельные летописцы несколько сокращают повесть об осаде Козельска, но в остальном текстологическое единство сохраняется (Ср.: ПСРЛ, X, 112—113). Исключениями являются собственно Суздальская летопись, которая обрывает изложение после сообщения о смерти великого князя Юрия на Сити (ПСРЛ, I, 465—467), и Новгородская первая летопись, в которой события ограничены осадой Торжка (НПЛ, 77, 289). Продолжение изложения в этих сухих официальных сводах выходило за географические рамки их региона и потому обрывалось. Подобный подход служит еще одним свидетельством чудовищной разобщенности русских земель в середине XIII в. Подобные примеры можно найти и в южнорусских летописях, в которых ни словом не отмечены многие северные города (Москва, Переяславль, Торжок). Круг интересов летописца был удивительно узким.

130. См.: ПСРЛ, I, 552; II, 780—781.

131. ПСРЛ, II, 780—781.

132. ПСРЛ, II, 781.

133. ПСРЛ, II, 781.

134. Рашид-ад-Дин, 1960. С. 39; Тизенгаузен, 1941. С. 37.

135. ПСРЛ, I, 522; II, 781; IV, 222; VI, 300; VII, 143; X, 112—113; XV, 373; СЛ, 90. В.В. Каргалов считает, что «по дороге в степи» после занятия Козельска «татарами был взят и разрушен город Курск» примерно в июне 1238 г. (Каргалов, 1967. С. 111). Источники не дают оснований для подобных предположений.

136. См.: Насонов, 2002. С. 231—232; Гумилев, 1992. С. 508.

137. О Москве говорится, что ее «взяша», а затем «отидоша» (ПСРЛ, I, 516); Батый после взятия Торжка «воротись», то есть повернул и ушел (ПСРЛ, I, 522). Монгольский проход через Рязанское княжество в «Повести о разорении Рязани Батыем» представлен так же: после «попленения» и разорения монголы покинули эту территорию и ушли в сторону Владимира-Суздаля (Повесть, 2000. С. 146). А в сообщении Суздальской летописи о восшествии на великокняжеский стол Ярослава Всеволодовича сказано, что к началу 1238 г. «избави Богъ рукою своею крепкою от безбожныхъ Татаръ» Владимирское княжество (ПСРЛ, I, 467). В Новгородской IV летописи вообще известие о вокняжении Ярослава приводится раньше, чем рассказ об осаде Торжка, то есть предполагается, что уже к началу марта 1238 г. все монголы покинули Северо-Восток (ПСРЛ, IV, 221).

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница