Глава II. «Монгольский вопрос» в русской историографии
Изучение в отечественной историографии проблемы русскомонгольских отношений XIII—XV вв. неоднократно становилось предметом рассмотрения многих ученых, в основном советского периода, когда накопилось достаточное количество мнений и точек зрения как на отдельные периоды и проблемы, так и по обобщающим выводам концептуального плана. Различные по целям и задачам историографические обзоры содержатся в работах Б.Д. Грекова и А.Ю. Якубовского, А.Н. Насонова, М.Г. Сафаргалиева, Л.В. Черепнина, В.В. Каргалова, Н.С. Борисова, Г.А. Федорова-Давыдова, И.Б. Грекова, Д.Ю. Арапова, А.А. Арслановой, П.П. Толочко, А.А. Горского, В.А. Чукаевой.1 Отличительной чертой этих историографических экскурсов является то, что они в большинстве своем посвящены историографии XIX — начала XX в., и очень скупо отзываются о более поздних работах.2 Кроме того, в этом историографическом ряду отсутствуют сочинения последнего времени. Таким образом, одну из своих задач автор видит в дополнении историографии «монгольского вопроса» анализом новейшей литературы.
Вместе с тем мы не преследуем цели перечислить все работы прошлых и нынешних лет, в которых упоминаются те или иные коллизии русско-монгольских отношений и/или дается оценка им. Историографические разночтения по тем или иным конкретным вопросам по необходимости будут излагаться в соответствующих главах. Главной своей задачей мы считаем следующую: проследить важнейшие направления отечественной исторической мысли по этой — одной из существеннейших и определяющих проблем русской истории, что, в свою очередь, позволяет (вместе с источниковедческими наблюдениями и анализом) выработать основу для авторского исследования темы «Русь и монголы».
1
В русской историографии присутствует ряд довольно сильно политизированных сюжетов. Так, в области начальной русской истории — это «норманская проблема». Сюда же относится вопрос о монголо-татарском нашествии и иге. Подавляющее большинство отечественных историков рассматривали и рассматривают их преимущественно с точки зрения политического содержания, например, подчинения монголам института княжеской власти, а также «падения» по этой же причине других древнерусских властных структур. Такой односторонний подход влечет за собой определенную модернизацию взаимоотношений между этногосударственными структурами средневековья, интерполяцию на них межгосударственных отношений нового и новейшего времени и в конечном итоге, как нам представляется, определенное несоответствие в понимании ситуации в целом.
Истоки такого рода восприятия можно видеть уже в сообщениях летописцев, к тому же добавивших сильную эмоциональную окраску. Последнее, безусловно, понятно, ибо первоначальные записи делались либо очевидцами, пережившими трагедию нашествия, либо с их слов.3
Собственно в отечественной историографии вычленение проблемы «татары и Русь» восходит к концу XVIII — началу XIX в. Ее понимание и трактовку необходимо связывать с «процессом самоутверждения русского менталитета», «выражением интенсивного роста национального самосознания» и «небывало высокого патриотического подъема».4 Эти социально-психологические основы формирования русской национальной культуры нового времени непосредственно повлияли и на становление русской национальной историографии, ее начального «романтического» периода. Отсюда в высшей степени эмоционально-драматическое, даже трагическое восприятие событий древней русской истории, тем более таких, как монголо-татарское нашествие и иго.
Обаянию русских летописей, трагически ярко рисующих Батыево нашествие и его последствия, поддался Н.М. Карамзин. Его восприятие событий далеких времен не менее эмоционально, нежели современников или очевидцев самих событий. Россия — «обширный труп после нашествия Батыева»,5 — так он определяет непосредственные результаты походов монголов. А вот состояние страны и народа при иге: оно, «изнурив Государство, поглотив гражданское благосостояние оного, унизило самое человечество в наших предках, и на несколько сот веков оставило глубокие, неизгладимые следы, орошенные кровью и слезами многих поколений».6 Печать сентиментальности присутствует даже тогда, когда Н.М. Карамзин обращается к социологическим обобщениям и выводам. «Сень варварства, — пишет он, — омрачив горизонт России, сокрыла от нас Европу...», «Россия терзаемая Моголами, напрягала силы свои единственно для того, чтобы не исчезнуть: нам было не до просвещения!» Ордынское иго как причина отставания Руси от «государств Европейских» — таков первый основной вывод Н.М. Карамзина. Второй вывод историографа относится к внутреннему развитию Руси в «монгольские века». Он не соответствует сказанному прежде, не вытекает из него и, более того, противоречит, ибо, оказывается, монголы принесли на Русь не только «кровь и слезы», но и благо: благодаря им были ликвидированы междоусобия и «восстановлено самодержавие», сама Москва была «обязана своим величием ханам».7 «Карамзин первым из историков выделил влияние монгольского нашествия на развитие Руси в большую самостоятельную проблему отечественной науки».8
Взгляды Н.М. Карамзина получили широкое распространение среди современников, о чем будет говориться ниже. Пока же нас интересуют их идейные истоки. На один мы уже указали: это приподнятая социально-психологическая и идейная атмосфера в России начала XIX в. Но был и другой.
При анализе литературы, использованной Н.М. Карамзиным в III и IV томах «Истории государства Российского», бросается в глаза достаточно частое упоминание труда французского историка-ориенталиста XVIII в. Ж. Де Гиня «Всеобщая история гуннов, тюрков, монголов и других западных татар в древности и от Иисуса Христа до настоящего времени», вышедшего в 4-х томах в 1756—1758 гг. (том 5 появился в 1824 г.).9 Монголов и их место в мировой истории Ж.Де Гинь определяет следующим образом: «Народ, который вызвал большой переворот и который образовал затем империю, самую обширную из всех, какие мы знаем, не был вовсе ни цивилизованным народом, ни стремившимся распространить мудрость своих законов. Это был варварский народ, который отправился в самые отдаленные страны только затем, чтобы захватить все богатства, обратить народы в рабство, вернуть их к варварскому состоянию и сделать свое имя устрашающим».10
Сочинение Ж. Де Гиня было наиболее значительным и популярным исследованием по монгольской истории в Европе в XVIII в.11 Как видим, Н.М. Карамзин, не чуждый европейскому просвещению, вполне принял новейшие западноевропейские научные разработки по древней истории Востока.
Но Европа на изучение русской истории повлияла не только извне, но и изнутри. Мы имеем в виду деятельность в первые десятилетия XIX в. Российской Академии наук. «Историческая наука в первой четверти XIX в. находилась в Академии в явном упадке».12 Немецкие по происхождению ученые, входившие в состав кафедры истории, занимались в основном вспомогательными историческими дисциплинами (нумизматикой, генеалогией, хронологией), причем их работы по русской истории издавались на немецком языке. Избранный в 1817 г. академиком Х.Д. Френ тоже был нумизматом, специалистом по восточным (джучидским) монетам.13 Но он уловил, так сказать, веяние времени. Дело в том, что «именно в первые десятилетия XIX в. во Франции, Англии, Германии возникают первые востоковедные научные общества, начинают издаваться специальные востоковедные журналы и т. п.».14 Х.Д. Френ смог шире своих предшественников посмотреть на проблемы, стоящие перед русской исторической наукой. Он становится основателем русской школы востоковедения, а его предыдущие занятия монгольской проблематикой определили первоочередные приоритеты русской ориенталистики. «X. Френ был в курсе всей востоковедческой литературы своего времени и как крупнейший историк Золотой Орды имел твердые взгляды на роль монгольского завоевания в истории России», — отмечал А.Ю. Якубовский.15 В 1826 г. Академия наук объявила конкурс на тему «Какие последствия произвело господство Монголов в России и именно какое оно имело влияние на политические связи государства, на образ правления и на внутреннее управление оного, равно как и на просвещение и образование народа?». За постановкой задачи следовали и рекомендации. «Для надлежащего на сей вопрос ответа, требуется, чтобы оному предшествовало полное описание внешних отношений и внутреннего положения России до первого вторжения в оную Монголов и чтобы впоследствии показано было, какие именно перемены произведены господством Монголов в состоянии народа, причем желательно бы было, чтобы кроме рассеянных показаний, содержащихся в русских летописях, помещено было сличение всего того, что может быть почерпнуто из восточных и западных источников относительно тогдашнего состояния Монголов и обращения их с покоренными народами».16
Перед исследователями, безусловно, открывалась грандиозная перспектива. Собственно сама формулировка задачи и пояснений к ней практически без изменений сохраняет актуальность и поныне. Их научная грамотность бесспорна. Но уже в этом первоначальном задании имелась некая заданность: заранее детерминируется установка на «господство» монголов на Руси, хотя именно доказательство или опровержение этого и должно было стать основной задачей стимулируемых исследований.
Данная тенденция более явно проявилась далее. Конкурс 1826 г., как известно, не привел к желаемому результату и был возобновлен по предложению Х.Д. Френа в 1832 г. Академией наук вновь была представлена написанная Х.Д. Френом «Программа задачи»,17 более обширная, чем в первом случае. Более пространным было и вступление. «Владычество Монгольской династии, известной у нас под именем Золотой Орды, у Магометан под названием Улуса Джучи, или Чингизова Ханства Дешткипчакского, а у самих Монголов под наименованием Тогмака, бывшей некогда в течение почти двух с половиною веков ужасом и бичом России, державшей ее в узах безусловного порабощения и располагавшей своенравно венцом и жизнию Князей ее, владычество сие долженствовало иметь более или менее влияния на судьбу, устройство, постановления, образование, нравы и язык нашего отечества. История сей династии образует необходимое звено Российской истории, и само собою ясно, что ближайшее познание первой, не только служит к точнейшему уразумению последней, в сем достопамятном и злополучном периоде, но и много способствует к пояснению наших понятий о влиянии, которое Монгольское владычество имело на постановления и народный быт России».18
Сравнивая «задачи» 1826 и 1832 г. можно отметить некоторое смещение акцентов. Во-первых, существенно большее место теперь уделяется необходимости изучения собственно истории Золотой Орды;19 во-вторых, только намеченная прежде направленность на «владычество» монголов на Руси теперь развивается в целую концепцию. Говорится (в духе «норманской проблемы») о «монгольской династии», образующей «необходимое звено Российской истории». «Ужас и бич» России — монгольские ханы — держали ее «в узах безусловного порабощения», а «венцом и жизнию» князей распоряжались «своенравно». Кроме этого, обращает внимание и переход, так сказать, на карамзинский стиль изложения (чего стоят те же «ужас и бич» и проч.).
Так была заложена основа будущих — не только XIX, но и XX в. — исследований по русско-ордынской проблематике. Взгляды Н.М. Карамзина, изложенные им в IV и V томах «Истории Государства Российского», и академические конкурсы 1826 и 1832 г. дали сильнейший толчок в изучении темы «Русь и монголы».20 Уже в 20—40-х годах появляется много работ, прямо или косвенно развивающих те или иные суждения ученых авторитетов. В 1822 г. выходит первая книга на данную тему. Доводя до абсурда мысль Н.М. Карамзина о замедлении хода исторического развития Руси вследствие монгольского ига, автор пишет, что влияние монголов сказалось на всех уровнях общественной жизни и способствовало превращению русских в «народ азиатский».21 Эта же тема становится актуальной и на страницах периодической печати (причем наиболее популярных журналов), утверждаясь, следовательно, в качестве общественно значимой.22
Однако в ряде работ того же времени просматривается и иная направленность, нежели у Н.М. Карамзина и Х.Д. Френа. Так, отрицая какую-либо пользу от «татарского владычества», М. Гастев далее пишет: «Самое самодержавие, многими признаваемое за плод их владычества, не есть плод их владычества, если еще в XV столетии князья разделяли свои владения. Скорее можно назвать оное плодом удельной системы, а вероятнее всего — плодом продолжительности гражданского бытия».23 Таким образом, М. Гастев одним из первых подверг сомнению карамзинскую «концепцию замедления» естественного хода общественного развития Руси, обусловленного вмешательством монголов. Возражения и свое видение монгольского периода на Руси можно увидеть и в работах Н.А. Полевого и Н.Г. Устрялова.24
Подобного характера соображения были положены С.М. Соловьевым в основу его понимания времени русского средневековья. Трудно сказать насколько на него влияла историографическая ситуация. Очевидно, что он исходил прежде всего из собственной концепции исторического развития России.25 «Так как для нас предметом первой важности были смена старого порядка вещей новым, переход родовых княжеских отношений в государственные, отчего зависело единство, могущество Руси и перемена внутреннего порядка, и так как начало нового порядка вещей на севере мы замечаем прежде татар, то монгольские отношения должны быть важны для нас в той мере, в какой содействовали или препятствовали утверждению этого нового порядка вещей. Мы замечаем, — продолжал он, — что влияние татар не было здесь главным и решительным. Татары остались жить вдалеке, заботились только о сборе дани, нисколько не вмешиваясь во внутренние отношения, оставляя все как было, следовательно, оставляя в полной свободе действовать те новые отношения, какие начались на севере прежде них».26 Еще более четко его позиция как ученого по «монгольскому вопросу» была сформулирована в следующих словах: «...историк не имеет права со второй половины XIII века прерывать естественную нить событий — именно постепенный переход родовых княжеских отношений в государственные — и вставлять татарский период, выдвигать на первый план татар, татарские отношения, вследствие чего необходимо закрываются главные явления, главные причины этих явлений».27 В своей «Истории России с древнейших времен» великий историк конкретизирует и детализирует эти общие положения.
В отношении С.М. Соловьева к русско-монгольской тематике привлекает взвешенность и концептуальность подхода. Это выразилось соответственно в отсутствии эмоциональных оценок, чем, как мы видели, была заполнена предшествующая историография, и во внимательном отношении к развитию именно внутренних «самобытных» (как сказали бы его современники-славянофилы) процессов.28 Взгляд на историческое развитие монгольской Руси С.М. Соловьева, таким образом, явился новой научной концепцией этого периода и стал альтернативой преобладающей до этого точки зрения Карамзина — Френа. Тем не менее не умерла и эта линия. Это связано с чрезвычайно успешным развитием русского востоковедения. Более того, Россия становится единственной страной, где складывается монголистика как самостоятельная научная дисциплина. В середине — второй половине XIX в. она была представлена такими именами, как Н.Я. Бичурин, В.В. Григорьев, В.П. Васильев, И.Н. Березин, П.И. Кафаров, В.Г. Тизенгаузен.29
В.Г. Тизенгаузен в 1884 г. отмечал, что «изучение монголо-татарского периода с тех пор (со времени академических конкурсов. — Ю.К.) успело во многом продвинуться вперед...».30 Но вместе с тем «отсутствие основательной, возможно-полной и критически обработанной истории Золотой Орды, или улуса Джучидов... составляет один из самых важных и чувствительных пробелов в нашем бытописании, лишая нас возможности не только ознакомиться с ходом дел и всем строем этой обширной и своеобразной полустепной державы, более 2-х столетий распоряжавшейся судьбами России, но и правильно оценить степень ее влияния на Россию, определив с достоверностью, на чем именно отразилось у нас это монголо-татарское владычество и на сколько оно в самом деле затормозило естественное развитие Русского народа».31
Как прокомментировать представленную В.Г. Тизенгаузеном историографическую ситуацию? Безусловно, во-первых, несмотря на «продвинутость» проблемы, осознание неудовлетворительности научного уровня предыдущих исследований (прежде всего по причине неиспользованности всего известного фонда источников), а, во-вторых, у автора явно прослеживаются «старые предрассудки», ибо «идейная платформа» остается в основном прежней — на уровне Карамзина и Френа.
Собственно «Карамзинская» линия наиболее видного представителя нашла в лице Н.И. Костомарова. Исследуя «монгольскую проблему», он подходит к ней, как это было ему присуще, масштабно — на фоне истории всего славянства. «Где только славяне были предоставлены самим себе, там они оставались с своими первобытными качествами и не вырабатывали никакого прочного общественного строя, пригодного для внутреннего порядка и внешней защиты. Только крепкое завоевание или влияние иноземных стихий могло бы привести их к тому», — писал он в одной из своих основополагающих работ.32 Эти положения даже А.Н. Насонов назвал «фантастической теорией».33 Но, исходя из них, Н.И. Костомаров, наследуя Н.М. Карамзину, объяснял происхождение самодержавной власти на Руси татарским завоеванием. Наследство Н.М. Карамзина чувствуется и в другом пассаже: при монголах «исчезло чувство свободы, чести, сознания личного достоинства; раболепство пред высшими, деспотизм над низшими стали качествами русской души», произошло «падение свободного духа и отупение народа».34 В целом для Н.И. Костомарова с завоевания монголов «начался великий переворот русской истории».35
Итак, с середины XIX в. «монгольский вопрос» становится одной из главнейших тем в востоковедческих и русских медиевистских исследованиях. Во второй половине века формируются два магистральных пути его изучения. Первый, восходящий к традициям, заложенным Н.М. Карамзиным и Х.Д. Френом, и представленный рядом крупных монголоведов того времени, исходит из значительной, а временами определяющей и всеохватывающей роли монголов в средневековой русской истории. Второй связан с именем прежде всего С.М. Соловьева, а также его продолжателей, среди которых выделяются имена В.О. Ключевского, С.Ф. Платонова, а в первой трети XX в. М.Н. Покровского и А.Е. Преснякова. Для этих ученых главным остается естественный ход внутренней жизни средневековой Руси, не подверженной, по крайней мере кардинальным образом, изменениям. Так С.Ф. Платонов считал монгольское иго лишь «случайностью в нашей истории»; поэтому, писал он, «мы можем рассматривать внутреннюю жизнь русского общества в XIII в. не обращая внимания на факт татарского ига».36
Словом, однозначности в монгольском вопросе не было ни в целом, ни в конкретных сюжетах. Это дало повод одному из специалистов-востоковедов начала XX в. подвести такой итог: «Едва ли можно указать на какой-либо другой вопрос в русской истории, который был бы так мало разработан, как вопрос о татарах».37
2
Советская историография, таким образом, застала «монгольский вопрос» нерешенным однозначно, более того, решаемым диаметрально противоположным образом.38 Некоторое время монгольский период не привлекал особого внимания советских историков, а выпущенные в конце 20 — начале 30-х годов работы преимущественно базировались на распространенной (и еще не развенчанной) теории «торгового капитала» М.Н. Покровского.39 Ситуация начинает меняться к концу 30-х годов, уже после того, как прошли важнейшие дискуссии по ряду проблем истории России, с «парохода современности» были сброшены классово-вредные буржуазные концепции русской истории, и произошло упрочение марксистского учения.40 После утверждения концепции Б.Д. Грекова о классовой феодальной природе древнерусского общества41 настал черед для следующего — средневекового — периода истории Руси. Вот тогда и появляются первые марксистские работы, посвященные периоду XIII и последующих веков.42 В 1937 г. выходит тематически-специальная, но научно-популярная работа Б.Д. Грекова и А.Ю. Якубовского «Золотая Орда», состоящая из двух частей: «Золотая Орда» и «Золотая Орда и Русь».43
Книге суждено было дать ответ на вопрос — как должно понимать, изучать и излагать проблему «Русь и монголы» в советской исторической науке. В этом плане авторы пошли по ставшему уже традиционным для марксистской историографии пути. Они обратились к классикам марксистской мысли, конкретно — к высказываниям К. Маркса, а также И.В. Сталина. «Мы имеем случай убедиться не раз, — пишет Б.Д. Греков, — как Маркс расценивал влияния золотоордынской власти на историю русского народа. В его замечаниях мы не видим даже намека на прогрессивность этого явления. Наоборот, Маркс резко подчеркивает глубоко отрицательное влияние золотоордынской власти на историю России».44 Приводится и марксова цитата о том, что иго «продолжалось от 1257 по 1462 г., т. е. более 2-х столетий; это иго не только давило, оно оскорбляло и иссушало самую душу народа, ставшего его жертвой».45 Еще более четко и определенно высказался И.В. Сталин (это было сделано по поводу австро-германского нашествия на Украину в 1918 г.): «Империалисты Австрии и Германии ... несут на своих штыках новое, позорное иго, которое ничуть не лучше старого, татарского...».46
Такой подход и оценка классиками марксизма-ленинизма средневековых русско-монгольских отношений оказали прямое воздействие на всю дальнейшую советскую историографию. Но было ли что-нибудь принципиально нового в суждениях идеологов и политиков XIX и XX в. по рассматриваемой нами проблеме? По всей видимости, нет. В самом деле, за исключением «карамзинского» тезиса о некоторых позитивных чертах развития Русской государственности, в целом в восприятии классиками «монгольского вопроса» повторены положения Карамзина — Костомарова. Также говорится о негативности влияния ига на общественную и духовную жизнь средневековой Руси, причем довольно-таки эмоционально.47
Итак, советской исторической науке был «предложен» уже апробированный путь. Однако в отличие от предыдущего историографического периода, этому пути альтернативы не было. Жесткие рамки возможных интерпретаций русско-ордынских отношений не должны были позволить какое-либо кардинально иное их понимание.
Впрочем, возвращаясь к работе Б.Д. Грекова и А.Ю. Якубовского, следует сказать, что сами они не склонны преувеличивать влияния монголов ни на экономическое, ни на политическое, ни на культурное развитие Руси. Так, А.Ю. Якубовский, критикуя Х.Д. Френа за его трактовку воздействия золотоордынского периода на ход русской истории, пишет следующее: «При всех заслугах, которые имеет перед наукой Френ, нельзя упустить, что для его исторического сознания вопрос иначе и не ставился... Для Френа Золотая Орда остается только "злополучным периодом", и только с этой стороны представляет научный интерес». «Как бы ни была тяжела власть золотоордынских монгольских ханов на феодальной Руси, — продолжает ученый, — сейчас невозможно изучать историю Золотой Орды только с точки зрения того, в какой мере она была "ужасом и бичем" для истории России».48 Вместе с тем Б.Д. Греков пишет: «В процессе тяжелой борьбы русского народа с золотоордынским гнетом создалось Московское государство. Не Золотая Орда его создала, а родилось оно вопреки воле татарского хана, вопреки интересам его власти».49 Эти оба тезиса о борьбе русского народа и о создании единого Русского государства вопреки воле монголов, — фактически содержали конкретную программу предстоящих научных исследований.
Порция критики «монгольских воззрений» М.Н. Покровского имелась также в статье А.Н. Насонова «Татарское иго в освещении М.Н. Покровского» в известном сборнике «Против антимарксистской концепции М.Н. Покровского».50 Правда, автор в большей степени использовал эту «трибуну» для изложения своей собственной концепции русско-ордынских отношений. Это подчеркнул и сам А.Н. Насонов. «Переходя к критике взглядов М.Н. Покровского, — писал он, — заметим, что нашей задачей будет не столько оценка трудов Покровского для определения места, занимаемого им в нашей историографии, сколько проверка его взглядов на конкретно-историческом материале».51
Чуть позже концепция А.Н. Насонова будет оформлена уже в виде книги «Монголы и Русь». Работа А.Н. Насонова станет этапной для советской историографии «монгольского вопроса».
Предваряя собственную постановку вопроса, он не только критикует, но, исходя из общественно-политических условий своего времени, объясняет причины «общей оценки значения татарского ига на Руси» своих предшественников. «По-видимому, — полагает он, — в дореволюционной обстановке легче воспринималась мысль об активной политике русских князей в Орде, чем мысль об активной политике татар на Руси, даже теми историками, которые придавали татарскому игу большое значение. Современная историкам XIX — начала XX в. Россия была государством с доминирующим над другими народностями Восточноевропейской равнины классом великорусского центра. Представление о современной им России они невольно переносили в известной мере на былые времена. Они охотно рассуждали о результатах политики русских князей в Орде, но вопрос о татарах на Руси не изучали или касались его мимоходом. В большинстве случаев они держались мнения, что пассивное поведение монголов содействовало процессу государственного объединения Руси».52
Его рассуждения о влиянии общественных условий на формирование «дореволюционных» концепций русско-ордынских отношений можно целиком применить и к идейному происхождению его собственной концепции. Во-первых, несмотря на то, что «проблема изучения истории татарской политики на Руси ставится» им «впервые», «постановка такой проблемы вытекает из указаний на "традиционную политику татар"», данных К. Марксом в книге «Секретная история дипломатики XVIII столетия».53 Это первотолчок для последующих построений. Во-вторых, идейная суть подхода А.Н. Насонова объясняется общественными условиями времени, современником которого он был. «Мы доказываем, — говорит он, — что монголы вели активную политику и основная линия этой политики выражалась не в стремлении создать единое государство из политически раздробленного общества, а в стремлении всячески препятствовать консолидации, поддерживать взаимную рознь отдельных политических групп и княжеств. Такой вывод предполагает, что единое "великорусское" государство, каким мы его видим в XVII в., образовалось в процессе борьбы с татарами, т. е. в XV—XVI вв., частью во второй половине XVI в., когда борьба была возможна по состоянию самой Золотой Орды».54 Следовательно, «образование централизованного государства явилось, таким образом, отнюдь не в результате мирной деятельности монголов-завоевателей, а в результате борьбы с монголами, когда борьба стала возможна, когда Золотая Орда начала слабеть и разлагаться, и на русском Северо-Востоке поднялось народное движение за объединение Руси и за свержение татарского владычества».55
Проанализировав большое количество русских (в основном летописи) и восточных (в переводах) источников, А.Н. Насонов пришел к следующим конкретным выводам: 1) внутренняя политическая жизнь Руси второй половины XIII — начала XV вв. определяющим образом зависела от положения дел в Орде; изменения, происходившие в Орде, непременно влекли за собой новую ситуацию на Руси; 2) монгольские ханы постоянно манипулировали русскими князьями; 3) против монголов происходили народные выступления, но они подавлялись.56
Книга А.Н. Насонова стала первой в отечественной историографии монографией, целиком посвященной теме «Русь и монголы», а большинство ее выводов — основой для последующей разработки проблемы. Более того, можно сказать, что в таком «амплуа» она остается до сих пор: многие (если не большинство) ее положения приняты в современной историографии в качестве аксиом. Следовательно, благодаря работе Б.Д. Грекова и А.Ю. Якубовского и монографии А.Н. Насонова, прежде всего, «советская историография 30-х — начала 40-х годов выработала ... единый научно-обоснованный взгляд на последствия монголо-татарского нашествия как на страшное бедствие для русского народа, надолго задержавшее экономическое, политическое и культурное развитие Руси»;57 это обуславливалось и тем, что на много десятилетий на Руси был установлен режим «систематического террора», — писал А.А. Зимин,58 полностью принимая схему А.Н. Насонова. Таким образом, как провозглашал А.А. Зимин, «изучение борьбы русского народа с татаро-монгольскими поработителями является одной из важных задач советской исторической науки».59
Пример решения этой задачи — фундаментальный труд Л.В. Черепнина «Образование Русского централизованного государства». В главах о социально-политической истории средневековой Руси ее история тесно сплетается с ордынской тематикой. Перу Л.В. Черепнина принадлежит статья и о начальном периоде (XIII в.) монгольской зависимости на Руси.60
«Подавив мужественное и упорное сопротивление народов, монголо-татарские захватчики установили над Русской землей свое господство, пагубно сказавшееся на ее дальнейших судьбах».61 В общем виде вопрос об этой «пагубности» исследователь формулирует так: «монгольское нашествие на Русь — это не единичный факт, а непрерывный длительный процесс, приводивший страну к истощению, обусловивший ее отставание от ряда других европейских стран, развивавшихся в более благоприятных условиях».62 Уже в XIII в. обнаруживается «русская» политика монгольских ханов, «направленная к разжиганию межкняжеских усобиц, распрей, внутренних войн».63 Хотя Орда не сломала («не могла сломать») существовавшие на Руси «политические порядки», но она стремилась поставить их «себе на службу, используя в своих интересах русских князей, которые им казались надежными, истребляя ненадежных и все время сталкивая князей между собой, чтобы не дать никому усилиться и всех держать в страхе».64
Впрочем, «ордынские ханы действовали не только устрашением. Они пытались опереться на определенные социальные силы; дарами, льготами, привилегиями привлечь к себе часть князей, бояр, духовенства».65 Это, по мнению Л.В. Черепнина, сыграло определенную роль: «некоторые представители господствующего класса переходили на службу к завоевателям, способствуя укреплению их владычества. Но так поступали далеко не все. И среди феодальной верхушки — князей, бояр, духовных лиц — было достаточно людей, сопротивлявшихся иноземному игу».66 Но не они определяли «модус» борьбы с противником. «Активной силой в борьбе с монголо-татарским угнетением были народные массы. На протяжении всего XIII в. шло народно-освободительное движение, вспыхивали антитатарские восстания», представлявшие, правда, не «организованное вооруженное сопротивление» (что произойдет только к концу XIV в.), а «отдельные стихийные разрозненные выступления».67
Таким видится авторитетному исследователю XIII век. Многое ли изменилось в XIV в.? События века в отношении русско-монгольских отношений представляются (и справедливо!) Л.В. Черепнину неоднозначно. Перед нами детально разворачивается картина той сложной и драматической эпохи.
Однако первые десятилетия XIV в. мало чем отличаются от последних XIII в. Ученый пишет: «В первой четверти XIV в. татаро-монгольское иго весьма ощутимо тяготело над Русью. Борясь за политическое первенство на Руси, отдельные русские князья не выступали против Золотой Орды, а действовали как исполнители ханской воли. Как только они переставали это делать, Орда расправлялась с ними. Борьба с Ордой велась самим народом в форме стихийных восстаний, возникавших главным образом в городах. Князья еще не пытались возглавить освободительное движение горожан. Для этого у них пока не было должных материальных предпосылок и сил. Но поддержка городов в значительной мере определяла успехи тех или иных князей в политической борьбе друг с другом».68
Эти же процессы оставались главенствующими и во время Ивана Калиты. Так, восстание в Твери 1327 г. было поднято «самим народом вопреки указаниям тверского князя...».69 В целом «при Калите русскими феодалами не только не было сделано попытки свергнуть татаро-монгольское иго (для этого еще не наступило время), но этот князь жестоко подавлял те стихийные народные движения, которые подрывали основы господства Орды над Русью».70
Некоторые изменения наблюдаются в последующие десятилетия. В 40—50-е годы, по-прежнему признавая верховную власть и исправно уплачивая «выход», князья добиваются «невмешательства ордынского хана во внутренние дела своих владений».71 Благодаря этому эти годы становятся временем «известного укрепления самостоятельности ряда русских земель».72 Это, а также внутренняя борьба в самой Золотой Орде приводят к тому, что в 60—70-е годы XIV в. происходит «постепенное ослабление власти Золотой Орды над Русью».73 Вместе с тем с рубежа 60—70-х годов XIV в. в связи с усилившимися татарскими набегами «активизировалось и сопротивление русского народа ордынским захватчикам», причем «центром народно-освободительной борьбы» становится «Нижегородское княжество».74 В конечном итоге этот «подъем» привел «к решительной схватке» на Куликовом поле.75 Оценивая княжение Дмитрия Донского Л.В. Черепнин пишет о «существенной активизации внешней политики Руси»: если раньше русские князья обеспечивали безопасность своих владений выплатой дани ханам, то «теперь они уже организуют военный отпор ордынской силе». Дмитрий Донской «старался достигнуть "тишины" для Руси уже не только народным рублем, но и мечом». «Возвысив» таким образом этого князя, Л.В. Черепнин спешит тут же оговориться: «Однако до того, как Дм. Донской поднял этот меч, на борьбу с татарским игом уже поднялся русский народ».76 И все же «князь Дмитрий более последовательно, чем его предшественники, поддерживал союз с горожанами», что было обусловлено ростом их значимости прежде всего в социально-экономическом развитии.77 Дмитрий Донской «объективно», таким образом, содействовал подъему народно-освободительного движения.
В исследованиях Л.В. Черепнина, посвященных периоду ордынской зависимости, четко просматривается ряд мыслей, развивающих взгляды его предшественников. Первая — княжеско-ханские отношения, в основном зависящие от ханской воли и в целом от событий, происходящих в Орде. Вторая — подчеркивание в отношении к монголам глубокой классовой пропасти между князьями (и прочими феодалами) и народом. От последнего, в основном от горожан, зависели в то же время те или иные успехи в межкняжеской борьбе. Безусловно, конкретные ситуации так или иначе изменяли расстановку отмеченных сторон, но всегда, по мнению Л.В. Черепнина, сохранялась их изначальная оппозиция: князь — ханы, феодалы — народ (горожане) и, конечно, Русь — Орда. Вместе с тем необходимо отметить и известную исследовательскую гибкость, позволяющую ученому в своей понятийной схеме событий учитывать и данные, противоречащие на первый взгляд основной тенденции исследований (остающейся, впрочем, неизменной).
Это отличает труды Л.В. Черепнина от несколько прямолинейных выводов других отечественных историков, работы которых были современны им или увидели свет в последующие годы.78 Так, И.У. Будовниц очень эмоционально писал следующее: «...В самые страшные десятилетия татарского ига, наступившие после кровавого батыева погрома, проповеди прислужничества, угодничества и пресмыкательства перед носителями иноземного гнета, исходившего от духовенства и господствующего феодального класса, народ сумел противопоставить свою боевую идеологию, основанную на непримиримости к захватчикам, на презрении к смерти, на готовности пожертвовать своей жизнью, лишь бы освободить страну от иноземного ига».79
Рассмотрев историографическую ситуацию в «монгольском вопросе», сложившуюся к середине 60-х годов, В.В. Каргалов пришел к выводу о необходимости создания «специального исследования» именно о периоде монголо-татарского нашествия на Русь. Таковыми и стали главы тематически и хронологически более общей его работы.80
Основная цель В.В. Каргалова состоит в том, чтобы максимально расширить «поле» проблемы в пределах XIII в.: хронологически, территориально, наконец, социально. Что касается первой задачи, то «последствия монголо-татарского нашествия на Русь рассматриваются не как результат только похода Батыя, а как следствие целой серии татарских вторжений, продолжавшихся несколько десятилетий (начиная с "Батыева погрома")».81 В целом, думается, что верно и оправданно: монгольские отряды еще неоднократно появляются на Руси. Но В.В. Каргалова априори интересует лишь один аспект: «Такая постановка вопроса дает возможность полнее представить разрушительные последствия монголо-татарского завоевания».82
Расширяя «территориальное поле», В.В. Каргалов тоже вносит свою лепту. Если «вопрос о последствиях нашествия для русского города», считает он, «хорошо разработан советскими историками», то «несколько хуже обстоит дело с изучением последствий нашествия для сельских местностей феодальной Руси.83 Изучив письменные и археологические данные, В.В. Каргалов пришел к выводу, что как городам, так и «производительным силам русской феодальной деревни» монгольское нашествие «нанесло страшный удар».84
Как же отнеслось к этим бедствиям население русских земель: знать и народ? В.В. Каргалов продолжает практику их «раздвоения», наметившуюся в предшествующих работах. «Политика соглашения» татар с «местными феодалами», «сотрудничество татарских феодалов», их «союз» между собой, в лучшем случае «определенный компромисс» — такой видится исследователю картина русско-монгольских отношений второй половины XIII в. на уровне «феодалитета» двух этносов.85
Но в отличие от своих предшественников В.В. Каргалов предполагает рассматривать эту «соглашательскую политику» русских князей не локально (как относительно отдельных князей, так и других «феодалов» тех или иных русских земель), а распространяет такие выводы на «русских духовных и светских феодалов» в целом.86 «Русские феодалы, — заключает он, — быстро договорились с ордынскими ханами и, признав верховную власть хана, сохранили свои "столы" и власть над угнетенными классами».87
Отношение к ордынцам народа было иным. «Политике сотрудничества с монголо-татарскими завоевателями, которую проводила значительная часть русских феодалов, народные массы противопоставили непримиримое отношение к насильникам. Несмотря на страшные последствия "Батыева погрома" и политику собственных феодалов, которые пошли на сговор с ордынскими ханами, русский народ продолжал борьбу против иноземного ига».88
Такая расстановка социальных сил привела, по крайней мере, к двум следствиям. Первое заключалось в том, что «в выступлениях низов тесно переплетались антитатарские и антифеодальные мотивы».89 Второе состоит в том, что именно «борьбе российского народа против иноземного ига... Северо-Восточная Русь обязана своим особым положением по отношению к ордынскому хану. Не "мудрая политика" русских князей, а борьба народных масс против монгольских завоевателей привела к ликвидации "бесерменства" и "баскачества", к изгнанию из русских городов многочисленных "царевых послов", к тому, что Русь не превратилась в простой "улус" Золотой Орды. Под тягостным иноземным игом русский народ сумел сохранить условия своего самостоятельного национального развития».90 Это один главный вывод работы В.В. Каргалова. Другой подводит итог нашествия. «Исследование истории Руси после монголо-татарского нашествия неизбежно приводит к выводу об отрицательном, глубоко регрессивном влиянии иноземного завоевания на экономическое, политическое и культурное развитие страны. Последствия монголо-татарского ига сказывались в течение нескольких столетий. Именно оно явилось основной причиной отставания Руси от развитых европейских стран, для ликвидации которого потребовались титанические усилия трудолюбивого и талантливого русского народа».91
Работа В.В. Каргалова — новая веха в развитии отечественной историографии «монгольского вопроса». Она предельно ясно указала на основные сюжеты русско-ордынских отношений XIII в. и их перспективу. Между Русью и Ордой имело место вооруженное жесткое противостояние, между князьями (и другими «феодалами») и народом — непримиримые классовые противоречия. Вместе с тем другой аспект проблемы — сохранение определенной (в рамках феодального развития) политической самостоятельности русских земель.
Развитие такого рода исследовательских тенденций мы видим в монографии В.Л. Егорова. Основная ее задача — изучение исторической географии Золотой Орды в XIII—XIV вв. — тесно увязана, в частности, с военно-политическими отношениями Руси и Орды. Наряду с подтверждением ряда уже установившихся в отечественной историографии положений, например, о «безраздельной власти монголов и отсутствием активного сопротивления русских князей» в период до 1312 г. или о том, что период 1359—1380 гг. «характеризуется неуклонным возрастанием военной и экономической мощи русских земель»,92 автор некоторые вопросы ставит по-новому или более подчеркивает известные.
Во-первых, мы видим четкое деление «основных этапов монгольской политики на Руси».93 Во-вторых, важным представляется нам утверждение, что эта политика «не была связана с захватом и отторжением новых земельных территорий».94 Русские земли, таким образом, по обоснованному мнению исследователя, не входили собственно в территорию Золотой Орды. И в этой же связи стоит введенное им в научный оборот понятие «буферных зон», «ограничивавших русские пределы с юга».95 Наконец, в-третьих, подчеркивание того, что основная цель ордынской политики «состояла в получении возможно большей дани»,96 и русские земли находились «на положении полузависимых, облагаемых данью территорий».97 Вместе с тем такой статус не только не мешал, но, наоборот, стимулировал военный диктат монгольских ханов над Русью.98 Поэтому «на протяжении всего времени существования Золотой Орды русские княжества оказались насильно втянутыми в орбиту политических и экономических интересов монголов».99
Итоги рассмотрения в новейшей отечественной историографии «монгольского вопроса» были подведены в статье А.Л. Хорошкевич и А.И. Плигузова, предваряющей книгу Дж. Феннела о Руси 1200—1304 гг. «Вопрос о воздействии монгольского нашествия на развитие русского общества — один из самых сложных в истории Руси. Крайний недостаток источников затрудняет ответ на него, поэтому вполне возможным становится появление таких работ, в которых отрицается какое-либо воздействие нашествия на развитие Руси. Большинство историков, однако, придерживаются мнения о том, что иноземное иго задержало экономическое, социальное и политическое развитие Руси, завершение складывания феодализма, возродив архаичные формы эксплуатации».100
Наряду с таким выводом, впрочем, не содержащем каких-либо новаций, авторы предлагают постановку некоторых представляющихся им актуальными проблем.101 Без сомнения, они таковыми и являются как для решения частных, так и общих вопросов русско-ордынских отношений. Но в то же время заметим, что далек от принципиального разрешения и «монгольский вопрос» в целом.102 Отнюдь не представляются несерьезными и ненаучными концепции, от которых прежде, покритиковав, можно было, попросту говоря, отмахнуться, сославшись на их научную несостоятельность. В нашей историографии в такой незавидной роли долгое время находилась концепция Л.Н. Гумилева.
Взаимоотношения Руси и монголов рассматриваются Л.Н. Гумилевым на широком фоне внешнеполитических, во многом исходящих из этнических и конфессиональных отношений того времени. Вторжение войск Батыя для ученого не является каким-то переломным событием в истории Руси. Это был «монгольский рейд», или «большой набег, а не планомерное завоевание, для которого у всей Монгольской империи не хватило бы людей»103; он «по масштабам произведенных разрушений сравним с междоусобной войной, обычной для того неспокойного времени».104 «Великое княжество Владимирское, пропустившее через свои земли татарское войско, сохранило свой военный потенциал»,105 а «разрушения, причиненные войной», «преувеличены».106
В последующее время «в Великороссии согласились с тем, что Русская земля стала земля "Канови и Батыева", т. е. признали сюзеренитет монгольского хана».107 Такое положение устраивало и монголов и русских, так как «было оправдано внешнеполитической обстановкой».108 Чем же был для Руси «сюзеренитет»? «...Монголы ни на Руси, ни в Польше, ни в Венгрии не оставляли гарнизонов, не облагали население постоянным налогом, не заключали с князьями неравноправных договоров. Поэтому выражение "завоеванная, но не покоренная страна" полностью неверно. Завоевание не состоялось, потому что оно и не замышлялось»109; «Русь монголами не была ни подчинена, ни покорена»,110 и «Русская земля вошла в состав улуса Джучиева, не потеряв автономии...».111 «Вот эту систему русско-татарских отношений, существовавшую до 1312 г., следует назвать симбиозом. А потом все изменилось...».112 Изменения произошли вследствие принятия Золотой Ордой мусульманства, что Л.Н. Гумилев называет «победой соседнего мусульманского суперэтноса, овладевшего в 1312 г. Поволжьем и Причерноморьем». «Великороссия, чтобы не погибнуть, вынуждена была стать военным лагерем, причем былой симбиоз с татарами превратился в военный союз с Ордой, который продержался более полувека — от Узбека до Мамая».113 Политическая сущность его состояла в том, что русские князья «за вносимую ими дань требовали и получали военную помощь против Запада (Литвы и немцев. — Ю.К.) и имели крепкий барьер, защищавший их от готовящихся ударов с Востока».114
Последующее стечение обстоятельств (внутренних и внешних) позволило уже заложить «основание будущего величия России».115
Концепция «Древней Руси и Великой степи» Л.Н. Гумилева во многом восходит к идее «евразийства» и ее конкретно-исторической разработке прежде всего в трудах Г.В. Вернадского.116 (Л.Н. Гумилев, как известно, так и называл себя: «последний евразиец».) «Евразийство» сейчас, в отличие от прошлых десятилетий, активно присутствует в отечественной общественной и научной мысли.117 Ему «противостоит» концепция русско-монгольских отношений, сформированная нашей исторической наукой в конце 30-х — 60—70е годы. Насколько существенны расхождения этих концепций? Если обращать внимание на детали, то, верно, наберется уйма несоответствий и несогласий. А если посмотреть более широко и объемно?
Обе концепции признают в той или иной мере зависимость Руси от монголов, что очевидно. Но «евразийский» взгляд предполагает статус русских земель в качестве «русского улуса», т. е. их вхождение в основную территорию Золотой Орды. Однако от этого никакого «застоя» во внутренней жизни Руси не произошло. Более того, она обогатилась многими приобретениями в различных сферах общественной, политической, культурной и даже этнической жизни.
Большинство отечественных историков считали и считают, что Русь, как территория и общество, не стала территорией «Джучиева улуса». Как отметил В.Л. Егоров, между «коренными» землями Северо-Восточной Руси и Золотой Орды существовали так называемые «буферные зоны», по сути разграничивающие русский и монгольский ареалы. Но это вместе с тем не облегчило положения Руси. Русь оказалась под тяжелым ордынским «игом», просуществовавшем почти два с половиной столетия. «Иго» отбросило страну, находившуюся в русле общеевропейского развития, на несколько столетий, обусловив ее отсталость и специфику в будущем. Таковы позиции противостоящих в настоящее время историографических сторон в «монгольском вопросе».
Нам кажется, что, несмотря на внешнюю антагонистичность, непреодолимых препятствий между ними нет. Но для этого необходимо несколько смягчить их положения, касающиеся внутреннего состояния и развития Руси «под игом». Нет сомнений, оценки отношений как «дружеских» или «благожелательных» действительности не соответствовали. Имело место противостояние двух этнообщественных систем (хотя, может быть, и близких в своей основе), и противостояние жесткое. С другой стороны, полагаем, что и взгляд на русско-ордынские отношения как на «тотальное» подчинение Руси Орде, выразившееся в форме постоянного «террора» по отношению к населению и княжью, по крайней мере несколько преувеличен.
Речь идет не о защите монголо-татарской политики на Руси, мы не стремимся к какой-либо апологетике монголо-татар. (Представляется, что история любого этноса не нуждается в защите и покровительстве, ибо в истории всех народов есть положительное и отрицательное, «черное» и «белое», если так вообще можно ставить вопрос.) Речь идет о создании по возможности более полной картины русско-ордынских отношений, полной и сбалансированной, без идеологических и прочих перекосов в ту или иную сторону. Речь также идет и о попытке объяснить некоторые (все, видимо, не удастся) элементы отношений (их истоки, причины), которые далеко не всегда укладываются в рационалистические схемы, привычные нам. Религиозные представления, нормы обычного права, явления быта, обрядность — все это (конечно, наряду с «классическими» экономическими, политическими отношениями) необходимо учитывать при изучении русско-ордынских отношений.
В соприкосновение пришли не только экономические, социальные и политические системы, не только кочевнический и оседлый миры, но и мировоззренческие системы: идеологические и ментальные. Без учета последних наше восприятие событий и явлений того времени обедняется и становится неадекватным средневековым реалиям.
Набеги, штурмы, насилия явно упрощают русско-ордынские отношения, как упрощают в целом и внутреннее развитие самой Руси, во многом сводя его лишь к навязанному влиянию монголо-татарских порядков.
Предлагаемые далее очерки и преследуют цель показать общее и отличное, то, что соединяло или разъединяло две крупные общественные системы евроазиатского средневековья. В конечном итоге — попытку перейти от трактовки русско-ордынских отношений как непрерывной борьбы к трактовке, предполагающей многостороннее и многоуровневое взаимодействие.118
Примечания
1. Греков Б.Д., Якубовский А.Ю. 1) Золотая Орда (Очерк истории Улуса Джу-чи в период сложения и расцвета в XIII—XIV вв.). Л., 1937. С. 3—10, 193—202; 2) Золотая Орда и ее падение. М.; Л., 1950. С. 5—12; Насонов А.Н. Татарское иго в освещении М.Н. Покровского // Против антимарксистской концепции М.Н. Покровского. Ч. 2. М.; Л., 1940; Якубовский А.Ю. Из истории изучения монголов в России // Очерки по истории русского востоковедения. М., 1953. С. 31—95; Сафаргалиев М.Г. Распад Золотой Орды. Саранск, 1960. С. 3—18; Черепнин Л.В. Образование Русского централизованного государства в XIV—XV веках. Очерки социально-экономической и политической истории Руси. М., 1960 (Глава 1. Историография вопроса образования Русского централизованного государства); Каргалов В.В. Внешнеполитические факторы развития феодальной Руси: Феодальная Русь и кочевники. М., 1967. С. 218—255; Федоров-Давыдов Г.А. Общественный строй Золотой Орды. М., 1973. С. 18—25; Борисов Н.С. Отечественная историография о влиянии татаро-монгольского нашествия на русскую культуру // Проблемы истории СССР. Вып. V. М., 1976. С. 129—148; Греков И.Б. Место Куликовской битвы в политической жизни Восточной Европы конца XIV в. // Куликовская битва. М., 1980. С. 113—118; Арапов Д.Ю. Русское востоковедение и изучение истории Золотой Орды // Куликовская битва в истории и культуре нашей Родины. М., 1983. С. 70—77; Арсланова А.А. Из истории изучения Золотой Орды по данным персидских источников XIII — первой половины XV вв. в отечественной историографии // Проблемы социально-экономического развития деревни Среднего Поволжья в период феодализма. Казань, 1986. С. 11—130; Толочко П.П. Древняя Русь. Очерки социально-политической истории. Киев, 1987. С. 165—167; Горский А.А. Русские земли в XIII—XV веках. Пути политического развития. М., 1996. С. 56—57, 107—108; Чукаееа В.А. Русские княжества и Золотая Орда. 1243—1350 гг. Днепропетровск, 1998. С. 4—19.
2. См.: Борисов Н.С. Отечественная историография... С. 140—143; Каргалов В.В. Внешнеполитические факторы... С. 253—255.
3. См.: Рудаков В.Н. Восприятие монголо-татар в летописных повестях о нашествии Батыя // Герменевтика древнерусской литературы. Сб. 10. М., 2000, и др. Конечно, необходимо учитывать и поздние редакторские обработки «переписчиков» (Прохоров Г.М. 1) Кодикологический анализ Лаврентьевской летописи // ВИД. Л., 1972; 2) Повесть о Батыевом нашествии в Лаврентьевской летописи // ТОДРЛ. Т. 28. 1974).
4. Стенник Ю.В. Об истоках славянофильства в русской литературе XVIII века // Славянофильство и современность. СПб., 1994. С. 17, 19, 20; Познанский В.В. Очерк формирования русской национальной культуры: Первая половина XIX века. М., 1975. С. 8 и др.
5. Карамзин Н.М. История Государства Российского в 12 т. Т. V. М., 1992. С. 205.
6. Там же. Т. II—III. М., 1991. С. 462.
7. Там же. Т. V. С. 201, 202, 208. См. также: Борисов Н.С. Отечественная историография ... С. 130—132.
8. Там же. С. 132.
9. Карамзин Н.М. История Государства Российского в 12 т. Т. II—III. С. 751; Т. IV. М., 1992. С. 423.
10. Цит. по: Гольман М.И. Изучение истории Монголии на Западе (XIII — сер. XX вв.). М., 1988. С. 40.
11. Там же. — Его продолжателем стал другой видный французский ориенталист начала XIX в. Д'Оссон, выпустивший в 1824 г. в 4 томах «Историю монголов от Чингис-хана до Тимур-бека». М.И. Гольман считает, что он «сумел воссоздать широкую картину монгольских завоеваний и, что особенно важно, правильно оценить их разрушительные последствия для народов Азии и Восточной Европы»; как сочинение де Гиня для XVIII в., труд Д'Оссона был «наиболее значительным в западноевропейской историографии по истории Монголии в XIX в. и не потерял своего научного значения и в XX в.» (Там же. С. 42—43). «Взгляд на монголов XIII в. как на завоевателей, причинивших громадные разрушения в покоренных ими странах, был принят буржуазной наукой, когда наука эта была на подъеме» (Якубовский А.Ю. Из истории изучения монголов... С. 33). Ср.: «После Д'Оссона историки, если можно так выразиться, вульгаризировали отрицательное отношение к монголам и Чингизидам» (Козьмин Н.Н. Предисловие // Д'Оссон К. История монголов. Т. 1. Чингиз-хан. Иркутск, 1937. C.XXVII—XXVIII).
12. История Академии наук СССР. Т. 2. 1803—1917. М.; Л., 1964. С. 189.
13. О Х.Д. Френе см.: Савельев П. О жизни и ученых трудах Френа. СПб., 1855.
14. Гольман М.И. Изучение истории Монголии... С. 143, прим. 57. — О «заметном воздействии на русское востоковедение» ряда идей, «господствовавших в западноевропейской ориенталистике», писал Д.Ю. Арапов (Арапов Д.Ю. Русское востоковедение и изучение истории Золотой Орды. С. 70). См. также: Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая степь. М., 1989. С. 602—604; Кожинов В.В. Загадочные страницы истории XX века. М., 1995. С. 229, 231—232.
15. Якубовский А.Ю. Из истории изучения монголов... С. 39.
16. Собрание актов торжественного заседания Академии Наук, бывшего по случаю 100-летнего ее существования 29 декабря 1826 г. СПб., 1827. С. 52—53. — О предыстории постановки задачи и итогах конкурса см.: Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. СПб., 1884. Т. 1. С. V—VI; Сафаргалиев М.Г. Распад Золотой Орды. С. 3—6.
17. Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т. 1. С. 555—563.
18. Там же. С. 555.
19. Там же. С. 556—557.
20. «Взгляды Х. Френа были тогда господствующими в исторической науке» (Якубовский А.Ю. Из истории изучения монголов... С. 39). — Вряд ли уместно говорить о том, что в «Программе», составленной Х.Д. Френом, «не учитывалась проблема классов и классовой борьбы, не придавалось первостепенного значения исследованию социально-экономических основ золотоордынского государства» (Арапов Д.Ю. Русское востоковедение... С. 72).
21. Рихтер А. Нечто о влиянии монголов и татар на Россию. СПб., 1822. См. также: Наумов П. Об отношениях Российских князей к монгольским и татарским ханам от 1224 по 1480 год. СПб., 1823; Бернгоф А. Россия под игом татар. Рига, 1830; Картамышев А. О значении монгольского периода в русской истории. Одесса, 1847.
22. А.Р. Исследования о влиянии монголо-татар на Россию // Отечественные записки. 1825, июнь; Прандунас Г. Причины падения России под иго татар и постепенное восстановление единодержавия в оной // Вестник Европы. 1827. Ч. 155. № 14; [Н. У.] О состоянии России перед нашествием монголов (отрывок) // Сын Отечества. 1831. Т. 22. № 33—34; [М.П.] Рассуждение о причинах, замедливших гражданскую образованность в Русском государстве до Петра Великого, сочинение М. Гастева. М., 1832 // Телескоп. 1832. № 12; Фишер А. Речь, произнесенная в торжественном собрании Санкт-Петербургского университета ординарным профессором философии А. Фишером, 20 сентября 1834 г. // ЖМНП. 1835.4.5. № 1.
23. Гастев М. Рассуждение о причинах, замедливших гражданскую образованность в Русском государстве. М., 1832. С. 131.
24. Полевой Н.А. История русского народа. СПб., 1833. Т. 4. С. 9; Т. 5. С. 22—23 и др.; Устрялов Н.Г. Русская история. Ч. 1. СПб., 1855. С. 185, 187—193.
25. Хотя возможно предположить, что его взгляд был «реакцией преувеличению роли татарского ига в русской истории» (Русская история в очерках и статьях / Под ред. М.В. Довнар-Запольского. Т. I. Б. м., 6. г. С. 589).
26. Соловьев С.М. Соч. в 18 кн. Кн. I. История России с древнейших времен. Т. 1—2.М., 1988. С. 53.
27. Там же. С. 54.
28. Концепция «монгольского вопроса» С.М. Соловьева не была принята советской исторической наукой и резко критиковалась. Так, Н.С. Борисов писал, что в его работах «крайне преуменьшается значение татарского нашествия, отбрасывается даже самый термин "монгольский период". В его многотомной "Истории России" нашествие Батыя занимает всего четыре страницы, и примерно столько же — описание обычаев татар» (Борисов Н.С. Отечественная историография ... С. 135).
29. Кононов А.Н. Некоторые вопросы изучения истории отечественного востоковедения. М., 1960. С. 3; Гольман М.И. Изучение истории Монголии... С. 54. — О последующем развитии монголоведения в России см. с. 108—118.
30. Тизенгаузен В.Г. Сборник материалов, относящихся к истории Золотой Орды. Т. 1. С. IX.
31. Там же. С. V. Ср.: «Заслуги того поколения ориенталистов, к которому принадлежит Березин, определяются не столько выполнением, сколько постановкой научных задач, и в этом отношении ученый, понявший, что "на русских ориенталистах лежит обязанность разъяснения" монгольского периода русской истории, и не только словом, но и делом доказавший сознание этой обязанности... имеет полное право на благодарность потомства» (Бартольд В.В. Соч. Т. IX. М., 1977. С. 756).
32. Костомаров Н.И. Начало единодержавия в древней Руси // Костомаров Н.И. Собр. соч. Исторические монографии и исследования. Кн. 5. Т. XII—XIV. СПб., 1905. С. 5.
33. Насонов А.Н. Татарское иго в освещении М.Н. Покровского. С. 61.
34. Костомаров Н.И. Начало единодержавия в древней Руси. С. 47.
35. Там же. С. 43.
36. Платонов С.Ф. Соч. в 2 т. Т. 1. СПб., 1993. С. 135—139. — Краткую характеристику других точек зрения отечественной историографии второй половины XIX — начала XX вв. см.: Русская история в очерках и статьях. С. 589—590. — Переоценка «монгольского наследия» в конце XIX в. имела место и в западной историографии. «В буржуазной исторической науке начался в это время пересмотр взглядов на прошлое, в том числе и на вопрос о роли монгольского завоевания. Все сильней стали раздаваться голоса о том, что предшествующие историки неправильно оценили роль монголов и монгольского завоевания в истории человечества, что давно пора провести в этой области переоценку прежних взглядов, что монголы вовсе не явились такими разрушителями, как думали прежде, и что, напротив того, они внесли много положительного в жизнь покоренных народов и стран. Эта смена прогрессивных взглядов в области оценки монгольских завоеваний реакционными захватила даже наиболее серьезных представителей буржуазной историографии конца XIX и XX вв.», — так описал с позиций начала 50-х годов XX в. переворот во взглядах на «монгольскую проблему» А.Ю. Якубовский (Якубовский А.Ю. Из истории изучения монголов... С. 64. См. также: Гольман М.И. Изучение истории Монголии... С. 44, 52).
37. Стратонитский К.А. Монгольское управление покоренными Китаем и Арменией. М., 1913. С. 3. См. также: Рязановский В.А. К вопросу о влиянии монгольской культуры и права на русскую культуру и право // ВИ. 1993. № 7. С. 155; Трепавлов В.В. «Евразийская проблематика» в научных дискуссиях России и Запада // Контактные зоны в истории Восточной Европы. М., 1995. С. 167.
38. Греков И.Б. Место Куликовской битвы... С. 114—118.
39. См., например: Арзютов Н.К. Золотая Орда. Саратов, 1930; Якубовский А.Ю. Феодальное общество Средней Азии и его торговля с Восточной Европой в X—XV вв. // Материалы по истории Узбекской, Таджикской и Туркменской ССР. Ч. 1. Л., 1932.
40. См.: Кривошеев Ю.В., Дворниченко А.Ю. Изгнание науки: российская историография в 20-х — начале 30-х гг. XX в. // ОИ. 1994. № 3.
41. Фроянов И.Я. Киевская Русь. Очерки отечественной историографии. Л., 1990. С. 231—258.
42. Первой марксистской работой, посвященной истории XIV—XV вв. была книга В.В. Мавродина «Образование Русского национального государства» (Л.; М., 1939; 2-е изд. — 1941).
43. Греков Б.Д., Якубовский А.Ю. Золотая Орда. — В 1950 г. авторами была выпущена книга «Золотая Орда и ее падение», в основе которой лежало издание 1937 г.
44. Там же. С. 200.
45. Там же. С. 166.
46. Там же. С. 200. — В современных исследованиях отмечается, что «эта книга явилась первой марксистской работой по истории улуса Джучи, сломавшей старую традицию, шедшую от западноевропейских ориенталистов: Хаммера, Ховарса, Паркера и других» (Арсланова А.А. Из истории изучения Золотой Орды... С. 126), и вместе с тем явилась «решением задачи, поставленной Академией наук в 1832 году» (Сафаргалиев М.Г. Распад Золотой Орды. С. 10).
47. См. и ср.: Там же. С. 9—10. — «На помощь» советским историкам пришел и А.С. Пушкин. А.Ю. Якубовский в начале 50-х гг. обнаружил написанную поэтом в 1834 г. заметку (неопубликованную при его жизни), в которой он дает «гениальное определение роли русского народа и России в деле борьбы с татаро-монголами» (Якубовский А.Ю. Из истории изучения... С. 48). А.С. Пушкин писал: «Долго Россия оставалась чуждой Европе... России определено было высокое предназначение: ее необозримые равнины поглотили силу монголов и остановили их нашествие на самом краю Европы; варвары не осмелились оставить у себя в тылу порабощенную Русь и возвратились на степи своего Востока. Образующееся просвещение было спасено растерзанной и издыхающей Россией...» (Пушкин А.С. Полн. собр. соч. М., 1949. С. 1380). А.Ю. Якубовский следующим образом прокомментировал эти слова: «А.С. Пушкин имел в виду спасение Западной Европы от возможного ига монголов и реального порабощения ее Наполеоном. К сожалению, эти глубокие высказывания А.С. Пушкина долгое время оставались неопубликованными и не оказали влияния на историков и на их оценку последствий покорения Руси для дальнейших монгольских завоеваний.
В самом деле, почему монголы не пошли, после учиненных ими погромов в России, дальше на Запад? Потому, во-первых, что они были ослаблены сопротивлением Руси, и потому, во-вторых (а это главное), что монголы боялись иметь в тылу у себя порабощенную страну, население которой использовало бы любую возможность для освобождения от насильственного ига. А.С. Пушкин в этом вопросе почти на сто лет предвосхитил взгляды современной науки» (Якубовский А.Ю. Из истории изучения... С. 48).
48. Греков Б.Д., Якубовский А.Ю. Золотая Орда. С. 6—7.
49. Там же. С. 200. — См. также: Греков Б.Д. Татарское нашествие (XIII—XV вв.) // Исторический журнал. 1937. № 6. — Принципиальное (марксистское) решение вопроса повлекло за собой появление ряда научно-популярных работ. Перечень их см.: Каргалов В.В. Внешнеполитические факторы развития... С. 62, прим. 1; С. 250, прим. 2, 3, 4, 6.
50. Насонов А.Н. Татарское иго на Руси в освещении М.Н. Покровского.
51. Там же. С. 68. Ср.: «М.Н. Покровский первым попытался дать марксистское истолкование проблемы», однако «связанный грузом представлений, унаследованных от буржуазной историографии, М.Н. Покровский в итоге так и не сумел дать марксистского решения основных проблем, связанных с влиянием татарского нашествия на становление русского государства, на формирование национальной культуры» (Борисов Н.С. Отечественная историография... С. 138—139).
52. Насонов А.Н. Монголы и Русь (история татарской политики на Руси). М.; Л., 1940. С. 5.
53. Там же. С. 3. — «Положив это высказывание в основу своего труда "Монголы и Русь", А.Н. Насонов подкрепил его многочисленными конкретно-историческими примерами» (Будовниц И.У. 1) Отражение политической борьбы Москвы в тверском и московском летописании XIV в. // ТОДРЛ. Т. 12. 1956. С. 92; 2) Общественно-политическая мысль Древней Руси. М., 1960. С. 384).
54. Насонов А.Н. Монголы и Русь. С. 5.
55. Там же. С. 8.
56. Там же. — Ср. также: Черепнин П.В. Образование Русского централизованного государства... С. 136.
57. Каргалов В.В. Внешнеполитические факторы развития феодальной Руси... М., 1967. С. 251; Борисов Н.С. Отечественная историография... С. 140.
58. Зимин А.А. Народные движения 20-х гг. XIV в. и ликвидация системы баскачества в Северо-Восточной Руси // Изв. АН СССР. Сер. истории и философии. 1952. Т. IX, № 1. С. 61; Каргалов В.В. Внешнеполитические факторы... С. 171 и др.; Егоров В.Л. Историческая география Золотой Орды в XIII—XIV вв. М., 1985. С. 203. — Упоминание о «татарском» терроре мы встречаем у А.Е. Преснякова, который допускал, что экспедиция Чол-хана в Тверь в 1327 г. имела целью «терроризировать русский улус и восстановить на месте грозу ханской власти» (Пресняков А.Е. Образование Великорусского государства. Пг., 1918. С. 137). Советские историки распространили понятие террора (встречающееся и у Маркса) на период русско-ордынских отношений второй половины XIII—XIV вв. (см. также; Вернадский Е В. Монголы и Русь. Тверь; М., 1997. С. 1011 и др.).
59. Зимин А.А. Народные движения... С. 61; Черепнин Л.В. Монголо-татары на Руси (XIII в.) // Татаро-монголы в Азии и Европе. М., 1970. С. 179.
60. Черепнин Л.В. Монголо-татары на Руси (XIII в.).
61. Там же.
62. Там же. С. 200.
63. Там же.
64. Там же. С. 191—192. — Такая политика была продолжена монголами и в XIV в. (Черепнин Л.В. Образование Русского централизованного государства... С. 455, 530 и др.).
65. Мысль Л.В. Черепнина о дарах представляется заслуживающей внимания. Ниже мы обратимся к такого рода сюжетам. Вместе с тем с выводом Л.В. Черепнина относительно «привлечения» верхушки русского общества «дарами» и пр. мы решительно не согласны. Причины «даров» лежали значительно глубже, чем это представлялось историку.
66. Черепнин Л.В. Монголо-татары... С. 200. — В книге «Образование Русского централизованного государства» исследователь более жестко противопоставлял князей и народные массы по отношению к монголам (см. с. 97 настоящей работы).
67. Там же.
68. Черепнин Л.В. Образование Русского централизованного государства... С. 475.
69. Там же. С. 497 и др.
70. Там же. С. 512—513, 622.
71. Там же. С. 532.
72. Там же. С. 538, 623.
73. Там же. С. 582.
74. Там же.
75. Там же. С. 587, 623.
76. Там же. С. 660—661.
77. Там же. С. 661.
78. Работы советских историков периода 50—60-х годов были направлены против «буржуазных извращений» истории СССР, в том числе при освещении средневековых русско-монгольских отношений. Так, резкую критику встретило появление книги Г.В. Вернадского (Vernadsky G. The Mongols and Russia. New York, 1953. — См. рецензию на нее Н.Я. Мерперта и В.Т. Пашуто в журнале «Вопросы истории» (1955. № 8). См. также: Каргалов В.В. Внешнеполитические факторы... С. 242—247 и др.; Гольман М.И. Изучение истории Монголии... С. 78, 79—80), поддержанную западной историографией (современную оценку работы Г.В. Вернадского см.: Трепавлов В.В. «Евразийская» проблематика в научных дискуссиях России и Запада. С. 166—168).
Ряд выступлений в советской печати был вызван наметившейся в то время в китайской историографии линией на апологетику и прогрессивность деятельности Чингис-хана и его преемников. В солидном сборнике статей его ответственный редактор С.Л. Тихвинский писал, что «сборник ставит своей целью на обширном фактическом материале, относящемся к периоду завоевательных походов монголо-татарских феодалов против различных народов Азии и Европы в XIII—XIV вв., показать всю научную несостоятельность и реакционность пропагандируемых отдельными китайскими историками теорий о якобы прогрессивной роли военных походов и территориальных захватов в истории человечества, "иллюстрируемых" на примерах Чингис-хана и его преемников...» (Тихвинский С.Л. Татаро-монгольские завоевания в Азии и Европе // Татаро-монголы... С. 13 и сл.). В этой же связи не были приняты в то время самобытные работы Л.Н. Гумилева (см.: Рыбаков Б.А. О преодолении самообмана // ВИ. 1971. № 3; Борисов Н.С. Отечественная историография... С. 141—142, и др.). — Подробнее о развитии дискуссии см.: Кривошеев Ю.В. Выдающиеся отечественные востоковеды // Чингис-хан. СПб., 1998. С. 12—16.
79. Будовниц И.У. Общественно-политическая мысль Древней Руси. С. 17, 301, 354.
80. Каргалов В.В. Внешнеполитические факторы...
81. Там же. С. 175. — См. также: Там же. С. 167—171, 175—176 и др.
82. Там же. С. 175.
83. Там же. С. 174.
84. Там же. С. 179. — См. также: Там же. С. 174—188.
85. Там же. С. 143—144, 161—162.
86. Там же. С. 161—162.
87. Там же. С. 162.
88. Там же.
89. Там же. С. 134—135.
90. Там же. С. 163.
91. Там же. С. 217. — «Сейчас в советской исторической науке, — писал спустя несколько лет Г.А. Федоров-Давыдов, — нет двух мнений по вопросу об отрицательных последствиях монгольского завоевания для оседлых народов, в частности, для населения Руси и Средней Азии... Известно, что русский народ был задержан на многие годы в своем развитии варварским вторжением войск монгольских ханов, которые ничего не принесли покоренным странам, кроме горя и разорения, а отняли очень много и сил, и средств, и человеческих жизней. Столетия татарской неволи — тяжелое историческое воспоминание покоренных монголами народов...» (Федоров-Давыдов Г.А. Общественный строй... С. 24—25).
92. Егоров В.Л. Историческая география Золотой Орды... С. 230—232 и др. См. также критику им некоторых историографических концепций, не принятых советской историографией, и подытоживание ее достижений (Там же. С. 5—7).
93. Там же. С. 230—232. — Обоснование их см.: Там же. С. 178—223.
94. Там же. С. 201, 230.
95. Там же. С. 233. См. также: Там же. С. 36—44, 49—54.
96. Там же. С. 201.
97. Там же. С. 30.
98. Там же. С. 201—202 и др.
99. Там же. С. 230.
100. Хорошкевич А.Л., Плигузов А.И. Русь XIII столетия в книге Дж. Феннела // Феннел Дж. Кризис средневековой Руси 1200—1304. М., 1989. С. 22. — Публицистические выступления ряда последних лет по проблеме Русь — Орда были рассмотрены В.А. Кучкиным, изложившим и свое видение их (Кучкин В.А. Иго над Русью: как это было? М., 1991). См. также тематический («Лес и Степь. IX—XVI вв. Неизвестные страницы») выпуск журнала «Родина» (1997. № 3—4).
101. Там же. С. 26—27.
102. Это обстоятельство, по нашему мнению, подтверждается работой А.А. Горского, в которой автор ставит следующий вопрос: «внесло ли нашествие Батыя деструктивные изменения в существовавшую на Руси политическую структуру, построенную на сочетании «родовых» и «общерусских» земель-княжений, или разные пути и судьбы земель были следствием исключительно внутренних процессов» (Горский А.А. Русские земли в XIII—XIV веках... С. 57). Ученый приходит к выводу, что «воздействие монголо-татарского нашествия и ордынского ига на политическую систему Руси следует признать значительным» (Там же. С. 64, 78). Он раскрывает и причины этого. «Дело в том, что искусственное "ускорение", которое иноземное вторжение придало процессу формирования полицентричной государственной структуры Руси, сопровождалось ослаблением русских княжеств в результате разорительных походов, экономической эксплуатации и установления политического контроля над ними со стороны Золотой Орды. Сложился своего рода "недозревший" государственный полицентризм на "ослабленном уровне"» (Там же. С. 78—79). — Наше понимание этой проблемы см. ниже (с. 217—227, а также Гл. 6).
103. Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая степь. С. 532—533.
104. Там же. С. 519.
105. Там же. С. 521.
106. Там же. С. 517, 518.
107. Там же. С. 526.
108. Там же.
109. Там же. С. 533.
110. Там же. С. 508.
111. Там же. С. 616.
112. Там же. С. 543.
113. Там же. С. 548, 562—563.
114. Там же. С. 549, 636.
115. Там же. С. 623—624, 636—637, 652, 655 и др.
116. Современный взгляд на историографию «евразийства» и «неоевразийства» см.: Трепавлов В.В. «Евразийская» проблематика в научных дискуссиях России и Запада. С. 165—174; Лавров С.Б. Лев Гумилев. Судьба и идеи. М., 2000.
117. В последнее время издан ряд трудов «евразийцев» по «монгольской» теме: Хара-Даван Э. Чингис-хан как полководец и его наследие. Культурно-исторический очерк Монгольской империи XII—XIV вв. Элиста, 1991; Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык. М., 1995 (особенно его работа «Наследие Чингисхана. Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока»); Вернадский Г.В. 1) Монголы и Русь. Тверь; М., 1997; 2) Начертание русской истории. СПб., 2000; Савицкий П.Н. Континент Евразия. М., 1997, и др. В современной отечественной литературе появляются и работы, прямо принимающие взгляды «евразийцев» на развитие средневековой Руси (см.: Топоров В.Н. Святость и святые в русской духовной культуре. Т. II. М., 1998. С. 223—239).
118. В некоторой степени похожие задачи ставились и в книге американского исследователя Ч. Дж. Гальперина (Halperin Ch.J. Russia and the Golden Horde: The Mongol Impact on the Medieval Russian History. Bloomington, 1985). — Изложение основных положений этой работы и общий анализ их см.: Акимова О.А. Гальперин Ч. Дж. Русь и Золотая Орда: монгольское влияние на русскую средневековую историю // Культура и общество Древней Руси (X—XVII вв.) (Зарубежная историография). Ч. 1. М., 1988. С. 209—222; Топоров В.Н. Святость и святые в русской духовной культуре. Т.И. С. 235—238.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |