Глава II. Анты. Начальный этап в истории русского народа и русской государственности

«От истока реки Вислы на неизмеримых пространствах основалось многолюдное племя венедов. Хотя названия их изменяются теперь в зависимости от различных племен и местностей, однако главным образом они именуются склавинами и антами.

Склавины живут от города Новиетуна (Новиедуна. — В.М.) и озера, которое именуется Мурсианским, до Данастра, а на севере до Вислы. Место городов занимают у них болота и леса. Анты же, храбрейшие из них, живя на изгибе Понта, простираются до Данапра. Реки эти отстоят друг от друга на много дневных переходов».¹

Так говорит об антах и славянах историк готов Иордан. От Черноморского побережья у Лукоморья (Угла) и Днестра до Днепра простираются, по Иордану, земли антов — храбрейших из всех славянских племен.²

Прокопий Кесарийский, живший, как и Иордан, в VI в., в царствование Юстиниана, несколько расширяет территорию расселения антов. Он говорит о славянах и антах, «которые имеют свои жилища по ту сторону реки Дунай, недалеко от его берега».³ В другой части своего произведения — «Готская война» — Прокопий снова возвращается к вопросу о границах земли антов.

«За сатинами осели многие племена гуннов. Простирающаяся отсюда страна называется Евлисия; прибрежную ее часть, равно и внутреннюю, занимают варвары вплоть до так называемого Меотийского озера и до реки Танаиса, которая впадает в озеро. Устье этого озера находится на берегу Понта Евксинского. Народы, которые тут живут, в древности назывались киммерийцами, теперь же зовутся утигурами. Дальше на север от них занимают земли бесчисленные племена антов».⁴

О расселении славян и антов вплоть до низовьев Дуная сообщает и третий автор VI в. Я имею в виду Маврикия, или Псевдо-Маврикия.⁵ В своем «Стратегиконе», говоря о славянах и антах, он указывает, что «их реки вливаются в Дунай».⁶

Свидетельства авторов VI в. дают нам возможность локализовать антов на пространстве от дунайских гирл у левого берега низовьев Дуная до Днепра. Мы не знаем, как далеко на восток простиралась земля антов. Указание Прокопия Кесарийского на то, что к северу от утигуров (утур-гуров), одного из болгарских племен, обитают «бесчисленные племена антов», еще не дает нам возможности утверждать о расселении антов вплоть до побережья Азовского моря и Тамани.⁷ «К северу от утигуров», занимавших приазовские степи, это может быть и на Среднем Доне, и на Северном Донце. В этом отношении свидетельство Прокопия дает возможность самого широкого толкования. Мне кажется, что Северный Донец и Средний Дон в качестве восточной окраины земли антов и лесостепная полоса Подонья в качестве южной ее границы скорее могут соответствовать исторической действительности и самому смыслу указания Прокопия, нежели побережье Азовского моря и Тамань. Подобное предположение тем более основательно, что памятники материальной культуры, которые бы могли быть приписаны древним восточным славянам-антам, ни в Приазовье, ни на Северном Кавказе не обнаружены. Наоборот, оружие, утварь, украшения, орудия труда и т. п., наконец, сами погребения, обнаруженные на указанной территории, свидетельствуют о том, что в IV—VI вв. н. э. этот край заселяли туземные племена, с одной стороны, уходящие своими корнями в древний, скифо-сарматский, а быть может и киммерийский, мир, а с другой — связанные с позднейшими обитателями Приазовья и Предкавказья — яфетическими, иранскими и тюркскими степными и горскими народами. Такая локализация антов не исключает возможности проникновения антов далеко на юг и юго-восток, но в этом случае речь может идти не о сплошном массиве антского населения, а об антских дружинах и об отдельных поселениях антов.

Так, например, еще III в. н. э. (270 г.) датируется греческая надпись из Керчи, где по отношению к мужскому имени имеется прилагательное «Αντας» («Αντας Παπι...», т. е. «Папион», или «Папиос Ант»).⁸ Пока не будут обнаружены достоверные следы пребывания антов на юго-востоке, было бы более осторожным придерживаться высказанной мною точки зрения.⁹ Гораздо более определенной является граница антов на западе; здесь, по-видимому, она не шла далее Прута и излучины Дуная. Этому, казалось бы, противоречит сообщение Михаила Сирина, утверждающего, что «край их» (антов. — В.М.) был к западу от Дуная.¹⁰ Вряд ли можно безоговорочно принять это свидетельство Михаила Сирина, так как в данном случае речь идет, по-видимому, либо о проникновении антов в глубь земель, заселенных славянами, либо, что вероятнее, имеются в виду не анты, а собственно славяне. Имеется еще одно интересное указание о земле антов. В отразившем древний эпос остготов сказании о начале лангобардов, датируемом V в. и вошедшем в «Историю лангобардов» Павла Диакона и в «Origo gentis Langobardorum», перечисляются земли, через которые проходили лангобарды во время своего передвижения с севера на Дунай: «Golanda, ubi aliquanto tempore commorati dicuntur: post haec Anthaib, Bantaib pari modo et Burgundaib...».¹¹ Нет никакого сомнения в том, что «Anthaib» означает «край (или «земля») антов» (aib, eiba — округ, край, земля). «Края антов, венетов, бургундов» — это как раз те земли, которые были хорошо известны готам и из готского эпоса попали к лангобардам. Есть и другая трактовка приведенного отрывка из лангобардской легенды. «Golanda» — это древние галинды, голядь нашей летописи. «Bantaib» или «Wantaib» — край «Want»-ов, вѫт-ов, т. е. вятичей. В «Burgundaib», или «Burguntaib», усматривают не бургундов, а болгар. Но все исследователи сходятся на том, что «Anthaib» — земля или край антов. Объясняя таким образом упоминание о «крае антов» в лангобардской легенде, мы устраняем необходимость помещать антов далеко на запад или заставлять лангобардов совершать свое передвижение на юг по лесам и болотам Восточной Европы.¹² Северная граница антов нам неизвестна, но можно думать, что та часть «бесчисленных племен антов», которая была известна писателям раннего средневековья, вряд ли обитала далеко к северу от лесостепной полосы.

Если обратиться к памятникам материальной культуры, которые в науке принято считать антскими, то придется вслед за А.А. Спицыным и Б.А. Рыбаковым признать, что основным ядром земли антов было Среднее Подненровье: оба берега Днепра от Припяти до порогов, Подесенье, Посемье, течения Псла, Суллы и Ворсклы. Отдельные островки антской культуры доходят до Воронежа на Дону, до Харькова и, наконец, до Херсона на Нижнем Днепре. К сожалению, гораздо хуже в археологическом отношении изучены Побужье, Поднестровье и Дунайское понизовье, места обитания антов и их потомков, летописных уличей и тиверцев. Тем не менее указанное обстоятельство не мешает нам говорить об этих областях как о западной части «края антов».

В результате рассмотрения и сопоставления приведенных выше источников мы можем, наконец, установить границы «края антов». «Край антов» окажется лесостепной полосой, которая от Днепра к Бугу и Днестру и далее к Дунаю спускается все южнее и южнее, почти до самого берега Черного моря. Отсюда, от гирл Дуная и побережья Черного моря, южная граница «края антов», направляясь на северо-восток, пересечет Днестр, Буг и выйдет к Днепру южнее Киева, а оттуда лесостепь, заселенная «бесчисленными племенами антов», потянется к Полтаве, Харькову, Курску и Воронежу. Анты живут и южнее, в степи, на нижнем течении Днепра, возможно, и восточней, но степь освоена ими мало.¹³ Так рисуется нам «земля антов» по скудным, скупым и немногочисленным, но в силу этого обстоятельства и чрезвычайно ценным источникам раннего средневековья.

Кем же были анты?

Нет никакого сомнения в том, что писатели VI—VII вв., прекрасно знавшие и славян, и антов, уже в силу хотя бы того обстоятельства, что военная мощь славянских и антских племен Дамокловым мечом нависла над Византийской империей, считают и тех и других потомками одного племени — венедов.

Иордан говорит о славянах и антах как о двух главнейших ветвях «многолюдного племени венедов». В другом месте Иордан отмечает: «Они (венеды. — В.М.), как мы установили в начале изложения, именно в перечне народов, происходя из одного племени, имеют теперь три имени, т. е. венеды, анты и склавины».¹⁴

Для Иордана, жившего в Мизии, современника и свидетеля опустошительных набегов на византийские земли славян и антов, не было никаких сомнений в том, что славяне и анты — родственные, близкие друг другу группы племен, носившие ранее название венедов, которое продолжало обозначать то славян в целом, то определенную, главным образом западную, группу славян, не только во времена Иордана, но и гораздо позднее, что и отразилось в наименовании славян германцами («wenden», «winden», «winida») и финнами («venäjä», «venë», «veneä»).

Отмечая родство славян и антов и подчеркивая, что «...у обоих этих вышеназванных варварских племен вся жизнь и узаконения одинаковы», Прокопий говорит: «И некогда даже имя у славян и антов было одно и то же». Но это древнее наименование славян и антов у Прокопия иное. «В древности оба эти племени называли спорами, думаю потому, что они жили, занимая страну "спораден", "рассеянно", отдельными поселками».¹⁵

Мы не знаем, что имел в виду Прокопий, когда древнее наименование славян и антов пытался перевести на привычный для него язык термином «рассеянно», «рассеянные». Можно только предположить, что само наименование славян или название, данное им соседям, он пытался осмыслить по-своему, исходя из того, что он знал о жизни и быте славян. «Επόροι» связывали со «spali» Иордана, местным населением Приднепровья, с которым пришлось воевать готам во время их продвижения на юг, с «сербами», «сорбами» более поздних источников, наименованием уже собственно славянских племен; вопрос о «Επόροι» остается до сих пор не решенным. По-видимому, все же «Επόροι» — это греческое осмысление какого-то этнического термина («спалы», «сполы», «сербы»). Греки знали, что славяне живут родами, племенами, «рассеянно» и называются «spol», «Επόροι» или «sorb». По-гречески же «спорое», «спораден» — «рассеянный», «рассеянно». Вполне понятно поэтому, что византиец VI в. считал, что славяне называются «spol» или «spor» потому, что они живут «рассеянно».

Если до сих пор остается неясным указание Прокопия на древнее название славян и антов «спорами», то зато не вызывает никаких сомнений тесная связь этих двух групп славянских племен.

Прокопий указывает: «У тех и других (т. е. у славян и антов. — В.М.) один и тот же язык, довольно варварский, и по внешнему виду они не отличаются друг от друга».¹⁶

Подтверждение этому мы находим в «Стратегиконе»: «Племена славян и антов сходны по своему образу жизни, по своим нравам, по своей любви к свободе».¹⁷

Антские имена собственные, дошедшие до нас в латинизированной или эллинизированной форме, звучат как чисто славянские имена: Доброгаст (или Доброгост), Всегорд, Хвалибуд, Мезамир (Межамир), Идар, Бож, Келагаст.

Что же касается самого названия «ант», то вряд ли это слово может быть названо славянским. Оно очень древнего происхождения и читается еще в Галикарнасской надписи V в. до н. э., где этим именем назван греческий жрец. Тогда же, в эпоху античной Греции, оно встречалось в составе сложных собственных имен: Эоант, Калхант, Тоант и т. д. По-видимому, так же как и «венед», это наименование дано было группе восточнославянских племен соседями и является словом чужого происхождения, хотя очень заманчивой кажется попытка установить связь между термином «ант» и названием «венд» — «венед», с одной стороны, и наименованием «вент» — «вят» — «вятич» — с другой.¹⁸

В свете приведенных выше свидетельств мы можем установить не только область расселения «бесчисленных племен антов» на протяжении лесостепной полосы от низовьев Дуная до Дона, имеющей более или менее однородные физико-географические природные условия, фауну, флору, но и прийти к выводу о формировании на указанной территории, не только в силу географических, но и исторических условий, особой группы славянских племен. Это были анты, ближайшие предки восточнославянских, русских, племен.

А.А. Спицын, специально занимавшийся вопросом о характере и распространении культуры антов, отмечает наличие однотипной и однообразной культуры, которую он связывает с культурой «полей погребальных урн» и датирует VI—VII вв. Остатки культуры эпохи антов локализуются в Киевской, Херсонской, а на Левобережье — в Черниговской, (Шестовицы, Новоселов у Остра, Верхнее-Злобники у Мглина и др.), Полтавской (Лебеховка, Поставлуки, Берестовка и др.) и главным образом Харьковской (Сыроватка, Березовка и пр.) областях.¹⁹

Б.А. Рыбаков указывает, что «стержнем культуры (антов. — В.М.) оказывается Днепр, а основная масса находок географически совпадает с центральной частью Киевской Руси — с княжествами Киевским, Черниговским, Новгород-Северским и Переяславльским».²⁰

Анты II—VII вв. — это уже славяне, точнее — восточные славяне, одна из ветвей венедов I в. н. э., при этом анты — не единый народ, а совокупность бесчисленных племен. Об их принадлежности к русским, восточнославянским, племенам говорят их имена, их верования (культ «бога, творца молний» по Прокопию, т. е. Перуна) и прямые указания писателей древности.

На отсутствие полного единства антских племен указывает наличие местных особенностей в материальной культуре и погребальных обычаях (трупоположение и трупосожжение) — типичный признак этнической пестроты. Но эта последняя все же не столько отрицает, сколько подтверждает факт начавшегося процесса этногенеза восточных славян ранней, антской, ступени формирования.

О жизни и быте антов мы узнаем главным образом из произведений Прокопия, Маврикия, Менандра и Иордана. Им мы и предоставим слово.

Говоря о славянах и антах, Маврикий (Псевдо-Маврикий) замечает: «Они селятся в лесах, у неудобопроходимых рек, болот и озер, устраивают в своих жилищах много выходов вследствие случающихся с ними, что и естественно, опасностей».²¹

Прокопий добавляет его рассказ: «Живут они в жалких хижинах, на большом расстоянии друг от друга, и все они по большей части меняют места жительства».²² Это же подтверждает и Маврикий своим замечанием о том, что «они... (славяне и анты. — В.М.) ведут жизнь бродячую».²³ Свидетельства обоих писателей древности во многом подтверждаются материалами археологии.

Славяне и анты действительно живут в лесах, у рек, болот и озер. Если мы возьмем карту городищ и могильников антской поры и даже более позднюю, восточнославянских поселений VII—X вв., и наложим ее контуры на карту распространения лесов в Восточной Европе, то в южной своей части они почти полностью совпадут. В открытую степь поселения антов выходят редко. Антские и собственно восточнославянские поселения, естественно, группируются у рек, болот и озер, так как, во-первых, это были труднодоступные места, и, как правило, избираемые славянами для жительства правые, высокие и холмистые, покрытые лесом берега рек были, как и болота и озера, естественными укреплениями; во-вторых, река кормила рыбой, река давала дичь, на реках били бобров и выдр, на речных поймах заливных лугов пасли скот, реками пользовались как средством передвижения, у рек и озер лежали и возделанные поля, так как в чащу дремучего леса славянин-земледелец заходил в те времена редко.

Но как примирить указания и Прокопия и Маврикия на бродячий образ жизни славян и антов с оседлым земледельческим бытом славянства той поры, как он рисуется нам по памятникам материальной культуры? Прежде всего нужно отметить, что Маврикий говорит об антах как о земледельческом оседлом народе: «У них большое количество разнообразного скота и плодов земных, лежащих в кучах, в особенности проса и пшеницы».²⁴ Очень характерным является и другое замечание Маврикия о многочисленных выходах в жилищах антов.

Данные археологических раскопок подтверждают указания древних авторов.

Городища эпохи антов, к сожалению, изучены мало, и число их очень невелико.

Говоря о памятниках материальной культуры, которые могут быть определены как принадлежащие антам, мы, естественно, будем называть антскими все те из них, которые связаны с культурой «полей погребальных урн». Бытование этой культуры в Среднем Приднепровье и в сопредельных областях в I—VI вв. н. э., т. е. во времена антов, ее связи с позднейшей собственно славянской культурой дают возможность признать ее создателями антов.

Но нам уже известно, что поселения времен культуры «полей погребальных урн» изучены очень слабо. В литературе было высказано предположение о господстве во времена антов открытых поселений. Работы Днепровской (Славянской) экспедиции, произведенные в 1940 г., обнаружили в районе известных «полей погребений» у села Кантемировки остатки открытого поселения римской поры. Археологические работы по берегам рек киевского Полесья выявили наличие исключительно одних селищ среди памятников I тысячелетия н. э. Ни одного городища этой поры не было обнаружено. Селища очень невелики по размерам и имеют незначительные культурные наслоения. По-видимому, в это время в лесной части Среднего Приднепровья люди селились совсем маленькими поселками. Южнее, к границам лесной полосы, размеры селищ вырастают. Жилищем в открытых поселениях времен «полей погребений» служила полуземлянка с крышей, возвышающейся над поверхностью земли. Таким образом, мы можем прийти к выводу, что во времена антов славянское население Среднего Приднепровья и сопредельных областей обитало в небольших открытых поселениях, что свидетельствует о мирном быте обитателей поселений времени «полей погребальных урн». Но я обращаю внимание на наличие антских слоев и в огромных городищах Приднепровья. На громадных, достигающих 35—45 тысяч квадратных метров городищах — Жарище, Матронинское и др. — обнаружены слои V—VIII вв. с вещами, принадлежность которых к антам не вызывает сомнений. Высокий вал городища Жарище был обнесен деревянным частоколом из бревен. Целая система валов и рвов окружает другие городища. Наряду с большими городищами встречаются менее крупные, площадью в 4—5 тысяч квадратных метров, располагающиеся обычно на высоких, крутых берегах рек, обведенные валом и рвом. Укрепленные поселения антов говорят о войнах, о вступлении антов в высшую стадию варварства, в эпоху военной демократии.

Внутри городищ, заселенных в ту пору антами, обнаружены остатки наземных жилищ или полуземлянок со стенами, сплетенными из камыша или хвороста и обмазанными глиной. Размеры их невелики: 4×3, 4×5, 6×4, 6×5 метров. Внутри жилищ помещались глинобитные очаги и печи. Рассказ Маврикия о множестве выходов в жилищах у славян и антов подтверждается раскопками Б.А. Рыбакова на Гочевском городище в Курской области, где в слоях VI—VII вв. обнаружен ряд землянок с соединительными ходами и, следовательно, несколькими выходами. Подобного же рода соединительные ходы обнаружены в более поздних городищах VIII—X вв. раскопками Н. Макаренко в районе г. Ромны Полтавской области и раскопками П.П. Ефименко на Борщевском городище у Дона.

Эти соединительные ходы говорят о комплексном жилье, которое занимала целая группа родственников, состоявшая из отца, взрослых сыновей с их семьями, ведущая общее хозяйство. Это была патриархальная большая семья, семейная община, основная общественная организация древних славян, объединенная общим хозяйством, общим имуществом, общей работой, известная позднее под названием большой кучи, задруги, дружества или верви, из которой развилась позднее сельская община. Внутренние ходы действительно давали возможность антам использовать их в целях укрытия и обороны, но не это было целью их создания.

Таким образом, анты обитали не только в «жалких хижинах». Поселениями служили им и громадные городища с целыми жилищными комплексами, помещавшимися внутри их. Нет сомнения в том, что в результате дальнейших работ археологов лучше будут изучены и открытые селища. Их трудно обнаружить. Но огромное число «полей погребальных урн» заставляет нас искать где-то вблизи поселения. Между тем поблизости городищ нет. Следовательно, тут где-то неподалеку находятся остатки открытого поселения — «селище».

Но как понять утверждение Прокопия о «жалких хижинах» антов? Во-первых, «жалкими хижинами» для византийца были жилища открытых антских поселений — селищ. Это был хижины — избы, землянки и полуземлянки и просто жилища типа куреней и шалашей. Во-вторых, нет никаких сомнений в том, что в известной и немалой своей части, как и их потомки, русские, анты выселялись из городищ. По весне они выходили в луга, в степи, где ловили рыбу, били зверя, птицу, собирали мед диких пчел. Зимой охотники уходили в леса, где ставили «зимовья», били пушного зверя, добывали на мясо и шкуры крупного зверя: зубра, тура, лося, оленя, дикого кабана. В «жалких хижинах» антов едва ли не следует усматривать временные жилища земледельцев, выходивших на новые заимки, в зависимости от обрабатываемого участка пашни в известном радиусе от городищ, или землянки и шалаши типа позднейших куреней, зимовий и летовий охотников, рыбаков и скотоводов, промышлявших в лесах, степи, на реках и озерах. Зимой возвращались в укрепленные городища, где оставалось немало и мужчин, и женщин, не покидавших их на долгое время. Туда же скрывались при появлении врагов. Кроме того, указание на «жалкие хижины» антов и славян, быть может, является следствием того, что византийцы имели дело с передовыми волнами славянской колонизации, имевшей характер военных вторжений, а воинам, стремившимся к новым и новым завоеваниям, к захвату все новых и новых земель, жаждавшим славы и добычи, было не до возведения городищ. Они довольствовались «жалкими хижинами», мечтая о дворцах, городах, садах и полях пышной, сказочной богатой Византии. С другой стороны, сам способ ведения хозяйства у древних славян, обширность и слабая заселенность ими и их соседями земель приводили к медленным, постепенным, но непрерывным переселениям и расселениям в поисках лучших земель и угодий, по мере того как переставала давать большие урожаи земля и оскудевали рыбой и дичью угодья, расселениям отдельными патриархальными семьями, обиталищем которым служил неукрепленный двор типа позднейших «дворищ», «печищ» и «газдивств».

Примитивное лесное земледелие славянских племен лесной полосы Восточной Европы являлось причиной того, что все они находились как бы в состоянии непрерывного передвижения. По мере истощения почвы их заимки передвигались, и на новом месте появлялись новые селища, состоявшие из «жалких хижин», а старые запустевали. Проходило некоторое время, запустевало и это последнее, покинутое своими обитателями, передвинувшимися на другое место. Размах этих передвижений невелик, они локальны. Расселения и переселения, обусловленные самим характером земледелия, протекают медленно. Масса населения все время в движении, постепенном, ограниченном, растекающемся по пространствам Восточной Европы очень медленно, но в движении. Этим и обусловливается незначительность культурных слоев в поселениях I тысячелетия н. э. Вот эти-то постоянные передвижение и расселение, а еще в большей степени вторжение славян и антов в пределы Византийской империи, присущее варварским народам стремление к переселениям и давали возможность византийским писателям назвать их жизнь бродячей и этим самым вступить в противоречия со своими утверждениями о земледельческом хозяйстве, а следовательно, и об оседлом образе жизни славян.

Маврикий говорит о кучах проса («кенхрос») и пшеницы (вернее, особого рода проса «элюмос», заменяющего пшеницу) у антов. Археологическими раскопками обнаружены ямы-хранилища, где найдены остатки пшеницы и проса и серпы. У антов было распространено пашенное, плужное земледелие. Рало и плуг с железным лемехом-наральником были главными земледельческими орудиями. На юге, в черноземных землях Приднепровья, по-видимому, подсечное земледелие не было распространено, а с давних пор господствовало пашенное земледелие. При раскопках городищ обнаружены кости быков, коров, лошадей, свиней, коз и овец. Бык у антов считался главным жертвенным животным и приносился в жертву богу грозы.²⁵ Этот обычай уводит нас в седую древность, во времена Триполья с его культом быка. Большую роль играли охота и рыбная ловля. За это говорят находки в ямах-хранилищах рыбьей чешуи, а также рыболовных крючков и грузил для сетей. Охотились на лося, медведя, бобра, лисицу, куницу, били и ловили дикую птицу.

Как ни мало занимались археологи вещественными памятниками антов, мы все же можем сделать вывод, что ремесло у антов достигает высокого развития. Почти везде на городищах найдены следы обработки железа сыродутным способом. Железо добывалось из местных болотных руд. Из привозных меди, бронзы, золота и серебра выделывались разнообразные украшения: фибулы, пряжки, кольца, бляхи и т. д. Особое распространение в Восточной Европе получили выделываемые антами Среднего Приднепровья в III—V вв. н. э. бронзовые вещи, украшенные красными и зелеными вставками и эмалью.

Гончарная керамика, изготовленная на круге, достигающая высокого совершенства, особенно знаменитая посуда с черной лощеной поверхностью, свидетельствует о высоком развитии ремесла. Правда, бытует и грубая керамика, лепленная от руки. Стандартность форм изделий кузнецов, ювелиров, гончаров говорит о ремесленной форме производства, о сложении ремесла, об отделении его от сельского хозяйства. А эти процессы говорят уже о начале распада общины.

Высокого развития достигла у антов и торговля. Из причерноморских и придунайских городов на север, к антам, шли украшения: бусы, фибулы, зеркала, оружие и пр. Из земли антов на юг шли меха, возможно, хлеб, воск и мед.

На своих лодках — однодеревках («моноксилах») анты плавали по Днепру (в его низовьях находили антские вещи), выходили в море, и, быть может, достигали Херсонеса.²⁶

Пашенное, плужное земледелие, скотоводство, достигшее высокого развития ремесло, открытые поселения и большие городища, все чаще и чаще используемые для жилья, укрепляемые вместе с обострением межплеменных войн, — таким рисуется нам хозяйственный быт антов. Земледельческая культура антов как бы продолжает скифскую земледельческую культуру. Железный лемех, пашня, рабочий скот, используемый для обработки земли, бытуют в Среднем Приднепровье от эпохи скифов-пахарей до времен Боза и Межамира. В антах мы усматриваем продолжателей традиций скифов-пахарей. И недаром из скифо-сарматского мира анты унаследовали и элементы изобразительного искусства, и культовые представления (Матери-Земли, Хорса и Симаргла, переданные ими своим потомкам — восточным славянам киевской поры), и, быть может, само свое имя.²⁷

Многовековые связи с античным Причерноморьем, длительное развитие относительно высокой земледельческой культуры, находившейся под влиянием античной цивилизации, не могли не отразиться на общественном строе антов, явившихся как бы последним этническим образованием скифо-сарматского мира и первым — нового, средневекового, русского.

«Эти племена, славяне и анты, не управляются одним человеком, но издревле живут в народоправстве, и поэтому у них счастье и несчастье в жизни считается делом общим», — говорит Прокопий Кесарийский.

«Не имея над собой главы и враждуя друг с другом, они не признают военного строя...», — пишет Маврикий и далее добавляет: «Так как между ними нет единомыслия, то они не собираются вместе, а если и соберутся, то решенное ими тотчас же нарушают другие, так как все они враждебны друг другу и при этом никто не хочет уступить другому». «...Они (т. е. варвары. — В.М.) не имеют военного строя и единого начальника; таковы славяне и анты...». «Их никоим образом нельзя склонить к рабству или подчинению в своей стране», — указывает Маврикий в других частях своего «Стратегикона».²⁸

Иордан говорит об антском вожде Боже (Бозе) и 70 старших вельможах антов, в которых нетрудно усмотреть племенных князьков.

Перед нами родоплеменной строй на высшей, и последней, стадии своего развития. Анты, по свидетельству Прокопия, «рассуждают обо всем, что для них полезно или вредно, сообща». Речь идет, по-видимому, о сходках родов или племен, о родовых и племенных вечевых собраниях, на которых сообща решались все вопросы. Но объединения племен непрочны. Они то складываются, то рассыпаются. Племена антов, бесчисленные и свободолюбивые, находятся в постоянной вражде. Союзы племен, формирующиеся по взаимной договоренности на межплеменных сходах, недолговечны и непостоянны. Анты не признают над собой власти ни иноземцев, ни своих соплеменников и лишь на время интересы обороны или совместных военных походов заставляют их объединиться под властью одного вождя. Многочисленность предводителей у антов, которых Маврикий называет «риксами», а Феофилакт Симокатта «рек-сами», заявляя, что «так варвары называют на своем языке» вождей, давала возможность византийцам подкупать некоторых из них и этим самым усиливать среди них вражду и не давать им стать «под власть одного вождя» (Маврикий).²⁹ Византия часто приглашала антских вождей на военную службу. В 469 г. начальником фракийских войск был славянин, или ант, Анангаст. В 30-х годах VI в. ант Хвалибуд, или Хвилибуд (Хилвудий), был начальником византийских гарнизонов по Дунаю. В те же времена командующим византийской черноморской эскадрой был ант Доброгаст. Среди военачальников византийского войска упоминается ант Всегорд.

С течением времени межплеменные объединения расширяются и становятся все более прочными и длительными.

По свидетельству Менандра, во времена опустошительных набегов аваров на земли антов, около 558 г., анты были объединены под властью одной семьи знатных, родовитых антов. Менандр знает отца — И дара, его сыновей, Межамира и Келагаста Идаричей. Явившись к аварскому кагану, Межамир Идарич «закидал их (аваров. — В.М.) надменными и даже дерзкими речами».³⁰ Поведение его вполне понятно. Сын знатного вождя, он не привык к повиновению и мог позволить себе такое обращение с каганом всесильных аваров, зная, что за его спиной стоит воинство «бесчисленных племен антов». Убийство Межамира действительно привело к распаду племенного союза антов и к временному успеху аваров. Нам понятны и страх, внушаемый аварам Межамиром, и его более чем независимое поведение в ставке аварского кагана — он был «риксом» целого племенного союза антов. Его власть была уже властью наследственной и составляла привилегию одной семьи, трех членов которой Менандр знал по именам. Быть может, появлялись отдельные «рексы», узурпировавшие власть, как, например, славянин Ардагаст, ставший полновластным повелителем «страны, бывшей под властью Ардагаста».³¹ Свое право собственности на земли, угодья, ценные вещи антская племенная знать отмечала особыми знаками типа «пятен» Киевской Руси, имеющими форму, близкую к знаменитым родовым знакам Рюриковичей.

В известном Мощинском кладе (Верхняя Ока), в находках у Смелы (у Киева) были обнаружены трапециевидные подвески из тонкой медной пластины, на которых были выбиты тамги: одна (мощинская) в виде двузубца, другая (из Смелы) в виде двузубца с отрогом внизу, усложненным дугой.³²

Межплеменные и завоевательные войны, грабительские походы, заканчивавшиеся уводом пленных и захватом ценностей (скота, имущества, драгоценностей), торговля и поборы с покоренных племен обогащают антских предводителей и усиливают их власть. Маврикий пишет о славянах и антах: «Необходимые для них вещи они зарывают (в землю) в тайниках, ничем лишним открыто не владеют».³³

По всей лесостепной полосе, где обнаружены антские городища, тянутся богатые погребения и клады дорогих византийских золотых и серебряных вещей с клеймами византийских мастеров Константинополя и причерноморских городов. Из этих кладов наиболее известны Обоянский, Днепропетровский и Перещепинский. Б.А. Рыбаков совершенно прав, когда говорит: «Плохая традиция археологической науки стремилась распределить эти клады между любыми народами, так или иначе упоминавшимися в связи с Восточной Европой, но ни разу не назвала антов. Эти клады приписывали готам, хотя все они были зарыты спустя сотни лет после ухода готов из степей (клады датируются IV—VII вв. н. э. — В.М.); приписывали их аварам, хотя авары в южнорусских степях были всего лишь десяток лет. Настоящими хозяевами этих сокровищ надо считать антов, грабивших в VI в. византийские города и возвращавшихся с добычей на родину. Некоторые клады накапливались, очевидно, несколькими поколениями. Клады содержат кубки, кувшины, блюда, фалары, браслеты, аграфы, мечи, пряжки и т. д. Вес золота в некоторых кладах превышает 20 килограммов.³⁴ В кладах времен антов встречаются вещи, совершенно определенно говорящие, что они были захвачены во время похода на Византию. Так, например, в днепропетровском кладе было обнаружено византийское навершие знамени в виде орла, которое только в битве могло попасть в руки противника. Каждый удачный поход обогащал предводителя антских дружин. Росла имущественная дифференциация.

О военных походах антов и славян на Византию сообщают древние авторы:

«Около этого времени анты сделали набег на Фракийскую область и многих из бывших там римлян ограбили и обратили в рабство. Гоня их перед собой, они вернулись с ними на родину. Одного из этих пленников судьба привела к человеколюбивому и мягкому хозяину».

«С того времени как Юстиниан принял власть над Римской империей (527 г. — В.М.), гунны, славяне и анты, делая почти ежегодно набеги, творили над жителями этих областей нестерпимые вещи. Я думаю, что при каждом набеге было убито здесь и взято в плен римлян по 200 000 человек, так что эта страна повсюду стала подобной скифской пустыне». «Вся Европа разграблена гуннами, славянами и антами, из городов одни были разрушены до основания, другие дочиста обобраны благодаря денежным контрибуциям... варвары увели с собой в плен всех людей со всем их достоянием...».³⁵ Так говорит о походах славян и антов Прокопий. Это с грустью констатирует и Иордан, сообщая, что анты и славяне «теперь по грехам нашим... свирепствуют повсюду».³⁶

Свидетельства Прокопия, Иордана, Иоанна Эфесского, Менандра и других древних авторов о походах славян и антов, подкрепляемые находками кладов IV—VI вв. в землях антов и имущественной дифференциацией, прослеживаемой по материалам погребений, дают право утверждать о далеко зашедшем расслоении среди антов.

Антские племенные князья-предводители, «рексы», сосредоточивают в своих руках ценности, которые тщательно, пряча от врагов, зарывают в землю. В результате походов на юг антская племенная знать не только накапливает золото и серебро, дорогое оружие, ценные украшения и утварь, но она становится и обладательницей рабов.

Какой характер носило рабство у антов?

Маврикий сообщает: «Находящихся у них в плену они не держат в рабстве, как прочие племена, в течение неограниченного времени, но, ограничивая срок рабства определенным временем, предлагают им на выбор: желают ли они за известный выкуп возвратиться восвояси или остаться там, где они находятся, на положении свободных и друзей».³⁷ Ограниченный срок рабства, небольшой выкуп, возможность стать свободным и полноправным членом общины антов — все это говорит за патриархальный характер рабства.

Но в то же время нельзя не отметить, что рабство у антов перерастало патриархальную форму. Огромное количество пленных, уводимых в рабство антами во время их набегов на Византию, покупка и продажа рабов у антов (один грек, пленный, попадает, по Прокопию, к хозяину, который, очевидно, купил его у какого-то вернувшегося из похода на Византию антского воина, вместе с хозяином они едут к славянам и покупают раба, родом анта), затруднительность возвращения в «ромейскую землю» из антского плена рабов-греков — все это свидетельствует о том, что рабство у антов играет большую роль.

Правда, главным источником рабства, если не единственным, был плен. Долгового рабства анты еще не знают. Ант — раб, вернувшийся на родину, согласно закону становится свободным.³⁸ Ант, купивший раба-анта и вернувшийся с ним на родину, теряет заплаченные за него деньги, так как его купленный раб становится таким же свободным, как и он сам, и только потому, что он — ант.

Сообщение Маврикия о самоубийствах жен на могилах мужей тоже говорит о рабстве, а именно — о ритуальном убийстве рабынь на могиле своего господина.³⁹ Обычай, бытовавший у руссов в IX—X вв. и описанный Ибн-Фадланом.^*

Даже наличие архаических черт, которыми характеризуется рабство у антов, свидетельствующих о патриархальном укладе семьи, не опровергает нашего мнения о том, что рабство у антов способствовало распадению первобытно-общинных отношений, разложению родовой, патриархальной семейной организации, усиливало имущественное неравенство. Рабы, отпущенные на волю, поселенные в земле антов, разлагали кровно-родственную организацию рода, семьи и способствовали развитию территориальной общины. Воины-анты, захватившие в плен рабов, даже отпуская их на волю, становились собственниками определенных материальных благ, вносимых в качестве выкупа. Еще больше обогащались антские князья-«рексы», становившиеся собственниками ценностей, захваченных во время непрерывных походов в «землю ромеев».

«Богатства соседей возбуждают жадность у народов, которым приобретение богатства представляется уже одною из важнейших жизненных целей. Они варвары: грабеж им кажется более легким и даже более почетным, чем упорный труд».⁴⁰

Война, а следовательно, и накопление богатств в результате войны еще больше усиливает власть верховных военачальников.

Анты вышли на сцену мировой истории из своих дремучих лесов и степей как воинственный, храбрый и свободолюбивый народ.

«Они многочисленны, выносливы, легко переносят жар, холод, дождь, наготу, недостаток в пище». «Их никоим образом нельзя склонить к рабству или подчинению в своей стране», — говорит об антах Маврикий.

Вооруженные небольшими копьями, луками и стрелами, иногда с ядовитыми наконечниками, мечами и прочными, тяжелыми щитами анты были опасными врагами. В густых лесах, обрывах, ущельях поджидали они своих противников и внезапно с криком нападали на них из засады. Днем и ночью, используя знание местности, прибегая к всевозможного рода хитростям, анты нападали на врагов, изобретая всевозможного рода способы боя. Анты умело переправлялись через реки, «превосходя в этом отношении всех людей» (Маврикий). На своих однодеревках они отваживались пускаться и далеко в море и вместе со славянами нападали на византийские владения вдоль морских побережий. Застигнутые врасплох анты укрывались в камышах и, опустившись у берега на дно реки или озера, дышали через выдолбленные камышины, часами выдерживая пребывание в воде и укрываясь от глаз врага.

Когда враг внезапно нападал на антов в походе, они устраивали укрепление из телег, как это делали русские во времена походов в глубь степей, на половцев. Такой круг, составленный из сдвинутых телег, напоминавших казацкий табор, был неприступен для неприятеля. Меткие стрелы и метательные копья антов держали врага на почтительном расстоянии от боевого стана антов.

В непрерывных походах и войнах «грубые варвары» — славяне и анты, шедшие в бой с «ромеями» в начале своих вторжений в Византию со щитами и копьями в руках, одетые в простые рубахи и шаровары, научились военному искусству у своих же врагов, вооружились их же оружием, и настало время, когда анты, изумившие своей доблестью Прокопия, «научились вести войну лучше, чем римляне» (Иоанн Эфесский).⁴¹ Немудрено, что «они стали богаты, имеют золото и серебро, табуны коней и много оружия».⁴²

Византийцы высоко оценивали военное искусство антов, умевших воевать в самых трудных условиях, в горах, ущельях, лесах и болотах, стойких, мужественных, искусно использовавших местность, предприимчивых и смелых в бою, «доблестных» и «энергичных» (Прокопий). Маврикий посвятил искусству войны со славянами и антами целый ряд разделов своего «Стратегикона», а это свидетельствует о том, что Византия считала их опасными врагами. Конечно, славяне и анты не умели сражаться сомкнутым строем и обрушивались на врага с криком, нестройной толпой. Вначале им трудно было воевать с византийцами на открытом месте. Поэтому они предпочитали сражаться в лесах и болотах, в горах и ущельях, пользовались засадами, ловушками, внезапными нападениями и т. д. Но это было «детство» военного искусства антов. Выйдя на широкие просторы византийских земель, они вынуждены были отказаться от своей примитивной тактики и усвоить искусство врагов. Но с самого начала войн с Византией недостаток вооружения заменяли антам храбрость, стойкость, выносливость и предприимчивость.

Иордан называет антов «храбрейшими из них» (славян). Высоко расценивая боевые качества своих противников, император Юстиниан с гордостью носил титул «победителя антов». Фредегар говорит о том, что авары всегда ставили в первых рядах славянских воинов как самых сильных и храбрых.

Византийцы не жалеют красок, описывая опустошительные набеги славян и антов и их жестокость. Они не щадят врагов, убивают и мучат их.

Походы антов, приводившие к обогащению антских дружин и их вождей-князей, способствовали укреплению «развивающейся из родового строя военной демократии», «военной потому, что война и организация для войны становятся теперь нормальными функциями народной жизни» (Фр. Энгельс), «демократией» потому, что перед нами вооруженный народ, управляющийся народным собранием, советом старейшин и вождей и высшим военачальником, еще не знающий не только власти, противопоставляющей себя народу, но даже отделенной от него.

С течением времени «грабительские войны усиливают власть верховного военачальника, равно как и второстепенных вождей; обычное избрание их преемников из одних и тех же семейств мало-помалу, в особенности со времени установления отцовского права, переходит в наследственную власть, которую сперва терпят, затем требуют и, наконец, узурпируют...».⁴³ Так зарождаются первые примитивные формы государственной власти, обусловленные имущественным неравенством и развитием рабства.

Война и народоправство («демократия») — эти две особенности общественной жизни антов отмечают и писатели древности.

Дружины антов не были отрядами профессионалов-воинов, как это имело место позднее, в Киевской Руси. Вооружены были все мужчины, и почти все вооруженные мужчины принимали участие в обороне своей земли и даже в далеких походах на Византию. Маврикий, рассказывая о военных хитростях антов, говорит, что при внезапном нападении на них «некоторые, из числа остающихся дома», спасаются, прибегая к погружению на дно реки у прибрежных камышей, так как поселения антов «расположены вдоль рек...».⁴⁴ Уходят в поход не все, но все же дружины антов — это вооруженный народ.⁴⁵ В комплектовании дружин сохраняется архаический обычай — по возрастному принципу. Тот же Маврикий, хорошо знавший славян и антов, говорит об особенно опасных для «ромеев» внезапных нападениях из засад «легковооруженной молодежи».⁴⁶ Пережитки этого явления бытуют еще в Киевской Руси в виде «старшей» и «молодшей дружины». Все эти качества антов и привели к тому, что они вошли в историю как храбрый, воинственный и свободолюбивый народ. Они были варварами эпохи «военной демократии» со всеми присущими им отрицательными и положительными качествами. И не случайно хорошо знавший антов Прокопий говорит, что, несмотря на их жестокость, «грубый, без удобств» образ жизни, они «по существу неплохие люди и совсем незлобные», хотя и сохраняют «гуннские», т. е. варварские, нравы.⁴⁷

Эти высокие, сильные, темно-русые люди, страшные для врагов, отличаются гостеприимством, ласково принимают иноземцев, заботятся и охраняют их, и если по вине какого-либо анта с чужеземцем случится несчастье, то первый приютивший его у себя ант «начинает войну против виновного...».⁴⁸

Патриархальное гостеприимство и кровная месть за чужеземца, как за сородича, говорят о родовом быте антов, еще не успевшем окончательно разложиться под влиянием имущественного расслоения и рабства. Патриархальный быт антов с родовыми и племенными вечевыми сходами выступает и в указании Прокопия на то, что «у них счастье и несчастье в жизни считается делом общим», и в свидетельстве его же о межплеменных собраниях. Патриархальный быт антов отразился и на положении женщин в семье, «скромность» которых «превышает всякую человеческую природу...»,⁴⁹ предпочитающих смерть вдовству.

Культ бога, «творца молний», которому приносят в жертву быков и совершают другие обряды, почитание рек, нимф (русалок) и «всяких других демонов», приношения им в жертву роднят антов с восточными славянами Киевской Руси, которые, так же как и их предки, почитали Перуна и поклонялись рекам, родникам, «кладезям», русалкам, лешим, домовым и т. д.

Подводя некоторые итоги, мы приходим к выводу, что в антах следует усматривать восточных славян Среднего Приднепровья и смежных с ним южных областей лесостепной полосы, вступивших уже в стадию «военной демократии», с союзами племен, богатой племенной знатью, владельцами ценностей, скота, рабов, с территориальной общиной, состоящей из патриархальных общин, с разлагающимися, но еще очень сильными традициями родового быта. По мере развития войн и вовлечения в сферу влияния Византии, по мере проникновения антов на юг, в пределы «страны ромев», распадение родового строя у антов идет все быстрее и быстрее.

Переходя к политической истории антов, мы вынуждены прежде всего отметить скудость дошедших до нас источников. Сколько-нибудь стройное изложение ее не представляется возможным.

Первые упоминания о политической истории антов связаны с их столкновениями с германцами-готами.

Вопрос о готах в Причерноморье и на Днепре очень сложен. Даже для того чтобы осветить современное его состояние в науке, пришлось бы сделать большое отступление, что для наших целей совсем не обязательно.

С берегов Вислы, где их помещают античные авторы, а быть может из более северных земель, готы (Gutthiuda) — одно из восточно-германских племен, соседившее здесь, на севере, с лугиями, венедами, айстами (эстами — древнее название литовцев, закрепившееся позднее за пришельцами с востока — финнами) и феннами (финнами), — прошли на юг, миновав труднопроходимые, болотистые места, где погибло их немало на переправах. В краю «Oium» они столкнулись с местными жителями «сполами» (спалами) и двинулись дальше на юг, в Причерноморье, где их и застают письменные свидетельства начала III в. Так говорят о переселении готов на юг Иордан и Гута-Сага (XII—XIII вв.). Остроготы сидели от Днепра до Днестра и Карпат. К западу от них обитали визиготы. Как далеко на север простирались владения остроготов, мы не знаем. Правда, у Иордана говорится о том, что в царствование Германариха остроготам был подчинен ряд племен, в том числе Thiudas (чудь), Merens (меря), Mordens (мордва), Vasinabroncas (весь?), Aestii (литва) и др.

Но уже давно вызывали сомнения огромные размеры державы Германариха, давно обратили внимание на то обстоятельство, что, говоря о племенах, подвластных Германариху, Иордан, по сути дела, включает все известные племена Восточной Европы и, кроме того, считая подвластными готам чудь, мерю, весь и т. д., оставляет непокоренными «многолюдное племя венедов», оказавшееся в самом центре державы Германариха. Несомненно, готский союз племен был образован в результате завоеваний. Не вызывают сомнения его этническая пестрота и обширность территории, но вряд ли можно предположить, что держава Германариха тянулась от Балтики до Черного моря и от Волги до Карпат. В условиях болот и лесов Восточной Европы, при тогдашних способах передвижения, примитивности политических объединений и управления создание такой колоссальной державы просто было немыслимо. Что же касается финско-готских языковых связей, так же как и гото-славянских и гото-литовских, то они — результат длительного общения и древних культурных связей, и не во времена недолговечной державы Германариха, а в гораздо более отдаленную эпоху, и не где-либо, а именно на севере, там, где все эти четыре группы племен соседили и общались друг с другом на заре новой эры.

В основу сообщения Иордана о подвластных Германариху народах была положена подвергшаяся сильным искажениям какая-то народная сага.

Для еще большего возвеличивания рода Амалов, еще большего прославления Германариха Кассиодор, а следовательно, и Иордан придумывают свою версию о покорении им венедов, не сообщая никаких подробностей об этой войне и ограничиваясь лишь наставительно-напыщенным замечанием о том, что никто не может противиться готам. И хотя, подчеркивая, что «венеды, анты и склавины... теперь, по грехам нашим, свирепствуют повсюду», он вспоминает о том, что «тогда все подчинялись приказам Германариха», но это его утверждение повисает в воздуха.⁵⁰ Вряд ли власть Германариха распространялась на славянские, вернее, антские племена Среднего Приднепровья. Мы не знаем, где был край «Oium» и кто были Иордановы «spoil». В настоящее время была сделана попытка объяснить происхождение наименования «сполы» (Иордан) и «споры» (Прокопий). А. Удальцов считает, что название «споры» произошло от наименования скифов-паралатов, земледельцев-«плужников» (иранское «sûpor» с дериватами в смысле «плуг», «соха»), которое исходя из ряда аналогий в скифском языке («сколоты», «скол», «скил», по-видимому и «Сколоксай») могло звучать как «спаралаты», причем позднее первоначальное «с» выпало. Корень «спар» встречается часто в иранских, иллирийских и фракийских словах. «Спаралаты» означало «плужники», что Геродот точно перевел на греческий язык. Основа «спар» в наименовании этого древнейшего протоиндоевропейского народа «сколотов» в дальнейшей своей эволюции дала «споров» Прокопия и «сполов» Иордана, так же как и «полян» нашей летописи, и была древнейшим наименованием днепровских протославян, корнями своего происхождения, через скифов-пахарей, уходящих к трипольцам с их мотыжным земледелием.

Соображения А. Удальцова заслуживают внимания и дальнейшей их разработки.

И в этой связи невольно хочется напомнить, что культура «полей погребальных урн», несомненно славянская, антская, восходит, особенно в своей древнейшей части (например, Зарубинский могильник), к культуре скифов-пахарей. Погребальный обычай «полей погребальных урн» в известной мере связан с погребальными обычаями земледельческих племен скифской поры. В скифских курганах Киевской и Полтавской областей и на Волыни встречается трупосожжение с помещением праха сожженного покойника в урне. С другой стороны, могилы, обложенные деревом, характерные для скифских курганов, встречаются и в «полях погребений», причем способ крепления деревянных частей с помощью вертикальных столбов аналогичен в тех и других памятниках.

Нельзя пройти и мимо отмеченных еще Хвойко частых находок остатков культуры «полей погребальных урн» на многих городищах Среднего Днепра скифской поры.

Этим самым на вещественных памятниках устанавливается связь между «спаралатами», «спорами», или «сполами» («спалами»), и, быть может, летописными «полянами», которые, сидя «на горах Киевских», среди лесов, получили свое наименование, конечно, не от «поля». Во всяком случае край сполов несомненно лежал между болотами и лесами Полесья и черноморскими степями, т. е. где-то у Среднего Днепра, быть может, несколько западнее. Хотя Иордан и говорит, что «spoli» были покорены, но готы почему-то не остались здесь и двинулись на юг. Очевидно, и покорение «spol»-ов надо отнести к домыслу. Тогда и владычество Германариха в землях антов тоже выдумка, равным образом как и сколько-нибудь длительное их пребывание на Среднем Днепре, в «Днепровском городе», у «днепровских мест», как повествует об этом Харварсага.⁵¹ Зато другое сообщение Иордана об антах не вызывает сомнений. Он рассказывает о том, как после смерти Германариха, в конце 70-х или начале 80-х годов IV в., остготский вождь Винитар (по Аммиану Марцеллину — Витимир), подвластный гуннам, напал на антов, вторгшись в их страну. В первом же столкновении с антами он потерпел поражение, но затем сумел захватить антского вождя Божа с сыновьями и 70 «старшими вельможами» и распял их, но за свое выступление против антов через год был разгромлен гуннским вождем Баламбером (или Валамиром) и убит.⁵²

Нам кажется, что общее наступательное движение варварских племен на юг в поисках плодородных земель и добычи, которую обещали богатые и многолюдные города и земли Византийской империи, всколыхнуло и антов. Антские дружины появились на юге ранее, чем стали проникать сюда их поселения, и здесь они столкнулись с готами, что и привело к их схватке с Винитаром (Витимиром) и к выступлению на стороне антов гуннского вождя Баламбера (Валамира).

Я считаю возможным связывать «время Бусово», о котором пели готские красные девы «на брезе синему морю» в «Слове о полку Игореве», с борьбой антов с готами Винитара. Речь идет о готах-тетракситах, обитателях Тмутаракани — Матархи. Именно здесь, по свидетельству Георгия Пахимера, они жили вместе с аланами и русскими еще в IX—X вв. Почему готы праздновали победу половцев над русскими? Потому, что поход Игоря Святославича был направлен на Дон, Лукоморье, Тмутаракань, потому, что Новгород-Северский князь шел «поискать града Тмутараканя», вернуть земли «незнаемые», т. е. утерянные, забытые, а следовательно, угрожал тмутараканским готам-тетракситам. В готском эпосе сохранились, очевидно, воспоминания о столкновении с антами, об антах-врагах, о Бусе (Боже). Готы-тетракситы, помнившие об отдаленных предках русских — антах, неплохо знавшие самих русских, в последних видели прямых потомков первых. Они сравнивают победу половцев над русскими князьями, когда они все были взяты в плен, с разгромом антов Винитаром, когда много антских князей было им схвачено и казнено, устанавливая этим связь между двумя историческими моментами и двумя народами. Аналогия очень характерная. Нам могут возразить, откуда это все было известно автору «Слова о полку Игореве», который вряд ли был знаком с тем, что пели готские девы и что думали готы по поводу похода Игоря Святославича? Но откуда же он почерпнул сведения о плаче готских дев у берега «синего моря», которое могло быть только Черным морем? Следовательно, автор «Слова» знал о готах на берегу Черного моря, быть может, знал и их эпос, их песни, как знали на Руси половецкие песни, попавшие в наши летописи, знал, конечно, и о том, как могли относиться к походу Игоря готы Тмутаракани. То, что эпические сказания готов пережили столетия, в этом нет ничего удивительного, и примеров такого рода можно привести очень много.⁵³

Вот еще одно связующее звено между антами и русскими киевских времен.

Держава Германариха была сметена гуннской волной, и горсточка крымских готов, дожившая до времен Екатерины II, — вот все, что осталось от готского владычества в черноморских степях. Вторжение гуннов в Восточную Европу и продвижение их дальше, на запад, в Центральную Европу, не могли не отразиться на антах. Из рассказа Иордана мы узнаем, что гунны, по-видимому, почитали расправу с антскими князьями самоуправством Винитара и обрушились на готов, так как те напали на антов, являвшихся подданными или союзниками гуннов. Нет никакого сомнения в том, что какая-то часть антских дружин, как это имело место и во времена владычества аваров, была включена в состав гуннских орд и вместе с ними устремилась на запад. Наличие среди гуннов в Паннонии славян зафиксировано известным рассказом Приска Паннонского о его путешествии в ставку Аттилы. Перевозчики — гунны — говорили на славянском языке.

В течение всего V в. никаких упоминаний об антах нет. В конце V в. первые славянские дружины появляются в пределах Византийской империи, а с VI в. вторжения славян и антов в «страну ромеев» становятся обыденным явлением.

«Когда Юстиниан, дядя Германа, вступил на престол (527 г. — В.М.), анты, ближайшие соседи славян, перейдя Истр с большим войском, вторглись в пределы римлян», — так рассказывает о вторжении антов за Дунай в 533 г. Прокопий Кесарийский.⁵⁴ Герман ненадолго останавливает их, но вскоре новый натиск антов и славян опрокидывает заградительные кордоны Византии по Дунаю. «С того времени как Юстиниан принял власть над Римской империей, гунны (болгары. — В.М.), славяне и анты, делая почти ежедневно набеги, творили над жителями этих областей нестерпимые вещи». «Вся Европа разграблена гуннами, славянами и антами...».

Прокопий с грустью вспоминает о том, что «пришлось перенести от мидян, сарацин, славян, антов...» византийцам.⁵⁵

Вскоре Юстиниану удалось привлечь на свою сторону могущественного вождя антов Хильвуда, или Хилбудия (Хвалибуда), сделав его магистром византийской армии во Фракии и направив его деятельность не против соплеменников-антов, а против славян. В течение нескольких лет, с 530 по 533 г., Хилбудий отражал нападения славян на Мезию, но в 534 г. он с незначительными силами переправился через Дунай и был убит славянами. Убийство Хильвуда послужило причиной войны между славянами и антами. Анты мстили за своего соплеменника, возможно, следуя обычаю кровной мести. Война была неудачной для антов, и они были побеждены славянами. Воспользовавшись этим обстоятельством и будучи свидетелем опустошительных вторжений антов во Фракию, как это имело место вскоре после анто-славянской войны, когда анты предприняли набег во Фракию и увели в свою землю толпы пленных византийцев, Юстиниан решил привлечь их на свою сторону, предложив им поселиться в городе Туррисе и в области, прилегающей к нему. Туррис, расположенный на левом берегу Дуная, был построен императором Траяном, но к этому времени совершенно запустел, будучи непрерывно разоряем варварами. Юстиниан предлагал антам также деньги, но с условием, если они будут мирно жить с «ромеями» и не допустят «гуннов» (болгар) нападать на Византию. Анты соглашались на это, но при условии, если Юстиниан восстановит «начальником римского вождя Хилбудия». Дело в том, что во время анто-славянской войны один славянин взял в плен юношу-анта по имени Хилбудий. В плену у славян «он совершил много славных подвигов и смог добиться для себя военной славы». После набега антов на Фракию они привели с собой много пленных. В числе их был один грек, решивший хитростью вернуться на родину. Он сообщил своему хозяину, что у славян в плену находится римской военачальник Хилбудий, который скрывает от славян свое истинное положение. Если его выкупить, то можно добиться большой славы и получить много денег от императора. Доверчивый ант послушал хитрого византийца. К тому времени у антов со славянами был заключен мирный договор, и ант со своим рабом отправился к славянам и купил Хилбудия. Вернувшись домой, из правдивого рассказа Хилбудия он понял, что обманут и деньги его пропали, так как по закону ант-раб, вернувшийся на родину, становился свободным. Но когда слух о Хилбудии дошел до других антов, на общем вече антов они решили продолжать выдавать его за Хилбудия. Лже-Хилбудий в их руках должен был стать орудием, благодаря которому они могли бы выторговать у Юстиниана нечто большее, чем Туррис с его областью. Во время переговоров с Юстинианом анты вначале заставили Хилбудия угрозами выдавать себя за Хилбудия — римского военачальника, но позднее и сам Лже-Хилбудий понял, что такое положение открывает перед ним блестящие перспективы, и начал утверждать, что он действительно тот, за кого выдают его анты. Но когда посланный Юстинианом Нарзес встретился с Лже-Хилбудием, ехавшим для переговоров с Юстинианом, и каким-то образом захватил его, то самозванца не спасло знание и латинского языка, и биография подлинного Хилбудия. Он был заключен в тюрьму. Антам не удалось использовать Лже-Хилбудия для нажима на Юстиниана и выторговать у Византии больше того, что она предлагала.⁵⁶ Мы не знаем, поселились ли анты в области Турриса или нет. Из рассказа Прокопия это установить невозможно. Но уже в те времена несомненно анты дошли до Дуная, и их границей со славянами был Днестр.

К концу 50-х годов VI в. относятся нападения на антов авар. Авары грабили и опустошали земли антов. «Властители антские были приведены в бедственное положение и утратили свои надежды», — пишет Менандр.⁵⁷

Анты отправили к аварам посла Межамира, сына Идара (Идаризиева, Идарича), с просьбой о выкупе некоторых пленных антов. Межамир вел себя в разговоре с аварским каганом дерзко и вызывающе.

Тогда один кутургур по имени Котрагиг, родственник авар, сказал кагану, что Межамир пользуется огромным влиянием среди антов и если его убить, то это внесет расстройство в ряды антов и легко можно будет вторгнуться в их страну. Каган послушал Котрагига, и Межамир был убит. «С тех пор больше прежнего авары стали разорять землю антов, не переставая грабить ее и порабощать жителей...».⁵⁸

Едва ли не от этого времени дошло до древнего русского летописца народное сказание, быть может в форме песни, отраженное им в известном рассказе о дулебах и обрах (аварах): «Си же Обри воеваху на словенех и примучиша Дулебы, сущая Словены, и насилье творяху женам Дулебьским: аще поехати будяше Обрину, не дадяше въпрячи коня, ни вола, но веляше въпрячи 3 ли, 4 ли, 5 ли жен в телегу, и повести Обърена...».⁵⁹

Я не думаю, чтобы это сказание было связано с чешскими дулебами, так как вряд ли в Киеве XI в. знали именно о чешских дулебах, а не о чехах и моравах вообще. Слишком ярко рисует нам тяжкую неволю аварскую этот рассказ для того, чтобы признать его эпосом другого, не русского народа, прямого потомка древних антов.

Такую же систему грабежа и насилий авары установили, по свидетельству франкского летописца VII в. Фредегара, и в земле славян: «Каждый год гунны (авары. — В.М.) приходили к славянам, чтобы провести у них зиму; они брали тогда из славян жен и детей и пользовались ими, и к довершению остальных насилий славяне должны были платить гуннам дань».

Мы не знаем, сколь длительным было аварское владычество в землях антов. Но нельзя не поставить в связь два свидетельства древних источников. В своем сочинении «Промывальни золота» («Золотые луга») Масуди (40-е годы X в.) пишет, говоря о славянах: «Из этих племен одно имело прежде, в древности, власть над ними, его царя называли Маджак, а само племя называлось Валинана. Этому племени в древности подчинялись все прочие славянские племена, ибо верховная власть была у него и прочие цари ему повиновались».⁶⁰ О «племени, которое называлось Влинбаба, и было это племя у них (славян. — В.М.) почитаемым», говорит Ибрагим Ибн-Якуб.⁶¹ Волыняне — это и есть дулебы, ибо древнейшим названием восточнославянских обитателей Волыни было дулебы. Как это мы увидим дальше, в Прикарпатье еще задолго до «державы Рюриковичей» сложилось мощное варварское политическое межплеменное объединение во главе с дулебами-волынянами. Они и были организаторами борьбы антов с аварами, да и едва ли не сам волынский племенной союз сложился для отражения грабительских нападений аваров. В VII в. союз антских племен был разгромлен аварами, которые «ходиша на Ираклия царя и мало его не яша» (610—641 гг.). К этому же времени летописец приурочивает «примучивание» обрами дулебов.⁶²

Итак, в VII в. антские межплеменные политические объединения под ударами аваров ослабевают, рассыпается антский (дулебский) союз в Прикарпатье и на Волыни, разгромленный аварами.

Этот племенной союз дулебов-волынян мы вправе назвать первым варварским восточнославянским примитивным протогосударством ранней, антской, поры формирования русского народа.

Если мы обратимся к вещественным памятникам восточнославянских племен Прикарпатья, Волыни, Подолии и Днепровского Правобережья IX—X вв., нам бросятся в глаза однообразие, монотонность и бедность погребального инвентаря. Этого не наблюдается севернее и восточнее, в верховьях Днепра, по Десне и у Киева. Кроме того, племенные границы, довольно отчетливо проступающие при классификации, систематизации и анализе вещественных памятников северных, северо-восточных и восточных славянских племен, здесь, на западе и юго-западе Восточной Европы, почти незаметны. Все эти явления свидетельствуют о далеко зашедшем вперед процессе нивелировки племенных особенностей быта и культуры юго-западной ветви восточных славян и о том своеобразном обеднении и однообразии погребений и погребального инвентаря, которые сопутствуют переходу от высшей стадии варварства к раннему классовому обществу последних дней военной демократии и к соответствующим им примитивным политическим объединениям племен.

Той пестроты и многообразия, которые являются результатом существования отдельных племен со своими специфическими особенностями материальной и духовной культуры и наблюдаются среди славянского населения лесной полосы севера и востока Руси в VI—X вв. и даже позднее, здесь, на юго-западе, нет.

Это явление обусловлено ранним, не позднее VI—VII вв., стиранием племенных границ в быту и культуре, в общественной и политической жизни юго-западной ветви восточных славян, что было вызвано складыванием волынского племенного союза. Но племенной союз под руководством волынян был не просто механическим объединением племен. Он их сплачивал, а сплачивая, сливал. Частные их особенности все больше и больше исчезали, а общие все больше и больше укреплялись. В основе этого объединения лежали политические связи. Это нашло свое отражение в том, что племенное название обитателей Волыни — дулебы — рано исчезает из летописи и летописец застает лишь смутные предания о них. Их новое название — волыняне — уже чисто географического происхождения и берет свое начало от наименования политического центра земли — города Волыня. Такого же происхождения и термин «Бужане», выводимый от названия города Бужьск (Бужск, Бузск). Таково же толкование волынян как господствующего славянского племени у арабского писателя X в. Масуди. Волыняне у Масуди не просто племя, а господствующее племя, подчинившее себе ряд других племен. По Масуди, это было «в древности», т. е. задолго до X в. И нет ничего невероятного в предположении, что это могло относиться к началу VII в., когда западные анты — дулебы-волыняне — объединились с другими племенами для оказания отпора врагу. Этим врагом были авары — «обры». Таким образом, в то время и даже несколько ранее, когда западные славяне объединились в державу Само для борьбы с аварами и лангобардами, восточные славяне-анты, образовывавшие племенные объединения еще в борьбе с готами, создают свою державу — державу волынян. И наименование князя волынян у Масуди — «Маджак» — напоминает встречающееся у славян в VI в. имя Мужак, или Мужок, только искаженное веками и речью иноземных народов.

Вся совокупность сведений, добытых археологами и историками, говорит о том, что перед нами именно варварское государство, мало известное только потому, что оно не имело своего Фредегара, а сохранило воспоминание о себе в неясных преданиях, записанных нашим летописцем и арабскими писателями. Общественный строй антов — так, как он рисуется Иорданом, Маврикием, Прокопием, Менандром, Иоанном Эфесским и другими писателями, антские клады, предметы материальной культуры антов, вся эта картина этнически нивелированного варварского общества эпохи военной демократии, общества, стоящего у колыбели классов и государства, говорит за то, что здесь, на юго-западе Восточной Европы, у Карпат, на Волыни, у Буга, Днестра, Дуная, в те далекие времена, в VI—VII вв., анты стояли у порога цивилизации и создали свое первое, примитивное, варварское полугосударственное политическое образование, именуемое союзом волынян.

И если, быть может, иногда анты оказывали влияние на кочевников, пользовались их поддержкой или участвовали в их походах, то это было все же более редким явлением, нежели то обычное разорение и разгром, которым сопровождалось всякое вторжение кочевых орд в земли антов и славян. Гунны, болгары, авары, особенно последние, наносили удар за ударом антам, и это не могло не отразиться в отрицательном смысле на судьбах антов. Процесс складывания варварского государства антов был нарушен аварами.

Такова была внутренняя политическая жизнь антов.

Анты были независимы и выступали союзниками Византии. В качестве союзников Византии антская дружина в 300 человек воевала в Италии, в Лукании. В этих войнах анты зарекомендовали себя доблестными и бесстрашными воинами, умело сражающимися в гористых и трудных местах.⁶³

От второй половины VI в. до нас дошло известие Михаила Сирина о том, что в 80-х годах аварский каган в союзе со славянами и лангобардами напал на Византию. Не будучи в состоянии с ними справиться, Византия обратилась за помощью к антам. Анты ворвались в славянские земли, пожгли поселения и с большой добычей вернулись обратно.⁶⁴

По свидетельству Феофилакта Симокатта, подобная же ситуация повторилась в 602 г., когда Византия вела войну со славянами, союзниками авар. Чтобы отвлечь силы византийцев, аварский каган решил вторгнуться в землю антов, которые были союзниками византийцев. Аварский военачальник Апсих со своим войском выступил в поход на антов. Однако, очевидно, перспектива похода в землю антов мало улыбалась аварским воинам, так как войско кагана отказалось идти на антов и началось массовое дезертирство к византийцам, что и вынудило кагана отказаться от военных действий.⁶⁵

Так говорят о вторжениях антов в Византию и о взаимоотношениях, установившихся между антами и Восточной Римской империей, писатели древности. Думаю, что далеко не все походы антов попали на страницы произведений авторов раннего средневековья. По-видимому, анты скрывались и под общим названием славян, и под всеобъемлющим наименованием «варваров», как это имеет место у Евагрия в его «Церковной истории».

И когда в начале VII в. славяне на своих моноксилах-однодеревках начинают бороздить воды Черного, Мраморного, Эгейского, Средиземного и Адриатического морей и силу их ударов познали Эпир и Ахайя, Малая Азия и Апулия, Крит и Солунь, Киклады и Иллирия, в их воинственных дружинах несомненно были и анты.

Днепр, Буг и Днестр были теми водными артериями, которые открывали путь на море, то море, которое бороздили однодеревки русских воинов Олега и Игоря в X в. подобно тому, как это делали их предки — мореходы-анты, то море, которое арабы называли «Русским». Быть может, прав Б.А. Рыбаков, ставя в связь оттеснение аварами антов от Византии, от морских побережий с морскими походами славян, в числе которых он усматривает и антов.⁶⁶

Интересно отметить и то обстоятельство, что приток ценных вещей, характеризующих клады и погребения антской земли VI в., не прекращается и в следующем, VII в.⁶⁷

Какой характер носили нападения антов на Византию? Были ли это просто набеги антских дружин, возвращавшихся после удачных походов к себе на родину, в Поднестровье и Среднее Приднепровье, или антские дружины были лишь передовой волной двигающихся на юго-запад, туда, в плодородные подунайские земли антских племен?

Мне кажется, что нельзя отрицать передвижения антов на юго-запад, к Дунаю, в пределы Византийской империи.

Конечно, «военная демократия» антов естественно порождала дружины, оторванные от своих родных земель, ставшие организациями воинов-профессионалов, возглавляемых такими вождями, как Хвалибуд, Доброгаст и др. Они стремились туда, куда манили их перспектива военной добычи, почет и слава, а это можно было приобрести и на службе Византии, и во Фракии, и в Италии, и на Черном море, в общем, везде, где звенели мечи, лилась кровь, грабились пышные и богатые многолюдные города. Анты — варвары, и война становится для них функцией народной жизни, средством для накопления богатств, наконец, самой жизнью. И в процессе войн с Византией, на службе у императоров Восточной Римской империи, в процессе вторжений в «страну ромеев», неизбежно заканчивающихся усилением влияния византийской цивилизации на «грубых варваров» — антов, все больше и больше распадается патриархальный быт антов, разлагаются патриархально-родовые связи, растет имущественная дифференциация, усиливается рабство, намечается деление на классы, крепнут и развиваются общественные отношения эпохи «военной демократии». Воинственные дружины антов отрываются от родных рек и озер, болот и лесов Поднепровья и стремятся на юг, в Византию, на Дунай, тот голубой Дунай, который воспел в своих былинах и сказаниях русский народ. И для таких как Доброгаст и Хвалибуд, для многих других антских князей приднепровские леса и поля стали чужими. Их землей стала земля, добытая с бою. Пройдет много лет и киевский князь Святослав Игоревич, подобно своим давно ушедшим в небытие предкам, заявит киевским «мужам»: «Не любо ми есть в Киеве жити, хочю жити в Переяславци в Дунай, яко то есть среда земли моей, яко ту вься благая сходяться».⁶⁸

Для него, такого же князя-воина, как и антские вожди, «его землей» была земля, завоеванная им мечом. И также понятно стремление Святослава к югу, к голубому Дунаю, к «тропе Трояновой», воспетой в песнях дружинников земли Русской, к Византии. Он стремился к ней так же, как стремились антские князья в эпоху «бури и натиска» славянства на одряхлевшую цивилизацию Восточной Римской империи. Так перекликаются две эпохи в истории русского народа. Но не только в качестве воинов появлялись анты в придунайских землях. Нет, мы имеем дело с настоящим переселением антских племен.

Указывая на то, что в VI в. поступательное движение германцев приостановилось, Фр. Энгельс отмечает, что «...речь идет о германцах, но не о славянах, которые и после них еще долгое время находились в движении. Это были подлинные переселения народов. Целые народности или по крайней мере значительные их части отправлялись в дорогу с женами и детьми, со всем своим имуществом».⁶⁹

Речь идет, конечно, не о переселении всех, без исключения, «бесчисленных племен антов», даже не о переселении отдельных племен целиком. Отделялась часть племени — дружинники, их семьи. За ними тянулись другие переселенцы. Шли на юго-запад, туда, на плодородные земли, шли в поисках добычи и удобных мест для поселений. Из этого не следует, что антские племена целиком освобождали занимаемые ими земли в Поднепровье. Да и в великое передвижение славянских племен на юг включились главным образом лишь южные антские племена. Север жил в те времена, не зная еще тех побудительных мотивов, которые бросили в водоворот мировых событий их южных собратьев, издавна связанных с цивилизацией Черноморья. Здесь, на севере, в глухих и болотистых лесах жизнь текла медленно и размеренно, сохраняя архаические черты еще долгое время. Все было грубее, примитивнее, архаичнее. Север отставал во всем от юга. Но если мы не признаем факта передвижения антов на юг, то чем объяснить появление их у Дуная, в местах, где ранее обитали геты и даки, бастарны и бессы? Здесь, на Дунае, несомненно имела место славянизация местных дакийских племен, издавна соприкасавшихся со славянами, в среду которых славянские элементы стали проникать очень давно.

Иначе чем же объяснить появление в гористых окрестностях Солуни (Салоник) и в горах Западного Родопа дреговичей, самое наименование которых ведет на север, в покрытые болотами («дрягвами», или «дрегвами») пущи Полесья, туда, к летописным «дреговичам» и Δρονγουβἰτῶγ Константина Багрянородного?⁷⁰

Чем объяснить существование северян в придунайских землях в VII в. у реки Ольты, или Альты, одноименной Ольте, Альте, или Льте, Приднепровья? «Хронограф» Феофана сообщает, что в Добрудже (Малой Скифии) в VII в. обитало, занимая земли вдоль течения реки Ольты, славянское племя северян (Εεβέρεις, seberenses), соседившее с другим славянским же племенем — кривичами (kribizi, krobyzy). Северяне были самым северным из фракийских славянских племен. В 676 г. они были покорены болгарской ордой Аспаруха и переселились на юг. Здесь в конце X и в начале XI в. возникает Северское, или Краевское, княжество. Захваченное венграми, в 1330 г. оно переходит к волохам (румынам) и становится зародышем Валашского государства. Память о северянах сохранилась еще в XVIII в., и существовал «бан Северский и Краевский». Современные гаджалы и гагаузы в районе Герлово в Болгарии являются потомками тюркизированных яфетидов, болгар Аспаруха, отуречивших славянское племя северян.⁷¹

У нас нет данных о совместном жительстве северян приднепровских и подунайских. Но нам хорошо известны переселения славян на юг, за Дунай, в Византию и Малую Азию, походы славян и антов, кончавшиеся их поселением (оседанием) на завоеванной земле, и потому вполне допустимо предположить, что одна часть северян могла оторваться от Среднего Приднепровья еще в антские времена и уйти на Дунай.

Небезынтересно то обстоятельство, что, по Феофану, северяне на Дунае соседят с кривичами. И невольно вспоминаешь то место из «Повести временных лет», где говорится о кривичах и северянах: «Туде бо седять кривичи; таже Север от них».⁷²

Возможно, что в глубокой древности далеко на севере, в лесах Восточной Европы, оба эти племени были близки между собой и соседили друг с другом.

Конечно, не всякая одноименность есть доказательство тождественности, родства или общих корней, и славянское княжество Нитра не имеет ничего общего с негритянским государством Нитра в Сенегале, так же точно как германское наименование общины «марка» совершенно случайно совпадает с названием общины «марка» у древних инков. Тут мы имеем дело со случайным совпадением.

Но приведенное нами выше совпадение названий иного порядка. У славян мы найдем много одноименных племен (дулебы восточнославянские и чешские, древляне западнославянские и древляне нашей летописи, поляне польские и русские, сербы южные и сербы западные и т. п.). Не каждое из этих общих наименований говорит о том, что это — разошедшиеся, разросшиеся и ставшие самостоятельными части единого в древности племени, но и подобное расхождение в результате отрыва и переселения из древнего племенного гнезда имело место в исторической действительности. А отсюда и сохранение оторванными в результате расселения частями племени своего древнего наименования. В отношении дреговичей, северян, кривичей на Балканах и по Дунаю я считаю такое предположение вполне основательным.

Это тем более понятно, что в VI—VIII вв. кочевая стихия еще не успела оторвать восточных славян от южных, венгерское королевство и валашское господарство не разрезали еще славянские народы и не вклинились в земли славянские. В те времена анты и славяне соседили друг с другом в приднестровских и подунайских землях, подобно тому как в эпоху Киевской Руси у Дуная незаметно сливались русские и болгарские поселения. И в формировании болгарского народа приняли участие не только славяне, но и анты, восточная ветвь славянства. Нельзя обойти молчанием одну особенность, которая обращает на себя внимание при рассмотрении славянских названий Днепровских порогов у Константина Багрянородного, — все эти славянские наименования («Островунипраг», «Вульнипраг», «Ессупи», «Веручи», «Напрези», «Неясыть») вряд ли являются словами, характерными для восточнославянских языков. В них нет ни древнего восточнославянского полногласия (вместо слова «порог», свойственного восточнославянским языкам, мы имеем слово «праг», характерное для южных славян, в частности — болгар), ни смыслового соответствия («неясыть» у восточных славян — не пеликан, а род совы).⁷³

Нет никакого сомнения в том, что эти названия были даны днепровским порогам не восточными славянами киевских времен, а их далекими предками антской поры, не дружинниками Олега и Игоря, а воинами Божа, Идара, Межамира, Доброгаста, той поры, когда антские поселения достигали нижнего течения Днепра и здесь, на юге, у низовьев Дуная, они соседили с южными славянами, более того, эти последние сами были выходцами из лесов далекого севера, только ранее антов проникшими на юг, к Дунаю и за Дунай. Не случайно некоторые названия Днепровских порогов могут быть объяснены из языка южных славян — болгар. Мне кажется, что южная группа антских племен имела много общего в языке со своими соседями — южными славянами, в частности — с болгарами. Они вместе составили первую (и основную) волну славянских вторжений и переселений в пределы Восточной Римской империи. По-видимому, южная группа среднеднепровских антов (так же как и юго-западная) не знала еще полногласия, хотя оно и являлось очень древней особенностью русских языков. Поэтому-то они называли Днепровские пороги «прагами» так же, как это сделали бы сами болгары, если бы они часто ездили по Днепру. А это исключено. Следовательно, славянские названия Днепровских порогов не конкретно болгарские, а древнеславянские, тех времен, когда зародившееся на севере восточнославянское полногласие не было еще характерным и для южной группы днепровских славян.

В период установления родового строя, в эпоху формирования языкового единства славянских племен, в первые века нашей эры, несмотря на наличие остатков древней языковой раздробленности, восточнославянские и южнославянские племена, соседившие друг с другом, имели много общего в своих языках, отличающих их от языков западнославянских племен (выпадение «т» и «д» перед «л» — вместо западнославянских «ведл» — «вел» и т. д., переход «к» и «г» в «ц» и «з» — цвет, звезда).

Не было еще и характерного для восточных славян полногласия. Древнеславянские языки, складывающиеся на основе схождения различных протоиндоевропейских или протофинских языков, не знали полногласия. Это подтверждается наличием в финских языках слов, общих со славянскими, слов, унаследованных от той поры, когда складывались и древнеславянские, и древнефинские языки, причем основой этого процесса было слияние, схождение языков палеоевропейцев (под которыми мы подразумеваем и протофиннов, и протолитовцев, и протославян), реликты которых мы обнаруживаем и в русской речи, и в языках финских народов. Таковы, например, слова финского языка: varpu (воробей), taltta (долото), värtrino (веретено), которые мы считаем не заимствованными из славянского (неужели финны для обозначения воробья не могли создать собственное слово?), а реликтами речи палеоевропейцев, которые, как творческая сила формирования, участвовали в создании и славян, и финнов. Причем эта речь палеоевропейцев, по-видимому, не знала полногласия, оно, быть может, только зарождалось, что явствует из приведенных выше финских слов, общих со славянскими. Из этого следует, что доантские и антские славянские языки Восточной Европы не знали полногласия. Оно появилось в восточнославянских языках позже, выделив их из других славянских языков. Лишь к VI—VIII вв., и то уже не на юге, не в низовьях Днепра, а в Среднем Приднепровье и в верховьях Волги, Оки, Днепра и Западной Двины, окончательно оформляются особенности восточнославянских языков, отличающие их от языков не только западнославянских, но и южнославянских (утрата носовых звуков, развитое полногласие, смягчение согласных перед гласными переднего ряда, изменение «tj», «dj» в «ч» и «ж» и др.).⁷⁴

Древние связи южных и восточных славян, болгар и русских, восходящие к глубокой древности, не прерывались и позднее.

Переселение восточных славян на юг не закончились в эпоху антов. Нам известны поселения уличей и тиверцев русской летописи в Побужье и Поднестровье, вплоть до Дуная и Черного моря, равно как и передвижение уличей из междуречья Днепра и Буга в междуречье Буга и Днестра. Еще дальше на юг, до Дуная и Черного моря, обитали тиверцы. Здесь они же соседили с южными славянами, и это не были отдельные поселения. Нет: «бе множьство их». Речь идет о сплошном и многочисленном русском населении. Здесь пытался создать свою обширную славянскую державу со столицей в Переяславле русский князь-воин Святослав, здесь проходили морем, держась у берегов, русские мореходы, стояли подунайские города и лежали земли «Галицкой Украины», тянулись поселения берладников и развертывалась кипучая деятельность Ивана Ростиславовича Берладника. Здесь еще в XV—XVI вв. сохранялись следы русского населения.⁷⁵

Так перекликаются с походами русских на Византию и передвижением на юг русских племен походы антов в «землю ромеев» и поселения антов в придунайских землях и на Балканах. «История антов раздваивается, часть их по-прежнему занимает Приднепровье, часть же завоевывает Балканский полуостров и остается там, теряя свое специфическое имя антов и растворяясь в общей массе славян».⁷⁶

Но как и во времена походов киевских дружинников IX—X вв., было еще одно направление антских походов. Речь идет уже не о юго-западе, не о Византии, а о юго-востоке, о Кавказе и Закавказье.

Н.Я. Марр обратил внимание на один чрезвычайно интересный древнеармянский источник VII в. В описании хазарской трапезы упоминается о том, что хазары ели «сало» и пили из сосудов, которые назывались «шеломами», причем эти русские слова написаны армянскими буквами.⁷⁷ Наличие среди хазарских воинов в VII в. русских дает нам право с полным основанием говорить о продвижении антских дружин далеко на восток, на Кавказ и в Закавказье, где они включаются в поток варварских племен, вторгнувшийся на территорию Закавказья. Опять-таки параллель с походами русских на Каспийское море в IX—X вв.

После 602 г. никаких упоминаний об антах нет. Это объясняется отчасти тем, что внимание Византии в скором времени приковывают к себе события на юге, отчасти же и тем, что в это время славянские племена объединяются и вперемешку с греками расселяются по Балканскому полуострову. Западные варвары разрушили одряхлевшую Западную Римскую империю. Восточные варвары — славяне и анты — обновили Восточную Римскую империю — Византию. Славяне и анты, переживавшие эпоху «военной демократии» с ее имущественным неравенством, жаждой накопления богатств, грабительскими войнами, захватами и завоеваниями, рабством, с ее началом процесса классообразования и создания варварских государств, естественно и неизбежно должны были тянуться к пышной, великолепной, блестящей и богатой Византии и рано или поздно столкнуться с ней. В результате этого столкновения и вторжения славян в земли империи произошло амальгамирование западной цивилизации восточным варварством, вернее — восточного варварства западной цивилизацией. И так как в Византии, правда медленно и мучительно, развивались феодальные отношения, то распад первобытно-общинного строя у славян и антов, занявших ее земли, пошел по пути развития не рабовладельческих, а феодальных отношений. Но своим вторжением на территорию Византии славяне ускорили процесс ликвидации рудиментов античного рабства и развития феодальных отношений. Славянская община послужила величайшим стимулом в развитии феодализма в Византии, и в этом заключалась историческая роль славян в судьбах Восточной Римской империи.⁷⁸

В течение почти всего VII и VIII вв. никаких упоминаний об антах нет. Нет никаких упоминаний и о восточных славянах. Лишь в IX—X вв. византийские, арабские, западноевропейские, персидские и древнееврейские источники начинают говорить о восточных славянах, о руссах и росах, о Руси.

Термин «анты» исчезает. И лишь в названии славянского города «Вантит», или «Вабнит», у Ибн-Русте (Ибн-Даста), Гардизи и персидского географа X в. и в «вѧт»-ичах наших летописей, быть может, сохранились следы наименования антов.⁷⁹

Значит ли это, что история антов обрывается на 602-м году? Отнюдь нет.

Материальная культура Киевской Руси IX—XI вв. имеет много общего с материальной культурой антов. Во многом заметна непосредственная преемственность. Подвески, бусы, пряжки, височные кольца, мечи, серпы, ножи, керамика и т. п. сближают антские погребения, клады и городища с погребениями, курганами и городищами Киевской Руси. Антское ремесло III—VI вв., антские клады византийских и восточных изделий подготавливают развитие русского ремесла, в частности ювелирного.

Как указывает Б.А. Рыбаков, даже родовые знаки Рюриковичей восходят к антским прототипам VII в.⁸⁰

Вещественные памятники говорят о том, что культура антов первых веков нашей эры послужила основой для своеобразной, яркой и красочной культуры Киевской Руси, а антские политические образования эпохи «военной демократии» как бы намечают пути складывания «империи Рюриковичей».

«Многие явления киевской жизни X—XI вв. уходят корнями в антскую эпоху: земледелие, скотоводство, рабство, сожжение рабынь на могиле князя, накопление сокровищ и т. д. Киевские князья X в. говорили на том же языке, что и анты в VI в., верили в того же Перуна, плавали на тех же «моноксилах» и по тем же старым путям. Война Святослава с Цимисхием переносит нас далеко назад, когда вокруг того же Доростола шла борьба между антами и византийцами».⁸¹

История антов — первая глава в истории великого русского народа. И неясные предании об этой поре, быть может, дожили и до киевских времен.

Рассказ нашей летописи о Кие, который «княжаше в роде своемь, и приходившю ему ко царю, якоже сказають яко велику чьсть приял есть от царя, при котором приходив цари; идушю же ему вспять, приде к Дунаеви, и вьзлюби место, и сруби градок мал, и хотяше сести с родом своим и не даши ему ту близь живущии, еже и доныне наричють Дунайци городище Кыевьць»,⁸² не является ли эпическим отзвуком походов антов на Византию? Летописец путался и сбивался в рассказах о Кие, который то выступал в качестве перевозчика, то оказывался державным владетелем. Но по аналогии с походами Олега, Игоря и Святослава на Византию он принимал версию о Кие князе, так как она больше соответствовала его представлению о взаимоотношениях Киева с Византией. Летописец рассказывает не о походе на Византию, а о попытке Кия поселиться на Дунае, где он, как позднее Святослав в Переяславце, пытался осесть в Киевце. Не является ли это предание не только попыткой дружинников Киевской Руси осмыслить название Киевца на Дунае исходя из его среднеднепровского двойника и связать его основание с эпическим Кием, но и каким-то воспоминанием о стародавних временах, когда приднепровские племена вместе со своими вождями переселялись на Дунай, «срубали» городки, захватывали византийские земли, вели переговоры с «цесарями» Восточной Римской империи, воевали с соседями за обладание завоеванными землями, возвращались обратно в Приднепровье, на берега Днепра-Славутича, т. е. о временах антов?

О том, что в рассказах о Кие есть крупица истины, свидетельствуют раскопки М.К. Каргера.

Летопись рассказывает о том, как «Седяше Кый на горе, идеже ныне увоз Боричев, а Щек седяше на горе, идеже ныне зоветься Щековица, а Хорив на третией горе, от негоже прозъвася Хривица».⁸³

Как показали раскопки М.К. Каргера, на месте Киева существовали вплоть до конца X в. (когда они слились) три древнейшие поселения, возникшие еще до нашей эры.⁸⁴

Для объяснения происхождения этих трех поселений в Киеве рассказывали легенду о Кие, Щеке и Хориве. Интересно отметить также то обстоятельство, что обнаруженный предшествующими раскопками и описанный М.К. Каргером огромный некрополь Киева IX—X вв. заключал в себе несколько очень богатых погребений с конем и сопроводительным захоронением рабынь. Над погребениями с бревенчатым срубом был насыпан курган, что, с одной стороны, делает данные погребения аналогичными погребениям до нашей эры, хотя они сочетаются одновременно с наличием норманских мечей, а с другой — сближает их с погребениями кочевников. Это свидетельствует о преемственности культуры и о автохтонности местного населения и еще раз подчеркивает, что анты как бы являются связующим звеном между древнейшим, почти неуловимым для исследователя населения Приднепровья, на которое большое влияние оказывало кочевое население степей, и его позднейшими обитателями — русскими племенами.

Говоря об образовании славянства и о начальной его истории, мы не можем обойти антов — непосредственных предшественников восточнославянских русских племен, сложившихся примерно в VIII и начале IX в. в результате дальнейшего развития «бесчисленных племен антов», не можем пройти мимо антской культуры, из которой в значительной мере выросла культура Киевской Руси. И прав был Эверс, который еще в 1816 г. начал свою «Историю русского народа» с первых известий об антах.

Но чем объяснить то обстоятельство, что сравнительно высокая культура антов как бы прекращает свое существование в VI—VII вв.? Чем объяснить, что в VI в. на Левобережье, а в следующем столетии и на правом берегу Днепра исчезают последние остатки «полей погребальных урн» и только кое-где продолжают населять древние городища скифской поры потомки антов, создателей высокой культуры? Чем объяснить, что открытые селища, бывшие основным типом поселения в эпоху могущества антов и характеризующие собой территориальную общину, уступают в VIII—X вв. свое место в Среднем Приднепровье городищам — родовым гнездам патриархальных, семейных общин? Чем объяснить, что вместо изящной, сделанной на гончарном круге керамики с черной лощеной поверхностью появляется грубая, вылепленная руками посуда, вместо совершенных орудий труда и художественных украшений — грубый, примитивный инвентарь курганов и городищ роменского типа? Какое объяснение мы можем дать тому, что культура Среднего Поднепровья в ряде районов в VIII—IX вв. более примитивна и не увязывается генетически с культурой «полей погребальных урн» времен антов, тому, что в VIII—X вв. потомки антов во всем как бы вновь переживают процесс вступления в эпоху «военной демократии»? Как ответить на вопрос о том, чем же были вызваны явная деградация и варваризация Среднего Поднепровья, которое в IX—X вв. переживает ту же ступень общественного развития, что и анты IV—VI вв.?

Мне кажется, что объяснить это можно следующими историческими условиями жизни и развития Среднего Поднепровья. Вторжение антов в Византию и передвижение антов на юго-запад, на Дунай и Балканы, не могли не привести к известному запустению Среднего Приднепровья. Ушел наиболее воинственный элемент — часть антских дружин с их «рексами» («риксами»). Передвинулись на юго-запад, в богатые края, на плодородные земли, части антских племен, вовлеченные в общее передвижение варварских племен на юго-запад. Они оторвались от остального племенного массива, оставшегося на севере, в Среднем Подненровье, и двинулись на юг, за Днестр, на Дунай, к побережью Черного моря, на Балканы. Этот процесс, начавшийся еще, быть может, во времена готского и гуннского политических объединений [откуда славяне, по-видимому, унаследовали имена своих вождей Владимир (или Володимер), Межамир, Добромир и т. д., аналогичные готским Валамиру, Теодемиру, Видимиру и др., гуннскому Валамиру — имена несомненно славянского происхождения], особенно усилился в период вторжений славян и антов в пределы Византийской империи. Антов влекла на юг не только жажда добычи, которую обещали набеги на византийские города и земли, жажда, свойственная всем варварам, но и стремление к захвату плодородных земель, обусловленному ростом земледельческой техники, повышением роли земледелия в общественном производстве, что особенно было характерно для более северных групп «бесчисленных племен антов» лесостепной полосы. Анты все больше и больше включаются в процесс «великого переселения народов». Сперва он охватывает наиболее южные племена, соседей Византии. Их передвижение и их войны и набеги на Византию увлекают и соседей, выходящих из своих лесов и болот для того, чтобы принять участие в нападениях на Византию, а заодно и занять запустевшие после переселения своих обитателей на Дунай земли своих южных соплеменников. С течением времени этот процесс охватывает все большую и большую территорию, пока, наконец, в него не включаются северные племена антов, обитавшие во времена Божа, Межамира и Хвалибуда в дремучих лесах Припяти, Задесенья и Верхнего Поднепровья. Сюда, на юг, они несут свой не тронутый разложением патриархальный быт, семейную общину, свои курганные погребения, городища, свою примитивную земледельческую и ремесленную технику, свой отсталый быт. Но здесь, в Среднем Подненровье, они не встретили лишенную жизни пустыню. Древнее антское население продолжало обитать на старых, насиженных местах, населяло Киев и прилежащие области, ставшие такими же центрами восточного славянства IX—X вв., какими они были в период антов. Своим отсталым северным сородичам, на которых они начали оказывать большое влияние еще с середины I тысячелетия н. э., анты передали свои культурно-бытовые особенности, исторические традиции, свой социальный строй, свои связи с очагом цивилизации — Византией. Поэтому тот строй «военной демократии», который существовал у антов столетиями, был быстро пройден северными русскими племенами, передвинувшимися в Среднее Приднепровье и здесь смешавшимися со своими, стоящими на грани цивилизации южными соплеменниками. И Среднее Подненровье в течение одного-двух столетий проходит этап «военной демократии» и вступает в период феодализма.

В ослаблении южных племен антов немаловажную роль сыграли опустошительные вторжения гуннов, болгар и авар. Как ни кратковременно было пребывание кочевых орд в пределах земель антов, но страшные удары, наносимые ими, вовлечение антских дружин в завоевательные походы кочевников, все это приводит к рассеиванию, распылению антов, к ослаблению их мощи. Кроме того, с того момента, как кочевая стихия начинает заливать черноморские степи, даже еще раньше, со времен установления готского владычества в степях, прерываются прямые связи антов Приднепровья с Римом, игравшие большую роль в общественном и культурном развитии обитателей территории «полей погребальных урн». Клады римских вещей и монет исчезают, и наиболее поздние монеты относятся ко временам Септимия Севера (начало III в.). Войны готов с Римом прервали эти связи, связи, втягивавшие варварский мир Среднего Приднепровья в орбиту влияния Рима и способствовавшие росту социального расслоения среди варваров и начаткам государственности. Вторжения гуннов, болгар и авар сплачивали варварский мир юга Восточной Европы, но в то же самое время ослабляли антов. И кто знает, не были ли они в известной мере причиной того, что анты на длительный период времени задержались на стадии «военной демократии» и могущественное славянское, русское, государство сложилось в Восточной Европе спустя долгое время, лишь в IX в.?

Поставив этот вопрос, мы вплотную подошли к проблеме восточнославянских племен VIII—X вв.

Так закончился антский период в русской истории.

Могучей поступью, с оружием в руках, под звон мечей и зловещее пение стрел, в огне пожаров вышел на арену мировой истории русский народ.

Неудержимой лавиной шли на юг отважные и сильные, воинственные и стойкие воины «бесчисленных племен антов». Их рослые фигуры, одетые в грубые рубахи и шаровары, с мечами и щитами в руках видели и голубые воды Дуная, и равнины Фракии, и поля Италии, и снежные вершины кавказских гор, и бурные воды Черного моря.

С мечом в руках они завоевали византийские земли и отстояли свое право на независимость в борьбе с готами и аварами. Мечом завоевали они себе славу великих и доблестных воинов, храбрейших из всех, стойких и отважных, выносливых и искусных, страшных для врагов и гостеприимных для друзей. Сила и доблесть славян и антов, внушившая страх врагам, вселяла уверенность в себе в сыновьях великого народа славянского.

Зная силу славянского оружия, в ставке могучего и грозного аварского кагана посол «храбрейшего из всех» народа антов Межамир Идарич говорил в лицо всесильному хану надменные речи; зная грозную мощь своих дружин, славянский вождь Даврит и старейшины отвечали посланцам аварского кагана Баяна: «Родился ли на свете и согревается ли лучами солнца тот человек, который бы подчинил себе силу нашу? Не другие нашей землей, а мы чужою привыкли обладать. И в этом мы уверены, пока будет на свете война и мечи».⁸⁵

Примечания

*. Имена собственные даются в транскрипции автора. — Прим. отв. ред.

1. Иордан. О готах // Вестн. древ. истории. Т. I. С. 232.

2. В других переводах Иордана анты названы «могущественнейшими из славян». См.: Рыбаков Б.А. Анты и Киевская Русь // Вестн. древ. истории. 1939. Т. I. С. 320.

3. Прокопий Кесарийский. Готская война // Вестн. древ. истории. 1941. Т. V. С. 234.

4. Там жe. С. 242.

5. Успенский Ф.И., один из крупнейших византиевистов, в своей «Истории Византийской империи» широко использовал «Стратегикон» и считал не вызывающей никаких сомнений принадлежность его императору Маврикию.

6. Маврикий. Стратегикон // Вестн. древ. истории. 1941. Т. I. С. 253, 256.

7. Подобное утверждение, хотя и в осторожной форме, имеет место в работе Б.А. Рыбакова «Анты и Киевская Русь» (см. выше). Особенно это явствует из приложенной к его статье карты. В своей работе «Очерки истории Левобережной Украины с древнейших времен до второй половины XIV в.», так же как и в статье «Славяно-русское население Нижнего Дона и Северного Кавказа в X—XIV вв.», опубликованной в «Ученых записках Педагогического института им. А.И. Герцена», т. XI, я также неосновательно придерживался этих взглядов, чем и была вызвана несколько резкая, но в известной степени справедливая критика моих суждений со стороны И.И. Ляпушкина (см. его рецензию на мою статью в «Вестнике древней истории». 1940. Т. I).

8. Рыбаков Б.А. Ук. соч. С. 319; Грушевский. Киевская Русь. С. 206.

9. На этих же позициях стояли Л. Нидерле («Slovanske Starozitnosti». 1924. Sv. IV. S. 79) и М. Грушевский (Киевская Русь. С. 204 и сл.).

10. Chronique de Michel le Syrien. II. P. 361; Шафарик П. Славянские древности. T. II, кн. III. Прил. XII. С. 49.

11. Грушевский М. Киевская Русь. С. 206.

12. См.: Браун Ф.А. Разыскания в области гото-славянских отношений; Vestberg F. Zur Wanderungen der Langobarden.

13. Рыбаков Б.А. Ук. соч.

14. Иордан. Ук. соч. С. 232.

15. Прокопий Кесарийский. Ук. соч. С. 237.

16. Там же.

17. Маврикий. Стратегикон // Вестн. древ. истории. 1941. Т. I. С. 253.

18. Соболевский А.И. Русско-скифские этюды // Изв. Отд-ния рус. яз. и словесности АН. 1921. Т. XXVI. С. 8; Шахматов А.А. Древнейшие судьбы русского племени. С. 5—13; См. также статью Гримма в «Яфетическом сборнике», т. V.

19. Спицын А.А. Древности антов // Сборник в честь А.И. Соболевского. С. 412 и др. Его же. Археология в темах начальной русской истории // Сборник статей по русской истории, посвященных С.Ф. Платонову.

20. Рыбаков Б.А. Ук. соч. С. 322.

21. Маврикий. Ук. соч. С. 253.

22. Прокопий Кесарийский. Ук. соч. С. 237.

23. Маврикий. Ук. соч. С. 253.

24. Там же.

25. Прокопий. Ук. соч. С. 237; Рыбаков Б.А. Ук. соч. С. 323—325.

26. Рыбаков Б.А. Ук. соч. С. 326.

27. Городцов В.А. Дако-сарматские элементы в русском народном творчестве // Тр. Гос. ист. музея; Аничков Е.В. Язычество и Древняя Русь; Соболевский А.И. Русско-скифские этюды // Изв. Отд-ния рус. яз. и словесности АН. Т. XXVI и XXVII.

28. Прокопий. Ук. соч. С. 237; Маврикий. Ук. соч. С. 253, 254.

29. Маврикий. Ук. соч. С. 255; Симокатта Феофилакт. История // Вестн. древ. истории. 1941. Т. I. С. 264.

30. Менандр. История // Вестн. древ. истории. 1941. Т. I. С. 247.

31. Симокатта Феофилакт. Ук. соч. С. 263.

32. Рыбаков Б.А. Знаки собственности в княжеском хозяйстве Киевской Руси // Сов. археология. Т. IV. С. 235.

33. Маврикий. Ук. соч. С. 253.

34. Рыбаков Б.А. Ук. соч. С. 330; Бобринский А.А. Перещепинский клад // Материалы по археологии России. № 34.

35. Прокопий. Ук. соч. С. 236; Его же. Тайная история. С. 243; Его же. О постройках. С. 244.

36. Иордан. Ук. соч. С. 232.

37. Маврикий. Ук. соч. С. 253.

38. Прокопий. Готская война. С. 236.

39. Маврикий. Ук. соч. С. 253.

40. Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. 1937. С. 157.

41. Прокопий. Ук. соч. С. 238; Эфесский Иоанн. Церковная история // Вестн. древ. истории. 1941. Т. I. С. 252.

42. Эфесский Иоанн. Ук. соч. С. 252.

43. Энгельс Ф. Ук. соч. С. 157.

44. Маврикий. Ук. соч. С. 256.

45. Там же.

46. Там же.

47. Прокопий. Ук. соч. С. 237.

48. Там же.

49. Прокопий. Ук. соч. С. 257; Маврикий. Ук. соч. С. 253.

50. Иордан. Ук. соч. С. 232.

51. Грушевский М.С. Історія України-Руси. Т. I. С. 147—150, 543—546; Удальцов А. Начальный период восточнославянского этногенеза // Ист. Журн. 1943. № 11—12; Третьяков П.Н. Северные восточнославянские племена // Этногенез восточных славян. С. 10—11.

52. Иордан. Ук. соч. С. 233.

53. Мавродин В.В. Очерки истории Левобережной Украины. С. 267—268.

54. Прокопий. Ук. соч. С. 241.

55. Прокопий. Тайная история. С. 243.

56. Прокопий. Готская война. С. 236—238.

57. Менандр. Ук. соч. С. 247.

58. Там же.

59. Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку. Ук. изд. С. 11.

60. Гаркави А.Я. Сказания мусульманских писателей о славянах и русских. С. 127—138.

61. Куник А.А. и Розен В. Известия Аль-Бекри и других авторов о Руси и славянах // Зап. АН. Т. XXXII. Прил. № 2.

62. Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку. Ук. изд. С. 11.

63. Прокопий. Ук. соч. С. 238.

64. Chronique de Michel le Syrien. Т. II. P. 361.

65. Симокатта Феофилакт. Ук. соч. С. 268.

66. Рыбаков Б.А. Ук. соч. С. 334—335.

67. Рыбаков Б.А. Ук. соч. С. 335.

68. Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку. Ук. изд. С. 66.

69. Энгельс Ф.К истории древних германцев // Собр. соч. Т. XVI, ч. I. С. 344.

70. Известия византийских писателей о Северном Причерноморье // Изв. ГАИМК. Вып. 91. С. 58; Тихомиров М. Исторические связи южных и восточных славян в древнейшее время // Ист. журн. 1941. № 10—11. С. 63.

71. Чертков А.Д. О переселении фракийских племен за Дунай // Временник Моск. об-ва истории и древностей российских. 1851. Т. Х. С. 65—68, 88—89, 111—115; Дринов М. Заселение Балканского полуострова славянами // Чтения в Об-ве истории и древностей российских. 1872. Кн. IV. С. 152—153; Державин Н.С. О наименовании и этнической принадлежности гагаузов // Сов. этнография. 1937. № 1. С. 85; Шкорпил К.В. О земляных укреплениях и окопах. Историко-археологическое значение Абобы и ее окрестностей // Изв. Рус. археол. ин-та в Константинополе. София, 1905. Т. Х. С. 561; Мавродин В.В. Очерки истории Левобережной Украины.

72. Шахматов А.А. Ук. соч. С. 10; Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку. Ук. изд. С. 10.

73. Известия византийских писателей о Северном Причерноморье // Изв. ГАИМК. Вып. 91. С. 9, 54, 56; Юшков С.В. К вопросу о происхождении Русского государства // Учен. зап. Моск. юрид. ин-та. 1940. Т. II. С. 47; Филин Ф.П. Очерк истории русского языка до XIV столетия // Учен. зап. Пед. ин-та им. А.И. Герцена. Т. XXVII; Грушевский М.С. Історія Україні-Руси. Т. I. С. 6, 19—621.

74. Шахматов А.А. К вопросу об образовании русских наречий; Его же. Введение в курс истории русского языка; Его же. Древнейшие судьбы русского племени; Пресняков А.Е. Лекции по русской истории. Т. I. С. 18—21; Филин Ф.П. Ук. соч. С. 17—31; Державин Н.С. Племенные и культурные связи болгарского и русского народов.

75. Мавродин В.В. Русские на Дунае // Учен. зап. Лен. гос. ун-та. Вып. 87. (Отд. гуманитар, наук).

76. Рыбаков Б.А. Ук. соч. С. 330.

77. Марр Н.Я. По поводу русского слова «сало» в древнеармянском описании хазарской трапезы VII в. // Избр. соч. Т. V. С. 99 и др.

78. Мишулин А.В. Древние славяне и судьбы Восточноримской империи // Вестн. древ. истории. 1939. № 1.

79. Туманский А.Г. Новооткрытый персидский географ X столетия и известия его о славянах и русских // Зап. Вост. отд-ния Рус. археол. об-ва. 1897. Т. Х. С. 134; Хвольсон Д.А. Известия о хазарах, буртасах, болгарах, мадьярах, славянах и руссах Абу-Али Ахмеда бен Омара Ибн-Даста. СПб., 1869. С. 28, 125; Бартольд В.В. Отчет о поездке в Среднюю Азию с научной целью в 1893—1894 гг. // Зап. Император. АН. VIII. Т. I. С. 122.

80. Рыбаков Б.А. Ук. соч. С. 335.

81. Там же. С. 337.

82. Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку. СПб., 1910. С. 9.

83. Шахматов А.А. Ук. соч. С. 9; Повесть временных лет по Лаврентьевскому списку. Ук. изд. С. 8.

84. Картер М.К. Дофеодальный период Киева по археологическим данным // Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях ИИМК. 1939. Т. I. С. 9—10.

85. Менандр. Ук. соч. С. 248.

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница