Глава II. Папство и Литовско-Русское государство при Гедимине

Воспользовавшись ослаблением политической силы ряда русских феодальных княжеств в результате их борьбы друг с другом, литовский князь Гедимин (1316—1341 гг.) широко развернул свою агрессию на восток. Наступление Литвы и захват ею ряда русских областей облегчались тем, что отдельные русские князья в своих феодальных междоусобицах сами обращались за помощью к литовскому князю. Постепенно под литовское господство подпали территории Белоруссии и часть украинских земель. Вслед за присоединением еще в начале XIV в. Полоцка и Полоцкой земли, литовские феодалы захватили при Гедимине Минск и Витебск и, овладев Турово-Пинским княжеством, дошли до границ Киевской и Чернигово-Северской земли, достигнув левобережья Днепра.¹ Захватив эти исконно русские земли, Гедимин стал называть себя «королем Литвы и Руси» и принял активное участие в феодальных междоусобиях русских князей, поддерживая Тверь против Москвы, Псков против Новгорода.

Расширение Литовского государства и усиление великокняжеской власти в Литве было связано и с тем, что в росте могущества Литвы местные феодалы рассчитывали найти опору для борьбы с татарами, а еще больше — с немецкими рыцарями, не перестававшими угрожать своими захватническими действиями. Орден не был уже способен к ведению больших войн на востоке, к совершению дальних походов, но он не прекращал постоянных нападений, частичных захватов отдельных городов или земель, особенно близлежащих. Эти набеги повторялись все чаще.

В 1309 г. резиденция великого магистра Тевтонского ордена была из Венеции перенесена в Мариенбург, в устье Вислы, и это послужило как бы сигналом к новой активизации наступательных действий ордена против Польши — в Поморье и против Литвы. Орден укрепил свои позиции в Прибалтике на территории от Вислы до Наровы, отрезав от моря Польшу, Литву и русские земли. Заодно орден добивался также захвата датских владений в северной части Эстонии с Ревельским замком, из-за чего еще в XIII в. шла долгая и упорная борьба.

Немецкая агрессия становилась все более угрожающей для Литвы, и в 20-х годах XIV в. князь Гедимин в поисках заступничества и помощи против дерзких нападений ордена решил обратиться к папе римскому.

Папская политика в эту пору находилась под сильным влиянием французских королей, мало интересовавшихся планами восточной феодально-католической экспансии. С другой стороны, усиление Тевтонского ордена и его ответвления — Ливонского ордена в Прибалтике — ставило, как мы видели, в очень стесненное положение рижское архиепископство, которое в папской курии продолжали рассматривать как миссионерский центр на северо-востоке Европы и базу для дальнейшего проникновения католической церкви на восток. С Ригой поддерживалась оживленная связь, и курия пыталась сохранить за собой руководство действиями «миссионеров» в Прибалтике.

В этой связи следует понять обращение папы Иоанна XXII (1316—1334 гг.) вскоре по вступлении его на папский престол, к литовскому князю Гедимину (3 февраля 1317 г.). Пространное послание исполнено богословско-схоластических рассуждений об «истинности» догматов римско-католической церкви. Здесь нет ни исторических ссылок, ни политических посул, лишь в заключении этого религиозно-поучительного наставления говорится о смысле всего писания в таких словах: «...если ухо твое ты склонишь к просьбам и увещаниям нашим и благочестиво обратишься к богу, сердце наше многажды возрадуется в господе» и «ты найдешь отверстыми врата милостей апостолического престола для возвеличения чести твоей». Напыщенными речами папа пытался воздействовать на князя и туманными обещаниями побудить его к подчинению римскому престолу.² Такое отвлеченно-схоластическое послание вряд ли могло вызвать при дворе литовского князя живой интерес, и неудивительно, что оно осталось без ответа.

Тем же днем датировано другое папское послание, обращенное к «русским князьям» (Ducibus Ruthenorum). По-видимому, имелись в виду мелкие князья на Украине, которых папа призывал «вступить в единение с римско-католической церковью».³

Очевидно, что с самого начала понтификата Иоанна XXII в курии снова пробудился интерес к «русскому вопросу». Вышедший из среды кагорских ростовщиков и спекулянтов, Иоанн XXII известен необычайной изобретательностью, с которой он взялся за налаживание финансовых дел папства, понесшего в начале XIV в. в ряде западноевропейских стран значительные потери. В стремлении компенсировать эти потери Иоанн XXII и обратил внимание на Русь, являвшуюся не только обширной страной с многочисленным населением, но и ближайшим соседом католических западноевропейских государств.

Между тем положение в Ливонии становилось все напряженнее. Самочинству рыцарей, грабивших горожан или совершавших свои «рейзы» (набеги) на земли, подвластные литовскому князю, не было конца. Само собой получалось, что рижане объединялись с литовцами в постоянной борьбе, которую и тем и другим приходилось вести против ордена.

Третьей стороной, самым ходом событий включавшейся в борьбу против рыцарей как общего врага, были русские, жившие вне литовских владений, прежде всего новгородцы и псковичи. Основой, скреплявшей их общий фронт, были экономические связи — прочные и давние, приобретшие характер постоянных, взаимовыгодных экономических сношений.⁴ Бесчинства рыцарей наносили серьезный вред этим экономическим интересам, и поэтому рыцари возбуждали против себя ненависть и местного населения, и его ближайших соседей, а также рижского духовенства, заинтересованного в этих торговых сношениях.⁵

Общими силами литовцы и русские, поддерживаемые местным населением в Прибалтике, не раз наносили рыцарям чувствительные ответные удары. Тяжелые потери понесли немцы весной 1322 г., когда пытались организовать очередную «рейзу» в земли литовцев. Рыцари забили тревогу, и папа Иоанн XXII вынужден был для пополнения поредевших рядов «защитников веры» объявить проповедь «крестового похода» для поддержания «верных» в Пруссии и Ливонии. Проповедь поручалась ордену доминиканцев, о чем курия изготовила специальную буллу.⁶ Крестоносцы во главе с мелкими немецкими и польскими князьями, общим числом, как утверждает летописец, 20 тысяч человек, обрушились на земли жмуди. Описывая грабеж, разрушения и массовую резню, которые учинили рыцари, летописец ордена сообщает, что «не были пощажены даже неразумные мальчики».⁷

Развернувшаяся в странах Западной Европы, в особенности в Германии, Чехии и Польше, проповедь «крестового похода», особые «милости», которые церковь предоставляла отправляющимся с этой целью в Ливонию, создавали для литовцев опасное положение и заставляли Гедимина искать из него выхода, по крайней мере возможности получить передышку. Гедимин решил обратиться к папе, чтобы добиться его поддержки против ордена.⁸ Многое подталкивало его к этому решению: давление, которое на протяжении ряда лет пытался оказывать на него рижский архиепископ, папское послание от 3 февраля 1317 г., проповедь нищенствующих монахов, которых он допустил в свои земли, где они развернули активную деятельность, добившись даже положения советников короля, но прежде всего — здравый государственный ум, позволивший ему понять трудное положение папской власти в Прибалтике в связи с разгоревшейся борьбой папы с императором. Все эти стимулы способствовали формированию плана крупного дипломатического маневра, который Гедимин начал своим письмом 25 января 1323 г., адресованном из Вильны папе римскому в Авиньон.⁹

Письмо представляет собой пространную жалобу на орден с перечислением беззаконий, совершенных рыцарями за последнее время. Этими насилиями, которыми рыцари возбудили против себя ненависть мирного населения, Гедимин объясняет то, что князья литовские отступили от христианства, в свое время принятого Миндовгом и начавшего распространяться в стране: «...жестокие оскорбления и постоянное вероломство рыцарей немецкого ордена заставили и его отступить от христианства и нас принуждают до сих пор оставаться в заблуждениях, унаследованных от предков». Далее Гедимин приводит ряд фактов бесчинства рыцарей: «...разоряя и превращая в пустыню земли моих подданных, они говорят, что это делается для защиты христианства», писал он. Князь особо подчеркивал свою веротерпимость и полную свободу христианской проповеди, какой пользуются в его землях монахи нищенствующих орденов: «Если я веду войны против христиан, то не для того, чтобы разрушить католическую веру, а лишь ради своей собственной защиты, отражая обиду и насилие, как это делают все христианские короли и князья». После картинного описания бедствий, причиняемых орденом, и уверений в проявленной им до сих пор полной лояльности к католичеству, князь просит папу обратить внимание «на наше печальное положение» и заявляет: «...мы готовы вам во всем повиноваться, подобно всем прочим христианским государям, мы готовы принять католическую веру, если только мы ничем не будем при этом обязаны вышеуказанным палачам, т. е. вышеуказанным Магистру и рыцарям». В заключительной части письма Гедимин заявляет, что он «избирает папу в качестве отца себе, своим детям и потомкам» и просит «прислать к нему своего легата».¹⁰ Письмо Гедимина рисовало перед римскими политиками реальные перспективы неожиданных значительных приобретений.

Однако общеполитическая обстановка для папства была слишком сложной и искушенные папские дипломаты не спешили с конкретными мерами. Они боялись обострить положение еще больше, так как открытая враждебность в отношении ордена могла бы усилить лагерь главного врага папы в эти годы — германского императора Людовика Баварского, толкнув орден на союз с ним.

Между тем Гедимин энергично пытался расширить круг своих сторонников, на поддержку которых он мог бы опереться. Одновременно с письмом в Авиньон он обращается с посланием «ко всем почитателям христианства, рассеянным по всему миру, мужчинам и женщинам, а особенно к важнейшим городам: Любеку, Штральзунду, Бремену, Магдебургу и Кельну».¹¹ Ясно, что города эти выбраны не случайно: все они, наиболее тесно связанные с Ригой и вообще с Прибалтикой, были весьма заинтересованы в устранении всех помех на пути свободной торговли в этих районах. Отметим, что все поименованные города — главные члены Ганзейского союза, начинающего складываться в эту пору.

Справедливо придавая первостепенное значение тому, что бесчинства немецких рыцарей создают невыносимые условия для купцов, поддерживающих торговые связи между Западом и Востоком, Гедимин, искавший со стороны папской курии помощи против рыцарей, вместе с тем не забывал о том значении, какое имели вопросы, связанные с развитием торговли в Прибалтике. Более того, он учитывал и тягу к колонизации во многих районах Германии и в некоторых других странах, где люди, стонавшие под гнетом феодалов, искали лучшего места под солнцем.

Письмо свое он писал как манифест, объявив всему миру о льготах и вольностях, которые он предоставляет каждому, кто пожелает переселиться в его владения: «Мы открываем всем и каждому, кто имеет к тому добрую волю, свободный доступ в земли, владения и царство наше воинам, оруженосцам, купцам, ремесленникам всякого рода: кузнецам, тележникам, сапожникам, кожевникам, мельникам, мелким торговцам — всем им мы готовы дать земли, каждому по его достоинству. Те, которые захотят поселиться у нас как земледельцы, могут пользоваться нашей землею в продолжение десяти лет без всякой подати. Купцам мы открываем беспрепятственный вход и выход в наших владениях, без всяких пошлин и повинностей. Все вообще переселенцы будут пользоваться правами города Риги, если только по совету знающих людей они не найдут более выгодным для себя избрать право какого-либо другого города. Мы желаем с настоящего времени укрепить вечным союзом мир, братство и любовь со всеми последователями Христа».

Гедимин заявлял также, что он готов с охотой принять у себя епископов, священников и монахов любого ордена, только бы их жизнь не была порочной и «не были бы они подобны тем, которые строят монастыри, собирая пожертвования у добрых людей, а потом (эти монастыри, — Б.Р.) продают».¹² В конце послания выражена просьба о том, чтобы городские власти повелели бы списать копию с него и немедля отослали бы эту копию в соседний город с тем, чтобы обо всем сказанном было бы «ведомо всем».

Таким широковещательным обращением Гедимин серьезно укреплял свои позиции. За этим первым шагом, последовали и другие. В мае того же 1323 г. литовский князь делает новую попытку обеспечить себе поддержку со стороны курии, рижской церкви и широкой общественности Западной Европы в борьбе с орденом и в своем стремлении усилить его политическую изоляцию. С этой целью он рассылает почти одновременно 4 письма.

Первое из этих писем, точная дата которого неизвестна, адресовано Гедимином, «королем литовцев и многих русских», как он себя именовал,¹³ папе Иоанну XXII.¹⁴ В основном оно повторяет январское письмо к папе и написано в духе миролюбия и доброжелательства по отношению к католической церкви и католикам. Автор заявляет, что рыцари ордена постоянно препятствовали и продолжают препятствовать попыткам сближения его с церковными властями, при этом они утверждают, что «защищают христианскую веру». Между тем он, Гедимин, в своей стране не только не враждует с христианами, но напротив предоставляет полную свободу проповеди монахам францисканцам и доминиканцам, которых он держит и при своем дворе в качестве советников. В заключение князь просит папу войти «в его горестное положение» (in debilem statum nostrum) и объявляет себя готовым «во всем повиноваться и принять католическую веру, как другие христианские государи», поскольку, добавляет он, он ни в чем «не будет зависим от вышеупомянутых мучителей, т. е. Магистра и братьев».

Хотя письмо кажется оборванным и не имеет обычных заключительных формул, оно тем не менее, очевидно, существовало, так как Гедимин ссылается на него в трех других письмах, разосланных им почти одновременно с этим. Подтверждается и его содержание, которое подробно излагается в папской булле от 1 июня 1324 г.¹⁵

Таким образом, Гедимин обратился в мае 1323 г. вторично к папе, изъявляя готовность стать под его власть и выражая свое согласие принять католическую веру.

К этому сводилось содержание майского письма к папе, приписываемого Гедимину, а также трех других писем от его же имени, которые, как уже упомянуто, были разосланы также в мае. Датированные 26 мая того же 1323 года, они вкратце повторяют письмо папе, об отправке которого и сообщают: в одном — «ученым и благочестивым мужам, магистрам Ордена проповедников (доминиканцев, — Б.Р.) всех провинций, либо приорам, всем братьям, особенно же магистру Саксонскому и приорам, стоящим под его началом»,¹⁶ в другом же — представителям ордена «меньших братьев» (францисканцев), поименованных также подробно, и снова — «особенно же начальнику Саксонии»¹⁷ (саксонской провинции ордена францисканцев).

Последнее из серии майских писем Гедимина обращено, как и его письмо от 25 января того же года, к городам Любек, Росток, Штральзунд, Грейфсвальден, Штеттин, о. Готланд «к купцам и ремесленникам всякого состояния».¹⁸ Оно и по содержанию сходно с этим январским письмом, адресованным «ко всем христианам», а также с майскими письмами монашеским орденам. Центральное место в нем уделяется широкому провозглашению свободы веры и многих льгот, которые будут предоставлены каждому, кто переселился бы во владения короля. И здесь князь просит свое послание широко обнародовать и, списав с него копию, отослать без промедления в другие города, чтобы «воля наша была бы возглашена всем».

Сохранился еще один документ, связанный с этими тремя письмами. Это нотариальный акт, составленный в городе Любеке 18 июля того же 1323 г. общественным нотариусом Иоанном Бременским и заверенный целым рядом лиц, в том, что два члена рижского городского совета, Генрих Кальмар и Иоанн Роген, предъявили три письма Гедимина, адресованные доминиканцам, францисканцам и городам Любек, Росток и другим. Эти письма, содержание которых текстуально излагается и совпадает с упомянутыми письмами, признаются подлинными, составленными по должной форме и снабженными подробно описываемой печатью литовского короля Гедимина.¹⁹

Письма Гедимина получили распространение и вскоре оказали свое воздействие на политическую обстановку в Прибалтике. Своей миролюбивой политикой Гедимин содействовал значительному усилению позиций пролитовской группировки среди рижского населения. 10 августа 1323 г. представители сословий собрались в Эрмесе, где обсудили и приняли мирные предложения Гедимина.²⁰ Спустя же два месяца (2 октября) на этой основе Гедимин заключил в Вильне мир с полномочными представителями ливонских и эстонских феодалов.

Сохранилась королевская грамота и встречная грамота самих послов по этому поводу. Из этих документов становится ясным, что Гедимин одержал над орденом крупную политическую победу. Наряду с представителями архиепископа и епископов-суффраганов (дерптского и эзельского), а также рижского капитула и городских властей Риги и Дерпта, мирное соглашение подписали и представители датских феодалов (королевских вассалов) и обоих нищенствующих орденов — доминиканцев и францисканцев, а самое главное — и представители Ливонского ордена.

Следует отметить, что Гедимин в своей грамоте упоминает прежде всего русских — «айшоуты, самеиты, псковичи и все нам подчиненные рутены» (русские), в чьих интересах заключен этот «прочный мир».²¹ Условия соглашения предусматривают полную свободу передвижения по всем сухопутным и водным путям сообщения, а также свободу торговли, исключительно мирное разрешение всяких могущих возникнуть конфликтов, законность и право для каждого в соответствии с законами каждой страны. Одним из пунктов соглашения является взаимное обязательство возвращать беглых крепостных. Это относилось, очевидно, главным образом к Литве и свидетельствует о развитии в ней феодальных отношений.

Позиции Гедимина укрепились, соотношение сил между ним и орденом резко изменилось в его пользу. Вместе с тем выгоду из майских писем Гедимина извлек и рижский архиепископ, который мог в папской курии представить новую позицию короля как результат своего влияния на него и своего церковного рвения. Тем самым архиепископ опровергал жалобы на него со стороны ордена, обвинявшего его в «сговоре с язычниками», как его враги стремились изобразить добрососедские отношения между Ригой и Вильно.

В ордене были очень обеспокоены тем, какое впечатление письма Гедимина произведут на всем Западе, и особенно в Авиньоне. С лихорадочной активностью орден предпринял свои контрмеры. Об этом свидетельствует новая серия документов от октября 1323 по январь 1324 г. В течение этих трех месяцев в папскую курию поступает ряд единых по своему значению, общих по духу и аналогичных по содержанию писем, посвященных миру, заключенному с Гедимином. Все эти письма явно инспирированы орденом, хотя орден сам или его прямые представители открыто и не выступают. Это понятно, поскольку, как упоминалось, орден также принял участие в мирном соглашении 1323 г. Но это участие было вынужденным. Мирные отношения налагали узду на агрессивную политику рыцарей, что их отнюдь не устраивало. Они принимают энергичные меры, чтобы скомпрометировать этот мир, изобразить Гедимина «врагом христианства», коварно таящим опасные замыслы. Вторая задача, которой орден добивался, — снять с себя те обвинения, которые возводили на него майские письма Гедимина, особенно по вопросу об «обращении» литовцев. В условиях того времени обвинение в том, что своими действиями орден не только тормозил распространение христианства в Литве, но содействовал возвращению уже «обращенных» к язычеству, звучало достаточно серьезно и могло повлечь за собой крутые меры церковного руководства.

Этим и следует объяснить поток писем и официальных заверений в защиту ордена. 16 октября 1323 г. такого рода послание, составленное в очень энергичном тоне, публикует епископ эрмеландский (Пруссия) совместно с остальными руководителями и всем капитулом этой епархии.²² Авторы не скрывают своей задачи и объясняют свое выступление желанием оправдать орден от обвинения в том, что он препятствовал литовцам принять христианство. Они пишут, что всякие обвинения против ордена не заслуживают доверия. Несколькими днями позднее (24 октября) тот же епископ, совместно с другими прусскими епископами — самландским и помезанским, а также пробстом кульмским (епархия была до декабря вакантной) и другими представителями этих епархий, публикует послание, обращенное ко всему духовенству Прибалтики, к феодалам, рыцарям и вассалам, к городским советам Риги, Дерпта, Ревеля и других городов и ко всем общинам, в котором в патетических выражениях объявляет, что мир, заключенный с литовцами, является «делом дьявола» и что он приведет к погибели не только их самих, но и Пруссию, а потому пусть, пока еще не поздно, все откажутся от этого мирного соглашения.²³

Еще месяцем позже выступил представитель ордена францисканцев, глава прусской провинции этого ордена, Николай, который обратился совместно со своими подначальными, к папе с ходатайством за Тевтонский орден, возводя на Гедимина тяжкие обвинения.²⁴ Аналогичное послание Николай публикует «ко всем верным христианам».²⁵ 17 января 1324 г. письмо, дословно повторяющее эти послания Николая, направляют в папскую курию в Авиньон аббаты двух монастырей: оливского — Павел и пёльплинского — Иордан.²⁶

Одновременно орден предпринял и другой маневр. Желая иметь спокойный тыл на случай дальнейшего обострения отношений с Литвой, орден добивался умиротворения на востоке. С Новгородом был заключен договор, в котором объявлялся «вечный союз» (ewige Vorbindige) и взаимопомощь против литовцев, а также их союзников.²⁷

Между тем и Гедимин не сидел сложа руки. Стремясь закрепить достигнутое им в Прибалтике более выгодное соотношение сил, он старался заручиться поддержкой папы. В Авиньоне дело об «обращении» литовского короля было принято настолько серьезно, что Иоанн XXII счел нужным еще 7 ноября 1323 г. Сообщить своему фактическому патрону — французскому королю Карлу IV о том, что Гедимин написал ему о своей готовности подчиниться римской церкви и просил прислать к нему полномочных легатов.²⁸

В пользу Гедимина действовала и значительно возросшая напряженность отношений между Авиньоном и орденом. Дело в том, что «прочный мир», как он был назван в договоре 2 октября 1323 г., призванном упорядочить отношения в Прибалтике, вовсе не оказался прочным. Враждебные столкновения не прекращались, население по-прежнему страдало от бесчинств и грабежей. Виновником, как легко догадаться, был орден, для которого, как уже сказано, заключение мира было лишь вынужденной необходимостью и являлось помехой в развертывании их наступательных действий на восток.

Однако заручиться поддержкой в курии на этот раз ордену не удалось. Дело осложнилось для него политической борьбой, которую в 1323—1324 гг. Иоанну XXII приходилось вести с германским императором Людовиком Баварским. Последнего поддержала часть итальянских городов — Милан, Триент и другие. В конце 1323 г. эта борьба приняла особенно острый характер. Папа вызвал Людовика к себе на суд, приказал вывесить о том объявление в кафедральном соборе Авиньона. Император апеллировал в манифесте к Европе на папское решение. В своей борьбе с папой он использовал выдающегося ученого своего времени Марсилия Падуанского.

Между тем Тевтонский орден являлся одним из орудий имперской политики, хотя и действовавшим достаточно самостоятельно. Связи немецких рыцарей в Прибалтике с феодалами собственно Германии были очень тесными и заставляли орден идти в курсе имперской политики. Естественно, что это возбуждало сильное недовольство в курии. С другой стороны, враждебность между орденом и рижским архиепископством также создавала для ордена невыгодные условия в Авиньоне. Этим необходимо объяснить то, что несмотря на энергичные меры, которые принял в это время орден, чтобы подорвать обвинения, возведенные на него Гедимином, в курии на этот раз одержали верх защитники архиепископа и орден оказался осужденным.

10 февраля 1324 г. папа издал буллу, явившуюся грозным обвинительным актом против ордена. В ней говорилось о поступивших к папе серьезных жалобах на орден, которые, хотя руководители ордена (магистры и комтуры) их и отвергают, требуют прямого папского вмешательства, поскольку касаются дела всей церкви. Далее одна за другой перечислялись эти жалобы, рисующие картину дикого самоуправства и насилия, жестокой эксплуатации местного населения рыцарями ордена. Булла упоминала и о сговоре 1316 г. и подтверждала объявленное уже ранее аннулирование этого и всякого подобного соглашения. Орден обвинялся в том, что он препятствовал проповеднической и «миссионерской» деятельности доминиканцев и особенно францисканцев, что чинил помехи в сношениях с папой представителей римской церкви, а также папских легатов, что захватил имущество и права рижского архиепископа и других церковных феодалов, а также имущество и права города Риги и его граждан, что препятствовал свободному проезду паломников и других христиан, направляющихся в Ригу, что совершал нападения на них и подвергал их задержанию.²⁹ Булла упоминала о том, что рыцари держатся многих враждебных христианству языческих обычаев, практикуют добивание раненых, трупосожжение, гадание, прорицания и т. п. Все эти и многие другие упомянутые в папской булле проступки предлагалось под страхом строгих наказаний, вплоть до отлучения, немедленно прекратить, впредь не допускать, все незаконно захваченное возвратить владельцам.³⁰ Булла ярко освещает тот режим бесправия и насилия, который немецкие рыцари установили в Прибалтике, рассматривая ее как завоеванную страну, где все принадлежит завоевателю, а те, кто смеет сопротивляться, подлежат физическому уничтожению. Папа выступил против «методов» экспансии ордена, понимая, что они грозят сорвать вообще все дело проникновения католицизма на восток, тем более, что папа получал новые сообщения о готовящемся официальном подчинении литовского короля римской церкви.

В начале 1324 г. Гедимин поручил францисканцам Геннекину и Бертольду, помогавшим ему в его сношениях с Западом, составить письмо к папе с просьбой прислать своих легатов. Курия отправила к Гедимину двух полномочных папских нунциев, — епископа алетского (электенского) Варфоломея и аббата Бернарда из Бенедиктинского монастыря св. Теофреда в городе Пюи. По этому случаю была изготовлена целая серия папских посланий, оповещавших весь «христианский мир» о таком важном событии, как «обращение короля литовцев и многих русских». Всего курией было изготовлено 11 посланий, датированных 1 июня 1324 г. и касавшихся поездки нунциев в Вильну.³¹

На первых порах дело шло как будто к благоприятному для папы концу. Нунции отправились по назначению. 22 сентября они прибыли в Ригу с намерением отправиться в Вильну, где должна была состояться церемония крещения короля и его приближенных. Предварительно они отправили к королю своих уполномоченных, которым поручалось провести подготовительные мероприятия.

В Риге нунции опубликовали 20 октября послание, обращенное к ордену, в котором требовали неукоснительного соблюдения мирного соглашения 1323 г. под угрозой строгих наказаний, вплоть до отлучения и интердикта. При этом, как указывалось в послании, эти наказания могли быть сняты только самим папой или же авторами послания.³²

Одновременно и папская курия 31 августа того же 1324 г. опубликовала буллу, утверждающую мирный договор ливонских феодалов с Гедимином от 2 октября 1323 г. и также требовавшую строгого соблюдения этого соглашения.³³

Посольство, отправленное папскими нунциями в Вильну, возвратилось 25 ноября 1324 г. в Ригу, принеся с собой ошеломляющее сообщение: Гедимин не только не собирается «обращаться», но объявляет письмо папе подложным. Он, оказывается, вовсе не велел писать то, что в письме было написано, и никаких папских легатов он не ждет. Более того, их самих — уполномоченных — Гедимин не пожелал принять иначе, как на официальной аудиенции, в присутствии своих приближенных, и поэтому они не могли передать ему всего того, на что были уполномочены.

Боясь, видимо, как бы их самих не сочли виновниками неудачного исхода миссии, послы нунциев просили, чтобы Гедимин отправил с ними в Ригу своего посла, который сам сообщил бы об ответе Гедимина. Этот посол и облегчил их задачу, заявив папским представителям все, что было сказано князем.³⁴ Он подчеркнул, что хотя князь не имеет намерения креститься, как, в сущности, не имел такого намерения и ранее, однако по-прежнему никаких препятствий католическому духовенству чинить не собирается, если только оно само не будет нарушать законные порядки государства. Об этом сообщает даже резко враждебный Гедимину Петр Дусбургский.³⁵

Таким образом стало ясно, что все планы, связывавшиеся с намеченным «крещением» Гедимина, рухнули.³⁶ После краха этой затеи необходимо было как самому архиепископу Фридриху, приложившему немалые усилия к этому делу, так и папским нунциям принять меры к тому, чтобы оправдать себя в глазах папы. Вину за все происшедшее должен был понести орден, который беспрерывными жестокими насилиями скомпрометировал католическую миссию в Прибалтике. Конечно, была в этом значительная доля правды, но независимо от действий ордена католическая экспансия была глубоко ненавистна народам Прибалтики, рыцари же многократно усиливали эту ненависть. Лишь только выехали из Вильны послы папских нунциев в сопровождении посла Гедимина, чтобы доставить в Ригу ответ литовского князя, как он послал сильные отряды против рыцарей. Эти отряды отбросили врага, вторглись в Розитенский округ и нанесли здесь ливонским рыцарям серьезный удар.³⁷

Вновь обострившаяся борьба позволяла архиепископу и нунциям с большой убедительностью изобразить виновными во всем только рыцарей. Весной 1325 г. этот план был приведен в исполнение. В торжественной обстановке, в присутствии папского нунция аббата Бернарда, всего духовенства и огромного числа прихожан, в соборной церкви Риги архиепископ Фридрих провозгласил церковное проклятие магистру Ливонского ордена и всему ордену и объявил все их владения под интердиктом. Церемония была проведена трижды — 4, 5 и 7 апреля, о чем сохранилась нотариальная запись в Рижском архиве. Соответственное оповещение было прибито на воротах рижского собора, зачитано на площадях и разослано по всем церквам рижского архиепископства.³⁸

Более подробно обстоятельства всего этого эпизода выясняются из донесения, составленного в ноябре 1324 г. послами папских нунциев и архиепископа Фридриха по их возвращении из Вильны. В сохранившемся черновике этого донесения³⁹ излагаются все переговоры в Вильне и обстоятельства, связанные с майскими письмами Гедимина.

Авторы донесения утверждают, что хотя князь и знал об отправке писем, но точный текст их ему не был известен, а того, что в них сказано, он «писать не велел». Против приписываемого ему якобы желания принять христианство он решительно возражал, а свои слова о том, что он готов считать папу «вместо отца», объяснил тем, что папа старше его по возрасту, а таких он почитает как отца, а младшего себя считает сыном, равных себе — братом.

Дальше, по донесению послов, Гедимин заявил: «...пусть христиане (католики, — Б.Р.) чтут бога по своему обычаю, русские — по своему обряду, поляки — по своему, а мы чтим бога по нашему обряду, и все имеем единого бога». Одним словом, «смысл писем» (tenorem litterarum) он подтвердил, за исключением только вопроса о его крещении, так как он «не желает креститься». При этом он высказался в таких словах: «Что вы мне говорите о христианах? Где найти больше беззакония, большую несправедливость, насилие, губительство, стяжательство, чем среди христиан, и особенно среди тех, которые, как крестоносцы, представляются набожными, а творят одно зло, хватают епископов, держат их в заточении, в бедственном состоянии, пока не выговорят за них удовлетворяющего их возмещения, некоторых изгоняют, клириков и монахов убивают, причиняют величайшие бедствия рижской общине». И далее Гедимин говорил о том, как рыцари неверны слову, даже присяге, постоянно нарушают мир, как убивают мирных послов, отправляемых им.

Было бы неверно понять весь этот эпизод только как результат своеобразного подлога, совершенного францисканцем, писавшим письмо от имени короля, как неверно и предположение, что Гедимин заранее продумал всю эту мистификацию.

Свет на действительный смысл событий бросает заключительная часть донесения, в которой авторы сообщают, что, как им по секрету сообщили в Вильне, «прусские братья (рыцари ордена, — Б.Р.) дали много тканей и всякого добра вождям самеитов (жмуди) с тем, чтобы они выступили против короля (Гедимина) и заявили ему, что если он примет веру (католическую), они его вместе с его родичами свергнут и в союзе с братьями Тевтонского ордена изгонят из королевства и полностью истребят. Угрожали королю подобным образом и русские, и вследствие всего этого король и отказался от принятия веры (католической), и поэтому не было больше и речи о крещении».⁴⁰

Помимо рыцарей, натравивших, по словам авторов донесения, жмудинов и русских против Гедимина, действовал в том же направлении и доминиканец Николай, состоявший также в числе Гедиминовых советников и изображавший ему в мрачных красках перспективы подчинения власти папы или рижского архиепископа, которые, мол, совершенно бессильны против ордена. Вместо этого он якобы тайно советовал Гедимину сблизиться с каким-либо сильным государем — королем венгерским или чешским, которые могли бы оказать ему защиту и поддержку. Интересно также сообщение уполномоченных об их беседе с переводчиком Гедимина, тоже францисканцем, Геннекином, который решительно утверждал, что князь имел вполне серьезное намерение принять католичество и что он с большой охотой велел писать письма (майские). Почему же князь отступил от этого намерения, он объяснить не мог, сославшись на дьявола, «посеявшего свое семя».

Донесение приоткрывает, таким образом, завесу над острой борьбой, развернувшейся при дворе литовского князя в связи с папской экспансией на востоке.

Столкнулись не только сторонники и противники этой экспансии, но вместе с основными противоречиями выявились и сплелись в общий клубок и острые противоречия между архиепископом и орденом, и борьба между доминиканцами и францисканцами. Политическая борьба, разгоревшаяся в крупных масштабах в Европе, борьба между папой и Людовиком Баварским, преломленная через вражду рижской церкви и Ливонского ордена, через монашеское соперничество доминиканцев и францисканцев, получила свое отражение при дворе литовского князя в Вильне.

Авторы донесения сообщают еще об одной интересной стороне этого дела. По их словам, когда 7 ноября, через два дня после первой официальной встречи с Гедимином, они попросили вторичной аудиенции, выразив желание поговорить с князем без свидетелей, им было отвечено, что это невозможно и что вообще встретиться с ними князь больше не сможет, поскольку в Вильно прибыли татарские послы, с которыми он ведет переговоры. Эти послы были присланы могущественным ханом Золотой Орды Узбеком, находившимся, однако, во враждебных отношениях с великим ханом, с которым папская курия, как известно, пыталась в эти годы вступить в связь. При этих обстоятельствах прием Гедимином представителей папских послов, а тем более самих послов, находившихся в Риге, мог бы осложнить ход переговоров с послами Узбека, чего Гедимин никак не хотел, стремясь заложить основу мирных отношений с грозным ханом Золотой Орды.

Этот эпизод еще полнее раскрывает сложную политическую обстановку, в которой Гедимину, очевидно, не оставалось никакого другого выхода, как отказаться от прежних обещаний и от переговоров с представителями папской курии.

Папство оказалось, таким образом, перед совершенно неожиданным для него крушением, казалось, совсем реальных планов значительного расширения своей власти на востоке.

В конце мая, после восьмимесячного совершенно бесплодного пребывания в Риге, папские послы отправились в обратный путь, потребовав напоследок, чтобы епископы и орден уплатили бы им 380 золотых гульденов. Так как орден остался глух к требованиям представителей «апостолического престола», они предали его, главным образом для самоутешения, новому проклятию.⁴¹

Насколько папская курия была скомпрометирована всем происшедшим, ясно из того, что ни имя Гедимина, ни злополучные «майские письма» ни в каких папских посланиях, ни в письмах рижского архиепископа, ни в писаниях францисканцев более не упоминаются.

Что касается Гедимина, то он продолжал борьбу против своего главного врага — Ливонского ордена. Отражая оружием посягательства рыцарей и вторгаясь в пределы их владений, производя временами серьезные опустошения, литовский князь упорно боролся и за усиление политической изоляции ордена. Он рассылал послания с обвинениями против рыцарей, стремясь возможно шире разгласить факты нарушения мира 1323 г. со стороны ордена и уличая его в вероломстве и предательстве.⁴²

Гедимин рассматривал вопросы религиозные прежде всего как вопросы политические. А так как важнейшей политической задачей он считал закрепление своих позиций на подвластных ему землях и учитывал, очевидно, что значительная часть этих его владений связана с Литвой достаточно слабо, будучи по своим национальным, историческим и культурным традициям исконно русской, то он проявлял веротерпимость и терпимость национальную. В Вильно были основаны два католических монастыря, проповедовали доминиканские монахи, католические священники. Вместе с тем Гедимин не препятствовал распространению православия, строительству православных церквей. Сын его исповедовал православие, хотя сам Гедимин, очевидно, христианской веры не придерживался — ни православной, ни католической. Борьбу с орденом Гедимину пришлось вести до конца своей жизни, хотя в последние годы рыцари, сильно ослабленные в ходе этой борьбы, успешной для Литвы, значительно умерили свой пыл и не решались на прежние попытки больших захватов на территории, подвластной литовскому князю.

Примечания

1. Очерки, II, стр. 518—522.

2. Это письмо, впервые извлеченное из Ватиканского архива (Regesta Vaticana, t. 63, f. 358, n. 104), напечатано в: Wl. Abraham. Powstanie organizacja kościoła łacińskiego na Rusi, t. I, Lwow, 1904, стр. 365; PUB, II, № 174. См.: H. Spliet. Die Briefe Gedimins. Sinsheim, 1953, стр. 10.

3. PRU, I, № 36.

4. В Новгороде в это время существовали «юстиные дворы» для иноземных купцов при католических церквах: св. Петра и св. Олафа (Spliet, ук. соч., стр. 8).

5. Торговые связи Риги с Западной Европой простирались в это время через Нижнюю Германию и Скандинавию до самой Англии и Франции (Spliet, ук. соч., стр. 9).

6. LUB, II, Regesta № 800.

7. SRP, I, 186.

8. Интересны письма рижан к Гедимину, в которых они настаивают на том, чтобы князь, а также его подручный Давид Гродненский ни в коем случае не заключали бы мира с орденом без участия города и архиепископа Риги (LUB, VI, № 3068 и Regesta № 803b; RLU, № 53).

9. Письмо это включено в папскую буллу от 1 июня 1324 г. (HRM, I, № 109 и VMPL, I, № 290).

10. Там же.

11. RLU, № 54; LUB, VI, № 3069 и Regesta № 805c.

12. Здесь Гедимин делает намек на продажу монахами Дюнамюнде своего монастыря рыцарям ордена.

13. LUB, II, № 687 и Regesta № 808; RLU, № 56. — Таково же именование Гедимина в имперских и папских посланиях («rex Letwinorum et multorum Ruthenorum»).

14. Ряд авторов не признает подлинности этого послания. Последний из исследователей, занимавшийся этим вопросом, Герберт Сплит считает (ук. соч., стр. 12), что было бы невероятно, даже нелепо («widersinnig»), посылать два письма так скоро одно за другим (конец января и май), да к тому же с почти одинаковым содержанием (ук. соч., стр. 21). В большой литературе, посвященной этому вопросу, имеются сильные доводы у сторонников обеих точек зрения.

15. LUB, VI, № 3069.

16. Там же, II, № 688 и Regesta № 809.

17. Там же, Кв 689 и Regesta № 810.

18. Там же, № 690 и Regesta № 811.

19. Там же, № 690 и Regesta № 812.

20. Spliet, ук. соч., стр. 25.

21. LUB, II, №№ 693, 694 и Regesta №№ 815, 816. — Высказанные по поводу этих документов сомнения в подлинности, по-видимому, неосновательны, поскольку весь текст соглашения помещен в булле папы Иоанна XXII от 31 августа 1324 г. (LUB, II, № 707 и Regesta № 832).

22. LUB, II, № 695 и Regesta № 817.

23. Там же, № 696 и Regesta № 819; RLU, № 59.

24. LUB, II, № 696 и Regesta № 822.

25. Там же, № 698 и Regesta № 821; RLU, № 60.

26. LUB, II, № 699 и Regesta № 824.

27. Там же, № 685 и Regesta № 806; RLU, № 55. — Опубликован не самый текст договора, а сообщение о нем 6 представителей ордена, подписавших его. Неясна точная дата документа. В нем говорится, что договор был заключен в 1323 г. в последнюю пятницу перед «святым христовым днем» («vor des heiligen kerstes dage»), В литературе существует разноречие относительно этого выражения. Авторы, понимающие под ним «Сретение», празднуемое 2 февраля, приходят к датировке документа 28 января. Другие, понимающие под ним «Рождество», что кажется более правдоподобным, датируют его 23 декабря.

28. LUB, II, № 697 и Regesta № 820.

29. VMPL, I, № 279; LUB, II, № 700 и Regesta № 825.

30. Там же.

31. HRM, I, №№ 101—111; LUB, II, №№ 703—705 и Regesta №№ 828—830; RLU, № 63, 64.

32. LUB, II, № 708 и Regesta № 833; RLU, № 66.

33. LUB, II, № 707 и Regesta № 832.

34. RLU, № 67.

35. SRP, I, 192.

36. Подробное изложение всех обстоятельств дела сохранилось в отчете города Риги за ноябрь 1324 г. (LUB, VI, № 3073 и Regesta № 835b).

37. SRP, I, 192; RLU, № 69.

38. Codex diplomaticus prussicus, hrsg. v. J. Voigt, Bd. II, № CXI. Königsberg, 1842; LUB, II, № 710 и Regesta № 837.

39. RLU, № 67.

40. Там же, № 67, стр. 47.

41. LUB, II, № 712.

42. RLU, №№ 69, 71; LUB, VI, № 3075.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница