Мера подлости. Январь 1240 г.

Послал царь Батый воеводу своего Менгука посмотреть град Киев. Он же, придя, стал на той стороне реки Днепра у городка Песочна, и видев град Киев, удивился красоте его и величеству.

В. Татищев

Нетрудно себе представить то состояние, в котором оказался Михаил Всеволодович, когда узнал о гибели своего родового гнезда — Чернигова. Помимо удара по престижу он потерял все ресурсы, которыми располагало Черниговское княжество, и теперь под его рукой была только Киевская земля. Князь чувствовал себя словно на раскаленной сковородке, поскольку отдавал себе отчет в том, что следующий целью Батыя будет Киев, и если падение Чернигова он благополучно пересидел в Киевской земле, то куда ему бежать, если монголы перейдут Днепр? Михаил Всеволодович Батыя боялся, но и терять Киевский стол ему очень не хотелось, а потому князь пустил все на самотек — в городе остался, но к обороне его не готовил, а просто наблюдал, как дальше развернутся события. И дождался — в начале 1240 года хан Менгу со своими войсками появился на левом берегу Днепра и раскинул свой стан у Песочного городка. Стояла зима, река была покрыта льдом, и, по большому счету, двоюродному брату Батыя ничто не мешало подойти прямо к городу. Но не пошел, а продолжал стоять и издали любоваться красотами древней столицы, что и было отмечено в летописях: «увидев Киев, был поражен его красотой и величиной» (Тверская летопись). И действительно, перед ханским родственником лежал не только богатейший и крупнейший город на Руси, но и в Европе, окруженный кольцом монастырей и укреплений, он производил неизгладимое впечатление. До нас дошли слова этого монгольского полководца, которые он произнес, когда вдоволь налюбовался великим городом: «Воистину дивно есть место се, и красота града сего и величество; а еще бы ведали люди си силу и дерзновение царя Батыя, покорилися бы ему, и не бы разорен был град сей и место сие» (Никоновская летопись). Менгу очень хорошо представлял, что будет с Киевом, если начнется его осада и нукеры ворвутся на улицы города, и вполне возможно, что у него появилась мысль постараться сохранить эту красоту. Но без боя это было сделать нереально, а сил для лобовой атаки у хана не было. И вот здесь мы подходим вплотную к вопросу — а зачем родственник Батыя вообще появился под Киевом?

Скорее всего, Батый посылал Менгу с вполне конкретной целью — разведать остановку, осмотреть городские укрепления и прикинуть, сколько и чего потребуется для успешного проведения операции по захвату древней русской столицы. «Посла царь Батый воеводу своего Менгукана соглядати града Киева» (Никоновская летопись) — как видим, речь идет о рекогносцировке и предварительном ознакомлении с условиями местности, о сборе максимальной информации о противнике. Но дело в том, что с ханом прибыло войско, и было оно не маленьким, хотя и недостаточным для прямого штурма громадного города. Тогда для чего потащил с собой Менгу всю эту орду вооруженных людей, если изначально штурм не планировался, и обойтись можно было гораздо меньшим количеством участников мероприятия? Я думаю, дело вот в чем: ханский родственник взял с собой такое количество войск:, мягко говоря, «на всякий случай» — он прекрасно помнил, как неожиданным налетом был захвачен Переславль-Южный. Могло произойти всякое, и вот тут у Менгу под рукой и оказались бы лично преданные ему войска, не имея возможности штурмовать город, хан мог попробовать овладеть им с помощью хитрости. А отсюда и его следующий шаг — к Михаилу Всеволодовичу явилось монгольское посольство, чьи предложения, впрочем, были довольно предсказуемы. У Менгу-хана все сплелось в один клубок — и желание захватить столицу Южной Руси лично, пусть и с помощью хитрости, навязчивое стремление овладеть городом без разрушений, ну а если это не получится, то собрать как можно больше информации о противнике. Основная ставка была сделана на посольство, которое должно было склонить князя Михаила к сдаче, а если не выйдет, то как можно больше разузнать о возможностях и планах русских.

* * *

Михаил Всеволодович послов принял и внимательно выслушал все их предложения — ведь вопрос стоял о его дальнейшей судьбе! В Никоновской летописи очень подробно описаны все переговоры между ханом Менгу и князем, но обращает на себя внимание тот факт, о котором в остальных источниках не сообщается, — посольств было два. Только в «Истории Российской» В. Татищева есть такой же подробный рассказ об этих событиях, и его известия практически дословно совпадают с известиями Никоновской летописи. Очевидно, цель первого посольства была вполне конкретной — склонить князя Михаила к сдаче города и признанию верховенства Батыя: «Если хочешь град сей сохранить цел, иди повиноваться и поклониться царю нашему Батыю. Я тебе как друг любезный советую» (В. Татищев). Но все дело в том, что характер у Михаила Всеволодовича был не сахар, по большому счету, ему и Батый был не указ, поскольку князь всю свою жизнь только тем и занимался, что творил все, что хотел. Поэтому нетрудно представить, как он взъярился, когда услышал подобное требование, и даже не чувствуя за собой силы, но будучи преисполнен княжеской спеси, наговорил послам достаточно для того, чтобы дальнейшие мирные инициативы были свернуты. На мой взгляд, все те речи, которые он произносил перед монголами и которые отражены в источниках, были приписаны ему позднее, уже после того как он был канонизирован. Они практически слово в слово повторяют те слова из его жития, которые он произносил перед смертью, и отражают только один подтекст — религиозный. Ведь о чем еще может рассуждать святой князь с нечестивцами — конечно, только о религии! Но как мы видим, при жизни Михаил Всеволодович святым не был, и многие его поступки свидетельствовали о чем угодно, но только не о святости. Вот и теперь, обругав послов и отправив их восвояси, князь задумался — а что же дальше? Но долго ему размышлять не пришлось, потому что явилось новое посольство, которое предъявило князю очередное требование — явиться перед светлыми очами хана Менгу: «Имею тебе нечто сказать, иди ко мне сам» (В. Татищев). Вполне возможно, что родственник Батыя и не стал бы дальше связываться с вздорным киевским князем, но как всегда нашлись советники, которые предложили продолжить попытки завладеть городом с помощью хитрости. «Неудобно тебе о сем в ярость приходить, но пошли к нему еще с лестию, и перелукавствовав его, как хочешь, и казнишь» (В. Татищев). Менгу подумал, да и согласился, а почему бы и не попробовать еще, хан просто забыл, а может, и не знал, что Михаил Всеволодович участвовал в битве на Калке и прекрасно помнил, что случилось с князьями, которые поверили врагам.

И вот тут князь Михаил перепугался по-настоящему, поскольку ему стало казаться, что вовсе не Киев нужен монгольскому полководцу, а его драгоценная княжеская персона. Он запаниковал и в итоге сделал то, чего не должен был делать ни в коем случае, — по его приказу послы были перебиты. А ведь князь знал, что бывает с теми, кто убивает монгольских послов, судьба плененных на Калке русских князей тому была подтверждением. Наломав со страху дров и запятнав свои руки убийством, Михаил Всеволодович еще больше усугубил ситуацию, но дело осложнялось еще и тем, что теперь наряду с князем ответственность за это злодеяние ложилась и на весь Киев. Это бессмысленное убийство можно было бы объяснить лишь в одном случае — если бы потом явился князь Михаил перед киевским народом на коне и в доспехах, да призвал бы его на борьбу с лютым врагом, а сам, как положено князю, эту борьбу и возглавил. Но бывший черниговский князь поступил иначе: «Он же послы его вся изби, а сам бежа из града Киева по сыну своему перед татары во Угры, гнашая бо ся за ним татарове, и не постигоша его» (Никоновская летопись). В «Сказании об убиении в оде князя Михаила Черниговского» очень ярко описаны события, которые последовали за убийством: «Тогда одни затворились в городах своих, другие убежали в дальние земли, а иные спрятались в пещерах и расселинах земных. Михаил же бежал в Венгрию». Благо дорога в эту страну была накатана, как мы помним, туда удрали князья из Черниговских земель накануне похода на столицу их княжества, да и сейчас там околачивался сын Михаила — Ростислав. Поэтому, быстро собрав свое добро и прихватив для охраны гридней, Михаил Всеволодович рванул к венгерскому королю Беле IV просить политического убежища.

Только вот большинству жителей Киева бежать было абсолютно некуда, они так и остались в своем городе, преданные князем, который должен был их защищать. Убивая монгольских послов, князь Михаил не думал о простых горожанах, о десятках тысяч жителей древней столицы, которые не имели ровным счетом никакого отношения ко всем его страхам и тревогам. Совершив преступление, киевский князь испугался неминуемого возмездия и, бросив на произвол судьбы город, который сам же и обрек на гибель, трусливо скрылся в чужой стране. Бежал Михаил Всеволодович так резво, что даже монгольские всадники, которых Менгу послал в погоню, не сумели его догнать, «ибо гнались за ним татары и не настигли его. И много пленив, Менгук пошел со многим пленом ко царю Батыю» (В. Татищев). Хан Менгу пожег и разграбил киевскую землю, похватал пленников и ушел к главной ставке, чтобы доложить царственному родственнику о том, что произошло на берегах Днепра. Что же касается Киева — «Матери городов русских», то после всего случившегося он был обречен, и теперь ничто не могло его спасти от занесенной монгольской сабли.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница