Глава I. Папство в борьбе за расширение своей власти в первой половине XIII в.
В истории папской экспансии против Руси XIII век занимает особое место. Эпизодические попытки представителей папской церкви обосноваться на русских землях сменяются широкой полосой сплошного наступления. Борьба становится открытой, принимает острые формы. Цели папской курии все теснее сплетаются с интересами феодальных захватчиков, которым политика папства служит и опорой и орудием.
Борьба папства за влияние на Руси, как и прежде, маскируется лозунгом религиозного «обращения», «соединения церквей», «унии». «Русское» направление папской экспансии становится еще теснее связанным с борьбой за религиозно-политическую гегемонию над Востоком, над Византией.
Особое значение имело резкое изменение общей политической обстановки в связи с исходом IV крестового похода, подчинением большой части византийских владений западным рыцарям, созданием в Константинополе нового трамплина для наступления западноевропейских феодалов, под флагом католической церкви, на Восток.
Захват крестоносцами Константинополя в жестоком сражении 12—13 апреля 1204 г., ознаменовавшемся невиданным разграблением, разрушениями и массовой резней, вступление 9 мая на трон византийских императоров Балдуина Фландрского, ликвидация Византийской империи и появление Латинской империи было, конечно, представлено во всей Западной Европе как грандиозный успех западноевропейского «христианского мира».
Папа Иннокентий III тоже изображал руководителей похода — Балдуина Фландрского и Бонифация Монферратского с их разбойничавшими по всей Византии рыцарями — апостолами «истинной веры» в борьбе с «еретиками-схизматиками». Балдуина, этого первого императора Латинской империи, правда после его смерти, папа в своем послании от 10 декабря 1206 г. величал «светлой памяти Константином», а крестоносцев объявлял «благословенными богом».1
Папа был провозглашен идейным главой всего завоевания, его приглашали самолично прибыть в Константинополь, чтобы «торжественно заложить первый камень» новой, «окончательно объединенной христианской церкви».2
Крестоносцы выступали как «воинство Христово», «во имя славы божией, во имя Христа». И благословляющая рука папы римского «освящала» все, что они творили на Востоке. Население большого государства было разорено дотла, ограблено до нитки. Никто и нигде не мог считать себя в безопасности от не знавших пощады крестоносных разбойников. Мужчин и детей продавали в рабство восточным купцам, женщин насиловали, сопротивлявшихся разбою уничтожали.
Достаточно выразительно о характере действий «крестоносцев» свидетельствует один из них — французский хронист, занявший видный пост «маршала Романии», Жоффруа Виллардуэн. В своем описании событий, предпринятом специально с целью снять с западных феодалов ответственность за бесчинства и разбой в Константинополе, он все же вынужден был писать: «...каждый из них стал творить зло на своей территории, одни в большей степени, другие в меньшей, и греки начали испытывать к ним ненависть и затаили в сердцах своих злобу».3
Все это освящала благословляющая рука папы римского. Все бесчинства, творимые крестоносцами, он объявлял «карой божией» схизматикам за то, что они презрели «истинную веру христианскую» и противились «воссоединению» церквей. Он писал, что «бог карает дурных рукою дурных» и что как ни тяжелы преступления карателей, во много раз больше вина греков, наказанных за свое отступничество.
Однако торжествовать папе было рано. Скоро завоевателям пришлось убедиться, что Византия отнюдь не подчинилась власти папы. Хотя в храмах Константинополя латинский обряд сменил обряд греко-византийский, хотя главой церкви, «патриархом константинопольским» был провозглашен венецианец Томмазо Морозини, хотя во всей Византии были поставлены латинские епископы и хозяйничали французы и итальянцы, — никакого, столь ожидаемого в Риме «объединения церквей» не получилось. Делиться с папой добычей, подчиняться его далеко идущим требованиям крестоносные захватчики не собирались. Огромные богатства, накопленные за многие столетия византийской церковью, подверглись секуляризации и в течение нескольких лет почти полностью перешли в руки захватчиков.4 Если на Западе феодалы исправно вносили церкви десятину, то здесь, по праву завоевателей, они освободили себя от этой обязанности.5 Попытки Иннокентия III принудить рыцарей к восстановлению имущества и имущественных «прав» церкви имели малый успех.
Само население ни о какой унии с латинянами тоже не помышляло. Оно с нескрываемой ненавистью относилось к захватчикам и с возмущением отвергало всякие рассуждения об унии. С каким презрением византийские греки относились к своим завоевателям, дают представление слова современника событий, блестящего писателя и оратора, впитавшего в себя дух эллинской философии и восторженно преклонявшегося перед античной культурой, афинского митрополита Михаила Акомината (Хониата), который сокрушенно сетовал на то, что ценности древней культуры достались «латинским варварам, не способным понять древних авторов даже в переводе». «Скорее ослы постигнут благозвучие лиры, а навозные жуки благоухание мирта, чем латиняне гармонию и красоту речи», — писал он.6
Местное духовенство вместе с народом относилось к захватчикам с острой враждебностью. В разных частях страны вспыхивали восстания, заметное участие в которых принимали и священники. Иннокентий III понимал, что принудительные меры не помогут. Он отправил в Константинополь своих легатов — кардиналов Петра и Бенедикта. Уже в 1204 г. была сделана первая попытка провести переговоры в храме св. Софии в Константинополе, но она осталась безрезультатной.7
В следующем году переговоры были возобновлены. Однако лишь небольшая часть греческого духовенства согласилась принести феодальную присягу латинским правителям, а также римской церкви. Подавляющее большинство духовенства спасалось бегством на территории, оставшейся вне захвата. Греческий патриарх константинопольский Иоанн X Каматир нашел себе убежище при дворе болгарского царя. Некоторые епископы бежали в Никею к Федору Ласкарису, ставшему императором образовавшейся на северо-востоке Никейской империи.
Вскоре обнаружилось, что те, которые вступили на путь компромисса и рассчитывали покорностью завоевателям сохранить свои насиженные места, ничего не выиграли. Им приходилось унижаться и заискивать перед захватчиками, но многих все равно прогнали и лишили всех средств к существованию. Подавляющее большинство греческого духовенства резко противилось господству римско-католических прелатов. И это противодействие было тем сильнее, что они находили поддержку даже со стороны феодальных магнатов из среды завоевателей, не склонных идти на удовлетворение далеко идущих притязаний папской курии. Переговоры, которые вели папские представители в 1204—1207 гг., оставались безрезультатными. Папа и сам вступил в переписку с императором Федором Ласкарисом, предлагая ему созвать церковный собор по вопросу об унии и даже соглашаясь на проведение такого собора во владениях Ласкариса, в Никее. Папа шел на уступки. Его требования вскоре свелись к минимуму: признать верховенство Рима и подчиниться ему как главе всей христианской церкви. В остальном паписты готовы были на все согласиться. Но греки и слышать не хотели о каком-либо «подчинении папской власти».
Убедившись в бесплодности переговоров с греками, Иннокентий III в последние годы жизни перешел к более энергичным мерам. В 1213 г. он отправил легатом в Романию (Латинскую империю) кардинала Пелагия Альбанского, испанца по рождению. Легат должен был добиться любыми средствами победы католицизма на Востоке, под чем папа понимал прежде всего признание своего верховенства. Не отличаясь, по-видимому, ни талантом, ни дипломатической гибкостью, Пелагий, обосновавшись в Константинополе, принялся за выполнение этой задачи с обычной для католических «миссионеров» самоуверенностью и грубой неуклюжестью. Его приемы очень скоро вызвали недовольство, но оно только разожгло пыл фанатичного католика. Он становился все более непримиримым, а затем перешел к репрессиям, принявшим вскоре террористический характер. Не подчинявшееся его распоряжениям о латинизации церковного культа духовенство он лишал имущества, заточал в тюрьму, заковывал церкви, изгонял монахов из монастырей и даже угрожал непокорным смертной казнью.8
Новый император Латинской империи Генрих пытался найти какой-либо путь примирения, но это удавалось с трудом. Между тем легат, в соответствии с панскими указаниями, сделал попытку вступить также в прямые переговоры с греческим духовенством вне Романии, возглавлявшемся своим «константинопольским патриархом», жившим в Никее, при дворе Федора Ласкариса.
Да нас дошел интересный рассказ об этих переговорах, для которых из Никеи в Константинополь был прислан митрополит Эфесский, автор этого рассказа. Первая встреча с папским легатом, происходила в соборе св. Софии. Еще до открытия переговоров между греческим митрополитом и римским кардиналом произошла резкая стычка, которую митрополит не без юмора запечатлел. Когда его ввели в собор, он увидел римского кардинала восседающим на высоком кресле — подобии трона. При его приближении кардинал лишь протянул ему руку, оставаясь спокойно сидеть в своем кресле. Это взорвало митрополита и, усевшись в приготовленное для него кресло (примерно той же высоты, что и кардинальское), он сразу же выразил свое недоумение по поводу столь нелюбезного приема. «Как это, — заявил он, — Пелагий, не являющийся ни митрополитом, ни архиепископом, ни председателем собора, а только лишь епископом захудалого Альбано, не поднялся ему — экзарху всей Азии, обладателю апостолического престола, навстречу, а остался спокойно сидеть на месте». В ответ на разгневанную речь митрополита кардинал, не меняя позы, выставил вперед правую ногу, на которой был надет красный кардинальский башмак и заявил, что «тому, кто носит императорское облачение, не подобает подниматься со своего трона навстречу тем, кто приближается к ним с каким-либо ходатайством». «Мы, — заявил он, — представители римской церкви, преемники апостола Петра, унаследовали, на основании дара императора Константина, не только пурпурное облачение, которое исстари является знаком императорского достоинства, но и красные императорские башмаки». Митрополит парировал дерзкое самовозвеличение кардинала, еще более смелой попыткой «символизировать» части своего одеяния. Он также выставил свою правую ногу, затем снял с нее башмак, показал всем присутствующим его внутреннюю сторону, обтянутую красной кожей, и обратился к кардиналу: «Если ты чванишься своими башмаками и из-за них мнишь себя великим и равным императорам, то вот ты видишь, что и мы причастны к этому могуществу. Только мы носим этот знак — красную кожу — не напоказ — на внешней стороне башмака, так как мы пренебрегаем светским высокомерием, а смиренно, подобно Христу, обладая могуществом духовным, прячем знаки нашей светской власти, как нечто предосудительное, внутри башмака».9 Кичливый кардинал был обезоружен и на глазах у всех потерпел в этом словесном турнире полное поражение.
Нельзя сказать, что этот «башмачный» поединок не имел отношения к существу переговоров, непредвиденным прологом которых он оказался. Напротив, римский кардинал сразу показал, что самое главное для папской стороны — это признание политического, светского, хотя и облеченного в религиозную форму, верховенства Рима над греческой церковью.
Что касается результата переговоров, то и на этот раз значительных успехов достигнуто не было. По поводу преследования греческого духовенства в Романии, в защиту которого митрополит попытался выступить, кардинал заявил, что ему, кардиналу, следовало бы в отношении «непокорных» принять еще более крутые меры, от которых он воздерживается лишь из-за начатых переговоров с греками, и что если их результатом будет ожидаемое им подчинение императора Федора Ласкариса власти римского престола, тогда, мол, греческое духовенство получит не только все условия спокойного существования, но ему возвратят также и все церкви. Иначе говоря, папский легат снова стал на обычную для римской церкви позицию — прежде всего признание своего подчинения папству, потом все остальное. Переговоры продолжались сначала в Константинополе, а затем при дворе Феодора Ласкариса в его владениях, но как уже было сказано, без существенных результатов. Да иначе и не могло быть. Папство видело перед собой одну цель — расширение своей власти в странах по ту и другую сторону Черного моря. Исходные позиции казались закрепленными — Латинская империя на месте Византии и подчинение Болгарии с ее обширными владениями на Балканском полуострове.
В ноябре 1215 г. был созван в Риме IV Латеранский собор. Здесь, в присутствии 71 примаса, 412 епископов, 800 аббатов и прелатов и множества светских магнатов, Иннокентий III демонстрировал мировое могущество папской власти. Все решения собора были сформулированы от имени папы, а присутствовавшие лишь заверяли свое согласие с ними своей подписью. Центральным вопросом в работе собора было «соединение» западной и восточной церквей. Было объявлено о подчинении Риму греков, живших в тех областях Византии, где были созданы латинские епархии. Присутствовавшие на соборе латинские патриархи Константинополя, Иерусалима и Антиохии выступили с признанием папской власти. Собор запретил поставлять греческих епископов там, где уже есть латинские, запретил перекрещивать латинян, вступающих в греческую церковь, а главное — принял решение, выражавшее, казалось бы, полную победу папской власти на Востоке: «Патриархи Константинополя. Александрии, Антиохии и Иерусалима должны получить от римского папы паллиум10 как символ полноты их священства». Еще более выразительно говорилось о том, что «после римской церкви, являющейся матерью и наставницей всех верующих, константинопольская церковь занимает первое, александрийская — второе, антиохийская — третье и иерусалимская — четвертое место. Перед патриархами этих четырех церквей могут нести выносной крест всюду, где они пребывают, за исключением Рима или тех мест, где одновременно находится папа или его легат».11
Эти решения должны были закрепить первенствующее положение папы римского и подчинение ему восточной церкви в той ее части, которая была ранее подвергнута латинизации. Что касается греко-византийской церкви, то папе не удалось добиться успеха в заключении с нею унии. Никея продолжала оставаться центром, сплачивавшим силы сопротивления греков латинянам-католикам. Она «сделалась центром греческого патриотизма».12 Всякую мысль о соглашении с захватчиками здесь воспринимали как предательство. Церковная уния не меньше, чем политическое соглашение, была неприемлема для народа, жившего постоянной надеждой на свое освобождение от ига западноевропейских феодалов и папства. Расчеты, которые делались в Риме, на то, что захват Константинополя позволит папству в короткий срок стать хозяином всей христианской церкви на Востоке, не оправдались. Католичество приобрело в результате всех усилий и жертв лишь очень ограниченное местное значение на небольшой территории.13
Впрочем, скудость и непрочность успехов папской политики в первые 15 лет XIII в. вряд ли были видны современникам. И сам Иннокентий III, и его окружение, видимо, считали, что папство достигло преддверия миродержавия, к которому так упорно стремились еще Григорий VII и его преемники. Им казалось, что реализуется на деле «Константинов дар». Больше того, в «Константиновом даре» шла речь о главенстве папы над странами Запада, а Иннокентий III стал главой и на Востоке, как бы приняв и вторую часть наследства древней империи.
Теория о примате папской власти над светской получила при Иннокентии III каноническое значение. Уже в первые месяцы своего понтификата в одном из своих посланий («Sicut universitatis conditor») он писал: «Подобно тому, как бог — создатель вселенной установил два великих светила в тверди небесной: большее, дабы днем руководило, меньшее же — ночью, так и в тверди церкви вселенской... он установил два великих достоинства — большее, дабы, подобно дням, душами руководило, и меньшее, которое, подобно ночам, руководило бы телами: таковы — папское полновластие (auctoritas) и королевское могущество (potestas). И затем — так же, как луна свет свой получает от солнца, она же меньше и количественно и качественно, но одинакова по положению и действию, так и королевское могущество от папского полновластия получает сияние своего достоинства».14 И в другом послании Иннокентия III говорится, что «папа как посредник слова божьего вознесен над императорами и королями».15
Эта идея о несравнимом превосходстве папской власти над светской проходит через всю кипучую, полную энергии семнадцатилетнюю деятельность этого крупнейшего представителя папской власти. Он заявлял, что «папа не только в духовных делах обладает высшей властью (habet... summam potestatem), но и в светских — великой властью от самого господа (ab ipso Domino)».16
И если предшественники Иннокентия III усвоили титул «наместника св. Петра», а те греки, которые после взятия восточной столицы угодливо преклонились перед своими завоевателями, раболепно называли папу «тринадцатым апостолом»,17 то Иннокентий сам претендовал на большее, именуя себя «заместителем Христа», «заместителем бога» (Vicarius Christi, Vicarius Dei).18
Стремясь осуществить свои идеи об универсальной (вселенской) теократической монархии и полноте своей власти (plenitudo potestatis), Иннокентий III не стеснялся в выборе средств. Он разжигал борьбу между претендентами на императорскую корону, вел двойную игру, обманывая тех, кого якобы поддерживал. Папа прибегал к использованию вооруженных сил, действуя как могущественный феодальный монарх. Его светская власть в огромной степени расширилась: датский король Вальдемар II «Победитель», польский — Болеслав, аррагонский — Педро II, болгарский — Калоиоанн признали себя вассалами папского престола, получили свои короны от папы. Подчинились папе король Леона — Альфонс IX, португальский и венгерский короли, чешский король и король Далмации. Но и над наиболее крупными государствами тогдашней Западной Европы Иннокентий простер свою власть: императорский префект в Риме вынужден был смиренно целовать ему туфлю, признав себя его вассалом, он сделался сеньором английского короля Иоанна Безземельного, он заставлял трепетать могущественного французского короля, отлученного им от церкви, Филиппа II Августа. Снаряженные им отряды рыцарей под флагом крестового похода против альбигойцев вторглись в пределы французских владений и подвергли их опустошению, снеся с лица земли десятки городов и деревень, истребив значительную часть населения южной Франции.
Иннокентий III декларировал право папы вмешиваться и решать светские дела и неограниченно повелевать всеми государями и распоряжаться их коронами. И хотя в массах народных все более зрела ненависть к папской церкви, по условиям времени принимавшая форму «еретических» движений, объявлявших папу римского «антихристом», Иннокентий все же поднял папскую власть до ее апогея, и в его время не было силы, которая способна была ему противостоять.
И все же торжество папского всемогущества было иллюзорным. Папство достигло вершины власти тогда, когда начали слабеть самые основы ее. В ряде стран Западной Европы стали формироваться новые экономические и общественные силы, развивались и вновь возникали новые центры хозяйственной жизни, росли и крепли феодальные монархии, преодолевавшие феодальную раздробленность и анархию.
Реакционная идеология церкви, служившая социально-политическим задачам прошлого, вызывала в ряде стран растущее недовольство во все более широких кругах населения, положение которого становилось все тяжелее и эксплуатация которого увеличивалась. Подавление этого недовольства, которое, как лесной пожар, погашенное в одном месте, тотчас разгоралось в другом, освящалось церковью под флагом «крестовых походов» и преследования «еретиков».
Все более лицемерной и фальшивой делалась проповедуемая церковью христианская мораль, призывавшая верующих к тому, чем полностью пренебрегало само духовенство, и содействовавшая усилению гнета и нищеты народа.
Все более стал падать авторитет церкви, и прежде всего авторитет ее руководящей силы — папства. То могущество, которого оно достигло при Иннокентии III, таило в себе начало его крушения. Его политическая активность, сугубо светские интересы, ярко выраженное феодальное обличье — все это усиливало внешнее могущество, но лишало его в глазах многих прежнего непререкаемого авторитета, роли духовного руководителя.
Уже в правление ближайших преемников Иннокентия III — Гонория III (1216—1227 гг.) и Григория IX (1227—1241 гг.) — позиции папства резко ослабели. Снова обострилась борьба с императором, которым с 1220 г. стал Фридрих II Гогенштауфен. Искусной дипломатией и тонкой политикой он повел против папства серьезное наступление. Ему удалось привлечь на свою сторону Никейского императора Иоанна Ватаца (1222—1254 гг.), некоторых второстепенных греческих правителей. Эта коалиция, несмотря на многие трудности, возникшие в ходе борьбы, основательно потеснила латинян к концу правления Гонория III.
Молодой император, отличавшийся, как и его дед Фридрих I Барбаросса, неукротимой властностью характера и еще большей неразборчивостью в средствах для достижения своих целей, стремился к одному — подчинить всю Германию и Италию, низвести своих противников, и прежде всего папство, до положения подвластных ему магнатов и обеспечить торжество императорской власти над папством.
После смерти Гонория III с 1227 г. папой стал, под именем Григория IX, племянник Иннокентия III — усердный продолжатель его теократической политики. Все 14 лет своего пребывания на папском престоле он посвятил упорной борьбе с императором и созданной им коалицией.
С 30-х годов XIII в. начинается новая полоса переговоров об унии, обмен посольствами и посланиями между Никеей и Римом.19 Переговоры носили сугубо политический характер и сводились с папской стороны к требованию признать приоритет и главенство Рима, со стороны греков — к требованию передать им Константинополь. Попытки договориться с Григорием IX кончились неудачей.
Фридрих потребовал от латинского императора Балдуина, чтобы тот признал себя его вассалом, угрожая в противном случае идти на Константинополь. В Европе спешно принимались подготовительные меры к такому походу. Борьба Фридриха против Балдуина была одновременно борьбой с папой, и наоборот — ожесточенная борьба Фридриха с папой неизбежно втягивала в сферу враждебных действий и Латинскую империю.
Несмотря на весьма энергичные меры Григория IX, экспансия на Востоке, предпринятая папством в 30—40-х годах XIII в. потерпела провал. Более того — она привела к сплочению противников папского экспансионизма и создала предпосылки, подготовившие крушение, спустя 20 лет, Латинской империи — этого форпоста феодально-католических сил Западной Европы на Востоке.
В тесной связи с папско-византийскими отношениями, определявшимися стремлением папства подчинить себе греческую церковь и тем закрепить военный захват Константинополя и создание Латинской империи, стоит и папская политика в отношении Руси в первой половине XIII в. Она также определяется стремлением папства подчинить себе русскую православную церковь и проложить этим дорогу крестоносным захватчикам из западноевропейских феодалов, мечтавших об обширных и богатых землях Восточной Европы.
Примечания
1. Norden, ук. соч., стр. 164, Примеч. 1.
2. Письмо Балдуина I к Иннокентию III (там же, стр. 165).
3. G. Villlehardouin. La conquête de Constantinople. Historiens et chroniqueurs du Moyen Age. Paris, 1938, стр. 141.
4. Norden, ук. соч., стр. 241.
5. Там же.
6. Письмо Акомината см.: Ф. Грегоровиус. История города Афин в средние века. СПб., 1900, стр. 345.
7. Vasiliev, ук. соч., стр. 541.
8. Norden, ук. соч., стр. 213—214.
9. Там же, стр. 219—220.
10. Паллиум — с VIII в. знак архиепископского достоинства в виде белого шерстяного воротника с двумя длинными полосками, украшенного шестью черными крестами и надеваемого поверх священнического облачения только во время торжественного богослужения и только в своей епархии. Изготовляется из шерсти освященной овцы, благословляется и вручается только папой как знак посвящения в архиепископы или особого отличия епископам.
11. C. Hefele. Conciliengeschichle, Bd. V. Freiburg i/B., 1886, стр. 882—883.
12. К. Маркс. Хронологические выписки. Архив Маркса—Энгельса, T. V. 1938, стр. 206.
13. Norden, ук. соч., стр. 238.
14. C. Mirbt. Quellen..., стр. 141, № 273.
15. MPL, CCXVI, col. 1082.
16. RPRP, № 2657.
17. MPGr, CXL, col. 293. См.: Б.Т. Горянов. Религиозно-полемическая литература... в Византии XIII—XV вв. ВВ, 1956, т. VIII, стр. 135.
18. M. Maccarrone. Il Papa, Vicarius Christi. Studi di Storia ecclesiast., v. I. Roma, 1949, стр. 427.
19. Hefele, ук. соч., стр. 1042 и сл.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |